Текст книги "Тайны военной агентуры"

Автор книги: Николай Непомнящий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

Джон ГЮНТЕР [37]37
  Автор книг «Внутренняя Европа», «Внутренняя Азия» и др.


[Закрыть]
ЗАГАДОЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК—«АТОМНАЯ БОМБА»

Как-то в 1942 году один американский полковник, представлявший наш сверхсекретный атомный проект, зашел в нью-йоркский офис бельгийского шахтовладельца по имени Эдгар Сенжье и спросил, не мог бы он помочь Америке достать в Бельгийском Конго некоторое количество урановой руды. Данная просьба, пояснил офицер, имеет жизненно важное значение для дела союзников.

Мсье Сенжье вежливо его выслушал и попросил предъявить удостоверение личности. Удовлетворившись, он сказал, что да, он может доставить необходимое количество этой руды. Когда она потребуется полковнику?

– Она нужна нам прямо сейчас,– ответил тот.– Но я понимаю, что это, конечно, невозможно.

– Напротив,– сказал Сенжье.– Руда находится здесь, в Нью-Йорке. В количестве одна тысяча тонн. Я вас давно жду.

Безусловно, Эдгар Сенжье принадлежит числу самых значительных людей нашего времени, оставшихся при этом в тени. Хотя он посетил Соединенные Штаты более сорока раз, его приезды и отъезды ни разу не отмечались в прессе. Такая анонимность удивительна, потому что без Сенжье не было бы атомной бомбы – во всяком случае, к лету 1945 года, когда атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки положили конец войне с Японией. Сенжье не только поставил смертоносный и совершенно необходимый уран для тех первых атомных бомб, но еще многие годы после этого все производимые в Соединенных Штатах атомные бомбы – все те, что были взорваны в Неваде или в Тихом океане,– делались на уране, добытом в рудниках его компании в Конго.

История Эдгара Сенжье не рассказывалась некоторое время по определенным причинам. Во-первых, это желание самого Сенжье держаться в тени. В 1953 году, когда я обедал с ним в Париже, он сказал:

– Если вы станете писать обо мне, постарайтесь обойтись без меня.

Он, конечно, имел в виду, чтобы я не акцентировал его персональную важность и не создал бы из него образ тщеславного человека, каким он не был.

Второй причиной была секретность. Многие сведения об уране из Конго и после войны остались закрытыми.

Я услышал о Сенжье, когда, готовясь писать книгу об Африке, занялся изучением Конго. В Верхней Катанге, в юго-восточной части Конго, имелись урановые залежи и обширные месторождения самой богатой на земле медной руды. Добычу этих и других полезных ископаемых осуществляла компания «Union Miniere du Haut-Katanga», и Сенжье, являясь председателем ее исполнительного комитета, оказывался, по существу, в числе наиболее могущественных людей мира.

Сенжье родился в Бельгии в 1879 году и получил образование инженера. Это был предприимчивый, решительный, способный брать на себя ответственность человек, чрезвычайно яркий как личность. Когда ему было около тридцати, он отправился в Африку, и этот континент сыграл в дальнейшем огромную роль в его жизни. К 1939 году Сенжье стал президентом «Union Miniere».

(В музее Элизабетвиля, столицы Катанги, я увидел на стенде кусок урановой смолки – урановой руды. Он был большим, размером с поросенка, черного и золотистого цвета и выглядел так, как будто был покрыт зеленой накипью. Его привезли из Шинколобве, шахты в Катанге, а подпись под ним гласила: «Внимание, экспонат радиоактивен!» Фотографирующих предупреждали не подходить слишком близко, иначе их пленка засветится.)

Сенжье добывал урановую руду в Шинколобве с 1921 года. Но тогда никто не думал, что содержащийся в руде уран имеет какую-нибудь ценность, интерес тогда вызывал только радий. Но в 1939 году все изменилось. Тогда в обстановке строжайшей секретности состоялся разговор между Сенжье и одним британским физиком, который рассказал ему о работе германских ученых в области расщепления атомного ядра и, возможно, изготовления атомной бомбы на основе урана. Поэтому стало исключительно важно, чтобы уран не попал в руки врага.

