Текст книги "Горсть патронов и немного везения"

Автор книги: Олег Приходько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)

3

Стояла неживая тишина. Падая, багровело солнце. Беспорядочно пылил усилившийся ветер.

– Тепло, – изрек Викентий. – Гуси летят в отлет.

Никаких гусей я не увидел: сизые, отороченные перламутром облака, сбиваясь в беспорядочные стаи, суетливо метались по высокому небу.

– Звони, – посмотрел на часы Викентий. Они у него стояли.

Я потыкал пальцем в телефонную трубку.

– Говорите, – разрешил некто хриплый и злой.

– Кошица! – потребовал я, настраивая себя на ультимативный лад.

– Я слушаю.

– Полковник, у меня есть к вам деловое предложение.

– Догадываюсь. Чего вы хотите, Евгений Викторович? Обменять отца на дочь?

– Уголовника на наркоманку.

– Зачем она вам?

– Я же не спрашиваю, зачем вам Ямковецкий?..

На моей стороне было преимущество: я в любой момент мог прекратить разговор, и ищи-свищи тогда ветра в поле!

– Альтернативное предложение, Евгений Викторович, – насмешливо произнес он. – Вы доставляете мне Ямковецкого, а я гарантирую, что ни я, ни мои люди не будем причастны к вашей неминуемой смерти.

– Угрожает, – прикрыв трубку, подмигнул я Викентию.

Он ничего не сказал, усмехнулся и продолжал чертить что-то веточкой на песке.

– Не заставляйте меня смотреть на секундную стрелку, – заговорил я категорично, опасаясь, как бы они не починили свой «локатор». – Через час сорок минут привезите Илону в Лихачевский песчаный карьер. Это недалеко от вашей резиденции. И постараемся решить все вопросы один на один.

– Хорошо. Только на вашем месте я бы…

– Не продолжайте, полковник. Вы никогда не будете на моем месте, Я не торгую героином и не беру в заложницы больных женщин.

Больше мне с ним разговаривать было не о чем.

Ямковецкий со связанными руками и кляпом во рту сидел на траве, прислонясь к заднему колесу «четверки»: он все же предпринял попытку побега – пришлось его успокоить и обездвижить, а потом заткнуть рот замшевой тряпкой для протирки стекол, чтобы остановить поток грязной брани. Началось все со встречи с Решетниковым, в котором он узнал участкового, проделавшего в его заднице дополнительное девятимиллиметровое отверстие; решив, что я сдаю его милиционеру, побежал в чашу, петляя, как заяц. К карьеру мы его привезли в багажнике – роскошном, просторном багажном отсеке «универсала», а не в тесном безвоздушном «Порше», в каком везли меня на расстрел его подельники.

– У нас под Омском сегодня праздник гусятников отмечают, – задумчиво сказал Викентий.

– Что за праздник такой? – спросил я, глядя на облака.

– Гусей бьют. Тушку в омут бросают, чтобы водяного задобрить, а голову домой относят – для домового.

– Скоро мы тоже гуся между водяным и домовым делить будем, – посмотрел я на Ямковецкого. – Кому голову, а кому – тушку. Только у меня от этой дележки праздничного настроения не возникает.

Решетников не ответил, все смотрел вдаль – за карьер, где несла воды маленькая Бусинка.

От нее карьер был отделен густой лесополосой. За нашими спинами тоже высилась стена старого неухоженного леса. Мы сидели на самом обрыве; огромный овальный котлован, овитый серпантином разбитой большегрузами дороги, кратером уходил метров на десять вниз. Два вагончика-бытовки, бывших некогда голубыми, а теперь – обшарпанных и пропыленных, с ржавыми жестяными крышами и решетками на расколотых матовых окнах, стояли там, внизу, по разные стороны овала; старинный карьерный экскаватор «ЭКГ-4» на гусеничном ходу, с ковшом емкостью 4 куба, такой нелепый, неуклюжий, покоился в свежевырытой нише напротив нас; дорога шла от магистрали Лихачевского комбината железобетонных изделий через пролесок, петляла, кренилась и завивалась серпантином; так и не скошенный за лето луг с пропылившейся, жухлой травой, замусоренный и никому не нужный, позволял видеть вокруг на полкилометра.

Викентий, оказывается, здесь уже побывал и сам предложил это место для нашей нехитрой, но рискованной операции.

