Текст книги "Единственная"
Автор книги: Норма Бейшир
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
Макс разговаривал с носильщиком, развозившим багаж. Джилли ненавидела толпу, особенно в аэропортах, – суета пассажиров, толкотня – все приводило Джилли во взвинченное состояние, еще и капризы Макса; ей казалось, что она сходит с ума.
Лэнс привалился к изгороди ипподрома и смотрел на резвящихся лошадей. «Как красиво, – думал Лэнс. – И просто. Люди борются за место под солнцем, делают все возможное и невозможное, чтобы выжить, а тут все естественно и просто. Животные едят, пьют, спариваются. И никаких глупостей, никаких любовей. Как здорово!»
Уже год как от него ушла Паула. А Лэнс по-прежнему был влюблен в женщину, которая бросила его, и ничего, ну ничего не мог с собой поделать. Что же это за мука такая?! Почему он не способен по-настоящему увлечься, к примеру, той же Надин Хильер.
«Господи, умереть бы, что ли?» – подумал Лэнс с отчаянием.
Слоун жалела, что приехала в Сидней. Голова у нее заболела еще в самолете. А уже в номере гостиницы, когда она принялась распаковывать вещи, накатил такой приступ тошноты, что пришлось прилечь. Да, зря не послушалась Джордана и не осталась дома. Терпеть все тяготы переезда ради каких-то трех дней не стоило. О Тревисе она, правда, не беспокоилась – сын уже не так скучает по ней, как прежде, у него появилась своя жизнь, свой круг друзей, свои интересы. «Мой малыш вырос, – подумала Слоун со смешанным чувством грусти и гордости. – А тебе, дорогая, предстоит все начинать сначала: новый муж, маленький ребенок. Не сошла ли я с ума?» Что ж, вполне возможно… Способна ли она вообще на всепоглощающую материнскую любовь? Вспомнился вдруг такой случай: Тревису пять лет. Она пишет – и так увлеклась работой, что забыла вынуть малыша из ванной. Кончилось тем, что ребенок стал орать истошным голосом – только тогда она вспомнила о нем. Боже, Тревис просидел в ванне несколько часов!.. Чего только не пережито с Тревисом: бессонные ночи, кормление грудью, поносы, зубки, потом – школа, уроки. И теперь все начнется сначала!
В замке тихонько поворачивался ключ – поток воспоминаний прервался. Открылась входная дверь, затем скрипнула в соседней комнате – на пороге спальни возник Джордан.
– Я думала, ты на тренировке.
Джордан подошел к ней, нежно поцеловал.
– Увы, всю ночь шел дождь, играть пока нельзя. Как ты себя чувствуешь?
Слоун с неохотой ответила:
– Ничего, только тошнит немножко.
– У тебя шесть месяцев, разве токсикоз не проходит после первых недель?
– Иногда проходит, иногда нет. Мою бедную маму тошнило все девять месяцев.
Джордан посмотрел на нее с удивлением.
– Вот это сюрприз!
– Что ты имеешь в виду?
– То, что ты сказала! Ты ведь впервые заговорила о своей семье.
Слоун пожала плечами.
– Когда мать носила меня, ее рвало почти каждое утро. Ты считаешь, что это имеет какое-то значение?
Джордан плюхнулся в кресло, положив ногу на ногу, руки забросил за голову.
– Для меня, дорогая, все имеет большое значение, – потягиваясь, произнес Джордан, – потому что я ничего не знаю о твоей семье. Ты не рассказывала мне ничего о своем детстве, ни одной даже крохотной – забавной или грустной истории о том, как ты жила в Чикаго…
Слоун наклонилась над чемоданом.
– К сожалению, не могу вспомнить ничего забавного.
– Ну, хорошо, в твоем детстве не было ничего доброго, веселого. Неужто все было настолько мрачно и печально, что тебе вообще не хочется ничего вспомнить?
Глаза их встретились.
– А тебя это так интересует? – как можно равнодушнее спросила Слоун, снова взявшись за раскладывание вещей.
– Мне хочется понять! – Джордан искренне недоумевал: что могло быть такого ужасного в детстве Слоун, что ей и сейчас не хочется о нем говорить?
Надин выпорхнула из взятого напрокат «БМВ» и стояла, опершись на крыло машины. Гевин подошел к ней, поздоровался – они сегодня еще не виделись.
– Этот матч аннулируют, – сказала Надин.
