Текст книги "Горсть патронов и немного везения"

Автор книги: Олег Приходько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 31 страниц)

2

Я никак не мог врубиться в происходящее, хотя догадывался, что что-то происходит.

– А-а! Друзья? – притормозив у фототоваров на Станционной, воскликнул радостно, чтобы успокоить Наташу. – Спасибо, они меня нашли. А как они выглядели?

Следовало бы узнать, как они меня потеряли. Покосившись на зеркальце, ничего подозрительного я не увидел – шел себе поток отечественных «мерсов» и «фольксов», был среди них и «БМВ», но все они меня обгоняли, не пытаясь прижать и не проявляя интереса к «Ягуару», что было даже обидно.

– Стриженые, один в черном пиджаке, на животе пуговицы не застегиваются, метра под два ростом. Другой поменьше, в темных очках и небрит, в тонкой кожаной куртке…

– Спасибо, спасибо, Наташа. Значит, это они меня нашли, все в порядке! – узнал я потенциальных покупателей моего «ягуара».

– Ну и друзья у тебя, – вздохнула она и повесила трубку.

Слежки можно было не опасаться – «ворошиловские стрелки» поехали по другому адресу. Мне же нужно было спешить домой, где меня ждал мой пернатый кобель Шериф, которого предстояло покормить и прогулять по маршруту от Сиреневого бульвара, д.1, кв.5 (адреса, указанного в визитке Илоны Ямковецкой) до угла 9-й Парковой и Верхней Первомайской, ставшего Бермудским треугольником для ее кавалера Бори.

В половине восьмого я поднимался по ступенькам парадного в свою квартиру и мысленно отсчитывал вознаграждение за непроделанную работу. По всему получалось, что подниматься нужно быстрее. Я включил форсаж, но площадку между третьим и четвертым этажами перекрыл неизвестный размером с памятник Маяковскому.

– Не спеши, – миролюбиво посоветовал он, – потолковать надо.

Пролетом выше стоял еще один памятник, только я не видел – кому: из-за перил выглядывал его локоть.

– Отвали, старик, некогда! – попытался я обойти его, но он схватил меня за рукав:

– Если я сказал: «Надо потолковать», значит, надо.

Можно, конечно, было объяснить ему, кто в этом доме хозяин, но тогда я вряд ли бы узнал тему предстоящего разговора.

– Толкуй.

– Сегодня в твою поганую контору приходила одна особа. Что ей было нужно?

– Ко мне в мою прекрасную контору приходит много особ, – спокойно соврал я. – О ком конкретно идет речь?

По затишью в его желудке я понял, что на встречный вопрос он не рассчитывал, и предполагал, что я назову имя своей клиентки первым.

– Ты знаешь. Последняя, после встречи с ней ты сразу отвалил.

– Последней ко мне заходила девушка в наряде святой Евпраксии, которой стало не по себе. Она попросила «живой» водицы, поблагодарила и ушла.

– Врет, – послышался сверху голос сифилитика. – Рядом киоск с квасом работал.

– Ваш товарищ полагает, что «живая» вода и русский квас – это одно и то же? – спросил я у памятника.

– Много базаришь, – пророкотал он. – Запомни: еще раз увижу тебя рядом с ней – пожалеешь о том, что родился.

– Можно идти? – спросил я.

– Вали!

– Большое спасибо.

Я медленно, очень медленно стал подниматься по лестнице, позволяя ему опуститься как можно ниже (хотя ниже было уже некуда); когда дистанция между ним и его мудрым сообщником, неподвижно стоявшим на верхней площадке, увеличилась до предельно возможной, а откуда-то со дна послышался властный зов: «Пошли!», я достал из кармана удостоверение частного детектива и, раскрыв его так, чтобы не было видно тисненой надписи на обложке, тоном начальника жэка рявкнул:

– Московский уголовный розыск, майор Столетник! Предъявите ваши документы!

Вниз ему бежать было обломно – там стоял я, наверх – тоже, выше пятого этажа жили только голуби, да и те над люком, закрытым на замок. Испуганный сифилитик попытался сбить меня своим тщедушным организмом в куцых джинсах и застиранной байковой рубахе в клеточку, я отклонился и подсек его в воздухе, в результате чего он пролетел над лестницей и, крикнув: «Менты, Бугай!» – плашмя упал на бетон. В следующее мгновение я заломил его татуированную руку и изъял из карманов самодельный кастет из слоеной фанеры, нож-«раскладушку», приобретенный в соседнем киоске «Роспечать», скомканные рубли, которых едва хватило бы на пол-литру, и проездной билет на трамвай. Документов ему еще не выдали.

