Текст книги "Сибирь как колония"

Автор книги: Николай Ядринцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 33 страниц)

Ссылка в Сибирь и положение ссыльных

VI.

Взгляд на Сибирь как страну ссылки. – Наличное число ссыльных. – Экономический быт их. – Нищенство и бродяжество сосланных. – Побеги. – Преступления ссыльных. – Стоимость ссылки. – Влияние ее на сибирское общество. – Заявления местных жителей. – Отзывы о ней администраторов. – Проекты отмены ссылки.

Весьма недавно еще с понятием о Сибири соединялось непременно представление о месте ссылки, не более. Заблуждение это доселе еще сохраняется в русском обществе к невыгодам Сибири и задержке ее развития. Огромных усилий стоило в последнее время разубедить русскую публику, что здесь не одно сборище преступников, но довольно давно уже вполне сформировавшееся гражданское население и место для жизни полноправных граждан. Сама ссылка в гражданской жизни края давно отошла на второй план и приносит не столько пользы, сколько вреда Сибири. Обширная литература накопилась в последние годы по поводу ссыльного вопроса и значения ссылки. Мы лично много лет принимали участие в борьбе против ссыльной системы и ее последствий. Обрисовка положения ссыльных и их роли, изложенные в настоящей главе, укажут, чем являлась ссылка в Сибири.

О количестве и самом состоянии нашей ссылки обыкновенно до сих пор судили по числу высылаемых ежегодно в Сибирь преступников; единственные сведения, которые мы могли получать о них, – это ведомости Приказа о ссыльных, удостоверяющие, сколько прошло уголовных преступников через рубеж России в Сибирь. Цифры ежегодно отправляющихся в Сибирь ссыльных казались нам довольно внушительными, чтобы сделать заключение о довольно видном значении ссылки в деле колонизационном. По позднейшим сведениям, число ссыльных доходит до 19000 в год – контингент довольно значительный. Прежде ссылка равнялась от 6000 до 9000. Это дало повод заключить, что с начала нынешнего столетия, лет в 50 с лишком, ссылка дала Сибири полмиллиона народа. По естественному приросту она должна была образовать в этот период более одного миллиона жителей; такой контингент лиц не мог остаться без пользы для малонаселенной Сибири. Далее, мы думали, что население это должно было внести известный труд в край и содействовать его экономическому преуспеянию. Ссыльные, естественно, должны были населять его и обзаводиться здесь хозяйством; таким образом, ссылка, исключая из общества вредного члена, делала из преступника честного и благонадежного работника. Избавляя одну страну от вредных и опасных элементов, устрашая других силою кары и угрозою депортаций, мы давали другому краю новую кровь, трудовые силы, и самое зло, так сказать, претворяли в добро на другой почве. Вслед за высылкой на Урал мы были убеждены, что все наличное население ссыльных находится налицо, обзавелось хозяйством, семьею, крепко водворилось здесь и благополучно производит потомство. Вот те заключения, которые могли быть сделаны насчет нашей ссылки и которые действительно были сделаны. Все это давало повод заключить об особенных преимуществах этого наказания и той пользы, какую приносило оно России. Наказание это считалось, таким образом, каранием и исправлением, очищением общества от дурных элементов и полезной колонизацией нового края. Оно удовлетворяло и суровых криминалистов, и представителей исправительного принципа, наконец, гуманистов, предпочитавших его душной тюрьме, так как здесь ссыльные несут наказание и работают на чистом воздухе. Оно обольщало даже утопистов, желавших наказание сделать совсем нечувствительным. Казалось бы, что соединение уже столь противоположных свойств, в сущности и на деле вытеснявших друг друга в самом принципе, могло бы зародить некоторые сомнения в его действительности и осуществимости, но на самом деле оно содействовало обольщению, соединило около себя только массу защитников ссылки и усыпило общество. Вслед за успокоением, что мы имеем полмиллиона ссыльного населения за Уралом, мы уже не заботились справляться о том, насколько находится в наличности это население, чем оно занимается и какова судьба его. Только при начале тюремно-ссыльной реформы и после удостоверения писателей и этнографов, побывавших в Сибири, как, например, Достоевского, Львова, Максимова, Д. Завалишина, Ровинского и других, мы узнали, что жизнь ссыльных и «несчастных» в Сибири далеко не находится в удовлетворительном состоянии. Отдельные картины нашей каторги и ссылки, а также частные описания ее безнадежного положения в Сибири не могли, однако, удовлетворить нас вполне. При начале реформы естествен был вопрос о состоянии ссылки в целой ее совокупности и на основании самых достоверных данных. В самом деле, принимаясь за реформу, нужно было себе выяснить, что реформировать и почему реформировать?.. К сожалению, таких-то данных и недоставало до последнего времени. Желая отчасти пополнить этот пробел, мы взялись за статистическое исследование нашей ссылки.