Сенжье, опасаясь вторжения нацистов в Конго, организовал отправку морем более тысячи тонн богатой урановой руды в Соединенные Штаты.

– Я сделал это,– пояснил он мне,– не сказав никому ничего.

Руда прибыла в Америку в 1940 году и была сложена в стальные цилиндрические контейнеры на одном из складов Нью-Йорка. После этого, до момента конечного использования руды в Манхэттенском проекте, произошло следующее.

Сенжье, сохраняя строжайшую секретность, сообщил соответствующим американским органам о прибывшем уране. Это произвело на государственный департамент такое впечатление, что там сразу же решили переместить смертоносный груз на хранение в Форт-Нокс для большей надежности. Но из-за многочисленных проволочек прошло больше года, прежде чем американское правительство попыталось воспользоваться результатами проявленной Сенжье предусмотрительности. К этому времени бывшие в курсе дела люди уже забыли, где находится руда.

Тогда, как было упомянуто выше, американский полковник обратился к Сенжье со своей исторической просьбой. Через час офицер вышел из его офиса, унося с собой проект соглашения о передаче руды, немедленно составленный Сенжье на первом попавшемся под руку листке какой-то желтой бумаги и заверенный его подписью. Уран, необходимый для осуществления атомного проекта, фактически уже стал собственностью Соединенных Штатов.

Когда Сенжье посетил Америку в 1946 году, генерал Лесли Гроувз в присутствии президента Трумэна наградил его медалью «За заслуги». Он был одним из немногих гражданских не-американцев, чьи заслуги отметили этой наградой, и он гордился ею.

Основание для награждения хранилось в секрете, а свидетельство осталось в Белом доме. Оно специально написано в обычных терминах, я видел текст – там просто сказано о заслугах Эдгара Сенжье «в военное время в области сырья».

На бельгийца не произвели особого впечатления оказанные ему почести, но одним он был действительно польщен: новая найденная руда, состоящая из смеси урана, ванадия и меди, была названа «сенжьерит».

Сенжье умер во Франции 27 июля 1963 года в возрасте восьмидесяти четырех лет.

Томас ДЖОНСОН
МОЛЧАНИЕ ШЕСТИСОТ ТЫСЯЧ

Работы по разработке и производству атомной бомбы охранялись уникальным в своем роде разведывательно-контрразведывательным формированием, сотрудники которого на протяжении почти четырех лет уберегали бомбу и от американцев, которые могли выдать ее секрет из-за своей болтливости, и от не в меру пытливых иностранцев. Помимо этого, они разведывали секрет программы атомных исследований нацистов.

В январе 1942 года доктор Джеймс Конант сообщил строго конфиденциально одному офицеру из военной разведки о проводящемся грандиозном эксперименте и его важности.

– При этом отдел научных исследований и разработок обеспокоен,– сообщил он,– что кто-нибудь из сотрудников может сказать на стороне лишнее. Отправляйтесь в Беркли и проверьте, как там обстоят дела с секретностью [38]38
  В Беркли (Калифорнийский университет) находилась одна из грех основных лабораторий, где велись исследовательские работы в рамках Манхэттенского проекта; вторая принадлежала Колумбийскому университету; третья – Металлургическая лаборатория Чикагского университета.– Примеч. пер.


[Закрыть].

Майор (позднее подполковник) Джон Ланздейл переоделся в штатское и придумал себе подходящую «легенду». Он начал «исследовательскую работу» в Калифорнийском университете, познакомился с несколькими занятыми в атомном проекте учеными и заставил их разговориться, проник в лабораторию, посетил циклотрон и узнал, что связанные с атомным проектом работы ведутся и в Чикаго. После этого он надел свою форму и собрал сотрудников.

– Теперь представьте,– обратился к ним майор,– что я бы оказался шпионом.

– Проделайте то же самое во всех остальных наших лабораториях и на объектах,– поручил Ланздейлу генерал-майор Лесли Гроувз, которого в сентябре назначили ответственным за проект.– Сделайте молчание главным правилом для всех участвующих в Манхэттенском проекте.

