Текст книги "Сибирь как колония"

Автор книги: Николай Ядринцев

О состоянии учебного дела в Енисейской губернии имеются такие данные: уездных и приходских училищ здесь 4; кроме того, открыта учительская семинария, в которую в 1873 году поступили 15 человек. Несмотря на то, по отчету губернатора, в семи первоначальных школах учение не производилось за неимением учителей. Открывшаяся красноярская гимназия находится в младенческом состоянии: она также страдает недостатком учителей; кроме окончивших здесь курс троих учеников, все остальные, до пятидесяти человек, выходили из II-го, III-го и IV-го классов.

Число учебных заведений в Иркутской губернии довольно значительно: в Иркутске считается 19 учебных заведений, но неудовлетворительность их рисуется следующими словами одного из местных корреспондентов: «Учебные заведения Сибири не имеют почти учителей, и их приходится набирать из людей, не подготовленных к учебному делу. Так, например, в личном составе иркутской губернской гимназии только четыре учителя носят по справедливости это имя; остальные – юристы, топографы, горные инженеры, музыканты и проч.; заведующий гимназией не получил высшего образования. Нынешний генерал-губернатор отнесся с большим вниманием к этому явлению сибирской жизни. По его настоянию в иркутской гимназии происходит ревизия, говорят, намеренно порученная тому лицу, которое производило ее в 1874 году и признало, что все обстоит благополучно; произведя же ревизию по предложению генерал-губернатора в 1875 году, оно признало, что не все обстоит благополучно». Реальная прогимназия, преобразованная в технический институт, начинает падать за неимением средств и учителей.

Состояние учебного дела в Тобольской губернии лучше всего характеризуется тем, что Тюмень, большой промышленный город, не имел до 1879 г. гимназии, а сибирские богачи воспитывали детей в уездном училище. В городе Акмолинске только в 1874 году открыто первое городское училище. А вот что пишут из Барнаула, богатейшего города Томской губернии: «В Барнауле, при населении в 13529 человек, до сих пор нет среднего учебного заведения; население его, промышленное и торговое, нуждается в образовании своих детей и поставлено в необходимость отправлять их в томскую гимназию, за 400 верст, и в омскую, за 900 верст, которые до того переполнены местными учениками, что иногородним недостает места. Четыре года тому назад последовало высочайшее повеление об открытии в Барнауле гимназии, но до сих пор оно не приведено в исполнение». Нечего говорить о слабом развитии учебного дела в отдаленных областях: в Семипалатинской области, по отчету 1873 года, число народно-учебных заведений сократилось на три.

О народном образовании в Якутской области говорится в одном отчете следующее: «В области недостаток начальных народных школ, в существующие или открытые школы невозможно приискать способных учителей по весьма ограниченному содержанию, им назначенному, сравнительно с ценами, существующими теперь на все вообще потребности. Инородческое население, и при желании распространения грамотности, как было замечено в самом отдаленном Колымском округе, по своим весьма ограниченным средствам и бедности жителей не может помочь делу образования открытием в своих селениях школ. Живя и имея хозяйство свое за несколько сот верст от городов, где учреждены учебные заведения, инородцы не имеют средств посылать туда детей; в самом отдаленном крае, как Якутская область, где большая часть населения находится почти в диком состоянии и исключительно в невыгодном положении, благодетельно было бы ассигновать из казны достаточные суммы на открытие и содержание начальных школ, тем более что якуты уже сознают пользу грамотности, как видно из того, что наиболее состоятельные отправляют детей в городские учебные заведения и при составлении приговоров на открытие школ ближайшие к Якутску по возможности дают часть денег на содержание при школе мальчиков из бедных семейств».

«До какой степени относительно образования и других необходимых для развития мер обездолены некоторые обширные части Восточной Сибири лучше всего можно видеть на Забайкальской области, – пишут в «Московские ведомости». – Население ее уже достигло 450000 человек, следовательно, уже далеко превосходит население губерний Архангельской, Астраханской, Олонецкой, Ревельской, которые все имеют гражданские гимназии, а первые три – и духовные семинарии. По положению своему Забайкальская область важнее всех сибирских губерний, потому что чрез нее идут все те торговые пути из Китая, на которых совершаются главные торговые сношения Китая с Россией; через нее же сообщаются с Сибирью и Россией и Амурский край, и Великий океан. Политическое значение Забайкальской области еще значительнее: она одна может служить опорой Амурскому краю и через нее только можно действовать на Китай, а между тем Забайкальская область не имеет ни гражданской гимназии, ни духовной семинарии».