Прежде всего мы были поражены тем недостатком сведений, какой имеется по этому предмету, и были поставлены в затруднение отыскать самые источники, из которых могли бы ими пользоваться.

Единственные сведения, которыми у нас привыкли руководствоваться, – это только цифры Приказа о ссыльных, дающие знать, сколько уголовных преступников прошло через рубеж Урала из России в Сибирь. За этим рубежом, спустя момент перехода, как о числе, так и о положении ссыльных мы уже не имеем никаких сведений; самые ведомости Приказа о ссыльных – о количестве ссылки за прошлые годы, далеко не были полны, а цифры Приказа не были разрабатываемы и публикуемы вплоть до исследования г. Анучина, кончившегося, к сожалению, 1846 годом[68]

[Закрыть].

Ссылка в Сибирь ведет начало с XVI века; являясь сначала мерою исключительною, она скоро получила значение меры общегосударственной и в XVII и XVIII столетиях занимает видное место в ряду наказаний[69]

[Закрыть]. Высылка людей в каторжные работы в XVIII столетии направлялась не в одну Сибирь, а в Рогервик и другие места. Число высылаемых в Сибирь однако не приведено в известность. Более точные известия о ссылке появляются с начала XIX столетия, и то именно с 1807 года. В это время ссылка доходила до 2035 чел. в год, но к 1823 году возросла до 6667, а в 1824–1827 годах она достигла 11000 чел. ежегодно. Причиною такого возрастания ссылки были указы об очищении крепостей и обращении в Сибирь как маловажных преступников, следовавших в военную службу, так и бродяг (полное собрание законов, том XXXVIII, №№ 2818 и 29328); в следующее десятилетие ссылка несколько уменьшается, колеблясь между 6000 и 8000 ежегодно, но затем опять начинает возрастать, доходя до 10–11 тысяч ежегодно.

Ссылка в Сибирь, расположенная по десятилетиям с 1823 года, т. е. со времени, когда приказ о ссыльных (бывший в Тобольске, ныне перенесенный в Тюмень) мог точно усчитывать число препровождаемых, представляет следующую картину:

С 1823 по 1832 –	сослано было преступников	98725 чел.
С 1833 по 1842 –	«	86550 «
С 1843 по 1852 –	«	69764 «
С 1853 по 1862 –	«	101238 «
С 1863 по 1872 –	«	146380 «
С 1873 по 1877 (за 5 лет)	«	91257 «
	Всего	393914 чел.

Рассматривая увеличение нашей ссылки по периодам, мы замечаем, что ссылка наша с 1853 года особенно возрастает; против 1843–1852 годов она увеличилась на 31474, с 1862-го по 1872 – на 45142 и, судя по пятилетию с 1873-го по 1877 год, давшему 91257 чел., она должна будет подняться еще более и дать к 1882 году наименьшее 182514 чел., но цифра эта будет по всей вероятности более. Таким образом, рост ссылки от 30000 до 45000 в десятилетие не подлежит сомнению.

Затем, может быть, желательно обратить внимание и на ежегодное число ссыльных в Сибирь.

Из отчетов приказа, мною лично проверенных в подлинниках, оказывается, что ссылка еще в 1866 году равнялась 10776 чел.; с 1856-го по 1866 гг. цифра не поднималась выше 10 и 11000, исключая 1863–1865 года, когда перевес дала ссылка политическая, принимая во внимание польское восстание. С тех пор распределение ссылки приказом возросло к 1876 году до 19063. По навигационному же отчету главного инспектора тюменско-ачинского тракта, препровождено было в Тюмень арестантов 20482 чел.

