Текст книги "Горсть патронов и немного везения"

Автор книги: Олег Приходько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

2

В салоне «фисташки» разрывался телефон.

– Бюро детективных услуг «Шериф»!

– Где тебя черти носят? – сердито спросил Горохов. – Обговнял мне выходной, заставил тащиться в морг вместо того, чтобы пригласить в кабак! – язык его заплетался, видимо, причину смерти Балашовой они с экспертом Башиловки устанавливали в пивной. – Звоню ему, понимаешь, звоню!..

– Не серчай, Сергеич. Ну, отлучился по нужде – с кем не бывает.

– У тебя что, понос? По нужде он отлучился… на три с половиной часа!.. Значит, так. Балашова твоя скончалась от инфаркта, но инфаркт был спровоцирован – у нее отечные легкие, какие бывают при сильном отравлении ядовитым газом. Возможно, брызнули в лицо из баллончика с ортохлорбензоломолонодинитрилом…

– Повтори, я запишу!

– А может, с чем другим – сейчас отдали срез легочной ткани на гистологическую экспертизу. Следователь на основании заключения судебного эксперта вынес постановление…

– Правильно сделал, – не дослушал я его. – Спасибо, Саня! С меня причитается. Ты гений!

Гением был не он, а я. Шаткая, недоказанная версия нетипичного убийства, изложенная мной под дулом пистолета, начинала подтверждаться. Оставалось надеяться, что у следователя хватит воображения и улик, чтобы довести это дело до конца. Жаль только, что окурки, спичку и кусочек клейкой ленты от коробочки с пулями «дьяболо» для пневматической винтовки Давыдов изъял из моего кармана вместе с отпечатками своих пальцев. Жаль, жаль, жаль – лазуритовую «капельку», убитого свидетеля Матюшина, несостоявшуюся встречу с Ямковецким. Частично это окупалось информацией о нем, выложенной Матюшиным в отместку за вероломное убийство тетки. Но Майвину информация была не нужна, ему нужен был сам Ямковецкий.

И кажется, я начал понимать зачем.

Дома меня ждал Шериф. От нетерпения он лаял и бросался на стены, так что пришлось бежать без поводка и ошейника. Наверно, он все это время проклинал меня и ностальгически вспоминал, как они с отцом и дедом жили в горах, пасли овец, всегда были при ключевой водичке, свежем мясе и ни от кого не зависели. Что ему Елисейские поля!

Шел пятый час, я начинал волноваться за Викентия Решетникова. Он должен был приехать в три, а позвонить еще раньше, но ни его, ни звонка не было. Впрочем, возможно, он звонил, пока я работал могильщиком.

На площадке для выгула собак за гаражами меня застал телефонный звонок.

– Это ты, сыскарь? – раздался многозначительно-высокомерный голос Майвина.

– Если вы звоните папе в Ватикан, так его нет дома.

– Остришь? – телефон стал нагреваться от напряжения в его голосе. – Ты зачем моих людей положил, придурок?

Я так растерялся, что даже не отреагировал на оскорбление:

– Каких… людей?

– Тех, которые ехали к тебе на выручку?

Черт возьми! Так это были люди Майвина?! Но… откуда мне было знать? И как они меня нашли?

– Они забыли представиться, – не показал я своего изумления.

– Есть какие-нибудь результаты? – спросил он.

– Незначительные. Десяток трупов, несколько раненых, пять единиц техники, ну и так, по мелочам.

Он помолчал, очевидно, сосредоточившись на дисплее калькулятора.

– Что собираешься делать?

– Обедать, – не стал я корректировать с ним своих планов.

– Что тебе рассказал Матюшин?

Я понял, что это было основной причиной, по которой он звонил.

– Дошел до того места, как его принимали в комсомол. Хотел назвать адрес комсорга, но тут подоспели ваши люди. Если у вас изменились планы, я готов приехать за остатком прямо сейчас.

– Остаток ты получишь тогда, когда привезешь Ямковецкого.

– Понял. А список расходов прислать в Голутвинский или на Подбельского?

Он снова замолчал. От его готовности финансировать дальнейший поиск многое зависело, я терпеливо ждал.

