Текст книги "Единственная"
Автор книги: Норма Бейшир
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
– И привычка к наркотическим снадобьям.
– Да, и это тоже, – вызывающе согласилась Слоун. – Я не могу без них жить… я не могу заснуть… По ночам меня мучают кошмары…
– И сейчас?
– Не могу остановиться!
– Слоун, ты можешь.
В ответ она лишь покачала головой:
– Нет, Джордан, в самом деле не могу.
Он посмотрел в лицо Слоун, – увы, она говорила искренне.
– Но должна суметь, Слоун, потому что я их тебе не верну!
Пить таблетки Слоун не прекратила. Удостоверившись, что мужа нет дома, она полезла в свой самый дальний тайник – на месте батареек в магнитофоне.
Слава Богу, Джордан его не обнаружил. А если догадается, что ж, придется часть спрятать еще похитрее.
«Он не понимает меня, – думала Слоун, пока разбиралась со своим хозяйством: одни пузырьки – туда, другие – сюда. – Не понимает и понять не сможет». Слоун посмотрела на желтую капсулку, лежавшую на ладони. Раньше хватало одной, теперь нужны две.
Две… «Теперь засну». Капсулки Слоун запила ликером из бутылки, стоявшей в шкафу. «Наконец спокойно засну…» И с этой мыслью Слоун закрыла глаза.
Когда Джордан вернулся, Слоун спала, громко посапывая. Слишком громко. Подойдя к кровати, он заметил на ковре что-то яркое. Желтая капсулка!..
– Черт побери, – прошептал он, – я-то думал, что обнаружил все.
Увидел и пустую бутылку из-под ликера – внутри не осталось ни капли.
– Опять таблетки… Сколько же она выпила на этот раз?!
И волна страха окатила его: вдруг Слоун не проснется?! Надо поскорей разбудить ее, разбудить!
Он стал трясти Слоун за плечи.
– Просыпайся, Слоун, вставай! Нужно встать, Слоун!
Она глубоко вздохнула, но глаз не открывала.
– Слоун, я не могу тебя оставить в покое! Проснись! Нам надо немножко пройтись!
Джордан поставил Слоун на пол, придерживая за талию, и повел в ванну – Слоун еле держалась на ногах, голова ее моталась из стороны в сторону, она что-то бормотала протестующе.
– Слоун, проснись… же…
– Дай мне поспать… немножко…
– Нет, нельзя! – орал Джордан. – Сколько ты выпила?
– Не помню. – Ноги у нее подгибались, она едва стояла.
– Сколько, Слоун? – твердил Джордан.
– Две, только две…
– Ты уверена?..
– По-моему…
– А ликера?..
– Немножко, чтобы запить…
Значит, две… Но Джордан не верил ей. Дотащив Слоун до ванны, он открыл кран с холодной водой и вместе со Слоун встал под ледяную струю. Тут, почувствовав резкий холод, Слоун закричала во весь голос:
– Я проснулась, Джордан, проснулась!
– Мне нужно знать правду! – Джордан старался перекричать шум воды.
– Вытащи меня, Джордан, закрой воду! Я в самом деле приняла только две таблетки!
– А остальное?
– Маленькую бутылочку ликера, ты его видел. Клянусь, я говорю правду!
Джордан облегченно вздохнул и выключил воду. «Слава Богу, тревога оказалась напрасной».
Но то была последняя капля.
– Слоун, давай серьезно поговорим.
Слоун еще лежала в постели, когда Джордан начал этот разговор.
– Я думала, что ты уже сказал все, что хотел.
– Не совсем.
– В чем еще дело?
– Дело в нас с тобой… Ты разве не заметила, что наши отношения заметно изменились с тех пор, как ты села на таблетки?
– Джордан, – перебила его жена, – я нашла единственный способ, как справиться со своим горем.
– Допустим… Но ты решила, как всегда, – бороться в одиночку, без меня.
– Как я могла обратиться к тебе? Женщина, которая не смогла родить тебе ребенка?..
– Слоун, ты же знаешь, что в этом мире мне дорога только ты. Не отрицаю, мне хочется иметь дом, где было бы много детей. Но если это невозможно, я смогу жить и без этого. У нас есть Тревис…
– К сожалению, этого мало.
– Для меня достаточно. Ты должна обратиться в медицинский центр.
– Не собираюсь я никуда обращаться!
