Текст книги "Единственная"
Автор книги: Норма Бейшир
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
Книга вторая
ЧЕРВЫ
Нью-Йорк, октябрь 1986
– Мам, а Джордан по-настоящему в тебя влюбился?
Слоун внимательно посмотрела на сына. Вот хитрец! Джордан пошел в гостиницу за вещами, и Тревис не преминул воспользоваться возможностью выяснить у матери то, что его волновало.
Он уселся на высокий стул у стойки бара и, в свою очередь, внимательно изучал Слоун, готовившую себе коктейль.
– Ну так как?
– Не знаю. – Ответ Слоун был вполне честным. К тому же она не хотела обсуждать, как относится к ней Джордан, – ни с Тревисом, ни с кем-либо еще.
– Не знаешь, мама, или очень хорошо скрываешь? – недоверчиво протянул Тревис.
Слоун только подивилась глубокомыслию сына.
– С каких это пор, интересно, ты стал проницательным?
– Мама, ты никак не можешь привыкнуть к мысли, что я не вчера родился.
Слоун подавила короткий смешок.
– Я-то, представь себе, знаю, когда ты родился. Ты помнишь, я была от тебя тогда недалеко.
– А, понятно, ты хочешь сменить тему разговора. У тебя ничего не выйдет. Я ведь вижу, какими глазами вы смотрите друг на друга, как ходите – чуть ли не за ручку. И потом – он повсюду таскается за нами!
– Тревис, ты говоришь так, словно раскрыл величайшую тайну. Но тайны не существует!
– Пусть, но ты никому еще не позволяла так долго находиться с нами – с тобой и со мной…
– Тревис, позже ты узнаешь, что Фрейд в таких случаях…
– Кто такой этот твой Фрейд? – Тревис переменился в лице, услышав еще одну мужскую фамилию.
– Фрейд – известный ученый… да ладно, я тебе потом как-нибудь про него расскажу… Так вот, Джордан не таскается за нами повсюду, как тебе показалось. Он живет в Массачусетсе и с нами пробудет недолго.
– А, все понятно. Значит, у вас только секс…
На мгновение Слоун потеряла дар речи.
– Что ты сказал, я не вполне поняла?..
– Ну, я сказал, что вы только спите друг с другом.
Слоун почувствовала, как краска заливает ей лицо, и поспешила отвернуться. Ей никогда еще не приходило в голову, что у сына может сложиться свое мнение об ее отношениях с мужчинами. С тем же Джорданом, к примеру. Они вернулись из турне две недели назад, и само собой вышло так, что он остался с ней, хотя вопрос об этом специально не обсуждался. Они знали, что должны быть вместе, – и были вместе.
– Мама! – Тревис прервал эти размышления матери.
– А?
– Я хотел тебе сказать, что буду рад, если у тебя все получится с этим Джорданом. – И Тревис соскочил с табурета.
– Дорогая моя, а что ты скажешь вот об этом предмете?
Слоун отрицательно покачала головой.
– Слишком большой. Мне кажется, он будет меня стеснять.
Ювелирный магазин – один из многочисленных на Пятой авеню – ослепил их россыпью, горами драгоценностей. Вокруг Джордана и Слоун бурлила субботняя толпа покупателей, нагруженных свертками и пакетами.
– А Вот этот, смотри… – Джордан показал на огромный солитер.
– Великолепный, ничего не скажешь, но я не носила и не ношу бриллиантов. Не могу представить себя в бриллиантах! Я их не люблю.
«Какая скромница», – хмыкнул про себя Джордан, вслух же сказал:
– Что-то я пока не встречал женщин, которые не любят бриллиантов.
– Ничего не знаю о других, но у меня их никогда не было и… и… не будет! – вызывающе заявила Слоун и засунула руки в карманы серого пиджака.
Джордан расхохотался.
– Ладно, скажи тогда, какие камни тебе нравятся?
– Сапфиры. И чем они голубей, тем лучше!
– О, Боже, час от часу не легче! – Джордан поднял глаза к небу.
– Ладно, ладно. А ты чего высматриваешь? Я же вижу, что ты еще чего-то ищешь.
– Часы, – быстро ответил Джордан. – У моего отца скоро день рождения.
Слоун усмехнулась.
– Зачем мы тогда теряем время на все эти драгоценные безделушки, пойдем в отдел часов.