В Чикаго, Окридже и кое-каких других местах десятки тысяч энергичных общительных американцев занимались работой, которую было необходимо сохранять в глубочайшей тайне. Под девизом «защитим проект» Ланздейл при содействии майора Уильяма Консодайна начал грандиознейшую в истории кампанию по обеспечению секретности. Он организовал особое секретное подразделение из молодых парней и женщин под названием «Лазутчики». Офицеры в нем были большей частью юристами, обучившимися секретности в военном министерстве, агенты пришли из армейской контрразведки и военной полиции. Как результат их работы – в ходе осуществления нашего атомного проекта не было зафиксировано ни одного вражеского диверсионного акта.

Они запретили употреблять слова «атом», «уран», а также название секретного оружия. Все занятые в проекте люди, постановили «лазутчики», должны использовать условные слова, которые необходимо постоянно менять. Атомы стали называться «Топе», бомба– «Бот». «Лазутчики» грсвериггл должностных лиц и владельцев акций всех связанных с проектом корпораций, включая сотни подрядчиков. В целях большей конспирации и как мера от возможных бомбардировок связанные с проектом исследования и производство осуществлялись в разных местах: в Окридже (Теннесси), в JIoc-Аламосе (Нью-Мексико), в Хэнфорде (Вашингтон) и др. [39]39
  В Хэнфорде был возведен плутониевый комбинат, в Окридже электромагнитный и газодиффузионный, а позднее и термодиффузионный заводы, производившие необходимые для бомбы материалы, в Лос-Аламосе была устроена лаборатория, в которой поначалу велись только научные исследования, но со временем стали производиться и инженерно-технические работы.– Примеч. пер.


[Закрыть]

Каждый секретный документ копировался, если его брали больше чем на неделю, все копии регистрировались. Каждый вечер во всех помещениях производилась проверка на предмет неубранных бумаг и незапертых столов. Сотрудникам постоянно говорилось о необходимости хранить молчание. Президенту Рузвельту регулярно посылались письменные отчеты, которые военный министр Генри Стимсон приносил в Белый дом, ждал, когда он их прочитает, затем уносил обратно.

Каждый из шестисот тысяч человек, которые были заняты в Манхэттенском проекте, давал подписку о соблюдении секретности. Из них за почти четыре года было выявлено около двух тысяч болтунов. Участвовав-шиє в проекте военнослужащие, которых по каким-либо причинам освобождали, направлялись в такие места, где они не могли попасть в плен, а гражданских увольняли очень тактично, чтобы они не испытывали раздражения и не разговорились.

Наиболее тревожную проблему представляли ученые. Узнай немцы, где работали все наши известные физики-ядерщики, они, конечно, сделали бы правильный вывод, поэтому ученым были даны условные имена. Доктор Артур Комптон стал А. Комасом, доктор Энрико Ферми – Генри Фармером, и каждый из них имел телохранителя. Большинство ученых вело себя осмотрительно, но один из них выложил кое-что из секретных сведений на лекции, другой оставил свой кейс с важными данными в поезде – шесть агентов всю ночь искали его и, в конце концов, нашли – нетронутым.

Перед самым началом войны нацисты послали в Америку двух своих самых выдающихся ученых, чтобы выяснить, как у нас обстоят дела в области атомных исследований. После начала работы над проектом нашими службами были перехвачены послания, спрятанные в письмах в виде точек, изготовленных способом перефотографирования, от шпионов, пытавшихся войти в контакт с нашими учеными.

Базой для некоторых шпионских рейдов за секретами производства атомной бомбы, как оказалось, послужила Канада. Там британский физик Алан Нунн Мэй передал агентам советской разведки урановые образцы и частичные отчеты о работе на канадском предприятии в Чок-Ривер и в нашей Чикагской лаборатории, где он побывал три раза. Мэй хотел приехать еще, но у наших «лазутчиков» появились подозрения, и генерал Гроувз сказал «нет». Арестованный британскими властями Мэй во всем признался и получил 10 лет тюрьмы.

