Текст книги "Ураган «Homo Sapiens»"
Автор книги: Николай Балаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
За окном светила белесая муть. Дул южный ветер. Порывы, как объявила утром поселковая радиостанция, до сорока метров в секунду. В такой ветер не работают детские учреждения, наготове спасательная техника. В паузах между порывами слышны голоса дежурных вездеходов. Они сердито рычат, будто уговаривают утихомириться подгулявшую стихию, и временами ветер затихал, будто поддавался агитации, но через минуту-две снова пьяно распахивал серые полы одежд: «Бы-ыв-ва-ли дни вес-сел-лые…»
Михаил сложил отчет с пришпиленными к нему справками поселковых Советов района о проведении лекций, с актами нарушений, копиями постановлений райисполкома и спрятал в большой самодельный конверт. Работа за год… Он постукал углом конверта по столу… Нет удовлетворения. Нет. Профилактика, инспекционные поездки – вроде бы работаем. А нарушений в этом году на четыре больше. Все чаще прямо-таки пиратничают в тундре на государственном транспорте. Технику «привлекают» вплоть до вертолетов. А на вертолетах за рыбой и дичью известно кто летает. Простому работяге вертолет никто не даст. Да, проблемка. Но и у «простого» давно уже лыжи в сторонку отложены. Трижды сообщал в областное управление, ответы туманны: «собирайте данные», «знаем и думаем»… наконец просто «мы в курсе, занимайтесь непосредственным делом».
Звякнул телефон. Звонил Гуров с автобазы, принятый еще летом во внештатные инспектора вместе с группой водителей.
– К вам можно сейчас?
– Давайте, если пурги не боитесь.
– На такой технике? – укоризненно сказал Гуров. – Тут ваш товарищ вернулся – подвезем и заодно еще вопросик решим.
– Жду.
Через десяток минут под окном взревел и заглох «Урал». Усыпанные снегом, вошли Гуров, Фролов – тогда же принятый внештатник, и Генка. Михаил протянул руку, Фролов ее чуть коснулся, отвел глаза.
– Ему палкой надо по рукам-то, – сказал Гуров.
– Что случилось?
– Дорогу на «Огненный» знаете? Ту часть, что вдоль речки Уттуутвеем, по терраске?
– Да.
Еще бы не знать! Речка Деревянная, там растут девятнадцать лиственниц, уникальный уголок на севере Чукотки. Осенью, когда планировали зимник, дорожники хотели проложить его прямо в пойме, по льду реки. Но Михаил, оберегая лесной островок и речку, заставил их выйти на террасу, под сопки. Тыны сильно помог.
– Так четверо «гавриков» во главе с этим, – Гуров кивнул на Фролова, – спустились к реке, соединили машины тросами и фронтом прошли по пойме, по кустам. Гнали зайцев и били под фарами…
– Разрешено же сейчас на зайца, – бодро сказал Фролов. – А ружье одно и было у Петьки Сидорчука.
– А лиственницы? – спросил Михаил.
– Семь штук снесли, – сказал Гуров. – Они же в земле почти не держатся, все корешки во мхах.
– Ох ты… Беда-а…
– Вот акт на запрещенный способ охоты, – сказал Гуров. – Все написал: машины, тросы, деревья, зайцев – двадцать три штуки.
– Удостоверение…
– Тут, – Гуров протянул удостоверение Фролова. – Принимали нас в клубе, и разжаловать надо бы там, на людях.
– Да-да, – согласился Михаил и сокрушенно вздохнул. – Жаль как Уттуутвеем… Оазис в горах…
– Хотел я им по шеям накостылять прямо на месте, чтоб было наглядно: вот что сотворили, вот что получили, – сказал Генка.
– Нагишев, – Михаил отрицательно покачал головой. – Ох эти мне твои замашки «свободного» человека.
– У них и шеи и лбы чугунные, не пробьешь, – сказал Гуров. – В закон их надо носом, в прокуратуру.
– Будет! – решительно сказал Михаил. – И собрание, и закон.
– Да вы что, товарищи, – вдруг севшим голосом сказал Фролов. – Да вы ведь тоже пенсионный стаж отработаете и умотаете отсюда. Всю жизнь, что ли, во льдах торчать? Дались вам эти зайцы и дрова мороженые. Да по дороге на Чаанай наши автобазовские весь кустарник таким способом выкорчевали, и ничего… Ну, поругали, штраф там… Я ж пойму, я ж кандидат… Меня в члены скоро будут… Братцы…
– У-у-у! – Генка даже глаза закатил. – Вот это кадра мы ухватили! Вот это хамелеончик – сплошное восхищение!..