В 1877 году препровождено 19042 чел. и распределено 17424.

В 1878 году препровождено 19972 чел. и распределено 17760.

Таким образом, наша ежегодная ссылка доходит, как показывают точные сведения, до 19000, даже при вычете обратных, следующих из Сибири арестантов (318).

Такое быстрое увеличение числа ссыльных, с 10000 на 19000, невольно останавливает внимание и не может не возбудить некоторых опасений за размеры этой ссылки. В одно десятилетие она почти удвоилась. Принимая же во внимание, что с 1807 года ссылка была по 2035 чел. в год, с начала нынешнего столетия видно, что она удесятерилась. Все это не может не возбудить вопроса: до каких же размеров она дойдет в будущем?

Одно неоспоримо, что ссылка у нас растет неимоверно, и трудно предвидеть ее пределы, до которых может она разрастись. Мы пользовались ссылкой, нимало не стесняясь, в видах карательных, как и предупредительных, в форме уголовной, как и административной. По вычислению г. Анучина, в 20 лет, с 1826-го по 1846 г., более половины ссылки приходится на лиц, высланных административным порядком (79909). Позднее на один Амур прошло 12 штрафных солдат. Кроме того, масса людей высылается по приговорам сельских обществ, для поощрения чего в последнее время ассигнуются значительные суммы всеми земствами. Из этого видно, что ссылка, как наказание, практиковалась у нас во многих случаях за неимением тюрем, арестантских рот, рабочих домов и создала обширный параллелизм в уголовном кодексе. Ссылка по суду до последнего времени играет меньшую роль, чем ссылка административная в Сибирь.

Число ссыльных, идущих по категориям, располагается в следующем виде за последние десять лет, с 1867-го по 1876 год:

Каторжных 18582

Ссыльных на поселение 28382

Сосланных на водворение 23383

«на житье 2551

«в административном порядке 78686

151584

Из этого видно, что административная ссылка преобладает в последнее время перед всеми прочими категориями ссылки по суду и составляет большую половину всей ссылки – факт, также обращающий на себя внимание.

Таким образом, ссылка должна рассматриваться у нас как мера предупредительная и как замена массы других наказаний, очень незначительных по сущности, и еще как мера колонизационная, необыкновенно широко применимая во всех случаях.

Итак, допуская, что ссылка наша с последними годами обнимает более полумиллиона людей (мы также охотно готовы были бы допустить, что она обнимает и миллион), нам остается спросить, где эти полмиллиона народа, насколько они сохранились и каково их приращение в Сибири. Это для нас будет, без сомнения, гораздо важнее цифры высланных. В этом случае чрезвычайно важно становится знать, сколько находится наличным числом всех ссыльных, переселенных и водворенных в Сибири. К сожалению нашему, мы нашли менее всего объяснений по этой части в нашей официальной статистике. Некоторые уверяют, что число приписанных ссыльных в Сибири, числящихся по официальным отчетам, равно 202854 человека. Насколько верна эта цифра, мы не беремся судить, приняв за основание самостоятельные изыскания. Цифра приписанных ссыльных, однако, может быть измерена по сведениям приказов о ссыльных, распределяющих их на место поселения, и по губернским отчетам. Из губернских отчетов за 1873 год видно, что на каждую из четырех главных сибирских губерний числилось ссыльных поселенцев от 40 до 50000 человек; в Иркутской губернии считалось до 1873 года 40000 человек[70]

[Закрыть]. В Томской губернии по губернаторским отчетам – 50000 человек; в Забайкальской области за 1870-й и 1872 г. ссыльных числилось 21335; в Якутской области 2987[71]

[Закрыть]. Таким образом, на все губернии Сибири с областями и Амурским краем можно считать числящихся водворенными на поселение до 209000 человек и прибывающих ежегодно на губернию около 3000[72]