– Слоун, ты сказала мне, что тебе необходимы таблетки, – без них ты не можешь прожить и дня, так? Значит, ты больна, – а лечиться отказываешься.
– Я в самом деле не могу их бросить, Джордан.
– Ты можешь!
– Пожалуйста, Джордан…
– Ты должна, Слоун, – твердо сказал Джордан, – ты должна бросить, чтобы спасти нашу семью.
Слоун еще не поняла, о чем говорил Джордан.
– Я очень люблю тебя, Слоун. Я тебя люблю так, как никого никогда не любил, но я не останусь здесь, видя, как ты ежедневно убиваешь себя.
– Джордан, я не могу… – простонала Слоун.
– В таком случае у меня нет выбора. Завтра утром я уезжаю в Калифорнию – один. Если передумаешь – найди меня. Я пошел собирать вещи.
Потрясенная, Слоун молча смотрела Джордану вслед: самые худшие ее опасения оправдывались.
Нью-Йорк, декабрь 1988
Поезд прибыл на Центральный вокзал ранним утром. Слоун подождала, пока из вагона выйдут все пассажиры, и сошла последней.
Все ее мысли там, с Джорданом, – неужели она потеряла его! В ушах звучали его слова: «Я не могу видеть, как ты убиваешь себя на моих глазах… я люблю тебя, но смириться с этим не могу… ты знаешь, где меня найти, если передумаешь…»
День вставал такой же серый и мрачный, как настроение Слоун. Шел снег, дул холодный, пронизывающий ветер, но Слоун не замечала ничего вокруг. Она закинула вещи на заднее сиденье такси и хлопнула дверцей. Застегнула зачем-то пуговицы на пальто. Села рядом с водителем.
– Куда едем? – спросил шофер.
– Что? – непонимающе спросила Слоун.
– Куда вам?
– Какая разница – все равно.
– Большая разница, леди. Мой мотор работает, – а вы денежки платите. Чем дольше будем стоять и чем дальше поедем, тем больше вам придется выложить.
Слоун пришла в себя.
– Отвезите меня на Восемьдесят восьмую улицу.
– Вы уверены, что вам надо именно туда? – переспросил шофер.
– Уверена, – ответила Слоун. «Больше мне некуда ехать теперь».
Слоун вошла в дом и почти физически ощутила его немую пустоту. Странно, раньше она не испытывала ничего похожего. А сколько раз приезжала сюда вот так, одна: Джордан с Тревисом оставались в Мунстоуне, а Эмма уходила по своим делам. Конечно, тогда она хоть и была одна, на самом деле – их трое. А побыть какое-то время одной даже хорошо.
Поставив сумки на пол, Слоун зажгла свет, решила перетащить вещи в спальню – их с Джорданом спальню. Села на кровать и нежно гладила шелковое одеяло. Совсем недавно они с Джорданом шаля еле добрели до кровати – с бутылкой «Боллингер Брют», прикончили ее прямо здесь, а потом Слоун принялась, как она тогда говорила, соблазнять Джордана. И преуспела – потому что Джордану очень хотелось, чтобы его соблазнили. А йотом они долго лежали рядом, не засыпая. Слоун боялась заснуть, так была счастлива, а то проснешься – и вдруг окажется, что все это лишь сон…
Слезы лились, и Слоун не вытирала их.
Да, она всегда думала, что Джордан когда-нибудь бросит ее ради другой молодой женщины – более красивой и привлекательной. Ну, скажем, вернется к Джилли… Но ей и в голову не могло прийти, что Джордан уйдет по ее вине!
Сняла черную широкополую шляпу, ее она специально надела в дорогу, чтобы не быть, как ей казалось, никем узнанной. Потом скинула туфли и улеглась одетая на кровать. Слоун знала, что надо делать теперь. Любым способом она должна покончить с таблетками. Это единственный способ доказать Джордану, что она в самом деле любит его, – только так она его вернет.
Не слишком ли поздно?
Карманные часы показывали пятнадцать минут второго. Надо спать, хотя Слоун знала, что не заснет. Прошло уже двадцать четыре часа, как она не принимает лекарств. Навалилась нестерпимая тяжесть, какое-то отупение. Стоит лишь проглотить пару пилюль из тех, что лежат в дорожной сумке, – и придет расслабление, придет желанный сон. Всего две красненькие пилюльки – и десять часов спокойного сна, – так просто!
