Текст книги "Единственная"
Автор книги: Норма Бейшир
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
– Ки Ларго… Мальтийский Сокол… Касабланка. Это что, фильмотека с названиями фильмов Хэмфри Богарта?
– Богарт для меня – идеал, настоящий мужчина. А уж фильмы с ним просто обожаю. Да, это моя идея – назвать лошадей человеческими именами, а не кличками.
– Анни Холл? – Имя на этой табличке вконец сразило Слоун.
– Чему ты удивляешься? Она весьма тщеславна.
Слоун прочитала следующее имя:
– Солитер – вот это действительно прекрасно. Единственная! Почему?
Джордан с любовью погладил кобылу по шее:
– Солитер – лучшая лошадь, когда-либо игравшая в поло. Отец подарил ее мне, когда я только начинал, – она была в то время единственной моей лошадью. Я в шутку называл ее «мое единственное достижение». А поскольку для имени это длинновато, я сократил: «Единственная» – «Солитер».
Джордан помолчал.
– Правда, Ян всегда говорил: имя мало что значит, особенно для игроков в поло – будь то конник или лошадь, не важно. Когда мы на поле, нас воспринимают как «гонял». Но я-то знал, что для моей лошади я особенный человек, для моей «Единственной».
– В самом деле – удивительная лошадь! – Слоун была растрогана рассказом Джордана. – А где вообще готовят лошадей для игры?
– Специально – нигде. Всех животных сперва тренируют как скаковых. К сожалению, немногие выдерживают ритм жизни скаковой лошади, быстро сходят с дистанции. Покупая их для игры, мы тем самым спасаем им жизнь.
– Спасаете жизнь?
– Когда скаковая лошадь не может больше приносить денег, ее продают мяснику, на корм собакам.
– На корм собакам?! – Слоун была шокирована.
Джордан грустно кивнул.
– Увы, от печальных фактов никуда не денешься. Не одна из тех лошадей, что ты видела на игровом поле, куплена самими игроками – именно ради их спасения! – Джордан снова погладил Солитер. – Моя старушка заслужила спокойную жизнь, она славно поработала. Теперь она отыгралась – и больше никогда не покинет Мунстоуна.
– Ты так говоришь о ней, будто она была твоей первой любовью. Очевидно, взаимной.
Джордан улыбнулся.
– А ты поверить в это не можешь…
– Пока не увидела своими глазами – не могла, теперь могу.
– Джордан! Хильер тоже обратил внимание на цепь случайностей. – Ян звонил из Далласа и делился последними новостями. – Он принимает все меры, чтобы вирус не коснулся его команды: проверяет каждого игрока без исключения и лошадей тоже.
– Это говорит за него.
– Ты думаешь? Он просто высчитывает, кто будет следующим, – зная это, потеряет меньше, – пошутил Ян, интонацией давая понять, что в каждой шутке есть доля правды.
– Ну, а что еще?
– В остальном – пока порядок. Если не считать аварию с грузовиком, вроде тормоза отказали…
– Слава Богу, хоть лошадей в грузовике не было.
– Так ты впрямь решил жениться на моей маме, Джорди? – Тревис взобрался на забор, ограждающий выгон, чтоб с высоты поглядеть, как Джордан садится на лошадь.
Джордан взглянул на мальчишку с интересом.
– Честно тебе скажу, Тревис, мы не обсуждали с твоей мамой нашу дальнейшую жизнь, но предположение твое вполне реально.
– А думаете, она этого хочет?
– Почему бы и нет?
– Моя мама особенная женщина, она в последний момент может все перерешить. Насколько я знаю, возле нее никто никогда долго не задерживался.
– Все когда-нибудь происходит впервые. – Джордан явно заинтересовался, услышав про тех, кто «не задерживался»: интересно, много ли их было?
– Это к маме не относится, просто она не любит никому ни в чем быть обязанной.
Услышав последнюю фразу, Джордан не сдержал смешка:
– Если я правильно тебя понял, ты хочешь сказать: мама не любит брать на себя обязательств?
Тревис кивнул.
– Да, я сказал, что долго рядом с ней никто не бывал. Даже мой отец.
– Но, может быть, ей вообще лучше быть одной – есть же такие люди.
– Не знаю. Мне-то кажется, что она тебя любит.
