Текст книги "Сибирь как колония"

Автор книги: Николай Ядринцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 33 страниц)

Как ни были серьезны и доброжелательны подобные доводы, но они не могли переменить сложившегося убеждения и не всегда выдерживали критику. Местные жители, правда, возлагали чересчур большие надежды на университет и выставляли его пионером реформ, но нельзя сказать, чтобы образованные сибиряки упускали из виду и другие реформы. Напротив, они смотрели на университет, как на могучий рычаг, который дает средства создать и другие учреждения. Сравнение отдаленной Сибири с Америкой и рекомендация следовать ей в деле подготовительного народного воспитания как ни были лестны для местного патриотического чувства, но они слишком расходились с грустной действительностью и положением края, чтобы быть принятыми.

Кто мог явиться творцом народной школы в широком смысле, и какие для того существовали средства в Сибири? Заботы о сельской школе здесь должны были выпасть на долю тех же заседателей и земской полиции. Насколько бы подобные школы удовлетворяли своему назначению – это вопрос. Большинство сельских школ в Сибири существует номинально, крайне искусственно и не достигает цели при крайне неудовлетворительном составе преподавателей. Творцом настоящей народной школы могло явиться только земство, которого в Сибири еще нет. Поэтому совет сосредоточить все внимание на народной школе, обойдя все реформы, без средств и учреждений, которые должны бы были руководить ею, являлся весьма мало практичным. В ответ – не обольщаться реформами земской, судебной и другими так же, как ролью русских университетов, сибиряки с полной справедливостью могли ответить своим противникам: «Вам хорошо говорить о недостатках этих учреждений и относиться к ним критически, когда вы их достигли и ваши идеалы и требования расширились, позвольте же нам самим достигнуть тех же учреждений, которым вы обязаны своим более широким миросозерцанием». Говоря о народной школе, не нужно забывать, что земство, гласные суды такая же школа в народном воспитании и что первая без последних точно так же будет весьма мало действительна…

Недостаток средне-учебных заведений и гимназий хорошо ощущался сибиряками, но само увеличение гимназий, а стало быть, и контингента лиц для будущего университета, зависело не от них, оно было немыслимо без учреждения высшего учебного заведения, так как создание гимназий не подвигалось за недостатком в существующих гимназиях преподавателей. Таким образом, устранение университета и недостаток гимназий ставили Сибирь в безвыходный cercle vicieux прежнего существования. Вот почему сибирское общество и местные сторонники университета не могли удовлетвориться представляемыми им возражениями, а самые идеальные обещания заставляли их только горячее желать вместо заоблачных журавлей получить реальную синицу в руки. Желание и стремление местного общества стояли на более действительной почве местных нужд и формулировались в определенные тезисы.

Трудно, конечно, сказать что-либо против первоначального народного образования Сибири, на важность которого указывают многие опекуны, но оно не устраняет вопроса среднего образования и вопроса университетского. Напротив, именно при развитии последних оно должно будет сосредоточить особое внимание общества ввиду особенностей сибирской жизни. Просвещение массы и рабочего населения совершается обыкновенно посредственно и непосредственно. Около цивилизованных центров и вблизи больших городов просвещение проникает в сельскую массу всеми путями. В стране, изолированной и отдаленной, как Сибирь, где нет больших просвещенных центров, не имеется этих условий. Благодаря свободному, равноправному и передвижному бывалому населению в Сибири, правда, замечается в крестьянине и простолюдине несравненно большая развитость и сметливость, но оно малограмотно[163]

[Закрыть]. Культурные привычки хотя и быстро принимаются, но редко проникают. Нравы населения грубы. Поэтому знание здесь более чем необходимо, ибо борьба с природой выступает здесь сильнее: благодаря удаленности жизни в лесах и промыслам одичание совершается быстро. Местное население притом находится в соприкосновении с инородческими племенами, которые, невольно влияя, понижают расу и заставляют еще ниже отступать невежественного человека. Кроме того, она живет под влиянием деморализующего ссыльного элемента. Вследствие того здесь происходит усиленное развращение и разнуздывание природы, ничем не уравновешиваемое и не смягчаемое. Распространение же народного образования должно иметь, по всем вероятиям, значение гуманизирующее.

