Текст книги "Тайны военной агентуры"

Автор книги: Николай Непомнящий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

Пока Рузвельт слушал, его лицо постепенно озаряла его знаменитая широкая улыбка. Вызвав бригадного генерала Эдвина «Па» Уотсона, служившего у него секретарем, он вручил ему все имеющиеся по этому делу сведения.

– Па,– сказал президент,– нам необходимо действовать.

С этого момента у правительства Соединенных Штатов появился интерес к атомной бомбе.

В течение двух лет дела в этом направлении шли ни шатко ни валко, несмотря на то, что Гитлер тем временем захватил Европу, а японские армии покатились по Индокитаю. Нескоординированные атомные исследования проводились в нескольких американских университетах, при этом энтузиасты-ядерщики страдали от нехватки денег и тупой инертности вашингтонских чиновников. Только летом 1941 года в Национальном комитете по исследованиям в Вашингтоне был сформирован «урановый отдел», и лишь в конце того же года правительство оказало ему реальную поддержку. Тогда Ванневар Буш, председатель Управления научных исследований и разработок, доложил президенту Рузвельту о достигнутых на тот момент успехах и получил обещание о предоставлении ему новых людей и денег под исследования. 6 декабря Буш объявил своим коллегам о начале нового напряженного этапа работы, и их энергичные усилия не оказались преждевременными: на следующий день самолеты с японских авианосцев бомбили Перл-Харбор, и Соединенные Штаты объявили войну странам Оси.

То, как продвигались дела на атомном исследовательском фронте, было исключительно американским чудом. Нация, добившаяся в промышленности множества достижений, теперь в строжайшей секретности приступила к самому необыкновенному научно-промышленно-военному предприятию, когда-либо затевавшемуся человеком. Даже годы спустя многие из тех, кто играл в нем ведущие роли, все никак не могли свыкнуться с мыслью, что все это действительно состоялось.

К концу лета 1942 года «инженерам проекта Манхэттен», как условно назывались разработчики атомной бомбы, был присвоен приоритет ААА. В сентябре руководство работами взял на себя бригадный генерал

Лесли Гроувз, 46-летний военный инженер из Вест-Пойнта, и принялся – не представляя себе ни технологии, ни материала и не имея проектов – превращать невидимую систему из теории, уравнений и научной веры в практическое военное средство.

Размах «манхэттенских» работ был просто ошеломляющим. Так как никто не мог однозначно сказать, какой из трех способов разделения U-235 (урана-235) был лучшим, разработки велись по всем трем. Каждый из них требовал немалых денег и каждый постоянно порождал различные проблемы. Хотя к лету 1945 года было выработано менее 100 фунтов расщепляемого материала, необходимых для производства трех бомб, платежная ведомость участвовавших в проекте, когда он был в пике, и в смежных работах людей включала более полумиллиона фамилий, что было равносильно по численности тридцати пехотным дивизиям.

«Проект Манхэттен» стал плавильным котлом американской науки. Такие отечественные гении, занятые в новой области, как Роберт Оппенгеймер, объединились с физиками английской атомной программы и учены-ми-беженцами из Италии, Германии и Венгрии. Докторов наук было больше, чем клерков, а нобелевские лауреаты выступали просто целыми шеренгами.

Уже через несколько месяцев после учреждения Манхэттенского проекта была достигнута историческая победа. В полдень 2 декабря 1942 года на корте для игры в скуош под футбольными трибунами Чикагского университета ученые провели первую управляемую человеком цепную реакцию. Аппарат эксперимента был грубым по современным стандартам, но уже до наступления темноты физики знали, что осуществленный ими процесс деления со временем может быть положен в основу оружия колоссальной мощности.

При этом возникли трудноразрешимые практические проблемы. Ученые рассчитали, что фунт U-235 (кусочек размером с мячик для гольфа) высвободит энергию, эквивалентную, примерно, 9000 тонн тринитротолуола. Однако самого по себе одного фунта этого вещества было недостаточно для получения цепной реакции. Для производства взрыва его требовалось определенное количество, так называемая критическая масса, вес которой еще известен не был; компоненты же этой массы ученые должны были держать раздельно друг от друга, так как их соединение означало мгновенный атомный взрыв.

