Текст книги "Камер-фрейлина императрицы. Нелидова"

Автор книги: Нина Молева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

   – О, как вы многословны, милый барон. Благодарю за само побуждение развлечь и – отвлечь меня от моих мыслей. Но я думаю не о прошлом – к сожалению, Николаи, о будущем, и оно не рисуется мне в розовом цвете.

   – Но почему, Мария Фёдоровна? Что стало источником ваших сомнений?

   – Многое, Андрей Львович, и от вас, как своего секретаря, и, в конце концов, поверенного, я не стану скрываться.

   – Может быть, я могу быть вам полезен, мадам?

   – Мои мысли – о том, что Гатчина непременно станет опасной и, если хотите, грозной соперницей Павловска. Во всех отношениях.

   – Соперницей? Что вы вкладываете в это понятие, ваше высочество?

   – С первого же дня этого подарка я вижу, как сердце великого князя обратилось именно к ней. Он явно теряет интерес к Павловску. Но там каждая мелочь была создана нами. Обоими. Каждый уголок говорит о наших общих заботах.

   – Такой же станет и Гатчина, мадам.

   – Нет, барон, нет! Вы же знаете, сразу после получения указа императрицы мой супруг поехал в Гатчину. Без меня. Но не один. Но не один. Мне больно об этом говорить, но вам же самому всё известно.

   – Это могла быть случайность, получившаяся от большой радости, мадам. Стоит ли придавать значение случайностям? У вас впереди годы и годы счастливой жизни.

   – Я ценю вашу заботу обо мне, барон, но... мой супруг сам занялся распределением жилых помещений в Гатчине.

   – Что же тут противоестественного? Великий князь почувствовал себя хозяином такого дворца, и нетерпение подсказало ему поторопиться с решениями. Он всё равно впоследствии посоветовался бы с вами, соотнёсся с вашими желаниями и вкусами.

   – В том-то и дело, что всё складывается вполне естественно относительно складывающихся у нас отношений. Переезд в Гатчину позволит закрепить и утвердить перемены. А они не в мою пользу, барон. Не в пользу моей семьи.

   – Ваше высочество, вы сегодня в дурном расположении духа. Может быть, это погода...

   – Погода великолепна, Андрей Львович. Но – великий князь решил разместить комнаты служащих во втором этаже.

   – Но где же им ещё быть, мадам? Во флигеле это было бы неудобно. К тому же штат вашего двора не так велик, чтобы заполнить всё помещение дворца, и при другом раскладе жилья он стал бы казаться... как бы это точнее сказать... несколько пустоватым.

   – Комнаты фрейлин расположены в непосредственной близости к спальне великого князя – не моей. А к мадемуазель Нелидофф от неё идёт чуть ли не прямая лестница.

   – Покои мадемуазель Нелидофф и в самом деле не слишком удобны для жилья. От близости лестницы в них всегда будут царить сквозняки и слышаться шум шагов.

   – Удобства и неудобства этой фрейлины – неужели я стала бы о них тревожиться! Но когда я указала на них супругу, он не пожелал ничего слушать и заявил, что всё согласовал с самой фрейлиной. Я не буду хозяйкой в Гатчине, барон, и в этом всё дело. Если вы действительно питаете насчёт этого какие-то иллюзии, то я лишилась их полностью. Но я гораздо дипломатичнее, чем даже вы думаете. Ведь вы были преподавателем великого князя в его детские годы и не вызывали его раздражения, не правда ли?

   – Я имел честь находиться при великом князе с 1760 года.

   – Вы уроженец Страсбурга?

   – И воспитанник тамошнего университета, образование в котором пополнил в университете парижском. Сразу по окончании последнего я и был приглашён к великому князю.

   – И даже писали специально для великого князя книги, которые очень ему нравились. Он сам мне говорил об этом.

   – Всего-навсего одну книгу, мадам: «Обозрение политического состояния Европы». Но так сложилось, что сразу по окончании книги мои занятия с великим князем были прерываны его женитьбой на великой княгине Наталье Алексеевне.