Мы имеем основание говорить о нуждах народного образования в Сибири, особенно теперь, когда идет дело о создании университета; причем необходимо позаботиться, чтобы само знание не стало достоянием одного класса общества; чтобы сам университет не сделался орудием, которым воспользуются одни люди, ставящие своей задачей эксплуатировать труд, иначе – чтобы он не послужил для одних промышленных целей монополистов и богатого торгового класса. Без сомнения, плохой бы был выигрыш, если бы из грубых кабалителей образовались в стране только более утонченные. При односторонности развития местного общества этого можно опасаться. Вот почему необходимо желать, чтобы распространение народного обучения и образования дало ту же возможность знаний и для трудящегося населения. Оно явится полезным дополнением и помощью самому университету.

Если в европейской России можно еще мечтать – и только мечтать – об одном культурном классе из землевладельцев, то в Сибири по историческим условиям, по составу населения, по условиям земледельческого хозяйства даже и мечтать об этом невозможно. Здесь образование должно составить силу и средства народной жизни, непосредственно разделяемое всем населением.

Только при известном развитии население найдет средства помочь себе.

Не забывая девиза, что от просвещения и привития знания на Востоке зависят наша сила, могущество, богатство и вся будущность его, пора нам обратить внимание на наш Восток, пора сделать что-нибудь и для него. Обширный сибирский край с его разнообразными нуждами требует разрешения в нем многих существенных вопросов, касающихся не только его одного исключительно, но и целого русского общества. Край богатый и разнообразный, пролежавший века без пользы, требует, наконец, разработки. Неизбежное соединение железною дорогою Дальнего Востока с центром России, т. е. Азии с Европой, должно вызвать в крае предприимчивость; необходимо, чтобы на помощь ей пришли наука и знания, иначе предприимчивость будет направлена не туда, куда следует, а задохнется под давлением невежества. В жизни края выступает целый ряд вопросов: колонизационный, торговый и промышленный, вопрос о прекращении ссылки, об уничтожении кабалы инородца и эмансипации азиатского раба наряду с освобождением других дает здесь другой жизни и света!». Не пора ли в самом деле дать свет этому краю?..

Будущность страны и условия ее преуспевания

XI.

Наступающий момент сознательного отношения к своей истории. – Сибирь, как колония России. – Характер земледельческих колоний по определению Рошера. – Успехи развития колоний у различных народов. – Английская и испанская колонизация. – Всякая национальность вносит свой характер и институты. – Общие черты колоний. – Чего недостает русским колониям. – Необходимые условия процветания. – Будущность края.

Обозрев современное положение Востока и Сибири с ее современными нуждами и вопросами, совершенно естественно будет подвести итог ее прошлому существованию и выразить взгляд на будущее. Сделать это тем своевременнее, что край оканчивает 300-летие и вступает в новый фазис исторической жизни. Наступает время сознательно отнестись к его жизни, определить момент, переживаемый им, создать ему роль в будущем и рассмотреть те условия, которые могут благоприятствовать его развитию.

Русский народ своим расселением на севере и Востоке достаточно доказал свои колонизационные способности. Что России суждена по положению колонизаторская роль и что она сама похожа скорее на огромную колонию между Западом и Востоком, это угадывают европейские писатели, занимающиеся ее судьбой. Такой взгляд проведен Леруа Болье в последнем его сочинении о России[164]

[Закрыть]. Тем более характеристика колонии приложима к Сибири. Действительно, сравнение Сибири с Америкой весьма часто встречается и, так сказать, само напрашивается. «Вместо края, пригодного только для ссылки, Сибирь, и особенно Западная, – говорит одна статья по поводу трехсотлетия Сибири, – представляется обширным запасом земель для переселения того избытка русского населения, который, естественно, будет образовываться при существующей системе земледельческой культуры. Здесь наши «Соединенные Штаты» и ни одно государство не поставлено так выгодно, как Россия, в отношении возможности посылать своих эмигрантов не за моря, а селить у себя рядом»[165]

