Текст книги "Образование Венецианской колониальной империи"

Автор книги: Николай Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)

Уладив так или иначе вопрос с восточным императором, Венеция постаралась заручиться добрым расположением и императора «римского». Мы уже видели, что отношения между Пьетро Орсеоло и Оттоном III были сердечными. Каждое появление Оттона в Италии дож умело использовал для закрепления этих отношений. В 996 г., когда император в первый раз появился в Ломбардии, венецианское посольство поспешило ему навстречу, и в городе Вероне император был восприемником малолетнего сына дожа при конфирмации, в связи с чем мальчик получил и имя своего восприемника, – это будущий дож Оттон Орсеоло.[877]877
  Joh. Diac. Chr., p. 36.


[Закрыть] Венеция очень предупредительно вела себя и в два следующих появления Оттона в Италии, а в 1001 г., после похода в Далмацию, Оттон инкогнито побывал в Венеции, где был опять восприемником на этот раз одной из дочерей дожа.[878]878
  Ibid., p. 34.


[Закрыть] Молодой фантазер был совершенно очарован ловким венецианцем и, разумеется, не ему было противиться честолюбивым замыслам венецианских политиков, тем более, что и дело шло о владениях восточного императора.

К концу X в. политическая роль арабов в Адриатике, как мы видели, была незначительной, но предусмотрительный Пьетро Орсеоло поспешил обезопасить себя и с этой стороны: «Он расположил к себе и сделал друзьями всех арабских эмиров, направив к ним посольства» сообщают нам Дандоло и Диакон Джиованни.[879]879
  Danduli Chr., 1. IX, cap. I, I. Joh. Diac. Chr., p. 29.


[Закрыть]

Наконец, с наиболее значительными феодалами Италии были заключены дружественные союзы,[880]880
  Ibid., p. 29. Laur. de Monacis, op. cit., p. 74.


[Закрыть] а строптивого маркиза Истрии, обнаружившего враждебные замыслы против республики, Пьетро Орсеоло смиряет, как в свое время и Пьетро Кандиано II, организацией против его владений торгового бойкота, в частности путем запрета продавать в его владениях соль.[881]881
  Joh. Diac. Chron., p. 30. Homines subsidii Veneticorum carentes, miserabili calamitate perplessi… pacem humiliter efflagi-taverunt…


[Закрыть]

Наибольших трудностей, естественно, надо было ожидать со стороны территорий намечавшегося захвата. Надеяться здесь только на силу оружия было, как учил опыт, явно нецелесообразно; но и дипломатическая подготовка была не из легких, особенно в чисто славянских землях. Венецианские политики решили действовать путем разжигания внутренних раздоров в сильнейшем тогда на далматинском побережьи Хорватском государстве и путем организации «своей» партии в далматинских городах, где политическая роль романского элемента и католического духовенства была значительной.

В X в. Хорватия была уже королевством. Архидиакон Фома прямо называет хорватского государя Держислава королем хорватским и добавляет: «Начиная с Держислава, последующие его преемники стали называться королями Далмации и Хорватии; они получали знаки королевского достоинства от константинопольских императоров и именовались их эпархами и патрикиями».[882]882
  Thomas Archid. Spalatensis, op. cit., cap. XIII. Reges Dalmatiae et Croatiae appellati sunt… В настоящее время можно считать установленным, что дата превращения Хорватского княжества в королевство должна быть отнесена ко времени правления Томислава, который и был первым хорватским королем, т. е. самое меньшее на три четверти столетия ранее Держислава. На этой позиции стоят Людмил Гауптман, Иосиф Сребрнич, Векослав Клаич, Дане Грубер, Никола Радойчич и др., авторы названного выше «Сборника короля Томислава».


[Закрыть] Из этих слов видно, что хорватские короли не были безусловными суверенами своей страны; но можно с уверенностью сказать, что зависимость их, как и Венеции от Византии была номинальной, а не фактической. В Венеции с уверенностью могли ожидать решительного сопротивления со стороны Держислава, так как не только прибрежные славянские города, но и города со значительным романским элементом, на которые Венеция думала опереться на далматинском побережье, в конце X в. оказались, как мы видели, в зависимости от хорватов. Однако факт подчинения далматинских городов Хорватии Венеция могла рассматривать как обстоятельство, благоприятное ее планам. Население некоторых из далматинских городов, именно его романская часть, близкое Венеции по языку и культуре, особенно духовенство, без труда променяло бы – по крайней мере так могло казаться венецианским политикам – славянское господство на венецианское: далматинцы ведь не знали тогда, что представляла собою зависимость от Венеции.

Таким образом республика св. Марка должна была в первую очередь парализовать сопротивление хорватского короля. Метод действия был под руками. Раздоры в Хорватии из-за престолонаследия, обычные в феодальных государствах, предшествовали воцарению Держислава.[883]883
  Dand., Chr., I, IX, с. 1, 15. Этот период в истории Хорватского государства все еще слабо выяснен.


