Текст книги "Я обязательно вернусь. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Нора Ольвич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Глава 9

Казалось, что время остановилось, а весь островок окутало напряжённое ожидание. Жители с трепетом собирались на молитву, вспоминая всех святых и особенно пресвятую деву Марию – защитницу страждущих. Неизменный ритуал единения с небесами возрождал надежды и дарил уверенность, что пресвятая дева никогда не оставит просящих в беде.

Постаревший в одночасье сеньор Рикардо молился в часовне. Небритый и уставший он потерял уже все надежды и просто просил Господа нашего, чтобы жена его не мучилась и отошла спокойно в мир иной:

– Сеньора Адория, посмотрите на меня, – я звала её и звала, то повышая, то снижая от напряжения голос. Несчастная женщина приоткрыла глаза.

– Спасите, ваша светлость, ребёнка, пусть будет с отцом, – одинокая слеза скатилась по щеке.

– Адория, нет! Слушайте, мы сейчас усыпим вас и достанем ребёнка. Я всё это вам рассказывала много раз. Главное, когда проснётесь, будет больно, не впадайте в панику, – я говорила спокойно и уверенно.

– Не делайте резких движений, когда проснётесь, помните только об этом.

* * *

Оставшиеся до родов сеньоры Адории полтора месяца мы старались. Очень! Диета и подвижный образ жизни. Я очень внимательно следила за количеством потребляемой ею жидкости. Проверяла мочу и считала сделанные шаги по уходящей вдаль тропинке за день, приводя её своим поведением в шок.

Конечно, анализы было сделать невозможно. Но мы добились, что моча стала прозрачная как слеза светлого цвета, ушли отёки. Исключив из питания практически соль и пряности, примерно рассчитывали меню на неделю.

Старались пополнить необходимый баланс белка и жиров, витаминов и клетчатки и как можно дольше совершать пешие прогулки. Сеньора всё исполняла беспрекословно, понимая, чем рискует. Женщине было тридцать два года, для двадцать первого века пустяк, рожай сколько хочешь.

В шестнадцатом веке это был уже возраст!

– Ерунда, – скажите вы, никогда не носившие корсетов. Сеньора Адория с шести лет, всю свою осознанную жизнь носила эти орудия пыток, сдавливая себе все органы и нарушая кровообращение, неправильно питаясь и мало двигаясь.

В этот период пуританства и высокой степени религиозности дамам запрещалось подчёркивать очертания своей фигуры. Тонкие пластины метала облачённые в шелка и бархат – носили многие женщины этого времени, а затем большой процент из них не могли разрешиться от бремени и умирали в мучениях.

В деревне была неплохая травница-синьора лет пятидесяти, достаточно просвещённая на мой взгляд. Как она оказалась в таком месте, не знаю.

Может, не хотела сгореть на костре как ведьма, может, пошла за большой любовью в отдалённый рыбацкий посёлок. Неважно, у всех свои тайны. Муж у неё был простой рыбак. Хороший и работящий, любящий свою семью.

Я познакомилась с её ассортиментом лечебных снадобий. Хотелось понять, какими знаниями она владеет. Когда же я заговорила с ней об операции, что возможно это будет единственный выход для сеньоры Адории, то синьора Велия неуверенно подтвердила, что такие вещи имеют место быть.

В Венеции делали такие операции, усыпляя женщину опиатом, главное – правильно рассчитать дозу снотворного.

Этого было недостаточно! Я не могла спать и ждать неизвестности, вверяя себя Господу, и говорить, что всё в его руках. Это от бессилия и только. Как я уже говорила:

– Создатель, дал мне ум! Одно дело слухи, другое реальные действия.

Я глубоко верующий человек и, конечно же, просила помощи и заступничества, но понимала, что на земле мои руки и знания являются орудием создателя.

Узнав, что в пригороде есть госпиталь для среднего и обедневшего класса горожан под патронажем монастыря св. Франциска я отправилась к его руководству.