[Закрыть]. Другая статья по тому же поводу делает то же сближение. «Мы обращаемся к сравнению Сибири с другой страной, которая имеет много общего с ней в своем физическом устройстве и в первоначальной истории. Мы говорим о североамериканских Соединенных Штатах, которые отличаются от Сибири только своими южными провинциями и широким развитием береговой линии. Но причины быстрого развития Соединенных Штатов лежат не на юге, и притом близкое соседство с двумя океанами для американской республики важно только в торговом отношении; для Сибири есть другие выгодные условия, которые, может быть, даже перевешивают преимущества Америки: близость и соседство разных азиатских государств, которые надолго еще могут быть обширными рынками для нашей внешней торговли, обмен произведений собственно с европейской Россией и т. д. Рассматривая карту Америки, невольно любуешься на ее равнины, горные цепи и могучие речные системы, которые имеют так много общего с равнинами, горами и реками Сибири; затем резко континентальный климат, орошение, обширные пространства, богатство царства растительного и животного, сокровища, скрытые в недрах гор, и здесь мы видим много общего с Сибирью, конечно, не выходя из пределов аналогии, которая, как всякая аналогия, не может быть приведена до мельчайших подробностей»[166]

[Закрыть].

Сибирь представляет колонию земледельческую, и в этом скрываются значительные ее преимущества. «Земледельческие колонии, – говорит знаток колоний Рошер, – отличаются от военных и торговых, колоний тем, что они развиваются в местах пустынных, редко населенных звероловными или пастушескими народами; им свойственно произрастание злаков и обилие лесов, поэтому земледельческие колонии до прибытия колонистов представляю! лесистую страну, и колонисты начинают свою жизнь с трудной, опасной для здоровья обработки новин. Колонисты должны быть здесь оседлы со всем своим имуществом и семейством и оставаться на всю жизнь колонией, потому что только дети могут пожать то, что посеяли отцы. Таким путем из колонии нередко вырастает нация – самостоятельная отрасль метрополии. Эти колонии происходят от излишка накопления рук в метрополии и потому к созданию их способнее густонаселенные страны. Обыкновенно вследствие трудности отдаленных путешествий большими массами и неудобства перевозки земледельческих продуктов такие поселения основываются вблизи метрополии, примеры тому – Северная Америка и Англия, Южная Америка и Испания, Сибирь и Россия, северные малоазийские греки и Эолия[167]

[Закрыть], южные малоазийские греческие колонии и дорийцы[168]

[Закрыть]. Климат подобных колоний должен быть не слишком отличен от климата метрополии. Рошер приводит в пример климат плато в Мехико, одинаковый с климатом Кастилии. Еще лучше, если колонии прилегают непосредственно к метрополии, как долина Миссисипи к Атлантическим штатам. Внутренний характер таких земледельческих колоний, по словам Рошера, демократический. Кто шаг за шагом завоевывает в поте лица свой двор, кто каждую минуту должен быть готов защищаться от набега диких людей или хищных животных, тот не имеет ни малейшего желания отправлять барщину. При избытке земли, которую можно брать даром, редко создается поземельная зависимость; что касается личности, то культиватор в девственной стране воспитывает замечательную самостоятельность и независимость характера. Принимая во внимание, что богатые люди считают тяжелым принимать участие в земледелии колоний, пролетарии же – дорогим, земледельческие населяются преимущественно людьми среднего состояния, людьми равного достатка. Снабженные просвещением земледельческие колонии достигают весьма быстро гражданственности и известного совершенствования. В древности такую колонию представляла Сицилия, которая до времени самого Цицерона считалась житницей. Здесь процветали земледелие и скотоводство, победителями на конских ристалищах были сицилиане, здесь даже расцвела буколическая поэзия[169]

[Закрыть] Феокрита. В новейшее время тип земледельческих колоний представляют Северная Америка, Сибирь и Новая Голландия». Проводя подобную аналогию, не должно забывать, однако, что это сравнение только внешнее, так сказать, в общих типических признаках всех заселенных стран.