[Закрыть] В Венеции несомненно были известны захватнические планы младшего брата Держислава, Святослава, или даже были подсказаны ему венецианскими политиками. Как бы то ни было, но в критический момент необходимая для венецианцев смута в Хорватии действительно возникла, и Венеция с готовностью поддержала претендента, поспешившего предоставить ей свободу действия в Далмации.[884]884
  Danduli Chr., I, IX, cap. 1, 20 ss. Автор цитированной выше «Истории Далмации», Войнович, считает, что Держислав умер в 997 г., что Святослав был одним из его сыновей, и что раздоры возникли между братьями, сыновьями Держислава (назв. соч., стр. 323). Мы не принимаем этой точки зрения на том основании, что от 999 г. и 1000 г. имеются грамоты от имени короля Держислава (Doc. historiae Croat. periodum antiqu. illustr., NN 20, 28).


[Закрыть]

В меньшей степени можно было считаться с сопротивлением приморских сербских племен. Сербы к концу X в. не достигли того уровня государственности, на котором уже находились хорваты. Если не все, то большинство их племенных князей были независимыми друг от друга, но очень слабыми правителями пред лицом таких соседей, как Болгарское царство и Византия.[885]885
  Если объединение сербских племен при Чеславе (середина X в.) и зашло так далеко, как это думал Дринов (Южные славяне, цит. из., стр. 140 и след.), то после него это единство исчезло, как не было его ранее Чеслава. Доказательством этого может служить письмо папы Иоанна X к князьям Томиславу и Михаилу Захлумскому (Codex dipl. regni Cr., Dalm., p. 78).


[Закрыть] В конце восьмидесятых годов и начале девяностых, когда в Византии шли междоусобия, болгары нанесли ряд тяжелых ударов сербским племенам, жившим вдоль берегов Адриатики: они овладели на некоторое время Драчем, Лешем, землями травунян и захлумлян.[886]886
  Гильфердинг, соч., т. I, стр. 215. Дринов, Южные славяне и Византия (ЧИОЛИД, III, стр. 144, 145).


[Закрыть] В свою очередь, когда Византия перешла в наступление против болгар, сербы, освободившись от этих последних, испытали на себе давление Византии. При таких условиях Венеция могла, очевидно, выступить еще более решительно, чем в Хорватии: если по хорватскому побережью республика рассчитывала захватить лишь романские города, точнее города со смешанным населением, то по сербскому побережью она избрала объектом своего нападения города славянские.

Серьезную подготовку надо было, естественно, провести в самих далматинских и истрийских городах, непосредственных объектах захвата. По понятной причине венецианские источники ничего не говорят нам о такой подготовке. Дело овладения далматинским побережьем изображается как плод желания самих далматинцев: «Почти весь далматинский люд – пишет Диакон Джиованни, – сойдясь вместе …, просил дожа Пьетро выступить самому или послать войско, которое избавило бы их от славянского порабощения, обещая за это вместе со своими городами пребывать в постоянном подданстве у Венеции».[887]887
  Joh. Diac., op. cit., p. 31.


[Закрыть] Продолжая рассказ о дальнейших событиях, венецианский летописец изображает ход их таким образом, как будто города только и ждали появления флота Пьетро Орсеоло в своих гаванях и тотчас же спешили приветствовать венецианцев. Несмотря на то, что правдивость этих рассказов была заподозрена еще в XVIII в., например Лебре[888]888
  Le Bret, op. cit., B. I, p. 241.


[Закрыть], и усиленно подчеркнута малая их достоверность в начале XIX в. Дарю и Филиппи[889]889
  Daru, op. cit., v. I, pp. 113, 114. Leur récit me parait invraisemblable… Filippi, F. Op. cit., B. I, p. 52.


[Закрыть], в исторической литературе прочно укоренилась именно венецианская традиция. Больше того, из слов Диакона Джиованни omnes pene simul convenientes была развита целая «теория» возникновения в Далмации большой федерации городов с единственной целью – обратиться с указанной выше просьбой к Венеции.[890]890
  Из большого числа сочинений историков разных национальностей, писавших в XVIII–XX вв. по истории Венеции, назовем далеко не лучшее по качеству, но одно из более поздних по времени, – сочинение фашиста Дудана, где мы читаем: «Venezia, agli arbori del 1000, guida già una federazione di città dalmate e istriane (Parenzo, Pola, Zara, Belgrado, Traù, Spalato, Lezina, Curzola, Ragusa città queste che, formando quasi una catena, in realtà dominano militarmente l'Adriatico» (II dominio Veneziano, p. II).


[Закрыть] Хотя невероятность всего этого рассказа и очевидна в его целом, а в отдельных своих частях может быть и опровергнута, тем не менее остается фактом, что некоторые далматинские города действительно не оказали сопротивления. Вероятно справедливы также отчасти и известия о том, как были встречены венецианцы со стороны депутаций некоторых городов, но именно это и заставляет утверждать, что Венеция провела в далматинских и истрийских городах необходимую предварительную подготовку среди тех элементов населения, на расположение которых она могла рассчитывать.