С появлением слухов о «секретном оружии» Гитлера над нами навис зловещий страх, что им может оказаться и атомная бомба. Работы по проекту были ускорены. В западное полушарие прибыли ученые нескольких других наций. С помощью британской разведки из Дании убежал всемирно известный физик-ядерщик Нильс Бор, который потом проработал два года в проекте под именем Николас Бейкер.

Затем появились сведения, что немцы ускоряют выпуск продукции единственного в Европе крупного производителя тяжелой воды – завода «Норшск гидро» в Веміфке, Норвегия. Высаженные с воздуха норвежские коммандос взорвали часть предприятия и уничтожили большое количество тяжелой воды. Немцы попытались переправить то, что осталось, на корабле, но норвежцы, взорвав, утопили его.

В феврале 1944 года в Лондон прибыл майор Хорас Калверт, чтобы совместно с британцами приступить к сбору информации об атомном проекте немцев, который они тоже, естественно, пытались сохранить в полной секретности. Первым делом следовало проверить источники урана немцев. Нацисты захватили большой очистительный завод около Антверпена, но бельгийское подполье следило, чтобы отгружаемый уран уходил не туда, куда его отправляли немцы. Чешский агент докладывал о руде, добываемой в шахте в Йоахимстале. Все предприниматели, занимавшиеся до войны ураном и торием, были взяты на заметку, так же как и металлические очистительные заводы, силовые станции и другие подозрительные сооружения.

В поисках предполагаемых лабораторий Гитлера, где шли работы по созданию атомной бомбы, разведгруппы из Лондона устанавливали местонахождение немецких физиков, способных проводить подобные исследования. Аэрофотосъемка показала, что в некой необычной лаборатории в Далеме, недалеко от Берлина, активно ведутся работы. Эту информацию подтвердили словоохотливые немецкие ученые, сообщив в ходе осторожных опросов, что их коллеги уехали на какие-то новые исследования.

Затем британской разведке стало известно, что один пронацистски настроенный швейцарский ученый участвует в работах по созданию нового взрывчатого вещества в секретной лаборатории в Южной Германии в городке Бизинген, расположенном в области Гогенцоллерн [40]40
  Вюртемберг-Гогенцоллерн – гау, административно-территориальная единица в гитлеровской Германии.– Примеч. пер.


[Закрыть]. После этого американский цензор перехватил письмо, отправленное в Южную Америку, автор которого работал в «исследовательской лаборатории – Д». На конверте стоял штамп Эхингена, городка, расположенного в трех милях к северу от Бизингена, а в нем, согласно сообщению одного дружественного швейцарского ученого, проживал доктор Вернер Гейзенберг, германский физик-ядерщик № 1. После опроса всех ученых-атомщиков из союзных стран, а также многих из нейтральных на предмет того, кто из числа нацистских ученых мог там работать, были получены пятьдесят фамилий. Вскоре «лазутчики» уже имели характеристики внешности, адреса и фотографии многих из них и даже запись голоса одного. Были «с пристрастием» допрошены все немецкие военнопленные родом из той местности и получены описания зданий, в которых могла размещаться лаборатория.

Весной 1945 года союзники прорвались в Германию, и Ланздейл, уже подполковник, распорядился:

– В Гогенцоллерн – и как можно скорее! Нужно захватить ученых со всеми их секретами, пока они не разбежались.

Для поиска атомных секретов и ученых была создана особая группа, насчитывавшая более ста человек, из отборных солдат, специалистов-офицеров и команды ученых во главе с профессором Сэмюэлом Гоудсмитом из Северо-западного университета, которая получила кодовое название «Алсос». Эту группу возглавил полковник Борис Паш, человек безрассудной дерзости, и одной из первых и самых секретных ее задач стал розыск ведущего французского ученого-атомщика Фредерика Жолио-Кюри, зятя Марии Кюри и будущего руководителя Комиссариата Франции по атомной энергии. Лабораторией Жолио пользовались нацисты, поэтому Гоудсмит предположил, что он должен много знать об их работе. Чтобы помешать возможному похищению нацистами этого французского ученого с приближением наших войск, полковник Паш вместе с полковником Калвертом и двумя агентами Си-ай-си двигались вместе с передовыми французскими танками и вместе с ними вошли в Париж. Встретившись с Жолио, они узнали, что его лабораторией распоряжались двое немецких ученых, проводивших работы в области ядерной физики. Однако им не удалось сколько-нибудь близко подойти к созданию атомной бомбы.