[Закрыть]. Заметим, кстати, что сведения эти крайне противоречивы и неопределенны; но самое важное то, что число людей, считающихся по официальным спискам, далеко не составляет числа действительно налицо существующего населения. Многие частные исследователи, как Пейзен, д-р Ширек, производивший исчисление приписанным поселенцам в Верхоленском округе, доказали, что налицо ссыльных может считаться едва 1/5 часть. Теперь это подтверждается и другими официальными данными, по отношению к целым губерниям. Уже к 1872 г. во время статистической переписи Иркутской губернии оказался недочет в 15987 душ. Это объяснено было тем, что в официальные сведения вносилось всюду все население, приписанное к известному участку, а в статистическую перепись попало лишь одно наличное население. Убыль, по мнению статистического комитета, произошла оттого, что масса лиц находится в безвестной отлучке с места причисления и что эти отлучки падают исключительно на 40000 ссыльного населения (Пам. кн. Ирк. губернии 1873 года, XI). Позднейшие официальные данные еще более разъяснили дело. Подворная опись по Иркутской губернии ясно определила громадный недочет ссыльнопоселенцев против числившихся по спискам. Начальник Иркутской губернии генерал Шалашников лично убедился, что налицо их едва 1/5 часть на месте; затем столько же уволены на заработки, а большая половина в бегах и неизвестной отлучке, нередко со дня прихода своего в участок. Для более точной поверки были командированы, наконец, особые чиновники в три округа: Нижнеудинский, Балаганский и Иркутский, которые донесли, что в этих волостях «нет более двух третей ссыльных». Из 10378 душ, приписанных и числящихся в волостях, оказалось в наличности только 1994 души обоего пола, 2476 уволены на заработки, а остальные 5561 человек в бегах. Другие сведения подтверждают, что на 45000 приблизительно ссыльного населения только тысяч 14 живет в местах причисления, около 10000 находятся на промыслах и заработках, остальные – в безвестной отлучке. Есть волости, как Мандзурская, в которой из 2400 причисленных поселенцев живут только 300, но указываются цифры, когда вместо 5 и 7 тыс. в волости приписанных ссыльных очутится 200 и 300, как видно из отзывов местного начальства о положении ссыльных и их отлучках; то же подтверждается и во всей Сибири.

По показаниям тобольской администрации, в 1875 году ссыльных в Тобольской губернии числилось по спискам 51122, находилось же в наличности 34293, то есть недоставало 16829 человек.

В Томской губернии считалось 29675 чел., а находилось налицо 25024, то есть недоставало 4651 чел.

При этом та же администрация удостоверяла, что в Тобольской губернии считается до 13226 чел. в неизвестных отлучках, а в Томской губернии – до 1450 чел.

По последнему учету, произведенному в Томской губернии особо командированными чиновниками, оказалось, из 28828 числящихся на причислении ссыльных 9796 лиц в неизвестных отлучках, то есть 1/3 часть не находится налицо.

Для более тщательного исчисления ссыльных была, кроме того, произведена подробная перепись ссыльных по волостям, одной на округ, причем оказалось, что в 11-ти волостях Западной Сибири из 14722 причисленных ссыльных находилось только 6277 в наличности, то есть недоставало 57 %.

Все это едва ли говорит за колонизационное значение ссылки при существующих условиях.

Оно приводит к заключению, что наличное ссыльное население в Сибири составляет громадную разницу с числом высланных сюда и числом приписанных по волостям. Мы видим, что, кроме числа вымирающих по дороге, бегущих с пути, оно уменьшается против приписки немедленно по прибытии от каких-то причин на 2/3 и даже 4/5. Таким образом, из 200000 мы вправе считать наличными едва 40 и 60 тыс. остающихся в местах ссылки, а вместо указываемых 500000 ссыльных во весь период и миллиона, выросшего путем нарождения, которые, как мы предполагали, обогатили Сибирь, нам представляется 400000 потерянного и неизвестно куда девшегося народа, умершего или погибшего в бегах. Картина совершенно обратная и крайне неутешительная.

Если бы подобная потеря людей и могла показаться преувеличенной, то, во всяком случае, недочет целыми десятками тысяч, который ныне является доказанным, не может не заслужить внимания.