– Ну, Фролов, ну!.. – Гуров никак не мог найти слова. – Ну… Обещаю! Не быть мне депутатом и коммунистом, если ты к нам пролезешь! Ка-андида-а-ат…
* * *
К вечеру пурга утихла, расчертив улицы поперечными сугробами. На одном из них Михаил встретил Папу Влада. Тот, пыхтя, тащил набитые доверху хозяйственные сумки.
– Здравствуй, инспектор, – сказал Папа.
– Супруга забастовала? – кивнул Михаил на сумки.
– Хромает твоя служба информации. Супруга уже-три дня на материке.
– Это как?
– А просто. Как у них у всех. Просыпается ночью, толкает в бок и ноет: «Мариинку во сне видела, Бородина слушала… В отпуске ни разу не была зимой, провались он, этот юг, хочу в театр-р!» Терпел два дня, потом не выдержал, говорю – собирайся, не то оба свихнемся. Приедешь – расскажешь… Так-то. А теперь шевели мозгами… Насчет этих сумок.
– Сейчас… Да у тебя сегодня день рождения!
– О! Пошли. У меня гости – только вспоминающие.
Дома у Папы в кресле сидел незнакомый, хмурого вида, бородатый человек в толстенном свитере, кожаных брюках и цигейковых унтах. Сидел так, словно делал очень важную работу. Увидев хозяина, деловито спросил: – Начнем скоро?
– Все в жизни предопределено, всему свое время, – сказал Папа. – Познакомься вот: Комаров Михаил, районный инспектор, рыбий ангел-хранитель. А это Дима Зимин, инженер с «Ичуньского», толкачом ко мне прислали. А в древние времена – мой бывший отделенный, из одного бачка на Северном флоте рубали. Дима – человек дела. Там, на прииске, всегда его посылают, когда все фонды взяты.
– Ты снабженец, ты отец родной, ты бог района, – сказал Человек Дела. – У тебя друг – ангел. Сотворите чудо: три коробки передач для наших «зилков».
– По служебным вопросам с утра в контору, – железным голосом сказал Папа Влад.
– Слушаюсь! – сказал Дима и пожаловался Михаилу: – Интим на него не действует. А тебя почему я раньше не встречал? Ангелы – народ приметный. Один, что ли, на район?
– Теперь двое. Мы ведь кадры сами подбираем.
– Кстати о втором, – сказал из кухни Влад. – Ты у меня с работы украл хорошего амбала. Ладно. Но «кради» уж до конца – из общежития тоже. Мне место нужно.
– Обещают к весне комнатуху. Сам Тыны. Потерпи, а?
– Потерпи-и. Он комнату в ботанический сад превратил. Летние букеты по стенам гирляндами висят, аромат на все общежитие. В умах закаленных холостяков-снабженцев смятение чувств производят, среди зимы рождают пустые надежды. Как хоть тянет?.
– Нормально. Привыкает помаленьку.
– Ну ладно, до весны пусть живет.
Как неожиданно открылась тайна тундровых букетов… Разве я не говорил тебе. Гена, что эта птичка-невеличка молода и безалаберна… Не говорил? Ну, сам мог бы увидеть, у нее же все на лице написано, как у любого ребенка…
Дверь загромыхала, и явился начальник всех геологов-поисковиков района Караев.
– Держи, – он сунул в руки Влада закутанную в искрящуюся бумагу длинную бутылку. Влад размотал бумагу и по складам осилил французскую надпись: – Бур-гун-д-с-к-о-о-е, ого! Навалом напитков, а такого нет!
– Выпьем мушкетерского! – сказал Человек Дела. – За Владовы тридцать три – ура!
– Ура! – крикнули все.
– Комаров, слышал я о Деревянной, – сказал Караев. – Печально.
– Что там случилось? – спросил Влад.
– «Покорители Севера» с автобазы лес выломали.
– Убивать надо, – сказал Человек Дела.
– Убивать – нет, а выселять – да. Штрафы по нашим заработкам мура, а вот выселить целиком семью браконьера, да объявить пошире за что, – враз подействует.
