Текст книги "Ураган «Homo Sapiens»"
Автор книги: Николай Балаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Николай Балаев
Ураган «Homo sapiens»
Берегите эти земли, эти воды,
даже малую былиночку любя.
Берегите всех зверей внутри природы,
убивайте лишь зверей внутри себя.
Е. Евтушенко
Хочется верить – его услышат
Территории, расположенные к востоку от Колымо-Индигирского междуречья, принято называть Крайним Северо-Востоком. Именно в этих местах более двадцати лет прожил Николай Балаев. Здесь он работал в геологии рабочим, инспектором Охотскрыбвода, сотрудником газеты «Полярная звезда», заведующим перевалбазой совхоза имени Ленина Шмидтовского района. И как результат его многолетних наблюдений – щемящая сердце книга «Ураган «Homo sapiens». Вначале позволю себе несколько слов об этом удивительном, очень экологически хрупком крае.
Природа его, благодаря близости двух океанов, наделена уникальными чертами. Это лиственничные и смешанные леса равнин и низменностей, горные лиственничные редколесья и редины с зарослями ерников и кедрового стланика в подлеске, зональные арктические и беринговоморские тундры.
С высоты птичьего полета вся эта красота выглядит еще удивительнее: среди редкостойной лиственничной тайги и гарей, покрывающих склоны и шлейфы гор, надпойменных террас и ледниковых морен, едва различимы узкие ленты пойменных лесов. Темно-зеленые пятна кедрового стланика вначале ярко вздымаются по крутым склонам выше редколесий, а потом пропадают в кажущемся безбрежным сиренево-сером пространстве пустынных каменистых тундр.
Горные рельефы, речные долины, разнообразие подстилающих пород, характер расположения вечной мерзлоты, различная степень континентальности климата, особое распределение почв, растительного покрова, многообразие животного мира – все это оказало влияние на формирование экосистем Северо-Востока. Сегодня они существуют и функционируют, как сказали бы ученые, в крайне мозаичной форме.
На описываемой территории есть уникальные ландшафты, которые относятся к разряду реликтовых. Но они имеют крайне ограниченное распространение, а потому представляют интерес прежде всего как памятники природы и как объект научных изысканий и палеогеографических реконструкций.
Весьма разнообразна флора и фауна этих мест. Здесь учеными зарегистрировано до 1500 видов сосудистых растений, около 50 видов наземных млекопитающих, до 200 видов птиц, два вида уникальных амфибий – сибирские лягушки и углозуб, около 50 видов пресноводных рыб. Немало животных и растений относится к числу эндемичных. Местные ландшафты являются для них естественной средой обитания. К сожалению, вынужден сказать, что многие из них относятся к разряду животных не только редких, но и исчезающих. Это снежный баран, черношапочный сурок, белый медведь. В «Красную книгу СССР» занесены белоплечий и белохвостый орланы, беркут, скопа, кречет, сапсан, стерх, розовая чайка, а также рыбный филин, белый гусь, тундровый лебедь, кулик-лопатень. Среди рыб постигла та же участь три вида даллий, боганидскую и малоротую палии, анадырскую нельму, пенжинского и берингийского омулей, аляскинского хариуса и реликтовую трехиглую колюшку из горячих ключей озера Иони.
Свои потери несет и растительность: дицентра бродяжная, хе-гемона, эдельвейс, карагана гривастая, ползунок солончаковый, проломник охотский, прострел магаданский. Всего не перечислишь.
Мне вспоминается встреча с молодым ученым, лауреатом премии Ленинского комсомола, а ныне заместителем директора Института биологических проблем Севера Александром Андреевым.
– В течение нескольких последних десятилетий, – рассказывал он, – территория Крайнего Северо-Востока стала объектом интенсивного хозяйственного освоения. Главные промышленные очаги сформировались на Охотском побережье, в бассейне верхнего течения Колымы и Индигирки, на севере Чукотского автономного округа. В результате человек стал активно использовать не только минеральные богатства края. Под его воздействием усилилась эксплуатация и возобновляемых ресурсов: запасов леса, оленьих пастбищ, рыбы, сенокосов, площадей, пригодных под пашню, популяций пушных зверей и дичи. Только оленеводство, рыболовство и отчасти охота, – говорил ученый, – имели традиционные, так сказать адаптированные к местным условиям, формы и приемы. В других случаях необходимого опыта не было, поэтому освоение носило и носит зачастую разрушительный, агрессивный характер. «Разрушительный, агрессивный характер» – научная терминология, но насколько ясна она и понятна!