Долгие разговоры о родовспоможении, наводящие вопросы. Молитвы и непонятные ответы. В конце концов, хорошие пожертвования! И вот, я уже владею информацией об одном случае. Операция была! Ребёнок выжил, роженица же скончалась через несколько дней. Мне стоило больших трудов уговорить мать настоятельницу дать разрешение на беседу с той, которая проводила эту операцию.

– Она удалилась от мира, замаливает грехи, никак простить себе не может. Говорит, что допустила ошибку.

– Моя благодарность будет безгранична, умоляю; родственница в положении. Она перенесла долгое путешествие морем. Они беженцы с мужем из Франции.

– Хорошо, – настороженный взгляд настоятельницы. Уже не молодой женщины, которая все силы отдавала развитию госпиталя.

Не буду утомлять подробностями, но в конце всех переговоров выяснилось, что когда монахини, в том случае, достали ребёнка, то они не знали, что делать с маткой. И зашили просто живот, решив, что матка срастётся сама, если ткани живота плотно затянуть.

В результате долгих уговоров, обещаний и финансовых вложений в бюджет госпиталя, сестра Анна, была с нами на острове, и жила вот уже как полмесяца на вилле, наблюдая за будущей мамочкой.

* * *

Синьора Велия разводила кур, народившиеся в этом году молодые петушки не давали покоя соседям и всем в округе. Раздумывая над дозой опиата для Адории, я следила как, они гурьбой брали приступом ограду чужого огорода. Ненасытное племя.

Решение пришло мгновенно: опытным путём рассчитать дозу снотворного. Взвешивали пернатого, давали ему опиат, затем слушали сердцебиение птицы и ждали, когда она уснёт, а позже придёт в себя. При большой дозе опиата петушок не проснулся вовсе.

Бесчеловечно? Возможно. А как бы поступили вы?

В конце концов, методом проб и ошибок примерно поняли, сколько миллиграмм нужно порошка для жирной курицы весом, если на наши современные, то на один килограмм восемьсот грамм.

Привезли с города большие весы, купив их у мясника с набором гирь. Хорошо вычистили и отмыли, установили их в одном из домиков, что стоял недалеко от виллы. Взвешивали сеньору Адорию один раз в шесть дней, следили за прибавкой в весе и каждый раз рассчитывали дозу.

Мы должны были быть готовы в любой момент, нельзя было ошибиться. Затем я испробовала снотворное на себе, также взвесившись и рассчитав дозу для себя примерно на час сна. Уснула, мне сделали порез на ноге, затем зашили. Я не чувствовала боли. Сестра Анна была в шоке от моих экспериментов. Мне кажется, при общении со мной она никогда не выпускала из рук чёток с освящённым католическим крестом.

И всё же она, как никто, понимала цену врачебной ошибки.

Я была уверена, что местные жители говорят о наших опытах. По вечерам, в кругу семьи. При этом они готовили и принимали свой нехитрый ужин. Я однозначно для них была ведьмой, которая отдавала в жертву дьяволу животных. Я это чувствовала по шепоткам и по их осторожным взглядам. Они крестились, когда отходили от меня.

Во избежание лишних разговоров в городе, мы запретили выезд кому бы то ни было за границу нашей акватории.

Это был приказ. Охрана не отходила от меня.

Пустующий домик возле виллы, он был единственный такой – несколько комнат и одно большое окно. Может, поэтому его никто не занял. Внутри его весь вычистили, стены побелили густой известью, заменили полы. Установили посреди большой комнаты тяжёлый, деревянный стол. Вбили в стены подсвечники, если придётся оперировать ночью.

Мы с месье Ивонн сделала из серебра медицинские инструменты. Сестра Анна показала зарисовки, по ним я зачертила эскизы. Несколько видов скальпелей, пинцетов и зажимов. Только один их вид внушал мне мысли, что я не справлюсь. Я гнала их прочь, считая, что не имею права быть такой слабой.

Все наши с сестрой Анной и синьорой Велией манипуляции в день операции я проигрывала в голове несколько раз. Затем мы распределили обязанности. Свои действия по несколько раз в день тренировали на сшитой из ткани кукле.