– Народ у нас приезжий, за монетой, – сказал Дима. – И дальше монеты ничего не видит.
– Что за монетой – плохого нет, – возразил Михаил. – А кругозор действительно узковат – это плохо. Если человек честным и довольно тяжелым, в наших условиях, трудом зарабатывает деньги на личные дела – так бог в помощь, как говорится. Дело в другом; Север воспринимается не как частичка страны, а как место заработка. Вот заработаю и вернусь домой. Там построю избу, там куплю машину, там получу кооператив, разведу цветы, посажу сад. В общем, жить буду там. И воспринимается Крайний Север в лучшем случае как… ну… рабочее место. Отсюда, как с завода, можно утащить подшипник для пацана, фрезу для соседа. Да, в лучшем. А в худшем, как сказал сегодня браконьер про Уттуутвеем, – дались вам эти зайцы и дрова мороженые, не вечно во льдах торчать. Отсюда и рождается у нас одна из главных на сегодня проблем в охране природы, потому что чуть не половина населения в любом месте – временные приезжие. На БАМе, плотинах, приисках. Стронули такую массу с насиженных мест, а идеологическое обеспечение не все толком продумано.
– Но ехать будут – прогресс, – сказал Караев.
– Не прогресс виноват. Виновато идеологическое необеспечение и прямое разгильдяйство в прогрессе. Проще – отсутствие порядка. Нашли золото – прекрасно! Вот вам участок на строительство прииска, вот на трассу к нему. Но ты посмотри с вертолета: тундра на десятки километров во все стороны от трассы и приисков вспахана колеями машин и тракторов, русла окружающих рек завалены пустыми бочками из-под горючего, а вдоль всей трассы вереницы груженых прицепов. Без прицепа водителю во время рейса удобнее махнуть на рыбалку или охоту. Проведи хронометраж на зимнике, например, Пээк–Чаанай, двести километров – диву даешься! Приезжаю как-то на Чаунскую совхозную перевалбазу, вижу – стоят четыре груженых прицепа. Заведующий перевалбазой объясняет: «кальмары» с автобазы везут груз горнякам, – сделали остановку, попросили за этим грузом посмотреть, а сами махнули на рыбалку за сотню километров. Жду. Через сутки являются. Ловили, естественно, на зимовальных ямах: это нарушение по моей части и за это государство убытки компенсировало. А за остальное? Зима. Трое суток работают двигатели четырех машин, стоит груз, и «рыбакам» идет зарплата. Пошел на автобазу, а там все знают, но эти случаи, мол, «нетипичны на общем фоне успешной борьбы с жестокой северной природой». Дослушал и понял – махровая демагогия. Выход один – всем предприятиям резко уменьшить лимиты горючего. Работать будут, как работали, а тундра станет чище. Вообще пора в неосвоенные районы пускать не всех подряд, а только проверенных жизнью в крепких рабочих коллективах. А то на любой стройке уже правилом стало: поначалу немало там хапуг, рвачей, алкоголиков, любителей снимать сливки.
– Двумя руками «за», – сказал Караев.
– С формулировкой: «Государство доверяет осваивать…» – сказал Человек Дела Дима Зимин.
– А что? Прекрасная формулировка. Такой принцип поможет сохранить природу ближе к первозданному виду. Хоть относительно.
– Конечно, предложение Комарова о волевом сильном срезании лимитов на горючее – не окончательный рецепт, но повод к размышлению. Так я понимаю?
– Естественно.
– А как завопят во всех инстанциях начальнички, те, что любят рыбалку и охоту за счет государства! Содом будет и Гоморра!
– Да. Но я хотел подчеркнуть, что именно здесь надо ставить один из основных заслонов массовому браконьерству по всему Крайнему Северу. Ведь воспитательная работа – дело длительное, а время уже не терпит. Если бы Госплан знал, сколько горючего уходит на увеселительные поездки, напрямую связанные с грабежом природы, – там бы у всех волосы дыбом встали. Практически на любом предприятии горючего избыток даже сейчас, после некоторых робких сокращений лимитов. И избыток этот руководителями зачастую закладывается в план умышленно как заначка на личные нужды…
Сигаретный дым плотно висел над столом. Михаил взял фужер, отошел к окну и открыл форточку. Серый воздух заструился на пол. Сквозь запотевшее стекло золотыми пятнами светили уличные фонари. Дело, конечно, не в любви к Северу. Дело в том, чтобы каждый честно вершил свою работу. Есть на базах нормировщики, но кто и когда видел и их и экономистов на трассах? Тысячи рабочих часов списываются на пурги, а в это время машины стоят десятками по Чаунской губе, а водители ловят корюшку. Прав Гуров, с такой техникой ссылаться на заносы – преступление.