Нет, она их не примет! Ни за что!
Поставлено на карту все, – никакие барбитурат и амфитамин не помогут ей, если она потеряет Джордана! И как бы ни было трудно, она должна, должна справиться с собой, хотя в этот миг ей казалось, что смерть, наверное, легче и проще, чем такие муки.
В полной темноте, уставившись в потолок, Слоун пыталась заснуть. Сердце колотилось быстро-быстро, выскакивало из груди. Отчего? Организму не хватает привычной дозы – или просто от бессонницы?
Слоун на короткое время забылась. Ей приснился странный сон. Она на игровом поле, идет игра. А она где-то обронила обручальное кольцо. Опустившись на коленки, она ползает по траве, ищет кольцо. Трава почему-то не зеленая, как обычно, а коричневая, жухлая и сухая. Небо тоже темное, предгрозовое, в просветах изредка проглядывает солнце. Невыносимо жарко. Конники скачут вокруг нее, страшно размахивая огромными клюшками. И почему-то смеются – злобным и каким-то пустым смехом. «Надо мной смеются», – догадалась наконец Слоун! Она ищет глазами Джордана, но его нет среди игроков…
Слоун проснулась – что значит этот сон? «Хорошо, что он кончился», вздохнула она с облегчением, хотя сердце все еще сильно билось. Слоун почему-то была уверена: в этом сне есть тайный смысл. Она потеряла обручальное кольцо – потеряла Джордана. Искала – и не нашла. Но почему смеялись «конники»? Знали, что он больше к ней не вернется? Слоун снова закрыла глаза: надо избавиться от этого страшного хоровода – мужчин и женщин, скачущих на лошадях и потешающихся над ее горем. «Это совсем не смешно!» – кричало все ее существо, и слезы лились градом.
Слоун повернулась на бок и положила руку на соседнюю подушку подушку Джордана – и замерла. Подвинулась ближе, коснулась щекой холодной поверхности подушки. Уловила слабый запах одеколона. Господи, куда бы она ни посмотрела, ни двинулась – везде следы Джордана! Слоун резко села в кровати. Взглянула на часы – половина пятого. Прошло еще три часа, а она по-прежнему не спит.
Слоун положила руку на грудь – сердце колотилось с той же частотой и шумом. Перевела взгляд на ночной столик – там, около маленького радиоприемника, на виду стояли три пузырька со знакомым лекарством. Она сама их туда положила, на всякий случай. Если понадобятся… если очень понадобятся… как сейчас…
Но тогда… тогда начнется все сначала, и она потеряет Джордана безвозвратно… «Ах, будь вы прокляты!» Слоун вскочила и в бешенстве швырнула пузырьки на пол. Брызнуло стекло. Таблетки рассыпались по полу. Слоун не стала подбирать – ни лекарств, ни осколков – уткнулась лицом в подушку.
Первые лучи солнца разогнали темноту – Слоун по-прежнему лежала без сна. Опухшие глаза ее были сухими – она столько плакала ночью, что слезы кончились. Казалось, жизнь ушла из каждой клеточки ее тела.
– Боже мой! – услышала Слоун громкий женский вскрик. На пороге стояла Эмма, почти с ужасом взирая на царивший в комнате кавардак.
Слоун встала, завернувшись в простыню. Подошла к Эмме.
– Что вы здесь делаете? – спросила неприязненно.
– Я… вернулась немножко раньше, – пролепетала Эмма. – Я приберусь здесь?..
– Уйдите прочь! – почти закричала Слоун.
– Что случилось? – со страхом спросила Эмма.
– У меня все нормально, черт возьми! – опять закричала Слоун. – Мне надо побыть немного одной, неужели в этом желании есть что-то странное?!
– Нет, нет, миссис Филлипс, конечно, нет, просто я подумала…
Слоун с невероятным трудом держала себя в руках.
– Эмма, мне необходимо какое-то время побыть одной, – повторила она, сжав зубы. – Тревис в Мунстоуне, его отец я говорю о мистере Филлипсе – уехал на время из страны. Мне бы хотелось, чтобы с сыном побыли вы.
– Если таково желание… – неуверенно начала Эмма.
– Да, мне бы очень хотелось. А сейчас… сейчас я хочу… очень хочу, чтобы вы поскорей ушли.
Эмма поняла, что с хозяйкой происходит что-то серьезное.