Также мы провели подобную операцию, вмешавшись в вполне нормальную беременность местной сучки, которая приносила щенков исправно каждый год. Затем выхаживали её и пятерых щенят, откармливая их козьим молоком; все остались живы. У меня уже не было сомнений, обритый живот и сросшийся шов всеобщей любимицы стал основанием верить, что мы на правильном пути.

После проведённых хирургических вмешательств над собакой я усовершенствовала, инструменты и сделала недостающие. О стерильности не нужно было и говорить. Приготовили раствор для того, чтобы остановить кровь при разрезе кожи и плоти на животе. Важные моменты и нюансы их нельзя было упустить.

Роды начались ранним утром, лёгкие схватки стали беспокоить сеньору, и она позвала мужа в свою спальню. Сестра Анна была в этот момент на сиделках. Затем подтянулись все остальные. Наблюдение и тревога. Казалось, даже лёгкие схватки вытягивают все силы из роженицы. Поймала хмурый взгляд монахини.

Что-то шло не так! Решили перейти в приготовленный дом, это заняло определённое время. Отошли воды, и потом всё замерло.

Просто тишина. Не считая слабых стонов Адории.

– Начинается жар.

Эти слова монахини были катализатором для начала действий.

Я ничего не знала о том, может ли подняться температура во время схваток. Понимала, что главные изменения во всём организме роженицы стартуют незадолго до родов, ведь женщине предстоит пережить ответственный и очень энергозатратный период.

Удалили всех мужчин из комнат домика.

Когда же я увидела, что начались кровяные выделения; поймав в который раз встревоженный взгляд монастырской сестры, поняла, что нужно действовать. Адория была как будто в забытье. Звала её и звала, я должна вселить в неё надежду.

Ребёнок шевелился, он был жив. Просто его надо извлечь. Но это и было самым сложным.

* * *

Точно рассчитанной дозой опиата мы усыпили женщину, привязали её к столу. Мадам Жанна держала сеньору за руку, проверяя наличие пульса.

Она во всём полагалась на меня. Но как же не уверены были её движения. Страх в глазах преследовал меня.

Живот покрыли стерильными салфетками, сложенными в несколько раз. Оставив только место предстоящего разреза свободным. Участок кожи обработали спиртом. Вся комната была стерильна на несколько раз. Наши волосы убраны и покрыты чистейшими косынками, на лицах маски, сшитые самостоятельно.

Сколько раз, я была в операционной на практике в своё время знала – это одна из главных составляющих успеха. А он нам был просто необходим! Мы работали голыми руками, перчаток не было. Срезали все ногти под корень заранее. Мыли руки мылом выше локтей, сушили, затем обработали чистейшим самогоном. Специально отшитые стерильные халаты одели заранее.

Перекрестилась, Господи не оставь нас! Договорились, что сестра Анна сделает разрез внизу живота. Я объясняла ей, что чем меньше шов, тем легче пройдёт восстановление роженицы.

Кровь!

Сделав над собой неимоверное усилие, справилась с волнением и дрожью в руках. Велия зажимом с марлевым тампоном остановила кровотечение. Все движения были отработаны на тренировках. Я же сразу обработала разрез специальным раствором.

Мне пришлось перенести такую операцию в той жизни, на практике дежурить в госпитале и присутствовать на операциях молодой студенткой и не раз. Всё остальное видела только в интернете, и, конечно, строение женских детородных органов мы знали от и до. С интернетом это знали даже наши дети.

Мы стояли с сестрой Анной напротив друг друга, рядом Велия. Я была морально готова и тверда духом. Адория и ребёнок должны жить! Была просто уверена, что мы делаем всё правильно.

Сестра Анна раздвинула разрезанную плоть живота, держа края и не давая им сойтись. Стерильной салфеткой я пропитала остатки крови. Она не должна была попасть в орган. Стала прощупывать матку, пытаясь определить, где головка у ребёнка.