– …вон из Валькарайского совхоза уже десять лет, за четыреста километров, практически по бездорожью, ходят в Пээк два стареньких ЗИЛ-157,– в унисон с мыслями Михаила сказал у стола Папа Влад. – Что, в них особенные люди? Обычные, только с нормальным чувством ответственности.
Подошел Дима, уставился лбом в мокрое стекло и сказал:
– Ты, Комаров, приезжай к нам, покажу настоящих браконьеров. Сейчас он качественно новый пошел, руководящий. Всех знаю.
– Если всех, помоги найти одного.
– Будет сделано, – сказал Человек Дела. – Фамилия?
– Так я и сам могу, – засмеялся Михаил.
– Да-а, – Дима помотал головой. – Сморозил… Каков собой?
– Длинный, худой… Лоб высокий, челка до бровей, прямая… нос, как сказал один товарищ, – утиный. Глаза серые. Светлые глаза. Оловянные. Ружье… но по ружью искали, видно – не его. Балок рыбацкий, над дверью крылья ворона и совы. По рукам – тракторист.
– В лесу кудрявая береза, – сказал Дима. – У нас девяносто процентов – трактористы. За соломинку хватаешься. Ладно, поищем соломинку с оловянными глазами. А у нас, точно?
– Процентов на семьдесят.
– Инспектор, ты молодец! Иди туда, не знаю куда, принеси то – не знаю что. Давно не читывал сказок. Попробую… А теперь пойдем, выпьем мушкетерского!
Живая рыба – с икрой!Вот бывает: идут дела тихо, спокойно, ясной чередой. В основном кабинетные: бумажки, звонки, комиссии, лекции. И вдруг налетает полоса на первый взгляд стихийных, незапланированных событий, думал позже Михаил. Но если вникнуть, то ничего незапланированного, а тем более стихийного, в них нет. Просто количество проделанной, почти невидной, однообразной работы дало результат и цепочкой ярких взрывов перешло в новое качество.
Накануне новогоднего праздника позвонил Афалов, директор прииска «Светлый», поинтересовался здоровьем и настроением, поздравил с наступающим, а потом сообщил, что ночью через поселок в сторону реки Теплой прошли вездеход и трактор с балком. На рыбалку, больше некуда. Ичуньцы. Конец года, отгулы у многих, да два дня праздничных. Что будем делать?
Решу, позвоню через час, обещал Михаил. Генка на «Ичуньском» в командировке, завтра должен вернуться. Как же он выпустил рыбаков на Теплую?
Пока Михаил обдумывал сообщение Афалова, в дверь постучали, и на пороге возник парень в модном пальто, узеньких брюках и нерпичьей финской шапке. На ногах лаковые ботинки. Михаил пригляделся и узнал с трудом:
– Рультын! Неужели ты?
– Я.
Хотя и давно был знаком Михаил с бригадиром, но всегда видел в тундре, в меховой одежде. Разительная перемена, да-а…
– Тебя хоть сейчас в столицу, на улицу Горького.
– А я оттуда, – Рультын засмеялся.
– Неужели? В отпуске был?
– Нет. По делу: орден получал, – Рультын расстегнул пальто, на груди блеснул новенький орден Трудового Красного Знамени.
– Вот это да! Поздравляю! – Михаил пожал узкую крепкую руку. – Как столица? Первый раз был?
– Первый. Краси-иво! А сейчас сижу в порту, рейс к нам через два дня. Думаю: может, инспектор полетит? Вот пришел звать.
– С удовольствием бы. Давно надо в совхоз, да сейчас не могу, дело приспело. На вашей, кстати, территории.
– У нас тоже дело, – сказал Рультын. – Горняки на речке Номкэн в зимних ямах ловят.
– Номкэн – Теплая? Вот так совпадение! Чьи горняки?