Увеличение населения Сибири путем ссылки было крайне ничтожно, как указывают факты. Это доказывается, во-первых, тем, что до настоящего столетия и вплоть до двадцатых годов ссылка была ничтожна по численности. Второе – беспорядками этой ссылки, самым составом, возрастом и отношением между полами в среде ссыльных, которые нимало не способствовали плодовитости, размножению и приросту населения в Сибири. Наконец, пропорцией ссыльного люда к числу других жителей Сибири, как прежде, так и ныне. Уже Сперанский, въехав в Сибирь и собрав все сведения о составе и количестве ссыльного населения, делает следующие открытия в одном из своих писем. «…Не думай и не позволяй себе думать, – пишет он, – чтобы Сибирь населена была ссыльными и преступниками. Число их как капля в море, их почти не видно, кроме некоторых публичных работ. Невероятно, как вообще число их маловажно. По самым достоверным сведениям, они едва составляют до 21 т. в год, и в том числе никогда и десятой части нет женщин. Со временем я издам таблицы, которые удивят просвещенную Европу»[73]

[Закрыть]. Сперанский, кажется, заключил по этому о ничтожной преступности в России. Таблицы, изданные г. Анучиным, подтвердили эту ничтожность ссылки в прежнее время. Эти же таблицы указали на состав ссыльных по возрастам и полам. Средняя продолжительность жизни поселенцев в Сибири не могла быть более десяти лет, так как все они являются уже взрослыми и преимущественно между 30 и 50 годами[74]

[Закрыть]. Затем, самая пропорция ссыльных женщин не соответствовала мужскому населению, так как ссыльные женщины составляли 1/6 часть, если 18 женщин приходилось на 100 мужчин, и 1/8 часть их была старее 40 лет[75]

[Закрыть]. Притом, самый характер женского населения, как мы укажем ниже, далеко не был благонадежен и благоприятен бракам. По позднейшим сведениям о пересылке за 1867, 68, 69 и 70 годы видно, что женщин проходило ссыльными партиями через Тюмень 1/13, 1/10, 1/8 и 1/7 на число мужчин[76]

[Закрыть]. Ссыльные редко обзаводились семейством в Сибири. Существующие исследования указывают, что ссыльное население в Сибири решительно не увеличилось; так, например, свидетельствует г-н Гагемейстер в статистическом обозрении Сибири, предпринятом по распоряжению министерства внутренних дел.

О существующем распределении контингента ссыльных и их отношении к числу местного населения можно иметь некоторые позднейшие сведения по губерниям. В списках населенных мест Томской губернии, изд. центрального статистического комитета за 1868 г., приводятся следующие, довольно полные цифры о числе и составе ссыльных в губернии. Каторжных, приписанных на поселение, водворенных на льготе, в цехе слуг, с женщинами и детьми, числилось всего 34915 человек; из них было 21622 м. п. и 13293 ж. п. Из подробной таблицы в списках видно, что собственно ссыльные составляют 77,1 %, их дети – 21,4 % и по воле пришедшие с ссыльными женщины и дети – 1,5 % всех ссыльных. На 100 д. муж. пола вообще приходится по 61,5 женщ., в частности, на 100 д. муж. пола собственно ссыльных по 53,3 женщ.; на 100 мальчиков 88,1 девочек. Из общего числа ссыльных наибольшую категорию составляют дряхлые, именно 42,4 %, приписные – 27,1 % и поселенцы – 5,3 %. Распределение по округам является далеко неравномерным, особенно в Томской губернии; в округах: Томском их 51,4 %, из числа распределенных в губерниях, то есть более половины; в Мариинском – 28,2 %; в Каинском – 19,7 %; в прочих округах – 0,7 %; в Барнаульском горном округе зато нет ни одного ссыльного. На число всех жителей губернии приходится ссыльных по округам: в Томском – по 12,6 души на 100 обоего пола, общего населения; в Мариинском – 19,3 и в Каинском – 7,8 на 100[77]

[Закрыть].