– Как тебя зовут, шибздик? – спросил я, усевшись на него верхом так, чтобы он мог увидеть сотовый аппарат в моих руках, и набрал первый попавшийся номер.

– Рябчик… Виктор Рябов, – простонал он.

– Алло! – томно отозвалась женщина в трубке.

– Дежурная! – заговорил я голосом ленивого мента, стараясь не оставлять пауз между словами. – Майор Столетник! Пришли-ка мне ПМГ, какая там поближе к моему дому! Срочно! – И отключился. – Сейчас ты у меня заговоришь, Рябчик! Сейчас я тебя вместе с ананасами пожую, а потом выплюну!

Кровь от падения на его лице уже смешивалась со слезами.

– Не надо, начальник, – всхлипнул он. – Отпусти! Я все так тебе расскажу, слышь? Гадом буду! Неделю как откинулся, припаяют – век свободы не видать!

– У у у; да! – поцокал я языком. – При такой биографии да с учетом статьи 317 нового Уголовного кодекса «Посягательство на жизнь сотрудника правоохранительных органов» свободу ты увидишь не скоро.

– Отпусти, начальник! Бабки себе возьми…

– Какие бабки?.. Вот эти, что ли? – обалдело посмотрел я на скомканные тысячи, рассыпавшиеся по лестнице. – Дача взятки должностному лицу при исполнении?.. Покушение с применением холодного оружия?!

– Да не покушались мы! Припугнуть хотели.

– Зачем? Быстро.

– Мы возле винного отдела стояли…

– С кем?!

– С этим… ну… как его… Бугаем…

– Который удрал?

– Ну… стояли, а из винного вышел такой прикинутый мужичок. «Что, – грит, – выпить охота?» Мы ему: «А то!» Он грит: «Тут один козел живет…»

– Козел – это я?

– Это он так сказал!

– Передача «В мире животных», – усмехнулся я. – Рябчик с Бугаем подвизались пугнуть Козла. Дальше!

– Дальше… дальше… это… ну, он сказал, что к нему сегодня в четыре телка в контору приходила…

(«К Рябчику, Бугаю и Козлу добавилась Телка», – мысленно принялся я сочинять за дедушку Крылова).

– … надо его на понт взять, чтоб раскололся – зачем. Мол, расколете – я вам ящик белой выставлю. И задаток дал – на пару пузырей…

– Адрес мой он тоже вам дал?

– Он… Пусти, начальник? Заметут ведь.

– Где Бугай живет?

– Да не знаю я, клянусь! Возле винного на Измайловском встретились, я его там раньше видел.

– А сам?

– Бомжую пока, паспорта нет…

– Где вы должны были с этим мужиком встретиться?

– Завтра там же, в десять.

– Как он выглядел? На тачке был?

– Вроде тачка… Белый «жигуль». Мы сразу в магазин вошли. Завтра он подъедет. Лысый…

– Ростом невелик?

– Не так чтобы… с тебя ростом… Лет под пятьдесят, костюм синий, с галстуком, в руке кейс вроде черный… Пусти, начальник, а?

– Значит, так, Рябчик. Слушай и не перебивай. Кастет и нож я оставляю у себя. На них твои «пальчики». Они же – в картотеке ГУИНа, как я понимаю. Сейчас приедет ПМГ, я скажу, что тебя упустил. Чеши живо, и желательно – в разные стороны. Но если завтра ровно в девять тебя не будет возле винного на Измайловском – я «случайно» твой арсенал найду, а дальше – знаешь сам.

Я слез с него, приказал собрать деньги. Несколько раз пробормотав слова искренней благодарности, заверенные фразеологическим оборотом «Гадом буду!», что соответствовало действительности, он скатился по лестнице. Я положил в карман улики и, торопясь наверстать упущенное время, поднялся к себе в квартиру.

В знак протеста против вынужденного воздержания и нарушения графика приема пищи Шериф навстречу мне не вышел, а только махнул хвостом и покосился на часы. Первым делом я бросился на кухню к холодильнику.