Для разрешения таких проблем в ходе Манхэттенского проекта была построена бомбовая лаборатория в пустынных столовых горах недалеко от Лос-Аламоса в Нью-Мексико, ее научным руководителем назначен Оп-пенгеймер. Установленные там правила по соблюдению секретности, как и в других научно-исследовательских центрах, были очень строгими. Как следствие этого, лишь немногие из граждан Америки имели подозрение, что в стране разрабатывается новейшее оружие.

Тем временем генерал Гроувз уже пестовал другой проект в другой пустыне. С тем чтобы надежно обеспечить сбрасывание пока не существующей атомной бомбы на вражеские цели, 1500 офицеров и нижних чинов были собраны в отдельную 509-ю смешанную авиагруппу, ставшую единственным полностью укомплектованным и обеспеченным подразделением в военно-воздушных силах. 509-й было предоставлено все необходимое для боев и функционирования: самолеты, боевые технические средства, транспорт, средства технического обслуживания и ремонта и продовольствие, а люди туда отбирались очень тщательно.

Для выполнения главного задания генерал Генри «Хоп» Арнольд, командующий ВВС армии США, выбрал полковника Пола Тиббетса-младшего. 29-летний, приятной наружности летчик Тиббетс показал себя первоклассным пилотом-бомбардировщиком в Европе, где ему также пришлось перевозить генерала Марка Кларка, а затем Эйзенхауэра из Англии в Гибралтар, когда осуществлялось вторжение союзников в Северную Африку.

В течение часа после своего назначения Тиббетс чувствовал себя так, как будто внезапно очутился на планете другой цивилизации. Его посвятили в тайну расщепленного атома, рассказали, что ожидают получить от этого в военном плане, и сообщили, что если атомная бомба будет сделана, он станет пилотом, который сбросит первую. Ему также поручалась организация летных ядер 509-й авиагруппы и выбор тренировочного поля по его усмотрению. Когда Тиббетс отправился на своем В-29 на его поиски, его первой остановкой стал У эндовер в штате Юта, и дальше он уже не полетел. Уэндовер был обширным пустынным регионом, лежавшим в 125 милях от Солт-Лейк-Сити.

509-я с самого момента своего основания отличалась от других авиационных групп. Тиббетс обязал своих старших офицеров соблюдать секретность, не проинформировав их, что именно они должны скрывать. Тренировочные летные операции новой авиагруппы не походили ни на одну из тех, в которых пилотам приходилось участвовать прежде. Бомбометание проводилось неизменно с высоты 30000 футов, и каждый самолет постоянно сбрасывал только одну 10000-фунтовую бомбу. При этом отрабатывалось, главным образом, визуальное бомбометание, что немало озадачивало ветеранов-бомбардиров, так как ясные дни, необходимые для такого бомбометания, были в такое время года редкостью при ведении воздушной войны над Европой и обещали быть редким явлением над Японией.

Для посвященных в манхэттенские секреты, конечно, все было понятно. Тренировки с одиночными бомбами имитировали предстоящий атомный полет с единственной загруженной в бомбовый отсек бомбой стоимостью сотни миллионов долларов. В такой ситуации мы просто не могли позволить себе промахнуться мимо цели, а бомбометанию по радару полностью доверять было нельзя.

После сбрасывания своих имитационных бомб пилоты практиковались в совершении уже совсем необычного маневра. Чтобы не попасть под взрыв и избежать последующих ударных волн, сбросивший бомбу самолет, как подсчитали ученые, должен был находиться за восемь миль в тот момент, когда она взорвется 43 секунды спустя. Поэтому пилоты делали резкий разворот на 158 градусов и начинали резко пикировать, чтобы набрать скорость. Чтобы максимально облегчить свои самолеты, они снимали с них все вооружение, за исключением пулеметов в хвосте. Последнее обстоятельство особенно сбивало с толку не посвященных в атомный секрет летчиков.