   – И всё равно вы остались рядом с великим князем теперь уже в качестве её секретаря. Она действительно была виновата перед великим князем?

   – Ваше высочество, я не знаю никаких обстоятельств, которые бы порочили память усопшей.

   – Но это же неправда, как и то, что вы хотите мне внушить в связи с Гатчиной. Простите меня, барон, вероятно, я совсем не права, но часто мне начинает казаться, что вы скорее на стороне великого князя, а не на моей.

   – Вряд ли я заслуживаю подобного подозрения, мадам, и хотел бы отнести его к вашему сиюминутному раздражению.

   – Может быть, может быть, Андрей Львович. Я приношу вам свои извинения, но если бы вы знали, как складывающаяся ситуация угнетает меня. Мне даже приходит в голову просить поддержки и восстановления справедливости у её императорского величества. И потом великий князь как ребёнок радуется гатчинским верховым прогулкам, к которым никак не собирается меня привлекать. Я скоро вообще разучусь ездить на лошади, между тем как моя фрейлина...

   – Ваше высочество, в вас говорит естественное раздражение будущей матери. Вы так не думаете?

* * *

Великий князь Павел Петрович, А.Л. Николаи

   – Как вам моя новая резиденция, Николаи? Надеюсь, у вас меньше замечаний и недовольств по ней, чем у моей супруги, которая только и толкует о Павловске.

   – Ваше высочество, это можно понять, учитывая состояние великой княгини, которое всегда рождает страх новых мест и обстоятельств.

   – Вы имеете в виду её очередную беременность?

   – Этим не приходится пренебрегать, ваше высочество.

   – Очередной урок моего старого наставника?

   – Упаси бог, ваше высочество! Помнится, я никогда не досаждал вам никакими педагогическими постулатами да и не слишком уверен, что вообще располагаю ими. И я гораздо лучше чувствую себя в качестве приближённого лица, чем штатного учителя, хотя надо признать, сложившийся вокруг маленького великого князя кружок был необычайно интересен.

   – Тем обидней, что время стало его уничтожать. Мне трудно примириться с тем, что Гатчины не увидел наш общий друг граф Никита Иванович Панин. Его не стало в марте – всего за полгода до нашего переезда сюда, где я себя чувствую гораздо свободней, чем в Павловске, и где мы с ним вместе могли бы реализовать программу Фридриха Великого – он был его неизменным почитателем.

   – И Николай Иванович Салтыков.

   – Но это императрица продумала специально. Формально ему было выражено полное доверие: воспитатель великого князя Александра Павловича! В действительности потеря мной большого и искреннего друга. Но главное – назначение на его место гофмейстера цесаревича Валентина Платоновича. Мусин-Пушкин! Императрице не откажешь в предусмотрительности и расчётливости. Одно можно сказать с уверенностью: источник информации для большого двора обеспечен.

   – Мне это назначение показалось, наоборот, просчётом большого двора, ваше высочество.

   – Каким образом?

   – Вспомните историю этой семьи – она вызывает содрогание. Отец графа, блистательный дипломат, объездивший, и притом успешно, с дипломатическими поручениями едва ли не всю Европу, губернатор Смоленска, Казани, Эстляндии, заведующий Коллегией экономии, жертва своей верной дружбы с Артемием Волынским. Она были казнены одновременно. Сам Валентин Платонович настоящий военачальник, никогда не участвовавший ни в каких дворцовых интригах.

   – Но он остаётся равнодушным к школе Фридриха Великого, как я ему о ней ни толкую.

   – Вы не думаете, ваше высочество, что боевой генерал имеет право на собственное суждение противу чистой теории? Если даже он представляет себя скорее противником великого короля, в этом нет ничего обидного для вашего высочества. Я уверен, битву Валентин Платонович сумеет выиграть. Он создан для полей сражений. И потом около вас остаётся наш незаменимый Сергей Иванович.