Среди них, однако, мы можем назвать едва ли не одно только католическое духовенство. В конце X в. в Хорватии еще не затихла та борьба, которая поднялась среди западного и отчасти среди южного славянства в связи с делом Кирилла и Мефодия. Хорваты Либурнии и Далмации приняли христианство в своей массе не позднее конца VIII в., что не противоречит тому факту, что отдельные обращения к новой религии могли иметь место еще и в VII в. Фома, архидиакон Сплитский, связывает распространение христианства среди хорватов с именем архиепископа Сплитского Иоанна, родом из Равенны. Фома пишет о нем: «Обходя районы Словении и Далмации, он восстанавливал церкви, назначал епископов, распределял приходы и понемногу привлекал эти грубые племена к католическому просвещению».[891]891
  Historia Solan. pontif., cap. XI.


[Закрыть] Иоанн Равеннат был первым архиепископом Сплитским, занявшим кафедру в половине VII в. Его деятельность была отчасти реставрационной деятельностью, но нет никаких оснований утверждать, что это была «реставрация» после языческого рецидива среди хорватов. Поэтому нельзя считать доказанным сколь-нибудь широкое распространение христианства с самого начала заселения хорватами далматинских земель в VII в. Труды Иоанна Равенната могли принести значительные результаты только в VIII в. Христианство распространилось в прибрежных славянских областях вне всякого сомнения из сохранившихся здесь романских городов, следовательно под влиянием Рима. В семидесятых годах IX в. на всем Балканском полуострове, не только среди сербов, но и среди хорватов начинает чувствоваться восточное церковное влияние. Происходит сближение далматинских религиозных общин с Аквилейским патриархатом, который возглавлялся тогда сторонником Фотия Вальпертом.[892]892
  Гильфердинг, соч., т. I, стр. 64.


[Закрыть] Римская партия несомненно стремилась положить предел распространению восточного влияния, хотя разногласия между Римом и Константинополем и не достигли тогда позднейшей остроты. Обстановка для Рима в Хорватии во второй половине IX в. складывалась благоприятно. В 879 г. хорватский князь Здеслав был убит Бранимиром (879–888), по-видимому сторонником Рима, насколько об этом можно судить по письму к далматинцам папы Иоанна VIII.[893]893
  Папа выражает в нем радость, что «высокочтимые пастыри и весь народ», равно как и князь Бранимир, остаются верными католической церкви.


[Закрыть] В начале двадцатых годов X в. Византия и Рим находятся между собою в дружбе: после падения Фотия папа Иоанн и константинопольский патриарх Николай Мистик «пребывали в церковном единомыслии». Это усиливало позиции римской церкви не только в далматинских городах, но также среди хорватов и отчасти сербов. Томислав, князь или король хорватов, основал епископскую кафедру в Нине, но и он сам, и основанная им епископия тяготели первоначально к Риму. Об этом свидетельствует дружественный тон, в каком Фома Сплитский рассказывает об утверждении Томиславом нинской епископской кафедры.[894]894
  Op. cit., cap. XV.


[Закрыть] Торжество римского дела нашло себе выражение в постановлениях Сплитского собора 925 г., которые оформили подчинение Риму и запретили, между прочим, употребление славянского языка при богослужении. Интересующий нас пункт соборных постановлений гласил следующее: «Да не посмеет ни один из епископов нашей провинции (Далмации) каким-либо образом способствовать славянскому языку». Это постановление рядом и более ранних и современных историков заподозрено как позднейшая вставка, – назовем для примера работу Люблянского профессора Иосифа Сребрнича, стоящего на этой точке зрения.[895]895
  Odnosaji pape Ivana X prema Bizantu i slovenimi na Balkanu. (Zborn. kralja Tomisl., pp. 159 ss).


[Закрыть] Мы думаем, однако, что Дане Грубер, который истолковывает постановление Сплитского собора 925 г. как запрещение епископам на будущее время ставить таких священников в Далмации, которые могли бы способствовать дальнейшему распространению славянского языка при богослужении, и таким образом считать интересующую нас статью соборного постановления подлинной, в этом вопросе прав.[896]896
  Ibid., Z. vremena kralja Tomisl., pp. 320 ss.


[Закрыть] Косвенно это подтверждается письмом папы Иоанна X от 925 г. к захлумскому князю Михаилу, в котором папа убеждает его оставаться верным латинскому богослужению: «И что это за удовольствие Вам, такому нарочитому сыну святой римской церкви, приносить моление богу на своем варварском славянском языке?» – спрашивал папа князя Михаила.[897]897
  Codex dipl. regn. Cr., Dalm. pp. 77, 78.


[Закрыть] Несмотря на все это, византийско – славянское влияние в церковных делах не исчезло на побережье и островах Далмации. Об этом свидетельствуют позднее развернувшиеся события, передаваемые Фомой Сплитским в XVI главе его «Истории архиепископов Сплитских».