За риск мы получали на пропитание.

– Дай-ка мне эту дискету, Женя, – протянул руку напарник.

Он повертел дискету в обожженных руках, спрятал в карман куртки.

– По-моему, это туфта, – высказал я предположение. – Блефует наш подопечный.

– Поживем – увидим, – загадочно произнес он. – Во всяком разе, ничего другого у нас нет.

– Как это нет? – улыбнулся я и зачерпнул из кармана горсть патронов: – А это что?

Он отмахнулся, не поняв или не приняв моей шутки. А потом лег на спину и подложил под голову свои приметные ладони:

– К этому нужно еще совсем немного, Женя… Совсем немного везения.

4

В четыре часа позвонил следователь Шапошников:

– Сан Саныч!.. Только что я связался с оперотделом ИТУ…

– А раньше с ними связи не было, что ли? – проворчал Каменев.

– Да я им еще в полтретьего телефонограмму послал, они все тянули, выясняли. Все оказалось не так просто…

– Ни хрена себе! Зека в лагере найти непросто?

– Дело не в этом. Ямковецкий – «шерсть», отлеживался в тубанаре…

– Насрать мне на его уголовные привилегии, Шапошников! Дело давай! Где он?..

– Нет его там, – устало констатировал Шапошников.

– Что значит «нет»? Ему что, вынесли оправдательный приговор после пересмотра?

– Он предложил администрации колонии выкуп. Можно представить себе, что это был за выкуп, раз они пошли на такое. Информация основана на агентурных данных. Перевели его в больницу, оттуда – в изолятор, дали выйти и должны были объявить в розыск, если он не вернется через три дня, но его взяла в разработку ФСБ.

– Чего-о?!

– Ладно, Каменев, не придуривайся! Короче, есть бумага, на основании которой оперотдел с розыском оттягивал.

– Кто подписал?!

– Полковник Кошиц.

– А с ГУИНом этот Кошиц согласовал?!

– Конечно, нет. Что ты, как маленький, понимаешь…

– Не понимаю!!! (Тут Каменев позволил себе невоспроизводимую повторно тираду.) Вот это я понимаю! А другого – нет! Потому что бандит – это бандит, е…, и кассация не прошла! Этак они каждого угла будут выписывать за баксы на свободу под предлогом оперативной необходимости! Дальше что?!

– Все, – сказал Шапошников и дал отбой.

Комната капитана Мартыновой пустовала по случаю выходного, и дежурный по распоряжению Каменева открыл ее для Нежина. Вадим Валерьянович тщетно названивал Французу, его сестре, а потом опять Французу, как велел Старый Опер.

– Тебе фамилия Кошиц о чем-нибудь говорит? – спросил Каменев с порога. – Полковник из ваших?

Все, что можно было знать о Лубянке, подполковник госбезопасности в отставке Нежин знал по положению на девяносто четвертый год, и позднее – из материалов «Альтернативы».

– За пределами компетенции, – развел он руками. – Может быть, ПГУ?.. Или агентура?.. Тут я – пас.

– Молчит? – прикурив «Дымок», кивнул на телефон Старый Опер.

– Он молчит, и сестра молчит. Слышишь, Саня… а Шериф-то где?

– А Шерифа он эвакуировал в первую очередь, что тут неясного-то? Вспомни наше дело по «Зоне» в девяносто четвертом. Он этого четвероногого на ответственные операции не берет.

– А Танька тогда где?..

Каменев захлопнул дверь и помчался к себе: настойчиво звонил телефон.

– Полковник Каменев!..

– Товарищ полковник, это Савчук!.. Есть!..

– Что?

– Нашел я ресторан.

– Где?!

– Нигде и везде: плавучий кабак, «Невод» называется.

– Столетник там?!

– Он с Ямковецким на моторке вниз по каналу ушел. Моторку нашли на правом берегу на юге от ПГТ Старбеево…

«Значит, его нужно искать на левом берегу», – подумал Каменев.

– …а кабак этот плавучий чуть не затонул. Знаете, кого «речники» взяли?..

– Ты обнаглел, стажер! – восстановил субординацию Каменев. – Давыдову, конечно?

– И Рыжего Анастаса тоже. Все в сборе.

– Перехват объявил?

– По всем постам!

– Где сейчас этот «Невод»?