Эмма уехала в Мунстоун. Но перед отъездом позвонила, кому сочла нужным.
После бессонной ночи Слоун обессилела так, что не знала, сможет ли справиться с последующими испытаниями. От обращения в тот медицинский центр, о котором говорил ей Джордан, ее удерживала боязнь огласки. О личных проблемах известной писательницы Слоун Дрисколл не должен знать никто. Да и вообще… она постарается справиться с бедой сама.
Слоун прекрасно понимала, что риск достаточно велик: конечно, лучше преодолевать зависимость от наркотиков под руководством врача. Но это не для нее.
До сегодняшнего дня Слоун страдала больше психически, чем физически. Сегодня ночью она проснулась от сильных судорог. Утром не могла проглотить ни куска: сразу же началась рвота.
Она засомневалась: может быть, все же позвонить в центр, попросить о помощи? Но страх огласки крепко держал ее в плену. Все узнают… нет, она этого не допустит… Только сама!
Слоун приняла ванну и рано легла в постель. Три часа вертелась, пока наконец не задремала.
Сны снова были тревожными… Вот она на Центральном вокзале. В толпе видит Джордана. Он зовет ее, что-то кричит, но Слоун не понимает, бежит к нему, расталкивая всех. Добегает до места, где только что стоял Джордан, а того уже нет. Оглядывается, видит его уже в другом месте, опять он кричит ей что-то, опять она стремглав бросается к нему – и все повторяется снова.
Слоун проснулась в холодном поту.
Включила свет: руки мокрые, трясутся, дыхание частое, прерывистое. Накатил сильный приступ тошноты. Едва успела добежать до ванной комнаты – и стояла перед раковиной до тех пор, пока ее не вывернуло наизнанку. Во рту страшная горечь, слезы струятся по щекам… Нет, одной ей не справиться…
Слоун отключила телефон. По загоревшейся лампочке видела, что кто-то ей звонил. Уверенная, что не Джордан, телефон не включала – ей некому и нечего сказать.
Ослабевшая, осунувшаяся, Слоун потеряла счет времени, не различала ни дня, ни ночи. Включала все лампы в доме – страшно боялась темноты, и свет горел сутки напролет. О, когда-то она любила ночь. Ждала ее, чтобы остаться наедине с Джорданом.
Сейчас ее терзало одиночество. Ничего на свете, поняла Слоун, – не может быть хуже одиночества.
Тошнота и рвота наконец прекратились. И Слоун почувствовала однажды, как энергия постепенно возвращается к ней. Так медленно и незаметно, что сначала она решила, что ей это только кажется. Но нет, она действительно окрепла. «Это только начало, радоваться пока рано, – урезонивала она себя, – только начало».
Однажды утром Слоун проснулась с мыслью, что больше всего на свете ей хочется принять ванну. Влезла в теплую воду, добавила ароматного шампуня для пены, с доселе неиспытанным наслаждением стала мыться. Никогда раньше ей не приходило в голову, что у мыла такой приятный запах, а вода может так нежить тело.
Потом она помыла голову – и это было восхитительно. Волосы стали блестящими и шелковистыми, легли легкими волнами.
На следующий день Слоун решила, что наступило время приняться за еду – хотя первая мысль о пище и страшила ее. «Начнем с чего-нибудь легкого, – пара яиц и горячий тост – для начала хватит». Опасаясь неприятностей, ела медленно – Боже, какой изумительный вкус у яиц, как благоухал горячий хлеб!
На третий день Слоун рискнула выйти на террасу. Ей показалось, что даже сырой зимний воздух пахнет необычно – чистотой и свежестью. Никогда Слоун не нравилась зима. А сейчас – она ее восхищала! Все окружающее она воспринимала так свежо и остро. Это могло означать только одно – она выжила, выздоровела! Значит, есть надежда и на все остальное…
Днем она решила прослушать, что записал автоответчик. Три раза ей звонила Кейт, раз Адриена, – ничего от Джордана.
Это испортило настроение, хотя Слоун и не ждала от него звонка. Он ведь сказал, что звонить не будет, но надежда все же теплилась в глубине души. Надежда всегда умирает последней…
Каир, декабрь 1988
Джордан все думал: совершил он ошибку или – нет. Слишком жестоко повел себя со Слоун или все же правильно? Сотни раз задавал он себе эти вопросы в Мунстоуне.
