Текст книги "Сибирь как колония"

Автор книги: Николай Ядринцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 33 страниц)

Мысль об основании сибирского университета явилась весьма давно. Еще в высочайше утвержденных императором Александром I предварительных правилах народного просвещения, опубликованных при указе правительствующего сената 24 января 1803 года, постановлялось, между прочим (пун. 14), что в учебных округах учреждаются университеты «для преподавания наук в высшей степени», коих в то время назначалось 6, а именно, кроме существовавших уже в Москве, Вильне и Дерпте, в округе Санкт-Петербургском, в Казани и Харькове, и затем предназначаются для университетов городов: Киев, Тобольск, Устюг Великий и другие, «по мере способов, какие найдены будут к тому удобными». Вследствие такого заявления правительства о намерении учредить, когда окажется возможным, университеты в Киеве и Тобольске, известный П.Г.Демидов, делая свои знаменитые пожертвования на пользу отечественного просвещения, между прочим, пожертвовал в том же году 100000 рублей для предназначенных к открытию Киевского и Тобольского университетов. В письме министра народного просвещения графа Завадовского к Демидову от 6 июня 1803 года относительно этого капитала говорилось: «Что касается до сумм, которые вы располагаете за благодеяние моим училищам, то к тому ближайшее средство положить оные в воспитательный дом вечным капиталом, назнача доход от процентов, по мере капитала, каждому месту определенного; а доколе приспеет время к открытию университетов в Киеве и Тобольске, то капиталы, сим училищам от вас определенные, росли бы обращением своим, без прикосновения к оным».

Итак, уже в начале нынешнего столетия в правительственных сферах и в кругу образованных людей ясно сознавалась мысль о необходимости учреждения в Сибири университета. Не приводилась она в исполнение целых 75 лет по многим причинам: отчасти ввиду более близких забот о просвещении в европейской России и о создании здесь университетов, отчасти потому, что самое осуществление сибирского университета казалось многим преждевременным по имевшемуся незначительному числу средних учебных заведений в крае и по незначительности населения в Сибири вообще, а также вследствие возникавших опасений, что в университете будет слишком малое число слушателей, что трудно будет привлечь достаточное число хорошо подготовленных преподавателей, и, наконец, что таким образом значительные расходы, потребные от казны на содержание университета и на возведение нужных ему зданий, не вознаградятся в достаточной мере и не дадут желаемых результатов.

Действительно, просвещение в Сибири развивалось весьма медленно. Сперанский застает Сибирь с обрывками специальных учреждений, зиждущихся в крае без всякой системы, как когда-то навигационные школы[149]

[Закрыть] без мореплавания. Он увидел эту обширную страну страною «невежественной черни и отверженных преступников», хотя она представляла «все удобства для гражданского развития», как выражался он, и при умении пользоваться своею природою и богатствами могла стать величественной колонией России.

Сделавшись генерал-губернатором и распорядителем судеб Сибири, Сперанский не мог не обратить внимания на жалкое и беспомощное положение учебной части в этом крае. Своими заботами и хлопотами о развитии просвещения в Сибири Сперанский привлек к этому делу генерал-губернатора Западной Сибири Капцевича и вызвал сочувствие даже попечителя Казанского учебного округа Магницкого. Сибирский комитет согласился с предложениями Сперанского, Капцевича и Магницкого, находя, что выработанные учебные проекты и высшее образование для Сибири «полезно и согласно с принятыми для управления Сибирью правилами». Таким образом, мысль о сибирском университете снова возникает.