Джордан помедлил.
– Ты знаешь, у меня возникла другая гениальная идея: давай прогуляемся до магазина Картье.
Они медленно пошли по Пятой авеню, останавливаясь у разных красивых витрин. Слоун, например, совершенно покорила роскошная шуба из чернобурой лисы.
Она перехватила насмешливый взгляд Джордана.
– Ты не одобряешь мой вкус?
– Что ты, дорогая, я в восторге от твоего выбора – просто у моей матери было полдюжины эдаких шуб, не могу смотреть на этот мех без содрогания. Но если тебе нравится…
Джордан внезапно остановился перед другой витриной.
– О, а что ты скажешь об этом?
Слоун проследила за жестом Джордана. На витрине, среди роскошных колец, серег и браслетов, лежало, на вид простое, колье с одним камнем – огромным голубым сапфиром.
Слоун с трудом оторвала свой взгляд от сапфира, посмотрев на Джордана, тихо сказала:
– Да, с таким колье стоило бы жить.
– Как это понять?
Слоун засмеялась.
– Дорогой, я хочу сказать, что это самое красивое колье, которое я видела когда-либо в жизни. Но… хватит заниматься глупостями, тратить время на игрушки, – пойдем-ка лучше покупать часы. – Чмокнув Джордана в щеку, она решительно взяла его под руку.
Несколько дней спустя Джордан и Слоун прогуливались, взявшись за руки, по Центральному парку. Разговор перескакивал с одного на другое. Слоун, например, пристала к Джордану с вопросами, какая игра «аристократичней» – поло или теннис. Проголодавшийся Джордан, обрадованный, что они подошли к киоску с едой, купил пару хот-догов и две банки газированной воды.
– Ты с чем их будешь?
– С тушеной капустой и горчицей, – Слоун подняла воротник: дул резкий октябрьский ветер.
– Ты можешь себе представить: столько раз был в Нью-Йорке и ни разу не заходил в Центральный парк… Моя жена беременна, – обратился Джордан к продавцу, – она так много ест, что рехнуться можно.
– Джордан, что ты мелешь!
– Ладно, ладно, не кипятись.
– Джордан, ты зря увиливаешь от интервью. Моих в том числе. Нет на тебя дотошного репортера – тот своими вопросами из тебя душу вынет.
– Ты права, как всегда. У меня в прошлом году брала интервью одна дама из Техаса. Поймала горяченького – сразу после игры и мучила черт знает сколько. И что, думаешь, ее интересовало больше всего? Ни за что не догадаешься! Пользуюсь ли я одеколоном «Поло»!
Слоун доела до крошки свои хот-доги и капусту. И облизала горчицу с пальца.
– Погоди, я тебе по дороге расскажу действительно невероятную историю…
Джордан поморщился.
– Конечно, невероятные истории случаются только с тобой…
Они дошли до Гранд-Арми-Плаза. Вдруг Джордан закричал, размахивая руками, в одной из которых была банка с недопитой содовой:
– Смотри, смотри! Ты снова скажешь, что я не знаю достопримечательностей Нью-Йорка!.. Но такого я и впрямь не видел.
Джордан показывал на вереницу экипажей, стоявших вдоль тротуара по периметру площади, – лошади холеные, красивые, а старинные экипажи сверкали, как новенькие.
– Подумаешь, достопримечательность! В фильмах тридцатых годов все влюбленные по ночам ездили в Центральный парк в таких экипажах. Можешь убедиться: каждую ночь по телеку крутят такой сериал под старину…
– Ну уж нет, я подыщу себе более веселое занятие на ночь. Надеюсь, ты мне поможешь?
Джордан допил воду и бросил банку в урну.
– Покатаемся?
– С удовольствием.
Они сели в один из экипажей, лошадьми управляла милая молодая женщина в цилиндре и во фраке, она с удовольствием показывала им все прелести осеннего парка. Незаметно для себя они оказались неподалеку от отеля «Плаза».
– Слоун! У меня снова гениальная идея – не поужинать ли нам именно здесь?
Слоун кивнула.
– Звучит невероятно заманчиво. А в каком зале? В «Трейдере Вик»? Или в «Эдварде»?
– Вообще-то, я думал об ужине в номер. – хитро улыбаясь, ответил он.
