Текст книги "КГБ в Англии"

Автор книги: Олег Царев

Соавторы: Найджел Вест
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

Глава 11
«Оксфордская группа»

Об «Оксфордской группе» источников лондонской резидентуры может быть сказано очень немного. Не потому, что ее значение было невелико – в сущности, по важности она равнялась «Кембриджской группе», но потому, что согласно имеющейся информации ее члены не были до сих пор идентифицированы, да и ее работа проходила без каких-либо драматических событий, чего нельзя сказать о кембриджцах. В силу этих причин то немногое, что может быть сказано, относится скорее к характеристике умонастроений и политических ориентиров английской студенческой молодежи 30-х годов и к тому, как советская разведка использовала это уникальное социально-политическое явление, построив на нем методику приобретения источников в британском истеблишменте.

Интерес к привлекательному в идеологическом отношении полномасштабному социальному эксперименту – построению социалистического общества в России, с одной стороны, утверждение у власти в Германии, Италии и Австрии нацистских и фашистских режимов – с другой, и социально-экономический кризис конца 20-х – начала 30-х годов в буржуазно-демократических общества Запада – с третьей, способствовали распространению коммунистических идей в наиболее восприимчивой как по возрасту, так и по своему интеллектуальному уровню среде – студенчестве. Помимо объективных предпосылок, этому способствовала и активная работа коммунистических партий в студенческой среде. И хотя марксизм в головах отдельных студентов часто принимал весьма своебразные, «домашние» формы (см. автобиографию Энтони Бланта), его наднациональная, интернационалистская составная побуждала их преступить законы общества, которое они презирали и которому, по их мнению, оставалось уже недолго жить.

Как и в случае с «Кембриджской группой», проникновение в Оксфорд началось для советской разведки с подсказки ЭДИТ, имевшей огромное количество связей в левых кругах Британии. В письме нелегальной лондонской резидентуры от 8 октября 1936 года в Центр сообщалось:

«ЭДИТ. Через ЭДИТ мы получили ЗЕНХЕНА. В прилагаемом докладе вы найдете данные о втором ЗЕНХЕНЕ, который, по всей вероятности, располагает еще большими возможностями, чем первый. ЭДИТ считает, что у… больше перспектив, чем у ЗЕНХЕНА… Из доклада вы увидите, что у него имеются конкретные возможности… Мы должны поспешить с этими людьми, пока они не выявили свою активность в университете».

Однако настоящая работа по расширению агентурной сети в Лондоне началась только после возвращения Теодора Малли из Москвы в январе 1937 года. В письме от 24.01.37 он сообщал в Центр:

«О новых вербовках. Они начаты по двум линиям: а) через известного вам Энтони Бланта, доцента в Кембридже, с которым уже договорились; б) через также известного вам… с которым тоже договорились».

В этом же письме Малли сообщил, что «второго ЗЕНХЕНА» он будет впредь называть СКОТТ.

Результаты активности лондонской резидентуры не заставили себя долго ждать. Уже в следующей почте от 9.02.37 Малли докладывал:

«СКОТТ. О нем я писал в прошлом письме. Через него мы взяли БУННИ. От него я получил около 25 наводок. Большинство наводок – сырой материал, но есть среди них 4–5 проработанных, к реализации которых мы уже приступили».

Малли также коротко обрисовал положение в Кембридже и Оксфорде с точки зрения позиций там Компартии:

«В течение последних 5 лет из Оксфордского и Кембриджского университетов вышло около 250 членов партии, значительная часть которых на государственной службе. Где они и что они делают, никто не знает. В настоящее время в этих двух университетах имеется около 200 членов партии, из которых 70 оканчивают университет в этом году. Кроме того, имеется около 1300 студентов, являющихся членами так называемых Left Wing клубов (клубов, стоящих на платформе единого фронта с нами)».

Получив письмо Малли, Центр был несколько обеспокоен активностью лондонской резидентуры и призвал ее соблюдать большую осторожность по причинам, изложенным в пространном письме от 19.02. 37: «СКОТТ и его 25 наводок.

