Текст книги "Сибирь как колония"

Автор книги: Николай Ядринцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)

Бюджет расходов показывает, что переселения на собственный счет и без всякой помощи доступны весьма немногим, иначе говоря, они доступны только состоятельным и богатым крестьянам, имеющим фонд не менее 500 рублей серебром.

Что же остается на долю остальных? Само собою, полное истощение и нищета, при всем том, что переселенец ограничивается minimum’ом потребностей, часто голодает, дрожит из-за каждого гроша и т. п. Но это еще не все; переселенец после переселения на свой счет, безо всякой льготы является по перечислении с кучею подоспевшего на его голову долга и недоимки, причем податная система придавливает его сразу своею колоссальною тяжестью. Пока переселенец идет и, пришедши, соберется начать перечисление, пока тянется дело, в его семье произойдет масса изменений: часть членов помрет, имущество будет прожито, ревизские же души остаются на счету, и подать по его следам все нарастает. Кончается тем, что в результате получается комбинация самого сложного и запутанного свойства, которую не может разобрать ни канцелярия, ни распутать сама жизнь.

Мы имели случай видеть такого рода дела: крестьянин-старик просит перечислить его в Сибирь с двумя сыновьями; пока идет перечисление, один сын взят в солдаты, другой умирает, но хилый старик перечислен в числе трех душ и обязан платить за них. Другой случай. Долги на переселенцев достигают невероятных размеров. Мы имеем документ, в котором значится перечисленных в Сибирь 25 душ крестьян, взыскание на них равняется 2097 руб. 33 коп.; из этих 25 человек только 8 оказались в живых, и из них только один, имеющий имущество, которое и подлежало продаже.

Встретить переселенцев с 100 руб. податного долгу – не редкость. Если мы сообразим крестьянские средства и крестьянский бюджет, не превышающий иногда 50 руб. на семью, если мы примем во внимание, что семье этой нужно прокормиться и что многие в Сибири начинают свою жизнь нищенством и батрачеством, причем входят в частные долги, мы поймем, что такие переселенцы являются вечными недоимщиками.

Таковы результаты наших переселений при существующей податной системе, непосильных взысканиях недоимок, фискальных условиях и отсутствии облегчения и поддержки во время пути[65]

[Закрыть].

Что касается водворения на местах, приемов и способов колонизации, то заселение Сибири дает также некоторые важные уроки. Здесь мы видим два вида колонизации – казенной и народной.

Приобретение, завоевание, наконец, заселение Сибири есть продукт двух сил – государственной и вольнонародной. Мы видим, что государство намечает отроги, крепости, проводит линии, наконец, пролагает тракты и, таким образом, создает, так сказать, вехи и колья, межи и план для колонизации. Народная колонизация в виде народа-плотника мало того что осуществляет план, но и наполняет все промежутки и сетку колонизации живым материалом; мало того, она часто идет дальше архитектора, расширяет здание, причем вехи, колья и план являются после того, как уже началась постройка.

При правительственной колонизации мы видим массу обязанных служилых людей, казаков, водворенных крестьян по распоряжению правительства, прикрепляемых ямщиков, назначенных на места преступников, высланных ремесленников и мастеров, даже женщин для уравновешивания полов, но государство к этому вынуждается только необходимостью. Это не административная обязанность, иначе говоря, архитектор, увлекаемый жаждой созидания, желая скорее обеспечить за собой места постройки, берется сам за топор. Когда настоящий работник появляется, архитекторская работа исчезает под новой громадной работой настоящих плотников. Казенная колонизация, составляя временную функцию, весьма часто делает промахи, увлекается планом и фасадом, не сообразив прочности почвы и окружающих удобств, она ломит и заставляет создавать массу непроизводительной работы, не щадит сил и не соблюдает экономии; много народу гибло на казенных трактах, немало было создано искусственных деревень и городов, которые после падали и теряли значение. Образец такой колонизации – в степях и на Амуре. Но еще важнее то, что эта искусственная и принудительная колонизация не может создать настоящего импульса жизни, здесь недостает живой силы, могучей воли, энергии, творчества, народного вдохновения. Сама по себе она одна не создала бы Сибири, не заселила бы всех пространств ее, не одухотворила бы жизнью и не привлекла бы к работе такую массу населения. Это могла сделать только добровольная колонизация. Сколько бы ни было употреблено изобретательности и остроумия со стороны администраторов и регламентаторов, они не могут заменить народного ума, они не изыщут тех новых путей и троп по своей карте, которые находит народ среди лесов и пустынь, пролагая сам себе дорогу. Вот почему народно-исторические здания вырастают так неожиданно и созидаются так оригинально, как не может вообразить себе самый смелый государственный ум, что в 80 лет с небольшим будет завоевана и укреплена целая часть света, как Северная Азия, территория, превосходящая Римскую империю, не решится предсказать ни Цезарь, ни Наполеон; народ же совершает это, не имея даже полководца во главе. Обещать в пустынном крае в известный срок создать население, культурную жизнь, водворить оседлость, построить деревни и города, проложить дороги, насадить промышленность едва ли возьмется самый могущественный государственный человек; по крайней мере он не может ручаться за успех подобной работы, он не может силою одной своей воли сотворить культурную жизнь, хотя бы его воля и способность двигать массами превосходила силы фараона. Но народ, пущенный живым током в новую страну, создает это с не предусмотренной быстротой.