Романская часть духовенства Сплитской митрополии должна была тяготиться восточно-славянским влиянием, и католическая Венеция должна была ей казаться верной опорой: союз с нею ее усиливал, тогда как ориентация на хорватских и сербских князей могла только ослабить. Венецианские политики хорошо это понимали и, будучи в общем довольно равнодушными к церковным делам, как к таковым, неизменно покровительствовали в Истрии и Далмации латинскому духовенству. Со стороны Венеции не требовалось поэтому больших усилий для того, чтобы склонить духовенство далматинских городов на свою сторону и подготовить Пьетро Орсеоло торжественную встречу. Епископы и вообще духовенство не случайно, следовательно, играют такую крупную роль в дружественных Венеции манифестациях некоторых истрийских и далматинских городов. Замечательно, что среди «манифестантов» совсем не видно «деловых» людей, купцов и ремесленников, – надо полагать, что эти последние уже тогда понимали невыгодность для них венецианского господства и оставались глухими к венецианским призывам.[898]898
  Только при занятии Осора на острове Цресе Дандоло указывает, что не только духовенство, но и «римляне и славяне» из соседних мест сошлись приветствовать дожа (Dand. Chr., I, IX, с. 1, 18).


[Закрыть]

В славянских городах и районах, начиная с Биограда, и далее к югу венецианская дипломатия, если она и была пущена в ход, успеха не имела.

Захват истрийских и далматинских городов диктовался экономическими интересами венецианских арматоров и купцов, поход был тщательно продуман, а выполнение всесторонне подготовлено. Международная обстановка вообще была благоприятной для Венеции, но предусмотрительные политики республики св. Марка постарались улучшить ее еще более. Эгоистическая затея заботливо была прикрыта флагом помощи «угнетенным» далматинцам.

Весной 1000 г.[899]899
  Вопрос о дате похода Пьетро Орсеоло II решался и решается различно. Не говоря уже о таких фантастических датах, как 805 г. (Погодин, История Сербии, СПБ., 1907, стр. 15), или 963 (Дринов, Южные славяне и Виз., стр. 133 и 134), которые могут быть объяснены только ошибкой, можно указать еще на 997, 998 и 1000 гг., которые обычно и встречаются в исторической литературе. Каждая из этих трех дат имеет под собою известные основания и наименьшее из всех – дата 997 г. Этой даты держался еще Муратори (Анналы Италии, т. X, стр. 76), но она может быть признана только по так называемому пизанскому летосчислению, начинавшему новый год с 25 марта. По этому летосчислению Пьетро Орсеоло, избранный 22 марта, был избран еще в 990 г. и, следовательно, седьмой год его догата, когда начался поход, придется на 997 г. Две других даты основаны на одном и том же источнике, известиях Диакона Джиованни. Указывая седьмой год догата Пьетро Орсеоло в качестве даты похода, т. е. по общепринятому летосчислению 998 г., он в то же время сообщает, что он сам передал Оттону III только что полученные им сведения о результатах похода. Между тем это было в 1000 году, когда Оттон в третий раз появился в Италии. Так получается принятая нами дата.


[Закрыть] Пьетро Орсеоло после торжественных церемоний, организованных епископом Оливоло, поднял паруса и с большим флотом отплыл от берегов столицы дуката. В Градо благочестивый дож получил благословение патриарха Виталиса, знамя св. Гермагора и взял далее курс на Истрию.

Здесь, как мы видели, уже несколько десятилетий возникли у Венеции специальные экономические интересы, здесь некоторым успехом увенчалась ее первая попытка распространить свое политическое влияние за пределы дуката, – здесь надо было продемонстрировать мощь св. Марка. И в будущем свои большие походы на Восток Венеция будет начинать с посещения гаваней Истрии. Было это необходимо тем более, что еще очень свежо было воспоминание о попытке Каподистрии оторваться от Венеции и сделаться независимой. Это произошло в 997 г. и окончилось для этого города печально: цель не только не была достигнута, но пришлось в пользу св. Марка сделать дальнейшие уступки, – венецианские купцы могли теперь вести в городе и его округе беспошлинную торговлю.[900]900
  FRA. DA., v. XII, pp. 32, 33.


[Закрыть] По-видимому, Каподистрия после этого урока соблюдала навязанный ей договор, потому что дож миновал этот порт и появился в гавани Паренцо. Здесь его торжественно встречает епископ Андрей с клириками. Епископ просит дожа посетить местную церковь св. Марии. Выполнив этот «долг благочестия» и убедившись в подчинении Паренцо, Пьетро Орсеоло направился в Пулу. Здесь та же торжественная встреча: во главе депутации, состоявшей из сонма клириков, стоит Бертальд – высокопоставленное лицо пуланской городской общины.[901]901
  Joh. Diac., p. 31.


[Закрыть] От Пулы дож направился к берегам Далмации.

В Далматинском архипелаге венецианский флот подошел прежде всего к острову Цресу и был здесь «с радостью» принят местными жителями, которые собрались на торжество даже из отдаленных сельских местностей, как уверяет нас Диакон Джиованни, а за ним и Дандоло.[902]902
  Ibid., p. 31. Danduli Chr., 1. IX, cap. 1, 17.


[Закрыть] Отсюда, опять не забыв прослушать мессу, Пьетро приблизился к Задару. Этот город, по свидетельству Джиованни, и до этого времени находился в какой-то степени зависимости от Венеции.[903]903
  Joh. Diac., op. cit., p. 31.