– Занят был, – объяснил я ему, – обои клеил. Потом собаку искал, черт бы вас побрал… бегаете за всякими суками!

На последнее слово он отреагировал поднятием головы, в глазах, запечатлевших скорбь израильского народа, промелькнула искорка интереса. Я поставил на газ сковороду, положил на нее пару антрекотов, купленных в кафе «Ласточка», и сел изучать параметры кавалера.

Если верить тому, что было написано в книге, был он вынослив, несмотря на малый рост, чистоплотен, любил детей и ладил с другими домашними животными, то есть был вполне гармонической личностью, не в пример большинству двуногих. К сложностям относились потребность в ежемесячной ванне, частые отиты, необходимость ежедневного расчесывания. Особо подчеркивалось, что кавалер – собака комнатная, в питомнике содержать ее нельзя. Весить он должен от 5,4 до 8,2 килограмма; судя по кредитоспособности Илоны Борисовны, «мой» экземпляр весил все десять. Следующая строчка: «Легко приспосабливается к жизни в городе и в сельской местности» – означала, что искать его нужно и в окрестных селах тоже. У него был соплеменник, с тем же названием, в котором отсутствовало слово «кавалер». У кавалера был более длинный нос, он был крупнее (что заметно облегчало его поиск). В США известен под названием «английский той-спаниель». Если до завтрашнего полудня я его не найду в Москве и окрестностях, придется ставить вопрос перед Ямковецкими о поездке туда.

Вырезав картинку кавалера, я перевернул антрекоты на сковородке и позвонил в Шереметьево-2. Самолет из Брюсселя прилетал в двенадцать сорок, то есть в запасе у меня, помимо вечера, ночи и утра, было еще сорок минут. Оставалось молить Бога, чтобы пошел дождь и рейс задержали, тогда поиски продлятся и я смогу заработать еще.

Дома был бедлам: здесь я держал недорогую офисную мебель для конторы, оставшиеся рулоны обоев, лаки, краски и прочее, чему скоро суждено было перекочевать в бюро. Хотелось разгрести все это, стереть пыль, вымыть полы, покончить с переездом; я вовсе не собирался начинать дела до окончания ремонта, теперь же все зависело от кавалера клиентки, которого я уже потихоньку начинал ненавидеть.

Я открыл сейф, достал оттуда четыре бланка договора – для себя, клиентки, налоговой и ОВД, пистолет и разрешение на ношение (что, по нашим законам, вовсе не давало права на его использование; случись такое – доказать, что в тебя целились из «борзов» три пьяных чеченца, требуя снять золотые коронки, будет очень проблематично), заполнил под копирку документы, расписался, поставил штамп, дату, печать. Оставалось отнести это клиентке, и я было собрался упредить наш с Шерифом приход к ней звонком, но Шериф упредил мой звонок лаем: из кухни валил черный дым от сгоревших антрекотов.

Больше в доме еды не было: яблоки он не ел, кофе не пил.

– Ладно, не рычи, – миролюбиво сказал я. – Пойдем мимо гастронома, куплю тебе палку вареной колбасы, сядешь на лавочке и поешь как человек.

Из солидарности я не стал есть и сам. Не забыв выложить свои баксы и кастет Рябчика, разрешения на который у меня не было, взял друга на поводок и отправился на променад.

Пес Шериф достался мне от знакомого киевского генерала, который погиб, спасая мне жизнь. Его звали Константин Андреевич Хоботов, мы с ним тогда увели у банды партию красной ртути, за нами гнались… Я его никогда не забуду. Не знаю, есть ли теперь такие генералы. Жена его друга, погибшего в Афганистане, Валерия Тур-Тубельская уехала в Париж. Несколько раз я бывал у нее, а в начале этого лета мы обвенчались в храме Воскресения Христова в Медоне, после чего я вернулся в Москву, где вырос, где живут моя сестра и мои племянники, где похоронена моя мать; в Россию, которую я никак не могу понять своим умом и измерить общим аршином. И, говорят, не я один. Валерия осталась там – у нее другая судьба, здесь она была былинкой в поле, а там нашла себя. Мы оба знаем, что я не буду жить в Париже, а она не вернется в Москву, но мы – родственные души, и Богу было угодно соединить их под венцом. Такая вот история – старая, долгая и совсем-совсем другая…

Я вспоминал ее, сидя на лавочке напротив дома номер один на Сиреневом бульваре, пока Шериф чавкал, дожирая батон «Останкинской» колбасы. Жлоб! Я бы с ним непременно поделился.