В частности же жизнь и история колоний до бесконечности различествует. Каждая нация создавала свой тип колоний и вела свою колониальную политику. Так, с давнего времени отличают греческие земледельческие колонии (клерухии) от римских военных колоний (апойкий). Английские колонии отличаются от испанских. Сравнения жизни и условий существования этих колоний у различных народов ввиду изучения колонизационного вопроса весьма поучительны. В истории европейской колонизации мы видим несколько периодов, точно так же, как и различные побуждения, которые руководили нациями в основании колоний. Прежде чем выработалась определенная колониальная система и политика, различные народы пользовались колониями различно, назначая их военными пунктами, торговыми факториями, местами ссылки, наконец, делали колониями горнозаводскими или плантаторскими. Колонии торговые и плантаторские были первыми формами поселений. Нации кидались на редкие произведения новой страны и стремились вывезти ее богатства; так, испанцы и англичане кинулись на золото и меха Америки, на табак, сахар в Вест-Индии, слоновую кость и пряности в Индии, алмазы в Бразилии и т. п. Скоро потребовалось для разработки этих богатств привезти рабочие руки. Так образовывались плантаторские невольничьи колонии. Характеристика их сделана также Рошером. В XVII столетии спекуляция на колониальные богатства явилась страстью. Испания, Португалия, Голландия, Франция и Англия одинаково соперничали в этом. Старая колониальная политика сводилась к обширным спекуляторским компаниям в метрополии, игравшим на богатство колоний и к системе кредита вывоза и насаждения рабства в колониях. Способы эти соответствовали времени грубости и невежества наций и основывались единственно на самой жадной эксплуатации. Увлечение богатствами и хищнический способ в колониях был, однако, не вечен. Несостоятельность и невыгода поверхностного извлечения сокровищ была сознана, она повела к опустошению и расхищению. Сами колонисты сознали все невыгоды погони за золотом. «Честные и достойные сограждане, – говорил один из первых виргинских поселенцев, знаменитый Смит, – да не пугает вас простое слово «рыба», рыба вам даст такое же хорошее золото, «как рудники Гвианы и Потози». Действительно, новая Англия через несколько лет давала доходу уже 100000 фунтов в год.

Помбаль скорбел о тех богатствах, добывание которых влекло за собой разорение Бразилии. Основанием земледельческих колоний, покровительством торговых обществ, созданием караванного судоходства он надеялся добыть сокровища, драгоценнее тех, которые доставались работами в золотых рудниках.

Таким образом, в рудных и горных колониях являлась реакция и стремление вывести их на лучшую дорогу земледельческой и промышленной деятельности, одновременно началась борьба против рабства в колониях. Вместе с тем колонии из первичных форм плантаторских, горнозаводских превращаются понемногу в колонии земледельческие. Судьба колоний земледельческих также была незавидна в первое время. Англия и другие нации создали колониям торговую зависимость. «Когда поселения были уже заведены и получили такое значение, что обратили на себя внимание метрополии, – говорит Адам Смит, – то первые заботы последней постоянно имели своим предметом захватить в свои руки монополию их торговли, стеснить их рынок и расширить на их счет свой собственный, и, стало быть, они не только не содействовали и не ускоряли движения колоний к благосостоянию, но подрывали и замедляли его» (Смит, о богатстве народов).

Такова была система протекционизма и меркантилизма, господствовавшая в XVIII в. во всех колониях. В это время Англия стремится быть единственным фабрикантом для своих колоний, создать из них рынок для сбыта своих произведений и искусственно запретить все отрасли промышленности в колониях – вот что было ее целью. Колонии обрекались, обыкновенно, производить одно сырье. И барыши падали на долю фабрикантов метрополии. За эту систему грубой эксплуатации как Англия, так и Испания поплатились горькими уроками, когда колонии созрели.

Иное отношение к колониям является в XIX веке. После отпадения Америки Англия провозглашает принцип «свободы торговли». Укрепив за собою рынки, подняв свою мануфактуру и набрав «колонию покупателей», она обеспечивает свои рынки, ей незачем запрещать промышленность колоний, когда ее убийственная конкуренция господствует. Она смело становится на этот путь. Оставляя за собою экономическое господство, в то же время она предоставляет колониям полную политическую свободу, девизом ее новой колониальной политики является «покровительство гражданскому развитию колоний»[170]

[Закрыть]. Этот оборот обнаружил блестящие результаты. Английские колонии представляют ныне сформировавшееся гражданское общество и развернули богатую культуру.