– Ладно, спасибо за разговор, за доверие. А теперь слезай – начнем наш первый урок верховой езды.
– Твой сын считает, что ты убежишь от меня раньше, чем прозвонят свадебные колокола. – Джордан положил руку на плечо Слоун, и они медленно пошли берегом, ступая босыми ногами по мокрому песку. Солнце – раскаленный багровый шар – поднималось из-за океана. Начинался новый день.
– Почему, интересно, он так сказал?
– Не знаю. И еще сказал, что ты не хочешь обременять себя никакими обязательствами.
– Что? Что?
– Но учти, я не стал ему говорить, что немного знаком с твоей манерой первой делать неожиданные ходы.
Слоун изменилась в лице, хотя попыталась скрыть это.
– Который раз убеждаюсь, что мой сын слишком болтлив.
– Да нет, он просто о тебе очень беспокоится. И о себе тоже… извини, но мне показалось, что пареньку не хватает отца.
– Да, ты прав.
– Вот он и вбил себе в голову, что ты будешь всегда исчезать в самый последний момент, когда надо произнести решающее «да».
Джордан поднял веточку и стал рисовать на песке абстрактные композиции.
– У Тревиса богатое воображение.
Джордан отбросил веточку, внимательно посмотрел на Слоун.
– Ты уверена, что дело только в богатом воображении твоего сына? А может быть, это в самом деле твоя обычная уловка?
– Не придавай слишком серьезного значения тому, что наговорил тебе Тревис. Он по природе хитрец, всегда делай на это поправку.
– Слоун, ты не ответила на мой вопрос.
– Я никуда не денусь.
– Это хорошо. Я люблю тебя, Слоун, и очень не хочу тебя терять, – просто и искренне сказал он.
Слоун собралась что-то ответить, но передумала и промолчала.
– Ты ведь никогда не говоришь со мной о нашей любви, – продолжал Джордан. – Нет, разумеется, когда мы в постели, в миг страсти я слышу многое – но не в другое время.
Слоун опустила голову, уставясь в песок: у ее ног из переплетения линий, начерченных Джорданом, которые казались ей случайными, четко возникли два сблизившихся сердца.
– Ты знаешь, что я чувствую, – тихо сказала она.
– Мне кажется, знаю, – но – хочу услышать. Хотя бы сейчас.
Слоун подняла глаза. «Колеблется? Не может решиться? Стесняется сказать?»
– Я действительно люблю тебя, Джордан, – мягко сказала Слоун. – Мне в самом деле очень трудно произносить эти слова, они делают меня беззащитной, уязвимой. Я не хочу пережить это еще раз.
– Даже со мной?
– Даже с тобой. Любовь не приносила мне счастья, и я старалась не примешивать любовь в свои отношения с мужчинами. А когда встретила тебя… полюбила. Ты видишь. Я чувствовала, что правильней уйти сразу, но – не смогла. Хотя я боюсь страдания. Не хочу снова страдать.
– Кто заставлял тебя страдать? Кто?
– Никто, – быстро ответила Слоун так быстро, что это не укрылось от Джордана. – Не спрашивай…
– Тот, кто боится пережить страдание, непременно испытает его снова. Знаю по собственному опыту. Не бойся, расскажи мне о своей боли.
– Не надо об этом, Джордан.
– Послушай, Слоун, настоящая любовь немыслима без доверия друг к другу. Ты мне доверяешь?
– Я верю тебе. Всем сердцем.
Джордан поцеловал ее.
– Джордан, я люблю тебя, – повторила снова Слоун, – но ты слишком торопишь меня. За плечами у тебя безоблачное детство, родители, обожающие тебя и друг друга. Ты вырос; зная, что такое любовь, – потому что жил в любви. У меня было по-другому…
– Как именно?
– Это длинная история.
– Но у нас много времени.
Слоун отрицательно покачала головой.
– Не сейчас, Джорди. Я не могу, еще не могу. Запасись терпением. Хорошо?
Джордан положил ей руки на плечи.
– У меня и впрямь было замечательное детство, но потом жизнь не раз жестоко била и меня, Слоун, на том пути, которым я пошел. А это только мой путь, я его сам выбирал.
– Но ты все же знаешь, какими могут быть добрые человеческие отношения…
– Знаю, любовь моя. – Джордан схватил ее, поднял на руки. – И клянусь, покажу тебе, что это такое.