[Закрыть] Венецианский анналист при этом не сообщает ни того, что это была за зависимость, ни того, когда и как она была установлена. Все дело очень похоже на то, что республика состояла с Задаром до этого времени в простых договорных отношениях, подобных тем, какие дубровницкий летописец констатирует для своего города около того же времени. В Задаре местный епископ и приор организовали дожу особенно торжественную встречу. Епископы еще двух больших островов Далматинского архипелага, Раба и Крка оказались в числе лиц, демонстрировавших перед дожем готовность признать венецианское покровительство и супрематию. Изъявление чувств скрепляется присягой на верность республике св. Марка. Имя дожа оглашено было в церквах непосредственно вслед за именем императора.[904]904
  Ibid., p. 31. Danduli Chr., 1. IX, cap. I, 18, 19.


[Закрыть] Из Задара флот дожа направился к Трогиру, сдавшемуся также без сопротивления. Здесь Пьетро Орсеоло организовал смотр своим вооруженным силам, пополненным навербованными в Задаре далматинцами, и на шестой день отплыл к Биограду или Белграду. Здесь произошла небольшая заминка. Город не был подготовлен к торжественной встрече, и дожу из предосторожности пришлось пристать к одному из островов против этого города. В городе между тем две партии, одинаково движимые чувством страха – одна перед дожем, другая перед хорватским королем, – борются между собою. Одержала верх партия дожа, город признал свою зависимость от Венеции. Также без боя сдался далее остров Новицола.[905]905
  Danduli Chr., 1, IX, cap. I, 23, 24.


[Закрыть] Ни в Трогире, ни в Биограде, ни у Новицолы не было оказано сопротивления, зато не было и торжественных встреч.

В Сплите, который был митрополией Далмации и где, следовательно, находился центр венецианской партии в Далмации, дож был еще раз порадован торжественной встречей. Местный архиепископ, митрополит Далмации, и «народ», состоявший из клириков и светских лиц, «приветствовали дожа и венецианский флот».[906]906
  Joh. Diac., op. cit., p. 32.


[Закрыть] Но это был последний триумф.

Далее надо было прокладывать дорогу силой оружия. Первым оказал сопротивление остров Корчула. Сопротивление, надо полагать, было довольно слабым, так как дож как будто без особого труда «подчинил остров своей власти».[907]907
  Ibid., p. 32. Danduli Chr., I, I, cap. I, 28.


[Закрыть] Иначе обстановка сложилась у Хвара. Жители этого острова слыли за особенно отчаянных пиратов: «венецианцы, проезжавшие мимо этих мест, весьма часто, лишившись всего достояния, обобранные дочиста, спасались бегством».[908]908
  Ibid, cap. I, 30. Joh. Diac. Chr., p. 33.


[Закрыть] Город Хвар хорошо был укреплен самою природой и искусственными сооружениями, а жители храбро защищались. Однако, «с соизволения бога всемогущего», город удалось взять после продолжительной и жаркой схватки.

На этом поход Пьетро Орсеоло закончился. Дож не решился углубиться в лабиринт нарентянской части Далматинского архипелага. Его планы относительно нарентян, владельцев побережья и острова Млета, были скромнее и он добился их осуществления другими средствами. Во время своего пребывания в Задаре дож послал десять кораблей из своего флота к небольшому острову Кацца, к западу от Корчулы, с целью перехватить нарентян, возвращавшихся из Апулии. Засада удалась, и дож захватил в плен до 40 «знатных нарентян».[909]909
  Ibid., cap. I, 21.


[Закрыть] «Вождь» нарентян и его «старшие», желая выручить из плена своих, вынуждены были согласиться на отказ от той дани, которую они взимали с плававших по Адриатике венецианских кораблей и дать обещание не причинять никакого ущерба венецианской торговле.[910]910
  Ibid, cap. I, 27.


[Закрыть] После этого пленники были отпущены, за исключением шести, оставленных дожем в качестве заложников.

Диакон Джиованни, а за ним и все историки Венеции – древние, новые и новейшие – утверждают, что в это же время в сферу политического влияния Венеции попал также и Дубровник. Когда экспедиция подходила к концу – пишет венецианский анналист о Дубровнике, – «архиепископ этого города, явившись со свитой к дожу принес ему клятву и многие другие выражения покорности».[911]911
  Joh. Diac., p. 33. Archiepiscopus cum suis conveniens… sacramenta omnes facientes, obsequia multa detulerunt…


[Закрыть] Известие Джиованни, подозрительное вообще, в этом пункте подозрительно вдвойне. Дело в том, что Дубровник, благодаря своему географическому положению, или вовсе не страдал от нарентянских нападений или страдал незначительно: находясь в непосредственной близости от нарентян и имея возможность в любой момент атаковать их с суши, Дубровник и без помощи Венеции мог заставить уважать свой флаг. Это признают даже те историки, которые стоят в этом вопросе на венецианских позициях. Один из них, например, пишет: «Дубровник находился в согласии с нарентянами, которые сильно боялись этого соседнего города, имевшего возможность напасть на них в любой момент, когда их корабли были далеко.» По этой причине Дубровник не страдал от этих «пиратов».[912]912
  B. Venuti. La Dalmazia e la sua latinità fino al seeolo XI (Dalmazia, p. 28).