Не то представляли испанские колонии, где опека, влияние феодальных начал, дух каст, монополии, католическое духовенство и гражданские стеснения и невежество населения сделали владения эти гораздо менее полезными. Как в английской, так и в испанской системе колонизации отразились свойства и характер наций, их создававших. Англосаксонская раса принесла свой дух независимости, личной свободы и представление о лучших учреждениях. «В успехах североамериканских колоний обнаружилось главным образом превосходство английских политических учреждений», – говорит Адам Смит. Английские колонии поселялись отборными элементами реформаторов в лице пуритан, вслед за колонистами перенеслись понятия и просвещение Англии. Все, кто мечтал осуществить лучшие формы жизни, стремился в Америку. Англия в первое время предоставляет устраиваться колонистам, как они хотят, и не вмешивается в их дела. Американские общины устраиваются самобытно и оригинально. Опека является чуждой английской политике. Англия для поднятия сил колонии даже более расширила их права, чем в самой метрополии. Совсем наоборот происходит в испанских, португальских и французских колониях, где господствовали старые воззрения, где стеснения жизни явились сильнее, низшие представители администрации пользовались неограниченной властью, в таких колониях произвол был шире и управление хуже за отдаленностью. Строгая регламентация жизни, опека развивались до крайней степени, метрополия стремилась руководить экономической жизнью колонии, назначая ей быть то звероловной, то пастушеской (Мексика), то горной (Бразилия), то земледельческой низшей формы, обрекая ее на выделку только сырья и препятствуя развитию промышленности. Иногда целые отрасли занятий запрещаются, как, например, земледелие или заводская промышленность, на привозную и отпускную торговлю налагаются произвольные пошлины. «Стеснение всякой промышленности, небрежность в проложении дорог и судоходства по великолепнейшим водным пространствам, наконец, обречение колоний на невежество было как бы систематической политикой Испании обессилить колонии и тем удержать их в зависимости», – говорит Гервинус. Но такая ложная система повела к обратным результатам. Колонии действительно представили ничтожные и невежественные владения, они были истощены, но Испания все равно потеряла их и не сохранила с ними связи. Мало того, испанские владения в Америке, предоставленные себе в силу предшествовавшей истории, явились полуварварскими.

Различаясь в системе политики, колонии различались и в учреждениях. Каждая из наций стремилась насадить в своих колониях свои национальные учреждения. Проводя свою промышленную систему, свой меркантилизм, протекционную систему своей мануфактуры, Англия пробует утвердить в колониях поземельное владение и крупную собственность. Попытки эти начались в Северной Америке, перенеслись в Австралию и в Индию. Плодоноснейшие земли Америки раздавались при Карле II вельможам. Те же привилегии и раздачи земель продолжались при Стюартах. В Австралии средством к созданию крупного землевладения явилась система Уэкфильда распродажи земель и привоза работников в колонию, как необходимых рук для обработки. В Индии Англия стремится разрушить древнюю общину и создать особый класс из земиндаров и англичан. Система землевладения, однако, далеко не утвердилась, исключая плантаторские колонии Англии и южных штатов Америки, что породило впоследствии все бедствия рабства и междоусобной войны. Напротив, в северных штатах колонисты впоследствии должны были выкупить розданные земли и создать государственную систему более равномерного распределения земель[171]

[Закрыть]. Американские Соединенные Штаты склонились к мелкой поземельной собственности. Когда новая Голландия сделалась собственной законодательницей и в колониях были созданы избирательные палаты, она издала законы, ограничивающие расхищение земель и установившие более благоприятные для переселенцев условия (Land – act., 1862). Но раз совершенная раздача и продажа земли сильно затормозили земледельческое хозяйство в колониях.

Как Англия проводила свою экономическую систему протекционизма, а потом фритредерства, как создавала крупный класс землевладельцев и затем привила свои учреждения[172]

[Закрыть], так Испания внесла в колонии свои нравы, воззрения и институты. Прежде всего она привела испанскую опеку в управление и свои завоевательные взгляды, создала рознь между завоевателями и туземцами, утвердила систему майоратов в колониях, внесла господство духовенства в лице иезуитов, приобретших огромное влияние, и образовала полутеократическое правление. Последствием этого в испанских колония воцарились суеверие, деспотизм, невежество и рабство туземца. Жизнь колоний и окружающие условия только понемногу ослабляли и уничтожали эти традиции метрополии.