Между тем потребность образования в сибирском обществе с каждым днем чувствуется все сильнее и сильнее; гимназии переполнены учащимися и вынуждены отказывать многим желающим по неимению помещений для более обширного числа учеников. В красноярскую учительскую семинарию явилось такое множество желающих, что их некуда было помещать. Особенно усилился прилив в сибирские школы с введением общей воинской повинности. Потребность образования обнаружилась за последнее время основанием на счет самого общества реальной гимназии в Иркутске, ходатайством об открытии такой же гимназии в Томске, в Барнауле, в Тюмени, из которых последняя теперь уже открыта. Енисейск просит об открытии в нем классической мужской прогимназии. В то же время пишут из Акмолинска: «Открытие женской прогимназии было бы у нас величайшим благодеянием».

Все показывает, что стремление к образованию за последние годы в Сибири постоянно растет. «Местное население всегда сильно ощущало эту потребность, – говорит г-н Вагин в своей истории учебного дела в Сибири при Сперанском и позднее, – оно отдавало учить детей своих всем, кого хотя сколько-нибудь считало способным к этому; оно встретило всеобщим ропотом распоряжение последнего времени, которым обучение детей запрещалось сосланным полякам; оно открывало школы везде, где находило к тому средства и где ожидало пользы от школ. Только весьма немногие города отказывались заводить у себя народные и женские школы, частью – от недостатка средств, частью из буржуазной расчетливости, в надежде, что заведение этих школ примет на себя правительство. Частные лица время о времени жертвовали значительные суммы на народное образование, хотя и менее того, что жертвовалось на благолепие храмов. По мере увеличения числа средних учебных заведений увеличивалось и число сибиряков, стремившихся к университетскому образованию. Стремление это достигло в последнее время весьма высоких размеров. Можно почти положительно сказать, что в последнее время не идут на университетский курс только те, кто или чувствует совершенную неспособность к тому, или принадлежит к тем счастливцам, которым не нужно ни знаний, ни труда, чтобы занять известное положение в обществе, или, наоборот, находится в тяжкой зависимости от семейной обстановки… Одни из молодых сибиряков пользуются казенными стипендиями, другие, иногда без всяких средств, пешком идут в Казань, Москву, Петербург и там слушают университетский курс, перебиваясь изо дня в день частью уроками и литературными трудами, частью пособием более зажиточных земляков-товарищей. Любовь к науке доходила иногда у них до самоотвержения. Между тем недостаток средних учебных заведений по необходимости сдерживал стремление сибиряков к высшему образованию. Можно судить, как велико было бы оно при других, более благоприятных условиях; можно судить и о том, как много потеряла Сибирь от того, что мысль о высшем заведении в течение почти 50 лет оставалась одним только проектом», – замечает в заключение г-н Вагин.

Стремление облегчить доступ сибирякам к высшему образованию выразилось основанием в Сибири нескольких обществ для пособия нуждающимся студентам местного происхождения. Такое общество действует уже несколько лет в Тобольске; подобное же общество основано в Томске. Предположено было открыть общество содействия учащейся молодежи в Иркутске для поощрения как местного населения, так и для содействия высшему образованию. Учреждение это мотивировано следующим образом: «Неимение высших учебных заведений в Восточной Сибири при невозможности ожидать, чтобы край в близком будущем приобрел их, поставляло и поставляет в крайнее, можно сказать, безысходное положение учащуюся молодежь. Так называемые казенные и общественные стипендии, во-первых, ограничены в числе, во-вторых, учреждены преимущественно в столичных университетах и медико-хирургической академии; в специальных учебных заведениях их нет; в-третьих, рассчитаны исключительно на высшее образование, тогда как подготовление к нему на месте довольно затруднено, и, в-четвертых, ограничиваются по отношению к сумме пособием от 300 до 350 рублей, в полном смысле этого слова недостаточным для обеспечения материальных нужд учащегося, тем более, что, выдаваясь на руки юноше, часто совершенно неопытному, пособие это расходуется не всегда производительно…