Генерал-губернатор Капцевич во всеподданнейшем рапорте 20 марта 1823 года указывал на недостаток нравственных начал в сибирском населении, на недостаток в крае просвещенных чиновников и на невозможность сибирякам по бедности получать образование в университетах европейской России. Он докладывал о необходимости учреждения в Сибири высшего учебного заведения. Тогда же Магницкий представил проект об учреждении в Барнауле высшего училища в виде отделения Казанского университета с целью приготовлять в нем учителей для сибирских гимназий и училищ, студентов для пекинской миссии, детей сибирских чиновников – к гражданской службе, а купеческих детей – к торговле с Китаем. На содержание училища Магницкий исчислил 66750 рублей в год, кроме постройки здания и содержания пансионеров. При осуществлении своего проекта он, между прочим, имел в виду употребить пожертвованный Демидовым капитал в 50000 рублей на учреждение университета в Тобольске, который через приращение процентами в 1822 году представлял сумму в 121301 руб. 75 коп. и давал 6000 дохода. Изыскивая новые средства, Капцевич проектировал отдавать в оброчное содержание рыболовные озера Западной Сибири, Чаны и оброчную плату обращать на содержание высшего училища. Предполагалось на сибирский университет употребить также доходы с имения бывшей Виленской иезуитской коллегии. Но Демидовское пожертвование было передано в Московский университет, и мысль о высшем учебном заведении в Сибири, возбужденная Капцевичем и одобренная сибирским комитетом, осталась, к сожалению, без исполнения надолго. Взамен университета в 1835 году повелено было содержать в сибирских гимназиях и в Казанском университете казенных воспитанников из сибирских уроженцев, число которых было ограничено. В представлении Капцевича мы находим все те мотивы необходимости высшего учебного заведения для такого отдаленного и богатого края, как Сибирь, которые вошли в позднейшие представления. Всякий сколько-нибудь дальновидный государственный человек не мог не предвидеть, что громадный край, изобилующий в большей его части разными естественными произведениями, обладающий несметными минеральными богатствами, должен был привлечь население, которое будет нуждаться в средствах образования для подрастающих поколений, не говоря уже о значительном числе людей, живущих в Сибири вследствие служебных обязанностей, и дети которых также нуждаются в образовании. Невозможность удовлетворения такой потребности в самом крае неминуемо должна была производить постоянный отлив молодого поколения из Сибири в европейскую Россию, где представлялись все средства для получения образования, и эта часть сибирского населения в большей части случаев для Сибири была потеряна навсегда, так как, свыкнувшись с большими удобствами жизни, лишь немногие из уехавших решались возвращаться в тот край, лишая его тем самым совершенно естественного и надежного элемента для занятия должностей по всем частям местной администрации и на всех поприщах разнородной частной деятельности.

Несмотря на сознанную потребность и постоянно ощущаемый недостаток в Сибири в образованных людях, дело университета с 1835 года умолкло лет на 20. В это время на Сибирь всего менее обращалось внимания, она стала страною забытой, и даже период золотопромышленности в 40-х годах не привлек забот о просвещении края. Это был весьма темный период в жизни сибирского общества. Нечего говорить, что две гимназии могли дать самый ничтожный контингент людей среднего образования, даже если бы они стояли на уровне своего призвания. К сожалению, эти гимназии, отдаленные, не снабженные достаточно учебными средствами и преподавателями, представляли очень долго картину убогого существования. В сибирские гимназии неохотно являлись преподаватели, а потому множество кафедр оставалось вакантными, остальные замещались людьми, случайно на них попавшими, или разными авантюристами, наполнявшими Сибирь. Среди них встречались слепые, хромые, полусумасшедшие, спившиеся с круга, люди жестокого нрава и крайне скудных познаний. «Я помню свою гимназию, – пишет один сибиряк в своих воспоминаниях, – как собрание монстров-преподавателей, которые ежедневно перед нами не столько излагали познания, сколько давали разные комические и эквилибристические представления; один рассказывал избитые анекдоты, над другим, немцем, глумились и хохотали до упаду, третий гонялся за нами с костылем; в коридорах и на окнах артель учеников ставила часовых, чтобы предупреждать пьющих в коридоре водку учителей о появлении инспектора. Тут было не до науки!» Гимназии в таком виде существовали до 60-х годов. Кто же пополнял роль образователей в нескольких губерниях и областях Сибири за отсутствием просвещения? Состав местных канцелярий снабжали семинарии, бурсы, наконец, полубатальон военных кантонистов. Понятно, каких деятелей из них получала сибирская администрация. Если из низших школ выходили иногда люди способные и с дарованиями, как сообщает г-н Вагин, то не нужно забывать, что из тех же бурс и кантонистов выдвигались забитые розгами идиоты, воришки казенного имущества, безграмотные писаря, выслуживавшиеся иногда до высших должностей холопством и пронырствами. Другую часть сибирского общества воспитывали ссыльные преступники или заезжие спекулянты, которые вместе с просвещением развивали у детей пороки. Иные глумились над претензией сибирских жителей «обучаться», и какой-то ссыльный иностранец филолог обучил сына купца в насмешку татарскому языку вместо французского. Такова была судьба края, где не было правильной системы воспитания, где не было представителей настоящей науки, не было здорового воздуха умственной жизни. В такой среде настоящий просвещенный человек рисковал или задохнуться, или спешил бежать, бежать из нее, и из Сибири бежали.