На Сиреневый меня привело одно-единственное обстоятельство: отсюда, от своего дома, сегодня утром в одиннадцать часов по местному времени начала обычную ежедневную прогулку моя клиентка Илона Ямковецкая с кавалер-кинг-чарлз-спаниелем Борей. И все! И – точка! Что ею интересовались какие-то подвыпившие типы, если и касалось меня, то в прейскурант не входило. Мы договорились о том, что я буду искать Борю, – больше мы ни о чем не договаривались.

– Ну, пожрал? А слюни кто, я буду подтирать?

Шериф икнул в знак благодарности, и мы пошли искать кавалера. Уж если начинать, так начинать с самого что ни есть начала. От печки. Вот отсюда, со двора, где у подъезда клиентки судачили типичные московские старушки. Я собрался с ними побеседовать, но Шериф начал беседу первым: подняв лапу, он пописал на куст шиповника, отчего последнему была только польза, но бабушек этот необдуманный поступок моего друга привел в нервическое состояние.

– Это что же вы делаете, молодой человек? – сказала одна из них, глядя почему-то на меня. – Это что же вы себе позволяете?

– Кто, я?

– Да вы, вы! А кто? – подключилась другая. – Не я же.

– Да, но я ничего не делаю, – принялся я оправдываться, изо всех артистических способностей разыгрывая недоумение. – Я просто стою и держусь за своего друга…

– Он еще и острит! – решила не оставаться в стороне третья, наиболее агрессивная в силу молодого возраста. – В чужой двор тигра привел и еще острит!

– Во-первых, это не тигр, а лев, – уточнил я. – А во-вторых, откуда вы знаете? Может, это его двор?

Тут они принялись возмущаться втроем, и из их церковного хора я понял, что в их дворе львы не водятся, а водятся маленькие собачки, да и те никогда «на клунбы не оправляют надобностев».

– Вот! – остановил я их, чувствуя, как натягивается поводок и по нему пробегает электрическая дрожь готового ответить за свой поступок друга. – Вот видите? А что это значит? Это значит, что ваши собачки писают в чужих дворах. Раз они не писают в своем. Вот это ваше окно, что ли? – указал я кивком головы на предполагаемое окно своей клиентки.

– Ну, не наше! – хором ответили они, как будто проживали в одной квартире.

– Не ваше. А собачка там живет?

Они переглянулись.

– Вроде живет? – тихо справилась одна у подруг. – Живет, маленькая такая, рыженькая с белым, она ее куда то водит…

Больше нам с Шерифом здесь делать было нечего.

– Я вам скажу, куда они друг друга водят! – победоносно изрек я, перехватив друга за ошейник. – Под мое окно. А поскольку они справляют свои надобности на нашу «клунбу», мы пришли на ихнюю. Что к вам вообще не имеет даже косвенного отношения. Честь имею!

Может быть, после этого и разразился большой скандал, но пока мы шли до угла, сворачивали за него – степенно, с достоинством, – вслед звенела тишина, как ночью на сельском кладбище.

Дело было десятого сентября, в среду, осень уже вытесняла воспоминания о лете, как город – деревню, а умственный труд – физический: медленно, но неотвратимо. Ветер времени подметал мостовые столицы, еще не опохмелившейся после своего пира во время общей чумы, гнал по тротуарам пригласительные билеты на Лучано Паваротти и уносил в небытие миллионы недоплаченных врачам, учителям и прочим шахтерам «зеленых» листьев. Впрочем, в Москве все доплачено, шахтеров нет – они живут в России, а это другая страна, и ее личное дело, кому она там чего недоплатила.

Наше дело – искать виновного в наших неприятностях. То есть Борю.

– Мужик, – шагнул к нам из-за фонарного столба небритый, с подбитым глазом, в спортивных рейтузах с вытянутыми коленками и пиджаке на голое тело джентльмен. – Дай, я твоего кореша подержу, пока ты будешь мне треху из портмонета доставать?

«Какое счастье, что я купил Шерифу колбасы и он уже успел набить желудок!» – подумал я.