Период первых открытий полезных ископаемых и их освоение начались до приезда Николая Петровича Балаева на Северную Чукотку. Он называет те годы периодом патриархального освоения. Малое количество относительно маломощной техники, далеко расположенные друг от друга промышленные предприятия, бездорожье, устоявшиеся коллективы, где каждый знает каждого и почти все имеют среднее и высшее образование, – вот характерные черты того времени. «И, я считаю, – говорит автор книги, – еще одна главная, отличительная черта: этот каждый гордился местом своей работы, считал необжитый край своим домом. Пусть даже вторым, но домом. И соответственно относился к нему».
На наших глазах проходит этап интенсивного освоения Чукотки. Все новые и новые контингенты рабочих включаются в него. Им на помощь приходит качественно иная техника. А страницы местных и центральных изданий все пестрят заголовками: «Даешь Север!», «Покорим природу!», «Север отступает» и так далее.
Именно в период интенсивного освоения родилась и пока еще не уменьшается могучая волна браконьерства. В нем, как в любом катастрофическом явлении, масса составляющих: отстает воспитательная работа; неэффективны профилактические меры; маломощны в техническом отношении, слабо подготовлены кадры инспекции.
Да, воспитательная работа, подготовка кадров требуют определенного времени. Но автор показывает многие составляющие браконьерской волны, которые можно ликвидировать сравнительно быстро. Причем они носят характер первостепенных. Это прежде всего бесхозяйственность, а порой и безответственность местных руководящих кадров. Понятно, что массовое браконьерство происходит вдали от поселков, то есть без свидетелей. А забираются в ту даль сплошь и рядом на государственной технике, используя государственное горючее. Тоже понятно; пешком-то по заболоченной или зимней тундре далеко не уйдешь, да и не унесешь столько. Мало того – в личном пользовании оказываются вездеходы, собранные из государственных запасных частей, передвижные домики из дефицитных стройматериалов. Интересно, во сколько обходится государству браконьерский балок? Такой, как в повести «Там, за холмами»? Наверняка сумма четырехзначная.
Автор рассказывал, как присутствовал однажды при торговой сделке между горняками: одна компания продавала другой вездеход ГАЗ-71. Цена – три тысячи рублей.
И о «Буранах». Профессиональный охотник достает его с трудом, а на приисках «Бураны» продают людям, использующим их для браконьерства и просто грабежа, как в рассказе «Ищи-свищи». И заправляются эти «Бураны» государственным горючим.
Мне вновь вспоминается разговор с Александром Андреевым. «В результате браконьерства, принявшего бесчеловечный характер, – говорит он, – изменилась экология животных. Сегодня лось, к примеру, летом уже не выходит к рекам. Он вынужден оставаться в болотах или уходить далеко в горы».
Но неумолим и прекрасен закон диалектики: «Действие неизбежно рождает противодействие». И за последние годы среди фанфарных лозунгов «покорителей» начинают все чаще прорываться голоса в защиту природы Севера. В этой книге Николай Балаев говорит о том же. Хочется верить – его услышат. Ибо история не простит нам промедления.
* * *
Когда мы все по-настоящему увидим и поймем законы природы? Когда мы научимся жертвовать ради нее личными, нередко потребительскими интересами? Когда мы научимся залечивать раны, нанесённые природе в ходе ее освоения – не только выплатой штрафов из государственного кармана, а и приложением труда рук человеческих? Вопросы эти не риторические. Они звучат в каждом рассказе, в каждой повести Николая Балаева. Они живое свидетельство дисгармонии отношений Человека и Природы.