– Не говорят. Два раза приезжали, на тракторах и вездеходе номера сняты. Фонари под лед опустят и дергают. Один раз мы прогнали, а все время как уследишь? Работать надо. У нас теперь в стаде четыре тысячи голов.
Еду, сразу решил Михаил. Сейчас. За праздники там натворят.
– Бригада твоя далеко от ям?
– На оленях два часа.
– Километров семнадцать… Поедем? Отвезу прямо к жене.
– Какомэй! – обрадовался Рультын. – Спасибо! На центральной усадьбе делать сейчас все равно нечего, надо сразу в бригаду.
– А мне только сообщили: эти рыбачки опять к вам подались, на ямы. Иди, собирайся, подъеду к гостинице.
Рультын убежал. Михаил позвонил Афалову, обещал к ночи быть. Потом попросил телефонистку дать «Ичуньский».
– Сижу в гостинице, – сказал Генка. – Обстоятельства такие.
– Какие?
– Не телефонный разговор.
– Так. Что за рыбаки ночью ушли с прииска?
– Не з-на-аю.
– А для чего ты там неделю? Я говорил, свяжись с председателем поссовета Редько, свой мужик, во всем поможет.
– Ходил, он в командировке.
Михаил помолчал. Жаль. Редько еще с Михеевым контачил, очистные вместе пробивали.
– Тогда так. Домой не собирайся. Часов до девяти… Понял?
– Понял! – Генка оживился, голос выражал явное нетерпение. У Михаила на языке вертелись вопросы, но он смолчал. Телефонистка «Ичуньского» может быть женой, сестрой, знакомой человека, которому не надо знать планов инспекции. Да. Он положил трубку.
* * *
Накатанный зимник легко стелился под гусеницы, и стрелка спидометра прилипла к цифре «30». Шел четвертый час дня, быстро густела мгла. Над грядами сопок таяла полоска дневной зари, точно кто-то вел мокрой кисточкой, стирая бледную розовую акварель. Около четырех истлели последние мазки, по тундре разлилась непроницаемая темень, но тоже быстро истлела, и все вокруг накрыла лучистая северная ночь.
В семь с Лебединого перевала открылись огни «Ичуньского», а около девяти Михаил подкатил к гостинице и забрал Генку. Под глазом у него горел приличный синяк. Михаил вывел вездеход из поселка на дорогу к «Светлому», сполз за обочину и заглушил мотор.
– Сражался? Рассказывай.
– Командировку выполнил: три лекции, одна в школе; стенд в клубе соорудили с фотографиями зверей и птиц северных, тексты дали – какую функцию в природе выполняет, что случится, если исчезнет, как охранять. В школе отделение «Голубого патруля» открыли; с дирекцией прииска беседы по ремонтным работам на отстойниках увенчались успехом. В общем, все по пунктам сделано. Пошел вчера вечером в гараж насчет попутки домой. Там и началось…
…В углу бокса, недалеко от двери в кабинет начальника гаража, парень в ватнике точил на наждаке любопытную вещицу. Похожая лежала на полке в инспекции, в наборе изъятых запрещенных браконьерских снастей.
– Ишь ты, – сказал Генка. – На рыбалку?
– Харюза дергать, – кивнул, не отрываясь, парень. – Зимой его иначе не возьмешь.
– Глянуть можно? Я тоже рыбак.
– А чего ж, – парень выключил наждак и протянул Генке снасть: стальной, в карандаш, стержень, ушко на одном конце для лески, крестовина на другом. От лучей крестовины в сторону ушка идут зазубренные иглы. Их парень и острил, когда вошел Генка.
– За леску, и на дно, – сказал парень. – Фонарь, конечно, нужен: рыбу собирает и самому все видать. Положил на дно и смотри в лунку. Как харюз сверху наплывет – дерг его! Хорошая снасть что вилы работает.
– Ишь ты! – удивился Генка. – А я слышал, такой лов запрещен.
– Ха! Тундра эвон какая, а инспектор в районе один, ребята говорили. Днями вроде приезжал, лекции докладывал, а на праздник умотал, ясное дело, к бабе под бочок. А мы в тундру.
– Два, – спокойно сказал Генка.
– Чего – два?
– Инспектора в районе. И внештатных уже сорок девять. И не только лекциями мы занимаемся. Вот за такие поделки штрафуем. Пойдем, «рыбачок», разбираться.
