Текст книги "Ураган «Homo Sapiens»"
Автор книги: Николай Балаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
– Ну давай же, скорее! Сносит! Тащи!
От жуткого крика ошеломленный случившимся парень неуклюже запрыгал по воде и ухватил женщину за протянутую руку.
Вдвоем они вытащили Сережу на берег и опустили в заросли голубичника. Ыммэй дрогнула и шевельнула лапой. Женщина склонилась к рыжебородому лицу. На лбу, над левым глазом, начиналась и уходила к затылку широкая полоса разодранной кожи. Клочья ее налипли на щеке и за ухом. Постепенно лицо и голова стали краситься вначале розовым – от примеси воды, затем все более густым красным цветом.
– Сережа, Сережа! – женщина сжала нижнюю челюсть раненого и затрясла ее. Сережа открыл светлые, с золотым блеском глаза, посмотрел на нее, а потом сделал попытку улыбнуться.
– Давай, поднимайся, в палатку надо… Погоди… – Женщина потянула из его пальцев Мамулю. – Да отпусти ты ее! Вот как вцепился!
Сережа натужно скривил лицо и медленно разжал пальцы. Женщина взяла задрожавшего зверька, огляделась, заметила недалеко пустой ящик из-под макарон, сунула Мамулю туда, прикрыла крышкой и потянула Сережу за руку. С другой стороны помог парень. Раненый кое-как поднялся, обхватил спасителей за шеи, и они втроем заковыляли к палатке, над которой вился дымок. Там было тепло и сухо, женщина устроила Сережу на высоких нарах, предварительно раскатав пышный олений кукуль. Потом снова попыталась вспомнить, как зовут парня, но так и не вспомнила, бросила ему одеяло и досадливо сказала:
– Сними одежду и укрой, я лекарство поищу.
Из-под фанерного самодельного стола, заваленного разноцветными картами, справочниками и листами исписанной бумаги, она выдвинула вьючник, выкопала с его дна картонную коробку с надписью «пенициллин» и размотала густо накрученный на нее шпагат. Лекарством в коробке оказалась полулитровая бутылка с этикеткой, по которой зеленела надпись: «Спирт питьевой». Еще она достала бинты, марганцовку, йод. Через четверть часа Сережа сидел, привалившись к двум подушкам, с пышной повязкой на голове. Сидел и смотрел, как женщина, плеснув в эмалированную кружку треть воды, стала лить туда спирт.
– Скажешь, когда хватит, – сказала она.
Это была щедрая фраза, так в партии с самой заброски еще никому не фартило, и Сережа, закаменев лицом, счел за благо промолчать. Жизнь давно научила его не, очень-то верить обещаниям геологического начальства, особенно когда они граничили с фантастикой, как в данном случае. И поэтому он молча смотрел и ждал, превратится ли фраза в поступок. А женщина продолжала невозмутимо лить бесцветную жидкость. Напряжение уже схлынуло, душа словно умылась в прекрасных благовонных ароматах земли, на сердце стало легко и покойно. И даже парившая на ней мокрая одежда потеплела.
Краем глаза она видела смешавшиеся на лице Сережи недоверие и надежду и мысленно шептала: «Проверяешь? Так вот тебе, негодник, вот тебе, милый мой рабочий-паж, вот тебе, мой хороший, спаситель без страха и упрека!»
О том, что совершила сама, она так и не подумала. И продолжала лить спирт в кружку, твердо держа руку: «Ни за что не остановлюсь!»
Кружка наполнилась, и на ней под булькающей струей стал образовываться бугорок, еще доля секунды – и жидкость хлынет на пол.
– Хватит! – ошеломленно прошептал Сережа.
– Аг-га! – возликовала она в душе, но не подала виду, а молча схлебнула бугорок – вот тебе за сомнение в начальнике! И лишь тогда протянула кружку, подождала и посмотрела, как он долго выцеживал ее, потом ухал, глубоко дышал и фыркал. Только после этого ритуала она расхохоталась.
– А нам палец в рот не клади! – серьезно сказал Сережа, закрыл глаза, чуть пошевелил плечами и уснул.
– Ну мужик! Прям – кино! – восхитился сидевший у двери парень. – Откуда он такой взялся, уму непостижимо!
– Они тут все такие, – сказала начальник партии. – Это наши мальчики, наши северные кадры.