   – Плещеев! Вы правы, барон, он и в самом деле незаменим. Можете себе вообразить, я держу под рукой его книги – и «Начертание путешествия великого князя Павла Петровича в 1777 году», и «Дневные записки путешествия в Архипелаг – из Архангельского, России принадлежащего, острова Пароса в Сирию и к достопамятным местам, в пределах Иерусалима находящимся». А сейчас он читал мне главы из своего «Обозрения Российской империи» – ему ещё только предстоит выйти.

   – Я думал, ваше высочество, вы назовёте перевод «Путешествия английского лорда Балтимура».

   – Он оставил меня равнодушным. Но так или иначе, это блестящий собеседник и спорщик, достойный, если хотите, самой Катерины Ивановны. Впрочем, вы не относитесь к числу её поклонников.

   – Разве в этом есть нужда, ваше величество? Да и как бы я выглядел в таком случае в глазах моей повелительницы? Кстати, я хотел заметить, что раздражение великой княгини против Катерины Ивановны не утихает. Она много и не слишком осмотрительно говорит против неё, особенно в связи в переездом в Гатчину и каким-то – я не слишком понял – размещением лиц придворного штата во дворце.

   – Вы дипломат, Николаи. Но для всеобщего блага и покоя найдите способ перевести внимание великой княгини на какой-то иной объект. Мои решения не подлежат обсуждению, ни тем более критике.

   – Но это совершенно очевидно, ваше высочество.

   – Чудесно. А кстати, вы знаете о моём проекте возведения в дворце тронных зал?

   – Нескольких, ваше величество?

   – Вот именно, нескольких, а точнее – четырёх. Вы удивлены?

   – Нисколько, ваше высочество. Всё должно определяться вашим представлением о протоколе двора.

   – Вот именно. Рад вашему пониманию. Из этих четырёх зал две будут мои – на нижнем и на втором этажах. В зависимости от характера приёмов и значения принимаемых мною на аудиенции лиц. Отдельную тронную залу должна иметь моя супруга – порадуйте её этим планом.

   – Зная характер великой княгини, уверен, что её больше порадовал бы трон рядом с вашим.

   – Этого не будет никогда. И, наконец, четвёртый тронный зал – в апартаментах наследника. Как вам это кажется, барон?

   – Это достаточно необычная идея, ваше высочество.

   – Вот именно. Эта идея должна быть исключительной. Но вы знаете, в чём будет заключаться главная интрига этих тронных зал?

   – Даже интрига, ваше высочество?

   – Вот именно, вот именно! Я тщательно всё продумал и взвесил. К моим тронным креслам в обоих случаях будут вести три ступеньки. Три! Вы понимаете символический смысл этого числа. Трон императрицы будет приподнят всего на одну ступеньку, зато тронное кресло наследника будет стоять прямо на полу. Каково!

* * *

Великий князь Павел Петрович, Е.И. Нелидова

   – С каким нетерпением я ждал вас сегодня, Катишь!

   – Это правда, ваше высочество? Значит, нынче лучший день в году. Я боялась, что заботы великой княгини займут всё ваше время: эти сервизы с пейзажами Павловска и вообще.

   – Бог мой, вы по-прежнему недостаточно хорошо меня знаете, мой дорогой друг. Бог с ними, с черепками – Плещеев передал мне только что вышедшую в типографии Новикова книжку. Взгляните же!

   – «Карманная книжка для вольных каменщиков и для тех, которые и не принадлежат к числу оных». Но вы никогда не соглашались меня приобщить к этим заветным знаниям, ваше высочество.

   – А вот и неправда! Разве года четыре назад я не передал вам «Записной книжки для друзей человечества», которая вышла здесь, в Петербурге, причём в переводе Елагина? Это тот же самый, но существенно дополненный текст.

   – Вы передали мне, ваше высочество! Она мелькнула перед моими глазами – и всё. Я даже не имела возможности её перелистать. Вы так ревниво к ней отнеслись, и я поняла, что масонское учение исключает женщин.

   – И так, и не так. Исключения существуют, и думаю, вы вполне достойны умножить их число. Хотя, если хотите, я сам сделаю первые разъяснения и постараюсь упростить вам шаги к знанию.