Университетский вопрос между тем находился как бы под спудом. Это происходило оттого, что Сперанский и другие администраторы, мечтая о привитии просвещения, а также поднимая вопрос о высшем учебном заведении для края, к сожалению, слишком понадеялись на обыкновенный административный прием поднятия этих вопросов путем канцелярской переписки, забывая одно, что в таком деле, как просвещение, должно быть привлечено и общество своим участием, что в нем самом должна быть затронута потребность жизни – искра сознания, и что только на этом фундаменте прочны и осуществимы подобные учреждения. Мысль о высшем образовании в Сибири не могла, однако, совершенно заглохнуть, она появляется снова в половине 50-х годов. Это совпало уже с началом прошлого царствования.

Что мысль о сибирском университете не была совершенно забыта в официальных сферах, свидетельством служит всеподданнейший доклад министра народного просвещения Норова по некоторым вопросам народного образования, представленный им государю императору 5 марта 1856 года; из доклада видно, между прочим, что правительство в то время уже признало полезным учреждение в Сибири университета. Заявляя об этом, Норов присовокупил, что «эта благодетельная мера, если признана будет возможною, обещает великие последствия краю, которого природные богатства и местные обстоятельства ожидают также животворного содействия науки, чтобы доставить государству неисчислимые выгоды». Но предположение Норова осталось невыполненным отчасти по причинам, приведенным выше, отчасти же вследствие того, что в течение 20 лет, протекших со времени его заявления, министерство было озабочено различными работами по устройству других училищ, преобразованиями их и учреждением новых учебных заведений в европейской России.

Среди непроглядных сумерек сибирской жизни можно сказать, что это был единственный вопрос, который временами освещал царивший мрак и соединял около себя общественные симпатии. В то время, когда вопрос об университете на Востоке временно замолк в Сибири и реже вызывал толки вообще в русском обществе, мы находим о нем статью в берлинском журнале, в «Архиве Эрмана», которая довольно подробно затрагивает вопрос о значении русской науки на азиатской окраине, говорит о предстоящем основании в Сибири университета, знакомит с пожертвованиями, сделанными на него, и довольно основательно разбирает преимущества различных городов, где его можно было бы открыть.

Таким образом, вопросу о сибирском университете суждено было возникать периодически. Пожертвование Демидовым было в 1803 году, представление Капцевича – в 1823-м; доклад министра Норова – в 1856 году, а последнее представление генерал-губернатора Западной Сибири, предшествующее открытию особой комиссии, было в 1875 году. С 1856 года настоятельную необходимость открыть высшее учебное заведение в Сибири начали заявлять весьма часто как лучшие администраторы, так и лица, заинтересованные просвещением края. В Тобольской губернии сторонником этой мысли явился бывший тобольский губернатор А.И. Деспот-Зенович[150]

[Закрыть]; в Восточной Сибири особенно сочувственно отнеслось к этой мысли учебное ведомство. Шестидесятые годы, столь богатые надеждами на будущее и ознаменованные реформами, не могли не вызвать ожиданий и в отдаленной Сибири, сосредоточившейся на заветной идее об университете. В это время Иркутск, получивший значение наиболее интеллигентного и первостепенного центра Сибири, принял под свое покровительство и деятельно разрабатывал ту же идею. В Иркутске об этом шли учебные советы, и были делаемы неоднократные представления. В это время вся Сибирь была убеждена, что университет должен быть основан в Иркутске. Некоторые частные лица также пробовали поднять этот вопрос. Покойный профессор Эйхвальд в это время вел переписку по поводу сибирского университета с одним золотопромышленником. Г-н Сидоров предложил пожертвование 20 площадей приисков, а также до 10000 рублей в год на разработку этих площадей, но пожертвование это, о котором говорилось уже в печати, почему-то было отклонено. В тех же 60-х годах мысль об университете явилась любимою мыслью молодых выступавших сибирских писателей. Об этом писались статьи, читались публичные лекции в Красноярске, Томске и Омске, проектировалось целое общество для собрания пожертвований. Одним словом, университетский вопрос сосредоточил надежды и идеалы будущего, он отождествился вообще с лучшею будущностью края, на нем покоилась вся сила убеждения и жар молодого сердца. В 60-х годах создалась целая литература о сибирском университете. Он сделался не чужд и массе населения. Последний горожанин, последний мещанин в глухом уездном городе говорил о нем. Бедные городские классы в Сибири и мелкое чиновничество было заинтересовано в нем более, чем кто-либо. Так как в Сибири нет крупного и богатого дворянства, то контингент гимназий наполняется в большинстве бедняками. Оканчивая курс средне-учебных заведений, эти бедняки не могли получить дальнейшего образования, так как проезд до университетов обходится дорого. В то время, когда только некоторые счастливцы благодаря средствам или казенным стипендиям пробирались в университет, люди способные, с жаждой знания, талантом и определившимся часто призванием тонули в безвестных сферах местных канцелярий или ехали в глухую сибирскую тайгу на прииски, уходили в приказчики и целую жизнь чувствовали горечь неудовлетворенных желаний знания. Некоторые из сибирской молодежи без всяких средств путешествовали чуть не пешком, с обозами в дальние университеты; это было своего рода пилигримство[151]

