Текст книги "Аквариум(СИ)"

Автор книги: Олег Фомин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 42 страниц)

Мы были счастливы. Всепоглощающе и тотально счастливы…

Вот, что предлагал мне Зверь вместо смерти или вечной муки. Он предлагал это на самом деле. Без фарса и лжи. Да, Он – зло, но зло настолько великое и абсолютное, что никогда не скатится до дешевого вранья. Опустить руки и уйти. Обрести то, к чему каждый стремится всю жизнь, но никак не может достичь. Спрятаться в блаженном забытьи и неведении, упиваться покоем и безмятежностью в собственной Вселенной. Не знать, что случиться здесь, с этим миром, с этим небом и звездами. С людьми, которые даже еще не родились.

Люди…

Зверь развернулся дышащим пятном черноты и двинулся в Город. Ему не нужен был ответ; Он знал, что победил. Я закрыл глаза, и злая темнота вокруг сменилась темнотой обычной. Той, которая всегда существует там, где есть свет.

Свет…

Яркий, белый свет. Комната, занавески, окно, снежинки. Благоговение и осознание присутствия рядом со мной запредельного и благого Разума. Того, светлая частица которого неуловимо присутствует во мне. И в Насте, и в Ване. И в каждом, пусть даже самом отвратительном на первый взгляд, человеке есть эта вечная, негасимая искра доброты и любви.

Любовь…

Безусловная. Любовь ко всем без исключения, готовность отдать себя всего за другого. За ближнего. И неважно – рядом ли сейчас этот ближний или он появится на свет через тысячи лет. Именно о такой любви говорил Иван тогда у костра. А еще он говорил о третьей вещи, которую мы должны познать.

Из тьмы перед глазами проступила женская фигурка с ребенком на руках. Настя и Ваня. Не те, из обещанной Зверем будущей, безмятежной жизни, а настоящие, ждущие меня за пределами иллюзии Аквариума на поверхности планеты Земля. Не знаю, Настя ли каким-то образом прорвалась сюда из реальности, или я сам неосознанно смог настроить этот визуальный контакт. Не важно. Я видел любимых, а они видели меня. Ваня не спал; его взгляд был очень сфокусированным и осознанным, просто невозможным для новорожденного, однако, удивляться сил не было. А Настя… Она смотрела на меня своими бездонными серыми глазами, самыми красивыми во всех возможных мирах. В глазах плескались невыразимая тоска и горе, а по щекам текли слезы. Она все знала и все понимала. Закусила губу, в отчаянии покачав головой, а потом крепко зажмурилась. Прошла бесконечно-долгая секунда, и Настя вновь открыла глаза. Тоски больше не было; вместо нее осталась светлая грусть. Я вспомнил этот взгляд, заблудившийся в бездне времен и пространств и явившийся мне на горячем речном песке в еще не случившемся будущем. Все правильно, так и должно быть.

– Я люблю тебя. – Сказала Настя. Слов слышно не было, но я прекрасно понял. Потом она печально улыбнулась самыми уголками губ и чуть заметно кивнула. Да, Любимая. Именно так. Смирение. То самое третье состояние души…

Я последний раз взглянул на их лица, стараясь оставить этот образ внутри навсегда, и низверг себя в Аквариум. Открыл глаза. Зверь возвышался мрачным исполином далеко впереди. Клубы мрака, наполненные легионами Его войска, вырастали из широкой спины, словно бесконечные черные крылья, и затмевали собой все небо. Только Город еще не был тронут тьмой. Между берегом и Зверем оставался понижающийся отрезок моста длиной в полсотни метров.

Именно по этому отрезку я и ударил.

Чувства, мысли, сомнения – все исчезло. Остались только непоколебимая решимость и уверенность в правильности своих действий. Гравитация с готовностью отозвалась на мой зов, за долю секунды сконцентрировавшись в могучий таран, тут же начавший стремительное падение откуда-то сверху, с самой высоты утонувших в непроницаемой черноте небес. И последнее, что я увидел перед тем, как мое оружие коснулось моста, был жуткий взгляд Зверя, брошенный на меня через плечо. Самые страшные во всех временах и мирах бешенство, гнев и ненависть переплелись в этом взгляде. Он жестоко скрутил и парализовал мои тело и сознание, но было поздно. Бесплотный молот с оглушительным грохотом раздробил бетонную плоскость и, почти не замедлив скорости, ухнул в Реку. Вверх ударил чудовищный фонтан мутной, серой жидкости, в брызгах которого мелькали каменные обломки моста и автомобили. Дорога, соединяющая Город и чужой горизонт, была разорвана. От разлома в мою сторону побежала асфальтовая волна, еще больше расширяя трещину посередине, которая, словно кривая молния на одежде, делила мостовое полотно на две расходящиеся части.