Отодвинула полупустую бутылку, что-то звякнуло, и она вспомнила – будильник. Стрелки показывали без четверти пять.
– Уже и на связь, – сказала она. – Ну-ка выходи, мне еще надо переодеться.
– Ага, я пока дела доделаю, – парень выбежал из палатки и заголосил на улице:
О-ле-ле, ле-лю, ле-лю!
Веселый какой практикант, весь день кричит в полный голос. Пусть кричит, в городе-то много не поголосишь…
Скоро, переодевшись в сухое, разомлевшая от глотка спирта и печного тепла, она села к столу, повздыхала от избытка хороших чувств и включила рацию.
– «Резеда»! – сразу позвал знакомый голос.
– На приеме, – сказала она. – Здравствуй, Бригадир.
– Алена Николаевна! – весело закричал Бригадир. – Наконец-то! А мы думали, вы что-то застряли в первом маршруте: молчите и молчите! Ну, поздравляем с началом.
– Спасибо, мальчики, – сказала она. – Прораб далеко?
– Канавы документирует. Зашабашили мы, Алена Николаевна, на целую неделю раньше срока! Вот обед последний варим, сейчас прораб закончит, полопаем – и на базу. Часов в десять ждите.
– Вода прихватила? – спросила она.
– Было малость, да уже все позади, можете стучать радио в управу: «Опытный коллектив под руководством…»
– Стоп! Результаты как?
– Кое-что есть, прораб с промывалой ухмыляются, говорят…
– Ясно, – остановила Алена Николаевна. – Остальное на базе доскажете.
– Понятно. – Бригадир помолчал и спросил. – Тут вертолет над тундрой шастал, сюда случаем не залетал?
– Залетал недавно, спозаранку. Почту привез, огурцы свежие и Практиканта. С материка.
– По-очта, огурцы-ы, мм-гуух! – замычал Бригадир. – да еще и Практиканта… «Есть многое на свете, друг Горацио…» Да-а, прав был старина Вилли… Алена Николаевна, между прочим, пока он не у дел. Практикант-то, заставьте его баньку истопить, как раз успеет. И заодно сразу поймете, на что годен, хе-хе!
Она вспомнила промашку Практиканта там, на берегу, хотела сказать, что кое-что уже поняла, но хватилась. Из одного эпизода делать вывод? Да в такой круговерти не каждый сразу и сориентируется. Хотя…
– Ребята тут интересуются, Мамулю не видели? – спросил Бригадир. – Как она там, жива-здорова?
– Ох, с Мамулей нашей прямо трагедия, – она вздохнула, перед глазами снова замелькали кадры, ухваченные сознанием на берегу, да так четко, что она вздрогнула.
– Что случилось? – встревожился Бригадир.
– Успокойся, жива Мамуля, сидит в ящике, сохнет. После связи отпущу. Понимаешь, Река сегодня лед сломала, и она как-то на льдину попала: ты же знаешь, вечно она везде суется…
– Ну?!
– Хорошо, Практикант увидел, закричал. Сережа ее и спас. Прямо по льдинам побежал и спас. Такой ужас был! А обратно бежал, так сам чуть не утонул, но обошлось. Тоже вот лежит, «про-сы-ха-а-ет». В общем, живы все, здоровы.
– Ну, Серега – человек! – выдохнул Бригадир. – А мы ей тут с детишками, между делом, рыбки напасли, небось голодают, «семья-то большая», как сказал поэт.
– «Резеда», истекло ваше время, – напомнил завхоз из соседней партии.
– Все, насчет бани распоряжусь, – сказала Алена Николаевна. – Ждем вас, Бригадир.
Она отключила рацию и вышла на улицу.
Перед вечером ветер утих, синеватая тень от морены потянулась к Реке, накрывая лагерь полевой партии. Алена Николаевна пошла к ящику. Крышка валялась в стороне, ящик был пуст. Она растерянно огляделась. Мамули нигде не было видно. Убежала? Да нет, она и очнуться-то по-настоящему не могла, нахлебалась. И крышка тяжелая, разве Мамуля откинет ее так далеко? Нехорошее подозрение шевельнулось в сердце начальника партии.
– Практи-и-ика-а-ант! – позвала она.
– У-гу-гу! О-го-го! – весело, нараспев отозвался тот из-за полосы кустарника, с берега небольшого ручейка у подножия морены: – Бегу-у-у! О-ля-ля!