Парень растерялся, в глазах мелькнула тревога. Дошло, что разговаривает с незнакомцем.
– Давай к начальнику гаража, – Генка взял парня за рукав. Тот вроде бы послушно сделал несколько шагов и вдруг, развернувшись, ударил под локоть. Генка сжался от боли, парень скользнул за стоявшую рядом машину, ногой распахнул дверь и исчез на улице.
– А-я-яй, – покачал головой начальник гаража Горец, рыжеволосый, краснолицый человек лет сорока. – Выдумают же! – Он отложил снасть на край стола. – Внешность запомнил?
Генка описал парня.
– Не-ет, – задумчиво протянул Горец. – Не мой. Прямо проходной двор, а не гараж. Кому ножи точить, кому – еще что. Но ты пока оставь эту штуковину, скоро смена у ремонтников кончится, поспрошаю ребятишек: может, кто видел. А сам звякни попозже, будут машины с грузами – уедешь.
Генка поблагодарил и отправился в столовую ужинать, но метрах в ста от гаража в туманных морозных сумерках дорогу загородили двое: «Гони, что забрал».
– …«Точильщик» с приятелем. Бородатый такой приятель, Ну, они мне, я ответного – как обычно. Рука болела, да и двое, – вот и принял несколько тычков. Но странное чувство осталось: видел я где-то приятеля «точилы». А где… убей бог… Да… Звонил вечером, ночью – машин не оказалось. Утром дежурный говорит: «Горец заболел». Игрушка, что ему оставлял, пропала. И парня не знают… Где я этого бородатого видел? Борода такая драная…
– Ситуация ясна, – подытожил Михаил. – А твои тычки – «как обычно»… В общем, выговор за драку напишу.
– Спровоцированное нападение, – вздохнул Генка. – А ты своих бить? Чтоб чужие боялись?
– Чтоб свои умнели.
– Ладно, согласен. У вас перекусить найдется? С утра ни крошки во рту.
– Покормим воина, – сказал Михаил. – Да и сами…
Они пожевали копченой колбасы с хлебом, запили чаем из термоса. Михаил рассказал о звонке Афалова и сообщении Рультына. Получается, что начальник гаража на рыбалке.
– Там, точно, – убежденно сказал Генка. – С вечера сидел бугаем, любой вирус за сто верст облетит: свят, свят! А утром – заболел? Помощник его полдня теребил после вашего звонка, да так рьяно: машины есть, пожалуйте домой на праздник. Поинтересовался, вся ли техника на месте, так смеется: конечно! А что он еще скажет? Покрывает начальство – факт.
* * *
Афалов встретил их у конторы. Инспектора и Рультын выпрыгнули из машины, поздоровались, потоптались, разминая ноги.
– Пока не возвращались, – сказал Афалов. – Но тут две дороги с «Ичуньского»: одна через нас, вторая по Теплой, вон за той сопочкой. Там чуть дальше, зато без свидетелей. Но раз они на рыбалку прошли открыто, значит, и обратно должны так.
– У вас связь с районом по радио? – спросил Михаил.
– Да, радиотелефон. Линию пока тянут.
– Последите за нами на третьем канале?
– Понятно. Вездеход на ходу, может, с вами махнуть?
– Не надо, справимся. По коням, ребята.
В северной половине неба выросли зеленые прозрачные столбы. Звезды вокруг них погасли, столбы закачались по небу лучами прожекторов, между ними повисли яркие кисейные занавеси. Тундра заполыхала искрами, холмистый снежный океан залучился изумрудным пламенем.
Вездеход выполз на обдутый увал. Открылась долина Теплой.
– Вот они.
На берегу, рядом с балком, стоял вездеход браконьеров ГАЗ-71, выхлопная щелкала колечки дыма, на дверце желтело стекло. А балок не тот, сразу определил Михаил. Чуть шире и сани повыше. Значит, Сучкова сегодня не будет. Но тут и без него хватает. На речном льду чернели распластанные фигурки рыбаков. Вокруг них кругами ходил трактор. Да, метод отработан до профессиональности. Хариус зимой не клюет, поэтому придумана подергушка. А шум трактора – чтобы рыба металась над снастью. Цеплять удобней. Представляю, что сейчас на дне творится…
Сполохи светили, как хорошая новогодняя иллюминация. Что ж, надо идти. Михаил оглядел ребят, Лицо бригадира непроницаемо, прямо олицетворение вечного спокойствия с полотна Рериха. А Генка нервничает. Значит, пусть будет рядом.