Тревис с Кэппи и двумя конюхами отправились в Уэст-Тизбери. Джордан и Слоун предпочли прогулку верхом. Слоун не могла нарадоваться, как быстро вспомнила уроки верховой езды, которые она брала еще подростком, на лошади чувствовала себя уверенно, вполне уверенно. Все утро они много ездили верхом, потом пошли пешком, отпустив лошадей попастись.
– Расскажи, что это за места, ты ведь все здесь знаешь. Со времен своего безоблачного детства.
– Когда чем-то обладаешь от рождения, принимаешь все как само собой разумеющееся! – Джордан смутился. Где-то подобранной длинной палкой он ворошил листья, желтым ковром лежавшие под ногами, – осень пришла на остров, в штат Массачусетс, все деревья, кроме сосен, пылали желто-красным огнем. Солнце теперь легко пробивалось сквозь поредевшую листву, оно освещало лицо Слоун, и Джордан подумал, что эта женщина, его дорогая женщина, – из совершенно другого мира, ему почти неведомого. И не хочет об этом мире рассказывать.
– Расскажи мне о своем детстве, Слоун. Ведь остались у тебя какие-то воспоминания?
– У меня было детство, каким его обычно изображают в сером бытовом кино: неудачная женитьба, непослушные дети, трудная жизнь – такие фильмы, к сожалению, основаны на реальности. Помню свое ощущение: я в тюрьме. И любой ценой, во что бы то ни стало стремлюсь убежать из нее… И позже, знаешь, я стала думать, что мысль стать писательницей зародилась у меня исподволь еще в детстве…
– Чтобы дать выход эмоциям, жажде свободы?
– В какой-то степени. Но больше, честно признаюсь, из-за денег. Как попытка вытащить счастливый билет в новую, лучшую жизнь.
– И получилось? Как ты думаешь?
– Уверена, что вполне. Мне нравится, что удается заработать много денег, мне нравится, когда я вижу свою фамилию в списке авторов лучших книг года. До сих пор сердце радуется, когда я вижу, как мою книгу кто-то покупает…
– И все же?
– Почему ты всегда подозреваешь, что я что-то недоговариваю?
– Инстинктом чувствую, наверное…
– Я люблю то, что я делаю, и мне нравится быть в центре внимания, быть звездой. Вначале было очень трудно. Даже после первого успеха мы с Тревисом еще долго жили бедно. И, кстати, без малейшей уверенности в завтрашнем дне. Я тогда вовсю занимала деньги, и большая часть первого гонорара пошла на долги. Даже Кейт давала мне взаймы.
– Но ты же справилась со всем этим!
– Да, справилась, я поняла, что можно выжить в этом мире, поняла довольно рано, что для этого нужно прежде всего – расстаться с иллюзиями. И от много в жизни отказаться. Довольно скоро поняла: чтобы выпустить книгу, недостаточно только писать, сидеть за машинкой.
– Что же надо еще?
– Продаться самой! – Слоун подавила горький смех, вырвавшийся у нее при виде напряженного лица Джордана. – Думаю, что Мольеру удалось выразить это лучше, чем мне. «Сначала, – сказал он о своих пьесах, – делаете их по любви, потом – ради нескольких самых близких друзей, потом – за деньги». Когда я стала зарабатывать деньги, я уже не принадлежала себе. Не я решала, что мне говорить, что надевать, как вести себя, – у меня иногда возникало ощущение нереальности бытия, я мучилась, размышляя, где же «я» настоящая, есть ли вообще это «я», осталось ли от меня хоть что-нибудь.
Джордан был и удивлен и тронут исповедью Слоун. Он снова взял ее руки в свои:
– Я знаю теперь, какая ты настоящая, я сделаю все, чтобы помочь тебе.
Да, ей была нужна его любовь, его любовь как поддержка. Именно его и – ничья больше.
Через два дня Джордану, позвонил Хильер:
– Джордан, ты мне нужен в Чикаго, и как можно быстрее. Когда приедешь?
– Не сейчас. Сейчас я не могу. – Джордан отвечал спокойно. – Мы же договорились, помните?
– Помню, помню… Не стал бы тебя беспокоить, но с Уитни неприятности, он вышел из строя как минимум на две недели.
– Что с ним? – спросил Джордан упавшим голосом.