Оттого часто там, где копошился незаметно народный труд, где работал он в тайге, где, как муравей, скользил он под почвою и за корою деревьев, где часто скрывался он в подземельях, в тайниках и дебрях лесов от регламентации и принудительной работы, срывая занавес, мы внезапно открываем нечто более грандиозное и превосходящее египетские пирамиды, мы видим сфинксы и обелиски живой народной работы, одухотворенные, дышащие исторической жизнью и будущностью, величественные архитектурные здания подобно тем, какие насаждены народными силами в дебрях Америки, Австралии и Сибири.

Подобные примеры показывают нам, во-первых, настоящий фактор жизни и истории, во-вторых, убеждают, что народный труд в деле колонизации, в области его самодеятельности и творчества не должен быть стесняем, а предоставлен до известной степени самому себе.

До сих пор в деле государственной колонизации борются еще два направления: это регулирование народных движений, управление ими, искусственные поощрения, назначение на известные места, доходящее до указаний пунктов поселений, до вышивки казенных узоров, и другое, оставившее уже эти цели и имеющее в виду лишь помогать народному движению в том направлении, куда оно стремится, содействовать народной самостоятельности и выбору мест сообразно требованиям жизни и условиям культуры. Последний способ составляет прием, практикуемый ныне европейской колонизацией.

Требуется немало проницательности и государственной сообразительности, чтобы понять и соразмерить роль административной государственной функции в деле колонизации и не брать на свою ответственность доли труда, которой по свойству своему никакая администрация выполнить не в состоянии; она не заставит искусственно действовать народ так, как он бы сам действовал, и не удержит его там, где естественные условия не благоприятствуют народному труду. Точно так же, как не удержать ей ток могучих народных движений туда, куда народ имеет естественное влечение стремиться. Одной административной самоуверенности не дано творить жизнь и культуру. Этого не надо забывать. Наиболее проницательная государственная мудрость должна убедиться в конце концов, что в руках ее находится только один механизм парового клапана, отпускающего или задерживающего народную силу, но никоим образом она не должна отождествлять себя с действием пара. К сожалению, эти ошибки и заблуждения повторяются доселе, мешая свободному развитию народных сил и исторической творческой их деятельности.

Остаток регламентации, искусственного задержания и направления народных движений и колонизации все еще остается в традициях от прошлой казенной колонизации, хотя она давно отжила свое время. Бюрократическая самоуверенность и привычка вмешательства затмевает здоровую государственную политику и задерживает культурную историческую работу в сфере колонизации. Вот почему часто наша колонизация и самое обновление наших колоний не имеют тех успехов и прогресса, которые они имеют на Западе.