Тем временем не ослабевали титанические усилия по созданию атомной бомбы. К 30 декабря 1944 года Гроувз посчитал возможным объявить конкретные сроки. «Первая бомба будет готова приблизительно к 1 августа 1945 года»,– написал он в докладной записке начальнику штаба генералу Джорджу Маршаллу. Так как уже поздно было использовать бомбу против Германии, где нацистский режим приближался к своему концу, Гроувз предложил, чтобы озаботилось тихоокеанское военно-морское командование: 509-й авиагруппе требовалась база, откуда самолеты могли бы достигнуть Японии. Генерал Маршалл, Стимсон и Рузвельт дали свое добро.

Для базирования 509-й авиагруппы был выбран остров Тиниан в удерживаемом американцами Марианском архипелаге. Ровная известняковая поверхность около шести миль в ширину посередине и тринадцати миль в длину делала остров идеальным стоявшим на якоре авианосцем, а его малые размеры как нельзя лучше отвечали требованиям секретности.

5 апреля военное министерство одобрило кодовое название «Centreboard» для операции сбрасывания атомной бомбы на Японию. А в конце апреля люди Тиббетса, у которых имелось уже пятнадцать «разоруженных» В-29, стали перебираться за океан.

Почти сразу после своего прилета на Тиниан 509-я стала островной достопримечательностью. Радио «Роза Токио» немедленно, правда без упоминания цели этой передислокации, поздравило ее состав с прибытием, но это были последние «официальные» известия, которые получили летчики других бомбардировщиков об этой странной авиачасти. Собственная военная полиция 509-й авиагруппы быстро обнесла колючей проволокой зону ее расположения и установила по периметру пулеметы. Чтобы пройти за эту ограду, даже генерал должен был показывать пропуск.

Наибольшее же удивление у экипажей других В-29 вызывали полеты 509-й. Ни Тиббетс, ни его люди не принимали участия в массированных авианалетах – и не смотрели потом с тоской на опустевшие койки невернувшихся товарищей. Вместо этого они отправлялись в самостоятельные полеты, бомбили при случае отдельные удерживаемые японцами острова или совершали перелеты за 3000 миль к японским городам, чтобы сбросить на них всего по одной бомбе – во всяком случае, такие слухи ходили в штабе авиакрыла.

Указанный генералом Гроувзом срок создания атомной бомбы – 1 августа – был определен с поразительной точностью. Местом, которое выбрали для ее испытания, явилась обширная зона бесплодной земли в Нью-Мексико, в пятидесяти милях от Аламогордо, время —

5.30 утра 16 июля. В этот день со вспышки, осветившей небеса на 250 миль вокруг, с эпицентром, горевшим ярче тысячи солнц, началась новая атомная эра. Гигантская огненная сфера с темно-фиолетовыми и оранжевыми разводами растянулась на целую милю, земля вздрогнула, мощнейший порыв раскаленного воздуха понесся во все стороны всесокрушающей волной. 100-футовая башня, на которой была помещена бомба, испарилась. До отнесенных на десять миль наблюдательных постов страшный грохот, последовавший за мгновенно произошедшей цепной реакцией, дошел многие секунды спустя. Вертикально вверх поднялся огромный столб белого дыма, превратившийся затем в гриб высотой 40 000 футов. По всему Юго-Западу местные жители слышали «удар грома и видели какое-то странное солнце, которое, казалось, взошло, а потом опять село». Находящаяся за мили от взрыва слепая женщина закричала, что она увидела свет.

Для правдоподобного объяснения такого сверхъестественного явления газетчикам в Альбукерке был вручен пресс-релиз, который приготовили заранее:

«Ранним утром на удаленной воздушной базе Аламогордо взорвался склад боеприпасов, вызвав яркую вспышку, которую, как сообщили, было видно даже в Гэллапе, в 235 милях к северо-западу».