– На пристани «Лихачево». По показаниям капитан-директора, Столетник приказал дать сигнальную ракету и всех выбросил за борт. Двоих охранников пристрелил, их водолазы ищут. Трое захлебнулись, тут две «скорые» подъехали, пытаются откачать. Такое творится!.. Областной розыск, «речники», прокуратура…

– Генеральная прокуратура?

– Нет, областная.

«Значит, Столетник еще не закончил», – догадался Каменев.

– Ладно, стажер, оставайся там!..

Он постучал кулаком в стенку. Пока Нежин дошел до его кабинета, успел вызвонить авиаотряд…

Глава последняя

Через месяц в такое время будет уже совсем темно, а сейчас светило всего лишь прикоснулось к соснам на горизонте; синие облака на его фоне предвещают ветер. «Солнце всходит – старикам радость, а заходит – молодым сладость» – есть такая поговорка. Я уже предвкушаю эту «сладость»: по серпантину медленно, как гроб на колесах, сползает черная «Вольво» с тонированными стеклами.

Карьер. Красное солнце. Синие облака. Черная машина. Вокруг лес, а за лесом – Москва.

Черная «Вольво» сползает, сползает, выезжает на плоское твердое днище котлована и останавливается рядом с ковшом экскаватора. Я жду. Я не знаю, кто этот хитрец, предусмотревший тонированные стекла, – Майвин или Кошиц. И сколько их там, и чем вооружены, и если это Майвин, то привез ли он деньги, а если Кошиц – Илону.

Я сижу в рабочем вагончике. Здесь сухо, пыльно, пахнет глиной и мышами. На вбитых в фанерную стену гвоздях висят разноцветные пластмассовые каски, повсюду разбросаны сапоги и робы, на столе – костяшки домино. Звонит телефон.

– Частное бюро детективных услуг «Шериф», – привычно отвечаю я.

– Привет, Столетник. Это Джерри. Ты слышишь меня?..

– Привет, Джерри. Я тебя слышу.

– Я на месте.

– Ты приехал один?

– Да.

Между нами – пропасть. Он совсем другой, этот Джерри. Он холуй. Иначе мы могли бы выйти и осуществить сделку без фокусов, без опаски, без взаимного недоверия и пистолетов на изготовку. Наверно, этот гигант – бывший борец. Я понимаю его: чемпион, списанный за ненадобностью. Чемпионов подолгу не держат, их меняют быстрее, чем они могли бы продержаться сами. Мне жаль гиганта Джерри. Наверно, у него есть семья – жена и маленький сынишка, и он пошел служить Майвину не от хорошей жизни.

– С чем прислал тебя Майвин, Джерри?

– С баксами.

– Сколько ты привез?

– Два миллиона одиннадцать тысяч четыреста долларов. Где ты?

– Я на подъезде, Джерри. С минуты на минуту буду в карьере.

– А Решетников?

– Я не знаю, кто это такой.

Джерри смеется. Он похож на большого и глупого ребенка. Очень глупого, коль скоро думает, что я поверю ему. Я юрист «заочно необразованный», но даже мне понятно, что одного человека с двумя миллионами не посылают. Никто и никогда на свете, в том числе и Майвин, не рискнет двумя миллионами

– Как – кто такой? – нервничает большой ребенок. – Художник. Ты же сам рассказывал!

– «Опять двойка», – напоминаю я.

– За что?

– За несообразительность. Двойки ставят только за несообразительность. Почему тебе было не исчезнуть вместе с машиной и двумя миллионами? Ты смог бы открыть маленькое кафе «У Педро» на юге Мексики или «У Джерри» в штате Невада.

Я тяну время, как могу. Я готов ему даже рассказать, что такое штат Невада, хотя там еще не был.

– Не понял, – признается Джерри.

– Вот именно за это и двойка, Джерри. За то, что ты ни черта не понял.

– Чего ты хочешь, ты, пятерочник?! – злится Джерри.

– Я хочу получить свои одиннадцать тысяч четыреста двадцать долларов в обмен на Ямковецкого.

– Хватит базарить! Если тебя через пять минут не будет…

– То что тогда?.. Ну что, Джерри? Ты удерешь с двумя миллионами в Неваду?

– Ты че это задумал?.. – теперь я улавливаю в его голосе интонации страха. И в этом тоже могу его понять: вечер, закат, карьер за городом (сверху ничего не стоит обстрелять его машину и забрать деньги), а рядом – кладбище. – Где Ямковецкий, сыскарь?!