Мы держимся того убеждения, – пишут далее учредители, – что важнейший недостаток настоящей системы заключается в том, что, высылая наших детей за пять тысяч верст, забрасывая их в незнакомую сферу, мы оставляем их без попечительного надзора, который, с одной стороны, служил бы центром соединения для юношей, с другой, не представляясь отнюдь каким-либо опекунством, стесняющим самодеятельность, являлся бы на помощь молодым людям всегда, когда они в этой помощи встретят нужду, притом безразлично, будет ли это помощь материальная или чисто нравственная».

Сибирь много теряет от недостатка специалистов, в ней нет техников, почему промышленность находится в застое. Производства развиваются туго; Сибирь поэтому не может удовлетворить себя никакими собственными производствами, она пользуется всем привозным, начиная с гвоздя, при массе своего железа, и кончая сукнами – при огромном количестве шерсти и скота. Все товары достаются Сибири необыкновенно дорого и самого дурного качества; многие сорта русских фабрик и даже кустарной промышленности имеют сбыт только в Сибири. Сибирь находится под торговым игом отдаленных местностей с их мануфактурными центрами. Между тем, потребности сибирского населения все более растут, и тяжесть, ложащаяся на потребителей в силу дороговизны привозного, за отсутствием своего, все более дает себя чувствовать. Не поможет Сибири и изобилие сырья, с которым она не знает, что делать, – меха, кожи, сало она не умеет обрабатывать, хлеб ей некуда сбывать; для основания металлического производства нет знаний и средств. Местное изобилие в виде скота и хлеба только понижает цены и дает прибыль одним приезжим торгашам, закабаляющим население. Таково экономическое положение Сибири. Сельское хозяйство, скотоводство, рыболовство и пчеловодство страдают отсутствием всяких рациональных способов ведения дела. Масса скота падает в Сибири от язвы, от эпидемий, от небрежного ухода, и пособить этому недостает знаний. Молочные и скотоводческие продукты пропадают даром; множество сортов морской и речной рыбы за неумением приготовлять и солить ее гниет на берегах; самые богатые уловы не служат ни к чему для населения. Недостаток образованных людей дает себя знать во всех сферах труда и промышленности.

В Сибири большой недостаток учителей для учебных заведений. Недавно еще в наших газетах была публикация от министерства народного просвещения, которое делало вызов на вакантные и незамещенные должности штатных смотрителей и учителей в следующих городах: Ачинске, Нерчинске, Иркутске, Красноярске, Нижнеудинске, Киренске, Енисейске, Верхнеудинске и Троицкосавске. Еще больший недостаток в Сибири медиков. На целые округа величиной в европейские государства приходится один медик, да и тот в разъездах; целые инородческие области находятся без медицинской помощи. В Березовском крае, по словам доктора Соколова, остяки умирают от цинги, тифа, сифилиса и простуды; болезни здесь осложняются и принимают невиданные нигде формы. По официальным сведениям, в Восточной Сибири развитие сифилиса в Киренском округе принимает третичные формы, зараженными являются поголовно целые семьи и даже иногда родятся дети с уже испорченными костями. Якутская область в 70000 квадр. миль с 230000 жителей имела только трех уездных врачей; в последнее время в этой части Восточной Сибири свирепствовала оспа на пространстве 7000 верст; инородческое население было заражено поголовно; в Камчатке, Гижиге и Охотске постоянно свирепствуют разные болезни; чтобы хотя несколько пособить бедствующему населению, из Петербурга командированы три врача. Мы не перечисляем подробно недостатков медицинской части в Сибири, так как это не касается предмета нашей статьи; мы упомянули об этом для того, чтобы показать, как страдает Сибирь от недостатка здесь образованных людей. Вопрос о расширении образования в Сибири стал теперь самым существенным жизненным вопросом. Но недостаток образования, кроме непосредственного влияния на практические стороны жизни, должен был отражаться и на всем умственном складе сибирского общества и его общественной жизни.