Его активность нас здорово волнует. Уж больно это все связано с землячеством. Практика прежних лет показала, что эти дела чреваты громадной опасностью. Особенно опасность провала возрастает там, где мы имеем дело с группами, а не с одиночками. Обычно группа таких людей между собой, несмотря на все запреты, обсуждает все вопросы, и вы, полагая, что имеете дело с одним человеком, тянете за собой весь хвост… Все это надо объяснить СКОТТУ… Массовых вербовок проводить ни в коем случае нельзя. Из богатых и многочисленных возможностей. СКОТТА выбирайте наиболее ценных одиночек. Проверяйте по 10 раз, не спешите и вербуйте только тогда, когда у вас будут достаточные данные. Вербовка БУННИ, например, произошла слишком скоро. Учтите, что все вышесказанное не является голословной игрой в осторожность и что вы являетесь руководителем организации, в которой уже имеется ценнейшая агентура, сохранение которой является первостепеннейшей задачей.

Цифры, собранные вами о количестве студентов, симпатизирующих нам, очень интересны. Эти материалы нужно собирать, неплохо было бы наладить кое-какой регулярный учет, знать, куда эта публика рассасывается, и в отдельных случаях регулировать их поступление в то или иное интересующее [нас] учреждение. Однако мы себе мыслим эту работу так, что не обязательно каждому заранее знать, что мы от него хотим. По крайней мере там, где это можно, следует наши цели скрывать до последнего момента. Такого рода подготовка создает у нас своего рода резерв подготовленных наводок, которые можно будет по мере надобности и подготовленности развивать в нужную нам и проверенную агентуру».

Отвечая на пожелание Центра «наладить кое-какой регулярный учет» симпатизирующих студентов, Малли поставил эту задачу перед СКОТТОМ, который уже в апреле 1937 года представил доклад, озаглавленный «О потенциальных кадрах в Оксфорде»;

«Количество студентов-партийцев в настоящий момент – 115 человек. К июню будет 145 человек.

У меня имеются данные о будущих профессиях студентов на 80 человек, и скоро получу еще один список на 35 человек.

Из вышеуказанных лиц 32 студента кончают Оксфорд в следующем семестре (июнь)».

Список СКОТТА по профессиям выпускников выглядел следующим образом: государственная служба – 17; научные работники – 10; преподаватели – 23; армия – 1; юристы – 5; преподаватели в университетах – 7; коммерсанты – 2; политработники – 3; общественные службы – 1; медики – 1; не определились 1.

«Судя по опыту последних 5–6 лет, мы можем установить, что 80–90 процентов остаются активными членами партии, – сообщал далее СКОТТ. – Насколько мне известно, за этот период времени приблизительно из 600 человек только 2 изменили партии. Один стал фашистом, другой – троцкистом. Около 60 человек превратились в пассивных людей или вообще исчезли. Это объяснялось тем, что они получили такие должности, которые оказались несовместимыми с активностью, либо тем, что им не удалось понять политику рабочего класса и им было очень трудно устроиться в каком-либо небольшом провинциальном городке.

В общем и целом мы пришли к выводу, что люди наиболее способные остаются с нами, большое количество из них становится наиболее способными и ответственными членами партии… Принимая во внимание, что через определенный период времени можно было бы при правильной постановке дел добиться очень больших результатов, так как мы можем находить людей повсюду, где мы их ищем, следует считать необходимым, чтобы мы имели [в университете] такого человека, который очень способен, заслуживает доверия и отвечает только перед нами».

23 июля 1937 года СКОТТ подготовил и передал еще один доклад «О студентах в партии», где подытоживал, что всего в Великобритании имеется 900 студентов, состоящих в партии: 150 – в Оксфорде, 200 – в Кембридже, 300 – в Лондонском университете, остальные – в провинциальных университетах. «Кембридж является, по-видимому, наиболее важным университетом, – писал СКОТТ. – Он превосходит Оксфорд не только по солидности парторганизации, но и по количеству студентов. Кроме того, обучение в Кембридже носит более специальный характер, и общий интеллектуальный уровень студентов выше, чем в Оксфорде. Если исходить из точки зрения получения действительно хороших мест, то значительно большее количество людей идет в Кембридж, чем в Оксфорд… Большая часть лиц, занимающих высшие должности в правительственном аппарате, происходит из Оксфорда или Кембриджа. Лондонский университет также имеет большое значение, особенно в отношении ученых. Как мне сообщили, почти половина из обучающихся теперь научных работников поступает на правительственную службу… Если работать в университетах осторожно, – заканчивал свое сообщение СКОТТ, – то риск очень невелик. Мы фактически можем быть уверены, что всегда выберем надежных людей».