– А тебе-то что?
Она обиженно посмотрела на Гевина. Не впервые Гевин своей резкостью заставляет ее замолчать. Но сейчас она особенно ясно почувствовала – у них нет и не будет ничего общего. Какие они муж и жена? Потому ее всегда и тянуло к другим мужчинам – она просто не нужна Гевину.
Его страсть – деньги, власть, все атрибуты богатства и преуспевания: дома, машины, яхты, породистые лошади, игроки в поло. Может быть, женщинам в этом ряду места нет. Может быть – уже нет? Ей-то, во всяком случае, – точно.
– Что тут нужно этим птичкам? – спросила Слоун.
С Дасти они наблюдали с нижней трибуны, как два вертолета низко кружат над полем. Игроки уже собрались на поле и ожидали, когда конюхи выведут лошадей.
– Они сушат поле, – объяснила Дасти. – Дорогостоящее удовольствие, но что поделаешь.
– Мне кажется, что вот-вот свалятся, – громко сказала Слоун.
– Не волнуйся, летчики знают свое дело.
– Надеюсь…
– Дасти внимательно посмотрела на Слоун.
– С Джорданом все будет в порядке. Он выходил на это поле уже несколько раз. А вообще-то случались условия и похуже. Ты и представить себе не можешь, какие.
– Очень даже представляю, – с горестью ответила Слоун. – Не раз воображала себе картины – как он падает на траву, как не может справиться с лошадью…
– Хватит, Слоун! – Дасти дотронулась до ее руки. – Остановись. Я хочу кое-что сказать тебе. Моя мать почти всегда ездила с отцом и в результате вконец измотала нервы. Отец падал – несколько раз в году – на нем живого места не было. И у мамы здоровье с каждой его травмой ухудшалось. Как только он падал, с ней начиналась истерика. Прямо на стадионе. После сердечного приступа врач посоветовал ей больше не ездить с мужем на игры.
Слоун резко повернулась к Дасти.
– И она больше не ходила на матчи?
– Нет, она поняла, что так лучше для них обоих.
– Она не любила поло?
– Она не любила риск, без которого немыслима эта игра.
«Как я ее понимаю», – подумала Слоун.
– Пойми, Дасти, – продолжала она, – сегодня риск все увеличивается. Все эти несчастные случаи… Без них уже не обходится ни одна игра. Словно четыре коня из Апокалипсиса вышли на поле. Смерть и несчастья скачут за игроками по пятам – кто остановит эту дьявольскую скачку?
Игра прошла в хорошем темпе и даже довольно успешно: команда Джордана выиграла с преимуществом в один гол. Победу отмечали в ресторане, а потом Джордан и Слоун шли домой пешком – при лунном свете.
– Ты такая молчаливая сегодня весь вечер, – сказал Джордан. – Плохо себя чувствуешь?
Слоун удивленно взглянула на него.
– Почему ты так думаешь?
– Ты очень бледная, на себя не похожа. Я волнуюсь.
– Да нет, чувствую я себя довольно прилично.
Джордан осторожно взял Слоун за руки, привлек к себе и нежно поцеловал в лоб.
– Извини меня, дорогая.
– Ты что, считаешь, что меня пора отправлять в санаторий для беременных? – спросила Слоун, водя кончиком пальца по груди Джордана.
Он улыбнулся в темноте.
– Тебя это волнует, глупенькая? Или хочешь что-то выудить из моего ответа? Иногда, дорогая, я просто теряюсь в догадках – чего ты от меня ждешь, чего тебе хотелось бы.
Слоун приподнялась на локте:
– Ты считаешь меня такой коварной, но почему?
– Потому что… Ладно, скажу… Мне часто кажется, что существенная часть твоей жизни закрыта от меня. И не только от меня – от всех.
– Это из-за того, что я не хочу рассказывать о своем детстве?
– Да нет, это частность…
– Джорди, в моем детстве не было ничего такого, о чем интересно рассказать. Поверь мне. Я радуюсь, что почти не помню того времени. Скажу тебе больше: я потратила годы, чтобы забыть ту часть моей жизни.
– Но, Слоун, даже несчастливое детство порой оставляет счастливые воспоминания.
– Это не мой случай, – неожиданно резко ответила Слоун. – Послушай, Джордан, давай поговорим о чем-нибудь более приятном.
– О чем, например?