   – Если я не наскучу вам, ваше высочество, своим непониманием.

   – Не притворяйтесь, маленькая плутовка. Вы не понимаете только в тех случаях, когда вам нужна проволочка во времени или когда ваша головка занята иными мыслями. Так вот прямо признавайтесь, готовы ли вы к уроку и у такого нетерпеливого учителя?

   – Вы единственный учитель, которого я способна слушать, ваше высочество. Я вся внимание, и, опережая ваш рассказ, скажите, почему в тексте так много непонятных рисунков?

   – Они вовсе не непонятные. Наоборот – в них заключён основной смысл, в котором вам предстоит разобраться. Давайте начнём со звезды, в центре которой обычно помещается заглавная буква Глаголь.

   – Но с какой звезды? Здесь есть и пятиконечные, есть и шестиконечные. Значит, каждая из них содержит в себе иной смысл?

   – Как раз нет. Пять или шесть концов значения не имеют. Оба варианта относятся к масонской символике. А вот буква Глаголь символизирует Бога, Голгофу, знание, Геометрию, в зависимости от обстоятельств и вашего разумения. Бога символизирует и священное число – три. О числах по вершинам звезды пока не будем говорить – они имеют более сложное каббалистическое значение.

   – Но тут повторяются буквы «А» и «К».

   – Это постарайтесь запомнить. Они обозначают слово Адам Кадмон. Иначе говоря, первосотворённый человек, мировой человек, который, ещё не соединяясь с материей, заключал в себе одни духовные свойства.

   – Человек, каким бы ему следовало быть? И каким в жизни он не бывает никогда, не так ли?

   – Вы много требуете от скромного творения рук Божьих, мой друг. Лучше задумайтесь над смыслом самого по себе знака звезды. Из чего он складывается? Из двух пересекающихся треугольников. Треугольник вершиной вверх означает человека до грехопадения, вершиной вниз – после совершения им первородного греха. А в целом звезда означает равновесие сил в природе. Мы называем её иначе Печатью Соломона, или Щитом Давида. А шесть равных треугольников символизируют тайну шестидневного творения всего сущего, время и меру дел Господних. А вот треугольник в круге – это Бог в природе в творении.

   – Но треугольник повторяется и в иных сочетаниях. Вот эта свернувшаяся кольцом змея с черепом и треугольником.

   – С треугольником в середине, если быть точным. Она означает состояние человека после грехопадения.

   – Это как совсем особая азбука. Но только я не могу уловить, что из неё складывается. Вероятно, мне не хватает воображения.

   – В нём здесь и нет необходимости. Вот смотрите, изображение обычного масштаба – линейки, которой пользуются и каменщики, и плотники, и зодчие. Для масонов именно им проверяется, соответствуют ли человеческие действия законам вечных истин. Кубический камень – на нём как бы следует точить свои орудия – это образ постоянства, но и бдительности. Прочтите, что сказано о масштабе: «Равное ко всем почитание должно руководствовать ум ваш, как ЗАКОН; равная любовь должна руководствовать сердце ваше, как СРЕДСТВО; равная польза для всех должна руководствовать действия ваши, как ЦЕЛЬ».

   – Но вы часто повторяли мне, что главное масонское число – семь. Оно кажется таким таинственным. И – опасным. Я всегда стараюсь избегать семёрок.

   – В вас говорит обычное обывательское суеверие – не больше того, друг мой. Семёрка – это соединение трёх духовных и четырёх телесных начал. Семёрка – символ человеческой жизни, рождения и бытия, времени, наконец. Семь ступеней вели к притвору храма мудрости. Для вступления в храм истины нужно изучить семь наук, отвергнуть семь пороков, приобрести семь даров премудрости. На семь частей вольные каменщики разделяют человеческое тело, его внутренние и внешние органы.

   – Как это величественно! И сурово.