– Сколько? – выдавил он, наконец.

– Три, – приплюсовав к расходам гонорар Викентия, уверенно ответил я.

– Тебе принесут.

Он отключился, оставив меня в недоумении. Получалось, я проявлял инициативу, а люди Майвина все время следовали за мной по пятам? Не охранять же – положись я на таких охранников, давно бы уже был убит. Вероятно, пока я отдыхал в багажнике, Давыдов засек «хвост» и оторвался, и они блуждали по лесничеству, пока не наткнулись на «Порше».

Итак, Майвин решил поймать рыбку на живца. А живец – это я. И как только рыбка клюнет, меня уберут. Такой расклад я предвидел, но, похоже, его просчитал и Ямковецкий: клевать категорически отказывался.

Куда же запропастился этот чертов мент Решетников?!

Глава третья

1

В том, что стоило тратить время на встречу с братом Потоцких, Решетников уверен не был: лицо заинтересованное, да и работает официантом, если что и знает – понаслышке, а ценную информацию неизвестному выкладывать не станет. Он позвонил адвокату Мезину, зная, что буфетчик ловит каждое слово, а кроме того, телефон может прослушиваться, и потому не называл его ни по фамилии, ни по имени-отчеству, а просто «господин адвокат».

– Моя фамилия Решетников, она вам ни о чем не скажет, но мне необходимо встретиться с вами.

Адвокат помолчал.

– Ну что ж… давайте-ка завтра часиков…

– Завтра будет поздно, – сказал Решетников. – Сегодня и немедленно. У меня машина, скажите, куда подъехать, много времени у вас я не отниму.

– Приезжайте ко мне. Адрес…

– Я знаю, буду через полчаса.

«Если Столетник у него побывал… значит, говорить о своей причастности к бюро «Шериф» не нужно изначально», – думал Решетников, медленно продвигаясь по крайней правой полосе Митьковского проспекта. За полчаса езды предстояло придумать повод для разговора с адвокатом – человеком, по всему, умным, хитрым и профессиональным – иному воротилы типа Ямковецкого судебную защиту не доверят.

Он снова мысленно вернулся к Столетнику, теперь уже всерьез опасаясь, что тот внял его совету и побывал у Мезина, и тогда нужно заготовить путь к отступлению – не извиняться же и не уходить несолоно хлебавши, – а значит… значит, нужно предусмотреть еще один предлог для своего интереса.

На «петле» Сокольнического Вала под Рижской эстакадой его подхватил поток, и скорость пришлось увеличить. Пристроившись между какими-то большегрузами, он привычно положил ладони на руль и впервые попытался соединить все, что узнал, воедино – применительно к предстоящей встрече.

Что могло связывать Ямковецкого с Бесом? Если бы он был в разработке, едва ли ему позволили бы развернуться и стать совладельцем крупнейшей корпорации недвижимости, тем более он не отделался бы 208-й. Ямковецкий – Потоцких – Бес. Осень девяносто второго (а не девяносто первого, как считал Столетник) – Ямковецкий уже в числе акционеров «Земли». В сентябре уставный капитал «Риэлтер-Глобуса» – пятьсот пятьдесят миллионов, в январе девяносто третьего – в два раза больше. Ясно, что провернули какую-то сделку, позволившую удвоить капитал банка и сделать Ямковецкого совладельцем компании. Что могло принести такие дивиденды? Уж не торговля автомобилями – определенно, даже если все они – сплошь «Понтиаки-Протоспорты» и «Порше». К нефти отношения не имеют, к золоту, камням и оружию – тоже. Контракт с финнами, с кемеровским «Русским лесом»… с кемеровским… Карат сказал: в декабре девяносто второго в битве против «пиковых» за кабак в «Останкинском» они объединились с сибирской бригадой… Тут же появились филиалы агентства «Русская недвижимость» в Кемерове, Новосибирске, акционерное предприятие «Автостройтранс сервис», банки «Норд-Бельгиум» в Брюсселе и «Дакс-Сейвер» в Испании получили по семьдесят миллионов долларов. Планировалась закупка недвижимости за рубежом? Слились бригады – слились капиталы…