Да и о какой гармонии может идти речь, когда распоясавшийся браконьер способен пойти на крайность – убить человека, как, скажем, в повести «Там, за холмами» или в рассказе «Старик и волки». Не можем мы говорить о гармонии, когда сплошь и рядом нарушается закон должностными лицами, руководителями трудовых коллективов. Прочтите внимательно рассказ «Людоед» или повесть «Соучастники». Все они, взятые с поличным, в разных вариациях тупо твердят одно и то же: «Невидаль – пара бочек харитонов. Да их тут мильен, бульдозером греби сто лет, все одно – останется. Дак ни я, ни ты здесь сто лет не вытянем, ха!»
И гребут. В ход идут самоходки, тягачи, вертолеты, самолеты, вездеходы, ружья, карабины, взрывчатка. И уничтожается все подряд – рыба, звери, птицы, ягодники… Все! И как оправдание содеянному злу: Вон его, добра, кругом сколько!
Автор книги активно поднимает проблему защиты животных, попавших в разряд «вредных», например волков. Теперь уже сторонники их истребления начинают поговаривать: мол, волк в стадах оленей стал выбирать самых упитанных животных. Да, волки, бывает, нападают на одомашненных оленей. Но этими фактами покрывается расхитительство, проще говоря, казнокрадство. Атмосфера такого мошенничества убедительно показана в рассказе «Старик и волки». Заключительные страницы его документальны в такой мере, что не оставляет чувство – автор все это видел своими глазами.
Особый интерес вызывает также рассказ «Ищи-свищи». В нем показаны «методы», с помощью которых нередко создается «репутация» зверя. Непроверенные ошибочные слухи, зачастую перерастающие в легенды, выдуманные ради собственного обогащения, для удовлетворения личной корысти и просто из инстинктивного чувства жадности, поступки животных сплошь к рядом, вносят в их официальные характеристики, а оттуда с соответствующими выводами – в пункты законодательства, регулирующего наши взаимоотношения с миром диких животных. На основе таких слухов и выдумок в свое время, например, были уничтожены медведи во Франции, сейчас под угрозой уничтожения носороги в Африке и Азии.
Автор со знанием дела показывает, как на основе корыстных выдумок попал в беду один из интереснейших зверей нашей фауны – росомаха. Возьмите многочисленные справочники, где она упоминается. Везде есть фраза: «Образ жизни изучен слабо». А вот в правилах охоты одной из областей, где еще обитает этот зверь, совсем недавно говорилось: «…подлежит уничтожению, а логово – разорению в любое время года». И там же в одном из пунктов сказано, что росомаха приравнена к крысе амбарной!
В свое время человек проморгал первые симптомы экологического кризиса, за что уже сейчас горько расплачивается. Вспомните хотя бы судьбу среднеазиатского тигра. Выходит, пример с росомахой – рецидив застарелой слепоты?
Или история в повести «Там, за холмами» с арктическим видом гольца, населяющим реки Северной Чукотки. Долго ли будут пользоваться браконьеры тем, что его право на существование игнорирует законодательство? Ведь добытчики за незаконный вылов гольца платят, если попадутся инспекторам, по рублю за штуку – а он еще встречается и в десять килограммов, – продают же его в поселках по трояку и пятерке за килограмм. Мясо гольца на вкус ничуть не уступает семге.
Мотив потребительского отношения к природе сквозит во всех произведениях автора. И зачастую потребительство становится, к сожалению, рефлекторным, естественным в своем проявлении. В рассказе «Дай нам волю» Командир не находит другого определения для прекрасной картины осенней тундры, как через вкусовые ощущения: «А тундра-то, тундра! Баклажаны в меду!»
И еще интересное наблюдение автора. Откуда взялось, я бы сказал, махровое представление о том, что человек первичен, а природа вторична, по сравнению с человеком – второстепенна? Откуда это наваждение в нашем обществе? – Посмотрите внимательно на героев повести «Соучастники». Прекрасные добрые люди, готовые прийти природе на помощь… если от этого не пострадает негодяй. Пусть, мол, негодяй, но он же человек! Есть над чем задуматься, когда общество, поставленное перед таким выбором, принимает сторону подонка.