Обращаясь к современной общественной жизни сибирских городов, мы должны указать, что вообще проявление ее крайне бедно и печально. Приводим местные известия об этом предмете: «Наше сонное общество только изредка подает признаки жизни, – пишут из Омска в 1875 году, – но и то по поводу смены какого-нибудь начальствующего лица, местного скандала и т. п. Омск – тип провинциальных трясин. Проходят годы, десятилетия – и никаких признаков разумной жизни в нем не заметно. Там, где-то за Уралом, вдали, за 3, за 5 тысяч верст, происходят события: человечество вырабатывает лучшие формы жизни, борется за идеи, страдает и побеждает или временно отдыхает, усталое и побитое врагами прогресса, а у нас что? Беспросыпная косность, непроглядные сумерки и никакой надежды!…»

«Судя по нынешнему благоустройству, никто не задумался бы назвать Красноярск городом вполне европейским, – пишут в том же году из другого места Сибири. – Но, всматриваясь глубже, не найдешь здесь и следа серьезных общественных интересов; в подтверждение достаточно привести следующее: у нас считается весьма естественным, что ежегодно очень значительный контингент учащихся задолго до окончания курса из женской гимназии выходит замуж, а из мужской – расходится по разным присутственным местам. В большинстве случаев это делается по настоянию самих родителей. Но это бледнеет перед тем, что совершилось на днях: закрылась публичная библиотека за неимением читателей… При этом самое закрытие для самого общества прошло незаметно…» Подобные жалобы несутся из Томска, где также давно закрыта библиотека, из Тобольска, из Енисейска и других городов. Об одном из городов Сибири, Барнауле, Финч отозвался в своем дневнике, как о городе, где только любят вкусно поесть. Таков же отзыв дал о нем 100 лет назад Паллас.

Наконец, вот картина жизни Иркутска – столицы Сибири – нарисованная одним из недавно посетивших его путешественников: «Нет в Сибири города, о котором бы заботились так много и начальство, и общество, как Иркутск, – говорит г-н Ровинский, – а между тем, местные удобства жизни и гигиенические условия нигде не находятся в таком ужасном пренебрежении. Смотря на эту деятельность со стороны, нельзя не заметить, что все это было не что иное, как подражание. В Иркутске вы найдете много учреждений, которых нет ни в одном городе России, общество основывает приюты, благородные институты, юнкерские училища, театры, но дело в том, что все это делается обществом не добровольно, а по предложению начальства, и каждый жертвователь норовит, чтобы его подачка подошла кстати, выставила бы его на вид. Таким образом, это со стороны некоторых людей составляет средство к достижению известных целей и к задабриванию начальства. Иркутск, по-видимому, создал ученые и учебные учреждения, имеет благотворительные общества, клубы, как бы общественную жизнь, но все это только так кажется. Общество тут ни при чем… Надеюсь, что никто не упрекнет нас в несправедливости, если мы скажем, – продолжает г-н Ровинский, – что в Иркутске между купечеством, играющим в общественной жизни самую важную роль, царствует крайняя необразованность, потому что им негде было получить образование, а многие из них вышли из простых ямщиков или обозных приказчиков. Что касается общественных проявлений жизни, то все это делается не коренным, туземным обществом, а чиновниками, которые нынче здесь, а завтра там, которые в Иркутск попали случайно, предаются общественной деятельности от скуки и потребности фигурировать там, где, по пословице, на безлюдье и Фома – дворянин. Осуществлению их планов помогает только их влиятельное положение. Неумелость этих людей роняет часто дело и компрометирует его на будущее время, а более талантливые при удаче могут внести в общество такие воззрения, в духе которых действуя, можно внести в край громадное зло. Искусственно созданные, без сознания самого общества, учреждения поэтому беспрестанно падают; к таким принадлежат: отдел Иркутского географического общества, общество грамотности, юридическое, медицинское, несколько провалившихся иркутских газет и, наконец, местная публичная библиотека, на которую очень быстро была собрана сумма в 4353 рубля, не считая подписчиков, но в конце концов она пришла к полному недостатку средств для своего поддержания, а городское общество показало участие в ней только тем, что вотировало распродать ее с публичного торга на толкучку. Подобную же судьбу, говорят, испытывает ныне иркутская реальная гимназия, основанная на общественные суммы и на обещания, которые вслед за тем остались невыполненными».