Решетников свернул на Бутырский вал, закурил, с раздражением подумав о том, что занимается явно не своим делом, – чтобы прийти к такому банальному выводу, не нужно было мотаться в Кимры и встречаться с Каратом; об этом слиянии не трудно догадаться, прочитав газету «Правда», но тут же снова мысленно вернулся к адвокату, сидевшему за одним столом с Ямковецким, Потоцких и Бесом:

«В девяносто первом с помощью нанятого Панафидиной адвоката Мезина Ямковецкий возвращается из лагеря в Тулуне под Иркутском. В девяносто втором он уже благополучный бизнесмен, авторитет во главе останкинской бригады. К осени через наркодельца Потоцких выходит на Беса. Положим, тот сдает ему партию героина или какой-то другой дряни, отбитой у барыг, и выручка легализуется через банк «Риэлтер…», хотя скорее всего она идет на строительство коттеджей Майвина, а потом поступает на счет Ямковецкого. Потом… потом… что было потом?.. Потом убирают Потоцких, сажают Матюшина – очевидно, знавшего больше, чем ему полагалось, и попавшего в поле зрения органов. Майвин и Ямковецкий решают играть в одни ворота, объединяют бригады. Ямковецкий и Зверь – два лидера, два медведя, которые не могут уместиться в одной берлоге. Ямковецкий оставляет начиненную взрывчаткой «Шкоду» рядом с машиной Зверя… дело попадает в ФСБ. В принципе ничего удивительного: крупный теракт, антитеррористическое подразделение ФСБ берется за раскрутку… Ничего удивительного, если бы не Бес. Если бы не диверсионная группа «К», с которой он был связан. Значит ли это, что Ямковецкий работает под контролем госбезопасности?.. Он проникает в концерн «Земля», но не на птичьих правах, а на правах совладельца, а с ним сто пятьдесят «отмытых» миллионов уходят в зарубежные банки. После устранения Зверя он становится лидером объединенной преступной группировки, контролирующей запад Москвы и области, Питер, Кемерово, Новосибирск, имеющей выходы в Финляндию, Бельгию и Испанию. Летом девяносто третьего он выезжает в Европу имеете с дочерью, а по возвращении… исчезает! Из списка акционеров и с арены вообще: осенью его судят по 208-й за сбыт преступно добытого имущества, дают семь лет, отправляют во Владимирскую область, откуда до Москвы рукой подать, чем он и пользуется. А значит… значит, у него есть покровители, вольные хозяйничать в пенитенциарной системе, как у себя дома. Он сидит там, как «кум королю и сват Терещенке», и угрожает Майвину. Угрозы от него исходят достаточно мощные, хотя Майвин тоже не пешка – у него в акционерах высшие чины МВД, а депутаты проживают в его коттеджах. Едва ли он боится самого Ямковецкого, скорее всего Борис Евгеньевич – фигура подставная, с уголовным прошлым, его руками можно осуществлять грязную работу, а потом обвинить во всех тяжких и просто убрать; если он сейчас на свободе – в любой момент может быть объявлено о побеге, он вне закона, на нелегальном положении, но кому-то понадобилось, чтобы он показался…»

Решетников даже вспотел от такого непривычного мыслительного процесса, а еще больше от того вывода, к которому этот процесс его подводил. Если опустить все невыясненные обстоятельства и не заниматься построением не поддающихся проверке версий, вывод напрашивался малоутешительный: против Майвина проводилась какая-то замысловатая операция, в которой было предусмотрено участие Ямковецкого. Не желая фигурировать в этом деле и даже выдавать участия своей службы безопасности, президент концерна «Земля» обращается к частному, независимому детективу, убедившись в его бесстрашии, жадности и склонности к авантюризму, а также зная о том, что ему нужны деньги, и имея о нем информацию как о профессиональном и талантливом сыщике, провернувшем кучу нашумевших на всю Россию дел.