– Рультын, останови трактор и попроси водителя съехать со льда, – сказал Михаил. – Нагишев, внимание и спокойствие. Держи свои «свободные» нервы, и никаких шуточек… Пошли.
Человек, лежавший у крайней лунки, дернул рукой и, вскочив на ноги, широким махом выбросил на лед подергушку с крупным хариусом. Рыба, проколотая в брюхо, неуклюже забилась, волоча тяжелую стальную снасть и брызгая на лед кровью. Человек придавил ее валенком с наросшей на носке красной ледышкой и выдернул снасть.
– Только что два сорвалось, но этот хорош, бродяга! А? – возбужденно крикнул он подошедшим и замер, увидев, что это чужие.
– Здравствуйте, – глухо сказал Михаил. – Инспекция рыбоохраны.
– Ка… какая инспекция? – парень явно ошалел.
– Государственная, – сказал Генка. – Слышал что-нибудь о государстве и его законах? Э-э, слышал, знаю: во втором ряду на лекции сидел, вопросы задавал. Теперь я буду задавать. – Генка лег на лед и глянул в лунку.
– Кто старший? – спросил Михаил.
– А чего тебе старший? – буркнул парень. Он уже понял бесповоротность случившегося и начал успокаиваться. – Тут все старшие… – Секунду помолчал и даже попытался шутить: – Ты же знаешь, инспектор, на рыбалке один начальник – фарт. А помощник у него тот, кто больше поймает. Хе!
«Контакт есть, – облегченно подумал Михаил. – Пройдет без…»
– Посмотри, что там творится! – подскочил Генка. – Надо же – гады! – Он дернул торчавший в лунке шнур. На конце его оказалась лампа, наглухо закупоренная в стеклянный плафон. Генка с силой крутанул ее на шнуре и швырнул в сторону. По льду брызнули осколки.
– Прекрати, Нагишев! – крикнул Михаил, сознавая, что опоздал.
– Ты-ы ш-што-о… – прошипел парень и моментально взъярился. – Што ломаешь?! – Он бросился к лежавшему лому. – Звездану по кумполу, тогда поломаешь!
Лом примерз, но Михаил еще прижал конец ногой. Парень дернул, раз, другой и завопил: «Ре-бя-ты-ы!»
Михаил огляделся. Со всего плеса бежали люди. В руках одного блестела короткая пешня.
Инициатива. Не упустить инициативы, иначе все может случиться сейчас, сию минуту, секунду, на этом залитом кровью, истерзанном гусеницами льду.
– Инспекция рыбнадзора! – резко крикнул он, когда набежавшие, разбираясь в обстановке, замерли перед решительным действием. – Старшего требую ко мне, остальным предъявить документы!
Так. Внесена ясность, а она всегда на горячие головы как холодная вода. Подбежавшие затоптались вокруг, кто-то неуверенно сказал: «Сам-то документ имеешь? Покажь, не боись».
– Смотрите, – Михаил, не задумываясь, отдал удостоверение. Этому его научил еще Михеев. Выигранные минуты гасят возбуждение. Удостоверение обязательно посмотрит каждый. Оно пройдет по цепочке нарушителей и подействует как успокоительный бальзам; тут-то собрались не рецидивисты, а простой рабочий народ. Читают внимательно, вплоть до сроков действия. А за это время бесконтрольные инстинктивные порывы гаснут.
«Вроде, пронесло», – второй раз облегченно подумал Михаил, и тут сзади взревел мотор. Вездеход рыбаков рванул с места и, набирая скорость, полетел по зеленому, в брызгах небесного пламени, льду. Михаил хотел рвануться к своей машине, но тут же одумался. Пусть бегут. Здесь четверо нарушителей, орудия лова, сам улов. Оставшиеся расскажут, кто удрал. Да и не догнать на нашей тихоходке ГАЗ-71.