   – Поэтому и масонство, и справедливость представляются в виде Солнца. А в виде кабана, осла и обезьяны рисуется звериное царство скоточеловеков, которые от начала мира ведут брань с началами добра и света. «Царство тьмы» и «Царство телесной природы» – это одно и то же. И ещё не случайно именно богиня Изида служит одновременно символом природы и масонского ордена. А богиня Астрея, богиня правосудия, особенно покровительствовала масонам. В руках у неё всегда были циркуль – знак совести и угольник – знак закономерности.

   – Вы так далеко углубились в основы этого учения, ваше высочество?

   – Я не отвечу вам на этот вопрос, Катишь. Не вправе ответить. Достаточно, если повторю нашу установку: «Добродетель да будет шлемом твоим, благоразумие – панцирем, а светлостью его – кротость, мудрость – щитом твоим, а воля – копьём, низлагающим врагов твоих, мечом пламенным – неутомимая деятельность».

   – Вы снова не дадите мне этой книги, ваше высочество? Я вижу, вы колеблетесь.

   – И тем не менее повторю свой отказ. Таков зарок. Но подарю вам знание ещё одной символической схемы. Знаете ли вы, что символом человека служит дерево? Корень – это дух человека, ствол – свойства души, ветви – данные ему Господом способности, таланты, листья – слова, цветы – воля, а в результате плодом становятся добродетели. И от того, как произрастает дерево, зависит обильный или скудный урожай наш на ниве жизни. Но мне кажется, кто-то направляется сюда. Дайте я уберу книгу.

   – Ваше высочество, а никак нельзя было бы помочь Новикову? Все говорят, он так много сделал в одной Москве. Книжные лавки, учебники для школ, первая в Москве библиотека.

   – Неужели вы не понимаете, Катишь, любая связь с отвергнутым великой императрицей наследником может одинаково плохо кончиться и для наследника, и тем более для Новикова. Здесь всякую связь следует тщательно скрывать, а вы думаете о деятельности, в которой человек волей-неволей проявляет себя.

* * *

Великий князь Павел Петрович, Е.И. Нелидова

   – Катишь, у меня есть новость. Для вас. И для нас обоих. Помнится, вам нравился Орас Верне[21]21
  Орас Верне (1789—1863) – парадный исторический живописец. Вероятно, здесь имеется в виду Клод Жозеф Верне (1714—1789), автор морских пейзажей.


[Закрыть].

   – Теперь к тому же его четыре полотна напоминают мне о нашем европейском путешествии. Ведь вы заказали их мастеру именно тогда.

   – Но я сохранил втайне от вас ещё одно обстоятельство. Для Гатчины я заказал в 1783 году ещё одну картину.

   – Заказали, ваше высочество? Письмом? Но это было бы достаточно опрометчиво. Во всех отношениях.

   – Ваш великий князь совсем не так прост, как вы хотите его себе представлять. Я обратился с просьбой к нашему посланнику в Турине князю Юсупову. Назвал размеры и сюжет.

   – Какой же, ваше высочество? Я сгораю от любопытства – что именно вы сочли нужным выбрать?

   – Я оговорил и общую композицию, Катишь.

   – Но это уже для меня полная неожиданность. Так раскройте же тайну, ваше величество! Это так интересно!

   – «Кораблекрушение». И сейчас вы сможете её увидеть – наконец-то она закончена и доставлена. Меня очень раздражала неисполнительность мастера. Он получил заказ – вот у меня записано со слов князя – 20 октября 1783 года.

   – Сразу по нашем переезде в Гатчину!

   – Вот именно. Со сроком исполнения в один год. Но Верне протянул время. Князь уверяет, что художник ждал вдохновения. Хотя как раз вдохновения, как мне кажется, в законченном полотне и не хватает. Впрочем, не хочу опережать вашего суждения. Но главное – Верне непременно захотел похвастать своим произведением в парижском Салоне. Картина была там выставлена в 1785-м.

   – И конечно, с гордой табличкой, что принадлежит самому великому князю России!

   – Вы правы. Но вот мы и пришли. А насчёт Салона я выразил и князю и художнику своё крайнее неудовольствие. Такое дешёвое тщеславие мне несвойственно. И я не нуждаюсь ни в чьих похвалах своему выбору, вы сами это отлично знаете.