О распределении ссыльных и числе их в Иркутской губернии дают понятие последние сведения Иркутск, статистического комитета за 1873 год. На 100 жителей общего населения губернии, взятых в каждом округе особо, приходится ссыльных, считая всех приписанных на поселение в губернии: в Иркутском – 15,3 %; из этого числа женщин только 4,7 %; в Балаганском – 9,1 %, из этого числа женщин 1,6 %; в Нижнеудинском – 15,5 %, женщин 4,7 %; Верхоленском – 4,3 %, женщин 1 %; Киренском – 3,6 %, женщин 0,7 %. Вообще ссыльные составляют 10,7 % из 100 % общего числа жителей губернии, из коих 7,8 % мужч. и 2,9 % женщин[78]

[Закрыть]. Из этого распределения видно, что губерния, наиболее наполненная ссыльными, содержит все-таки довольно ничтожный контингент по отношению ко всему другому населению. Надобно помнить притом, что это далеко не наличное число ссыльных, а только фиктивный maximum, числящийся по спискам. На каждую из сибирских губерний приходится ссыльных, как видно по позднейшим сведениям:

В Тобольской губ.	1228433 жит.	59000 ссыльн.,	то есть 4,8%
В Томской губ.	1032599 «	28800 «	«2,9%
В Енисейской губ.	427517 «	45000 «	«10,5%
В Иркутской губ.	383573 «	40000 «	«10,4%
В Забайкальской обл.	488000 «	21335 «	«4,3%
В Якутской обл.	242001 «	2987 «	«1,2%

На всю Сибирь, таким образом, можно положить 198122 ссыльных, а на все находящееся свободное русское население – 5,2 %. Распределение ссыльных неравномерно как по губерниям, так и по округам. В некоторых местах они скучены до чрезвычайности; в Каинском и Мариинском округах Томской губернии они составляют почти 1/6 населения и могут ввести в заблуждение о значении ссылки в Сибири; зато в иных округах их нет совершенно, точно так же, как и в целых областях, так, например, в Семипалатинске, в Камчатке, в Охотском крае, в Акмолинской области и т. п.

Точных сведений о приросте ссыльных путем браков и рождений решительно не собиралось до сего времени, поэтому о потомстве ссыльных мы не имеем точных сведений; но, судя по причинам, препятствовавшим размножению и потомству ссыльных, можно заключить, что прирост этот был ничтожен. А причин, препятствующих плодовитости, было множество, как-то: 1) преобладание между ссыльными холостых, остающихся таковыми на целую жизнь; 2) поздний возраст; 3) преобладание между ссыльными дряхлых и старых, в огромном проценте, как показывает Томская губерния; 4) запрещение бродягам вступать в брак первые пять лет; 5) затруднение браков для каторжных; 6) разрыв браков при отправке в Сибирь; 7) нерасположение ссыльных из бродяг к семейной жизни; 8) нерасположение туземцев заключать браки с ссыльными; 9) преобладание в ссыльном населении проституции, развитие болезней, сифилиса и многое другое. Все эти причины составляли издавна препятствие размножению ссыльнопоселенцев и парализовали его. Поэтому все исследователи приходили к заключению, что прирост здесь был незначительный[79]

[Закрыть]. Зато есть неопровержимые свидетельства преобладающей смертности между ссыльными. Смертность эта огромна до последнего времени и начинается во время пересылки; пересыльные арестанты заболевают в партиях и нередко на дороге их поражают целые эпидемии. В 1873 году еще доносило енисейское начальство, что между арестантами появился такой тиф, что больницы были переполнены, больные заражали конвой, врачей и окружных арестантов, больных было 1156 человек и умерло в одной больнице 109 человек. Далее идет смертность ссыльных в ссылке под влиянием бедственных условий быта на сибирских приисках, где смертность более, чем в других местах, ряд скоропостижных смертей, которые на ссыльных выпадают по преимуществу, и, наконец, погибель во время бегов и исчезновение людей в неизвестности во время бегств и бродяжничества. Такой смертности и счета не ведется в Сибири: пропал, так пропал! Но в конце огромный дефицит ссыльного населения ясно показывает, как велики подобные потери людей. Что касается едущих за ссыльными женщин и детей, то о них известно и выяснено только два факта. Между женщинами замечается нравственное падение вследствие пребывания в партиях, и в Сибирь они являются не способными к семейной жизни; что касается детей, то они поражают смертностью в пути; недавно из Москвы еще отправлялись арестантские дети, зараженные корью, и разносили эпидемию[80]

[Закрыть]. При отсутствии медицинской помощи на баржах и пароходах, на этапах и во время пешеходного странствия по Сибири смертность эта постигла половину всех детей. Нечего говорить, что подобные условия никогда не способствовали сохранению и целости даже существующих ссыльных семейств.