Проснувшись на следующий день утром, Слоун не сразу сообразила, где она. Ах да, они с Джорданом в «Плаза». Провели прекрасный вечер и ночь… Боже, какую ночь! Ах, Джордан, я хочу снова обнять тебя!
Но ее руки наткнулись на пустоту. Прислушалась, надеясь уловить шум душа, – нет, там тихо.
– С добрым утром, соня! – донеслось от двери. Джордан стоял на пороге спальни в одних брюках, без рубашки и ботинок. Зато в руках у него был поднос, заставленный всяческой едой.
Слоун села на кровати, кутаясь в простыню.
– Что это? – Она еще не вполне проснулась и с трудом понимала, что происходит.
– Завтрак в номер, как и обещал.
– Да, я изрядно проголодалась, только сначала нужно бы одеться.
– Вот без этого вполне можно обойтись. – Джордан, удерживая на весу поднос, уселся рядом. – Сегодня у нас завтрак в постели. Яичница с ветчиной и сок. – Джордан поставил поднос на кровать, прямо перед Слоун.
Слоун посмотрела, будто ожидала еще чего-то.
– Хм, что же – все будет зависеть от того, как мы с тобой столкуемся, – проговорил Джордан, бросая нарочито плотоядные взгляды на Слоун, едва прикрытую простыней.
– Как ты играешь в свое поло – не понимаю. У тебя в голове, по-моему, всегда одно и то же.
– Ешь-ка свой завтрак и не разговаривай много: тебе нужно сил набираться.
– Сил у меня и так хватает. Ты-то почему ничего не ешь?
– Я успел уже – из нас двоих кто-то должен был встать раньше. Ты, наверно, догадалась, кто. Теперь твоя очередь поесть.
– С удовольствием. – Слоун подняла крышку, прикрывавшую тарелку с завтраком. Ветчина и яичница никогда не казались ей такими вкусными. А на подносе еще маленькая тарелочка, и тоже накрытая крышкой.
– Боже, что это?!
На тарелочке лежал тот самый сапфир, сверкая на золотом ожерелье, – куда роскошней, чем в витрине магазина Картье.
– Джордан, да ты… зачем… ну как же ты. – Слоун не могла выговорить ничего членораздельного.
Джордан улыбался, довольный эффектом.
– Разве обязательны «зачем» и «почему»?
– Что-то я не то говорю! – Слоун взяла ожерелье в руки – нет, это не сон.
– Я могу, кажется, считать, что эта вещица тебе нравится? – Джордан поднял ее волосы на затылке и, откинувшись, застегнул украшение.
– Мне… нравится безумно, я просто влюбилась в ожерелье.
И еще хотелось ей добавить: «Я безумно люблю тебя, Джордан», но вместо слов она приникла к Джордану, ее губы – к его губам, тело – к телу.
– Да, я сошла с ума… я сошла с ума от любви к нему, – произнесла Слоун с видом обреченной.
– Неужели ты только сейчас это поняла? – Тон, которым Кейт задала свой вопрос, должен был показать Слоун, что подруга очень серьезно относится к ее переживаниям. На самом же деле они и радовали и забавляли Кейт (ну, влюбилась, с кем не бывает…), но Слоун нельзя было этого показать ни в коем случае. О, конечно, ее любовь непохожа ни на какую другую на свете.
Подруги сидели «У Эрни» – в одном из небольших, но шумных ресторанчиков Уэст-Сайда. Они любили это местечко, хотя интерьер тут и оставлял желать лучшего: густо торчавшие посреди зала колонны теснили столики, а платные телефонные аппараты на голой и довольно облезлой стене не радовали глаз.
– Кейт, самое ужасное, что я совершенно на хочу всего этого, вовсе не хочу страдать и переживать, когда мы с ним расстанемся, когда я брошу его. – Слоун нервно тыкала вилкой в тарелку со спагетти.
Кейт с неподдельным интересом взглянула на Слоун.
– А почему, собственно, ты собираешься его бросать?
– Ах, Кейт, ну ты же видела его! Молодой, красивый, преуспевающий мужчина. И я вижу, как на него реагируют женщины, и какие женщины! Любая счастлива быть с ним – причем, ему никаких усилий не нужно прилагать – поболтает разок-другой…
Глаза Кейт остановились на ожерелье с сапфиром, блестевшем на шее Слоун.