– Не знаю, – ее руки ласково поглаживали тело Джордана, – ну, лучше вот об этом…
Ян Уэллс сидел в трейлере, принадлежащем «Достойным», и предавался воспоминаниям. Сколько лет он уже не играл! С тех пор, как…
– Отец?
Ян вскинул голову. В дверях стояла Дасти.
– А я думал, ты тренируешься.
– Где? Утром опять был дождь – все шестнадцать полей практически бездействуют.
Дасти села на старое полено у двери трейлера.
– У тебя все нормально, папа?
– Не совсем, – ответил он задумчиво. – Ты заметила, что в последнее время… Ну все эти недоразумения?
– Какие недоразумения?
– Вроде этих разорванных уздечек, гляди-ка! – И он протянул Дасти уздечку. – Ты не находишь в ней ничего странного?
Дасти внимательно осмотрела уздечку.
– Она вроде бы нарочно подрезана…
– Не исключено.
Дасти посмотрела на отца почти испуганно.
– Ты подозреваешь?..
– Да, я почти уверен – это неспроста.
– Но…
– Подумай, Кирстен! – Ян назвал дочь ее настоящим именем, что случалось крайне редко. – Вспомни, как часто за последний год в команде Хильера были всякие неприятности: то кто-то упал, то лошадь понесла…
Дасти протестующе подняла ладонь:
– Отец, ты столько играл. Ты же знаешь, сколько всего случается на поле.
– Взгляни еще раз, дочь, она разорвалась после того, как ее надрезали.
– Но у тебя же нет полной уверенности.
– Да ты видишь все сама. Мне нечего добавить.
Дасти развела руками.
Ян пытался выстроить логическую цепочку. Он вспомнил, как пришлось застрелить лошадей на конюшне Хильера, попытался связать то «происшествие» с испорченной уздечкой, которую держал в руках… А что случится завтра?
Книга четвертая
ПИКИ
Нью-Йорк, октябрь 1987
Резкая, нестерпимая боль.
Слоун смутно помнила, как ее доставили из аэропорта Ла-Гуардиа в одну из манхэттенских больниц. Осталось в памяти, что Джордан все время находился рядом, держал ее за руку, что-то говорил.
И снова боль – раздирающая все тело, будто внутрь кто-то вбил острый шип и проворачивал, мучил ее.
Джордан не отходил от Слоун, пока ее везли по больничным коридорам. Медицинская сестра подошла к каталке, на которой лежала Слоун, измерила ей давление. Покачала головой.
– Высокое. Не волнуйтесь, – обратилась она к Джордану, – доктор придет с минуты на минуту. Какой у нее срок?
– Шесть месяцев, роды в конце декабря.
– Кровотечение было?
– Немножко.
– Токсикоз?
Джордан кивнул.
В кабинет вошел врач – худой и высокий мужчина в халате. Что-то тихо сказал медсестре и повернулся к Джордану:
– Вам надо оставить нас ненадолго…
– Нет, не уходи! – взмолилась Слоун.
– Это в самом деле ненадолго, мне нужно вас осмотреть.
Джордан понимающе кивнул.
– Не волнуйся, дорогая, это быстро.
– Нет, не уходи, – снова попросила Слоун.
– Я буду здесь, за дверью, и сразу же вернусь, как только будет можно! – Он поцеловал ее и вышел.
Врач повернулся к Слоун.
– Когда начались боли?
– Еще в самолете… мы летели из Техаса… я плохо помню. – Слоун говорила еле слышно, резкая боль мешала ей сосредоточиться. – Мне кажется, это длится около часа.
– Вы уверены?
– Нет, не уверена. – «Господи, зачем так много вопросов? Разве он не видит, как мне плохо?» – Я помню только, что… началось в самолете.
– А до этого было что-то? Судороги, тошнота?
Слоун собиралась с силами, чтобы дать внятный ответ.
– Сегодня утром… ничего не могла есть… выворачивало, корчило… в желудке ничего не было, а… будто вот-вот вырвет.
– А судороги?
– Иногда, но несильные.
Врач повернулся к медсестре.
– Еще раз измерьте давление.
Давление у вашей жены очень высокое! – Врач вышел из кабинета. – Ситуация крайне серьезная.
Джордан с тревогой взглянул на него.
– Что надо делать?
Необходимо как можно скорей прервать беременность.
– Иного выхода нет?
Врач развел руками.
– Мне очень жаль.
– Вы ей сообщили?