Сейчас, пожалуй, он не стал бы действовать столь решительно. Но что сделано – то сделано. Интересно, когда Слоун покинула Мунстоун? На его звонок ответила Эмма. Слоун уже там не было. И Тревиса она не взяла с собой. Что все это могло означать?
Первая мысль Джордана: Слоун в Нью-Йорке. Несколько раз звонил ей на квартиру, но каждый раз ему отвечал автоответчик.
Что мог сказать автоответчику Джордан?
Где же Слоун? Джордан звонил Кейт: она ничего не слышала о подруге со Дня благодарения. Только подтвердила опасения Джордана: прежде со Слоун ничего подобного не случалось.
– И сколько ты намерен здесь прожить? – поинтересовался Ян.
– Не знаю пока.
Они сидели в небольшом кафе, рядом с отелем, – здесь не подавали алкогольных напитков (страна ислама!), и друзья довольствовались кофе.
– Не знаю, что произошло между вами, но чувствую что-то серьезное, правда? – решился на откровенность Ян. – Ты ведь даже играть стал плохо.
– Да, – согласился Джордан, – положение у нас сложное, но это не то, что ты думаешь… Слоун… может стать наркоманкой, – у нее зависимость от таблеток.
Ян был поражен.
– Давно начала?
– После того, как потеряла ребенка. – Джордан попросил принести еще кофе. – Она так болезненно переживала смерть ребенка…
– Да, я помню.
– Доктор Хаксли долго не хотел отпускать ее из больницы, но я настоял. Теперь вижу – зря. Он советовал обратиться к психиатру…
– Ты этого не сделал.
– Да, не сделал. Мне казалось, что чем скорей Слоун окажется дома, тем скорей забудет свое горе. Она ведь лежала рядом с родильным отделением, слышала, как плачут малыши.
Официант принес еще кофе. Джордан отпил глоток.
– Она расстроила себе сон, врачи выписали снотворное. Барбитурат. С давних пор у нее сохранился и амфитамин. Слоун стала жить так: чтобы заснуть, принимала барбитурат, а потом, чтобы прийти в норму – амфитамин. И так изо дня в день. Когда таблетки кончались, ехала в Нью-Йорк: ты знаешь, за деньги там можно найти врача, который выпишет тебе, что угодно. А когда не могла поехать в Нью-Йорк, обращалась к Лэнсу.
Ян от удивления поднял брови.
– К Лэнсу?
– Увы, мой бывший лучший друг снабжал мою жену этой гадостью. Как тебе такая дружба?
– Значит, ты и Слоун расстались?
– Так больше не могло продолжаться, – грустно продолжал Джордан. – Слоун стала словно чужая. Постоянно настроение у нее отвратительное, не хочет никого видеть, и меня в первую очередь. Я понял, что должен на что-то решиться.
– На что же?
– Я сказал прямо: не могу жить с тобой, зная, что ты ежедневно убиваешь себя. Сказал, что ухожу и вернусь, когда она победит свою кошмарную привычку.
– И ты считаешь, что поступил мудро? Многим пришлось пройти через ад, который проходит Слоун. Это нелегко. Ей было бы легче с тобой. Сама она ни в какой реабилитационный центр не обратится. Если ты любишь свою жену…
– Конечно, люблю!
– …Поезжай домой, Джорди! Скажи Хильеру, чтобы он заменил тебя на время. Убеди его…
– А если не отпустит?
– Тогда пошли его к черту!
Джордан впервые улыбнулся:
– Я и сам собирался это сделать.
Джордан позвонил Хильеру на следующее утро. Хильер хотел выяснить все подробности по телефону, но Джордан не стал его посвящать в свои дела. Хильер позвал Джордана к себе. Тон, каким было сделано это приглашение, не оставлял сомнений: он услышит от босса о своем увольнении из команды.
«Может, оно и к лучшему», – подумал Джордан, кладя трубку. Ему никогда не нравилось работать у Хильера, хотя играл он в «Достойных» вроде по собственному желанию. Но если события повернулись так, как они повернулись, он уйдет без всякого сожаления.
Во второй половине дня Джордан пришел к Хильерам. Его встретила Надин, – Джордан поразился происшедшей в ней перемене. Казалось, она постарела лет на десять. Лицо бледное, осунувшееся.