– Мне кажется, – осторожно заметила Кейт, – даже такой мужчина, как Джордан, вряд ли делает подобные подарки каждой женщине – из тех, про кого ты толкуешь!
– Конечно, ты права, наши отношения необыкновенны, признаюсь, никогда я не была так счастлива, ни с одним мужчиной. Может быть, и Джордан переживает нечто похожее. Но сколько это продлится, Кейт? Джордану нужна не такая женщина, как я.
Она должна с ним ездить – куда ему надо и когда надо, у нее должно быть время и возможность помогать ему, постоянно заботиться о нем! – Слоун от волнения положила вилку на стол. – В конце концов ему нужна женщина, с которой он создаст большую семью.
– Милая моя, ты рассуждаешь, как горе-родители, уговаривающие своих детей съесть шпинат – мол, это полезно и прочее, а ребенок изнывает от желания лопать мороженое. Джордан, я полагаю, хочет мороженого.
– Кейт, мне тридцать шесть лет. Ты понимаешь, поздно заводить семью – к тому же не первую.
– Твой возраст не может помешать тебе иметь свой дом и семью… И, знаешь ли, я на шесть лет старше тебя, но почему-то не причисляю себя к ископаемым.
– У меня есть сын, ему десять лет. Заводить сейчас ребенка…
– Ты вполне можешь его завести, – перебила Кейт. – Другой вопрос, хочешь ли ты ребенка.
Слоун задумалась.
– Не знаю сама, чего я хочу. То мне кажется, что это безумие, то, когда смотрю на Джордана, ужасно хочется ребенка от него.
– Я бы на твоем месте серьезно подумала… именно в этом направлении.
На этот раз улыбнулась Слоун.
– Наверное, немножко рановато. Хотя… Джордан что-то не просил меня не пить таблетки, а разговоры всякие такие я припоминаю…
– Я думаю, что и он размышляет над тем же. Грош цена мужчине, который серьезно относится к своей женщине и не желает детей от нее… Ты удивляешь меня, Слоун: так уверенно чувствовать себя профессиональным литератором и так сомневаться в себе – женщине.
– В самом деле, я больше ощущаю себя писателем, чем женщиной.
– Если понимаешь… значит, можешь и должна измениться.
Слоун посмотрела на часы.
– Да, да, должна… Кабы все так просто… Прости меня, Кейт, я побегу.
– А «Шоколадная смерть»? – Кейт была потрясена. – Неужто уйдешь без десерта?
– Увы, дорогая, даже «Шоколадная смерть» не в силах меня удержать. У меня примерка, ни в коем случае не могу пропустить ее. Джордан строит какие-то грандиозные планы на сегодняшний вечер – пока темнит, но, по его просьбе, я должна быть в сногсшибательном платье.
Ресторан, куда Джордан пригласил Слоун, – «Тетушка Юань» – находился на пересечении Первой авеню и Шестьдесят четвертой улицы. Это был один из самых шикарных китайских ресторанов: черная мебель, в полутемном зале приглушенно горят светильники причудливой формы, специальные лампочки подсвечивают букетики орхидей, откуда-то льется тихая музыка – Моцарт. Шеф-повар вручает посетителям карточки – меню из европейских и китайских блюд, качество которых и принесло «Тетушке» репутацию замечательного ресторана.
– Советую попробовать омара, это лучшее, что здесь есть.
Слоун улыбнулась.
– Ты исходишь из своего опыта?
Джордан кивнул, отложил меню в сторону.
– Я нашел этот ресторанчик сразу после открытия. Вообще я неравнодушен к китайской кухне и, пожалуй, перепробовал почти все, что здесь готовят.
Но сегодня Джордану не удалось сосредоточиться на еде: он всецело был поглощен Слоун, в этот вечер совершенно неотразимой. Длинное черное платье удачно подчеркивало изгибы ее соблазнительного тела, белизну обнаженных плеч и шеи. Искусно завязанные на груди цветы из черного крепа с редкими блестками выразительно контрастировали с мерцающим ожерельем. Длинные волосы были заколоты и уложены в высокую изысканную прическу.
– Я уже сказал тебе, как ты сегодня великолепна? – Джордан наклонился к Слоун.
– Нет, но сейчас говоришь, и я очень горда.