Группа «Алсос» двинулась дальше, к границам Германии, и ее сотрудники находились среди войск, отбивших у немцев Страсбург. Там в университете ученые и военные нашли ценные записи, бесспорно указывающие на то, что германский атомный центр находится где-то в Гогенцоллерне.

Внезапно возникло сильнейшее со дня «Д» волнение: новая фотосъемка с воздуха показала лагеря, в которых трудились заключенные, протянувшиеся линии электропередач и огромную промышленную стройку, продвигающуюся с невероятной быстротой у городка Бизинген, а вскоре после этого берлинское радио объявило, что у немцев уже есть атомная бомба!

В отчаянном стремлении поскорее узнать истину ученые и военные ринулись в Бизинген. Там их ждало разочарование и одновременно огромное облегчение: новый большой завод не был предназначен для производства атомных бомб, а лишь для получения масла из сланца. Они поспешили к другим объектам. В расположенной рядом деревушке Тальфинген в лаборатории за своим столом сидел Отто Ган, первооткрыватель явления ядерного деления; с ним находилось десятка два других ученых. Эти люди стали отрицать, что они пытались создать атомную бомбу и сказали, что все их бумаги с выкладками уничтожены. Но один ученый приветствовал американцев словами: «Я ждал вас»,– и вручил им краткий отчет о своей работе [41]41
  Это был сам Ган.– Примеч. пер.


[Закрыть]

Потом из сточного колодца были извлечены другие ценные бумаги, сложенные в бочку из под масла. В конце концов несколько немецких ученых убедили остальных все рассказать, и они открыли запасы своей лаборатории: немного тяжелой воды, спрятанной на старой мельнице, некоторое количество окиси урана, закопанной в поле, и, наконец, большой, уходящий в горный склон тоннель – их «реактор».

Посте пережитого напряжения открывшееся реальное положение дел выглядело просто смешным. Их «урановая машина», или «реактор», была настоящей липой. Она не могла ни запускать, ни поддерживать на нужном уровне цепную реакцию. Немцы не умели вырабатывать плутоний и не считали возможным выделение урана-235 из урана-238 (мы знали три способа как это сделать). У них имелся один циклотрон, у нас – более тридцати. Лучшие ученые-атомщики Германии не продвинулись дальше экспериментальной стадии.

При этом, уже находясь в наших руках, они продолжали считать, что мы так сильно отстаем от них, что можем воспользоваться результатами их «бесценной» работы. Проведенная «лазутчиками» секретная кампания оказалась успешно завершенной.

Флетчер Кнебель и Чарлз Бейли 2-й
СЕКРЕТ, КОТОРЫЙ ПОМОГ ВЫИГРАТЬ ВОЙНУ

Американский тяжелый крейсер «Огаста» на большой скорости шел через Атлантику в западном направлении. Было уже почти за полночь и, хотя время еще продолжалось военное – дело было 5 августа 1945 года – но Германию уже победили, война шла в другой половине Земли, и военный корабль, не опасаясь, светился огнями.

В кают-компании, где за кофе сидели офицеры крейсера, царило волнение и любопытство: перед ними только что была слегка приоткрыта завеса будущего.

Этим вечером офицеры «Огасты» устраивали прием в честь президента Трумэна, который возвращался с ними домой после конференции с британскими и советскими союзниками в Потсдаме. За десертом и кофе разговор пошел об этой встрече, и капитан-лейтенант Уолтер Берберич, корабельный врач, задал вопрос, волновавший всех: были ли в Потсдаме приняты какие-либо обязательства, по которым Советский Союз вступит в войну на Тихом океане, чтобы ускорить разгром Японии?