Ученые переживали полный триумф. «Результаты испытания превзошли все наши самые оптимистические надежды»,– написал генерал Гроувз в своем конфиденциальном докладе, переданном министру Стимсону в Потсдаме. Выделившуюся при взрыве бомбы энергию оценили как эквивалентную 20 тысячам тонн тринитротолуола, как и предсказывалось.

Через несколько дней после испытания генерал Карл Спаатс был вызван из Европы в Вашингтон. В связи с его новым назначением командовать стратегической авиацией на Тихом океане генералу были даны устные приказы, которые он наотрез отказался принять.

– Послушай, Том,– сказал он генералу Томасу Хэнди, занимавшему должность начальника штаба, пока генерал Маршалл находился в Потсдаме,– если мне предстоит убить тысячи людей, я не стану делать это по устным приказаниям – хотелось бы иметь их на листе бумаги.

Хотя это шло вразрез с принятыми правилами (чем меньше писанины, тем меньше шансов для нарушения секретности), Спаатс получил свою бумагу.

Решение сбросить атомные бомбы на Японию имело немало противников и сопровождалось месяцами душевных терзаний и переоценок ценностей. С самого начала Манхэттенского проекта часть ученых втайне надеялась, что их исследования не увенчаются успехом, и когда атомная бомба все-таки была создана, многие из них стали писать страстные обращения и петиции с просьбой не использовать ее.

Среди военных лидеров адмирал Уильям Леги даже не пытался скрывать своего отвращения к атомной бомбе, а контр-адмирал Льюис Страусс и генерал Хэп Арнольд высказывались за ее применение лишь со значительными оговорками. Генерал Дуайт Эйзенхауэр говорил об этом вопросе в Потсдаме, надеясь, что бомба не будет использована против Японии. Однако большинство военных руководителей считало, что применение новой бомбы не поднимает никаких новых этических вопросов, по существу ничем не отличаясь от фугасных или зажигательных бомб, учитывая, что массированная бомбежка гражданского населения стала во второй мировой войне обычным делом. (В ночь на 9 марта, например, зажигательными бомбами было сожжено шестнадцать квадратных миль Токио, при этом погибло 78 000 жителей.)

Временный комитет, назначенный президентом Трумэном, рекомендовал, чтобы бомба была сброшена на Японию как можно скорее безо всякого особого предупреждения. Чтобы след от взрыва получился максимально четким, было решено взорвать атомное средство над городом, который сравнительно мало пострадал от бомбардировок. К этому времени таких городов в Японии осталось совсем немного, и подлежащий рассмотрению список включал всего четыре названия: Киото, Кокура, Ниигата и Хиросима (Нагасаки включили в последний момент). В конечном итоге число городов-целей первой очереди было уменьшено до одного. 2 августа на Гуам был послан сверхсекретный приказ, предписывающий, чтобы бомба была сброшена 6 августа, основная цель – городская промышленная зона Хиросимы.

Хиросима была известна в Японии как место, где росли исключительно красивые ивы. Этот большой портовый и промышленный город, который был приговорен теперь к смерти, на протяжении трех с половиной лет войны сотрясали разрывы всего двенадцати вражеских авиабомб. Но жители города отдавали себе отчет, что военная ситуация уже давно складывается не в их пользу. В доках, где производилась погрузка почти всех солдат, отправляющихся сражаться на юго-западный тихоокеанский театр военных действий, над большими портовыми сооружениями висела мертвая тишина. Гай-зенкан, «Зал Триумфального Возвращения», ще солдаты выслушивали последние инструкции и наставления, теперь был пуст. В городе, прежде кишевшем направляющимися за моря войсками, которых постоянно в нем находилось не меньше 100 тысяч, теперь стояла только одна дивизия, причем она предназначалась не для нападения, а для обороны. Включая части поддержки, в Хиросиме находилось около 24 тысяч солдат. Прежде постоянно загруженная гавань тоже пустовала. Американские самолеты сбросили так много мин в воды Внутреннего моря, что до Хиросимы смогло добраться лишь несколько судов.