Сам Решетников отыскал Столетника тоже не на пустом месте: прокурор города Приморска, где они с СОБРом и «Витязем» перекрыли каналы «Золотого треугольника» и где нелегальной работе Решетникова пришел долгожданный конец, добрый и сильный «архангельский мужик» Иван Кравцов восторженно рассказывал о своем московском друге, раскрывшем заказное убийство Павла Козлова и едва ли не в одиночку перебившем всю приморскую мафию.

«Будет тяжело – найдешь в Москве Женьку Столетника, – сказал на прощание Кравцов. – Крепкий парень, в беде не оставит. – И улыбнулся: – Чем-то вы с ним похожи, Викентий. Только вот не пойму, чем».

Было тяжело. Так тяжело, что Викентий грешным делом подумывал о веревке. А поди ж ты – как в воду глядел приморский прокурор! За несколько часов общения Решетников понял, что перед ним действительно не такой простой рубаха-парень, каким он мог показаться. Если его, Решетникова, умозаключение правильно – значит, на Женьку ловили рыбину-Ямковецкого, как на живца, и тогда его все время должны были пасти. Решетников сразу усек «Тойоту» позади арендованной «фисташки», сразу услышал недоброе предзнаменование в писке бортового компьютера. Знает ли Столетник о слежке? Наверняка. Во всяком случае, догадывается – профессионал ведь. Недаром сменил три машины, а значит, имеет свой расчет.

Решетников свернул с площади Белорусского вокзала на Лесную, доехал до пятнадцатого дома и, оставив машину напротив, направился к подъезду.

Уже поднимаясь по лестнице в тринадцатую квартиру, он вдруг сообразил, что совершенно не знает, как представиться адвокату и о чем говорить, и даже остановился, вдруг подумав: а что, если Мезин связан с теми, кто позволил Ямковецкому выйти из тюрьмы? Ведь тогда он ничего не скажет, да и сам Решетников станет объектом охоты. Впрочем, охоты – это круто сказано: кто он такой, чтобы на него охотились, – убьют, да и дело с концом!

«Выйду на улицу, сяду в «Москвич», отъеду за угол, а там вылетит какой-нибудь «КрАЗ» без номеров – и поминай как звали, – представил он, а рука между тем уже нажала на кнопку звонка. – Хотя и тут ты, брат, не прав, поминать тебя некому».

Дверь отворилась. На пороге стояла женщина в строгом темном платье, лицом походившая на еврейку.

– Вам кого? – оглядев небритого гостя в пальто и шляпе, неприветливо спросила она.

– Мне Мезина Моисея Израилевича.

Женщина округлила глаза, приоткрыла рот и застыла вдруг в необъяснимом изумлении, нервным движением пальцев пробежав по матерчатым пуговицам на платье, отступила в глубину освещенной розовым светом прихожей.

– Решетников моя фамилия, – негромко сказал он, будто был старым знакомым и она непременно должна было его знать.

– Моисей Израилевич умер полгода тому назад, – заметно побледнев, произнесла женщина.

Решетников окончательно растерялся:

– Как?! То есть, извините… Я же звонил по телефону?..

– Вы, вероятно, ошиблись и позвонили не туда. Кто вам дал этот адрес?

– Я нашел его в справочнике адвокатской коллегии.

– Должно быть, у вас старый справочник. Моисей съехал с этой квартиры больше года тому. Мы с ним развелись, у него была другая жена. Они уехали в Бельгию на постоянное жительство и погибли в автокатастрофе в Италии.

Решетников понимал, что нужно уйти, но поворот оказался столь неожиданным и невероятным для него, что ноги отяжелели и он стоял будто приклеенный, не в силах ни сказать что-либо, ни сдвинуться с места.

– Прошу прощения, я не знал, – выговорил он наконец. – До свидания.

– До свидания, – сказала женщина и долго, пока он не спустился по лестнице на площадку второго этажа, не закрывала дверь, должно быть, силясь вспомнить, кто такой Решетников и почему он не знал, подобно всем знакомым Моисея, о его гибели или, по крайней мере, об отъезде.