Все это дает нам повод предположить скорее о вымирании ссыльных, чем о их приросте, что подтверждается вполне недочетом числящегося по спискам населения, которого вместо прибыли оказывается на 4/5 менее. Всякое предположение об их семейственном приращении привело бы иначе нас к заключению, что они в объеме 4/5 всего числа исчезли куда-то с женами и детьми.

Обратимся теперь к самому положению и жизни ссыльных в Сибири, которые лучше всего откроют нам современное состояние ссылки и дадут понятие о значении этого наказания, как оно проявляется в действительности.

Неутешительное и бедственное положение ссыльных давно уже свидетельствуется многими исследователями; нам остается остановиться на самых позднейших и – как менее всего оспоримых – официальных донесениях. Лучшим свидетельством быта ссыльных мы сочли нужным представить извлечение из отчета о быте ссыльных Иркутской губернии, доставленного ревизором иркутских поселений. Записка эта касается современного положения ссыльных в волостях и степени их зажиточности и оседлости в месте приписки. Всех ссыльнопоселенцев в экономическом отношении иркутский ревизор делит на два главных разряда: «домовладельцев» и «бездомных». Из домовладельцев одни занимаются хлебопашеством, другие ремеслами и т. п. Вторая категория бездомных бобылей находится в сельских работниках у крестьян на сроки или поденно, наконец, занимается ремеслами, и третья категория – нищенствующие. Домовладельцев вообще очень мало, пишет ревизор; так, например, к Кимельмейской волости из 496 ссыльных, проживающих в местах причисления, насчитывается лишь только 109 домохозяев; из них только 59 сами хозяева-хлебопашцы, остальные живут в работниках. Большая часть домов – лачуги, разваливающиеся от времени; хлебопашество производится в чрезвычайно малом размере, много-много, если поселенец засевает 4 десятины. (Надо заметить, что при сибирском хозяйстве крестьяне засевают вдвое и втрое более), то есть столько, сколько нужно для прокормления его с семейством; избытка хлеба для продажи почти не бывает. Редко у кого можно найти несколько штук рогатого скота: большая часть имеет по одной лошади и корове, но есть и такие, которые и того не имеют, а нанимают лошадей у крестьян на время полевых работ. Вообще, положение поселенцев-хозяев далеко не удовлетворительно, притом многие из них имеют большие семейства, по 5 и более человек детей. Редкие исключения зажиточности представляют или поселенцы, бывшие долго кабачниками, или вынесшие что с приисков. Поселенцев-работников в описываемой волости было 236 человек, и из них 200 человек живут срочно у крестьян, остальные нанимаются временно на разные работы и идут в пастухи, сторожа и проч. Эти последние обязанности исполняют старые и болезненные люди, не способные к тяжелому труду. Из числа 236 чел. работников только 15 имеют кое-какие дома. Обыкновенно хороший работник в этой местности получает в год 70 рублей и, кроме того, обувь и верхнюю одежду; но хороших работников-поселенцев очень мало, и большая часть из них – люди пожилые, слабосильные, потратившие свои силы в острогах и по большой сибирской дороге. Поэтому и оценка труда их очень низкая: многие из них получают не более 30 рублей в год, другие еще меньше. Некоторые выговаривают у хозяев себе присевок, то есть обсеменение с четверть десятины земли семенами хозяина. Если положение поселенцев-домохозяев неудовлетворительно, сообщает ревизор, то положение работников-поселенцев можно назвать бедственным. Проходят годы тяжкого беспрерывного труда, а он, работник, не сберег сам ни копейки из получаемой платы; притом это обусловливается способностью сибирского крестьянина кабалить работника. Такой закабаленный бесправен; работник получает деньги в праздники от хозяина «на пропой» и ежегодно находится в долгу. Поэтому большинство предпочитает быть поденщиками, хотя заработок их ничтожен: рублей 50 в год, что едва хватает на прокормление. Ремесленники в волости имеют следующий заработок: деревенский портной – 30 копеек в день, на хозяйских харчах, сапожник – 30 копеек, кузнец, плотник и столяр вырабатывают даже более рубля в день, по-видимому, достаточно; но, во-первых, работа бывает непостоянная, случаются долгие перерывы по недостатку заказчиков; во-вторых, ремесленники большей частью пьяницы, поэтому и их быт неудовлетворителен. Другие же, как, например, пастухи, караульные сторожа, получают вознаграждение, еле достаточное на пропитание, а некоторые живут из одного хлеба. Наконец, в каждой волости находится несколько десятков положительно не способных ни к какому труду, это – старики, дряхлые, немощные, калеки, например, слепые, хромые, разбитые параличом, они терпят и холод, и голод – холод потому, что летом и зимой ходят в одних изорванных лохмотьях, а голод – когда болезнь, сильный мороз принудят их сидеть в избе, лишенных возможности собрать христовым именем несколько кусков хлеба.