– Попытался. Но она ясно дала понять, что согласия на это не даст, хотя ребенок обречен на гибель в любом случае.
Джордан удивленно посмотрел на врача: столь жестокого приговора он не ожидал.
– Мы ничего не можем сделать! – Врач почти оправдывался. – Потеря ребенка очевидна. Из них двоих мы можем спасти только мать. И то, если мы будем действовать быстро!
Джордан понимал, что для врача все случившееся – казус в работе, но так холодно и равнодушно говорить о трагедии?!
– Я должен поговорить с женой.
– Нет, Джордан, я не согласна. – Голос Слоун был твердым.
– Ты разве не слышала, что я тебе объяснил, Слоун? Ты в критическом положении и можешь умереть в любую минуту!
– Я не отдам своего ребенка!
– Ты потеряешь его в любом случае! – Джордан не совладал с собой. – Прости, дорогая, я волнуюсь… я думаю только о тебе.
– Ты ведь хотел ребенка!
– Но не ценой твоей жизни.
– Я… – Слоун не смогла договорить: ее скрутил внезапный приступ боли.
Когда Слоун пришла в себя, он сказал:
– Если ты не подпишешь разрешения на операцию – это сделаю я.
– Ты не сделаешь этого!
– Сделаю, черт возьми! Я твой муж!
– Делай! Я никогда тебе этого не прощу.
Джордан смотрел на Слоун со слезами на глазах.
– Но пойми, если я не настою на своем – тебя не станет. Смогу ли я простить себе это? Никогда!
Несколько следующих часов прошли как в страшном сне. Джордан сидел с Тревисом в холле на диване, ожидая, когда ему разрешат пройти к жене. Мысли его путались. Он не знал, как заговорит со Слоун, как сообщит ей страшную новость. В потере ребенка она обвинит его, Джордана: ведь он дал согласие на операцию, но не подписал его! Слоун увезли в операционную так быстро, что он даже не успел сказать ей об этом. Выкидыш произошел внезапно, без оперативного вмешательства.
Джордан с жалостью посмотрел на Тревиса. Мальчик сидел совершенно потрясенный.
– Не волнуйся, Тревис, с мамой все будет в порядке.
Тревис кивнул.
– Правда, даю честное слово.
Тревис посмотрел на него очень серьезно:
– Кого хочешь обмануть своими словами – меня или себя?
Джордан поразился догадливости ребенка, «достойного сына своей матери».
– Нас обоих.
– Она знает? – спросил Тревис. – О ребенке?
– Нет еще.
– Ты ей скажешь?
– Это должен сделать именно я, к сожалению.
– Она так хотела малыша, знаешь?
– Конечно, знаю.
– Сначала не хотела.
«И это я знаю», – подумал Джордан, но сказал другое:
– Она мне рассказывала.
– Знаешь, меня очень удивило, что мама захотела ребенка, – спустя некоторое время сказал Тревис.
– Да?
– Ну, потому что моя мама не домашняя женщина.
Джордан улыбнулся.
– Домашняя женщина?
Я имею в виду… Ну, скажу так: она меня очень любит – я это точно знаю, но не делает того, что делают все любящие матери: не готовит мне что-нибудь вкусненькое, не убирает мою комнату, когда я в школе, не готовит со мной уроков… Ну, и прочее. – Тревис улыбнулся. – Это, впрочем, хорошо, что не суется в мои уроки.
– С ней будет все хорошо, это точно, – снова повторил Джордан.
Тревис смотрел в пол.
– Я надеюсь, – только и сказал он.
«Какая она бледная», – думал Джордан, глядя на спящую Слоун. И красивая. Она лежала с закрытыми глазами, безмолвная и белая, как подушка, на которой покоилась ее голова. Временами начинала беспокойно метаться, что-то бормотать, крутить головой.
Джордан взял стул, сел рядом, ожидая, когда она проснется. Как сказать ей про ребенка? Слоун теперь возненавидит его. Что ж, разве он сам не презирал, не ненавидел себя с той минуты, когда в самолете у нее начался приступ? Доктор предупреждал: покой и щадящий режим. Он не послушался, не запретил ей все поездки, теперь они оба расплачиваются. Он вел себя как законченный, самолюбивый эгоист. Ему нравилось, что Слоун ездит с ним, – она была ему нужна.
Слоун опять беспокойно заметалась в постели, пытаясь что-то сказать.