Президент ответил заявлением, которое произвело сильное впечатление на его слушателей, навсегда оставшись у них в памяти. Нет, сказал он, ничего подобного не было. Но возникшие с русскими трудности в Потсдаме не играют никакой роли, потому что Соединенные Штаты имеют теперь новое оружие такой природы и силы, что в помощи русских нет необходимости – как и в помощи какой-либо другой страны.

– Оно такое мощное,– поделился президент,– что один боеприпас эквивалентен 20 000 тонн тринитротолуола.

Трумэн открыл офицерам «Огасты», что это новое оружие создавалось в глубочайшей секретности, что оно уже испытано и что при помощи него можно будет положить конец войне.

– Это крупнейшая ставка в истории,– сказал он в заключение.– На него уже потрачено два миллиарда долларов, и окончательный ответ о его эффективности мы получим в ближайшие дни.

В то время как президент Трумэн ужинал в офицерской кают-компании «Огасты» на Марианских островах [42]42
  Имеются в виду генералы.– Примеч. пер.


[Закрыть]в западной части Тихого океана, уже наступило утро следующего дня, и находившиеся там «морские пчелы», как называли военнослужащих морских десантных военно-строительных частей, уже вовсю трудились аж с трех часов, как и во все остальные дни недели на протяжении месяца. Они являлись последним звеном в цепи снабжения фугасными и зажигательными бомбами, поддерживавшегося с невероятным напряжением 20-м бомбардировочным командованием. Бомбардировщики В-29 генерал-майора Кертиса Лемэя сбросили в июле на японские города 40000 тонн бомб, а в четверг 2 августа его летчики отметили годовщину военно-воздушных сил армии Соединенных Штатов, сбросив в один день рекордное их количество: 6632 тонны.

В то воскресенье на Гуаме находился Уильям Лоуренс, репортер нью-йоркской «Таймс», передавший такую телеграмму в свою газету:

«Тут имеется на удивление много людей, так же как и в Соединенных Штатах, которые думают, что японцев можно принудить к безоговорочной капитуляции, не прибегая даже к частичному вторжению. Существование такого мнения здесь более важно, потому что большинство людей, которые его высказывают, носят звезды на погонах и, следовательно, можно предполагать, знают, о чем говорят».

Лоуренс также признался в своем сообщении, что он не разделяет эту точку зрения, и побился об заклад в десять долларов с одним «однозвездным офицером», который утверждал, что война продлится не дольше трех месяцев.

В 13-м американском полку морской пехоты из состава 5-й дивизии морской пехоты, пополняющейся и пересос-редотачивающейся на Гавайях, подобных пари не заключали. Выведенная в марте с Иводзимы после кровопролитных боев, дивизия была готова к новому делу: высадке на Кюсю, самом южном из японских островов, и данная перспектива несколько мешала солдатам 13-го наслаждаться прелестями островов в полной мере.

Третьим батальоном командовал майор Уильям Миллер, который сражался с японцами и на Гуадалканале, и на мысе Глостер. Теперь он принимал участие в планировании вторжения, при котором оценка начальных потерь в 100 тысяч казалась ему сильно заниженной.

Всего в операции должны были принять участие 750 тысяч человек.

На радиолокационной станции, оснащенной 181 мощным радиопередатчиком, которая размещалась на редисочном поле за чертой Токио, несла круглосуточную вахту команда радиотехников из японских военно-морских сил. Они принадлежали к подразделению «Яматода» войск связи и должны были засекать и записывать все радиосигналы американских передатчиков. В этот день, ранним утром 6 августа, проработавшие ночную смену люди опять перехватили позывной, который они впервые услышали почти три недели назад. Было установлено, что передатчик находится на острове Тиниан и, слушая этот позывной почти каждый день всю вторую половину июля, радиооператоры стали условно обозначать его как «Новое оперативное подразделение». Криптографы в Токио не могли взломать код, но операторы-радиоперехватчики, как опытные радисты, сразу узнавали по индивидуальности почерка посылающего в эфир свои точки и тире американского оператора.