Понедельник 6 августа 1945-го в Хиросиме немногим отличался от других понедельников этого года дефицитов, поражений, эвакуаций и принудительных работ. Почти в каждом доме женщины готовили завтрак на маленьких угольных горелках, которые служили японцам в их домах и кухонными плитами и обогревателями. Занятые многочисленными обыденными утренними делами, многие жители города не обратили особого внимания на сигнал воздушной тревоги, прозвучавший в семь часов девять минут. Те, кто посмотрел в небо в направлении слабо доносившегося гудения, увидели, если их зрение было достаточно острым, одинокий, очень высоко летевший В-29. Вероятно, это был самолет разведки погоды, один из тех, что часто появлялись по утрам. Он дважды пролетел над городом и в 7.25 направился в сторону моря. В 7.31 был дан сигнал отбоя.

Этот одиночный В-29 действительно был разведчиком погоды. Он назывался «Страйт Флэш», и приказ, которым самолет был послан на облет Хиросимы, значился как «Особое бомбардировочное задание №13». На такие же задания посылались семь из тринадцати бомбардировщиков Тиббетса.

4 августа семь экипажей этих бомбардировщиков были собраны в хижине, где проводились инструктажи, и капитан I ранга Уильям Парсонз, который должен был подготовить бомбу к сбрасыванию, показал им кадры атомного испытания в Аламогордо. После просмотра этого жуткого и величественного зрелища каждый из присутствующих понял, почему пилотов заставляли практиковаться в умении резко отваливать в сторону, разворачиваться и на большой скорости уходить. Парсонз также предупредил летчиков, чтобы они не пролетали через облако гриба из-за опасности радиоактивного облучения, и честно сказал, что никто не может быть уверен в том, что именно произойдет.

Следующий день, 5 августа, был очень жарким, от неумолимо палящего солнца в хижине-бомбосборочной 509-й авиагруппы собрались ученые, техники, чины военной полиции, агенты контрразведки и высшие офицеры ВВС, чтобы с благоговением последний раз глянуть на висевшую там на цепях атомную бомбу.

Около четырнадцати футов в длину и пяти футов в диаметре бомба весила чуть меньше 10 000 фунтов. Расщепляющаяся начинка составляла менее половины процента этого веса и была упакована внутри, как однажды заметил Оппенгеймер, «подобно маленькому бриллианту в огромном куске ваты». Взрыватель должен был быть установлен на 1850 футов. Когда падающая бомба достигнет этой высоты, детонатор воспламенит взрывной заряд, который бросит маленький кусочек U-235 co скоростью 5000 футов в секунду к куску U-235 большего размера со встречной вогнутой конической поверхностью. В момент их соединения и произойдет атомный взрыв.

(Этот главный кусок-мишень урана на Тиниан доставили два специальных курьера в свинцовом цилиндре размером с банку из-под картофельных чипсов. Данный им перед отправлением приказ однозначно гласил: ни при каких обстоятельствах не спасать свои жизни, прежде чем не будет спасен U-235. Если бы корабль начал тонуть – это был тяжелый крейсер «Индианаполис»– U-235 следовало погрузить на первую же спущенную на воду моторную лодку или спасательный плот. Крейсер вышел на Тиниан из Сан-Франциско и, остановившись лишь на несколько часов в Перл-Харборе для дозаправки, 26 июля доставил свой важный груз на остров <sup>[44]44
  Четырьмя днями позже, 30 июля, «Индианаполис» был торпедирован японской подводной лодкой «1-58» и утонул так быстро, чтс не успел дать сигнала бедствия.– Примеч. пер.


[Закрыть]</sup> . Три более мелких куска и-235были привезены на Тиниан по воздуху тремя разными самолетами, и каждый из них сопровождал занятый в Манхэттенском проекте агент-контрразведчик.)