Доклады и рекомендации СКОТТА пришлись на период, когда лондонская нелегальная резидентура оказалась накануне своего закрытия и предстоял длительный Перерыв в связях с большинством имевшихся источников («Роковые иллюзии». М., 1995). Тем не менее, судя по справке, подготовленной в октябре 1940 года – перед возвращением Анатолия Горского в Лондон, через него все же был проведен целый ряд вербовок. СКОТТ «дал нам ЛЮФТА, ОМА, БУННИ, МОЛЛИ, ПОЭТА, МИЛО», говорилось в справке, «кроме этой агентуры дал 25 наводок. Наиболее ценными являются ЛЮФТ и ОМ».

После возобновления связи со СКОТТОМ в.1941 году с его помощью были приобретены новые источники – ПИРАТ и СКАЛЬД.

1937 год был для советской разведки своего рода историческим водоразделом: годом подведения достижений прошлых лет и годом, приведшим к сильнейшим потрясениям и поставившим ее на грань уничтожения. Относительно первой характеристики весьма примечательным документом является докладная записка «О работе подпольных резидентур в Англии», направленная начальником 7-го отдела ГУГБ НКВД комиссаром госбезопасности 2-го ранга Слуцким наркому Ежову и датированная декабрем 1937 года:

«Опыт работы наших подпольных резидентур в Англии доказал, что наличие, в этой стране сравнительно значительных кругов левоориентирующейся, беспартийной и околопартийной интеллигенции, настроенной резко антифашистски и сочувственно по отношению к СССР, открывает нам большие перспективы по их использованию для нашей работы…

Английская интеллигенция, особенно молодежь, не находящая удовлетворения своих идеалов в разлагающемся капиталистическом обществе Англии, естественно, тянется к СССР. Она ищет путей к самоотверженной работе в интересах социализма и Советского Союза. Наша работа, требующая такой революционной самоотверженности, очень часто самим своим характером влечет к себе эту левонастроенную, антифашистскую молодежь, так как соответствует ее идеологии и дает выход ее революционной энергии. Наша задача заключается в том, чтобы своевременно наметить нужных людей, связаться с ними, пока они еще не успели скомпрометировать себя перед властями открытыми революционными выступлениями, или, по крайней мере, изолировать их от партийных организаций и партийных связей, если они уже вступили в партию, и идеологически и оперативно воспитывать их…

Такую работу мы уже проделали в Кембридже и Оксфорде – двух выдающихся университетах Англии, поставляющих высшую бюрократию в важнейшие министерства (Форин Офис, Внутренних дел, Военное и проч.). Мы смогли присмотреться там к некоторым молодым людям, указанным нам идеологически близкой агентурой, изолировать тех из них, которые уже состояли в партийных организациях, от всякой партийной работы и от всяких партийных связей, а затем завербовать…

В 1934–36 годах нами завербованы СЫНОК, ВАЙЗЕ и МЕДХЕН.

В 1937 году – агентура уже завербованная или в стадии обработки: линия ТОНИ – группа ПОЭТА – линия СОКРАТА – группа СКОТТА – группа МОЛЛИ —…» (некоторые члены «Оксфордской группы» СКОТТА, как это видно из рапорта Слуцкого – ПОЭТ и МОЛЛИ, создали свои ответвления. – О.Ц).

«Из указанного явствует, что в настоящее время у нас имеется в Англии остов достаточно хорошо законспирированной организации из вербовщиков и наводчиков, каждый из которых имеет свою потенциальную группу агентов.

Учитывая трудности подпольной работы в Англии в связи с существующим в ней режимом для иностранцев и принимая во внимание, что эти трудности в условиях военного времени возрастут в громадной степени, мы ставим своей задачей усилить и всемерно укрепить созданную организацию, состоящую из местных людей, не нуждающуюся ни в паспортах, ни в прикрытии, ни, наконец, в изучении языка. В чем нуждаются эти люди – это в идеологическом воспитании и в оперативном и техническом инструктаже. Целью этой работы является превратить уже создавшуюся у нас группу наводчиков-вербовщиков в оперативных руководителей-групповодов, в подрезидентов».

Докладная записка заканчивалась предложениями о том, кого из конкретных агентов, в какой стране и чему обучать.