Кустарник затрещал. Практикант проломился через него напрямую, хотя там была петлистая тропинка. Он вылез из ивняка, держа в одной руке нож, а в другой что-то длинное и желто-белое. Запрыгнул на серую плешину огромного ледникового валуна, торчавшего из ската морены, и потряс этим:
– Во, готово! Дело мастера боится! Батя у меня с мамашей кролей держат, так я с малолетства обучен, А тут разницы, считай, никакой. Лезет, правда, чуть, но я средство знаю – закрепим. Ого, какую шапку соорудим! Боярскую! Не зря прыгал по ледяшкам этот-то!
– Ты что… Ты что натворил?! – с ужасом сказала Алена Николаевна. Она смотрела на шкурку, зажатую в победно поднятом кулаке Практиканта, и никак не могла поверить в свершившееся. – Да она же наша соседка! Она почти ручная, ее все любят… Да у нее же дети! Четырнадцать детей!
– Ну?! – радостно изумился Практикант. Он совершенно не пытался осмыслить реакцию женщины на свой поступок. А все, что она сказала, просто не услышал. В голове его кричали и пели свои мысли: – Так если их забрать, в загородку, а к концу сезона… Ого! В магазине-то, в вашей деревне, отдел есть, «Полка охотника» называется, я смотрел, там за меха японские транзисторы дают. Это мы мигом обтяпаем, как ловить, я…
– Ох, Практикант, что же ты натворил, – тоскливо сказала Алена Николаевна. Помолчала и отрешенно добавила: – Они тебя убьют…
– Кто это? – он продолжал не понимать и улыбаться.
– Наши мальчики, – Алена Николаевна растерянно огляделась. Нет, они не должны узнать об этом. Не должны! А как! Ну хоть оттянуть на день, на два. Они правда убьют, по-настоящему. Есть же у людей святые понятия о земле, за которые…
Она вновь глянула на шкурку в победно поднятой руке и увидела прыгающего по льдинам Сережу.
Картинка эта, словно ключик, отомкнула в памяти Алены Николаевны начало весны, когда рабочие обнаружили семью Мамули, изумились количеству детей и стали подкармливать рыбой. А Федьке Стрекалову, вечно искавшему способы избежать судебного исполнителя с листом на алименты, прилепили ехидную кличку «Папуля», да так ее обсасывали по вечерам, за чифирком, что Федька не выдержал, улетел в поселок и там каялся в прокуратуре.
Она стояла, вспоминала совсем недавние, казавшиеся такими обычными дни, вдруг, после вереницы сегодняшних событий, обретшие совсем другой смысл, а Практикант, глядя в ее лицо, начал постепенно соображать. Улыбка застыла, а потом медленно сползла с его губ. Но он еще не до конца осмыслил сказанное ею, оттого никак не мог поверить. И спросил:
– Вы что, шутите? За какую-то зверюгу? За песца?
Она хотела не просто ответить, а прямо исторгнуть из самого сердца слова о жалости и любви, но все там перемешалось, и канули в душевном хаосе эти, казавшиеся такими нужными слова.
А в сознании сложилась и завертелась несуразная, на ее взгляд, книжная фраза. Алена Николаевна не хотела говорить ее, но она сказалась сама.
– За покушение на нравственные идеалы мира.
И неожиданно эта протокольная фраза прозвучала четко и убедительно, как неумолимый параграф Закона в зале судебных заседаний. Практикант вздрогнул. Перед глазами, помимо его воли, возникли бегущий в солнечных лучах человек, решительность каждого его движения, вздернутая факелом Мамуля, и ослепительные льды, и ревущий поток половодья. Практикант опустил руку и завертел головой.
Кругом лежала вечерняя, исчерченная темными тенями тундра. Вдруг перед взором Практиканта размытые дали начали проясняться, обрели резкость, немеренные свободные пространства закружились, с каждой секундой ускоряя бег вокруг Реки, вокруг морены и базы полевой партии.
Весь мир пришел в движение, закручиваясь по огромной спирали и замыкаясь вокруг женщины. Его центробежная сила легко выщелкнула из своих недр камень, и Практикант увидел, что стоит совсем один, лишь под ногами холодный безжизненный обломок. Даже звезд не было. И тогда он понял, что так и будет, и сам он уже не найдет спасения.