6 августа, примерно в полночь, капеллан 509-й авиагруппы произнес короткую молитву за успех предстоящей миссии. После этого члены семи экипажей позавтракали, и в 1.37 три самолета полетели на метеоразведку к Хиросиме, Кокуре и Нагасаки. (В случае если бы над Хиросимой оказался туман, в качестве цели выбрали бы один из двух другох городов.)

Спустя час с лишним – это было в 2.45 – тяжело нагруженный бомбардировщик Тиббетса «Энола Гэй» (названный так в честь его матери) побежал по взлетной коралловой полосе и, оставив до ее конца лишь несколько ярдов, оторвался от земли. Вслед за ним с двухминутными интервалами взлетели два других В-29: один чтобы измерить силу взрыва и радиацию, другой для фотографирования. Четвертый В-29, который должен был ожидать на Иводзиме и быть готовым повезти бомбу дальше, в случае если бы у «Энолы Гэй» случились какие-нибудь поломки, отбыл ранее. Особое бомбардировочное задание №13 вступило в главную стадию.

Поднявшись в воздух, «Энола Гэй» столь стремительно взмыла вверх, что ее корпус задрожал от натуги. Члены экипажа облегченно вздохнули, когда Тиббетс набрал необходимую высоту и креном влево выровнял курс на Иводзиму, лежавшую в 622 милях к северу. На четырех тысячах футов Тиббетс сбавил скорость до крейсерской. Парсонз выбил погасшую трубку и, спустившись в передний бомбовый отсек, приступил к постановке бомбы на боевой взвод. Его работа заняла около 25 минут.

Помимо того, что это оружие, теперь полностью снаряженное и готовое к применению, имело совершенно новую, ядерную природу, оно имело хитроумнейшую электронную начинку. После его сбрасывания на 15 секунд включался целый ряд сложных запирающих таймеров, с тем чтобы взрывное устройство случайно не сработало за это время. Другой ряд устройств предохранял бомбу от взрыва выше 10 000 футов. После 15 секунд падения барометрические датчики запускали радиозапалы на высоте 1850 футов. Было установлено четыре таких запала, по крайней мере два из которых должны были сработать точно на нужной высоте, чтобы произошла детонация. Все эти устройства осуществляли свои действия в течение рассчитанных 43 секунд с момента сброса бомбы, после чего должен был произойти взрыв.

Чтобы застраховаться от каких-либо механических поломок, с помощью радиолокационного бомбардировочного прицела на борту самолета осуществлялся контроль электрических цепей внутри бомбы. Каждые полчаса во время полета происходила их проверка, и каждый элемент цепей должен был постоянно высвечиваться на панели прицела, в противном случае бомбу следовало привезти обратно на Тиниан.

В 4.55, как раз после наступления рассвета, «Энола Гэй» встретилась над Иводзимой с двумя В-29, которые должны были ее сопровождать, и, выстроившись широким клином и сохраняя полную радиотишину, три огромных самолета взяли курс на северо-запад в направлении японского острова Сикоку. После этого Тиббетс вызвал всех членов экипажа по селекторной связи. С этого момента, сказал он, каждый из них должен постоянно находиться у своего аппарата, а когда они достигнут берегов Японии, все селекторные переговоры будут записываться.

– Это для истории,– пояснил Тиббетс.– Так что следите за своим языком. Мы несем первую атомную бомбу.

Это был первый раз, когда большинство членов команды услышало это фразу.

В 7.09 далеко впереди них самолет разведки погоды «Страйт Флэш» достиг пригородов Хиросимы. Над Японией, насколько хватало глаз, стояла сильная облачность. Однако несколько минут спустя над городом небо прояснилось, и он стал хорошо виден. С той точки, откуда «Энола Гэй» должна была сбросить свой смертоносный груз, город внизу был так хорошо виден, что летчики могли разглядеть зеленые пятна растительности. Десятимильный просвет в густых облаках был словно знаком судьбы, обрекающей город на уничтожение.