Есть.

Внизу, как положено. Потянула пальцами стенку матки, как бы в щипке, на себя, помня, что это, по сути, мускулистый мешок для ребёнка, так говорил мой гинеколог. Сделала небольшой прокол, затем разрез. Я боялась задеть ребёнка скальпелем, тихонько увеличила разрез, также раздвигая его осторожно рукам.

Крови было немного. Мы очень боялись кровотечения. Не знали, какое давление у женщины, какая температура, всё это было рассчитано на глаз. Единственно, что только Жанна говорила, сколько времени прошло с момента, как усыпили Адорию, сколько примерно осталось до её пробуждения. И как ведёт себя пульс. До этого мы мерили его в спокойном состоянии у женщины, отмеряя время по песочным часам. Сейчас просто сравнивали показания.

Теперь уже Велия разводила в стороны стенки брюшной полости. Сестра Анна аккуратно просунула руку в расширенный надрез на матке, прислоняя её тыльную сторону к задней стенке органа, и нащупала головку ребёнка, затем плечики, осторожно потянула их, как бы направляя в другой выход, который проделали мы. А не тот, что предназначался природой. Этого хватило.

Монахиня осторожно вытягивала ладонь из разреза, а вслед стала появляться головка ребёночка с чёрными мокрыми волосиками. Уверенными движениями сестра Анна потянула за плечики. Малыш просто тянулся к жизни и следовал за руками женщины. Я приняла ребёнка, за пуповиной мы потянули и плаценту. Такое чувство, что она не давала выйти ребёнку, перегородив проход для естественных родов. Засунув пальчики в матку, сестра Анна аккуратно провела обследование, ничего и никого, чисто. Мальчик был один.

Подоспевшая Жанна взяла дитя на руки. За спиной раздался громкий крик новорождённого.

Соединив разрезанные края матки и скрепив их стерильными серебряными скобами, я стала шить, ниткой которую сделала из тончайших волокон, что являлись основой ткани в кишечнике новорождённого телёнка.

Она была стерильная, крепкая и само рассасывающаяся. Стежок, с захватом верхнего и нижнего края среза, крепкий узел. Монахиня срезала нить. Новый стежок, узел, срез и так много раз. Готово! Всё расправила, сняла скобы, проверила, ничего лишнего.

Время!

Сестра Анна стала зашивать брюшную полость, так же как я матку, вначале закрепив скобами плоть, затем само рассасывающаяся нити, затем закрепила в шести местах шелковой ниткой, каждый раз завязывая узелок и хорошо всё проверяя на много раз. Синьора Велия занималась ребёнком.

Игла, нити из волокон, и тоненькая нить из шёлка, зажимы, они были готовы, заранее хранясь в специальном растворе. Пот бежал у меня по спине от напряжения.

Я была уверена, что скоро начнётся откат, будут трястись руки и перехватывать дыхание. Надо поговорить с кем-то, спокойно и уверенно, это поможет. Ведь мы всё сделали правильно, без суеты. Матку зашила идеально, врач в операционной был бы доволен, плаценту удалили, околоплодный пузырь убрали.

Мальчишка кричал в соседней комнате.

Весь остров уже знал о рождении маленького виконта.

Время шло, сеньора Адория должна была вот, вот проснуться. Мы не отвязывали её, ждали.

Раздался стон.

– Пульс участился, – сказала Жанна.

– Милая терпи, ты стала мамой, – женщина приоткрыла мутные от дурмана глаза. Синьора Велия внесла ребёнка. Сестра Анна беззвучно читала молитву. Я понимала, что роженица ещё в наркотическом опьянении, и всё же:

– К груди прикладывать не будем, опиат очень вреден для малыша.

Но взяв на руки мальчика, я прижала его к щеке Адории. Им нужен был этот контакт.

– Познакомься с маленьким виконтом, смотри какой крепкий малыш. А вон и папа в окно заглядывает. Пока он будет разглядывать сыночка через окно хорошо?

У Адории безостановочно текли слёзы.