[Закрыть]. Отцы, расставшиеся надолго с детьми, глубоко чувствовали разлуку; некоторым уже никогда не было суждено увидеть детей своих. Лучшие силы из Сибири исчезали навсегда, чего бы не было, если бы высшее учебное заведение было на месте. Этого не могли не сознавать самые простые люди. От этого в вопросе о просвещении звучали давно наболевшие жалобы и семейные слезы, но университет сознавался в смысле и общих потребностей. Часто при недостатке знающих людей, специалистов, техников, химиков (золотопромышленники для анализа какого-нибудь камня или руды возили их в Петербург, отыскивая специалиста, и т. д.) само собою рождалось заключение: вот был бы университет, не то бы было!..

Но вопрос, столь понятный даже для простых людей, не всегда был доступен для людей, считавших себя авторитетными, но не разделявших интересов края. Некоторые умудрялись даже выставлять какие-то политические мотивы препятствием к обыкновенному общечеловеческому образованию. Так, один из видных администраторов Восточной Сибири, приобретший громкое имя в 60-х годах, по поводу вопроса об университете в Сибири выразил следующую парадоксальную мысль: «Сибирякам опасно давать высшее университетское образование, гораздо более благонадежными могут быть здесь вызванные на службу из европейской России чиновники». Такое странное заключение, не говоря уже о том, что оно совершенно неуместно, выставляло сибиряков, таких же русских подданных, какою-то враждебною народностью и вдобавок отличалось светобоязнью.

Вот несколько точек зрения, с которых этот вопрос рассматривался в местной и столичной печати в течение последних восемнадцати лет.

1) Потребность высшего учебного заведения в Сибири обусловливается отдаленностью страны и затруднением для туземцев отправлять за 3–6 тысяч верст для обучения в русских университетах.

2) Необходимость высшего образования для приобретения технических и естественноисторических знаний, без которых богатства страны оставались и остаются мертвым капиталом, а уровень материального благосостояния населения был крайне низок.

3) Необходимость высшего образования вследствие недостатка медиков и учителей.

4) В видах доставления лучших сил администрации.

5) В видах учреждения и поддержания таких ученых и общественных учреждений, которые теперь падают за недостатком образованных людей.

6) В видах вообще воспитания общества, создания в нем образованного класса и лучших умственных сил, поднятия уровня нравственности и создания гражданской честности.

7) В видах разработки науки на Востоке и открытий в области знаний географических, исторических, филологических и проч., которыми должна обогатиться наука, принимая во внимание обширность непочатого для науки азиатского материка.

8) В видах общечеловеческих целей цивилизации и распространения ее в Азии.

9) Ввиду воспитания инородцев и дипломатических сношений наших с соседними странами Востока.

10) Для усиления и сохранения русской национальности ввиду новых приобретений и присоединений на Востоке.

11) Ввиду ожидаемых реформ в Сибири, которые без этого являются немыслимыми.

Во многих статьях, посвященных этому предмету, выражались следующие мысли, рисовавшие в то время настоятельные нужды края.