Диким кричащим взглядом Практикант уставился на женщину. Следы растерянности на лице начальника партии исчезли, оно стало отчужденно и деловито.
– Собирай вещички, – сказала она. – Пойдешь в поселок, это, твой шанс. Тут сто шестьдесят километров. Держись берега Реки, она выведет. Сейчас я принесу продукты, а на следующей связи, пока Сережа спит, пошлю телеграмму в управление. Придешь, рассчитаешься, в самолет и исчезни. Чтобы духу твоего в «нашей деревне» не осталось через сутки после прихода… И старайся идти быстро, я не уверена, что смогу задержать их, когда они… Да и не знаю, стану ли это делать.
Повести
Соучастники
…Откуда вообще берутся люди, использующие свою землю, как неприятельскую? С какой поры это началось и как это остановить?
В. П. Астафьев
Валет сидел в прозрачном колпаке под кабиной пилотов и смотрел, как жила земля.
Внизу ползла желтая горная тундра, разрисованная фиолетовыми полосами увядшей полярной березки, золотыми плешинами моренных бугров, огненными пятнами горца на них и цветными осыпями сопок по бокам долины. Серым блеском лоснились озера. Между ними вязала русловый узор речка Нравкэрыкэн – Прозрачная. Зеленые перекаты ее сменялись коричневыми плесами. На одном Валет увидел стаю гусей – птицы готовятся к отлету. На озерах бронзой посвечивали утиные стайки, низко носились молодые гагары, а родители, задрав остроносые головы, управляли ими с воды. Совсем близко под машиной медленно проплыла стая журавлей.
Впереди открылся очередной плес, и Валет увидел, как по берегу его, часто задирая голову, бежит песец. Торопится в ту же сторону, что и вертолет. Шубка на песце – почти побелела, значит, скоро придет самое трудное и интересное время жизни – зимняя охота! Валет заерзал, поцарапал лапой плексиглас. Скорее бы!
Коса со зверьком уплыла назад, потянулась высокая, сине-бордовая от густого голубичника терраса. А среди ягодных зарослей сразу бросилось в глаза рыжее пятно. Это бежит лис! И тоже торопится вдоль берега речки. Вот остановился, встал на задние лапы, вытянул нос, хватая воздух. Снова присел, подумал и понесся вскачь. Валет нетерпеливо заскулил, даже сунул голову между лапами, к брюху, провожая взглядом лиса. А когда снова глянул вперед – обомлел: по террасе катился лохматый бурый ком. Выкатился на край, с разгона пролетел по воздуху, шлепнулся на галечную косу и стремительно, так что даже не улавливались паузы между прыжками – как диковинная птица, – заскользил над косой. Росомаха! Валет зацарапал прозрачный пол и возбужденно закричал:
– Ггрра-а-аав! Гра-га-гав!
– Что там, Валетка? – спросил сидевший в крайнем «кресле Егор. Пес выпрыгнул из колпака, сунулся в колени хозяина, скуля, потянул за полу пиджака.
– Отдыхать едем, а ты меня слюнявишь, – Егор отстранил Валета, рукавом вытер полу. – Ну, давай глянем. – Он протиснулся к колпаку. – У-у, хозяйка тундры. Ишь – скачет! Учуяла что или нас испугалась? Как думаешь?
Валет запрыгал и громко авкнул.
Сбоку из огненных зарослей ольховника выполз след вездехода и зазмеился по голубичникам, маслянисто-желтым осенним ивнякам, черным пятнам ягеля. Росомаха, попав в след, только на миг притормозила, крутанула носом и понеслась дальше между колеями.
– И я думаю – учуяла, – согласно сказал Егор. – Схватила какой-то запах, круче машинного. Так и есть.
Впереди открылся широкий плес и песчано-галечная коса, вся испаханная траками. В конце косы бурая куча, вдоль кромки воды вал из водорослей и камней. Посреди косы шевелились под ветром пепельные лохмы большого костра. Это ж Гольцовая яма, Верхняя Зимовка! Заповедное место оленеводов и старожилов.
Одного взгляда Егору хватило, чтобы понять – на Гольцовой побывали посторонние люди. Он выпрямился и дернул за унт радиста, стоявшего на ступеньках лестницы, ведущей в пилотскую кабину. Радист нагнулся и изобразил на лице вопрос.