– Я готов целовать каждую складочку на твоем платье, дорогая.
– О, но, наверное, не сейчас…
Блюда были восхитительны, но Слоун тревожила задумчивость Джордана. Казалось, он ее изучает, все время хочет что-то сказать, но не решается – что его останавливает? Дважды Слоун спрашивала, что с ним сегодня, но он уверял, что все в полном порядке.
После ужина Слоун сказала, что должна позвонить домой.
– Тревис ушел вечером к друзьям, хочу удостовериться, что у него все в порядке.
– Моя мать точно так же, помню, тревожилась из-за меня.
– Прекрасно ее понимаю.
Слоун не раз пыталась представить себе, каким был ее Джордан в детстве. Богатый, избалованный единственный ребенок в семье – наверное, всем от него доставалось.
– Я быстро вернусь, не скучай.
Слоун, забежав на минуту в дамский туалет, пошла к телефону. Ей ответила Эмма: Тревис, оказывается, не только уже вернулся, но и лег в кровать и, похоже, спит. Слоун успокоилась.
На их столике уже убрали посуду, оставались лишь два бокала с шампанским и маленький серебряный подносик, на котором лежали два «печенья счастья» – по ним можно отгадывать свое будущее.
Так здесь было заведено. Джордан быстро взял одно печенье и сунул его в рот. Другой кусочек оказался надломленным.
– А почему мне сломанное? Ты узнал свое будущее, тебе оно не понравилось, и ты подсунул его мне, да?
– Ешь свое печенье, пожалуйста.
– Их ведь и не едят, только читают, что там написано на бумажке, я-то знаю.
– Я съел!
– И зря!
– Черт побери, Слоун, ну можешь ты хоть раз без спора сделать, что я прошу?
Слоун удивил страстный тон, каким это было сказано.
«Неужто мне трудно, в самом деле?!» Улыбнувшись, она надкусила печенье и развернула бумажку, запеченную в тесте.
– «Ваше будущее столь же возвышенно, как беспредельные небеса», – громко прочитала Слоун.
Она почти скомкала бумажку, но вдруг заметила: что-то написано и на обороте – всего одно предложение. Прочитав его несколько раз про себя, она едва решилась произнести вслух:
– «Выходи за меня замуж». А у тебя есть чувство юмора, Джордан Филлипс. – С этими словами Слоун взглянула на Джордана и… поняла, что это вовсе не шутка.
Джордан ждал ответа.
– Так это не шутка, Джордан? – медленно спросила Слоун.
– Я выгляжу сейчас отчаянным шутником, да?
Она отрицательно замотала головой.
– Нет, нет!
Джордан перегнулся через стол, взял руки Слоун в свои.
– Любовь моя, я жду твоего решения.
– Да, – прошептала Слоун, – да…
Она не могла сказать «нет», не могла, не хотела, хотя интуиция подсказывала, что именно сейчас надо бежать от него, бежать далеко-далеко и быстро-быстро забыть то, что она услышала.
Мартас-Винъярд, ноябрь 1986
Бостонцы и жители мыса Кейп-Код называют этот островок просто – «Виноградник», или «Остров виноградника Марты». Странное, на первый взгляд, название имело свое объяснение: по распространенной среди местных жителей легенде остров получил свое имя в семнадцатом веке, когда один из пионеров, Бартоломью Гаснолд, обнаружил здесь дикий виноград и назвал остров в честь своей дочери. Сегодня тут не только выращивают замечательный виноград и производят прекрасное вино, но и разводят омаров; в летние месяцы настоящего туристического бума население острова возрастает в несколько раз. Туристы предпочитают отдыхать в северной его части, где расположены отели, увеселительные заведения. Южная часть – куда менее людная – с частными домами и пляжами, и люди типа Джордана Филлипса предпочитали селиться именно здесь – вдали от посторонних взглядов.
Мунстоун – Лунный камень – был жемчужиной южного побережья. Тридцать акров великолепной первозданной природы, огороженные серой каменной стеной с чугунными воротами. Огромный особняк времен королевы Виктории – построенный и отделанный усилиями матери Джордана, Андреа, женщины образованной, любящей искусство, – до сих пор содержался в идеальном порядке и был буквально напичкан предметами старины, в частности античности, которую Андреа обожала. В гостиной – огромный камин, кровать в спальне тоже удивляла размерами: на ней свободно могли поместиться человека четыре. Лишь кухня, оборудованная по последнему слову техники, была истинным детищем двадцатого века.