– Я сейчас уйду, не стану вам мешать, – приветливо сказала Надин. – Гевин в спальне, разговаривает по телефону: дела, как всегда, дела. Подождите его немножко.
– Спасибо, Надин.
Надин грустно улыбнулась.
– Хотела бы предложить вам что-нибудь выпить, но содержимое нашего бара, к сожалению, непривлекательно.
– Спасибо, не беспокойтесь. – Помолчали, потом Джордан спросил: – Вы хорошо себя чувствуете, Надин?
Надин ответила не сразу.
– Скоро почувствую себя совсем хорошо, надеюсь, во всяком случае, – произнесла она загадочную фразу.
Джордан не стал уточнять, что, собственно, она хотела этим сказать. А Надин, видя, что Джордан не проявляет к ней больше интереса, вышла из комнаты.
– Меня не волнует, как ты это сделаешь, черт возьми! – услышал Джордан голос Хильера, который доносился из полуоткрытой двери спальни. – Я хочу быть абсолютно уверенным, что дело будет сделано! Да, мне это так же не нравится, как и тебе. Но другого выхода нет. Нет! И ты сделаешь, как я сказал.
Хильер говорил громко и сердито, почти кричал:
– Иди к черту со своими извинениями, дай результат! Мне нужны деньги – и как можно скорее!
Джордан насторожился.
Берлин, август 1989
Самолет приземлился. Слоун закрыла глаза и глубоко вздохнула – скоро ей предстоит встреча с Джорданом. Какими глазами он посмотрит на нее: семь месяцев прошло – целая жизнь.
«В любом случае это начало чего-то нового… Не слишком ли поздно для меня и Джордана?» – думала Слоун.
Что она скажет ему? Сколько раз Слоун твердила слова, сказанные Джорданом на прощание: «Я люблю тебя, но не могу примириться с тем, что ты делаешь. Ты знаешь, как меня найти, если потребуется моя помощь…»
«Джордан, – молила она в душе, – вернись ко мне, я буду прежней! Если ты этого хочешь!»
Джордан спешился, передал свою лошадь конюху и устало опустился в первый попавшийся шезлонг за игровой чертой поля. Медленными глотками пил холодную воду, наслаждаясь отдыхом.
Да, игра идет неважно… Один гол он забил приличный, но в целом… Да как он может сейчас полностью отдаваться игре! Он непрерывно думает о Слоун, с тех пор как она исчезла из Мунстоуна.
Бросить ее в таком положении – жестоко, теперь Джордан знал это наверняка. Он пытался исправить свою ошибку: искал Слоун, где только можно, – никто не знал, где она. Эмма, даже если и знает, не скажет.
Сидя в такси, Слоун старалась подготовить себя к предстоящей встрече. «Все должно быть хорошо, потому что теперь я живу без таблеток. Я покончила с этим, не вернусь к ним никогда…» Этот текст Слоун повторяла все семь месяцев их разлуки. Сначала две недели – самый ужасные в ее жизни – нью-йоркского одиночества, – потом в реабилитационном центре в Калифорнии, куда все же обратилась.
«Больше ждать нельзя…» – думал Макс. К берлинскому матчу он готовился так рьяно не только потому, что это был чемпионат Мировой федереции поло. Главное – он там расквитается с Джорданом.
Руки у Лэнса тряслись так сильно, что он с трудом удерживал стакан.
Теперь он понимал, что зашел слишком далеко. Что толку в оправданиях: сначала он принимал наркотики, после своего личного краха только «колеса» помогли ему как-то продержаться. Благодаря им жизнь казалась не столь страшной и мерзкой. Они помогали – сначала. А теперь полностью подчинили Лэнса. Он не мог уже управлять собой. А тут еще Хильер… Правда, Лэнс участвует даже в таких престижных соревнованиях, как берлинские. Непонятно, черт возьми, как Хильер держит его в команде – после всего, что произошло! Бессмыслица какая-то.
Лэнс налил себе вина, поднял бокал: «За тебя, отец, – то-то радуешься, старина, на каком бы свете ты ни был!»
Слоун ехала в Майнфельд-парк: там всегда тренировались игроки в поло. Долго не выходила из машины, собираясь с духом. Наконец пошла к полю, – все, как обычно. Не изменился ли Джордан? Сама-то она здорово изменилась. Слава Богу, говорят, к лучшему. Она вздрогнула – прямо напротив нее, на поле, появился Джордан. Она узнала его даже в шлеме, закрывающем лицо!