   – Мне не подняться до ваших масштабов, ваше высочество. Скажу честно, мне такой поворот понравился.

   – Но вы ничего не говорите о картине. Она не нравится вам? Вы думаете, она недостойна моей Гатчины?

   – Нет-нет, ваше высочество. Здесь другое. Я поражена необычным для Ораса Верне размером. Ничего подобного мне видеть у него просто не приходилось. Море здесь так огромно, так необъятно...

   – Именно такой эффект был мной задуман.

   – И потом – кораблекрушение. Подобный сюжет невольно вызывает...

   – Страх, хотите вы сказать?

   – Нет, я бы сказала – внутреннее содрогание. У людей нет выхода перед лицом разбушевавшейся стихии. Им неоткуда ждать помощи. Смерть как зрелище – с этим ещё надо освоиться.

   – Нет, я настаиваю именно на страхе. Страх. Страх. И предупреждение. Корабль императрицы должно постигнуть такое же кораблекрушение, как бы сейчас достойно и надёжно ни смотрелось управляемое ею судно. То, что оно откладывается во времени, не может спасти от его неминуемости. Мне доставляет истинное удовлетворение убеждаться лишний раз в неизбежности рока.

   – Ваше высочество, но ведь императрица всё равно рано или поздно уступит вашему высочеству престол. Таков закон природы. Зачем же нужна гибель стольких людей, не повинных в её действиях? Какое оно может доставить удовлетворение?

   – Удивляюсь вам, Катишь! Вместе с императрицей в волнах рока должны погибнуть все, кто так верно ей служит. Кстати, я давно хотел обратить ваше внимание на пустоту, которой окружена наша Гатчина. Фавориты не скрывают своего пренебрежения ко двору цесаревича.

   – Случайные люди!

   – И тем не менее обладающие на данный момент и влиянием на императрицу, и возможностью уродовать мою судьбу. Дипломаты...

   – Что удивительного в их боязни посещать Гатчину? Они представлены ко двору императрицы, и любое нарушение её желаний может привести к их высылке из России. Вполне понятная человеческая расчётливость.

   – О, я сумею расчесться с каждым из них. И с их государями тоже!

   – Но я об этом и говорю, ваше высочество. Ваш час впереди, и он совсем близок.

   – Запрещать всякое общение дипломатов с цесаревичем – как же она боится за захваченный престол, как отчётливо понимает незаконность своего положения и своих действий! А митрополит Сестренцевич! Он решился погостить в Гатчине и, к величайшему несчастью, здесь же и заболел. Ему пришлось провести у нас некоторое время просто для того, чтобы набраться сил для возвращения в Петербург. Какую выволочку – да-да, именно выволочку! – позволил себе устроить ему Потёмкин. Этот одноглазый бес сделал митрополиту выговор, чтобы он на будущее вообще воздерживался от поездок в Гатчину.

   – Это не может сказаться на вашем отношении к Богушу, не правда ли, ваше высочество? Он вам нужен и по-настоящему вам предан. Опасения же императрицы вполне понятны. Его прошлое – служба в прусском гусарском полку, потом в литовской гвардии, роль воспитателя детей в доме так ненавистного императрице Кароля Радзивилла. Принятие им католичества, посвящение в ксёндзы! А чего стоили в глазах императрицы чины настоятеля в Гомеле и Бобруйске, каноника в Вильне!

   – Тем не менее после присоединения Белоруссии к России императрица согласилась на его назначение епископом Белорусским.

   – Но это же было так давно – помнится, в 1773 году. И скорее всего из всех возможных кандидатур его представлялась наименее опасной, однако и наиболее популярной.

   – Я не собираюсь забывать Богуша и коль скоро вступлю на отеческий престол, дам ему все основания в этом убедиться. А вот наш штат – он просто жалок по своим размерам.

   – Ваше высочество, нет худа без добра. Вы хотите сказать, что дежурные придворные чины присылаются к нам на один день, а то и вовсе на один стол. Но ведь, в конце концов, это замечательно. Да, за столом сидят чужие неприятные вам лица.