2

Решетников вышел на воздух. Шел мелкий теплый дождь, по серой улице проплывали разноцветные зонты. К подъезду подкатил «Форд-Эскорт», из него выскочил высокой молодой человек в кожаной куртке и маленьких очках в золотой оправе, на бегу посмотрев на часы, промчался мимо Решетникова, бросив «Здрасьте!» – очевидно, приняв его за соседа.

Решетников закурил и побрел к своей машине, оттягивая звонок Столетнику и Каменевым, потому что если Столетник все еще не объявился, тогда уж и вовсе он окажется в идиотском положении.

Такое с ним уже было – период, когда он потерял ориентиры и уже не знал, на кого работает. Бес куда-то канул, запасные каналы связи работали в одностороннем порядке – оперотдел МВД молчал: туда пришли новые люди, а вместе со старыми исчез полковник, отвечавший за его внедрение. Знавшие Паленого были отправлены на тот свет. Решетников каждое утро думал, что и он видит солнце в последний раз, чувствовал себя лишним, потерянным, забытым. Итог работы оказался ничтожным: двадцать пять кило с каждого центнера «засвеченного» героина бесследно исчезали, десять – конфисковывались во время мелких операций на местах и на транспорте, да и то случайно; остальные попадали по назначению и с лихвой покрывали убытки наркоторговцев. Когда все бутлегеры, доставщики, оптовики, производители и получатели были известны пофамильно, когда Решетников установил и передал точные каналы, имена и адреса продажных таможенников и силовиков – после всего этого пограничники, милиция и ФСБ еще три месяца оттягивали операцию «Удар», хотя рапорта о проверке данных оперативного источника уже наверняка были написаны и лежали под сукном: канал перекрывать явно не торопились – кому-то он был нужен. Решетников понял, что при таком раскладе его попытаются убрать свои… или те, кого он считал своими. В банде за ним установили слежку, многократно подвергали проверкам. В доказательство того, что он Паленый, приходилось демонстрировать наркозависимость – уколоться раз, другой, а там и третий, испытывая все большее пристрастие к страшному зелью. В перестрелках приходилось стрелять на поражение по своим… или тем, кого он считал своими. Силы были на исходе, порой начинало казаться, что работы в органах не было, что все это он вычитал в каком-то дурном романе или видел в кино, а он и не Решетников вовсе, а бандит Паленый, бежавший из лагеря усиленного режима и объявленный во всероссийский розыск. Он слишком долго и слишком достоверно разыгрывал отведенную роль, вживался в нее и под конец почувствовал, что уже живет ею. Когда же все тридцать семь дельцов (и он в их числе) были арестованы с поличным – ста двадцатью килограммами первосортного героина, – пришлось собирать всю волю в кулак, чтобы излечиться от наркозависимости и начать снова различать своих и чужих…

Теперь обманчивый маков цвет побледнел в сгущающемся тумане времени, и Решетников вытравил бы его из памяти навсегда, когда бы не Бес на фото в компании Ямковецкого. Их знакомство не могло быть случайным: в девяносто втором человек ГБ уже работал по наркотикам.

Ямковецкий кололся сам? помогал ему? отмывал деньги? работал на ГБ? Кто он и почему, будучи осужденным, разгуливает на свободе?..

– Гражданин!.. Я вам, вам!..

Решетников уже распахнул дверцу и поставил одну ногу на коврик в салоне, как вдруг понял, что слова молодого человека в золотых очках обращены к нему.

– Извините, вы – Решетников? – перебежав через дорогу, подошел к нему незнакомец и протянул руку: – Я – Мезин.

Решетников машинально ответил на рукопожатие, все еще не в состоянии переключиться на воскресшего адвоката.

– Мезин Аркадий Моисеевич. Вы мне звонили. Я был не дома, а в суде.

– А… а как же… я же звонил по домашнему телефону…

– У меня сотовый телефон, – улыбнулся молодой человек. – У вас что-то случилось? По вашим словам – что-то срочное?

Решетников не знал, как выкрутиться, стоит ли с ним говорить, и если да, то о чем, собственно? Ведь он звонил его покойному отцу, и конспиративное, безликое «господин адвокат» внесло путаницу, из-за которой Мезин-младший спешно оставил свои дела и примчался в течение получаса, невольно навязанного Решетниковым, домой.