Слоун все шла вперед. Джордан спешился, снял шлем и тоже пошел – навстречу Слоун.
– Не знаю, захочешь ли ты видеть меня… – начала она.
Джордан подхватил ее на руки.
– Видеть?! Да я разыскивал тебя почти целый век! Где тебя черти носили?!
– Я была в Калифорнии, в реабилитационном центре. А потом… одна. Так ты искал меня?
– Еще бы! Но… Никто не знал, где ты, – ни Кейт, ни Адриена, ни Эмма, ни даже Тревис.
– Так надо было.
– С этим, значит, покончено?
Слоун кивнула.
– Расскажи, пожалуйста, как ты меня искал.
– Я даже нанял частного детектива. Думал, с тобой что-то случилось. Я понял свою ошибку, я не должен был оставлять тебя. Прости, Слоун…
Слоун в ответ поцеловала его.
– Еще ничего не потеряно, да, любовь моя! – Джордан ласково ерошил волосы Слоун. – Я ведь так не хотел уходить, но видеть, как ты губишь себя, было еще мучительней.
– Джордан, я очень тебя люблю! Я умру, если потеряю тебя.
– Я же сказал: ничего не потеряно! Все дурное позади… а что ты скажешь, если мы пойдем в отель и продолжим нашу беседу в моем номере?!
Ян был в полном замешательстве.
На его глазах творится нечто абсурдное. Он знал Хильера с давних пор, дольше, чем хотелось бы. Хильер относится к числу людей, для которых успех – все. Участие команды в чемпионате Мировой федерации равносильно борьбе за «Тройную Корону» – приз самых престижных в мире скачек. И поставить Лэнса играть в финале?.. Полная загадка.
А Макс Кенион в английской команде, которая должна встретиться с американцами в финале… Что задумал этот Кенион? Ян ему никогда не доверял… а тут еще все говорят о его угрозах…
– Дорогая, ты наконец вернулась… – нежно и устало шептал Джордан после упоительного действа любви.
– Я не могла не вернуться, Джордан, к тебе…
– Слоун! Я ведь не хотел уходить. Веришь?
– Мне трудно было… Но самое трудное, признаюсь, не верить тебе. Когда я находилась в клинике, почему-то часто думала, что ты ушел от меня к Джилли.
Джордан изумился.
– К Джилли? – переспросил он.
– Ну да… Теперь, когда она покинула мужа…
– Слоун, пойми ты наконец: меня совершенно не интересуют отношения Макса и Джилли. А связь с Джилли – это мое прошлое, которое давно сгинуло.
– Но она любит тебя до сих пор.
– Это ее личная проблема.
– Но ты ведь не говоришь мне, что ничего не чувствуешь к ней?
Джордан подумал, прежде чем ответить.
– Знаешь, единственное, что я чувствую по отношению к Джилли, – некую вину. И думаю, я всегда ощущал себя виноватым… Она странная женщина.
– Ты уверен, что не любишь ее сейчас?
– Оглядываюсь назад и вижу – я никогда не любил ее. Это всего лишь увлечение.
– Но меня-то ты любишь?
– Конечно, дорогая.
Слоун просияла.
– И ты уверен, что любишь именно меня, а не нас обеих?
Джордан сделал вид, что не понял намека. Приблизил свое лицо к лицу Слоун – близко-близко и нежно поцеловал.
– Нет, не вижу больше никого, только одна-единственная женщина.
– Джордан! – Слоун отстранилась. – Тебе надо побриться.
– Потом, сейчас я занят.
– М-м-м, – протянула Слоун. – Я бы предпочла…
Но Джордан уже обнимал и целовал ее так страстно, а Слоун так трепетала от его ласк и прикосновений, изгибалась, стонала и вскрикивала… и притягивала его к себе все крепче. О, как она любила его! Как ей хорошо с ним!
– С возвращением, – прошептал Джордан на ухо своей любимой.
Для Джордана этот день станет великим. Слоун уверила себя: так и будет.
Она сидела на своем любимом месте – неподалеку от боковой линии. Но ей пришлось изменить старой привычке: на матч прилетели Карло с Габи, их Слоун не видела уже целую вечность, и они уговорили ее сесть вместе по центру. «Ничего страшного, что я буду дальше обычного от Джордана, – уговаривала себя Слоун, – зато потом мы будем совсем… близко».