Теперь о пьянстве. Автор обращает внимание на любопытный аспект этого бедствия: использование пьяниц умненькими подонками в своих личных корыстных целях, например в рассказе «Ищи-свищи». Хапуга, жулик орудует в сознании алкоголика стаканом водки как отмычкой. А в повести «Там, за холмами» преступники вообще с помощью того же стакана уничтожают – иначе не скажешь – вставшего на их пути государственного работника.
Позиция автора целиком на стороне тех требований и мер, которые сейчас проводят в жизнь партия и Советское государство.
О чем еще книга Николая Балаева? О гуманизме, о доброте, о человеческом разуме? Да, и об этом тоже.
Зверь своим примитивным умом давно понял, что человек – самый могущественный обитатель планеты, что он наделен таким разумом, который дает ему возможность мыслить в масштабах, недоступных прочим живым существам, а также употреблять этот разум на пользу или во вред им. И здесь рождается парадокс: а вот подавляющее большинство носителей высшего разума не принимает всерьез или категорически отрицает возможность зверя мыслить даже простейшими категориями. Да, мышление на любом уровне – сверхсложный вид существования материи. Исходя из этого, кое-кто решил, что это привилегия человека.
Из прошлого века пришло к нам заключение Чарльза Дарвина: «Чем лучше какой-нибудь наблюдатель изучил нравы данного животного, тем большее число поступков он приписывает разуму и тем меньшее – незаученным инстинктам». А все ли знают это умозаключение великого естествоиспытателя! Между тем, принять смысл этой фразы – уже значит поставить себя в особое положение по отношению к природе, которое, кстати, в недавнем прошлом было обычным, стандартным. Оно присуще охотнику Егору Мартскому. Да, он охотник, как и старик Питычи, это ко многому его обязывает перед современным обществом, но он охотник с большой буквы, а не добытчик-браконьер, как горняки в рассказе «Старик и волки» и в повести «Соучастники». Из всех возможных вариантов взаимоотношений человека и природы поведение Егора и Питычи наиболее разумно. Их естественное умение брать у природы только необходимое, без жадности, их признание права на место под солнцем каждого создания природы, будь то ольховый куст или мышка, – образец для каждого человека. И посмотрите, как они разговаривают с животными: им ясен ответ зверя на вопрос, они находят ответ в мимике, жестах, поступках животных.
А вот еще одно высказывание нашего современника, члена-корреспондента АН СССР В. Алексеева: «В последнее время у точки зрения о наличии элементарной рассудочной деятельности у животных, аргументированной многими, многими экспериментами, появляется все большее число сторонников… Постановка вопроса… фиксирующая, как само собой разумеющееся, четкую грань «по разуму» между человеком и животным, – сейчас уже некорректна в принципе».
Посмотрите, как звучит на фоне этих высказываний бесхитростный вопрос героини рассказа Балаева «Кымыне, внучка Окота»: «Так ли сильно ошибались наши предки?» Впрочем, бесхитростный ли? Разве не видится за ним пласт раздумий бесчисленных людских поколений о взаимосвязи всего живого и о месте человека среди, а не над ним.
Да, сейчас мы стали чаще говорить о братьях наших меньших. И это вселяет надежду, что когда-то мы всех их по-настоящему увидим. Ибо опыт такого видения не потерян. Им наделены герои книги Балаева – охотники Егор и Питычи, геолог Наталья Сергеевна, «строитель монументов» Генка, «птичка-невеличка» Лелька.
И еще надо понять. Ведь большинство трагедий в мире природы происходит из-за того, что неправильно ведет себя, не понимает – человек. А он в отличие от зверя всегда должен оставаться существом, мыслящим на высшем уровне. Всегда чувствовать, что ответственность за нашу прекрасную землю лежит на его плечах. Бережное отношение к природе, стремление в любой миг, невзирая на обстоятельства, прийти ей на помощь, стало рефлекторным в характере Егора, стало деталью его естественного поведения, как и многих других героев книги. Оказывается, можно быть человеком двадцатого века и жить в единении с природой.
Жить в единении с природой, на мой взгляд, – понятие далеко не абстрактное. Потому что природа – это и воздух, которым мы дышим, и вода, без которой не мыслим прожить и день, и хлеб нас насущный. Сможет ли без всего этого существовать человек? Нет. Так почему он своими руками разрушает условия, столь необходимые для собственной Среды обитания?