Кореш угрожающе зарычал. Джентльмен выжидающе остановился.

– Где вы изволите проживать, любезнейший? – спросил я, не спеша доставать требуемые три тысячи из кармана.

– Че?.. Живу где, что ль? – испугался он хорошего обхождения. – Дык вона, в доме, где еще?

– В этом?

– Ну.

Я лениво сунул руку в карман, делая вид, что пересчитываю там купюры. Джентльмен алчно сглотнул.

– Давно?

– Че?.. Живу, что ль? Давненько. Тридцать второй годик.

Если из глыбищи прожитого высечь восьмерку сдержанного режиму.

– Ясно. А что, собачников на Сиреневом бульваре вам не доводилось встречать? Так называемые «собаковозки» тут не ездят?

Он почесал за давно не мытым ухом, неуверенно покачал головой, похожей на насупившегося ежа, но смелости ответить отрицательно на себя не взял и, к своей непропитой чести, позвал консультанта.

– Харитон! – свистнул пронзительно. – Подь сюда!

Из-за кустов вылез долговязый его собрат с жеваной гильзой от папиросы, зажатой между двумя рядами железных коронок, сработанных лагерным стоматологом. Шерифу он не понравился, пришлось его одернуть коротким рывком поводка, чтобы не испортил операцию.

– Тут мужик собаку на живодерню сдать хочет, – объяснил джентльмен. – Бывают они поблизости, не встречал?

Шаркая стоптанными кедами, консультант подошел на расстояние перегара, оценивающе поглядел на потенциальную жертву живодеров.

– Встречал, – ответил с просвистом туберкулезника. Потом посмотрел на меня, сплюнул: – Скажи этому садюге, пусть он лучше себя на живодерню сдаст! Пошли, на хрен, отсюда! Не надо мне его трехи.

Даже если он оттянул пятнашку за убийство, я к нему проникся уважением.

– Ладно, ребята! Стойте! – сказал, позабыв о заявленном лексиконе. – Это моя собака. Если вопрос действительно встанет о живодерне, я пойду туда вместо него. Гадом буду! Век свободы не видать! – Льдинки в глазах консультанта растаяли, но слезы еще не потекли. – Я ищу одного пса редкой породы курт-зинг-платц-бурбон-терьер. Он пропал сегодня на углу Девятой Парковой и Верхней Первомайской. Одна милая дама, его хозяйка, сказала, что, если я не найду его – завтра в полдень найду ее. В петле.

С этими словами я протянул джентльмену пятитысячную купюру. Нужно ли говорить о том, с какой скоростью она исчезла в кармане его смокинга?

– Так бы и сказал, – укоризненно посмотрел на меня консультант. – Значится, так, друг. Тут, было дело, они шерстили до праздников. Навроде Хозяин приказал очистить город от нас и от собак. Мы с Юриком сами вчера из Рязанского отстойника вернулись. А давеча поутру я видал такой фургон. Раненько, часу в шестом. Ме-едленно так по Щелковскому ехал…

– Ты дело говори, – перебил казначей.

– Какое дело-то? Чтоб кого замели – не видал, врать не буду. А из фургона лаяло – слыхал. И не одно.

– Как он выглядел, фургон этот? Грузовой, легковой?

– Легковой. Старый «Москвич» ижевский, каким мороженое возят. Я еще подумал: во гады!

– Это все? – спросил я.

– Все. У владельцев собак поспрошай, может, они в курсе?

– Хреновые дела, – сплюнув, констатировал джентльмен. – Болтаться бабе в петле. И у тебя, брат, нету возможностев – ну никаких. Крадут их теперь – кто на продажу, кто на пропитание, котлеты из них делают, шапки шьют. Для китайцев они навроде как для нас горькая, а китайцев теперь по Москве больше, чем собак.

Слушать об этих ужасах мне не хотелось, хотя я и знал, что живу во время развитого каннибализма. Поблагодарив детей подземелья и отказавшись составить им компанию, мы с Шерифом побрели по скорбному пути кавалера Бори дальше.

Недалеко от поворота на Парковую мне позвонил Каменев – он всегда звонит мне в это время, мы старинные приятели с полковником МУРа, который до недавней смены милицейского начальства прозябал в детективном агентстве «Альтернатива», а теперь вернулся в свою альму-матерь с повышением в должности и звании.