– Давайте поговорим в машине, Аркадий, – предложил Решетников. – Дождь все-таки.

Молодой человек предложение принял, сел на пассажирское сиденье. В салоне было тепло, потоки воды стекали по ветровому стеклу, размывая улицу, дома, машины, лица прохожих.

– Я ничего не знал о вашем существовании, – признался Решетников. – Разыскивал вашего отца. Собственно, и не его даже, но хотел узнать через него об одном человеке. Мне очень неловко, что я оторвал вас от дел.

Мезин-младший усмехнулся, досадливо покачал головой.

– Бывает, – сказал сдержанно. – Может быть, я могу вам помочь, раз уж так получилось?

– Это зависит от того, в каких отношениях вы были с вашим отцом.

– В натянутых отношениях. Только что вы видели мою мать, Наину Борисовну Мезину, от которой отец ушел к другой женщине. Было это год назад, а наша семейная жизнь дала трещину значительно раньше. Я не злопамятный – он меня вырастил, воспитал, дал образование, устроил, помогал материально. Эта машина принадлежала ему, он без суда оставил нам с матерью квартиру, и у меня, казалось бы, не может быть никаких претензий. Но, видно, есть все-таки Высший Суд: в марте сего года отец отправился с молодой женой из Антверпена в Милан и попал в автомобильную катастрофу. Я ответил на ваш вопрос?

Все это он проговорил скороговоркой, как будто отчитывался о проделанной работе и повторял заученный текст уже не впервые. Решетников догадался, что он не простил отцу измены и что отношения в их семье были худшими, нежели он мог поведать незнакомому человеку.

– Я понял, спасибо. Правда, имел в виду другое: насколько он занимался вашей профессиональной подготовкой. Вы ведь пошли по его стопам?

– Могу ли теперь и я поинтересоваться, с кем имею честь? – спросил Мезин.

– Можете. Только я едва ли дам вам вразумительный ответ. Статус мой не определен, да и дело конфиденциальное. Зовут меня Викентий Яковлевич, фамилия, как я уже говорил, Решетников, вот, пожалуй, и все, – Решетников достал из кармана пресловутую фотокарточку. – Если бы я встретился с вашим отцом, как того ожидал, то попросил бы прокомментировать этот снимок.

В отличие от молодого адвоката Решетников говорил спокойно и даже безразлично: можешь – помоги, не можешь – я и не рассчитывал. Бесхитростная, неторопливая речь его располагала к общению, во всяком случае, повода отказаться от разговора Мезин в ней не увидел. Он взял фотокарточку, поднес близко к глазам, затем рассмотрел на расстоянии вытянутой руки. Решетников включил стеклоочистители, смахнул воду со стекла. На мгновение улица приобрела резкие очертания.

– Н-да, – наморщив лоб, посмотрел Мезин на сделанную фломастером надпись на обороте: «Осень. 1991». – Н-да, – повторил и пожал плечами: – Осень девяносто первого…

– Девяносто второго, Аркадий Моисеевич, – уточнил Решетников. – Это ошибка.

– Вот как? Но все равно, все равно. Тогда я был на третьем курсе университета. Отвечая на ваш второй вопрос, могу сказать, что отец занимался моей профессиональной подготовкой постольку-поскольку, я ведь специализировался на международном арбитражном суде, перспектива защиты уголовников меня никогда не прельщала. – Он вернул фотографию.

– Этот снимок был сделан в городе Кимры Тверской области. Ни о чем вам это название не говорит?

– Нет. Кроме того, что это сто первый километр и находится где-то на Волге, неподалеку от Дубны. Я проплывал однажды мимо на теплоходике.

Решетникову показалось, что его невозмутимость, поспешное открещивание от отца и то, как он живо откликнулся на просьбу неизвестного человека о встрече, как примчался впопыхах, бросив работу, подозрительны: за всем этим была еще не очевидная, но уже различимая под оболочкой благополучного адвоката-международника неискренность.

– Вам ни о чем не говорит фамилия Ямковецкий?