Этот вопрос возникает после того, как прочитана последняя страница книги. Ее появление надо рассматривать как объективное порождение самой жизни, где человек переступил дозволенную грань в своих взаимоотношениях с природой. Чтобы еще раз убедиться в актуальности сказанного, давайте вспомним слова, которые прозвучали с трибуны декабрьского (1983 г.) Пленума ЦК КПСС: «Современные масштабы и темпы развития производительных сил требуют изменения отношения к вопросам, связанным с охраной окружающей среды и рациональным использованием природных ресурсов. Это задача большой экономической и социальной значимости. Ведь речь, по существу, идет, о здоровье людей и о бережном, хозяйском подходе к национальному богатству страны. Более того, это вопросы и будущего. От их решения зависят условия, в которых будут жить последующие поколения».
Книга Николая Балаева – его личный вклад в осуществление партийных решений.
Эрнст Бессмертных,
главный редактор журнала «Природа и человек»,
кандидат исторических наук.
Рассказы
Дай нам волю
– Ноль восемьдесят шестой, отвечайте, – сказал Диспетчер.
– Слушаю, – отозвался Командир.
– Закончили работу у геологов?
– Да. Топаем домой.
– Тут телеграмма от колхозников, – помолчав, сказал Диспетчер. – Просят санрейс в верховья Пегтымеля, пастух в третьей бригаде заболел. Это от вас недалеко, почти по маршруту.
– Давай привязку, – сказал Командир.
– Нюансик есть, – сказал Диспетчер. – Синоптики наколдовали фронт с востока, вам навстречу. Со снегом. Ветер пятнадцать метров, порывы до двадцати пяти. Часа через два будет в вашем районе.
– Не пугай, – Командир усмехнулся. – Ведь знаешь, раз больной – полетим. Да и два часа – пропасть времени.
– Да, но нас уже прихватывает, – сказал Диспетчер. – Через полчаса порт закроем, только «Як» рейсовый с материка примем. По времени и вы бы успели, если без залета в бригаду…
– Ты чего говоришь? – спросил Командир недоумевающе.
– Да я о другом, – заторопился Диспетчер. – Радист как?.. Ну… Вывозить-то больного придется в соседний район, в Певек.
– А-а-а, – сообразил Командир и повернулся к люку, из которого торчала голова Радиста: – Ты как?
– Какой вопрос? – сказал Радист. – Только пусть там встретят. Ну, машину к трапу, вещички помогут…
– Радист у нас на высоте! – скаламбурил Штурман и показал большой палец. – Увидятся после пурги. Год ждали, а пару дней…
– Встречей сам займусь, – заверил Диспетчер. – Организую, как в лучших домах. Печь натоплю, водовозку поймаю, в лавку, если надо будет… И к самолету с машиной сам слетаю…
– Лады, – сказал Радист. – Приветы, конечно. Будь.
– Порядок, – подытожил Командир. – Давай координаты.
– Три яранги в среднем течении Быстрой, перед входом в Долину Озер, на берегу ручейка. Кроха ручеек, без имени-отчества.
– Знаю, бывал, бригадир там хитрый – мудрый сказочник Пынчек, – сказал Командир и кивнул Штурману. – Отметь. Все. – Он подождал, когда Диспетчер отключится, и принял решение: – Пойдем напрямую. Через эту… как ее… Ы-мыс-кыл… Язык сломаешь!
– …кын! – завершил Штурман, глядя на карту.
– Во! Там перевальчик удобный возле сопки с острой верхушкой. В два раза ближе, чем по долинам петлять.
Вертолет, завалившись набок, дрожа темно-зеленым корпусом, круто повернул вправо и взял курс на плававшую в желтых пластах воздуха лиловую цепочку гор.
– Крепись, старик! – подмигнул Штурман Радисту. – И главное – на крестины не забудь. Подсаженным отцом.
– Посаженым, – поправил Радист.
– О! – восхитился Штурман. – Родил дите и сразу все знает! Курсы при загсе окончил?
– Да бабуля Ленкина ей там разъясняет, кто есть кто, а она мне в посланиях.