– Привет, Француз, – раздался в трубке бас могильщика криминала. – Ты жив?

– Я же СТО-летник, а прошло только тридцать четыре. Как ты-то, все пугаешь мафию?

– Я пугаю, да она не боится. Что поделываешь?

– Трапезничаю. Шериф где-то поросенка с хреном раздобыл.

– В то, что он хрен раздобыл, я еще, может быть, поверю. Обои поклеил?

– Поклеил. Ты мне помощь хотел предложить?

– Вроде того. У нас тут смешная история развивается – с потусторонним оттенком. Ты ведь такие любишь?..

Когда-то мы с ним и с нашим покойным другом Петей Швецом – «важняком» из Генпрокуратуры – размотали дельце, о котором теперь пишут книжки: отыскали секретную лабораторию, где программировали мозги боевиков для государственного переворота. Ну да ладно, как сказал один кабинетный работник: «Брехня все это!» Жаль только, что за эту «брехню» Петька Швец голову сложил, Вадику Нежину гранатой живот распахало, а хороший молодой парень в моей тачке в воздух взлетел. На его месте должен был быть я…

– Я такие люблю, Саныч. Но на ментов не работаю.

В трубке послышался смех Лели, жены Саныча – должно, подслушивала по параллельному на кухне.

– Я серьезно, Жень. Очень забавная история – тебя по уши затянет!

– Похоже, одна история меня уже затягивает, а свою ты у Кати на пельменях в воскресенье расскажешь. Пока! Лелю поцелуй.

Я спрятал трубку. Возле ларьков на Парковой стояли два молодых фраера – клеили девиц. У обочины светился включенный «Фольксваген». Девицы хихикали, стряхивали пепел с сигарет длинными и, наверное, фиолетовыми ногтями. Тип любительниц пломбира с кусочками шоколада – не шлюхи, но их постоянство длится не дольше одной ночи.

Я подошел к светящемуся ларьку, купил пачку «Кэмела» и зажигалку.

– Давно торгуете? – спросил у самой несимпатичной из киоскерш, которых когда-либо видел.

– В каком смысле? – бросила она на меня злой взгляд.

– В прямом.

– С детства! – подалась она вперед корпусом, похожим на затонувший авианосец. – Купил сигарет – отваливай!

– Я спросить хотел…

– Дома у жены спросишь.

Парни притихли, услышав ее трубный глас, тяжеловесно подошли к киоску.

– В чем дело, Нора? – спросил один из рэкетиров через стекло.

– Да вот… – осеклась она, не найдя, чем мотивировать свою агрессию.

Они выжидательно уставились на меня, я положил палец на карабин, чтобы отцепить, в случае чего, Шерифа. Пушки у них, несомненно, были, и в мою задачу входило не уронить искорки недовольства в бочку с порохом их желания показать крутизну перед девицами и этой Норой, у которой, я уверен, тоже были фиолетовые ногти.

– Да нет, ничего, ребята, – продемонстрировал я улыбку Джоконды. – Спросил, не работала ли эта милая девушка утром, хотел кое-что уточнить. Извините, если что не так. Пошли, Шериф!

Мы отошли на пару шагов. Кажется, пронесло! Мне, конечно, этих ссыкунов заставить играть в чехарду и кричать: «Дяденька, прости, больше не будем!» – дело двух секунд. Не говоря о том, чтобы сложить в багажник «фолькса» и самому отправиться катать на нем фиолетовых девиц. Но придется иметь дело с ОМОНом, прикроют бюро, изымут разрешение на оружие, ночь продержат в отделении – да мало ли! Овчинка явно не стоила выделки.

– Ты у нас спроси! – с вызовом сказал мне вслед один из «качков». Я понял по его тону, что в мои благие намерения они не поверили.

– Где-то здесь утром, примерно около двенадцати, воблой торговали, – сказал я. – Прямо из машины… из микроавтобуса, не знаю, как называется…

– Ну и что?

– Да ничего. С приятелем поспорил. Он говорит, на Восьмой Парковой, а я – на Девятой.

– Вы выиграли, – вульгарным голосом сообщила одна из девиц и отщелкнула окурок фиолетовым ногтем. – Вот здесь «РАФ» стоял, я воблу покупала.

– Очередь была?

– Была.