«Трибуны заполнены до отказа. Джордан здорово волнуется», – подумала Слоун.
– Никогда не видела Джордана в такой прекрасной форме, – заметила Габи, наблюдая за игрой. – Если он и дальше будет держаться так же, наверняка войдет в этом году в десятку лучших.
– О чем ты говоришь, – засмеялась Слоун. – Он уже давно в десятке!
– Тебя не проведешь, – засмеялась, в свою очередь, Габи.
– Еще чего!
А потом случилось то, чего не ждал никто. Три лошади неожиданно столкнулись и упали. Два игрока тут же вскочили на ноги, повреждений у них, похоже, не было, но третий лежал неподвижно.
Люди с трибун хлынули на поле. Мчалась машина «скорой помощи».
– Боже мой! – крикнула Слоун, вскочив с места и пытаясь получше разглядеть, что же происходит на поле. Стоящие впереди люди мешали. Что говорил диктор, Слоун не понимала: она не знала немецкого. В голове билась одна-единственная мысль: «Этого не может быть. Только не сегодня». Габи пыталась ее удержать, но Слоун ринулась вниз…
– Мне давно надо было расквитаться с тобой, ублюдок! – Джордан свалил Лэнса на пол в конюшне, схватил его за горло и принялся душить – вне себя от ярости. – Сразу, как только узнал, что ты поставляешь моей жене наркотики!
– Она сама меня об этом просила, – пытался оправдаться Лэнс. – Ей было трудно…
– Но ты едва не отправил ее на тот свет, скотина!
– Джордан, не надо! – раздался женский крик.
В дверях стояла Слоун.
– Джордан, отпусти его!
– Уйди отсюда немедленно, Слоун!
– Но ведь ты убьешь его!
– Черт побери! Говорю же, раньше надо было…
Лэнс не сопротивлялся – лицо его посинело. Слоун попыталась оттащить Джордана, но тот оттолкнул ее, да так, что она упала. Поднявшись, Слоун снова стала тащить Джордана к себе.
– Оставь его, Джордан! На помощь!
Слоун оглянулась. На пороге возник Ян Уэллс. Он подскочил к Джордану.
– Успокойся, – положил ему руку на плечо.
– Не лез бы ты не в свое дело! – Голос Джордана звучал с прежней яростью.
– Я сказал тебе – успокойся!
– Этот сукин сын чуть меня не убил!
– Это не его вина, Джордан!
Лэнсу помогли подняться.
– А чья же еще? – зло пробурчал Джордан. Он был неузнаваем – потное лицо, волосы слиплись на лбу.
– Не Лэнс виноват, – повторил Ян. – Лэнс такой же заложник, как все мы… Джордан, я знаю преступника. Это Хильер!
Часом позже у любителей поло и «конников» только и разговоров было что о сногсшибательном известии: Гевина Хильера отвели в полицейское управление.
– Надо раздобыть вечерние газеты, – сказал Эрик Лангонь.
– Да и так уже все ясно, – отозвалась Дасти.
– А я еще не совсем поняла, что все же произошло, что сделал Хильер? – спрашивала Слоун мужа.
– Видишь ли, его стальная компания попала в полосу серьезных финансовых проблем. Под угрозой оказалось все его состояние. Он попытался скрыть это, особенно от маклеров и акционеров, наделал уйму долгов. А отдавать нечем.
– Но почему он хотел убить тебя?..
– Не меня – Лэнса. Именно Лэнса должны были убрать сегодня.
Но Слоун все равно недоумевала.
– Он ведь знал, что Лэнс путался с его женой, знал и не выгнал раньше…
– Не мог, точнее хотел, но не мог. Хильер – бизнесмен. Его доброе имя немало значит в деловом мире. Выгнать Лэнса означало расписаться в правдивости сплетен. А Хильер не хотел быть посмешищем – ни в глазах общества, ни у кредиторов.
Слоун что-то начинала понимать.
– Ну, а как же Лэнс, или точней ликвидация Лэнса могли помочь Хильеру разрешить финансовые проблемы?
– Не знаю, насколько верно мое предположение, но думаю, я прав… Он уже многое продал из своего имущества: дома, скаковых лошадей, часть коллекций. Но этого не хватало. Тогда пошли в ход страховки. Его высокопородные лошади были застрахованы…