В 7.25 со «Страйт Флэш» передали по радио сообщение о ситуации с заключением: «Совет: бомбить как основную цель». Расшифровав радиограмму, Тиббетс повернулся к стоявшему рядом штурману Теодору Ван Кирку и сказал: «Хиросима».

В 7.50 «Энола Гэй» пересекла черту побережья Сикоку, и экипаж облачился в свои защитные противозенитные костюмы. На пульте мониторинга было видно, что все электрические контуры бомбы находятся в порядке и какие-либо радиопомехи со стороны японцев отсутствуют.

К 8.09 в просвете между облаками обозначились очертания Хиросимы.

– Сейчас начнем заход на цель,– объявил по внутренней связи Тиббетс.– Как только услышите звуковой сигнал, не забудьте надеть очки на время вспышки.

Все члены экипажа имели специально изготовленные защитные очки на кристаллах хины, которые пропускали только один цвет, лиловый.

Лежавшая внизу Хиросима, открытая и беззащитная, предстала глазам бомбардира майора Тома Фереби, смотревшего на нее через бомбовый прицел с высоты 31 600 футов, уже знакомой по снимкам аэрофоторазведки. Точка прицеливания – центр главного моста через самый широкий рукав реки Ота – приближалась к кресту нитей прицела.

– Я поймал ее,– наконец сообщил Фереби и приступил к установлению автоматической синхронизации взрывного устройства бомбы, до сбрасывания которой теперь осталась только одна минута. Через сорок пять секунд он передал по связи звуковой сигнал, означавший, что через пятнадцать секунд произойдет бомбосбрасывание.

В 8.15 плюс семнадцать секунд створки бомбового отсека раскрылись, и самолет, мгновенно облегченный на десять тысяч фунтов, дернуло вверх. Тиббетс накренил машину вправо на шестьдесят градусов и стал резко разворачиваться на сто пятьдесят восемь градусов. Вираж был таким крутым, что фюзеляж бомбардировщика заскрипел.

Торопливо предупредив Боба Карона, хвостового стрелка, чтобы он сообщал обо всем, что увидит, Тиббетс начал мысленный отсчет сорока трех секунд. Каждое мгновение казалось бесконечным.

– Уже видно что-нибудь? – спросил он стрелка примерно через тридцать пять секунд.

– Нет, сэр,– послышалось из динамика.

Первый лейтенант Моррис Джеппсон, сидевший за пультом, с которого велся контроль за электрическими контурами бомбы, начал собственный отсчет и теперь уже был близок к концу: 40... 41... 42... Джеппсон остановился. «Не взорвалась»,– мелькнуло у него в мозгу.

В тот же самый момент мир перед глазами Боба Карона обратился в лиловую вспышку. Его глаза непроизвольно зажмурились под очками. Я, должно быть, ослеп, подумал он. Даже когда он смотрел через очки прямо на солнце секундой ранее, его было видно совсем слабо.

Карон был слишком потрясен в первые мгновения, чтобы сообщать что-то по внутренней связи. Он продолжал смотреть на взрыв, который за промежуток времени слишком короткий, чтобы его можно было измерить секундомером, превратился в огненный шар 1800 футов в диаметре и с температурой в центре сто миллионов градусов.

Хиросимы больше не существовало.

Сигнал отбоя в Хиросиме, прозвучавший 6 августа в 7.31 утра, мало что изменил в темпе жизни города. Большинство людей были слишком заняты, или слишком ленивы, чтобы уделять тревоге внимание. Удаление одинокого высоколетящего В-29 – самолета метеоразведки – вызвало среди населения не больше движения, чем его появление 22 минуты назад.

В 8.15 те немногие люди в Хиросиме, которые заметили появление новых, летевших клином самолетов, увидели, как в небе раскрылись три парашюта – с самолета-лаборатории сбросили приборы, которые должны были измерить и передать интенсивность и радиоизлучение вспышки. Глядя на парашюты, японцы оживились, думая, что с вражескими самолетами что-то не в порядке, и их экипажи начали спасаться.