– Оборвалась подпруга, он упал очень неудачно. Сломаны ребра и повреждено плечо. – Хильер помолчал. – А теперь скажи, когда ты приедешь?
– Сегодня вечером. Сейчас узнаю, что с рейсами. Но в любом случае – не позже завтрашнего утра.
– Не позже. Спасибо. – В трубке послышались короткие гудки отбоя.
Да, если Хильеру что-то нужно, он добивается своего – тут не о чем говорить. Но Джордана в данный момент взволновало не это, хотя он автоматически отметил про себя настойчивость Хильера, – взбудоражило его известие о Лэнсе. Что же с ним произошло?
Снова эти происшествия! Не пора ли переименовать команду, например, так – «Мстители» или «Кони Апокалипсиса». Господи, как это произошло с Лэнсом? Лопнула подпруга? Да ни один, даже самый никчемный игрок, не выйдет на поле, не проверив как следует экипировку лошади. Тем более – Лэнс.
– Но ведь ты говорил… – начала было Слоун.
– Я прекрасно помню, о чем я говорил. – Джордан, укладывая вещи в чемодан, пытался продолжать разговор. – И Хильер звонил по другому поводу.
– Я думала, что…
– Там происходит что-то плохое! – Джордан не слушал, о чем говорила Слоун. – Я не могу быть в стороне.
Слоун посмотрела на него в смущении:
– Прости, я не поняла, о чем ты.
– Он не мог сесть на лошадь, не проверив снаряжения!
Нью-Йорк, декабрь 1986
– Я так люблю Рождество в Нью-Йорке, – зажмурилась от удовольствия Слоун.
Они шли с Джорданом по Пятой авеню, в руках у обоих были объемистые пакеты со свертками, коробками, кульками. Везде толпы народу, оживление, непривычное даже для Рождества, – и на редкость промозглый, холодный день. Но влюбленных это нисколько не смущало.
Вокруг все так пестрело, было так празднично и ярко! Во всех магазинах появились отделы игрушек – их облепила детвора. Джордана и Слоун сегодня радовало все, и они любили всех.
– Не встречал Рождество дома вот уже три года кряду, – сказал Джордан. – Последние два выпали на Палм-Бич, а в восемьдесят третьем мы играли в Аргентине и Чили. Знаешь, в рождественские дни на чужбине такая ностальгия. Люблю Рождество в Мунстоуне. Это, разумеется, не Нью-Йорк… Но для меня – редкая возможность побыть со своими стариками. Вся рождественская неделя обычно отдается родне, друзьям… А Новый год встречаем в Бостоне.
– А я встретила свой первый Новый год в Нью-Йорке среди многолюдной толпы на Таймс-сквер, – Слоун не договорила; они пробивались сквозь людскую стену, особенно плотную и шумную на углу Пятой авеню и Пятьдесят первой улицы. – Мне нравится весь этот праздничный ералаш и Таймс-сквер – без него нет Нью-Йорка.
– Как Эмпайр-Стейт-Билдинг и старинные экипажи?
– Совершенно верно. Как и «Плаза» или «Уолдорф» – знаменитые нью-йоркские отели. Но на первом месте Таймс-сквер. Всегда хочется туда сходить…
– Если это намек, считай, я его не понял. Наслышан о Таймс-сквер в новогоднюю ночь. И ничто в мире не заставит меня приблизиться к этому злачному месту. Даже, дорогая, ты.
– Но Тревису так хочется, а я не могу разрешить ему прогулку одному. – Слоун едва не обронила один из своих свертков.
Джордан повернул к катку у Рокфеллер-центра, чтобы сделать небольшую передышку.
– Честно говоря, я не думал обсуждать сейчас планы наших праздников. Но учти: твои планы опасны. Понимаю, что не смогу удержать вас, даже если запру маму в туалете. Но… если Тревис хочет увидеть Таймс-сквер в канун Рождества или Нового года, для этого не обязательно толкаться среди жуликов и наркоманов – можно просто включить телевизор.
Слоун остановилась, поставила пакеты на землю и облегченно вздохнула. Она устала, щеки разрумянились от мороза, волосы выбились из-под шляпки.
– Ты хочешь быть нелюбимым и злым отчимом моему сыну?