[Закрыть] Таким образом Дубровнику незачем было покупать венецианскую помощь, да еще такою ценой, как отказ от собственной свободы. Не могли этого дубровчане сделать и под влиянием страха перед венецианским флотом, так как он даже и не показывался в водах Дубровника. Но возникает вопрос, какие соображения могли руководить автором «Венецианской Хроники», когда он изображал ход событий не в том виде, как они протекали в действительности? Ответ на этот вопрос может быть, конечно, только предположительным. Диакон Джиованни был близок дожу, выполнял различные дипломатические поручения республики и, следовательно, ему был известен курс внешней политики венецианского правительства. Мы уже видели, что поход Пьетро Орсеоло был задуман заранее. Идея территориальной экспансии уже твердо держалась в мыслях венецианских политиков. При наличии таких психологических предпосылок желаемое легко могло сойти за действительное. Появление дубровницкого архиепископа во флоте дожа, – а он, как это мы сейчас увидим, действительно там появлялся, – легко могло быть истолковано в желательном для республики смысле и, таким образом, венецианский бытописатель мог стать жертвой дезинформации, может быть даже официальной.

Одна из дубровницких хроник, на которую мы уже ссылались, под 997 г. сообщает, что венецианцы захватили несколько дубровницких купцов с ценным грузом из серебра и воска.[913]913
  Напечатано у Макушева, Исследования, стр. 320.


[Закрыть] А Мавро Орбини, пользуясь другими источниками, поясняет, что это случилось во время войны венецианцев с нарентянами, когда галеры дожа захватили несколько нарентянских торговых кораблей и на одном из них дубровницких купцов с ценным грузом. Появление дубровницкого посольства с архиепископом во главе у дожа Пьетро Орсеоло легко в этом случае объясняется желанием дубровчан помочь своим землякам выбраться из затруднительного положения, в которое они случайно попали. Рассказ дубровницкого источника более естественен и психологически обоснован, чем данные хроники Диакона Джиованни. К этому надо добавить, что он отчасти согласуется и с венецианскими данными, так как захват 10 нарентянских судов – мы это только что видели – подтверждается и Джиованни и Дандоло.[914]914
  Joh. Diac. Chr., p. 31. Danduli Chr., 1. IX, cap. I, 21.


[Закрыть] Расхождения в датах в сущности также нет, так как и Диакон Джиованни относит поход к седьмому году догата Пьетро Орсеоло, что может дать – мы это тоже видели – и 998 и 997 гг., тогда как 1000 г. является плодом ученой реконструкции.

Отвергая таким образом известие Джиованни о добровольном подчинении Дубровника Венеции в конце X в., мы допускаем – и также на основании дубровницких известий – возможность добровольного соглашения обеих республик как равного с равным, о союзе и взаимной поддержке друг друга в Адриатике, причем инициатива исходила от Венеции. Эти переговоры и соглашения имели место, по сообщению того же дубровницкого источника, как раз в 1000 г. Может быть оно в несколько искаженном виде и нашло себе отражение в хронике Диакона Джиованни. Республики согласились поддерживать друг друга в возможной войне посылкой одной вспомогательной галеры и в знак дружбы и согласия преподносить ежегодно друг другу равноценные подарки.[915]915
  У Макушева, назв. соч., стр. 320.


[Закрыть]

Мы не можем сказать, как долго действовал этот договор, но несомненно одно: Дубровник в течение XI и большей части XII в. совершенно не был в зависимости от Венеции.

Завершив свой поход, Пьетро Орсеоло принимает титул «герцога Далматинского».[916]916
  Диакон Джиованни называет Пьетро Орсеоло дуксом Далмации только один раз – и именно под 1004 годом, что, конечно, не значит, что дож принял этот титул именно в это время (цит. Хроника Диак. Джиов., стр. 35).


[Закрыть] Ближайшей задачей венецианской политики было закрепление сделанных приобретений, символом которых был этот титул. Затруднения, которых можно было ожидать со стороны хорватов, устранены были, как уже было указано, путем использования династических интриг, которые столь обычны в феодальных государствах. При первом известии о появлении венецианского флота у берегов Далмации Держислав, король хорватов, попытался вступить с дожем в переговоры, но не имел успеха.[917]917
  Имена у Дандоло искажены. Danduli Chr., 1. IX, с. 1, 20.


[Закрыть] Пьетро Орсеоло знал, что положение Держислава было непрочно и потому не хотел идти ни на какие уступки, к которым, очевидно, могли бы привести переговоры. Дож оказался правым. В момент, когда флот находился в Трогире, туда явился брат Держислава Святослав, предложив свои услуги в качестве союзника венецианцев. За поддержку его домогательств в Хорватии он, несомненно, обещал уступить намеченные к захвату дожем города Венеции и в обеспечение верности своих обещаний выдал в заложники своего сына. Дож принял предложенные ему условия, взяв с собою молодого хорвата, за которого он выдал потом одну из своих дочерей. В качестве союзника Венеции Святослав появился потом в Сплите, где был торжественно принят венецианской партией «клиром и народом».[918]918
  Ibid., cap. 1, 26.