– Джерри, ты не подумал о том, что наверху могут находиться мои друзья и держать тебя под прицелом? И что ты никогда не выберешься из этого котлована? Он похож на большую могилу, правда, Джерри?..

В трубке воцаряется тишина. Я бы сказал – растерянная тишина. А потом трубку берет кто-то другой, очень спокойный, рассудительный и даже вежливый.

– Столетник, – говорит он, – это Капитонов. Я начальник службы безопасности акционерной компании «Земля». Вы хотите получить деньги, а нам нужен Ямковецкий. Не нужно прятаться в вагончике, выходите, и если он с вами – выводите его. Выполняйте условия договора.

Я тяну, тяну время:

– Почему же Джерри сказал, что приехал один?

– А почему вы сказали, что не знаете, кто такой Решетников?.. Я профессионал, Столетник, и знаю, что он контролирует ситуацию наверху, не правда ли? Но вы можете не опасаться: мы привезли деньги, потому что нам хочется выбраться из этого карьера. Впрочем, так же, как и вам. Выводите Ямковецкого, и мы совершим обмен в рамках нашей договоренности.

Ровно половина седьмого. Наверху, на том конце серпантина, появляется черная «Волга» «ГАЗ-31», уже знакомая мне по вчерашней ночи. Это полковник Кошиц.

– Оглянитесь, Капитонов. Я уже еду к вам, – говорю я и даю отбой.

«Волга» останавливается. Прямо на серпантине, между небом и землей. Я жду. Звонит телефон.

– Евгений Викторович, – раздается высокомерный голос гэбэшника, – мы на месте.

– Илона с вами?

– Да.

– Внизу вы видите мою машину, полковник. Спускайтесь сюда и разворачивайтесь – капот в капот, на расстоянии карьера.

Он смеется, уверенный в своей непобедимости.

Ровно через десять секунд я понимаю, что дает ему такую уверенность: смело спустившись по серпантину, он приближается к «моей» «Вольво», а потом вдруг дерзко нарушает оговоренный маневр – тормозит, подняв тучу пыли, распахиваются дверцы, и прежде, чем я успеваю что-то сообразить, оттуда выскакивают трое в бронежилетах и камуфляжных масках (еще один их прикрывает). Они действуют четко и слаженно – так, как их дрессировали на учебно-тренировочной базе ФСБ: открывают все двери «Вольво» разом и… в упор расстреливают пассажиров.

Я не знаю, кто там был, кроме бедняги Джерри и Капитонова. Но после автоматных очередей в упор живых в «Вольво» не осталось – это точно. Мне видно, как бойцы зондеркоманды Кошица выволакивают трупы, слышно, как они кричат: «Это не он!», «Его здесь нет!», «Ловушка!», «По машинам!»…

Двое тут же вскакивают в салон, еще двое отходят спина к спине, маятниками поворачиваясь на сто восемьдесят подконтрольных градусов каждый. Они задирают головы, ожидая увидеть наверху засаду. Они беспорядочно стреляют, преодолевая пять метров до машины, и с кромки верхнего горизонта карьера осыпается черная земля. Когда все оказываются в салоне, «Волга» резко разворачивается, едва не ударившись бампером о ковш экскаватора, и мчит назад.

Пора!.. Вот теперь мне пора!..

Я вылетаю из вагончика, припадаю на одно колено и с двух рук бью по задним колесам.

– Не выходи-и-и-ить!!! – ору истошно, когда «Волга» останавливается. – Никому не выходить из машины!!! Всем сиде-е-еть!!!

Я держу их под прицелом, всех четверых. Солнце теперь за моей спиной, но от стекол машины оно не отражается, поэтому все пять человек – двое впереди, трое сзади – хорошо видны мне в просвет салона.

Двое рискуют выскочить на ту, левую, невидимую мне сторону. Они профи, эти парни: выскочив, падают, перекатываются… но больше не встают, потому что попадают под пули штурмового «генца» Викентия.

Он стоит наверху, в полный рост, весь в лучах заходящего солнца, красивый как черт. Пули его ложатся точно – он тут же исчезает из поля зрения: сделано!.. У того, что сидит за рулем «Волги» и у оставшихся в живых справа от этой внезапной очереди «с небес» должно сложиться впечатление, что это мои пули достали их, обогнув «Волгу» по дуге. Во всяком случае, никто больше выходить не рискует.