– Валера, сесть бы! – Егор потыкал пальцем вниз.
Радист кивнул, и голова его исчезла в проеме люка.
Через минуту вертолет накренился, повернул и пошел назад и вниз. Во! Пилот Безродных – мужик свой и понятливый, дело знает.
Вертолет завис у самой гальки, недалеко от бурой кучи. Радист выпрыгнул, глянул под колеса и сделал разрешающий жест. Вертолет мягко сел, покачался с хвоста на нос и заглох. Винт обвис, крутанулся еще пару раз с тихим свистом и замер. Егор выбрался за Валетом и пошел к бурой куче. Радист уже стоял там и ошарашенно говорил:
– Мать ты моя родная!
Куча состояла из гольцовых голов, перемешанных с внутренностями. Подошли пилот Безродных и штурман Олег.
– Ух ты-ы…
– Да-а, порыбачил кто-то…
– Надо же – прямо на яме. Участок твой, да, Михалыч?
– Смотри, братцы, – штурман Олег поднял клочок малиновой бумаги. – С аммонитом разбойничали.
– Теперь на речке крест. Лет пять. А рыбная была. – Пилот Безродных поцокал языком. – В низовьях на закидушку вот та-а-акие брали. Без рукавиц и не вытащишь, все пальцы леской изрежешь… И что за подонки тут…
– Теперь найди их, – радист Валера хмыкнул.
А Егор стоял и ничего не мог вымолвить. Лицо намокло, в глазах потемнело, только мельтешили бурым колесом рыбьи головы… Полез достать платок, но никак не попадал в карман: руки дрожали. Вот тебе и Нравкэрыкэн, вот тебе и прозрачная. Кормилица и поилица… Пятнадцать лет прожил на этих берегах. И две бригады оленеводов с незапамятных времен безбедно жили ее щедротами. Да и многие отпускники из райцентра часть длинных северных отпусков использовали тут, тянулись к благодатным речным угодьям с палаткой, удочкой и спиннингом. Всем хватало, неистощима была Прозрачная, как неистощим любой уголок земли, если берешь из него без жадности да с умом. Кто тут побывал, скажи на милость? Мысль эта, электрическим током тряхнула охотника и вывела из оцепенения. Пропала дрожь в руках, прояснилось перед глазами, и задубевшие ноги обрели прежнюю упругость. Егор зашагал к костру, потрогал пепелище. Тепло. Он покопал до гальки, ухватил горсть камешков. Горячие еще. Костер горел часа три назад, не более. Водой его хозяева не заливали, стало быть, и после их отъезда мог еще час гореть. Итого четыре, как умотали. Егор поднялся, пошел по косе. На песчаных пятачках среди гальки отпечатались следы трех пар сапог. Одни небольшие, гладкие – кирзовые. Два в елочку – резиновые. Оба большого размера: сорок четвертый или даже сорок пятый. Стало быть – трое… Так… Отпечатки в «елочку» – больше у воды, часто одни носки: бегали, суетились. Гладкие отпечатки у костра и – густо – у места стоянки машины. Водитель…
Егор оглядел вал из заиленных, переплетенных светло-зелеными нитями донной растительности камней, покачал головой. Ловко донышко соскребли. Крепкий неводок у рыбачков, такие бы неводки в совхозные рыболовецкие бригады. Ан нет. Ими только по приискам УРС торгует, за «живые» деньги, а по безналичному расчету в совхоз – выгода не та. Да, ободрали дно, все питание рыбье нарушили, как ей теперь зимовать.
Егор глянул в воду. У нее был какой-то белесый оттенок. Обычно на зимовальных ямах Прозрачной в эта время года у воды коричневый цвет и прозрачна она на многие метры в глубину. А сейчас чистота сходила на нет в метре от поверхности. Глубже шевелились серые мутные клубы.
Подошли летчики. Егор вспомнил горелый малиновый клок в руках штурмана, зачерпнул горсть воды, хлебнул. Терпкая горечь обожгла язык. Егор сплюнул.
– Ты чего, Михалыч? – удивился пилот.
– А попробуй.
Летчики присели. Попробовав, заплевали.
– Аммонит, – сказал Егор. – Буровик один прошлым летом похвалялся, что придумали они новый способ ловли аммонитом – бесшумный. Сыплют на перекате взрывчатку, и рыба ниже того места аж на берег лезет. Никаких тебе взрывов, тихо-спокойно… Этих рыбачков упустить никак нельзя.