Как видно, в записке Слуцкого была заложена революционная идея реорганизации работы советской разведки в Великобритании, заключавшаяся в том, чтобы предоставить специально обученным агентурным группам значительную, если не полную автономию и осуществлять лишь общее руководство ими из страны с более мягким режимом или даже из Центра с помощью курьеров. Очевидно, что в таком случае безопасность и неуязвимость агентурной сети возрастала бы многократно. Из предыдущих глав («German Connection», «Ключи к секретам комнаты № 22») известно, что такой способ работы эпизодически и в упрощенном виде уже применялся в те годы, когда дипломатические отношения между Великобританией и Советским Союзом были разорваны. На этот раз речь шла о систематической работе, и такое предложение должно было основываться на полной уверенности в англичанах – руководителях агентурной сети. Как явствует из записки, к переходу на новую систему работы разведку подтолкнули также два обстоятельства: первое, реально существующее, – жесткий иммиграционный режим в Англии, и второе, реально ожидаемое, – новая война в Европе.

Последовавшие репрессии в отношении руководства и оперативного состава разведки не позволили воплотить новую систему на практике. Лондонская резидентура вернулась к традиционному способу руководства источниками – с легальных позиций.

Глава 12
«Клатт – Макс»

В 1940–1945 годах Абвер через «бюро Клатта» в Софии осуществлял одну из наиболее загадочных разведывательных операций против СССР и его союзников по антигитлеровской коалиции. Несмотря на то что Клатт в конце войны перешел к американцам, он не сообщил им, судя по рассекреченным документам ЦРУ, каких-либо сведений об источниках своей разведывательной сети в Советском Союзе и на Ближнем Востоке. А именно в этом и кроется главная загадка «дела Клатта», разгадать которую западным историкам до сих пор не удавалось. Обращение к архивам советской разведки впервые предоставляет такую возможность.

Как следует из архивных документов 1-го Управления НКВД, английская радиоразведка первой перехватила и дешифровала радиообмен между «бюро Клатта» в Софии и подразделением Абвера в Вене. Сведения об этом поступили в Москву из лондонской резидентуры в апреле 1942 года в виде доклада, озаглавленного «Люфтмельдекопф, София». Поскольку в деле «Клатт» хранится обезличенный текст этого сообщения на русском языке с пометками лишь о том, что это «документальный материал от 24.04.42» и «перевод с английского», установить его происхождение с непогрешимой точностью сложно. Документ мог быть подготовлен как самой радиоразведкой, так и на основе ее данных в СИС или МИ-5. Поскольку во всех этих спецслужбах у советской разведки имелись источники, то передать его могли как Джон Кернкросс (ЛИСТ), так и Ким Филби (СТЕНЛИ) или Энтони Блант (ТОНИ). В любом случае именно они являлись основными источниками информации по делу «Клатт» на протяжении всего времени его разработки англичанами.

«Роль Люфтмельдекопф, в дальнейшем «Шверт» («Меч»), в собирании и передаче разведывательных сведений представляет значительную важность и интерес» – этими словами начинался, вышеупомянутый доклад с немедленной оговоркой, что «организация и методы его работы неясны». Последнее замечание в значительной мере оставалось в силе до недавнего времени. И хотя в докладе допущена некоторая путаница в вопросе организации работы «Шверта» в результате смещения сфер деятельности различных подразделений Абвера, она никоим образом не умаляет значения его основного содержания. А оно заключалось в следующем.

«Щверт» передает «Вагнеру» (майор фон Валь) в Вену для последующей пересылки в отдел Абвера 1-Люфт в Берлине весьма значительное количество разведывательных сообщений, охватывающих территорию России и Ближнего Востока. Собственно передачей информации в Софии занимается некто Клатт. Донесения с пометкой «МАКС» поступали «из мест, лежащих за русским фронтом, по линии от Ленинграда и вниз – к Ростову и Керчи», «от Новороссийска до Батуми», «из Грузии, Азербайджана, Армении» и «из Ирана, Ирака, Тегерана, из районов около Мосула, Багдада и Басры, а также Куйбышева, Астрахани и с запада Каспийского побережья». Другая группа донесений с пометкой «МОРИЦ» охватывала Египет, Ливию, Палестину, Сирию, Кипр, Ирак и Иран. И, наконец, появилось одно донесение ИБИСА из Турции. К докладу прилагалась географическая карта с указанием пунктов и частоты получения информации, озаглавленная «Источники информации МАКСА и МОРИЦА» и датированная 12 апреля 1942 года. Получалась весьма впечатляющая картина охвата немецкой разведкой колоссальной по размерам территории, причем черноморские порты Советского Союза оказывались наиболее эффективными поставщиками разведсведений.