Не плачь, скоро будет очень больно, но это только первые сутки, мы все будем рядом. Мы поможем тебе.

– Малыша унесём в другую комнату, мы его покормили, и он будет спать.

Я говорила больше для себя, прося мысленно всех святых о помощи.

– Кормим мы его козьим молочком, развели с водой, прокипятили и остудили. Молочко у козы жирное и пока ещё тяжёлое для нашего сыночка. Адория, я скажу тебе удивительную вещь, но через три года ты сможешь заново подарить мужу дитя.

Она смотрела на меня удивлёнными глазами. Ага понимает и осмысливает происходящее. Это хорошо. А я говорила и говорила, успокаивая этим больше себя, чем подругу.

– Нас ждут непростые первые часы и дни после операции, опиат будем давать, тебе чуток, так как он очень вреден. Поднимется температура, это естественно. Будешь пить мой настой, что я давала кузнецу, помнишь, когда он болел. Я не буду тебя отвязывать от стола. Ты можешь навредить себе. Шов на животе зашит и на нём лежит чистая, стерильная салфетка. Её не надо трогать несколько часов. Сейчас мы тебя укроем.

Мы укрыли женщину одеялом, она вроде стала засыпать. Я попросила всех, пойти в комнату, что находилась рядом. И взять несколько часов для отдыха. Всем нужен был сон, чтобы сменить потом меня и сестру Анну.

Потянулись часы дежурства. Адория приходила в себя, стонала. Просила пить. Я смачивала ей губы, капала несколько капель в рот, постоянно в этот период разговаривая с ней. Говорила, что мальчик кушал второй раз, у него всё хорошо. Донн Рикардо приходил и не раз, но мы его пока не пускаем. У нас всё стерильно, а вот через сутки папа прижмёт к сердцу своего малыша.

Сестра Анна оказалась очень выдержанной, спокойной и дельной сиделкой. Под нашим надзором был в том числе и малыш в соседней комнате, мирно спящий в люльке.

Как только Адория давала понять, что нет сил, терпеть боль, сестра Анна готовила для неё рассчитанную дозу обезболивающего средства и вытяжку из серо-зелёной субстанции в большом количестве выращенной на кожуре портящихся лимонов. Они хранились у нас в тёмных и влажных подвалах. На эту вытяжку была вся надежда.

И так до позднего вечера, через каждые три часа.

Затем в полночь принесли первый тёплый бульон.

Настал момент, когда можно освободить нашу пациентку от операционного стола. Она, наконец, снова находилась в состоянии бодрствования, и я, уверенно просила её соблюдать особую осторожность, избегая резких движений. Нам было ясно, что продолжительное время, проведённое в состоянии полного покоя, сильно истощило её как морально, так и физически.

– Всё тело затекло, – шептали её губы.

– Ш-ш сейчас я осмотрю рану, это немного болезненная процедура, но будет больше внутреннего страха. А ты не должна бояться. Всё самое страшное позади. Каждая минута и час приближают тебя к выздоровлению.

Итак, вновь обработка шва, а после накладываем стерильную повязку, которая обеспечит защиту травмированного участка от внешних воздействий. И в этот раз мягкой тканью по типу подгузника забинтуем женщину, а после наденем тонкую хлопковую сорочку.

Позвали Рикардо, раньше, чем рассчитывали. Одели его в стерильный халат. Также покрыли голову косынкой и заставили надеть маску и продезинфицировать руки. У нас были готовы носилки. Допотопные, конечно. Но они нам хорошо помогли. Общими усилиями перенесли Адорию в соседнюю комнату, где стояла люлька с младенцем и удобная кровать. К ней можно было подойти с обеих сторон. И, конечно, мы покормили нашу страдалицу, а после её сморил сон. Слабость давала о себе знать.

Завтра к вечеру нам придётся её поднимать и расхаживать, если всё будет хорошо. Температура ещё держалась. Знать бы ещё, какая температура, как я уже говорила, всё измерялось примерно.