Вокруг дома росли сосны и дубы, поэтому воздух тут был удивительный: запах моря смешивался с ароматом смолы, дышалось легко, свободно. Утоптанная тропинка вела к конюшне, настолько добротной, что она вполне могла сойти за человеческое жилище.
Слоун впервые была в Мунстоуне, но Джордан столько рассказывал об этом удивительном уголке, что она не удивилась, когда он предложил именно там отпраздновать День благодарения.
– Надеюсь, Тревис не очень будет огорчен, что не увидит праздничного парада на 34-й улице, – сказала Слоун, стоя у окна и глядя на сына, играющего около дома.
– А ты? – Джордан незаметно подошел и встал позади Слоун, обхватив ее руками. Губы его легко касались волос Слоун, руки нежно скользили по телу.
– Я-то всегда считала все эти парады дикостью.
– Да нет, я не про то. Тебе здесь нравится, но согласилась бы ты жить здесь, уехать из Нью-Йорка, бросить свой дом…
– У меня есть ты и мой сын, – неожиданно просто сказала Слоун. – Это то, чему я принадлежу безраздельно, где бы ни находилась.
Джордан и Слоун гуляли по берегу залива. Сумерки сгустились. Джордан оживленно рассказывал об одном из ранних своих увлечений – Яне Уэллсе, великом игроке в поло, своем бывшем тренере. И о его дочери Дасти.
– В самом начале, когда я только-только начал прилично играть, Дасти не обращала на меня никакого внимания. А потом… Чем больше Ян старался помочь мне совершенствоваться, относясь почти как к сыну, тем сильней Дасти ревновала. И долго не могла побороть этого чувства. Зато сегодня я ей очень благодарен: когда она играла (и как играла!), то делала все возможное, чтобы переплюнуть меня. Внешне это выглядело вполне естественным соперничеством двух конников, но борьба между нами и после не прекращалась ни на минуту. Борьба за Яна… Во всяком случае, с ее стороны.
– Значит, не на жизнь, а на смерть?
– Да, я читал именно это в ее глазах. Дасти была единственным ребенком, фантастически любивший ее отец всегда принадлежал только ей. – Джордан улыбнулся далеким воспоминаниям. – А тут является неизвестно кто, неизвестно откуда и похищает у нее собственность, того, кем она гордилась и восхищалась.
– Ну, и чем все это кончилось?
– Чем кончилось? Когда Дасти поняла, что я не собираюсь отступать и «вернуть» ей отца не удастся, она меня просто возненавидела. Ей к тому времени стукнуло шестнадцать. Ян в глубине души надеялся, что со временем все образуется… – понимаешь сама, о чем он думал, но он ошибся – вариант создания семьи из двух конников отпал, во всяком случае для меня он был совершенно неприемлем.
– Но почему же? – Слоун взглянула на Джордана с недоумением.
– Не знаю, почему. Но я всегда относился к Дасти, как к младшей сестре – увы, у меня никогда не было сестры.
Слоун задумалась.
– А ты страдал без сестры, без брата?
– Иногда. Я достаточно быстро понял, что у единственного ребенка немало преимуществ. Но я бы никому не желал такой обстановки, какая сложилась у нас. Тебе – все, но ты – один, упорно должен искать друга или хотя бы подходящего приятеля-сверстника. Я уже тогда поклялся стать отцом… кучи ребятни. – Молчание нарушил Джордан: – Ты думаешь, Тревис не переживает, что у него нет ни брата, ни сестры?
– Даже если и переживает, то молча. Потом, знаешь, Тревис вырос на улицах Манхэттена, у него множество друзей и знакомых – кто-то живет совсем рядом, кто-то неподалеку – можно доехать на автобусе или на метро.
– Ты что, разрешаешь своему сыну одному ездить на метро? – Удивлению Джордана не было предела.
– Да, я уверена, он сможет за себя постоять. Он ведь почти маленький хулиган, – с улыбкой ответила Слоун.
Так, за разговором, они незаметно вошли на территорию усадьбы и направились к месту, где хранилась люцерна.