«Постепенно, все увеличиваясь, поступал обильный поток донесений МАКСА, – говорилось в докладе, – а также, хотя и не ртоль обильный, поток донесений МОРИЦА. За четыре месяца, с декабря [1941] по март 1942 г., поступило 260–300 подобных донесений, а всего, вероятно, было на 30–50 % больше».

В аналитической части доклада английская разведка отмечала скорость, с которой поступала информация. «Некоторые донесения из Новороссийска, Ростова, Севастополя, Керчи, из Московского региона, Тбилиси и Батуми поступали в «Шверт» в тот же день», – писали авторы доклада. Другие передавались «Швертом» дальше (в Вену) в течение одного, двух или трех дней. В качестве примера оперативности «Шверта» упоминался случай, когда о пожаре на заводе в Майкопе сообщение поступило «не только в день пожара, но еще до того, как он был потушен».

Относительно точности разведданных МАКСА и МОРИЦА в докладе говорится, что его составители располагают только косвенными свидетельствами, но «они вполне убедительны». Убедительность, по мнению авторов доклада, заключалась в том, что воздушная разведка немцев могла бы легко проверить достоверность сообщений путем систематического наблюдения, однако «известен только один случай, когда донесение было подвергнуто сомнению». Расширение же районов сбора разведывательной информации, по мнению составителей доклада, свидетельствовало о том, что «сведения, поставляемые «Швертом», считаются ценными».

Анализируя содержание разведывательных донесений с пометкой «МАКС», авторы доклада обратили внимание на то, что в них практически не указывались источники информации и не затрагивались организационные вопросы агентурной работы. Отмечалось также, что все материалы «являются свидетельством очевидцев, а не заимствованы из штабных донесений, разведывательных обзоров, газет, радиопередач или слухов». «Они не добываются также и путем перехвата русских радиопередач», – утверждается в докладе.

Предпринимая попытку разобраться, как же функционирует такая огромная разведывательная организация, авторы в качестве исходного пункта берут скорость поступления информации. «Этот факт ясно показывает, что донесения поступают по радио на всем или на большей части пути от источника до Софии, – утверждают они и продолжают: – Из этого можно сделать естественный вывод, что несколько десятков агентов, вооруженных радиостанциями, находятся в указанных на карте, пунктах. – Но тут же авторы доклада оговариваются: – Трудно представить себе, каким образом такая масса агентов могла быть заброшена во все районы, где русская армия, флот и авиация ведут боевые операции. И как в таких условиях могут агенты действовать?»

Другой вопрос, который также ставил авторов доклада в тупик, заключался в том, почему сообщения из таких городов, как, например, Москва, Курск, Батуми, поступают в Софию, тогда как с помощью портативной радиостанции легче связаться с немецкой радиостанцией, расположенной непосредственно за линией фронта. Пытаясь найти ответ на этот вопрос, аналитики выстраивают гипотезу, согласно которой у немецкой разведки имеется мощная «контрольная» станция, вероятнее всего в Новороссийске, которая рассылает задания агентам на советской территории и ретранслирует получаемые от них сообщения в Софию.

К моменту завершения подготовки этого аналитического доклада англичане дешифровали обмен посланиями между Клаттом и Берлином о конкретных источниках немецкой агентурной сети, в частности о нек» коем капитане Самойлове, находившемся сначала в Сталинграде, а затем, после ампутации ноги, – в радиошколе в Куйбышеве, и связанном с неким Лангом.

Таким образом, речь шла о колоссальной по охвату разведывательной операции стратегического значения. Английская радиоразведка продолжала контролировать линию связи Абвера София – Вена, а затем, когда Клатт перебрался в Будапешт, также и линию София – Будапешт – Вена. Дешифрованные англичанами сообщения немецкой военной разведки поступали через ТОНИ и ЛИСТА в Москву.

Советской разведке было также известно, что в Англии создан Объединенный комитет по радиоразведке, в задачу которого входили анализ и оценка перехваченных сообщений немецкой разведки и координация их использования в оперативных целях. Он состоял из представителей отдела V СИС (контрразведка за границей) – майор Каугилл и майор Фергусон, МИ-5 (контрразведка) – капитан Гай Лидделл, Д. Уайт и Г. Харт, Королевской сигнальной школы RSS (часть отдела СИС) – подполковник Молтби и майор Мортон Эванс и Правительственной школы кодирования и шифрования (GC&CS) – Деннис Пейдж и Пальмер. Постоянным секретарем комитета являлся капитан Тревор-Роупер.