«Число средне-учебных заведений в Сибири, – говорит г. Вагин[152]

[Закрыть], – до последнего времени было очень невелико, они страдали более или менее серьезными недостатками. Это по необходимости сдерживало стремление сибиряков к высшему образованию. Можно судить, как оно было бы велико при других, более благоприятных условиях, можно судить также, какую огромную пользу принесло бы здесь обещанное уже с 1825 года высшее учебное заведение, особенно если учреждению его будет предшествовать увеличение числа и улучшение качества средне-учебных заведений. Можно судить и о том, как много потеряла Сибирь от того, что мысль о высшем заведении в течение почти пятидесяти лет оставалась одним только проектом…». «Потребность и жажда учиться у сибиряков в последнее время достигла весьма высоких размеров, – пишет тот же автор, – одни из сибиряков пользуются казенными стипендиями, другие иногда без всяких средств пешком идут в Казань, Москву, Петербург и там слушают университетский курс, пробиваясь частию уроками и литературными трудами, частию пособием более зажиточных своих земляков-товарищей. Любовь к науке доходит у них иногда до самопожертвования… Просвещением Сибирь должна была доселе пользоваться только от лиц заезжих, но большинство всегда увлекали в Сибирь слухи, что «Сибирь – золотое дно», что в Сибири можно нажиться службою скорее и лучше, чем в других местах торговлей. Еще Сперанский заметил, что в Сибирь едут одни «титулярные советники, то есть люди, которым за недостатком образования была закрыта дальнейшая дорога».

«Мы предоставляем судить, – говорит по этому поводу другой автор, – насколько подобный случайный заезжий контингент, часто с не совсем безупречной репутацией и воззрениями, мог удовлетворять действительным потребностям края; наконец насколько он окажется пригодным при введении новых учреждений в Сибири. Признавая важное значение университета на Востоке в связи с введением реформ, без которого они не достигнут своей цели, – говорит та же статья, – мы должны прийти к тому заключению, что этим учреждением должна начаться самая реформа. Создание высшего образования в Сибири будет иметь столь важное значение, что одно уже оно повлияет на изменение всего склада сибирской жизни. От университета создастся целая умственная атмосфера. Можно сказать, что только с ним наступит сознательная жизнь местного общества, а самый край вступит в новую эру исторической жизни. Те же статьи, представляя ненормальное положение общества, из которого лучшие интеллигентные силы уходят, избирая ученую, литературную и гражданскую карьеру вне родины, где они не находят деятельности, указывают на недостаток гражданских чувств, бескорыстных стремлений и идеалов в крае, без которых жизнь становилась эгоистическою, сухою, черствою и грубо животною».

Наконец по поводу будущего значения университета на Востоке в печати указывалась ему следующая роль: «Оставляя в стороне те благодетельные последствия, которые может иметь это учреждение для края, мы хотим определить, какое он будет иметь значение для цивилизации в мировом значении в смысле просвещения и изучения Азии. Известно, что материк Азия остается отчужденным от европейской жизни, европейская цивилизация имеет весьма мало путей проникнуть сюда. Не говоря о племенах инородцев, целые миллионы азиатских народностей населяют соседние русским азиатские страны. Открытие этих народностей для европейской науки и призвание их к жизни может составить эпоху в истории человечества. Единственное европейское население, примыкающее с севера к Азии, – население русское, чрез него должен, между прочим, пролагаться путь просвещения. Посмотрите же, какими средствами обладает это русское население для своей великой миссии. Население этого края невежественнее многих глухих провинций европейской России, оно не обладает никакими культурными средствами, не снабжено никакою умственною силою. Русское население среди могучей девственной природы часто дичает и стоит беспомощным, окруженное инородческими племенами, влияющими на него более, чем оно на них. Понятно, что отсюда является постоянное отступление от культуры русского населения, понижение расы вследствие метисации, а также обынородчение русского элемента». Приводя многочисленные примеры этого поглощения русских инородцами, местный публицист заключает: «Ежели Сибирь еще на 50 лет останется в замкнутом состоянии и без образования, можно ручаться, что мы увидим вырождение и преображение здесь русских в самоедов, якутов, бурят и киргиз…». «Единственное спасение сохранить нам свою национальность, укрепить ее и, усвоив цивилизацию, внедрить ее к другим народностям – это образование. Не нужно забывать, что просветительная миссия на Востоке должна иметь в виду, кроме света знания, внесение гуманных христианских начал в жизнь азиатских народов, привитие идей человечности и равноправия. Сослужа подобную службу делу цивилизации и просвещения на Востоке, Россия окажет услугу не одной себе, но и всему человечеству».