Первым вниз устремился Зверь. Его очертания потекли и начали закручиваться в исполинскую воронку, узким хоботом уходящую под поверхность Реки и расширяющуюся наверху, где высокая черная фигура соединялась с тучей, затмившей небо. А потом он закричал. Это сложно было назвать звуком; пространство-время забилось в страшных судорогах, сотрясаемое неистовой яростью, исходящей от покидающей его сущности. Мост под ногами, итак бешено трясущийся после моего удара, резко вздрогнул всем своим многокилометровым телом, расчертил воздух острыми штрихами последних лопнувших вант и изломанными линиями падающих пилонов, и рухнул в Реку. Целиком, сразу по всей своей длине. В последний момент я чудом успел сильно оттолкнуться от его поверхности и взвился высоко в воздух, с замиранием сердца глядя на устроенной мною же катаклизм. Ненадолго завис над грандиозным сооружением, гибнущим внизу, а потом меня всем своим тяжким весом накрыла туча, засасываемая в глубину вслед за Зверем. Я оказался в самой гуще кошмарных существ, сверлящих меня глазами, полными ненависти и голода, почувствовал когти и зубы, впившиеся в тело, а затем сильно ударился о взбудораженную поверхность Реки. Пробил ее насквозь, отмахиваясь от облепивших меня тварей, и полетел куда-то еще ниже, в горячую, багровую бездну вслед за Зверем и его войском. Тяжкий раскат грома, вспышка черного света; я словно ослеп и оглох, все физические ощущения пропали, осталось только чувство свободного падения, от которого захватывало дух. Несколько секунд бешеного полета, еще один удар грома, дикая, раздирающая боль и…

Аквариум исчез. Ни Города, ни Реки, ни моста. Вокруг простирался открытый космос, переливающийся скоплениями света бесчисленных галактик. Я был огромен и одновременно ничтожно мал, существуя в каждой частице материи, в каждом измерении и в каждой единице времени этой Вселенной. У меня больше не было тела; его разорвало на атомы и развеяло над атмосферой планеты Земля эпохи раннего палеолита. Осталась только душа – бесплотный сгусток энергии, принцип, информация, равномерно распределенная по всему объему пространства-времени. И душа покидала это пространство-время. Ее утягивал за собой другой принцип, несравнимо более массивный и значительный, почти прорвавшийся сюда из чужого космоса, но вынужденный отступить. Отступить временно, ибо пуповина, которая соединяла две Вселенных, была разорвана, но узел стягивающий их параллельные поверхности, остался целым и невредимым.

Планета неприятного грязно-серого цвета все также летела вокруг солнца по своей замысловатой орбите, неся на своей тверди миллионы горбатых существ, живущих во множестве времен. Ткань космоса вокруг нее менялась по мере моего перехода из обычной материи в материю темную, на ее фоне проступили очертания незнакомой и очень странной звездной системы, но с Нибиру, находящейся сразу в обоих мирах, ничего не происходило. И никогда не произойдет.

А затем из искаженной глубины двух наложенных друг на друга антагонистичных пространств проступило бессчетное множество тонких нитей, связывающих планету Ануннаков с сетчатыми бранами. Некоторые из тех, что впивались в плоть нашей Вселенной, были красного цвета, один в один повторяя схему, собранную из моих и Настиных воспоминаний. Несущие скрепы, удерживающие и питающие Остров. Узловые синапсы, замыкающие на Нибиру времена и материи. И чтобы увидеть их, нужно было лишиться физического начала и оказаться именно здесь, за пределами этих самых времен и материй, на бесконечно малой границе миров. Не осознавая самого себя, я потянулся к алым прожилкам и начал аккуратно рвать их натянутые струны, выдергивая отсеченные концы из только что покинутой мною браны, исключая таким образом не только Ануннаков, но и любую память о них вдоль всей расширяющейся поверхности горизонта событий, уходящего и в прошлое, и в будущее. Самое удивительное это то, что у меня получалось. И когда последняя нить была с корнем вырвана, а серая сфера навсегда исчезла из Солнечной системы, меня накрыла беспросветная и огромная тень Зверя, и мою душу полностью поглотило иное измерение. Темнота, холод и…

Меня не стало.

14

Темнота. Однотонно-багровая, пронзающая, бескрайняя.

Холод. Обжигающий и бесконечный.

Секунда, год, эпоха – все утратило смысл и содержание. Времени не существует. Не существует ни мыслей, ни чувств, ни воспоминаний. Есть только ледяной мрак и вечная мука. Мука – монотонная и, одновременно, острая. Ее нельзя назвать невыносимой, так как у нее нет предела, за которым она могла бы кончиться. Эта мука намного страшнее.