Протоколы заседаний комитета, собиравшегося раз в неделю, свидетельствуют о том большом значении, которое английская разведка придавала работе «бюро Клатта». Так, 22 октября 1942 года на 35-м заседании комитета обсуждался вопрос «о сравнительном значении и интересе линий связи немецкой разведки». Майор Эванс сообщил присутствующим (кроме вышеперечисленных лиц в заседании участвовал также майор Фрост), что полное обслуживание перехватом может быть организовано только для наиболее важных линий связи, значащихся в «приоритетном списке». К числу таковых была отнесена и линия 723 (София – Вена). В этой связи Лидделл задал вопрос: «Смогли ли русские организовать перехват и расшифровку линий радиообмена германской разведки по этому направлению?» В ответ на это Фергусон, Пейдж и Эванс заявили, что «никакой технической радиотелеграфной или криптографической информации русским не передавалось». Представители RSS и GC&CS высказались в том смысле, что передача русским необходимых технических сведений для того, чтобы они смогли организовать перехват, не помешает англичанам читать другие линии немецкой разведки. В ответ на это майор Фергусон заявил дословно: «Первоначальная политика СИС состояла в том, чтобы осуществить это в форме сделки, надеясь в обмен получить от русских разведывательный материал и вынудить их давать информацию». Фергусон был раскритикован другими членами комитета, который в своем решении высказал мнение о возможности передачи русским линии связи 723 (София – Вена).

Вскоре СИС, мнение которой выразил Фергусон, представилась возможность прощупать русских на предмет того, что они знают о деятельности «бюро Клатта». В декабре 1942 года в Лиссабоне появился югославский еврей с немецким паспортом на имя Михаэля Рата, он же Имре Рот и он же Мирко Рот – последнее имя настоящее. Через поверенного в делах Югославии английскому послу стало известно, что Рот направлен в Лиссабон как немецкий агент, но желает рабртать на английскую разведку. На встрече с первым секретарем английского посольства Рот рассказал свою историю, которая вкратце сводилась к тому, что после резни сербов в Нови-Сад в январе 1942 года он с женой и ребенком бежал в Будапешт, где вступил в контакт с немецкой военной разведкой с единственной целью выбраться из Европы. В середине октября 1942 года он был направлен в Софию, где находился без всякого дела, но встречался с сотрудниками местной организации Абвера и узнал кое-что об их работе и агентуре. В начале декабря его отправили в Лиссабон с заданием весьма общего характера и рецептом тайнописи.

Первая информация о Мирко Роте и полученной от него на допросах информации была передана советской разведке в марте 1943 года Кимом Филби, но значительно более подробные сведения содержатся в досье на Рота, собранном МИ-5.

Согласно этому досье, составляющему в переводе на русский язык почти полные 114 страниц текста, британская контрразведка заинтересовалась немецким агентом, и 22 февраля 1943 года ему был разрешен въезд в Англию. 28 февраля после нескольких дней относительно комфортной жизни и мягких допросов в лондонском отеле «Принц Уэльский» на Вардо-Гарденс чета Рот была арестована. Во время ареста присутствовали Харт и Скардон, что свидетельствовало о важности, которую усматривала контрразведка в самом этом факте. И она не была разочарована. На допросах Рот назвал трех агентов Абвера, один из которых был задержан англичанами в Египте. Впервые была получена подробная информация о Клатте и его бюро. Рот сообщил, что настоящая фамилия Клатта – Каудер, дал описание его внешности и назвал его любовниц в Софии и Будапеште. Он сообщил также, что сначала, в 1941 году, «бюро Клатта» создавалось как получастное предприятие (вполне в духе немецкой разведки; «бюро Лизера – Рау», «бюро Янке» в довоенные годы. – О.Ц.)с одобрения Верховного командования и работало самостоятельно, пока Клатт не доложил, что организация бюро закончена, и тогда оно было признано официально. По мнению Рота, значение работы Клатта столь велико, что Абверштелле-Вена [10]10
  Абверштелле-Вена – резидентура Абвера в Вене.


[Закрыть]держится целиком за ее счет, и поэтому союзники должны ликвидировать его организацию.