Вслед за этим в печати указывались и примеры, как давно уже заботятся о развитии просвещения европейские народы в своих колониях, делались ссылки на пример английских университетов в Индии, Новой Голландии, в Капской колонии. Со взглядами наших противников просвещения на окраинах могли быть сопоставлены разве взгляды полуварварской Испании, когда в прошлом столетии явилось запрещение училища в Лиме для благородных индейцев, когда основание училища в Буэнос-Айресе было отвергнуто, испанским колониям запрещено было мечтать об университете, а епископ Санта-фе настаивал на том, что креолы для того, чтобы остаться верноподданными, не должны учиться ничему, кроме закона Божия.

Истощив массу аргументации, литература об университете испытывала крайнее напряжение, и ее ноты начинали уже звучать грустной безнадежностью: «Довольно к вопросу об университете, – говорит автор статьи «Сочувствие к науке на Востоке», – выражая наши желания, мы, жители Востока империи, можем утешиться одним, что среди нашего поколения есть души, которые стремятся к просвещению. Может быть, нам не удастся дожить до основания великого образовательного учреждения на Востоке. Пусть глаза наши будут засыпаны песком, но наше сердце горячо билось надеждами. Пусть не обвинят все поколение, что оно не имело возвышенных стремлений. Родина вспомнит всех, кто ратовал за ее просвещение и идею науки на Востоке, она вспомнит добрые ей пожелания в день своих радостей, как они помнят ее в дни ее скорби».

Такою скорбью отзывались все эти долгие ожидания, и при таких условиях идея сибирского университета дожила до половины семидесятых годов; к ней все более примыкали чувства местных писателей, образованных людей и местного общества, она становилась излюбленною мечтою и явилась потому не случайно, не плодом одной административной фантазии, без всякого отношения к жизни окраин, как думалось людям, в первый раз узнавшим о существовании этой идеи и не знакомым с жизнью края, напротив, вполне созревшая, она ждала благоприятной минуты для своего осуществления.

В 1875 году появилось радостное для сибиряков известие в газетах о том, что новый генерал-губернатор Западной Сибири Н.Г. Казнаков[153]

[Закрыть], ознакомляясь с нуждами и потребностями края при вступлении в управление, решился сделать государю императору представление о необходимости высшего образования в Сибири. 25 апреля 1875 г. состоялось при назначении г-ад. Казнакова Высочайшее повеление: «Подняв уровень общего образования, дать возможность сибирским уроженцам подготовить из среды своей людей сведущих и образованных в числе, по меньшей мере, достаточном для удовлетворения нужд местного населения, и по ближайшему и всестороннему обсуждению этого предмета подвергнуть чрез министерство народного просвещения на высочайшее воззрение соображения об учреждении общего для всей Сибири университета».

Начались подготовления, которые состояли в том, что генерал-губернатор предположил открыть новые гимназии для усиления среднего образования, как подготовительного средства для образования. С этою целью положено было открыть гимназии в Омске и в Тюмени. Но при этом новая администрация Сибири пришла к убеждению, что учреждение новых заведений этого разряда в числе, соответствующем действительным потребностям края, представляется в последнее время почти невозможным вследствие недостатка преподавателей. Без местного в Сибири университета вновь учреждаемые в ней, хотя бы в самом малом числе, гимназии, подобно тобольской и томской, будут затруднены в привлечении необходимых для них учебных сил, и по-прежнему лучшие воспитанники гимназий с выездом для получения высшего образования в европейскую Россию в большинстве случаев будут исчезать бесследно для Сибири. По-прежнему выписанные за тысячи верст и со значительными для казны издержками преподаватели, равно юристы, врачи, даже наполовину образованные чиновники, будут проживать в Сибири, тяготясь своим положением и помышляя после трехлетнего обязательного служения возвратиться обратно на родину. Сибирь же все будет продолжать испытывать недостаток в образованных деятелях.