Однако бегство всколыхнуло остальных парней, они явно расценили это как предательство и снова взъярились. Но убежавшие были уже далеко, и злость задержанных переключилась на первопричину – инспекторов. Первым завопил хозяин разбитого фонаря:
– А струмент об лед можно? Какие права имеешь?! – он схватил лопату. Рультын поймал черенок, и тут же парень с пешней взмахнул ею над головой оленевода. Генка метнулся к нему. Еще миг – и драку не остановить. Михаил рванул из-за отворота полушубка револьвер и трижды выстрелил вверх. Выстрелы в морозной пустоте прозвучали жидко и как-то несерьезно, но и этого оказалось достаточно. И первый с лопатой, и другой – с поднятой пешней, оглянулись и замерли, увидев в руке инспектора револьвер. Держи он в руках ружье – оружие обычное, гражданское, имеющееся почти у каждого северного жителя, – оно бы только больше озлило людей, как злит применение запрещенного приема. А это оружие сразу поставило за спиной его обладателя государство и право, моментально напомнило об ответственности за любой поступок, направленный против закона.
Воткнулась в лед пешня, прозвенела отброшенная лопата, и повисла гнетущая тишина.
– Товарищ Нагишев, проводите нарушителей в балок и приступайте к оформлению документов, – стараясь говорить спокойно, приказал Михаил. – Товарищ Рультын, соберите браконьерские орудия лова и сам улов. А вы, граждане, назначьте одного от себя на контроль за просчетом и на сбор снаряжения.
Официальный и уверенный тон окончательно отрезвил парней. Они пошушукались, затем трое пошли к балку, четвертый направился к дальним лункам. Теперь вроде все.
– Эх, Нагишев, Нагишев, – устало сказал Михаил.
– Осознал, начальник, – покаянно сказал Генка. – Не повторю.
– Ладно, иди. – Михаил огляделся. Километрах в двух тускло плясало пятно от фар удиравшего вездехода. Там Горец. А может, и Сучков? Повадка – враз бежать – его. «Эмоции, брат, эмоции», – всплыл в сознании голос Глебова. Да, вот как они вредят, Гена… Но как без них-то… А?.. Подожди, Афалов же на связи!
В наушниках звучали шорохи и треск. На космическом фоне попискивала морзянка: какая-то полярка стучала метео.
– Слушаю, – выплыл голос Афалова. – Что там, Комаров?
– Серафим Капитоныч, вездеход ушел, а на нем, боюсь, очень нужный мне человек. По реке удрали, через поселок теперь, ясно, не пойдут. Остановите? А мы сейчас следом.
– Попробуем. Давно удрали?
– Пять минут. Через час будут против «Светлого», там ворота, в них можно перехватить.
– Тебе помощь не нужна?
– Управились. Людей возьмите больше – они возбуждены.
– Я поднял внештатных, – сказал Афалов. – Дежурят у бильярда.
После разговора Михаил взял один из конфискованных фонарей и обошел лунки. На дне среди камней повсюду лежала дохлая рыба. Больше пятидесяти процентов срываются и, изуродованные подергушкой, падают на дно, глубина метров десять, ничем не достанешь. Яма протухнет, продукты разложения вода понесет вниз, по другим-зимовалкам, а хариус – рыба нежная. Ну, поймали мы одну компанию, завтра последует другая. А до прииска, между прочим, около ста километров. Ни пешком, ни на лыжах никто сюда браконьерничать не побредет. И если бы государственная техника была на строгом учете, в данном случае не было бы самого факта браконьерства. Вот он, государственный трактор, третьи сутки жжет государственное горючее. И по району каждый праздник не менее сотни таких вылазок. Значит, амортизация техники, плюс горючее, плюс уничтоженная зимовальная яма… Дорого… Надо все собирать и систематизировать, выяснять причины, способствующие уничтожению природы. И пока в папку. Оружие в кабинах, нормативы на рейсы, использование государственной техники, превращение праздничных дней в дни массовых грабежей природы.
– Закончили, – скупо оповестил Рультын.
– Сейчас едем. Спасибо тебе за помощь.
– Какомэй! Тебе спасибо – бережешь угодья совхоза.
Из балка вышел Генка и крикнул:
– У меня все!
– Пусть едут, – махнул Михаил, – «Точильщика» нет?
Генка отрицательно помотал головой. Ясно. Где-то в другом месте. У браконьера сто дорог, у инспектора только след, да и то если вовремя найден.
Они остались на льду опустошенной ямы одни. Сполохи вились жутким космическим пожаром, от взрывных вспышек по тундре метались неземные тени, мир терял реальность.