И вот теперь они снова поймали этот позывной. Для японцев он был просто одним из многих перехваченных сигналов, который надо было внести в журнал и доложить о нем. Они тогда не могли знать, что «Новым оперативным соединением» на самом деле была 509-я бомбардировочная авиагруппа, чьей конечной миссией предполагалось завершение войны сбрасыванием первой атомной бомбы.

За три сотни миль к востоку от Тиниана в сторону восходящего солнца двигалось мощнейшее ударное соединение кораблей. Еще двадцать четыре часа назад 3-й американский флот спешил к указанным ему целям в Южной Японии, но потом вдруг был получен приказ разворачиваться и уходить обратно в океан. Его адмиралы были раздосадованы и рассержены. Контр-адмирал Спраг, командовавший 2-м авианосным дивизионом, собрал у себя во флагманской кают-компании на «Тай-кондероге» своих офицеров тактической разведки.

– Что, черт возьми, за странный способ ведения войны? – раздраженно вопрошал он, размахивая приказом. – Что вообще происходит? И для чего существует моя разведка?

Приказ из штаба Тихоокеанского флота гласил:

«Является крайне важным не создавать помех действиям 509-й бомбардировочной авиагруппы. В соответствии с этим всем приказывается не посылать самолеты в полеты над Кюсю и западным Хонсю до поступления специальных распоряжений».

У офицеров Спрага не было ответов на вопрос начальника. Совещание закончилось тем, что каждый из присутствовавших положил в общую кучу один доллар и запечатанную записку со своим предположением о происходящем, чтобы вскрыть потом. Лейтенант Эдвин Стивенс из Нью-Йорка вспомнил одну беседу на коктейле в 1941 году со своим другом-физиком, который поведал ему, что ученые заняты тем, что пытаются расщепить атомное ядро, чтобы научиться высвобождать огромное количество энергии, и теперь он нацарапал на своем листке что-то о «ядерной энергии».

Другой офицер, лейтенант Джеймс Роу-младший, перед войной был помощником Рузвельта в Белом доме, и он написал, что, возможно, делаются попытки положить конец войне путем переговоров, которые, вероятно, сейчас идут, и планируемый удар был отложен по этой причине.

В какой-то степени были правы и Роу и Стивенс, но банк сорвал не Роу. Он ошибся со временем: попытки переговоров имели место, но к 6 августа 1945 года они уже закончились.

18 июня Высший военный совет Японии согласился с предложением, сделанным через нейтральные страны, что должны быть предприняты усилия для заключения мира. Такую готовность никак нельзя было назвать решением о капитуляции, но она представлялась началом.

В тот же самый день в Вашингтоне также состоялось секретное заседание военных советников президента Трумэна, но прямо противоположной направленности. В конце совещания президент одобрил, поставив свою печать, план «Олимпик» – план вторжения на Японские острова; его предполагали осуществить в ноябре.

Война, однако, была не единственным пунктом в повестке дня Гарри Трумэна на 18 июня. Соединенные Штаты, готовясь к последнему сражению, так же как и Япония, тоже искали пути к заключению мира. В этот же день с Трумэном в частном порядке встретился помощник государственного секретаря Джозеф Грю. Он стал убеждать президента дать Японии шанс сохранить ее императора в случае капитуляции, аргументируя тем, что такое предложение значительно облегчит ее принятие. Грю посоветовал, чтобы Трумэн выпустил обращение с призывом японцев к сдаче и обещанием сохранить тогда микадо на троне. (Этот вариант также поддерживал и военный министр Генри Стимсон.) Трумэн ответил Грю, что ему нравится идея, но он хочет сначала переговорить с союзниками в Потсдаме, и попросил выступить его с этим предложением на заседании Большой тройки.

В Потсдаме 24 июля состоялась пятнадцатиминутная беседа Трумэна с военным министром Стимсоном. Последний узнал от государственного секретаря Джеймса Бирнса, что в ультиматуме, который был одобрен Трумэном и Черчиллем, было решено специально не упоминать об императоре; сочли уместным ограничиться заявлением, что форму государственного правления Японии будет выбирать японский народ.