Результаты наших территориальных приобретений до сих пор были значительны – у нас заняты огромные пространства новых земель. Нельзя сказать, чтобы наша народная колонизация не сделала никаких успехов и была робкою. Занятие Сибири от Урала до берегов Тихого океана с Камчаткой, русской Америкой и островами в весьма короткий период было немалым подвигом, обнаружившим нашу колонизационную способность не ниже других народов. Дух старого землепроходца, дух пионерства, проторения троп не умер и до сих пор в русском народе; русские переселенцы идут впереди путешественников, впереди военных отрядов и посещают неведомые места Средней Азии, вроде Черного Иртыша, вершин Енисея и Лоб-Нора[66]

[Закрыть], и тем не менее результаты нашей колонизации слабы, хотя порывы широки. Несмотря на вековые заселения, наша азиатская территория все еще остается пустынною и слабо заселенною. Физические условия были слишком неодолимы в новой стране, а культурные силы населения слишком слабы. Когда-то сообщение с Сибирью чрез Уральский хребет происходило раз в год, движения совершались по рекам, население, обязанное ямской повинностью, разбегалось, поселенное насильно на трактах – вымирало. Все усилия правительства были сосредоточены в первое время – установить сообщения по главным дорогам и соединить раскиданные передовые посты русской оседлости, намеченные в завоевательный период. Большею частью сама колонизация была осуждена служить средством заселения трактов и проведением путей. Это видно из существующего распределения жителей по Сибири. На поселения по трактам в самой населенной части края выпадает 1/5 часть жителей, вообще же в Тобольской и Томской губерниях 1/4 расселена по дорогам. В некоторых округах, как Каинском, на почтовом тракте 93,31 % жителей округа. Таким образом, редкое население, тянущееся нитями по длинным сибирским дорогам, едва связывает отдаленные пространства, куда закинула история русское население. Несмотря на борьбу с расстояниями и усиленное проведение путей во все прошлое столетие, сообщение в крае представляет огромные трудности. На всю огромную территорию в 240000 квадратных миль мы видим с запада только один торговый путь в Сибирь, соединяющий Азию с Европою через Урал. На всем громадном протяжении южной сибирской границы существуют только четыре торговых прохода, обширные промежутки между этими пунктами не проницаемы для внешней торговли. Юг Сибири отделен обширными степями на тысячи верст как от Средней Азии, Туркестана, так и внутреннего Китая. На Востоке, несмотря на примыкающий океан, существуют только три значительных порта, и вся береговая полоса остается мертвым пространством. Еще более безлюден север Сибири с устьями величайших рек в мире, текущих с юга. Таким образом, страна даже с внешней стороны кажется уединенною и недоступною, а население отрезанным; немногие дороги составляют только первую брешь, пробитую в этот замкнутый мир. Что касается внутренних трактов, то они также едва намечены предшествовавшей колонизацией. Мы видим одну транзитную дорогу, тянущуюся на расстоянии 6000 верст, пробитую кяхтинской торговлей среди пустынных местностей. Сообщения в сторону, по проселкам, представляют первобытные пути среди дебрей и болот; местами эти дороги в лесах превращаются в тропинки для верховых, а во всей лесной и южной гористой Сибири сообщения и перевозки тяжестей производятся верхом, вьюками. Алтай представляет образец вьючных дорог: проезды здесь среди скал даже верхом совершаются с опасностью жизни. В общем, население, располагающееся лишь по некоторым рекам и главным трактам, составляет не более как тригонометрическую сеть, или едва намеченные черты будущей колонизации; промежутки же этой сети составляют пустыни[67]

[Закрыть]. Редкость населения Сибири обнаруживается тем, что Тобольская губерния, превосходящая более по пространству самую значительную из губерний российских, занимает, однако, сороковое место по густоте населения и заключает всего 46 жителей на квадратную милю, Томская губерния – 64, но есть области, как Амурская, где приходится один житель на квадратную милю. Предоставляем судить о сравнительной населенности, когда в некоторых губерниях России приходится по 2500 и по 2000 жителей на то же пространство (кв. милю). Даже некоторые местности Средней Азии, наполненные кочевым населением, как, например, Туркестан, являются гуще населенными, чем остальные сибирские губернии.