– Уйдем отсюда… – шептала Слоун. – Сейчас же пойдем… до того, как они придут…
Джордан наклонился к ее лицу.
– Все в порядке, – нежно прошептал он, – ты спасена, дорогая.
Но Слоун продолжала говорить что-то непонятное:
– У меня будет ребенок… Если они нас схватят… они не должны поймать нас… Господи, они заберут моего ребенка…
«Что она говорит? А… о врачах, будто они хотят забрать у нее ребенка…»
– Полиция нас не поймает, Родди, – снова послышалось бормотание Слоун, – мы не можем попасть в тюрьму, нет, нет!.. Они заберут ребенка… Родди, я не могу родить ребенка в тюрьме, Родди…
«В тюрьме? Что она говорит? Родди, кто это, черт возьми?» – Джордан ровным счетом ничего не понял.
Слоун снова погрузилась в забытье, – и вернулась – бессознательно – в свой родной город, к событиям, которые происходили когда-то давно. Она была на шестом месяце беременности, но выглядела так, словно вот-вот родит. Они сидели за столиком под красным тентом.
Она, Сэмми, и Родди Дэниел, ее старый приятель. Что говорить, Родди много сделал для нее, Сэмми, – и любовь с ней крутил какое-то время. Тут тоже не возразишь ничего. У них была любовь.
– Сэмми, я думаю, ты волнуешься зря! – И Родди сунул в рот кусок сосиски. – Фараоны нас не засекли. Просто старый хрыч гнет свое – ты понимаешь, о чем я…
– Родди!
– Ты же знаешь: я говорю тебе правду, мне нечего скрывать.
– Я так паршиво себя чувствую…
Родди засмеялся.
– Да брось ты, Сэмми! Ты столько этим занимаешься – и никогда ничего не боялась.
– Но сейчас ситуация изменилась, Родди. Ребенок…
– Слушай! Ребенок для нас слишком дорогое удовольствие. – Родди отпил большой глоток кофе. – Откуда ты думаешь взять на него деньги? Пойдешь на работу – в твоем-то положении?
Да и куда? Даже со своей бумажкой об окончании колледжа сможешь устроиться разве что официанткой в какую-нибудь забегаловку. Много честным путем не заработаешь.
– Не говори лучше ничего, – попросила Слоун.
– Но ты помнишь, – этот тип на все способен?
– Да, да, помню! – Слоун придвинула к себе тарелку. – Но я обязательно буду матерью, запомни это. И еще: я не хочу, чтобы мой ребенок родился в тюрьме.
Опять этот Родди… кто же он такой, в самом деле? Почему Слоун опасается, что ее ребенок родится в тюрьме?
– Когда я смогу ее увидеть? – Тревис не хотел уходить из больницы.
– Не скоро, малыш, – принялся уговаривать его Джордан, – мама сейчас спит, ей ввели снотворное. Она перенесла такую боль, – ей нужен отдых.
– Но с ней точно все будет в порядке?
– Да, я же сказал… Только ей придется какое-то время пробыть в больнице, чтобы прийти в себя.
Тревис снова нахмурился:
– Так когда же мне разрешат ее навестить?
– Думаю, завтра. – Джордан обнял мальчика за плечи. – А сейчас тебе, наверно, лучше пойти домой к Эмме.
Тревис открыл было рот, чтоб возразить, но Джордан опередил его:
– Ты ничем сейчас не сможешь помочь маме. Нам, мужикам, в этих случаях остается только ждать. А дома это намного удобней, не правда ли?
Тревис кивнул.
– Я обязательно тебе отсюда позвоню, если что-то изменится. Даю честное слово.
Слоун открыла глаза: она различала цвета и краски, но все предметы плавали в тумане. Во рту пересохло. Слоан попыталась что-то сказать, но едва пошевелила сухими губами:
– Пить…
Кто-то наклонился над ней: Слоун не могла понять, кто это.
Почувствовала запах знакомого одеколона. Может, показалось?
– Джордан…
– Я здесь, дорогая.
Наконец ее глаза смогли различить предметы.
– Где я?
– Ты в больнице, дорогая.
«Больница, все еще в больнице!» – Эта мысль ужаснула ее. Она все вспомнила.
– А ребенок?
– Врачи сказали, что все будет хорошо.
«Он что-то скрывает от меня, я вижу по глазам».
– Джордан… что с ребенком?
– Врачи говорят, что все в порядке, – повторил Джордан.