– Значит, Святославом назвали? – спросил Командир.
– Решили там, – ответил Радист. – Без меня.
– Недоволен? Прекрасно решили – кондовое российское имя… Дом готов к приему? Полы выдраил?
– Да вроде все в норме. Уголька вот маловато.
– Вернемся, уголек организуем, – сказал Штурман. – Беру на себя: приятель на «сотке» волокушу таскает. Вне очереди сделаем…
– Что-то не видать непогоды, – сказал Командир. – А тундра-то, тундра! Баклажаны в меду! Одни мы в зеленой форме. Нонсенс!
* * *
Старый Вэлвын ждал. Каждый год в конце августа, когда ледяная роса съедала зелень, а первые молодые и чистые звезды разрывали длинную цепь полярного дня, Вэлвын прилетал в долину, громким криком «карр-арр!» оповещал окрестности о грядущем празднике и садился на рыжий кекур в осыпях горы с острой вершиной.
Старый Вэлвын ждал. Перед ним лежала пустынная тундра. В мареве осеннего желтого воздуха светились фиолетовые заросли полярной березки, оранжевые полосы мхов, коричневые, голубые и розовые осыпи горных цепей по бокам долины. Под кекуром плотно стоял покрасневший ольховник, а чуть ниже, в пойме реки, из бурых зарослей голубичника, густо увешанного ягодами, торчали чистые, желтые островки ивняка. Под ними, в сверкающих серых косах, звенел витыми синими струями перекат Реки.
Старый Вэлвын ждал. Видимая пустынность долины не тревожила ворона. Он прекрасно знал, что жизнь обитателей тундры зависит в первую очередь от их осторожности, во вторую – от умения прятаться. Вэлвын был уверен, что многие из зверей находились поблизости в ожидании события, совершавшегося ежегодно по законам природы. Поэтому, когда ниже по Реке, за гранитными завалами, раздался первый крик тундрового вестника – чайки Яаяк, Вэлвын кивнул и, прикрыв глаза, стал слушать.
– Ва-ка-ка! – возбужденные вопли зазвучали наконец совсем рядом. Вэлвын посмотрел. Ниже переката над широким плесом металась вся семья чаек: бело-розовые родители и серые птенцы. Они приближались к перекату. И вот Вэлвын увидел, как в синие струи из коричневых глубин метнулось могучее тело. Огромный бронзовый голец Лыгиннээн, взрезая спиной пенные шапки волн, медленно прошел перекат и исчез в водах верхнего плеса. За ним появился второй, третий.
– Карр-ррар! – торжествующе закричал Вэлвын и захлопал крыльями. Первый акт непостижимого таинства природы свершился: голец пришел домой после летнего путешествия в северных морях, где он нагуливал жир на необозримых косяках наважки. Здесь, среди горных вершин, в ямах, через которые бежит Река, голец останется на зимовку.
Из куста ивы на галечную косу вышла уже сильно побелевшая Нэврикук, хозяйка песцовой семьи, обитавшей за южными отрогами горы. Подняв голову, она долго наблюдала за спинами гольцов, потом примерилась и прыгнула на торчавший в воде плоский камень. Но камень был покрыт бурой слизью, Нэврикук поскользнулась и боком шлепнулась в воду. Выскочив на берег, она обиженно закричала:
– Кау! Кау! Кау!
Напрасно злится Нэврикук, надо иметь терпение. Вон пожаловал мудрый лис Ятъел. Он-то в воду не полезет.
Да, лис поджал задние лапы и уселся в метре от воды, наблюдая, как в пенные жгуты переката одна за другой выскакивают рыбы. Надо терпеливо ждать, ибо осенний приход гольца – только начало праздника. А кто же начинает праздник в испорченной одежде?
А это Кэпэр, росомаха. Тоже спешит.