Три секунды я слышу, как по лесу рассыпается эхо выстрелов.

– Кошиц!!! – кричу я. – Если через пять секунд вы не отдадите Илону, я выстрелю в бензобак!.. Раз!.. Два!..

Водитель «Волги» выходит из машины, поворачивается ко мне.

Это Кошиц. Я никогда его не видел, но его надменная, самоуверенная ухмылка не оставляет сомнений – это Кошиц.

– Не стреляй, Столетник. А то ненароком прострелишь багажник. Такая сейчас пошла мода – возить заложников в багажнике, но, видит Бог, не я был ее законодателем.

Я прекращаю счет, но не меняю своей позиции и продолжаю держать их всех под прицелом. Внимательно слежу за тем, как Кошиц вставляет в замок ключ, открывает крышку.

– Не очень порядочно с твоей стороны, – он подчеркнуто нетороплив. – Мы ведь договаривались об обмене?

– Заткнись!!! (Не говорить же с гэбэшником о порядочности!) Выводи ее!..

Он склоняется над багажником, а я боковым зрением вижу, как по серпантину медленно съезжают вишневые «Жигули».

Кошиц вынимает Илону. Платье на ней порвано, руки связаны за спиной, на голове – камуфляжная маска с прорезью для глаз. Я не понимаю, зачем они натянули на нее маску да еще с прорезью для глаз?.. Она совсем почти не стоит на ногах, он обхватывает ее за туловище под грудью левой рукой и плотно прижимает к себе, надежно прикрывшись ею, как щитом.

– Бросай оружие, Столетник! Ты проиграл!.. – правой свободной рукой он срывает маску с ее лица…

Я медленно разжимаю пальцы. «ПМ» № 19732 падает в песок. Он уже падал сегодня; и вообще мне не раз случалось «сдавать оружие», но раньше это было маневром и я отвоевывал свой пистолет, на сей же раз никакой надежды не осталось.

– Bonjour, madame, – говорю я по-французски.

– Bonjour, Eugene, – лепечет обессиленно Валерия.

Лицо ее бледно. Глаза выражают безразличие ко всему, точнее, ничего не выражают.

– Я вас убью, Кошиц! – твердо обещаю я, поднимая руки, когда он приставляет к ее виску пистолет.

– Cela n'a pas le sens commun: et madame?[1]1
  В этом нет здравого смысла: а ваша супруга? (фр.).


[Закрыть] – произносит он вдруг на недурственном арденнском диалекте.

Двое его сообщников не успевают выскочить из «Волги» – Решетников развивает бешеную скорость, резко тормозит, и карьерная пыль облаком накрывает вишневые «Жигули»; пищат тормоза, раздаются выстрелы, а когда грязно-серое облако рассеивается, спецназовцы лежат, наполовину вывалившись из салона «Вольво».

Кошиц отступает, прикрываясь Валерией и держа ствол у нее под подбородком. Он понимает, что остался один, но его положение далеко от отчаянного.

– Не двигаться! – властно и четко командует он. Я вижу по его глазам, что он – хладнокровный и расчетливый убийца, сатанински вероломный и готовый на все.

Но вдруг и в его глазах – испуг: он останавливается и не мигая смотрит на Викентия, стоящего между мною и «Жигулями».

– Отпусти эту женщину, Бес! – спокойно говорит Викентий.

Мне кажется, я ослышался.

– Паленый?! – голос того, в ком Викентий признал Беса, провокатора и агента из команды «К» под личиной сотрудника федеральной безопасности, дрожит.

– Как видишь. Твой снайпер промахнулся тогда в ущелье, Бес.

Я стою с поднятыми руками, пока умница Викентий выторговывает мою жену. Другого выхода нет: одно неосторожное – и даже очень осторожное – движение может погубить Валерию.

– Но я не промахнусь, Паленый! – угрожает Бес.

– Не спеши. У меня есть для тебя приятный сюрприз, – с сумасшедшим спокойствием говорит Викентий. – Ведь тебе не нужен Ямковецкий, правда? Ты просто хотел убрать свидетеля, как убирал всех свидетелей своих «сделок с Дьяволом». Ты прекрасно знаешь, что завтра Илоне исполняется двадцать один, и по условиям контракта она получает право пользования счетом. – Викентий делает шаг к машине, распахивает дверцу и помогает выйти лежавшей до поры на заднем сиденье… Илоне Ямковецкой.