«Да, что-то плохое случилось с ребенком. Скажите мне, что с ребенком?» – кричало все ее существо, но выговорила она только одно слово:
– Ребенок…
Ответом было молчание.
– Почему… ты ничего не отвечаешь, Джордан? – Слоун догадывалась: произошло непоправимое, но все ее существо отказывалось в это верить.
Джордан собрался с духом:
– Ты… мы… потеряли ребенка…
Что-то оборвалось внутри Слоун – в ее теле, в ее душе.
– Они унесли его, Джордан! И ты позволил им сделать это!
– Нет, Слоун, я ничего не мог…
– Что ты мне тут зубы заговариваешь! – закричала Слоун. – Ты сам мне сказал, что дал согласие, я помню!
Джордан не выдержал:
– Я сказал тебе, что сделаю все, чтобы спасти тебя!
– Будь ты проклят, – неожиданно холодно и спокойно произнесла Слоун, – ненавижу…
– Никто не брал у тебя ребенка.
– Но ты же сам сказал, я помню! – Слоун упрямо повторяла одно и то же.
– Нет, Слоун, послушай… я впрямь хотел дать согласие на операцию, но все уже случилось. – Джордан повернулся к окну. – Ты потеряла ребенка раньше.
Слоун отвернулась от него. Она не хотела, чтобы Джордан заметил ее слезы.
Господи, это был ее последний шанс! Хотела доказать Джордану, что она еще молодая женщина, что способна иметь детей – его детей. И все рассыпалось в прах. Она пошла ради него на риск – и потерпела поражение.
«И зачем я только вышла за него!» – отчаянно кричало все ее существо.
Джордан повел Тревиса к матери, как только доктор Хаксли разрешил визиты. К больной приходили друзья: конечно, Кейт, и Адриена, и Дженни, и Кэролайн. Джордан надеялся, что они смогут отвлечь ее, но напрасно! – Слоун все глубже овладевала депрессия.
Физическое состояние улучшалось, а депрессия не проходила. Доктор Хаксли советовал Джордану обратиться к психиатру.
Услышав о психиатре, Джордан, разумеется, расстроился и сказал врачу:
– Да любая женщина, потеряв ребенка, может стать на время шизофреничкой. Разве не так?
– Зачем вы сразу записываете жену в шизофренички, – укоризненно произнес врач, – причина ее депрессии понятна, но ваша жена самостоятельно не справится со своим несчастьем.
– Чего бы вы хотели? – рассердился Джордан. – Ведь прошла всего неделя, я и сам не могу примириться с нашей потерей.
– Мистер Филлипс, между вашим состоянием и состоянием вашей жены есть разница, – мягко начал объяснять врач.
– Нет-нет, ей просто нужно время, чтобы справиться с депрессией, – настаивал Джордан. – Я не позволю оставить ее в больнице. И не разрешу обследовать психиатру, пока сам не увижу, что она и впрямь нуждается в такой помощи.
Лицо врача помрачнело.
– Не могу настаивать, мистер Филлипс, я лишь рекомендую вам обратиться к специалисту. А решать вам… Но на вашем месте я бы еще раз подумал.
– Доктор Хаксли разрешил тебе вернуться домой, Слоун, – сообщил Джордан. Он присел у постели жены.
Слоун молчала. Какая разница – ехать домой или еще куда-то?
– Я думаю, что нам лучше уехать в Мунстоун, – продолжал Джордан. – Подальше отсюда.
– Ты разве не собираешься играть? – Голос Слоун звучал совершенно равнодушно.
– Я сейчас не играю, я договорился с Хильером.
– Уверена, что он от этого не в восторге.
– Меня не интересует его реакция.
Последовала пауза.
– Ты не должен сейчас на меня смотреть, Джордан.
– Знаю, что не должен. Но я хочу на тебя смотреть.
– Зато я не хочу этого.
Джордан вздохнул:
– Слоун, я ведь тоже потерял ребенка. И тоже тяжело переживаю.
– Разумеется, переживаешь. Но мне кажется, что порой ты об этом забываешь. Джордан, твоя и моя потеря – не одно и то же.
– Да? Почему?
– Не знаю, не могу объяснить. Ведь ребенок был внутри меня, я чувствовала каждое его движение, его рост…
– И поэтому тебе кажется, что ты страдаешь больше?
– Поэтому, наверное, поэтому.