На следующий день Трумэну, как президенту, предстояло принять важное решение – 25 июля он одобрил приказ о применении атомной бомбы, в случае если японцы откажутся подчиниться Потсдамскому ультиматуму. Приказ был подписан в Вашингтоне, затем переправлен через Тихий океан на остров Тиниан.

26 июля Соединенные Штаты и Великобритания вместе с Китаем, поставившим свою подпись, и выразившим свое одобрение Советским Союзом, без которого, конечно, было никак нельзя обойтись, издали Потсдамскую декларацию.

В Японии, как и предупреждали Стимсон и Грю, немедленно возникло беспокойство, связанное с тем, что в ультиматуме никак не оговаривался будущий статус императора. Высший военный совет и кабинет министров не могли принять его в том виде, как он был составлен, и кабинет после долгих обсуждений решил не отвечать на него и просто проигнорировать, или «мокузацу» (буквально «тихо убить»), ультиматум.

Трумэн принял свое решение вскоре после того, как Сталин сообщил ему, что предложения японцев о посредничестве продолжают рассматриваться Советским Союзом как «слишком неопределенные», чтобы быть принятыми к рассмотрению. Такое отношение Сталина вместе с докладом, что Япония решила проигнорировать Потсдамский ультиматум, оставили президента в убеждении, что теперь у него нет иного выбора, кроме как сохранить приказ, который он отправил на Тиниан 25 июля, в том виде, в котором он был составлен. А тем временем на этом крошечном островке уже вовсю шла подготовка события, которому предстояло смести все дипломатические и политические тонкости и ухищрения одним адским ударом.

Первые шаги, которые привели к этому событию, были сделаны шесть лет назад.

В январе 1939 года американские газеты опубликовали новость, что германские ученые добились успеха в расщеплении атома. Посвященным было ясно, что теперь Гитлер в принципе может получить в свои руки оружие небывалой мощности. Лео Сциллард, выдающийся венгерский ученый, оставивший свои эксперименты в лабораториях Германии и уехавший из страны с приходом к власти Гитлера, отправился со своим другом-физиком, тоже венгром, к Альберту Эйнштейну, проживавшему в своем летнем доме на Лонг-Айленде. Выступая от целой группы ученых, они решили убедить Эйнштейна предупредить президента Рузвельта об имевшем место в Германии атомном прогрессе. Эйнштейн не был связан с последними ядерными исследованиями, но его помощь представлялась крайне необходимой. Он согласился написать Рузвельту письмо. После этого венгерские физики заручились поддержкой нью-йоркского финансиста Александра Сейчса, являвшегося неофициальным советником президента (своего рода Бернардом Барухом второго эшелона [43]43
  Бернард Барух (1870—1965) – американский финансист и экономист, создатель теорий в области экономики и промышленности, консультациями которого пользовались четыре американских президента, в том числе Рузвельт.– Примеч. пер.


[Закрыть]), который пообещал вручить это письмо лично.

Франклин Делано Рузвельт сидел один за завтраком в кабинете на втором этаже Белого дома, когда пришел Сейчс.

– Какая блестящая идея вас привела ко мне на этот раз? – весело спросил президент.

– Вспомнилась одна история,– ответил Сейчс и рассказал ему об утерянных возможностях Наполеона Бонапарта. Для его планов завоевания Англии серьезное препятствие представляли приливы и отливы Ла-Манша, затруднявшие действия флота вторжения. Молодой американский изобретатель Роберт Фултон предложил, чтобы Франция построила флот из паровых судов, который преодолел бы Ла-Манш с легкостью. Наполеон отверг эту идею как чересчур фантастическую. Как, спросил Сейчс, могла бы измениться история Европы, если бы Наполеон послушал Фултона? А в мире 1939 года кто первый создал условия ученым-атомщикам для их поисков путей создания оружия неизвестной доселе разрушительной силы?