   – Мелькают, как в калейдоскопе.

   – Вы, как всегда, удивительно точны, ваше высочество. Как в калейдоскопе. Но это значит, что они не успевают пустить здесь корни, запастись надёжными осведомителями. Каждый их шаг приметен, каждое слово становится вам известно.

   – Если бы вы знали, Катишь, как вы мне порой напоминаете кошку, которая всегда падает на четыре лапы и не разбивается. Вы каждое обстоятельство умудряетесь представлять мне только в положительном смысле и самое удивительное – иногда я поддаюсь обаянию вашей кошачьей логики.

   – Я могла бы обидеться, ваше высочество, но, чтобы оставить вас в полном недоумении – возьму и не обижусь. Больше того. Я готова объяснить основание кошачьей, как вы её назвали, политики. Видеть всё в чёрном свете нисколько не меньшая ошибка, чем всё видеть в розовом. Вы не оставляете себе поля действия и продолжаете упрямо прокладывать всё ту же чёрную полосу. Это заколдованный круг, в котором никогда не уместится жизненная перспектива.

* * *

Я очень редко ездила к их двору, под предлогом, что я посвящала всё своё время исполнению моих директорских обязанностей и что Стрельнинский дворец, где императрица позволила мне поселиться на лето, был так далёк от Гатчины, что поездка туда представляла целое путешествие. Их императорские высочества приглашали к себе всех известных в обществе лиц; у них гостили по нескольку дней; хозяева обращались со всеми вежливо и любезно, так что меня уверяли даже, что приглашённые чувствовали себя там совсем свободно. Её высочество настойчиво приглашала меня к себе, но я просила ей передать, что, конечно, не менее других находила бы удовольствие в приятной жизни в Гатчине, но что я была уверена, что в Царском Селе было известно всё, что делается там, и потому, лишая себя удовольствия посещать двор их высочеств, я тем самым не давала Императрице возможность расспрашивать меня о нём, а у великого князя отнимала всякий повод подозревать меня в сплетнях; я прибавила, что никакие миллионы не заставят меня становиться между матерью и сыном и что её высочество, вдумавшись в мой образ действий, несомненно почтит меня своим уважением. В течение десяти лет моё поведение ни на йоту не отклонилось от принятого мною принципа; я бывала у их высочеств только в торжественные дни, когда к ним ездил весь двор.

Е.Р. Дашкова. Записки [22]22
  Записки Екатерины Романовны Дашковой на русском языке были впервые изданы в 1859 г. А.И. Герценом в Лондоне. Они освещают основные события 1750—1803 гг., описывают переворот 1862 г., содержат характеристики Екатерины II, Павла I и др.


[Закрыть] .

Великий князь Павел Петрович, Е.И. Нелидова

   – Я заждалась вас, ваше высочество, и даже подумала, что вы...

   – Не приду, хотели вы сказать. Нет, Катишь, я пришёл бы при всех обстоятельствах. Пока я не окажусь в вашей гостиной, не сяду в эти кресла, не увижу этих каких-то особенно светлых стен, я не приду в себя. Но тут обстоятельства готовы были одержать надо мной верх. Великая княгиня неожиданно изволила пожаловать ко мне. Никого не предупредив. Более того – она расположилась ещё до моего прихода в малом кабинетце и словно подкарауливала моё появление.

   – Я так и подумала. Сегодня я неожиданно увидела её высочество на тёмной лестнице вблизи моих дверей. Днём. Когда никого из прислуги не было. Её высочество сначала хотела незаметно спуститься вниз, но, поняв, что её присутствие замечено, начала выговаривать мне за какой-то мнимый недосмотр, который вынудил её совершить такую прогулку, не прибегая к помощи слуг.

   – Вы ничего мне не говорили.

   – Когда бы я могла это сделать, ваше высочество. И потом я подумала, что подобной эскападой дневная норма выполнена.

   – Я всё меньше могу предугадывать действия великой княгини. По всей вероятности, её беременность придаёт ей сил и настороженности.

   – Снова беременность...