– Слоун, я хотел ребенка не меньше тебя! – Джордан уже не сдерживался и говорил резко. – Когда доктор сказал, что все кончено, что положение ребенка безнадежно, мне хотелось биться головой о стенку, выть от отчаяния! – Джордан остановился, перевел дыхание. – Ты помнишь, я уезжал на несколько дней в Мидбрук? Я весь день провел в седле, носился как ненормальный, не понимая, куда еду и зачем.
– И тебе стало легче? – В словах Слоун ему почудилось сочувствие.
– Ненадолго, к сожалению! – Джордан посмотрел жене в глаза. – Я хочу, чтобы ты знала: ты не одна в своем горе, Слоун, мы оба потеряли самое дорогое – нашего ребенка.
– Да, хорошо, я знаю, – снова равнодушно произнесла Слоун. – Иди, я хочу побыть одна.
Ей это показалось – или действительно она слышит плач ребенка? Где-то близко, рядом. Долгий и пронзительный плач. Откуда он раздается? Слоун лежала в темноте и никак не могла сориентироваться. «Так темно, что своей вытянутой руки не вижу», – подумала она.
Из коридора пробился луч света. Слоун увидела врача в белом халате. Он шел по коридору с новорожденным младенцем в руках. А если это ее ребенок?
Слоун подошла к прозрачной двери и закричала:
– Верните мне ребенка! Я хочу видеть своего ребенка! Младенец продолжал плакать. Человек, несший его на руках, удалялся все дальше и дальше, а ребенок все плакал.
Слоун вернулась в палату и села на кровать. Да, ведь она в больнице, и рядом родильное отделение, а в холле сидят медсестры. Плач новорожденных стоял в ушах.
Мартас-Винъярд, декабрь 1987
Рождество уже на пороге, но обычной для Мунстоуна предпраздничной атмосферы не было.
«Наверное, доктор Хаксли прав, – думал Джордан, – и не стоило Слоун забирать из больницы. Уже шесть недель прошло, но она все та же». Постоянные смены настроения: то неестественно веселая, то мрачная, подавленная. Засыпать теперь Слоун могла только с таблетками, по ночам ее мучили кошмары. Казалось, Слоун ни в ком не нуждается: не хотела видеть ни друзей, ни родных. Однажды она прямо сказала об этом Джордану. Через три недели после выписки ему позвонили: ждем, мол, на матч в «Эльдорадо». Слоун слышала, как он отказался.
– Почему ты не едешь, Джордан? Ты так любил играть в «Эльдорадо»!
– Но сейчас предпочитаю остаться здесь, с тобой.
– Зачем? Ты ничего для меня не можешь сделать… И вообще, нет человека, который мне сможет помочь.
– Слоун, все изменится со временем…
– Увы, мне лучше остаться одной.
Сказав это, Слоун вышла в сад, а Джордан стоял у окна и смотрел, как медленно бредет она по дорожке, – вся ее фигурка кричала о тоске и отчужденности.
– Где она? – спросила Кейт.
Джордан сидел в глубоком кожаном кресле в библиотеке, погруженный в свои невеселые думы.
– Вышла с час назад – решила пойти погулять немножко… Кейт, она сказала, что я ей больше не нужен.
Кейт положила свой портфель На стол.
– По-прежнему в депрессии?
– В общем – да. И такие перепады настроения, что я просто теряюсь.
– А она работает? Пишет?
Джордан горько засмеялся в ответ.
– Ты шутишь! За день книжки в руки не возьмет, ничего не читает, а ты спрашиваешь: «Пишет ли?» Но не в этом дело. Последнее время Слоун почти все время спит. А когда встает – или остается в своей комнате, или идет гулять. Обошла все леса, все побережье…
Кейт прервала Джордана:
– Ты сказал: «Остается в своей комнате»?
– Ну да, я теперь сплю в одной из гостевых комнат.
– И давно?
– С тех пор, как она вернулась из больницы.
– М-да, – протянула Кейт, – надеюсь, это не твоя инициатива?
– Нет, конечно, – грустно ответил Джордан. – Когда мы приехали, она сказала, что ей будет лучше в отдельной комнате. И одной-то трудно сейчас заснуть, вообще, мол, со сном плохо… Но я-то знаю, что она не хочет спать со мной в одной постели, потому что боится, как бы я не потребовал от нее чего-то такого, чего она не в состоянии выполнить.
Кейт задумалась.