– Да-а, подо-оночки, – протянул радист. – Я бы таких…
Он не договорил, но все поняли, какие там слова идут дальше, и штурман Олег завершил:
– …и не жалко…
– Может, догоним, а? – спросил Егор. – Немного делов.
Пилот глянул на часы и покачал головой:
– Не могу, Михалыч, минуты расписаны. Санзадание на третью бригаду, перестановка буровиков, продукты им. За тобой подсели – уже из графика вылезли, да эта остановка… А вон посмотри, ту непогодку третьи сутки синоптики обещают, – Безродных махнул рукой на запад. Все повернулись. Горный кряж, лежавший километрах в десяти ниже по реке, быстро исчезал. Вместо него вставала сизая с синеватым отливом стена, по верхнему краю которой перемещались грязно-белые клубы, в клочья разрывая нежную небесную зелень.
– Они туда ушли? – спросил радист Валера.
Егор кивнул.
– У-угу-у… Поселков там полно…
– Давай, полетели, Михалыч, – Безродных вздохнул. – Ты меня знаешь, если могу – какой разговор.
– Знаю – да. Потому больше и не прошу. – Егор посмотрел вокруг. Валет бегал, нюхал всяческие следы, повизгивал. Сунулся носом в вощеную малиновую бумажку, найденную Олегом у костра.
– Неси сюда, – сказал Егор.
Валет принес, и Охотник положил ее в карман.
Вот тебе и отдохнули перед сезоном, вот тебе и погостили в поселке. Как бросить такое пиратство? Ограбленный и залитый гадостью родной дом.
– Вы, ребята, летите, – сказал Егор. – А мы с Валей разберемся.
– Ты что, старик? – сказал пилот Безродных. – Ну давай полетим в поселок, после санрейса сам вышибу спецзадание, инспектора прихватим. Куда ты, курам на смех, в этих штиблетах.
Летчики оглядели выходной наряд Егора; велюровая шляпа, шерстяной немецкий костюм с жилеткой, ворот розовой сорочки на морщинистой темной шее, пестрый галстук, модные чешские ботинки.
– Уймись, начальник, – сказал Егор. – Это наш дом.
– Рр-уф! – зарычал Валет и подпрыгнул сразу на всех лапах.
Безродных махнул рукой и пошел к вертолету. Он знал охотника хорошо и поэтому тоже не стал спорить. Забрался в машину, откинул брезент в хвосте салона и из кучи всяческих запасов стал извлекать предметы рыбацкого снаряжения. На гальку полетели три пары болотных сапог, суконные армейские портянки, брезентовая, с геологической эмблемой на рукаве, роба, ватная телогрейка, здоровенный рюкзак, цигейковый и поролоновый спальные мешки, ящик из-под галет с закопченной на кострах посудой и самой необходимой едой, а также палатка-двухместка.
Штурман Олег полез в кабину.
– Прихвати там мою камеру! – крикнул Валера.
Олег кроме камеры вынес ракетницу, пачку красных патронов и бинокль. Валера забрал фотоаппарат и ушел на берег.
Егор скинул костюм и ходил вокруг снаряжения в голубых кальсонах и нежно-розовой цветастой рубахе, отбирал нужное и сразу надевал – робу, сапоги по ноге, телогрейку. На голову ничего не оказалось, и Егор оставил шляпу. Потом засунул в рюкзак цигейковый кукуль и палатку. Посуду брать не стал, только консервную банку из-под компота – удобнейший тундровый «чайник». Затем щепоть соли, галеты, сахар, чай. Прикинул в руке рюкзак. Валет посмотрел на сборы и притащил гольцовую голову.
– Оставь, – сказал Егор. – Тут все подлое. Еду сами как-нибудь добудем. – В карман рюкзака он переложил паспорт и удостоверение внештатного сотрудника Охотскрыбвода.
Подошел Валера и протянул фотоаппарат:
– Михалыч, эту «рыбалку» я запечатлел для инспекции. Тут еще половина пленки, возьми. Может, что по дороге обнаружишь.
– Спасибо, Валерик, – сказал Егор. – Только я давно-этим не баловался, забыл, что там к чему. Ты вот, пока я собираюсь, прибери у костра.