Как только она оказывается на ногах, он подхватывает ее, прижимает к себе, обхватив за талию, и приставляет к ее виску «генц»:

– Отпусти эту женщину, Бес! – повторяет Решетников. – Я отдам тебе Илону, и она поедет с тобой в этот вонючий Цюрих за твоими кровавыми миллионами. Ну?

Две пары стоят друг напротив друга, как зеркальное отражение, на расстоянии десяти метров. Я – посередине, с позорно поднятыми руками, униженный и беспомощный. Счет идет на секунды. Стоит такая тишина, что я слышу эти секунды по часам на поднятой руке у левого уха.

Илона, очевидно, невменяема. На ней одна короткая комбинашка, она боса, волосы ее растрепаны, взгляд безумен. Сверху на ней кожаная куртка Зиновия – непомерно большая, сползшая с одного плеча.

– Как ты нашел ее? – с ненавистью спрашивает Бес.

– Следил за «скорой», которая должна была доставить ее на дачу Майвина. И видел, как твои головорезы напали на нее, а потом посадили вместе с врачом на катер и доставили в твою резиденцию в Румянцеве. Тебе не стоит возвращаться туда, Бес. Никого, кроме трупов охранников, ты там уже не найдешь.

Где-то далеко-далеко громыхает колесница Громовержца. Дождя не предвидится, и еще через несколько секунд я начинаю различать шум вертолетного двигателя.

– Отпусти ее! – капитулирует Бес и первым отпускает Валерию.

Викентий зеркально повторяет его движения. Обе женщины едва держатся на ногах. Я пробую сделать шаг навстречу Валерии, но как только под руками не оказывается опоры, она падает на колено. Метра два она преодолевает на четвереньках и снова встает, продолжая мучительно бесконечный для нее путь длиною в десять метров, задыхаясь, как Ихтиандр без воды.

Стволы в твердых руках Викентия и Беса глядят женщинам в спины. Жуткое ощущение предельно натянутой струны: еще один оборот колка – и лопнет!..

Валерия добирается до меня первой. Я обнимаю ее, прижимаю к себе изо всех сил, потому что ноги ее больше не держат – она без сознания. Вижу сквозь туман двоих «дуэлянтов» и несчастную женщину, волокущую босые ноги по песку. Стрекот неотвратимо приближается, но мы на дне карьера, отсюда «вертушка» еще не видна.

За два шага до Беса Илона в нерешительности останавливается. Бес оказывается в выгодной позиции – ему ничего не стоит перестрелять нас, в него же попасть трудно, не подвергая риску Илону. Я опускаю глаза на свой «Макаров» и понимаю, что он для меня недосягаем…

Бес делает шаг навстречу, протягивает руку… сейчас он закроется женщиной, и тогда…

Я поворачиваюсь к нему спиной, чтобы пуля не угодила в подданную Франции, и вдруг пронзительный, резкий вскрик взрывает тишину.

– Ия-а-аааа!!! – разносится далеко окрест.

Вижу, как пистолет летит в одну сторону, а Бес, совершив головокружительное сальто, – в другую. Илона прыжком опускается в низкую боевую стойку «маабу» и мощно, от левого уха, рубит ребром ладони по горлу поверженного… Я в подобных делах знаю толк, но такого не видел даже в кино со времен Брюса Ли: качнувшись корпусом влево по широченной амплитуде, она молниеносно переносит центр тяжести, ее голая нога взмывает над головой и со свистом опускается Бесу на грудь. Илона делает подскок, падает на спину, и я вижу, как острый локоть мощной, сжатой в кулак правой руки попадает точно в солнечное сплетение Беса. Оттолкнувшись от него, словно от резинового матраца, она вскакивает и принимает боевую стойку – уже по инерции, и все это – за три секунды, сколько понадобилось Викентию, чтобы добежать до Беса.

– Все, Маша! – кричит он. – Уходим!.. Женя, давай Ямковецкого!..