В новом представлении по поводу сибирского университета все эти затруднения были предвидены, и потому в нем говорилось, что к осуществлению сибирского университета приступить является вполне своевременным; в этом убеждают все чаще повторяющиеся заявления местных начальников и генерал-губернаторов о крайнем недостатке в Сибири деятелей на всех поприщах государственной службы и в особенности о крайней затруднительности замещения вакансий медиков и учителей в средних учебных заведениях, о весьма ощутительном неудобстве замещения всех этих вакансий исключительно пришлыми силами, которые в большей части случаев оказываются не вполне соответствующими занимаемым им местам, и, наконец, о безвыходном положении родителей, вынужденных для предоставления детям их высшего образования посылать их в европейскую Россию, где они вполне отчуждаются от семейств и их родных обычаев. Сверх сего, Сибирь – страна, еще почти непочатая в научном отношении; ученые экспедиции, отправлявшиеся туда для исследования края, успели разработать только весьма незначительную часть имеющегося в нем научного материала; борясь с затруднениями, сопряженными с огромными переездами, экспедиции эти могли заниматься своим делом лишь урывками, извлекать научные сведения только частями. Научный центр в самой Сибири дал бы возможность сосредоточенным в нем ученым силам исследовать край с большим удобством и с необходимыми для успешности работ последовательностью и постоянством. Обилие подлежащего научному исследованию материала в Сибири доказывается уже тем, что она сыздавна привлекала и привлекает в последнее время исследователей не только из европейской России, но и из некоторых стран Западной Европы. С начала прошлого столетия начали посещать Сибирь знаменитые путешественники. В начале нынешнего столетия посетили для изучения богатств ее Гумбольдт, Розе, Эренберг, Ледебур, наконец, в последние годы Миддендорф, Кота, Брем и другие.

Прошло более тридцати лет, заключает представление, с тех пор, как дарованы преимущества приезжающим на службу из европейской России в Сибирь, и тем не менее прискорбная действительность показывает, что ни администрация, ни суды, ни народное здоровье, ни учебное дело в этом крае не обеспечено достаточным числом сведущих, образованных и преданных своему делу лиц. В подтверждение этого достаточно сказать, что в двух только гимназиях ведомства министерства народного просвещения, существующих в Западной Сибири, недостает в настоящее время шести штатных преподавателей по важнейшим предметам гимназического курса, древним языкам и русскому языку со словесностью, одного по истории с географией и двух по новым иностранным языкам, и что недостаток врачей превышает 31 % штатного числа сих должностных лиц при разных учреждениях этого края, а именно: врачей положено штатами 122, недостает же 39 человек. Независимо от сего Сибирь и вне служебного поприща не менее, если не более нуждается в полезных деятелях, без которых ее производительные средства, связанные с естественными богатствами, остаются мало исследованными. Примеры такого явления очевидны; не имея университета, Сибирь из своих уроженцев не могла воспитать ни одного вполне образованного поколения, которое бы всецело посвятило ей, как родному месту, свои полезные силы. Мало того, в ней постоянно повторяется следующее неутешительное явление, общее для обеих половин ее: лучшие воспитанники, окончившие курс в местных гимназиях и поступившие в университеты империи, по приобретении там высшего образования в весьма редких случаях возвращаются в Сибирь, но несравненные в преимуществах службы с уроженцами не сибирскими и увлекаемые либо служебными выгодами, либо неведомыми дотоле удобствами жизни в столичных и больших городах избирают местом своей деятельности европейскую Россию. Таким образом, Сибирь представляет то редкое и в высшей степени прискорбное зрелище, что учрежденные в ней средне-образовательные заведения вместо того, чтобы обогащать ее достаточно образованными людьми, служат как бы средством для отвлечения из нее свежих живительных умственных сил в европейскую Россию, из которой взамен их нередко являются на службу, не без значительных для государства денежных затрат, искатели счастья, не успевшие в ней пристроиться по недостатку сведений, а иногда и сомнительной нравственности, в большинстве случаев люди, смотрящие на службу в Сибири, как на дело временное, и пытающиеся при первой возможности оставить ее и возвратиться в европейскую Россию. Со времени первого заявления мысли об учреждении университета, говорит представление, народонаселение в Сибири возросло до 5000000, открытых в ней четырех гимназий ведомства министерства народного просвещения оказывается недостаточно для удовлетворения потребности края, а учреждение новых средне-образовательных заведений встречает затруднение по недостатку подготовленных преподавателей. Сибирь вообще крайне нуждается в людях с высшим образованием, и удовлетворить этой нужде не могут высшие учебные заведения империи, куда учащиеся должны следовать за 4–5, а иногда и более тысяч верст; словом, представляется ныне настоятельная необходимость возвысить уровень образования в Сибири, дать местным ее уроженцам средства развивать и оберегать свои умственные силы на пользу самой Сибири, что может быть достигнуто только учреждением университета в этом крае.