– Нет, только любимым и добрым. – Джордан долго смотрел на конькобежцев, запрудивших каток. Потом он повернулся к Слоун: – Любовь моя, ты не будешь против, если мы отпразднуем Рождество в Мунстоуне, а Новый год здесь? – И снова стал смотреть на катающихся, – но мысли его блуждали далеко-далеко.
Слоун молча поцеловала Джордана и после паузы сказала:
– Мне будет хорошо где угодно, если мы будем вместе.
– Ты в этом уверена?
– Да, целиком и полностью.
– Запомни, ты сама сказала. – Джордан взглянул на часы. – А как насчет еды?
– Принято! Когда мы ели в последний раз?
– Ну, тогда вперед… – Джордан полез в задний карман брюк, и лицо его вытянулось. – А если в этот раз ты пригласишь меня на ленч?..
– Почему? Что случилось?
– Кто-то уже побывал в моем кармане.
– В Мунстоуне под Новый год у нас ставили настоящее дерево, уж никак не синтетику! – рассказывал Джордан Тревису. Они наряжали искусственную шотландскую сосну в гостиной Слоун. – Мы выходили в лес и выбирали самое подходящее деревце. Срубленную елку несли домой. Потом наступало приятное время: наряжали ее, зажигали огни… – Воспоминания заставили Джордана счастливо улыбаться.
– А кончается это веселье всегда иголками по всему полу. – В комнату вошла Слоун, уже празднично одетая и причесанная.
– Да, но это так здорово: настоящие иголки и фантастический запах живого дерева, смолы и снега…
– Джордан, пожалуйста, украшай – и здесь живое дерево, и пусть оно стоит, сколько влезет, но при одном условии: потом ты все убираешь сам! – Слоун старалась говорить строго, она не шутит.
Джордан со стремянки посмотрел на нее.
– Ну-ну…
– Что ты хочешь сказать своим «ну-ну»?
– Увидишь.
– Господи, я уже боюсь.
Поднявшись еще выше, Джордан вдруг спросил:
– Ты не забыла еще то Рождество, которое провела в Чикаго?
Слоун помрачнела.
– Помню: денег нет, да в придачу грудной ребенок на руках.
«Не считая всех прочих неприятностей», – подумала она.
– А до этого? Ну, когда ты была еще ребенком?
– И это воспоминание безрадостно.
– Ты пыталась что-то изменить?
– Конечно. Я ведь была на все руки мастер. Я делала вид, что у меня нет проблем: шутила, смеялась, изображала оптимистку.
Слоун взяла из коробки разбитую елочную игрушку, подержала ее в руках и положила обратно. Сэмми Дуглас, дерзкая, остроумная девчонка… О чем это она задумалась? Все было так давно, в какой-то совершенно другой жизни…
– Слушай, Слоун! – услышала она голос Джордана. – В том, что ты рассказываешь, есть что-то интригующее…
– Я совершенно не хотела тебя заинтриговать, – холодно заметила Слоун.
Сидя на полу, среди разорванной оберточной бумаги, лент и коробок, Тревис с неостывающим энтузиазмом продолжал разбирать новогодние подарки. Слоун, положив голову на плечо Джордану, сидела рядом, на краю дивана.
– Смотри внимательно, – предупредила она сына, – не открой случайно чужой пакет, ты уж больно увлекся.
– Ну, а когда вы будете открывать свои подарки? – Тревису не терпелось увидеть их.
– Да прямо сейчас! – Джордан вытащил из-под елки огромный пакет, обернутый в сверкающую серебристую бумагу, перевязанную голубой лентой.
– Что там? – Слоун вытянула шею.
– Дорогая, есть только один способ удовлетворить любопытство. Догадываешься, какой?
Слоун надорвала бумагу, обнаружив большую коробку, осторожно подняла крышку. Короткий вскрик – потом тишина. Слоун не могла глаз отвести от той самой шубы из чернобурки, шубы, о которой она мечтала давно, а увидела на Пятой авеню в октябре.
– Я не знаю, Джордан, что сказать…
– Не надо ничего говорить, лучше примерь.
– Нет, если надеть сейчас – не будет вида.
– Да уж ладно, померь, увидишь, на тебе она будет прекрасно выглядеть, что бы ни было под шубой.
Слоун покачала головой.
– Нет, нет, не сейчас, позже… давай-ка открывай свой подарок – вон тот красный пакет.