Весьма важной была информация Рота о порядке работы и источниках «бюро Клатта». В разделе досье МИ-5 под заголовком «Основные функции Абверштелле» говорится:

«Основной функцией Абверштелле было получение информации из России и с Ближнего Востока. А именно:

Ежедневно в 8.00 и 15.00 радиостанция принимала сообщения непосредственно из России. Информация, содержавшаяся в этих сообщениях, имела большое оперативное значение и передавалась, что называется, по горячим следам. В последние месяцы информация касалась почти исключительно операций под Сталинградом и имела чрезвычайную ценность для авиации…

Друзья Рота уверяли его в том, что эти радиосообщения привели к огромным потерям русских. Другим источником информации из России был агент, белоэмигрант, работающий в настоящее время в русском посольстве в Софии, у которого есть брат или близкий родственник в русском Генеральном штабе. Этот источник в Софии передает Абверштелле через Иру (Ира Лонгин Федорович. – О.Ц.)русские официальные сообщения и другие документы, приходящие в посольство, а также информацию, ведущую к аресту коминтерновских агентов в Болгарии и Румынии.

По словам Рота, сеть радиоагентов была организована источником в посольстве, который зимой 1941 года или в начале 1942 года ездил в Россию и завербовал своего брата или близкого родственника из Генерального штаба для работы в пользу Абвера. Этот родственник, в свою очередь, организовал сеть радиоагентов, передающих свою информацию описанным выше способом».

Рот также рассказал о деятельности и людях Абвера на Ближнем Востоке и в Турции.

Сведения, полученные в ходе допросов Рота, МИ-5 попыталась перепроверить через имевшиеся у нее каналы. 10 марта Харт направил Мшгьмо из сектора BIB письмо следующего содержания:

«Посылаю вам экземпляр Моего доклада, в котором опущена ссылка на совершенно секретные источники, содержащаяся в параграфе 15.

Я предлагаю послать данный экземпляр доклада V35 (которому я уже изложил устно суть дела), с тем чтобы он показал его АРЛЕКИНУ (HARLEQUIN). Последний должен будет либо изложить свое мнение по поводу содержания доклада в письменном виде, либо, если ему это будет угодно, обсудить его со мной или V35. Наверное, мы можем сообщить, что приложения А и В расцениваются нами как чрезвычайно важные и что ХАГГАР, как выяснилось после [его] ареста, был немецким агентом (в Египте. – О.Ц.).Весьма желательно, чтобы АРЛЕКИН высказал свое мнение об истории, рассказанной самим Ротом об Абвере, и полученных им заданиях».

АРЛЕКИН был бывшим сотрудником Абвера на службе у англичан. В показаниях Рота он поставил под сомнение рецепт тайнописи (вийшевый ликер и капли лимонного сока) и задание (ведение венгерской легитимистской пропаганды), данные ему Абвером. Дж. К. Мастерман из сектора BIA, проанализировав дело Рота, выделил те же сомнительные моменты его показаний и отметил, что «его ценность для нас основывается почти полностью на информации о софийской Абверштелле и работниках Абвера».

Будучи уверены, что Рот продолжает что-то скрывать и не до конца искренен с ними в том, что касается его собственного сотрудничества с Абвером, англичане испытывали большие сомнения в целесообразности использования его в качестве агента-двойника по линии Комитета XX. [11]11
  Комитет XX был создан английскими спецслужбами в годы войны для работы с агентами-двойниками.


[Закрыть]Мастерман писал:

«Я не вижу, что мы можем выиграть, сделав его XX агентом. Мне кажется, что это будет еще один довольно затруднительный канал, который мы должны будем наполнять, не будучи в состоянии рассчитывать на полезные результаты».

Было решено отправить Рота в лагерь 020 для дополнительной и тщательной проверки. Однако, отказавшись от практических шагов по использованию его Комитетом XX, СИС не отказалась от того, чтобы реализовать саму идею Рота-двойника в игре с советской разведкой.

Как и у всякой секретной службы, у СИС не могло не возникнуть версии о том, что вся агентурная сеть Клатта есть не что иное, как дьявольская задумка русских в целях дезинформации германского командования. В пользу этой версии говорили широта охвата, беспрепятственность и быстрота поступления информации, против – их достоверность. Если бы сведения были подлинными, а не дезинформацией, то по ним, как полагали англичане, можно было бы прогнозировать не только действия русских, но и реакцию немцев на Восточном фронте. От ответа на этот вопрос зависело также и отношение к информации по Ближнему Востоку, непосредственно затрагивавшей интересы Великобритании.