Росомаха бежала, переваливаясь, тыча носом в кочки направо и налево. В сотне метров от Реки она встала на задние лапы. Да, никакой опасности. Стало быть, нечего терять зря время. И росомаха, разбежавшись, решительно прыгнула в воду. Светлые струи закипели, брызнули вверх розовым. Ухваченный за голову голец сверкнул в воздухе пружиной. Хвост его ударил зверя по голове. Росомаха шарахнулась и попала под сильные толчки идущих рядом рыб. Она чуть не упала, выпустила добычу и выбралась на камни. Но только собралась отряхнуться, как перед носом по гальке медленно проплыла огромная расплывчатая тень. Росомаха настороженно подняла голову.
Ага, появился еще один грозный обитатель тундры. Вэлвын поднял голову. Над рекой и горами, в таких высоких просторах неба, куда Вэлвын даже не мыслил никогда подняться, парил Тилмытил, орел. Вэлвын невольно пригнул голову, но через секунду распрямился. Тилмытил тоже пожаловал на праздник, и сегодня когти его не грозят обитателям суши.
Неожиданно чайка Яаяк взмыла вверх и исчезла за мореной. И сразу оттуда донеслись ее взволнованные и радостные вопли.
Тело старого ворона напряглось, он не отрывал взгляда от желтой верхушки морены, над которой возникла и стала медленно подниматься огромная голова. Из пасти ее висел набок фиолетовый от голубики язык. Маленькие красные с желтым отливом глаза весело, с любопытством глянули вначале на Вэлвына, потом ниже, на зверей у воды.
– Карр-крра-кэк! – торжествующе закричал Вэлвын. Все увидели, что пришел могучий хозяин тундры бурый медведь Кэйнын, главный участник осеннего праздника.
Кэйнын постоял на морене, кивая головой и часто облизывая нос, словно готовя его к долгожданной работе. Вид у него был такой, что все поняли мысли, наполняющие его большую голову: «Так, вся честная компания в сборе. Заждались, наверное? Спокойно, ребята, не надо спешить. Всему свое время».
Затем медведь медленно спустился с бугра, вошел в воду и, вытянув голову далеко вперед и сладострастно подергивая начищенным носом, долго наслаждался видом рыбьих косяков. На берегу все замерли. Но Кэйнын не только наслаждался. Оглядывая перекат, бурливший от гольцовых спин, а также верхний и нижний плесы, он оценивал урожайность года. Оценив, удовлетворенно покивал головой и шагнул вперед. Вокруг передних лап вскипели буруны. Рыбы шли рядом, Кэйнын сделал левой лапой почти незаметное движение. Даже всплеска не было. Все только увидели, как в воздухе пролетел, шлепнулся в кусты голубики и запрыгал там, разбрызгивая фиолетово-красный сок ягод, огромный радужный голец.
– Кру-крэк! – победно возвестил Вэлвын.
– Ка-ха-ха! – восторженно завопили чайки.
– Ка-ау! – радостно взвизгнула Нэврикук.
В ольховнике завозилась росомаха. Многомудрый лис приподнял зад, нетерпеливо перебрал лапами и часто завертел красным языком, смахивая обильные слюни. А тень, белохвостого орлана обрисовалась совершенно четко и перечеркнула косу фиолетовой молнией: в считанные секунды он свалился из недосягаемых высот, и в воздухе зазвучало:
– Ки-и-инг!
Кэйнын вышел из воды, сел и, высоко задрав морду, постучал лапами в грудь, возгласив:
– Кгу-ху-кху!
Затем, достав гольца из подушки ягодников, он с наслаждением вылизал оранжевое, с крупными розовыми пятнами, облитое ягодным соком тело и принялся за трапезу.
Съев гольца, Кэйнын облизал морду, пожмурился на блестевшее в желтом небосводе солнце и снова полез в воду. Гольцы шли ряд за рядом, бурлил, искрясь разноцветно отраженным галечным блеском, поток. Кэйнын выбросил на берег пять рыб. Четыре из них были изранены во время долгого похода по перекатам двух рек. Косяк, как всегда, оттеснил раненых и обессилевших к краю.
Целиком Кэйнын съел еще только одну рыбу, остальным откусил головы. Насытившись, он тщательно вылизал морду, грудь и лапы, а потом, опрокинувшись на оставшихся гольцов спиной, начал елозить, растирая рыбу.