Джордан нашел пакет и уселся с ним на диван. Пакет тоже был огромный.
– Ничего себе! Что там может быть? Не лошадь же?
– Не совсем.
Развернув бумагу, Джордан обнаружил тоже под ней коробку, а сняв крышку, увидел внутри еще одну, поменьше, обернутую в золотую фольгу. А внутри той – еще одна, и еще, и еще. Коробочки становились все меньше и меньше, а бумага и картон у ног Джордана уже образовали горку.
– Слоун, ты скажешь, когда это кончится?
– Сам увидишь.
– Но я уже устал…
Наконец он дошел до последней коробочки, очень маленькой, в голубой бумаге. Джордан взвесил ее на руке.
– Спорим, там ничего нет. – Джордан повертел коробочку в руках – она – как последняя точка в романе. Слоун подсунула под ленточку палец, дернула. Джордан медленно открыл коробочку – и замер. На фоне синего бархата лежал золотой медальон с цепочкой. На нем был изображен Мунстоун. А над Мунстоуном летел Пегас с всадником, державшим в поднятой руке клюшку для поло.
– Я дала ювелиру фотографию Мунстоуна, и он сделал рисунок точно по ней.
– Восхитительно! – Никто никогда не дарил ему ничего подобного – такого умного, оригинального, сделанного для него подарка!
– Дай-ка надену на тебя. – Она вытянула руки, чтоб застегнуть замочек медальона, но Джордан решил все по-своему: его губы встретились с губами Слоун. Тревис уже большой, он все понимает.
– И как ты хочешь, чтоб я это сделал?
Двое сидели в закутке маленькой таверны в Форт-Лодердейле. Они пришли сюда поговорить о деле – и место было выбрано с расчетом, что здесь их никто не узнает. Перед каждым стояло по кружке пива, но пиво мужчин не интересовало.
– Мне совершенно безразлично, как ты это сделаешь, – был ответ. – Главное – сделать. Тут любые средства хороши.
– Ясно.
– Любые – тебе понятно?
– Любые? Ну больше мне, в общем-то, и знать не надо.
Лос-Анджелес, декабрь 1986
Отель «Беверли-Хиллз» – не только розовое похожее на крепость здание, но и множество одноэтажных коттеджей; общая площадь гостиничного комплекса в самом центре городского района – двенадцать акров. О людях, останавливающихся только здесь, складываются легенды. А сколько самых потрясающих сделок заключается, сколько впечатляющих торжеств отмечают!
Тревис пришел бы в восторг от всего этого. Слоун было немного грустно, хотя она сама решила не брать сюда Тревиса. Он наверняка обиделся, что его оставили с Эммой.
– Я заказал номер в отдельном бунгало. – Джордан миновал неоновую вывеску – название отеля на вертикальной ножке – и выехал на широкую аллею, обсаженную с обеих сторон высоченными пальмами. – Мне хотелось, – он повернулся к Слоун, – чтобы мы были одни…
Слоун слушала его, улыбаясь. Рассматривая игру света на своем сапфировом колье. Она прекрасно знала, что у Джордана на уме. И сама думала о том же.
Как только Джордан подъехал к центральному входу, двери тут же распахнулись, – вышедший навстречу служащий указал для машины стоянку, а потом повел гостей по красной ковровой дорожке вестибюля.
– Сейчас он куда-нибудь заведет… – прошептал Джордан на ухо Слоун.
Слоун незаметно пожала ему руку.
Служащий из вестибюля провел их боковым ходом и шел теперь; впереди – к коттеджу.
– Здесь так ухаживают за всеми гостями? – спросила Слоун Джордана.
– Надеюсь все же, что у них не предусмотрен специальный человек, который будет стоять наготове с бумажкой в нашем сортире.
Они подошли к пятому бунгало, Джордан протянул чаевые.
– Ты думаешь, что избавился от опеки? – спросила Слоун, когда Джордан закрыл за ними дверь.
– По-моему, удовольствие от оказанного нам внимания несколько затянулось. – Джордан стащил с себя галстук, снял серый твидовый жилет и швырнул на кресло.