Кроме свойств племени и наследственных черт метрополии, в колониях развертывается, однако, под влиянием новых условий самобытная жизнь, эти новые факторы в девственной стране совершенно претворяют общество, изменяют его характер и придают ему небывалые подвижность и энергию, которые не доступны старым обществам. Уже Адам Смит замечает, что обширные земли и плодородие их создают широкое поприще для применения труда каждому переселяющемуся. Девственная природа производит ободряющее впечатление и воспитывает отвагу, поиски за богатствами, предприимчивость, отсутствие сословной розни и возможность всем одинаково трудиться, воспитывают равноправность и придают демократический характер новому обществу, отсутствие предрассудков и традиций, склонность к новизне, восприимчивость и необыкновенный практический ум – вот отличительные черты колонии. При благоприятных условиях подобные общества весьма быстро развиваются, усваивая же просвещение, так быстро прогрессируют в духовном отношении, что в короткий период жизни не только сравниваются, но и переживают старые общества.

Успехи развития земледельческих колоний замечены еще в древности.

Известно положение древних греческих колоний, как Сиракузы и Агригент в Силиции, Тарент и Лакры в Италии, Ефес и Милет в Малой Азии, которые не уступали в духовных качествах блестящей метрополии своей – Греции. Несмотря на то, что существование их началось позже, мы встречаем в них науку и искусство, философию, поэзию и красноречие в те же эпохи и на той же степени развития, как где бы то ни было в их метрополии. Школы Фалеса и Пифагора были основаны не в Греции, а в колониях[173]

[Закрыть]. Еще более блестящие примеры представляет рост новейших колоний. Развитие американских штатов в три столетия и успехи Австралии, сформировавшейся в одно столетие, слишком известны, чтобы повторять о них.

Из всех европейских колоний самые быстрые успехи были сделаны американскими колониями. Успехи эти заключались не столько в применении старого, сколько в создании новых форм жизни, имевших огромное значение в истории мира и оказавших влияние на судьбу Европейского континента. Своим процветанием эти колонии обязаны гражданской свободе, дарованной Англией. В числе других условий, способствующих развитию, видную роль играет просвещение и степень распределения образования среди колонистов. Англосаксонская раса и в этом случае имела все преимущества перед полуварварской Испанией. Она выселила в Америку, начиная с пуритан, лучших и просвещенных граждан в лице Пэна[174]

[Закрыть] и других. Это была великая мать великих мужей – «magna virorum mater!». При таких условиях колонии могли быстро прогрессировать; благодаря новой почве они достигают замечательного благосостояния, и развитие их идет быстрее старых обществ. Вот откуда приговор А. Смита, что колонии просвещенного общества, утверждающиеся в малолюдной и богатой стране, туземные жители которой уступают место новым поселениям, скорее всякого другого человеческого общества двигаются к богатству и благосостоянию.

По мере гражданского развития зарождаются и высшие духовные потребности колонистов. «В первый период колонизации мысли колонистов исключительно направлены к приобретению богатств, – говорит Леруа Болье. – Наклонность к накоплению и бережливости является главным стимулом, стремление к материальному благополучию есть почти единственная цель. В жизни колониста нет места умозрительным идеям; частная жизнь переполнена событиями и трудом до того, что для жизни общественной не остается ничего. В эту эпоху замечается поразительное равенство между колонистами; нравы их бывают грубы, отсутствие высшего образования порождает невежество». Но с ростом колонии являются все потребности гражданского общества, в которых трудно отказывать. «Плохо знает человеческую природу тот, – пишет Болье, – кто воображает, что с нее достаточно одних материальных благ и пассивного счастья. Это может быть и справедливо в периоде детства или истощения, последовавшего за каким-нибудь кризисом, но это временное состояние не обратится в нормальное и постоянное. Настанет момент, когда человек, сознав в себе силу и свободу распоряжаться собою, пожелает лучше ввериться своей звезде и на свой риск отдаться всем случайностям темного будущего чем вяло плестись по торному пути под руководством другого, к спокойному и верному благополучию. К чести человеческой природы, есть чувства более могучие, более неодолимые и пленительные, чем склонность к спокойному, доставшемуся без труда наслаждению. Есть другие удовольствия, кроме стремления к наживе, и хотя в первый период существования колоний жажда прибыли, по-видимому, преобладает над всеми другими интересами, но наступает время, когда после устранения величайших препятствий и образования достатка, а иногда богатства являются другие побуждения, овладевающие душой и сердцем колониста» (Колонизация новейших народов. Леруа Болье, с. 514–515).