– Ямковецкий? – снова изобразил задумчивость на лице Мезин.

– Да, Борис Евгеньевич Ямковецкий!

– Н-нет, ни о чем… что-то с этой фамилией было связано, отец ее упоминал когда-то давно. Может, это был один из его подзащитных?

– Да. Он защищал его в суде, и не раз. Впервые – в девяносто первом году, тогда ему удалось вернуть дело на пересмотр, и вор-рецидивист Ямковецкий… вот он, на фотографии, за одним столом со своим адвокатом… вышел на свободу на год раньше времени. Затем – на процессе Ямковецкого в девяносто третьем он выступил с защитительной речью, и все время, пока Ямковецкий отбывал наказание в ИТК за преступление, предусмотренное частью третьей 208-й статьи, боролся за его освобождение. А в девяносто втором, когда Ямковецкий находился на свободе, была сделана эта фотография. Не думаю, чтобы они отмечали годовщину Великого Октября. К тому же здесь есть несколько лиц, которые были замешаны в наркобизнесе. Кассационный протест Моисея Израилевича был отклонен Верховным судом в апреле девяносто четвертого, так что он уехал в Бельгию, не сумев выдернуть подзащитного из лагерного барака.

Мезин-младший блеснул самообладанием, все это он выслушал спокойно, глядя на мутную перспективу улицы; так уверенный в своей правоте клерк выслушивает нотацию босса.

– Возможно, возможно. Отец занимался делами крупных уголовных авторитетов. Надеюсь, у вас нет сведений о его причастности к наркобизнесу?

– Пока нет, – сказал Решетников.

– Что значит «пока»? – сцепив пальцы на коленях, сдержанно спросил Мезин, и Решетников видел, что самообладание уже стоило ему усилий. – Вы что, пытаетесь такие сведения собрать?

Стали запотевать стекла. Решетников приоткрыл окошко, втянул носом влажный воздух. В салон ворвались уличные шумы.

– Аркадий Моисеевич, – заговорил он спокойным, доверительным тоном, – а в каких отношениях ваш отец был с Майвиным?

– С кем? – настороженно переспросил адвокат и, наткнувшись на серьезный, пристальный взгляд Решетникова, понял, что отрицать свое знакомство с Майвиным бесполезно. – С Анатолием Ильичом?.. В прекрасных, по-моему.

– Он ваш сосед по дому?

– Да… то есть он помог отцу получить здесь квартиру, раньше мы жили в Измайлове.

– Когда?

– Два года тому назад. Может, чуть больше.

– И давно они знакомы?

– Тогда же и познакомились. Отец до отъезда работал у него в фирме.

– В Антверпен он перебрался тоже с помощью Майвина?

– Не знаю.

– А о том, что Ямковецкий, которого защищал ваш отец, с девяносто второго по девяносто третий был совладельцем акционерного общества «Земля», вы тоже не знаете? И о том, что Майвиным был открыт счет в банке «Норд-Бельгиум»?

– Я-то здесь при чем?

– Если вы действительно ни при чем, зачем тогда отрицаете свое знакомство с Ямковецким?

Мезин покраснел, пошарил по карманам. На предложение закурить мотнул головой, достал коробочку с «Минтоном» и отправил в рот леденец.

– Через месяц в составе группы экспертов арбитражного суда я уезжаю в Париж. Поездка связана с координацией некоторых положений арбитража с европейской системой и финансируется комитетом Государственной Думы. Я не считаю, что знакомство с уголовным авторитетом будет способствовать моей карьере. К тому же я действительно непричастен к делам своего покойного отца.

– А у вас есть подозрения, что эти дела противозаконны? – очень вежливо спросил Решетников, опасаясь, что Мезин хлопнет дверцей; откровенничать с сыщиком он был вовсе не обязан.

Тем не менее Мезин не уходил, и Решетников подумал, что у него есть основания опасаться не только за карьеру.