– Здешние завсегдатаи немало удивились бы, услышав твои слова, – продолжала Слоун. – Они жаждут, требуют к себе внимания. – Слоун аккуратно положила свою серую шляпу на столик у входной двери. – Такое вот бунгало… обычно посещают, скажем, члены королевской фамилии: королева Юлиана, иранский шах, принцесса Монако – отель ежегодно платит семьсот пятьдесят тысяч долларов только за отделку помещений по вкусам именитых гостей. У каждого свои причуды; Королева Юлиана, например, потребовала тюльпановую дорожку. А для собак герцога Виндзорского и герцогини прислуга готовила особое филе. Хоуард Хьюз, ну этот… наш знаменитый деятель, всегда занимал четыре бунгало, у него своя связь, свой оператор для обслуги. Знаешь, он специально платил садовникам, чтоб они подстригали траву ночью, потому что весь день он спал, а всю ночь работал.
Джордан смотрел на Слоун с интересом, пытаясь понять, зачем она все это ему рассказывает и как сама к этому относится. Он родился и вырос в достатке, тем не менее чувствовал что мир, о котором сейчас говорила Слоун, более близок, пожалуй, ей.
– Тебе это нравится?
– Что?
– Ну, все, чем пользуются люди власти, занимающие высокое положение… Тюльпановые дорожки, филе для собачек и прочая чушь – тебе это нравится?
Слоун сняла белый жакет и оказалась в простом сером платье.
– По-моему, ты выбрал этот отель.
– Конечно, любовь моя, но ты не ответила на мой вопрос. – Джордан отпил небольшой глоток бренди из бутылки, купленной в баре.
Слоун поколебалась, но решилась ответить честно:
– Знаешь, это действительно нравится. Знаменитости, политики, воротилы бизнеса, члены королевских семей – этот мир привлекает меня с детства. Тогда он казался недостижимой мечтой. Сейчас приоткрывается и для меня. Я и пишу о таких людях – в воображении живу их жизнью, среди них…
– Что ж, ты в самом деле добилась многого, к тому же собственными усилиями! – Джордан поставил свой стакан на столик. – Ты ведь тоже звезда: люди узнают тебя не только на «книжных турне».
– Нет, я чувствую себя наблюдателем жизни. Даже сейчас… Я не принадлежу к тому миру, еще не принадлежу. И не знаю, смогу ли слиться с ним, во всяком случае, душой. Хотя… черт возьми, не важно, чего я добилась на сегодня, раз возникает желание добиться большего.
– Посмотри на меня, Слоун, я родился и вырос в мире богатых, почти в том, куда ты рвешься. То, чего ты добивалась с таким трудом, упало мне в руки, но я не считаю, что жить мне от этого стало легче. Почему, например, я сейчас играю у Хильера? Он не нравится мне, и мне не нужны его деньги – мне не хватает того, чего не купишь ни за какие деньги.
– Что же это?
Джордан уже открыл рот, чтобы сказать: «Самоуважение, вера в себя». Но Слоун была так близко, и он шепнул:
– Сейчас мне нужна только ты.
Стадион «Эквидом» – любимое место болельщиков конного поло – кричал, шумел, реагируя на каждый удачный и неудачный удар. Слоун сидела на хорошем месте: поле было видно как на ладони. Наступила, пожалуй, кульминация матча: Джордан вел мяч на гол – гол во что бы то ни стало! Игрок из команды противника неотступно следовал за ним по пятам и не давал развернуться для удара. Джордан бросил коня в галоп, стадион загудел с нарастающей силой. Удар – и мяч лег ярдах в двадцатипяти, прямо напротив ворот. Самое удобное положение для удара по воротам – Джордан не стал медлить ни секунды, его попытался перехватить еще один конник, оттереть в сторону. Но не тут-то было: Джордан успел к мячу первым, быстрый короткий удар справа – и мяч стремительно, как пуля, пересек голевую линию.
Стадион взорвался неистовыми аплодисментами, Слоун с трудом услышала звонок, извещавший о конце игры, и голос диктора, который объявил результат: команда Джордана победила с счетом 15:12.
– Теперь кажется невероятным, что еще совсем недавно все здесь разваливалось, приходило в полный упадок, – рассказывал Джордан, когда они со Слоун подходили к конюшне.
– Разваливалось?
– В восемьдесят третьем году, когда объединилась Федерация поло и конного спорта, система скатывалась вниз, пока не оказалась на грани полного банкротства.
– И как же удалось поправить дело?