– Му-гу-ух! – сладострастно выдохнул Кэйнын, перевалился на бок и замер в изнеможении, опьяненный резким духом любимой пищи, разомлевший в тягучих потоках солнечного тепла. Легкий ветер шевелил шерсть на боку медведя, медленно катил по небу щедрое светило и морщил ласковой улыбкой лицо Реки.
– Карр-эк! – тихо позвал Вэлвын.
Кэйнын поднял голову и посмотрел на него, с ворона перевел взгляд на семейство чаек, усевшееся совсем рядом.
– Ка-ка-хак-ка! – сердито крикнул глава семьи.
Кэйнын сел и покивал головой: «Иду, иду»…
…Подхватив прыгавшего в ивняке гольца за передний плавник, высоко задрав голову, росомаха потащила рыбу в ольховые кусты. Ко второй выбежал лис и долго ходил на полусогнутых лапах вокруг. Прижмурив глаза, он гладил и гладил пышные бакенбарды о рыбью тушку, пока они не залоснились. Наконец, окончив ритуал, он вцепился в морду гольца и с трудом, задом, поволок его тоже в ольховник.
Кэйнын ловил и кидал рыбу одним махом. Могучая лапа, цепляя добычу, легко и плавно изменяла направление хода рыб, поэтому выскакивали они в воздух без плеска и летели головой вперед.
Когда лис справился со своей добычей, он, тяжело дыша, сел передохнуть и оглядеться. Нэврикук суетливо перебегала от одной рыбы к другой, дергала их за плавники и головы, тут же бросала, пока не нашла гольца по силам. Пыхтя и повизгивая, она утащила рыбу под кекур, на котором сидел Вэлвын.
Среди камней блеснула желто-серая молния, и на одной из рыб возник Эмчачокалгын, горностай. Минуту он сидел не шевелясь, – можно было подумать, что кто-то поставил на гольце отлитую из бронзы фигурку, – потом согнулся и забегал по рыбе короткими рывками, после каждого выпрямляясь и замирая на несколько секунд. Обследовав добычу, горностай решительно вонзил зубы-иглы в затылок уснувшей рыбы.
Вэлвын посмотрел на бугор морены и увидел большую семью Йилэйил, евражки. Облюбовав гольца, лежавшего ближе к бугру, евражки принялись дружно рвать его на куски и таскать домой.
Одну из рыб Кэйнын подхватил неудачно, и та, перевернувшись в воздухе колесом, не долетев до кустарника, шлепнулась на гальку. Тут же по косе чиркнула тень, прыгающую рыбу схватил крепкими когтями орел и, с трудом набирая высоту, понес драгоценную добычу к вершине горы. Вэлвын иногда наблюдал, как орел ловит рыбу. Чаще всего его добычей служили хариус или пыжьян. А сладить в воде вот с таким крупным гольцом не так просто. Поэтому орлу тоже приходится ждать осеннего праздника на перекате Реки, чтобы попользоваться жирной едой, наливающей мускулы силой перед дальней дорогой.
Лишь только птица пропала за выступами террас, на косу село семейство чаек. Они терпеливо дождались, когда один из гольцов упал на песок, и дружно заработали клювами.
Вэлвын смотрел на великое осеннее пиршество своих братьев. Живительные соки наполнят тела обитателей тундры, помогут одним завершить приготовления к перелету в дальние страны, куда они каждую осень сопровождают создателя всего живого – Солнце, другим – надеть пышные зимние шубы. Чтобы вырос густой мех, нужно питаться рыбой, только тогда он надежно укроет зверя от мороза. Да, совсем скоро смолкнут голоса птиц, и хриплые северные ветры закружат ледяные шлейфы, превращая теплую янтарную тундру в блистающую холодом пустыню, и сам Кэйнын за неделю обрастет толстым слоем жира, после чего спокойно пойдет выше по реке, в свою берлогу. По дороге он будет выбирать и есть травы, которые дадут ему запас витаминов и лекарств на всю зиму. Добравшись до берлоги, он спокойно уснет под вой и свист первых пург до весны. А весной птицы на гибких неутомимых крыльях снова принесут в тундру Солнце: оно ведь одно в состоянии растопить синие снега. Так совершится новый круг жизни.