– Вы, случайно, там даму с собачкой не заметили? Рыжая с белым собачка на поводке, питбуль-курц-айзен-шпиц? И дама в экстравагантном таком…

Все засмеялись, не смеялась только Нора. На лисьей ее морде было написано желание прокатиться в «фольксе» или, в качестве компенсации, стать свидетельницей моего четвертования.

Я молча переждал массовый припадок.

– Не заметила, – ответила девица.

– Тебе этой собачки мало? – развеселился «качок».

Мы с Шерифом пошли дальше, вспоминая о тех благословенных временах, когда могли позволить себе, не думая о последствиях, не общаться с несимпатичными киоскершами. Теперь же мы стали степеннее, мудрее и предпочитаем другие методы работы – ничего из того, что не отвечает главной цели, иными словами, «не входит в прейскурант».

К двадцати двум часам мне стало известно столько, сколько было известно в шестнадцать. Не густо. Похоже, я мчался со скоростью сто километров в час по показаниям спидометра велотренажера. Шесть часов, прошедших с начала моей бурной деятельности, ознаменовались подтверждением того, что существование Илоны и Бори в природе столь же достоверно, как и факт торговли вот на этом месте ворованной воблой из залетного «РАФа». Итак, Илона встала в очередь; зная, что восьмилетний Боря к бегам не склонен, отпустила его с поводка и велела ждать на углу. Когда стала подходить ее очередь, она полезла в крокодиловую сумочку, достала из нее толстый – должно быть, из кожи бегемота – кошелек с фотографией Бори, заменявшего ей кавалера… Какая-то хамка вроде этой мороженщицы с фиолетовыми ногтями попыталась пролезть без очереди, завязалась перебранка, а когда Илона бросила привычный взгляд на Борю, тот уже мчался во всю прыть в направлении Верхней Первомайской.

Мы с Шерифом проделали весь этот путь. Я чувствовал, что начинаю перевоплощаться в свою клиентку. Последние пятьдесят метров мы пробежали со скоростью молодой дамы в длинном платье от Бехтерева, догоняющей свое счастье.

Совсем стемнело. Я отметил, что по ночам собак искать значительно труднее, чем в светлое время суток. Отчасти этот вывод опроверг мой друг: как только мы зашли за злополучный угол, он оживился, уткнулся в землю своим кирзовым носом и стал эту землю жрать с аппетитом представителя канадской диаспоры, вернувшегося на ридну неньку Украину полвека спустя. Я оттянул его, он прошел несколько метров и снова заметался, вырыл ямку, поднял лапу, чтобы не упал бетонный столб; постояв так, вернулся вдруг назад и снова прильнул носом к траве на газоне. Поскольку он поел, дело было не в случайно завалявшейся косточке. Такое беспокойное поведение могло означать, что кто-то провел по этому газону течную суку.

На противоположной стороне я увидел большую белую собаку, которая, несмотря на позднее время, вывела на прогулку свою хозяйку.

– У вас мальчик? – издали крикнула она.

– Нет, у меня кобель, – ответил я. – А у вас?

– У меня… – она подумала, но все же не решилась назвать собственное чадо сукой, – у меня девочка.

Мы перешли через дорогу. Мать девочки оказалась женщиной лет пятидесяти в стареньком пальто и полусапожках, предназначенных для такого рода прогулок. Шериф к афганочке интереса не проявил, значит, на противоположном газоне наследила не она.

– Извините, – вежливо обратился я к женщине, – вы здесь неподалеку живете?

Вопрос ее насторожил.

– А что?

– Сегодня здесь кто-то украл собачку. Весьма редкая, как я понял по рассказу владелицы, порода: кинг-чарлз-спаниель, окрас бленхейм.

Женщина пожала плечами:

– Я живу в этом доме, – кивнула на угловой. – У нас тут таких нет. Жаль, конечно. Хорошая порода. Ласковая.

– Да? – обрадовался я. – Вы знаете?

– Знаю. Мы с Сэтти уже четыре года в городском клубе любителей кинологии состоим, все породы знаем. Кавалер?

Я понял, что Бог услышал мои молитвы!

– Кавалер, кавалер!

– Абсолютно бесстрашная собака. Может броситься на кого угодно. Спортивная, выносливая и веселая.

– Броситься?