– В девяносто первом году отца разыскала Людмила Панафидина и предложила ему хорошее вознаграждение, если он сумеет вызволить ее мужа Ямковецкого из ИТУ, – заговорил он после паузы. – Речь, по-моему, шла о трех тысячах. Позже отец смеялся над этим гонораром, но тогда были не лучшие времена для нашей семьи, и он согласился. Потом этот Ямковецкий завел свое дело. Торговал автомобилями, преимущественно дорогими. В ту пору в Москве «Линкольнов» и «Шевроле» было не густо. Фирма называлась «Арктур», название придумал отец, он же помогал оформлять документы.

– И в качестве компенсации получил этот «Форд-Эскорт»?

– Нет, почему… отец просто купил его. Потом Ямковецкий продал свою фирму и приобрел на всю сумму акции «Земли», принадлежавшей Майвину.

– Вы же сказали, что Моисей Израилевич познакомился с Майвиным два года тому назад?

– Совершенно верно. Он занимался работой в коллегии, дела его пошли в гору, появилось имя, к нему обращались очень солидные люди. С Ямковецким они не встречались до августа девяносто третьего, когда Борис Евгеньевич нашел его и попросил съездить с ним в Европу.

– В Европу? – оживился Решетников.

– Да. Они ездили в Швейцарию через Германию и Бельгию.

– Вдвоем?

– По-моему, Ямковецкий брал с собой дочь, отец показывал фотографии, сделанные ею в эту поездку, теперь их нет. Ничего нет, он все забрал с собой, а часть домашнего архива уничтожил перед отъездом.

«Вот кто снимал Илону с Ямковецким и собачкой в Магдебурге!» – догадался Решетников.

– А после Ямковецкого опять посадили – осенью того же года. Отец очень сокрушался по этому поводу, отказывался понимать, зачем благополучному бизнесмену, миллионеру понадобилось продавать угнанные машины…

– Угнанные машины? Он же продал фирму «Арктур»?

– Да… там какая-то история… Новый владелец фирмы обратился к Ямковецкому с просьбой, у него оставалась клиентура… Я не вникал, вы знаете, в подробности. Следователь прокуратуры доказал, что Ямковецкому было известно о том, что машины похищены, его подвели под двести восьмую.

– Очень интересно, – улыбнулся Решетников. – У человека на счетах полтораста миллионов, а он торгует крадеными авто. Это все равно что вы, будучи порученцем думской комиссии, станете продавать в парижской подворотне поношенные джинсы, не правда ли?

– Похоже, – едва слышно выговорил Мезин.

– Отцу никогда не приходило в голову, что Ямковецкого засадил за решетку его компаньон?

– Я не знаю, что приходило отцу в голову! – съязвил Мезин. – Я вам уже рассказывал, что у нас в семье к тому времени наметился разрыв. Отец очень изменился в последнее время. Повлияла на него новая жена, или он уже был одержим предстоящим отъездом.

– А что говорит по этому поводу ваш сосед?

– Ничего не говорит. Они состояли в деловых отношениях с моим отцом, но другом нашей семьи Майвин никогда не был, потому что фактически семьи уже не было. Кстати, новой женой отца стала секретарша Майвина. Можете себе представить отношение к нему моей матери. Она считает его виновником всех бед.

– Вы были на похоронах отца?

– Нет.

– А ваша мать?

– Тоже не была. В это время в Италии находился Майвин, собственно, они к нему ехали, когда это случилось. – Мезин нетерпеливо взглянул на часы, давая понять, что и так уделил сыщику слишком много времени. – Я могу быть вам еще чем-то полезным?

– Неисповедимы пути Господни, – вздохнул Решетников.

– Это вы о чем?

– Надо же: работал с одним компаньоном, а через два года случайно познакомился с другим. Оказавшись меж двух огней, решил уехать и попал в автокатастрофу в Италии, где как раз в это время находился Майвин, – Решетников насмешливо посмотрел на собеседника: – Не слишком ли много случайностей, Аркадий Моисеич?

В манерах адвоката резко поубавилось дипломатической вежливости.

– Casus a nullo praestantur, – жестко сказал он, посмотрев Решетникову в глаза, и взялся за ручку дверцы.

– Наше дело собачье – вынюхивать да выслеживать, – развел руками Решетников, – так что извиняйте, барин: во французском не силен.