– Джордан, а ты не хотел бы проконсультироваться со специалистом?
– С психиатром?
Кейт кивнула.
– Думал об этом, и не раз. Кстати, доктор Хаксли советовал мне обратиться к психиатру еще тогда, когда Слоун лежала в больнице. Теперь-то я понимаю, что у него были основания…
Кейт молчала, Джордан, повернувшись к окну, продолжал, как бы размышляя вслух:
– Я привез ее домой вопреки рекомендациям Хаксли. Мне казалось, что нужно как можно скорей уехать из того проклятого места, из больницы. Ведь Слоун лежала рядом с родильным отделением: каждый день видеть, как другие женщины нянчатся со своими маленькими, слышать детский плач – ну, как тут не впасть в депрессию?! – Джордан страдал, вспоминая о больнице. – Скажи, может, я зря ее взял оттуда?
– Нет, Джордан, – Кейт говорила мягко и успокаивающе, – ты сделал так, как подсказывало тебе сердце.
– Но время показало, что я ошибался.
– Подожди, еще рано спешить с выводами. А больница… в конце концов, можно опять положить Слоун в больницу, – но в другую.
– Не уверен, что Слоун станет вообще разговаривать на эту тему. И потом… она ведь убеждена, что никто и ничто не в силах ей помочь.
– Тогда ты должен разубедить ее, – отчеканила Кейт, – мы вместе разубедим ее.
Солнце согревало своими лучами лицо Слоун, но она не чувствовала тепла. Воздух был напоен ароматом сосен, перемешанным с терпким запахом соли, – но Слоун этого не ощущала. Она не замечала, куда идет, что происходит вокруг, целиком погруженная в свои мысли, жившая лишь одной своей болью. Не физической – та прошла, давление нормализовалось, кровотечения прекратились. Но душевная рана кровоточила по-прежнему – открытая рана.
Она не хотела, чтобы Джордан ушел из ее жизни, не хотела порывать с ним, но как они будут дальше жить вместе после всего, что произошло, – не представляла.
Слоун с самого начала предвидела возможность трагического исхода. Из-за этого и не хотела выходить замуж за Джордана. Разве не говорила она ему, что молодому мужчине нужна молодая женщина, жена, с которой он сможет создать большую семью? Но Джордан сумел убедить ее, что именно она та женщина, которая ему нужна и с которой он будет счастлив. Теперь же… что бы он там ни говорил, – он хотел ребенка и обязательно еще захочбт. Слоун думала даже, что потеряла ребенка из-за того, что хотела его так же страстно, как Джордан. Никогда не была она суеверной, но сейчас ей казалось, что печальный конец и беременность с самого начала были предрешены. Сомневалась – ну вот и потеряла. Недаром многие считают, что душевный настрой прямо связан, влияет на физическое состояние. Разве не так? Вот и убедилась сама…
А если это так на самом деле, тогда для Слоун – нет надежды, – ни завтра, ни послезавтра.
– Она очень похудела.
Кейт мрачно покачала головой.
– Говорит, нет аппетита…
– Потеря аппетита – это один из признаков депрессии.
– Ты сказал, что Слоун много спит?
– Да, спит, но очень плохо, беспокойно. Думаю, что ей снятся кошмары. Я однажды зашел к ней ночью, она вертелась, что-то вскрикивала, говорила. – Помолчав, Джордан спросил: – Ты не знаешь среди ее знакомых некоего Родди?
Что-то неуловимо изменилось в лице Кейт, а может быть, это ему просто показалось?.. Он хотел повторить вопрос, но как раз в этот момент в дверях появилась Слоун.
– Я пришла, иду к себе в комнату… – Она увидела Кейт, не обрадовалась, не удивилась.
– Ты? С чем связан твой приезд?
– Приехала узнать, как продвигается новая книга, – нашлась Кейт.
– Никак… – И, не сказав больше ни слова, Слоун поднялась к себе.
Там, в спальне, Слоун сразу рухнула на кровать. Что могло привести Кейт в Мартас-Винъярд?
Конечно, ее книга тут ни при чем, о книге Кейт просто узнала бы по телефону.
Ясно, что это Джордан вызвал Кейт.
В дверь постучали.
– Джордан, я не хочу… – начала было Слоун.
Но из-за двери донесся голос Кейт:
– Слоун, можно мне войти?
Подумав, Слоун решила:
– Хорошо, входи.
Кейт вошла, присела на краешек кровати.