Все это относится, однако, до положения поселенцев, обжившихся в Сибири, осевших и составляющих культурный класс. Это, конечно, меньшинство поселенцев. Еще интереснее замечания иркутского ревизора о поселенцах льготных и только что приписанных; он приводит просто цифры их пребывания налицо, которые служат достаточной характеристикой этих людей. На выдержку взяты 1869 и 1870 годы: всех вновь причисленных в эти годы к описываемой волости поселенцев было 555 человек, из них уволено по билетам на золотые промыслы и другие работы 193 человека, живут на месте, причислены – 125, умерли 12 и в неизвестной отлучке 225 человек; следовательно, из всего числа поступивших только одна четвертая часть проживает в местах водворения, и половина почти неизвестно где находится. Всех же ссыльных находится в отлучке в упомянутой волости 645 человек. Самовольные отлучки, по мнению иркутского ревизора, объясняются происхождением приписанных ссыльных. Указанные 555 человек ссыльных происходили: 21 из рядовых, сосланных за неоднократные побеги из службы, 8 киргизов, 9 из крестьян, а остальные все бродяги, судимые и сосланные за бродяжество. Таков контингент, из которого предполагалось сделать оседлое население в Сибири. Заметим, кстати, что по преступлениям ссылаемые за бродяжество составляют главный контингент ссылки: так, в 20 лет в Сибирь было сослано 48556 бродяг, что составляет 2/3 всего числа преступников (Анучин). По свидетельству иркутского ревизора ссыльных, бродяги, происходящие большей частью из беглых солдат, скрывающих свое прежнее происхождение, и из ссыльных, возвращенных снова в Сибирь, представляют по преимуществу нравственно испорченных людей. Ко всякому даже малейшему труду они чувствуют отвращение; как наблюдатель, автор записки свидетельствует, что подобные бродяги, содержась в тюрьме, прятались под нарами, как дети, чтобы не выйти почистить двор. Для бродяги, вкусившего всю сладость бродяжеской жизни, невыносимо тяжело приняться за топор, соху, борону, поэтому большая часть бродяг скорее нанимается на золотые промыслы, прельщаясь задатками и разгульной жизнью; но на промыслах надо работать, и бродяга бежит с приисков большею частью даже во время следования туда, пропивши и задаток, и одежду нанимателя. Не являясь на место причисления из боязни быть возвращенным на прииски для отработки задатка, он уходит в бега, бродит по Сибири, ища легких средств наживы, и там, где подобные бродяги появились, начинаются кражи, грабежи и разбои. Допытываясь о причинах бродяжничества, свидетель удостоверяет, что не раз слышал рассуждение бродяги, что «жить на одном месте ему тоскливо», да и не к чему «особенно привязываться к месту»; ведь он хотя и «бесшабашная» голова, да одна, поэтому и не для чего ему и трудиться; он «несчастный», обречен самой судьбою закончить свою одинокую забубенную жизнь где-либо в захолустьях Сибири. И действительно, большая часть поселенцев, происходящих из бродяг, ведет безобразную жизнь; к тому же первые пять лет по прибытии в Сибирь им запрещено вступать в брак самим законом (650 ст. Уст. о пасп. и беглых).