– Мы получаем брикеты очищенной люцерны с ипподрома, но это только часть. Остальное покупаем на берегу, ездим через пролив. Вся масса смешивается, чтобы получить нужный состав.
– Ничего себе! Я знаю людей, которые так не заботятся о питании собственных детей.
Джордан засмеялся.
– Здесь выращивают породистых лошадей, а это очень тонкое дело. Животным требуется сбалансированное питание: с утра определенного состава сено с добавками овса, люцерны, а вечером непременно свекла и полная бадья воды. Лошадям нужны и грубые корма. К еде они относятся весьма взыскательно, не все любят, не все переносят. – Джордан кивнул в сторону конюшен. – Там кормит лошадей Анни Холл, ты бы видела, как она относится к ним, можно подумать, что в жизни ее больше ничего не интересует.
– Как все сложно… – протянула Слоун, будто забыла, что разбираться в лошадях, их повадках, привычках, условиях выращивания – призвание Джордана, его хлеб насущный. «Как для меня мои книги», – подумала она.
– Конечно, это нелегко, тут все должно быть по максимуму – молодым лошадям нужны витамины и минеральные добавки, а некоторым биотин для укрепления копыт.
Слоун выдавила заинтересованную улыбку.
– Ну, похоже, начальное образование по этой части я получила.
На самом же деле ее куда больше взволновало то, что она узнала о Дасти Уэллс.
Джордан и его старший конюший Кэппи Мак-Калоп стояли у изгороди и оживленно разговаривали. Кэппи за пятьдесят, а он еще хоть куда: живой коротышка с русыми волосами и быстрым взглядом не спускал пронзительных синих глаз с великолепного вороного, резвившегося на выгоне.
С Джорданом Кэппи связывали особые отношения. Вот уже двадцать лет подряд не было года, когда бы Кэппи не заглянул в Мунстоун. Он помнил Джордана еще мальчишкой, был свидетелем его юношеских выкрутасов и, если говорить честно, сомневался, что из Джордана получится что-то путное. Но наполовину или просто хулиганские выходки ушли в прошлое, и Джордан превратился, на глазах у Кэппи, в привлекательного и обаятельного молодого мужчину. Дамы различного возраста и положения в обществе вешались ему на шею, что Джордану, надо признаться, нравилось. Кэппи понимал, почему так беспокоилась о своем сыне Андреа Филлипс: когда вокруг так много женщин, трудно остановиться на одной из них.
У самого Кэппи было три сына, и на Джордана он всегда смотрел как на четвертого. Ни один из его сыновей не питал такой любви к лошадям, как он сам, – зато почти так же любил их Джордан. Кэппи научил Джордана ездить верхом, а потом и всему, что знал и умел сам. Кэппи готов был биться об заклад, что Андреа и на этот раз осталась недовольна выбором сына, хотя прямых доказательств у него не было.
– Мои родители начали уже думать, что у их невестки непременно будет хвост и четыре копыта. Слоун для них полная неожиданность.
– Она понравилась им?
– Уверен, что – да.
– Я слышал, что Гевин Хильер появился на твоем горизонте.
– Он сделал мне весьма лестное предложение – играть за его «Достойных».
– И что ты ему ответил? – Кэппи, пересилив себя, задал вопрос, ответа на который попросту боялся.
– Я ему ответил, что мне нужно подумать.
– Но сейчас ты пришел к какому-то решению?
– Он предложил мне четверть миллиона ежегодно, Кэппи.
– Ты не из тех, кто нуждается в деньгах. Стоит тебе захотеть, и твой отец станет спонсором твоей команды…
– Дело не в деньгах… – Джордан пристально поглядел собеседнику в глаза. – Скажи прямо, ты не очень хорошего мнения о Хильере?
– Я тебе скажу откровенно, лично я его не знаю, но достаточно о нем наслышан.
– И что говорят?
– Хильер беспощаден к лошадям и к людям. – Кэппи старался говорить спокойно. – Он выжимает из людей и их животных все соки, а потом выбрасывает на помойку.
– Но любой конник, если он настоящий, старается выложиться, в каждой игре сделать невозможное.
– Это справедливо, пока не доходит до цены, которую ты за это заплатишь. Если цена – жизнь, это слишком дорого, Джордан. – Кэппи не сдавался. – Судя по тому, что я о нем слышал, Гевин Хильер человек холодный и бесчувственный, вместо крови в его жилах течет ледяная вода. – Вдруг Кэппи заорал: – Ну, идиот проклятый! Сколько говорил ему, что нельзя курить возле конюшен!