   – Катишь, поймите же и вы меня – это единственный способ сохранять видимость мира.

   – Дорогая цена...

   – Знаю, но пока не могу придумать ничего более достойного. По крайней мере, бесконечные жалобы императрице остаются без внимания, а окружающие доброжелатели только пожимают плечами.

   – Вы имеете в виду Лафермьера, этого книжного червя в должности учёного библиотекаря, скрипучий голос которого великая княгиня использует в качестве чтеца во время своих занятий рукоделиями?

   – Если бы только его! Она пишет записки с подробным описанием своих, как она выражается, семейных перипетий и Николаи, и даже Плещееву. Моя супруга ничем не отличается от моей родительницы: у них одинаковый зуд красоваться на бумаге и оставлять повсюду следы своих переживаний.

   – Бог мой, письма Плещееву!

   – Нашему старому хрычу – он сам конфиденциально их мне показал, не желая портить отношений со своим былым воспитанником.

   – Воображаю, какими красками расписывается там моя личность!

   – Не стану скрывать, далеко не розовыми. Хотя отсутствие логического мышления мешает великой княгине выстраивать чёткие и обоснованные обвинения. Всё это шелуха, которую трудно принять всерьёз.

   – Ваше высочество, но что же дальше? Немыслимо изо дня в день оставаться посмешищем всех, кто тебя окружает. Невозможно!

   – Катишь, дорогая моя! Вы сами говорили о желании жертвовать собой ради... ради моего чувства к вам. И вы с самого начала знали всю немыслимость положения, в котором мы можем – нет – должны оказаться. Вы помните моё отчаяние!

   – Я не отказываюсь от своих слов, но позиция великой княгини: кто бы мог подумать, что всё будет сведено на уровень каждодневных жалоб и сплетен!

   – Никто. Но так случилось. Давайте не будем тратить на неё своего времени. Я попробую применить свои меры снова, а пока – пока мы вдвоём, под опекой нашего доброго ангела – Селестин. И вы знаете, о чём я хотел просить вас? Помните, сколько раз вы повторяли о необходимости создания моей партии при дворе.

   – Но ведь это так необходимо, ваше высочество. Одиночество в здешних обстоятельствах может только погубить вас.

   – Что, если мы начнём устраивать как можно больше приёмов?

   – Это небезопасно и сомнительно.

   – Что значит сомнительно? Что вы имеете в виду?

   – Мало кто рискнёт пользоваться вашими приглашениями из опасения перед императрицей. Каждый будет бояться доносов и соглядатаев из их же собственного числа. В приёмах нет ничего исключительного, что оправдывало бы гостей.

   – У вас иное предложение?

   – Пожалуй, ваше высочество. Если только оно вас устроит.

   – Я чувствую, вы сомневаетесь в моей верности.

   – Скорее терпимости, мой принц.

   – Только не «принц», Катишь! Вы знаете, как жонглирует этим словом на своём немецком языке великая княгиня.

   – Ради бога, мой государь. Моё предложение при желании может нас с вами вернуть в былые годы. Что, если мы предложим обществу спектакли? Да-да, спектакли, которые при всех дворах ценятся куда выше, чем выступления профессиональных актёров.

   – И вы думаете, у нас хватит исполнителей? Ни я, ни великая княгиня для этой цели не годимся.

   – Это и невозможно для царственной особы, мой государь. Достаточно, если великая княгиня поделится на время представления своими драгоценностями с исполнителями ролей. Это придаст спектаклям необходимый блеск. Вспомните, как великолепно такие представления смотрелись в Вене или в Берлине. Разве я не права?

   – Вы совершенно правы. Тем более я получу возможность снова любоваться вами на сцене, а это редкое наслаждение.

   – О, благодарю вас, ваше высочество. Что же касается исполнителей, их можно приглашать и из Петербурга. Тут императрица вряд ли заподозрит злой умысел. Мне кажется, напротив, она решит, что в новом дворце вами овладела страсть забавляться и весело проводить время. Почему бы нам не поддержать государыню в этом убеждении?