Обратим внимание теперь на пространства, доставшиеся нам в удел для колонизации. Одна Томская губерния, обладая 15688 квадратными милями, или 752068 кв. верст, составляет 18 % пространства всей европейской России, превосходит европейские владения: Великобританию – в 2 1/2 раза, Пруссию – в 3 раза и Францию – в 1 1/2 раза. Тобольская губерния имеет 26749 кв. миль, или 1295788 кв. верст (с областями вся Западная Сибирь заключает 61296 кв. миль). Если мы представим себе хотя часть этого пространства, а именно: всю среднюю черноземную полосу Западной Сибири, способную, безусловно, к заселению, населенною так же, как Европа, то мы получим, что край этот может пропитать не менее 51360000 жителей, если же населить ее подобно Франции и Англии, то гораздо больше. Между тем все нынешнее население Тобольской и Томской губерний равняется всего 2861100. Вся же Сибирь, по недавним сведениям, имеет едва 4500000 душ русского населения. Ввиду этого нельзя не признать, что заселение Сибири, принимая во внимание ее уже трехсотлетнее существование, шло весьма медленно. С ограничением попыток свободного переселения правительство когда-то думало достигнуть увеличения населения ссылкою в Сибирь, но опыт этот, как доказывают история ссылки и существующее ее положение, не привел ни к каким результатам. Ссылка наполняла Сибирь бездомным, несчастным пролетариатом, который не воздавал оседлого гражданского элемента, но постоянно вымирал. Ссылка оставляла едва 1/5 людей на местах, остальные исчезали или погибали. Нечего говорить, что такой контингент весьма вредно влиял на гражданственность, он не обновлял страны, не оживлял производительности, но деморализовал общество, портил его соки и составлял помеху и опасность для свободного гражданина. Попытка колонизации Сибири ссыльными должна, таким образом, скоро покончиться в интересах страны. Полезно сравнить в этом случае успехи заселения новых земель европейцами. Американские Штаты благодаря привлечению свободной колонизации обладают уже 40000000 населения. Австралия, получившая в 1788 году 757 человек ссыльных, ныне благодаря свободной эмиграции имеет более 2000000 свободных граждан. Даже Канада имеет население 3672116 человек.

Чтобы понять, насколько европейские колонии обязаны увеличением своего населения свободному притоку колонизации, достаточно указать, что одни Соединенные Штаты приняли с 1820-го по 1870 годы семь миллионов пятьсот пятьдесят тысяч переселенцев!

Результаты нашей колонизации показывают, что роль наша в Сибири еще далеко не окончена. Положение наших окраин и их пустынность удостоверяют в чувствуемой потребности: колонии наши слабы, бессильны и бедны. Мы далеко не воспользовались всеми выгодами наших территориальных приобретений. Между тем такие выгоды могут быть извлечены для населения при одном условии заселения пустынных пространств. Из всего этого остается вывести одно заключение, что период наших расселений и колонизации, как и задачи ее, не прекратились, но только начинаются. Когда внутри государства чувствуется экономический кризис и восстает уже грозный призрак малоземелья, тогда переселения и колонизация должны возбудить особое внимание. Нужды нашего крестьянства от малоземелья уравновешиваются избытком земель в других местах, и если народный инстинкт сам научился удовлетворять своим потребностям путем переселений, то странно было бы отнимать у него эту возможность. На новых местах Сибири народ находит удовлетворение своим насущным потребностям в земле. Остается, стало быть, направить только колонизационное движение и воспользоваться уже существующей наклонностью к переселениям народа – к выгоде настолько же населения, как и к пользам государства.