Рядом – слева, справа, сверху, снизу, вокруг, внутри – кто-то огромный и страшный. Он пожирает страдания, упивается болью. Он доволен, но хочет еще и еще; его голод и жажда бесконечны, как и он сам.

Так было и так будет всегда. Нет. Правильнее – так есть. И все…

Но вдруг в однообразном небытии что-то происходит. Краткий проблеск на сплошном, мрачном фоне или тихий звук, выбивающийся из равномерного шума. Изменение практически неуловимо, его невозможно конкретизировать, но все-таки оно имеет место быть. Потом еще раз и еще. Промежутки между этими явлениями запускают отсчет времени, становясь все короче и короче. Вскоре начинает растворяться осознание присутствия рядом ненасытного ужаса, вслед за этим постепенно уменьшается и боль. Зловещий багровый мрак светлеет и меняет цвет на темно серый. В его плотной массе появляются бледные, медленно и хаотично движущиеся участки.

«Странно.» – Прорезает безликое и бездумное царство забытья первая осторожная мысль, словно человек, пробующий ногой тонкий лед.

Лед…

Егор открыл глаза. Темно. И холодно. Очень холодно. Обнаженное тело покачивает и обжигает ледяная вода, затылок бьется обо что-то твердое и гладкое. С трудом повернул голову. Твердым и гладким оказался лед наверху, под который его бы давно утащило сильное течение, если бы правая нога не была крепко зажата. В груди нарастала острая боль. Когда она преодолела порог, за которым ее невозможно было терпеть, Егор начал извиваться всем телом и сильно грести руками в судорожных поисках кислорода. Наконец удалось согнуться, зацепиться за то, что держало ногу, и поднять лицо над поверхностью воды. Зимний воздух наполнил измученные легкие. Егор дышал, кашлял, снова дышал, и никак не мог надышаться. Закружилась голова, в глазах потемнело, он схватился обеими руками за грубо сколоченную деревянную лестницу, торчащую из воды, освободил зажатую между нею и краем льда ногу и застыл в полувисячем положении, борясь со слабостью. Из воды торчала только голова; конечности онемели от холода, но сил лезть наверх не было.

«Воспаление легких обеспечено…» – Лениво шевельнулась одинокая мысль. Повисел еще с минуту, успокаивая разогнавшееся сердце, потом огляделся.

Прорубь…

Ассоциативная цепочка была запущена, и пазлы воспоминаний начали занимать свои места. Прорубь, заснеженный пляж, новогодняя ночь, отражение в темной воде, силуэт Ануннака за спиной…

Время! Сколько времени? Две тысячи шестнадцатый кончился или нет?!

Егор рванул вверх по лесенке и буквально вылетел из воды. Кувыркнулся в воздухе и больно упал спиной на самый край проруби, ошарашенно мотая головой. Скорость, с которой его окоченевшее от холода тело совершило этот рывок, была просто невозможной. Да и холод, кстати, уже почти не ощущался…

Осторожно поднялся на ноги, отстраненно отметив, что вместо зимней одежды на нем почему-то лишь какие-то рваные штаны из плотной камуфляжной ткани. Заглянул в прорубь, словно надеясь увидеть то, что так сильно выбросило его из нее. Не увидел. В колышущейся воде было только отражение его силуэта, стройного, резко очерченного, мускулистого. Егор наклонился, приглядываясь, и рассмотрел свое лицо. То самое лицо, которое привиделось ему как-то в зеркале. Осунувшееся, суровое и хищное, испещренное шрамами. О как! Странно, но никакой паники не было. Сознание воспринимало всю немыслимость происходящего с удивительным хладнокровием.

«Надо узнать время. Где-то здесь должен лежать телефон». Егор развернулся и направился в сторону Города, с которым тоже было что-то не так. Приглядываться – что именно, совершенно не хотелось. Сначала – телефон. Мобильник лежал на изогнутом пляжном навесе, торчащем из снега, рядом с ополовиненной бутылкой водки, коробочкой вишневого сока и смятым стаканчиком. Навес был пластиковым, хотя совсем недавно, это Егор помнил точно, он был сделан из дерева и стоял дальше от проруби. Да и хрен с ним! Поднял холодный, прямоугольный кусок стекла и металла, вдавил кнопку. Экран вспыхнул неожиданно ярко, и на нем появилось лицо дочки, а над ним крупные цифры.

00:05.

Внизу, шрифтом поменьше, – Понедельник, 1 января, 2029 г.