Надо заметить, что жизнь колоний бьет сильнее; зарождающееся общество кипит избытком сил, это молодой организм, в котором слагается гражданская жизнь, и поэтому здесь требуется более простора. Организм детей для своего развития требует более деятельности для упражнения сил, чем организм взрослого. От напряжения этой деятельности зависят рост и накопление богатств, выгодное прежде всего для метрополии.

Современная колонизация, таким образом, дает важные уроки и разрешает вопрос как относительно выгоды колонизации, так и условий процветания колоний. Когда-то являлся вопрос о том: 1) получает ли государство выгоду, лишаясь значительной части своего населения путем эмиграции, и 2) «стоит ли хлопотать об основании поселений, которые при достижении гражданской зрелости в силу исторического закона могут выделиться в отдельные государства?». Опыт показал всю неосновательность подобных возражений. Метрополия, выселяя излишек населения, избегает экономических кризисов и дает возможность выселяющимся лучше устраиваться; выселение в собственные колонии предпочтительнее всякой чужеземной эмиграции; убыль выселяющихся быстро пополняется приростом населения, создание же колоний в новых местах, в смысле расселения племен и народов, приносит новые выгоды для всего человеческого рода. Успехи развития благосостояния и процветания колоний выгоднее для метрополии, чем их бессилие и жалкое существование. Мы видим, в конце концов, что успехи этого развития зависят: 1) от внесения труда, прилива колонизации и обогащения колонии силами; 2) от свободы пользования землей и низкой цены на нее; 3) свободы экономического и промышленного развития, устраняющего монополии; 4) от переносимого капитала старой страны в страну новую; 5) от просвещения колонистов и 6) от прав гражданских, даруемых им по мере их зрелости.

Обращаясь к русским колониям на Востоке, мы видим, что они ничуть не менее обладают благоприятными природными задатками для развития. Тот же простор, те же привольные места и еще шире, чем у других народов, богатая природа, девственная почва, предприимчивость и смелый ум русского колониста – все благоприятствует новой жизни и, однако, едва ли мы можем сказать, что наши колонии достигли полного развития и совершенства.

Несмотря на то, что русский народ своим расселением на севере и Востоке ясно доказал свои колонизационные способности, что перед нами находятся обширнейшие владения в мире, молодой край, полный задатков жизни, способный к развитию, край, которому предстоит, может быть, великое будущее, мы не можем скрыть от себя, что мы далеко еще не воспользовались всеми благоприятными условиями своего положения, или, лучше сказать, колонизаторской позиции. На многих страницах современной жизни и истории этого края звучит горькая нота и рисуется мрачная картина его настоящего положения. Вот что говорит одна статья по поводу 300-летия, и ее слова звучат особой укоризной. «Америка в течение одного столетия достигла таких успехов и развития, о которых мы не смеем и помыслить еще; даже краснокожие индейцы перестали скальпировать своих белых собратьев, и между ними уже есть лица, с высота кафедра проповедующие научные истины; недавние рабы-негры также цивилизовались, и немного времени им нужно будет, чтобы сделаться культурным народом. Австралия, и та в текущем веке далеко шагнула вперед, развивая у себя такую высокую культуру, о которой сибиряки, вероятно, ничего не знают даже по слухам. Таитяне, еще недавно отрицавшие необходимость листика стыдливости, заседают уже в парламенте и решают весьма прилично и благоразумно свои дела; даже смертную казнь отвергли, как не отвечающую понятию о человеческом достоинстве. А Сибирь?..». При всей отсталости этой страны мы мало заботились об обновлении ее колонизацией. Колонизационный вопрос у нас только что нарождается. Мы задумываемся еще: заселять ли нам наши окраины? У нас часто люди передовые и государственные говорят против заселения окраин[175]

[Закрыть]. Вопрос о колонизации Сибири, разрешаемый в настоящую минуту, может иметь роковое влияние. От него будут зависеть рост, сила и прочность наших владений. Должно помнить, что колонизация есть союз народов, а не разъединение их. Тропа, проторенная русским народом, и из года в год тянущиеся переселения в обетованные места, на свободные земли, указывают сами собой разрешение этой задачи.