– Если кто-нибудь нападает на хозяина – бросится не задумываясь. Хоть с вашим зверем вступит в поединок. И за себя постоит.

– А в смысле преданности?

– Ну, что вы, – улыбнулась светоч кинологии, – она же комнатная, без хозяев не может.

Я рассказал ей об обстоятельствах исчезновения Бори.

– Двадцать секунд, говорите?

– Не больше! Сам проверял! Добежала – а его уже нет. Искала по подворотням, подъездам – нет! Как в воду канул! И воды нет.

Шериф и Сэтти стали заигрывать друг с другом, нам, чтобы не запутались поводки, приходилось перемещаться то вправо, то влево, двигаться по кругу по часовой и против часовой стрелки, и если бы кто-нибудь смотрел в это время на нас из окна, наверняка подумал бы, что мы танцуем.

– А машины отъезжающей она не заметила?

Я подумал, что если бы Илона заметила отъезжающую машину, то наверняка бы погналась за ней, в лучшем случае – запомнила бы марку или цвет, в худшем – бросилась бы под колеса, и если бы осталась жива, то уж наверняка рассказала бы мне об этом.

– Нет. Впрочем, было это в одиннадцать сорок, движение в это время оживленное. А почему вы спросили о машине?

– В последнее время в нашем районе пропало несколько породистых кобелей. Как правило, красивых и дорогих. Кто-то рассказывал, что видел двоих китайцев в фургоне, из которого они выпускали течную суку. Породистый пес стоит от пятисот долларов, чем не бизнес?

Она просто пересказала мои мысли. Надо полагать, узкоглазые поставили этот бизнес на широкую ногу, к вящему удовольствию городских властей. Что-то мелькало в «Комсомолке» – кажется, на редакцию, опубликовавшую возмущенное письмо Брижит Бардо, городской голова подавал в суд. Тешить себя надеждой, что таким промыслом занимались исключительно в Измайлове, было глупо, вопрос заключался в том, реализовывали собак сразу покупателям по предварительному согласованию или у них все-таки был отстойник.

– Больше я вам ничего сказать не могу, – сочувственно вздохнула женщина, увидев растерянность на моем лице. – Во всяком случае, не думаю, чтобы такую приметную собаку украл кто-нибудь из нашего района – ее тут же обнаружат.

Картина вырисовывалась достаточно четко: специально выдрессированная течная сука выпускается из фургона в том месте, где гуляет приглянувшийся кобель, фургон заезжает за угол, сука бежит за ним, а кобель, унюхав ее, забывает, что он «чистоплотен, комнатен и привязан к хозяевам», – в этот момент ему кажется, что с милой рай и в питомнике. Значит, Илона спохватилась тогда, когда Боря еще не добежал до угла, а сука – в прямом и переносном смысле – уже забежала за него.

Я хотел позвонить клиентке, но в том, что Боря не объявился, не было сомнения: он же не кот, который возвращается в дом, даже если его увезти за пятьдесят километров. А что мне сказать ей еще? Что я тратил ее денежки на проверку ее же показаний?

Все это время меня не покидало ощущение, что за мной непрерывно следят, я словно чувствовал чей-то взгляд, нацеленный мне в спину с точностью лазерного прицела, даже оглянулся пару раз, чтобы уж совсем не переиграть в дурака, но никого, естественно, не обнаружил.

Через, пятнадцать минут мы были дома. Я вытер Шерифу лапы, он тут же рухнул на коврик в прихожей и захрапел. Я бы тоже с удовольствием протянул ноги, но решил доиграть в эту игру до конца, мне казалось, что я начинаю кое-что в ней понимать.

В отличие от джентльмена, знавшего о китайцах только то, что их больше, чем собак, я знал относительно точную их численность в Москве: сто тысяч человек. Вадим Нежин рассказывал, как они напали на след одной из многочисленных их лабораторий по изготовлению фальшивых ксив. Всего за сто пятьдесят баксов у них можно купить иностранный паспорт с любым штампом и копией любой подписи – хоть самого президента. Промышляют они переброской эфедрина в столицу, торгуют пистолетами «ТТ» китайского производства, которые любят наши киллеры: больше двух выстрелов не сделает, а больше и не надо, зато дешево. Держат они под контролем рестораны и притоны своих земляков, занимаются контрабандой, при этом нигде не состоят на учете и налогов не платят.