Телефон выпал из руки, ударился о край навеса и отлетел под ноги. Егор постоял, тупо глядя перед собой, потом наклонился, поднял его и снова нажал кнопку. Нет, не показалось. Действительно, на улыбающемся свежей кривой трещиной экране написано – 2029. Где-то в глубине души зародилась вроде бы ничем не обоснованная, но твердая уверенность в том, что это не глюк электронного устройства, а настоящие дата и время.

Отчасти это подтверждал и окружающий пейзаж. Егор еще не успел ни разу поднять глаза и осмотреться, но странным образом видел, слышал и чувствовал Реку, Город, здания, воду и газ, бегущие по трубам, электричество в проводах, колебание в пространстве волн беспроводных коммуникаций, машины и людей. Много людей. Тысячи, миллионы. Почему-то это казалось диким и непривычным. Сам же Город заметно отличался от того, который хранился в памяти. Сеть улиц и большинство домов были знакомыми, но некоторые здания Егор не узнавал. Высоченные, горящие десятками огней, со странными, но изящными пропорциями, явно выбивающиеся из обычной неброской провинциальной архитектуры. А еще – Город стал больше. Он перекинулся на правый берег Реки, соединенный с левым красивым вантовым мостом с сужающимися кверху пилонами, располагавшимся чуть ниже по течению. Мост было прекрасно видно обычным зрением, даже без этого нового шестого чувства, которое, кстати, не исчезало, а наоборот, становилось все острее и осознаннее.

Егор тяжело опустился на пластиковую крышу пляжной скамейки, с отвращением смахнул с нее в снег водку и уставился на укрытую льдом поверхность Реки. Небо над ней полыхало переливами грандиозного праздничного салюта. Город встречал новый, две тысячи двадцать девятый год. Надо было о чем-то думать, что-то решать и делать, но в голове было пусто. Ни мыслей, ни эмоций…

Скрип снега сзади. Идет кто-то. Наверное, моржи купаться приперлись… Шаги затихли совсем рядом. Нет, не моржи!

Егор обернулся. Двое. Стройные, тонкие фигуры в легкой, какой-то не очень зимней одежде. Девушка… Сердце кольнуло. Молодая, лет двадцать пять – максимум, очень красивая, с глубокими серыми глазами, пристально смотрела на Егора, словно вспоминая и жадно ловя давно не виденные черты. В ее взгляде странно сочетались грусть и радость. А еще там была любовь. Океан любви… Егор вспомнил. Именно ее лицо он видел прошлым летом, лежа в отчаянии и страхе на песчаном берегу рядом с дачей Макса. Нет. Не только тогда…

Рядом с девушкой стоял мальчик. Почти подросток. Он тоже странно вглядывался в Егора, изучающе и возбужденно. Наверное, он был братом девушки, так как в его лице безошибочно угадывались ее черты. И еще чьи-то, очень-очень знакомые. И в обоих ночных гостях сердце Егора чувствовало светлую, чистую силу, отчего-то казавшуюся такой близкой и родной.

– Здравствуй, Егор. – Тихо произнесла она, порывисто двинулась к нему, будто желая обнять, с усилием остановилась и то ли спросила, то ли заключила: – Ты не помнишь?

Егор хотел было поинтересоваться, что именно он должен помнить, но вместо этого почему-то пробормотал:

– Настя.

И неожиданно понял, что просто безумно хочет ее поцеловать.

Она радостно улыбнулась и кивнула:

– Настя. А это – Ваня. Он тебя вытащил. Оттуда… Не один, конечно; ему помогли.

Помолчала, задумчиво и с нежностью смотря прямо в глаза.

– Двенадцать лет, Егор… Двенадцать лет. Целый период… Ты все вспомнишь! Обязательно! Пойдем?

Она протянула ему руку.

– Куда?

– Для начала тебе надо выспаться. А потом… Я подозреваю, ты захочешь в Испанию. – Настя улыбнулась. – Да и, вообще, осмотреться, увидеть мир. Он изменился, Егор. Стал намного… Светлее. Тебе понравится. Ну а после – мы отправимся домой.

Домой. Каменный дом с черепичной крышей, вьющийся по стенам виноград, юная зелень листвы и теплое море.

– Да. – Прошептала она. Коснулась его руки пальцами, сжала. – Давай за нами! Ты можешь.

И исчезла. Почти тут же растворился в воздухе и Ваня – только снег взметнулся пушистым вихрем. Егор глубоко вздохнул, запрокинул голову, посмотрел в бесконечное зимнее небо, за которым проглядывал незамутненный и совершенный лик Вселенной.

– Спасибо. – Сказал он и бросил себя через пространство следом за ними.

А потом я все вспомнил.