Три четверти минуты в ясном небе над городом висели лишь три белых парашюта. Затем внезапно, безо всякого звука, над Хиросимой не стало неба.

Те, кому удалось пережить первое мгновение атомного взрыва над Хиросимой, вспоминали очень яркий и чистый свет, ослепляющий, поражающий воображение и внушающий благоговейный ужас красотой и многоцветием. Один очевидец описывал вспышку, которая из белой, увеличиваясь и распускаясь, стала розовой, а затем голубой. Другим казалось, что они видели «пять или шесть ярких цветов». Некоторые увидели просто «золотые вспышки» среди белого света, что вызвало у них ассоциацию – и это было, наверное, наиболее распространенным описанием – с огромной фотографической лампой-вспышкой, полыхнувшей над городом. Все впечатления были зрительными. Если и был какой-то звук, то его никто не запомнил.

Тысячи же людей вообще ничего не увидели. Они просто были обращены в пепел на том месте, где стояли, лучистым жаром, превратившим центр Хиросимы в гигантскую печь. Тысячи других жили дольше них, наверное, на секунду или две, чтобы быть изрезанными битым оконным стеклом, осколки которого неслись взрывной волной, или погибнуть под стенами, балками, каменными обломками или другими частями рухнувших строений, оказавшись на их пути.

Из-за определенных факторов и их сочетания произошли большие разрушения, чем рассчитывали ядерные эксперты. Во-первых, это точность бомбометания. Майор Фереби осуществил прицеливание почти совершенно: несмотря на то обстоятельство, что ее сбросили с быстролетящего самолета за три мили, если мерить по земле, и почти за шесть миль по воздуху, бомба взорвалась на расстоянии чуть больше двухсот ярдов от установленной точки прицела.

Затем – время взрыва. По всей Хиросиме тысячи печурок были полны горящих углей из-за готовящегося завтрака, и почти каждая печка, опрокинутая мощной взрывной волной, превращала в факел построенный из дерева и бумаги дом. Оппенгеймер предполагал, что большинство жителей будет находиться в бомбоубежищах, и оценил предстоящие потери японцев в 20 000 человек. Но специальной тревоги не прозвучало (небольшие соединения самолетов много раз пролетали над городом, не сбрасывая бомб), и большинство людей спокойно продолжало заниматься своими делами. Как следствие этого, число жертв составило более 70 тысяч человек.

За начальной вспышкой последовал целый ряд смертоносных эффектов. Сначала возник жар. Он длился всего лишь мгновение, но был таким сильным, что плавилась черепица на крышах, выжигались кристаллики кварца в гранитных блоках, на расстоянии почти двух миль обуглились обращенные в сторону взрыва поверхности телеграфных столбов, а находившиеся поблизости люди превратились в черные силуэты на асфальте и каменных стенах.

В десяти милях от города мэр Кабэ, стоя в своем саду, отчетливо ощутил на лице жар, а кожа обгорала даже за две с половиной мили от эпицентра. А в полутора милях на оказавшейся под тепловыми лучами странице с типографским текстом с белой бумаги полностью выжглись все черные буквы. На сотнях женщин выгорели темные части их кимоно, светлые же остались необожженными, а на коже четко отпечатались, точно татуировки, цветные узоры с них.

После жара от огненного шара с силой дующего со скоростью пятьсот миль в час ветра понеслась ударная волна. Выдержать ее смогли только конструкции, которые оказывали ее напору минимум сопротивления,– перила на мостах, трубопроводы, вспомогательные мачты. Остались стоять стены нескольких учреждений, которые возводились с расчетом противостоять землетрясениям, но вокруг них все было усыпано булыжником. Взрывом разрушило все водопроводные магистрали, так что уцелевшие пожарные Хиросимы – две трети из них сразу погибли – оказались беспомощными в борьбе с начавшимися за несколько секунд тысячами пожаров. Совместно ударная волна и огонь уничтожили все отдельно стоящие дома на площади почти пять квадратных миль.