Маша подбегает ко мне, осторожно забирает Валерию. Пока Викентий зачем-то обыскивает майвинскую машину, я выволакиваю из дальней бытовки Ямковецкого, пинками гоню его по карьеру к бывшему сообщнику на свидание. Викентий снимает с ремня убитого «бесенка» импортные наручники, волоком подтаскивает напрочь вырубленного Беса к «Волге», мы сковываем их – через рулевое колесо. Ямковецкий брыкается, мычит, пытается меня ударить, хотя знает, чем это для него кончится. Именно этим и кончилось в очередной раз…

На случай, если они не узнают друг друга, когда очнутся, Викентий прижимает стеклоочистителем к ветровому стеклу «застольную» кимрскую фотографию…

Солнце окунулось в потемневшую чащу леса, облака выстроились в рваную линию, на багряном фоне появилась стремительно приближающаяся точка вертолета.

– Быстрее, Викентий! Быстрее!

Мы поднимаемся по серпантину, остается пройти виток верхнего горизонта и небольшой открытый участок нескошенного луга.

Я сижу сзади, обняв Валерию, еще не отдавая себе отчета, что рядом – моя жена, моя Валерия, она прилетела, чтобы изменить мой беспорядочный образ жизни. Очень, надо сказать, своевременно прилетела… Я смотрю в ее прекрасные, затуманенные слезами глаза и не пытаюсь ее утешать: пусть поплачет – это степень ее защиты.

Вертолет уже висит над нами; вдалеке на извилистой дороге появляются машины с включенными сиренами – в тот самый момент, когда мы вонзаемся в лес и мчимся по просеке на восток, к Кольцевой. Кажется, нас засечь не успели. «Жигули» пробуксовывают, из-под задних колес брызжут фонтаны сырого песка.

– Давай же, давай! – инстинктивно раскачивает буксующую машину Маша.

– «Давай, давай», – бормочет Викентий. – Что она может дать, «четверочка»? Это ж тебе, понимаешь, не какой-нибудь «Понтиак-Протоспорт-4».

Он прав. «Четверка» Зиновия, да еще старенькая, не идет ни в какое сравнение с восьмицилиндровым «Понтиаком» – его двести пятьдесят «лошадок», подобно ковру-самолету, вынесли бы нас откуда угодно!.. Я вспоминаю блеск в глазах повидавшего автомобильные «виды» механика Толи Квинта, когда он рассказывал об этом «Понтиаке»: «Поискать, – сказал, – можно, только угнать нельзя: бортовой компьютер открывает двери исключительно владельцу по отпечатку его пальца». А как он смотрел на меня – с нескрываемой завистью, словно я собирался купить эту машину.

Звонит телефон. Я достаю его из кармана и вдруг…

– Что-о?! – вскрикиваю, как будто мне на голову упало яблоко в саду. Внезапно меня обдает жаром.

– Я говорю, «четверочка» все-таки не «Понтиак», – не поняв, повторяет Викентий.

– Я не об этом!.. Я знаю, что такое «пятая степень защиты», Вик!

– Какая-какая?.. – он сосредоточенно работает рычагом переключения передач, вертит руль, наезжая на кочки, утопая в грязи, объезжая бурелом.

А телефон все звонит.

– Частное бюро детективных…

– Я тебе дам «частное бюро»!.. Я тебе такое «частное бюро» устрою, что ты забудешь, где получал лицензию, Француз! – орет Каменев. – Частник долбаный!.. Ты хоть знаешь, придурок, мать… твою… через семь ворот!.. тебя вторые сутки вся Россия!., мать!..

– Саня, не сквернословь! – тщетно успеваю вставить я, пока он подбирает очередной фразеологизм.

– Я тебя арестую, Француз!.. Это тебе не Хьюстон, перемать… твою… со свистом!..

– Саня, ты повторяешься!..

– Где ты?! Где, я тебя спрашиваю?! Вот только отключись, я тебя во всероссийский розыск объявлю!..

– Ну чего ты распыляешься?! За городом я!

– С кем?!

– С дорогой для меня женщиной, я ведь говорил…

– Для тебя – дорогой?! Для тебя, который за одни сутки пять машин поменял?! Кто в карьере столько трупов наделал?!

– В каком карьере, Саня?

– Заткнись!! Уезжай в Париж, пока не поздно!..

– Постой, Саня, я еще не все здесь закончил!

– Ах, ты еще не закончил, идиот?!

– Немедленно направь людей в Румянцево, слышишь?!

– Где это?!