Валера взял пластиковый пакет, сунул туда три пустые консервные банки и стекла от разбитой бутылки. Валет посмотрел на него, полез в кусты и вынес еще одну бутылку.
– Молоток! – Валера потрепал пса. – У всех бы «бестолковки» так работали!
Он аккуратно положил бутылку тоже в мешок и подал его пилоту Безродных, уже стоявшему в дверном проёме.
Егор отнес рюкзак в сторону, смотрел, как летчики сели в машину. Безродных приоткрыл окошечко, крикнул:
– Держись, Михалыч, мы туда-обратно! Что в поселке надо?
– Инспекцию вези, – сказал Егор. – Отсюда и по следу.
– Будь спокоен. – Безродных сунул руку за кресло, кинул Егору охотничий нож в ножнах и рогатую дощечку с намотанной леской и блесной – закидушку, улыбнулся и погрозил кулаком:
– Не потеряй смотри: сам блесну мастерил из бивня мамонта, не блесна – скатерть-самобранка! Будь!
Заныл стартер, затарахтел двигатель, лопасти, постепенно поднимаясь, пошли вкруговую. Вертолет завис над косой, чуть склонился носом вперед и влево, и так, набычившись, по наклонной линии пошел вверх. Звук двигателя растаял. Над тундрой и рекой словно запахнулся гигантский полог из тревожной щемящей тишины. Егор посмотрел на сильно выросшую мутную стену и сказал:
– Не выйдет у вас, ребята, туда-обратно… Пошли, Валетка.
* * *
След вездехода уходил террасами Прозрачной к укрытому тучами кряжу, на северо-запад. Там, среди мешанины тесных долин, распадков и осыпей, лежала древняя наледь, и из нее в Прозрачную текли чистейшие ручьи, добавляя карим водам хрустального блеска. На севере, за этой обособленной горной страной, нес воды Паляваам, могучая река Северной Чукотки. За Паляваамом находился промышленный район: прииски с многочисленными участками на отшибе, по горным долинкам, буровые бригады, стационарные геологические партии. Там вездеход – как иголка в сене…
Валет бежал впереди, нюхал кочки с мышиными норами, некоторые, подняв лапу, отмечал, лазил в кривых кустиках ивы с зелеными узкими листочками. Так эта ива и под снег уходит и там зимует, не сбрасывая зеленого наряда, – круглый год оленям свежая зелень. На озерах не переставая кричали гуси. Им вот-вот лететь. В Индию летают. Даль-то какая!.. Ах, природа-матушка, как слаженно она все подточила, притерла, подогнала. Словно в хорошем движке, все разумно и все на своем месте крутится-работает. А сунь в такой движок крохотную песчинку – и сразу сбой. Даже сталь высшей крепости моментом истирается в порошок…
– Цвир-рик! – крикнула с небольшого бугорка евражка. Валет чуть покосился и хотел пробежать дальше, но евражка от такого небрежения подпрыгнула и залилась длинным воплем:
– Чик-фир-цви-ри-фир!
Валет не выдержал и помчался к бугру. Евражка еще успела сказать что-то псу в самый нос, махнула хвостом и исчезла в норе. Валет с разбега сунул морду следом до самых глаз и замер.
– Поделом нам, – сказал Егор. – Все она правильно выложила, пойдем, Валя, поторапливайся.
Валет оставил нору и побежал вперед. Так, первым, он и вбежал в серый сумрак, ползущий на долину от горной гряды. На Егора пахнуло сыростью, и минутой позже он тоже вошел в пасмурный мир осенней тундры. Краски не исчезли, они просто поблекли до того состояния, когда уже трудно отличить красный цвет от коричневого, зеленый от голубого или фиолетовый от синего. Точно на весь мир осела толстым слоем, влажная пыль. А тумана не было, лишь пропало солнце и небесная зелень да размазались дали. Тишина стала глубже и тревожней. На перекатах, а кое-где прямо на берегу, у воды, валялись тушки травленой рыбы. И впрямь выпрыгивают, как буровик хвалился… Беда, беда…
Впереди замаячили висевшие в воздухе бледные изломанные штрихи. Егор шел к ним, и паутина хаотически начерченных линий обозначалась все темнее и резче, пока в какой-то неуловимый миг не обрела стройности и не превратилась в единое целое. Егор увидел ребра крутых щебнистых осыпей, пологие откосы, желтые от выжженной ночными заморозками растительности. Горы Осыпные. Вездеход туда не полезет, это ясно… А если мне напрямую через них? Часа на четыре можно сократить дорогу… Нет, нельзя сокращать: за этими людьми надо идти след в след – никто не знает, что они еще могут натворить в тундре, а каждое такое их деяние требуется в протокол…
И лишь Егор подумал так – впереди залаял Валет. Не зло, а удивленно. Но нотки удивления быстро исчезли, и в голосе пса зазвучала вначале растерянность, затем возбуждение.