[Закрыть] Святославу действительно удалось овладеть троном хорватских королей и он, кажется, во все время своего правления, т. е. до 1018 г. оставался верным принятому им на себя обязательству перед Венецией. Ловким использованием феодальных неурядиц Пьетро Орсеоло устранил потенциально наиболее близкую и непосредственную угрозу его новым приобретениям.

Признание сделанных приобретений со стороны западного императора было по указанным ранее причинам достигнуто в форме признания за дожем его нового титула без малейшего труда: не только Оттон III, но и его преемник Генрих II, признали дожа дуксом Далмации.[919]919
  Romanin, Storia, v. I, pp. 387 s.


[Закрыть] Сомнительно, однако, чтобы и Византия сразу признала новую политическую ситуацию на восточном берегу Адриатики, хотя Восточная империя при этом, как могло тогда казаться, фактически ничего и не теряла. Во всяком случае, как мы уже упоминали, только во время первой большой войны с норманами Византия пошла на встречу венецианским домогательствам в этом вопросе, причем из хрисовула императора Алексея I не видно чтобы это было подтверждением ранее сделанного пожалования.[920]920
  Мы уже не касаемся того вопроса, что и хрисовул императора Алексея нам известен только из его воспроизведений более позднего времени. Danduli Chr., ed. cit., col. 250.


[Закрыть]

В результате похода Пьетро Орсеоло Венеции так или иначе подчинилось около десятка различных опорных пунктов на восточном побережье Адриатического моря. Венецианцам очень хотелось позднее показать эту зависимость гораздо более полной и тесной, чем она была в действительности. С этой целью известия Дандоло были фальсифицированы различными выдумками, правда не особенно ловко составленными, что не помешало, однако, ряду очень серьезных историков принять эти выдумки за чистую монету. Мы имеем в виду известия о назначении Венецией в далматинские города непосредственно вслед за походом 1000 г. своих представителей в качестве глав их муниципальных советов. Несмотря на то, что еще в XVIII в. было доказано, что не мог, например, Оттон Орсеоло быть наместником в Дубровнике, если ему в это время не было и 10 лет, тем не менее эта легенда оказалась необычайно живучей. Мы считаем ненужным заниматься здесь ее опровержением.[921]921
  Имеющаяся здесь в виду приписка в Амбросианском кодексе хроники Дандоло относится, как теперь доказано, к XVIII столетию (Кречмайр, цит. соч., т. II, стр. 537). Впервые известия, содержащиеся в этой приписке, появляются в венецианской анналистике только в XIV в. и в XV закреплены такими сочинениями, как написанное по заказу Светлейшей Синьории произведение Сабеллико. В XVIII в. эта фальсификация была разоблачена дубровницкими патриотами Варгой и Червой (сочинения их напечатаны у Макушева в его Исследованиях, стр. 423 и след.)… В том же столетии автор капитального для своего времени труда по истории Венеции, Лебре, также отвергал эту версию назначения дожем своих наместников в признавшие венецианский суверенитет города Далмации, считая эту версию выдумкой Сабеллико (Лепре, цит. соч., т. I, стр. 245). Тем не менее эта версия в последующее время неоднократно повторялась даже в таких серьезных трудах, как сочинение Гфререра (цит. соч., стр. 404), причем особенно усиленно ее поддерживали и поддерживают итальянцы (Романин, Докум. История, т. I, стр. 280; Бруно Дудан, цит. соч., стр. 12 и т. д.). Доказательства таких утверждений, конечно, очень неубедительны, – Бруно Дудан, например, ссылается в подтверждении своих слов на компилляцию XVIII в. Навипьеро.


[Закрыть] Наверное можно утверждать, что на первых порах Венеция ограничилась только принципиальным признанием ее сюзеренитета, но усилила в подчинившихся ей городах свое экономическое давление: не ради же обеспечения и развития торговли своих собственных конкурентов предпринял Пьетро Орсеоло свой знаменитый поход.

На современников – венецианцев успех Пьетро Орсеоло произвел большое впечатление.[922]922
  В связи с этими событиями находится и «вопрос» об обряде, существовавшем в Венеции и известном под названием «обручения с морем». Для историка – марксиста этот «вопрос», заключающийся в том, возник ли этот обряд в связи с походом Пьетро Орсеоло, или после Венецианского конгресса 1177 г., не представляет интереса.


[Закрыть] Диакон Джиованни называет его мужем, который силой стремления и опыта «превосходил почти всех древних».[923]923
  Joh. Diac. Chr., p. 29.


[Закрыть] После него Дандоло писал[924]924
  Danduli Chr., ed. cit, 1. IX, cap. I, col. 223.


[Закрыть] с гордостью об инициаторе венецианской колониальной политики большого масштаба: «Он не только упрочил все прежние приобретения, но так увеличил владения республики, что о Венеции заговорили как о провинции, превосходящей красотой и роскошью все прочие провинции». Чем дальше отходили эти события в прошлое, тем значительнее казалось дело Пьетро Орсеоло: Лоренцо де Моначи заявил, что «Пьетро Орсеоло II… всю Далмацию подчинил венецианскому господству».[925]925
  Laurent de Monacis, op cit., p. 74.