– Пестовское водохранилище, западный берег. Третий дом от основной трассы, за каменным забором. Возможен отход по воде, у них есть мощный катер. Там заложница – Илона Ямковецкая! Это очень важный свидетель, она нужна живая во что бы то ни стало!.. Тип, скованный одной цепью с Ямковецким, – это Кошиц, полковник безопасности. Дача в Румянцеве принадлежит ему! Бери его, он покажет, но он очень опасен, Саня!.. Смотри в оба!..

– Опаснее тебя никого нет, Француз! Немедленно поезжай на Петровку, скажи дежурному, что ты явился с повинной, и жди меня!.. Я скажу, чтобы тебе постелили матрац на нары. Попробуешь в камыши нырнуть – я тебе такой терц пропишу, что поканаешь на баламбас…

Я прячу телефон, потому что все это уже слышал. Викентий смеется, а Валерия испуганно шепчет мне на ухо:

– Женя, это их главарь?

– Ну что ты, родная, – глажу я ее по мягкой, теплой ладони, – куда ему до главаря. Это полковник Московского уголовного розыска Каменев Сан Саныч, Старый Опер.

– А что он говорил-то, я не поняла?

– Он сказал, что очень доволен моей работой, – улыбаюсь я и вспоминаю, что забыл представить Валерию: – Ребята, это моя жена. Она прилетела ко мне из Парижа… с небольшими остановками…

– Да я как-то уже и сам догадался, – глядя на дорогу, говорит Вик. Маша смеется. – Так что за степень защиты, ты говорил?

Наконец-то мы выезжаем с проселка на асфальтированное шоссе.

– Помните ту фотографию, где Ямковецкий изображен за рулем «Понтиака» в автосалоне?.. Квинт разузнал, что впервые в Европе он был выставлен в Швейцарии в начале девяностых. Замок на двери «Понтиака» отпирается по отпечатку пальца хозяина. Вот откуда у этого любителя дорогих моделей появилась идея заказать такой замок под пальчик своей дочери! Только он умудрился сделать так, что ни она, ни кто-либо другой, включая адвоката Мезина, об этом не узнали. И если бы Майвин заставил Машу под видом Илоны поехать туда и изъять компромат из сейфа, то ее просто арестовала бы полиция. Вместе с ним. Так что он подсовывал эту дискету с кодом и шифром специально, зная, что основной степени защиты на ней нет.

– А через семь дней после дня рождения Илоны – в случае, если ни она, ни Ямковецкий не явятся за содержимым сейфа или для перезаключения договора, – управбанком в присутствии полиции вскроет сейф и предаст содержимое документов огласке, – говорит Маша.

– Очень даже может быть, – соглашается Решетников. Сосредоточенно глядя на дорогу, он достает дискету и… выбрасывает ее в окно: – Пусть вскрывают и обнародуют. Так даже интереснее.

По области проводится операция «Перехват», а впереди – Кольцевая. Я вспоминаю об этом, когда Викентий начинает отстегивать кобуру с «генцем» и засовывать ее под сиденье. Впереди – полоса замедления. Передвижной пост: два патрульных авто – «канарейка» и «мерс» – стоят на обочине. Штук десять ментов разбрелись вдоль колонны, в которой – рейсовый «Икарус», мотоцикл «Днепр» с коляской, пяток иномарок, навьюченный «Запорожец» и еще, еще: вечер воскресного дня, в Москву возвращаются дачники.

Повинуясь полосатому жезлу, Викентий принимает вправо и тормозит. Все три минуты, пока до нас доходит очередь, мы подавленно, а быть может, просто устало молчим.

– Здрасс…инспктр дорптрулн слжб стршлнт Михеев! – цедит еще более усталый и обозленный из-за сорванного выходного мент. – Предвт вш дкмнт!..

Викентий с ледяным спокойствием достает из куртки пластиковое водительское удостоверение на имя Кондратьева Зиновия Никифоровича пятидесятого года рождения, техпаспорт на машину, протягивает ему в окошко.

Я прячу побитое лицо в волосы Валерии, рукой закрывая прореху на ее платье.

Маша окаменело смотрит перед собой на дорогу.

Впереди вооруженные автоматами собровцы производят досмотр «КамАЗа»; владелец «Жигулей» в «адидасовском» шерстяном костюме и сандалиях на босу ногу открывает багажник.

Время останавливается. Усталый и злой инспектор многократно переводит взгляд с фотографии Зиновия на лицо Викентия.