Сеньора Рикардо сразу удалили из больничных палат.

Я легла спать на кровать в маленькой подсобке, в сиделках осталась синьора Велия и сестра Анна. Мы сменились под утро.

Эта неделя просто выпала из моей памяти, мы боролось за жизнь нашей подруги всеми силами, то к вечеру у неё поднималась температура, то от слабости она не могла поднять и голову с подушки, смотря глазами Мадонны на сына.

Мы обрабатывали шов, внимательно следили, чтобы не было воспаления. На вид вроде всё хорошо, внешний шов заживал, но был ещё шов на матке, внутренний. Как там обстояли дела? Если началось внутреннее воспаление, думаю, это было бы видно по выделениям. Почему же держится температура по вечерам?

Как только перестали давать обезболивающее лекарство, малыша приложили к груди. Первый раз мальчик так усердно кушал, что уснул с соском в ротике и как только, мы попробовали переложить его в люльку, начинал горько плакать и кушать дальше. Просто оторвать его не получалось от материнской груди.

Усилили питание мамочки, и дело пошло на поправку. Две недели продолжалось восстановление. Две недели она пила настойки из трав. Через каждые три часа, морсы из лимонов разжижающие кровь, чай из ромашки от воспаления, бульоны и тёплое козье молоко.

Перетёртые супы и приготовленные овощи, каши и фрукты. Мы несколько раз с сестрой Анной обдумывали заново её рацион на день и меняли приём настоек. Синьора Велия же считала, что панацея, это свежий куриный бульон и настой ромашки с календулой.

Слушая наши тихие рассуждения сеньора, Адория начала, сама тихонько вставать и расхаживаться, она пыталась выйти на свежий воздух, и мы, в конце концов, разрешили ей это сделать. Думаю, что непродолжительные ежедневные солнечные ванны и свежий морской воздух решили многое. А ещё грудное вскармливание.

Восстановление проходило тяжело, оперативное вмешательство – это стресс для всего организма. Я следила за выделениями, чем сильно смущала сеньору. Объясняла значимость такого контроля сестре Анне. Она старалась всё записать и везде поспеть.

Ну, всё когда-нибудь заканчивается. И наша молодая мать готовилась на выписку. Мы нарядили её в свободное платье, повязали красивую тёплую шаль, заплели косы, надели сандалии. Ребёночка запеленали в шикарный комплект и вышли, наконец, то из больничного двора.

Нас встречали сеньор Рикардо и графиня с детьми. Мужчины смущённо отводили глаза, месье Жак быстро смахнул набежавшую слезу. Я передала сына отцу, и мы отправились в главный дом. Самое важное, что Адория шла сама.

Улыбалась, смотрела на солнце и море, вытирая слёзы счастья. А я говорила ей, что всё позади, она же отвечала смущённо, что это просто солнце такое яркое от него и слёзы.

– Я всё понимаю, но расстраиваться ну вот нельзя, от слова совсем, так как молочко пропадёт, и будет маленький виконт опять горько рыдать ночь напролёт.

Мы справились!

Ещё, конечно, предстояло снять с наружного шва нити из шёлка. Но думаю, что самое тяжёлое уже в прошлом.

* * *

Мать – настоятельница – пожаловала к нам с визитом позже. Она осмотрела Адорию с ребёнком. Затем внимательно обследовала операционный домик. Казалось, её пытливое око подмечало всё. Больше всего её впечатлило распятие над кроватью роженицы в послеродовой комнате, и инструменты для проведения операции.

Весы привели в замешательство. Сестра Анна уже несколько дней вела записи о том, как всё происходила. Мы пришли к соглашению, что госпиталь будет оборудован такими же комнатами и инструментами. Княгиня, в моём лице была готова подарить этому миру такие необходимые знания.

Маленький виконт вскоре принял святое крещение в нашей семейной часовне, оглашая окрестности недовольным криком. А крёстный отец, наш учитель по фехтованию, месье Жак Фурнье держал его растеряно на руках, смущённо улыбался.