И ринулся к конюху.
– Это случайность, черт возьми! – Ян сердился.
Хотя слышимость была плохая, Джордан уловил – в словах Яна нет уверенности.
– Другие объяснения могут быть?
– Не знаю, не знаю! Со мной, черт побери, в последнее время происходит столько так называемых случайностей, что сам себе начинаю не верить.
Джордан горько засмеялся.
– Да, теперь от каждых соревнований приходится ждать сюрпризов – главное, не угадаешь – каких именно.
– За это поблагодари своего дружка Уитни.
– У него возникло много проблем! – Джордан считал своим долгом защитить Лэнса. – Паула подала на развод, ты же знаешь.
– Ну, от меня-то ты его не защищай.
Джордан помолчал. Потом все же спросил:
– Ты что, думаешь, за случайностями стоит Лэнс?
– Да вряд ли, у него кишка тонка.
Джордан перебрал в памяти все, о чем они говорили с Яном. Но в последнее время и впрямь слишком много стало всяких неприятных случаев. Они уже начали беспокоить команду «Достойных».
В Аргентине случилась та история, с консервной жестянкой, у Лэнса. Две недели назад один из игроков «Достойных» упал весьма неудачно – оказались сломанными два ребра. Причина – лопнула подпруга. Пошли слухи, что она была подрезана. В Чикаго один из игроков при падении с лошади разбился насмерть. До недавнего времени Джордан все это списывал на случай. Теперь же не был уверен в этом. Ян Уэллс не склонен к преувеличениям. Если у него возникли подозрения, значит, что-то действительно не так.
– И никаких объяснений, версий?
– Готов поспорить, Джордан, что игрокам мстят. Только бы узнать, за что и кто.
– Эй, женщина, быстренько просыпайся, пора вставать!
Джордан спрыгнул с кровати и, схватив Слоун за щиколотки, потащил по простыне, к краю постели. Слоун заверещала – «Насилие, насилие!» и даже попыталась сопротивляться.
– Отпусти меня немедленно! Ты что, рехнулся?
– Я говорю тебе, вставай!
– Точно, рехнулся. То тащит женщину в постель, не желая подождать ни минуты, то, наоборот, выволакивает оттуда.
– Надо вставать, и немедленно. Не то лягу я, и сама понимаешь, чем это кончится, а у нас просто нет времени.
Слоун блаженно улыбалась.
– По-моему, это был бы замечательный вариант. – Она скосила глаза на Джордана, но тот уже шел к выходу. – Постой, постой, а ты слышал новость: Джордан Филлипс перестал заниматься сексом?!
Джордан слушал Слоун, прислонившись спиной к стене, нетерпеливо перебирая ногами.
– Сладость моя, я решительно рассею эти недостойные подозрения, но не раньше сегодняшнего вечера.
– Эта новость остановит земной шар, – с жаром воскликнула Слоун, воздев руки. – Этот день, когда…
– Слушай, – терпение Джордана явно лопнуло: он швырнул на кресло ее платье. – Немедленно поднимайся и марш одеваться, пока я не рассердился. У нас сегодня уйма дел.
– Человек, который не любит лошадей, никогда не станет серьезным игроком. – Джордан и его спутница шли вдоль стойл. Лошади поднимали головы, узнав хозяина, легонько ржали.
– Настоящий игрок в поло не мыслит своей жизни без лошадей, это у него в крови. Он может быть последней свиньей по отношению к жене, к любовнице, третировать своих братьев и сестер, забыть даже мать, – но к своей лошади, к лошадям вообще будет относиться как к божеству.
Слоун выслушала этот страстный монолог и спросила:
– И ты такой же?
– Да, и еще хуже, – ты меня плохо знаешь.
– Нет, ты не такой.
Они шли по коридору, разделявшему стойла, и Слоун на каждом шагу убеждалась, насколько трепетно относился Джордан к животным: ни одну лошадь не забыл либо нежно потрепать по шее, либо ласково погладить по крупу. «Он будет хорошим отцом», – промелькнуло в голове Слоун. Слоун едва успевала читать имена лошадей на металлических пластинках, прикрепленных к каждой дверце.