[Закрыть] В XVIII в. Муратори в своих Анналах писал почти в таком же тоне: «В этом году (год похода Пьетро Орсеоло) государство Венецианское чрезвычайно увеличилось».[926]926
  Muratori, Annali, v. X, p. 76.


[Закрыть] Отсюда высокая, очень часто до крайности преувеличенная оценка деятельности Пьетро Орсеоло в новое время. Рядом с непосредственными экономическими выгодами, которые Венеция могла извлекать из своих новых приобретений, как, например, установление прямых связей с областями по Саве и Драве,[927]927
  Romanin, Storia, v. I, p. 281.


[Закрыть] обычно указывается на безусловное господство Венеции в Адриатике как результат этого похода[928]928
  Мысль о господстве Венеции в Адриатике со времени Пьетро Орсеоло доказывал еще Кольшюттер (цит. соч., стр. 44); потом она получила авторитетное подтверждение со стороны Гейда (цит. соч., т. I, стр. 128); в конце прошлого столетия по этому вопросу возникла специальная полемика между двумя компетентными немецкими историками Венеции, Ленелем и Симонсфельдом, причем последний горячо защищал эту мысль от критики ее Ленелем, который относится к оценке значения похода Пьетро Орсеоло более осторожно (Simonsfeld, HZ., В. 84, pp. 433, 434; Lenel, Die Vorch., p. 14). Несмотря на критику Ленеля, Кречмайр считает возможным не только отстаивать эту мысль в полном объеме, но высказывается еще более решительно: «Der Zug vom Jahre 1000 ergab für die Stellung Venedigs in Adria, was in grösserem Masse der vierte Krezzug für dessen Stellung in östlichem Mittelmeere ergeben sollte» (Kretschmayr, op. cit., B. I, p. 141). В том же роде высказывались Ходгсон, Музати, Манфрони (Hodgson, op. cit., p. 181; Musatti, op. cit., v. I, p. 57; Manfroni, op. cit., p. 78).


[Закрыть], и Пьетро Орсеоло, правда больше за его строительную деятельность, преподносится имя Перикла Венеции.[929]929
  Kretschmayr, op. cit., B. I, p. 141.


[Закрыть]

Время догата Пьетро Орсеоло II несомненно является важным моментом в истории Венеции как колониального государства и в лице этого дожа Венеция имела политического деятеля первого ранга. Мы думаем, однако, что значение этого времени и этого человека заключается не столько в том, что было тогда сделано, что было достигнуто, сколько в том, что тогда было намечено сделать, и наглядно показано, к чему надо было стремиться. Практические результаты, которых Пьетро Орсеоло удалось добиться в Далмации, как ни были значительны, не были устойчивыми, – за них, как мы увидим далее, республика св. Марка вынуждена была бороться, конечно с перерывами, целое столетие и к концу его ей пришлось оказаться в том самом положении, с которого начал свою деятельность в Далмации ее предприимчивый дож начала XI в. Далеко не обеспеченным оказалось и ее господство в Адриатике: в том же XI в. Венеция должна была вести напряженную борьбу с различными врагами, которые ставили под вопрос не только ее господство в Адриатике, но и те пути через это море, которые связывали ее с Востоком. В год похода Пьетро Орсеоло Венеция не стала ни обладательницей Далмации, ни владычицей Адриатики, – это случилось много позднее; но в этот догат ее правящий класс, класс арматоров и купцов, впитавший в свой состав наиболее дальновидную часть трибунских феодальных фамилий, отчетливо осознал свои внешнеполитические великодержавные задачи и впервые сделал попытку в значительном масштабе осуществить их на практике. Это не было, однако, даже первым актом колониальной истории Венеции, – это было только ее прологом.

Усматривая в событиях на грани X и XI вв. прежде всего зарождение идеи широкой колониальной экспансии и с этой точки зрения прежде всего оценивая их значение, мы не хотим, однако, отрицать и ряда практических результатов, которые до известной степени служили проверкой правильности и целесообразности проведения в жизнь этой идеи. Венеция несомненно извлекла из своего нового положения в Истрии и Далмации ряд выгод, которыми она не преминула воспользоваться. Опорные пункты ее торговли в далматинских городах несомненно окрепли; ее связи с северной частью Балканского хинтерланда стали более непосредственными и живыми; природные богатства Далмации и прежде всего такие, как лес, скот, оливковое масло, стали более доступными и, возможно, дешевыми; представлялась практическая возможность воздействия на местное производство и местный оборот в нужном для республики направлении. Все это не может быть в надлежащей степени подтверждено текстами из источников, так как составители анналов того времени мало интересовались этими вопросами и редко их освещали, а официальный материал, собрания актов и грамот, если он вообще существует для этого времени, т. е. для XI столетия, не опубликован. Тем не менее история борьбы Венеции за свои первые приобретения не лишена фактов, которые позволяют сделать такие заключения, но не прямо, а косвенно.