Сибирь и наши северо-восточные владения Азии в этом случае представляют многочисленные выгоды. В Сибири весьма много свободных земель, представляющих все удобства для земледелия и скотоводства, следовательно, гораздо больший выбор этих земель для переселенца. По характеру страны здесь есть местности степные, лесистые, земледельческие равнины и горные пространства; климат разнообразен, начиная с сурового севера, кончая южными широтами южного Алтая, Бухтармы, Зайсана, Семиречья и Амура; все это может удовлетворить привычкам самого разнообразного населения, начиная с малоросса, кончая архангельцем. Далее, Сибирь представляет полную возможность просторного экстенсивного хозяйства, обширность лугов благоприятствует скотоводству; во многих местностях население может пользоваться почти по 60 и 100 десятин на душу. Обыкновенный надел равняется от 18 до 21 десятины, но при перелогах дается вдвое. В Сибири большинство земель государственных, исключая только горноалтайское ведомство, где кабинетские земли оплачивают шестирублевым оброком с души, сколько бы кто ни владел землею. Наделение переселенцев землею поэтому переходит в вечное их пользование совершенно бесплатно. Для государственных крестьян в Сибири еще не совершен окончательный надел, да и едва ли может быть скоро совершен, так как огромные пространства остаются еще не обмежеванными. Приобретение государственных земель без особенной платы и ренты составляет драгоценную особенность Сибири перед всеми другими местностями. Переселенец, привлекаемый в другие места на земли собственников-землевладельцев, не пользуется такими выгодами; самое привлечение переселенцев обусловлено выгодами и барышами бывших помещиков, а рента или выкуп земли ставит переселенца в зависимое и часто кабальное отношение к владельцу земли. Доход от земледелия идет не на поправление земледельца и усиление его хозяйства, но на потребу земледельца, причем улучшение земли и труд, прилагаемый к ней, становится достоянием только лица, которому принадлежит земля; поэтому привлечение переселенцев на владельческие земли есть прямой расчет одних, окупленный ограничением хозяйств и дохода других. Не обременяемый рентой и платой землевладельцу переселенец в Сибири получает, наоборот, полную возможность расширить свое хозяйство, приобретает весь доход из земледелия в свою пользу, и таким образом все благоприятствует здесь его свободному труду и широкому применению сил.

Кроме выгод переселенца, с колонизацией Сибири выдвигаются и экономические выгоды государства: государству выгоднее иметь колонию заселенною, чем пустынною, естественные богатства которой остаются доселе нетронутыми; в три столетия мы едва коснулись природных даров ее и коснулись, должны сознаться, самым нерасчетливым образом. Между тем мы видим, что переселенцы из европейской России, селясь между старожилами, вносят улучшенные способы хозяйства и культуры, которые заменяют прежние способы захвата и истощения почвы. Увеличение населения в Сибири будет содействовать развитию промышленности, созданию фабрик и заводов, для чего доселе недоставало на окраине рабочих рук. При богатой природе, прекрасной почве и лугах, при огромных залежах минералогических богатств Сибирь может приносить в сто раз более дохода, чем теперь. Привлечением переселений усилится в Сибири русский элемент; колонизация придаст ему более прочности, стойкости и окажет большее влияние на инородцев, способствуя их гражданственности. При обладании инородцев над русскими, мы видим ослабление и вырождение русских. Там, где русское население в Сибири преобладает, мы видим поглощение, ассимиляцию инородцев. Перевес русского населения на Востоке окажет также значительное влияние и на наше политическое положение в Азии. Он даст возможность развернуть национальные силы, создать действительную гражданственность, которой недостает нам при всех наших завоевательных стремлениях. Только гражданственность укрепит наши владения и обеспечит их цветущую будущность. Приступить к этому нам становится тем необходимее, что азиатские государства, как Япония и даже Китай, начинают выходить из положения застоя и при помощи европейского влияния могут явиться серьезною силою. Инстинкт цивилизации не может быть чуждым и им, и раз ступив на этот путь, они пойдут по нему неизбежно в силу необходимости. Мы не можем уже более пренебрегать нашими владениями на Востоке и их культурою хотя ради того, чтобы не отстать пред остальными азиатскими государствами. Задачи, оставляемые для будущего, приблизились к нам незаметно, и час деятельности на нашем Востоке пробил.

Имея в виду перечисленные выгоды и весьма серьезные указания, мы должны обратить всю энергию на колонизацию Сибири, воспользовавшись всеми благоприятствующими для этого условиями времени и обстоятельств. Пропущенное нами время до сих пор должно быть наверстано.

От свободы переселений в Сибирь и прочного водворения переселенцев будет зависеть вся будущность этого края, его культурные успехи и развитие. Мы разумеем, конечно, переселение свободного земледельческого класса России. Весь вопрос в том, пожелаем ли мы иметь этот край населенным, цветущим, полным жизни или по-прежнему оставим его безжизненным и пустыней. Что касается Сибири, то ее интерес – стремиться всеми средствами привлекать переселения и содействовать устройству колонистов, так как это условие ее питания, роста и приобретения жизненных сил в будущем.