Егор пошел быстрее. Ага, вот тут вездеход останавливался: кусок колеи осел в почву, выдавив торфяную жижу. Судя по вмятине, стояли полчаса. Вот и отпечатки сапог: двое, те, что в резиновых, вылезли и на носках – крадучись – пошли к реке. Позже машина двинулась за ними.
Валет лаял за рекой. Так его взбудоражить могла только какая-то диковинка. Путаясь в изломанных ветвях, Егор сполз в воду. Дно Прозрачной выстилал крупный темный песок, ила не было, следы тут же замывало течение. Вездеходовский след отпечатался только на берегах, где машина проломила дорогу в кустарнике и обрушила пойменные уступы. Кое-где в свисающих корнях синели брюшки дохлых рыб.
Охотник выбрался на левый берег, прошел кустарник и увидел лежащего оленя. Возле гавкал Валет. Он заметил хозяина, прыгнул навстречу и заголосил громче.
Егор подошел к оленю. На ягельной подушке лежала белая в серых пятнах домашняя четырехлетняя важенка и смотрела на живой мир стеклянными глазами. В боку краснело небольшое пятно с вмятой в тело шерстью: входное отверстие крупной ружейной пули. Калибр не меньше шестнадцатого. Егор раздергал шерсть. Да, так ее вбивает свинцовый самодельный кругляш двенадцатого калибра. Из-под другого бока на ягель натекла уже почерневшая лужа крови: навылет прошла пуля. Вторую лужу, поменьше, охотник увидел у откинутой головы важенки. Но пулевого ранения там не было. Егор наклонился. Так и есть – разрез под нижней челюстью. Язык вырезали, лакомство. Сытые, конечно, ребятки работают на приисках…
– Удивительно тебе, почему зверя убили, а не взяли? – спросил Егор Валета. – Я и сам не пойму. Будем выяснять. А ты ищи. Ищи, Валетка!
Пес взвизгнул и, хватив носом воздух, помчался вдоль речки, вниз.
«А я думал сократить дорогу, – Егор покачал головой. – Не-ет, за ними надо след в след».
Впереди снова залаял пес.
– Слышу! – крикнул Егор и отправился на зов.
Там лежала еще одна, коричневой масти, важенка-трехлетка. Тоже с вырезанным языком. А дальше, с интервалом метров в двадцать, – внутренности трех оленей. Все – важенки. Но тут ребята почему-то оказались до мелочей хозяйственными, все забрали: и рожки, и шкуры, и головы. С этих все подчистили, а две туши бросили целиком? Не вяжется… Места не нашлось в вездеходе? Может, и так: рыбы много погрузили, судя по остаткам на косе… А если просто испугались? Увидели, что вертолет сел на место «рыбалки», струхнули и – ходу. Только и всего. И не стоит искать каких-то сложных причин. Хапужьи мыслишки и планы далеко не спрячешь, они всегда как на ладони, и не видит их тот только, кто видеть не хочет. И стоят они испокон веку на трех китах: поймать момент, ухватить и спрятаться.
– Дрянь мы с тобой будем, если упустим этих добытчиков, – сказал Егор Валету. – Но пора малость передохнуть. Оглядись пока.
Он еще побродил вокруг, посмотрел следы оленей. Откол голов на пятьдесят. Недоглядели пастухи, самые ярые любители грибов и удрали. Правда, грибной сезон кончился, но почерневшие шляпки торчат вокруг вон как густо.
Ниже по реке, у поворота, приглашающе завизжал Валет. Егор пошел к нему и увидел пса на песчаном пляжике, по размерам как раз для костра и палатки. Рядом в Прозрачную катился один из горных ручьев, на кустах торчали застрявшие с половодья охапки плавника.
– Что и надо, – одобрительно сказал Егор.