– Реорганизацией всего и вся. Новая группа спонсоров вложила полтора миллиона долларов.
– Производит впечатление.
– Еще бы! Когда-нибудь, когда я перестану играть в поло – видеть мяч, ловить его, не смогу пристойно держаться на лошади, я займусь такой работой. Очень хотел бы заняться.
Слоун засмеялась.
– И как скоро ты это запланировал?
– Не смейся, тут стоит подумать и заранее! – Тон его был серьезен. – Ничего нельзя решать под влиянием минуты.
– Ты прав. Но надо говорить не «я», а «мы». Дело будет для нас обоих.
Ужин проходил в ресторане «Поло-клуба», а празднество – в парке. Все пространство вокруг «Эквидома» превратилось в огромную танцплощадку, до отказа забитую почитателями элитной игры. Публика была одета сногсшибательно. Особенно женщины, которые явно намеревались сразить игроков наповал. Джордан представил Слоун своим друзьям – как невесту, а формальности, сказал он, не заставят себя ждать. Друзья немало удивились новости, преподнесенной им Джорданом. Чему, гадала Слоун, удивляются: тому ли, что Джордан вообще решил жениться, или его выбору?
– Спасибо, что хоть поставил меня в известность насчет скорых формальностей, – проворчала она недовольно, как только они остались на несколько минут наедине.
– Чем ты недовольна, не понимаю!
– Джорди!
Их разговор неожиданно прервал женский голос. Привлекательная молодая женщина пробиралась к ним через зал. Когда она подошла ближе, Слоун убедилась, что незнакомка и в самом деле очень мила: стройная фигура, приятное лицо.
– Ну, Джордан Филлипс, тебя, оказывается, не так просто отловить! – Незнакомка подхватила Джордана под руку, и Слоун поняла, что они давно знакомы. Интересно, только ли дружески?
– Не притворяйся! Уж ты-то знаешь, как меня найти! Дасти! Пожалуйста, познакомься. Это Слоун Дрисколл – скоро, правда, она будет миссис Джордан Филлипс. Слоун, а это моя названая сестра – Дасти Уэллс. На самом деле ее зовут Кирстен, но этого никто не знает, все зовут ее Дасти. [5]5
От dust – пыль (англ.).
[Закрыть]А сколько пыли мы с ней наглотались за время нашего знакомства…
Слоун пожала руку Дасти – вот уж совершенно не похожа на женщину-амазонку, образ которой нарисовала в своем воображении Слоун.
– Очень приятно. Я много слышала о вас, – произнесла Слоун обычные в таких случаях слова.
Дасти бросила на Слоун пытливый взгляд.
– Если вы верили болтовне этого парня – представляю, какое у вас сложилось мнение обо мне.
Джордан в притворном ужасе замахал руками.
– Да не говорил я ни слова!
– Знаю я тебя. – Голос Дасти посерьезнел. – Обращаясь к Слоун, она спросила: – Вы действительно собираетесь замуж за этого ненормального? Вы представляете себе, на что идете?
Слоун засмеялась:
– Начинаю понимать.
– Я вам такое могу рассказать, – подмигнула ей Дасти.
Джордан с возмущением дернул Дасти за руку.
– Ты сейчас же забудешь о своем намерении. Я и так с большим трудом вырвал у этой женщины обещание выйти за меня замуж!
– Ну-ка, расскажи мне об этих своих трудностях, ведь я же твой друг.
Джордан поморщился. Но, как выяснилось, совсем по иной причине.
– Черт побери! Только его тут не хватало!
К ним подходил высокий мужчина – обладатель ослепительно белой рубашки, шапки темных волос, смуглого лица, выразительных карих глаз – и, видимо, незаурядной физической силы. Он был очень привлекателен. Женщины провожали его глазами.
– Кто это? – спросила Слоун у Джордана.
– Сеньор Альварес, собственной персоной.
– Игрок в поло, – догадалась Слоун.
– Прекрасный игрок. И, к сожалению, он сам это знает, – подала реплику Дасти.
– Масса обаяния, как у вождя ливийской революции Муаммара Каддафи, – зло бросил Джордан. – Вы там, в Палм-Бич, берегитесь!
Слоун допивала вино из бокала, который держала в руке.
– Я вижу, он не из тех, кому ты симпатизируешь.