Умственная жизнь Сибири при таком состоянии городов ничем себя не заявляет. В Сибири, по сведениям «Военно-статистического сборника», 19 типографий и 4 литографии, но в них не печатается ничего, кроме официальных ведомостей, худших во всей России, и официальных бланков. Участь частных типографий, недавно основанных, еще плачевнее: в Иркутске только одна частная типография; она попыталась издать календарь и, глубоко разочаровавшись, потерпев убытки на первом шагу, бросила это предприятие. В Красноярске один чиновник выписал машину и литографский станок для развития местного книгопечатания и просвещения и принужден был печатать этикетки для водок и наливок; такая же участь постигла типографию в Тюмени. На всем протяжении Сибири до последнего времени, вплоть до Иркутска, всего 2 книжных магазина или специальных продаж учебных пособий; книги в Сибирь завозятся случайно и продаются вместе с сапогами и дегтем; нечего и говорить о выборе книг. Иногда достоинство книги ценится одним переплетом; только в Иркутске и Томске в последнее время основана специальная книжная торговля. Мы отмечаем это потому, что по странной случайности в одном из русских статистических сборников нашли известие, что в Сибири находятся 11 книжных лавок и 12 библиотек. Что касается публичных библиотек, то, возникавшие в шестидесятых годах в некоторых городах Сибири, они давно прекратили свое существование. Значительное книгохранилище находится при Тобольской семинарии; богатая библиотека – при омской военной гимназии и довольно значительная – в Томске, куда жертвовали для общественного пользования книги даже богатые золотопромышленники, как Горохов, но все они остаются недоступными для публики. Есть только кое-какие библиотечки при разных ведомствах и батальонах для собственного употребления. Местное же общество довольствуется газетами при клубах, залитыми вином. Правда, при таких читальнях бывают и книга, но о подобных книжных богатствах можно судить по семипалатинской клубной библиотеке, имевшей в последнее время 15 периодических изданий и «18 разных наименований книг»! По всей Сибири нет музеев[146]

[Закрыть], кроме небольшого горного кабинета в Барнауле, принадлежащего специальному ведомству и никем не посещаемого. Нет собрания сибирских горных пород в стране золотопромышленности; нет никаких образчиков местной минералогии, и на всем протяжении Сибири вы не увидите никаких доказательств алтайских и нерчинских богатств, хотя наш Эрмитаж хранит изящнейшие произведения из чудовищнейших яшм, выделанных в Сибири на колыванской фабрике, а Бийский округ изобилует 515 различными породами цветных камней. Четыре года тому назад одно частное лицо в Красноярске хотело основать музей, составленный из пород, взятых с золотых россыпей, но это ему не было разрешено, потому что одно ученое учреждение, разрешавшее этот вопрос, нашло, что подобные камни с содержанием золота должны быть оплачены пошлиной, но определить ее решительно отказывалось за незнакомством с удельным весом. Но и существующие уже в Сибири ученые учреждения ведут свое дело вяло за неимением умственных сил. Так, сибирские отделы географического общества существуют только трудами приезжих путешественников и чиновников. Основанное в Иркутске техническое общество не имеет заседаний, а основанное в Омске общество для изучения Западной Сибири имело всего одно заседание со времени своего открытия, где произнесена была вступительная речь и придумана печать. На приглашение его никаких исследователей не последовало, и память о существовании его исчезла. Но не одни искусственно созданные ученые учреждения на Востоке терпят крушение: в последнее время в силу недостатка интереса к общественным делам, в силу неразвитости здесь не прививается даже новое городовое положение, как извещают местные корреспонденции.

Нам оставалось бы сказать о судьбе сибирской печати, как характеристике местной умственной жизни. Попытки создать эту печать начались давно. Собственно периодическая печать серьезно зародилась в Иркутске, начиная с газеты «Амур». По странности, этот орган должен был служить Амуру прежде всего, а потом уже всему краю. Затем явился «Сибирский вестник» Б.А. Милютина, но продержался недолго. Создавался «Кяхтинский листок» и небольшие газеты на Амуре, но это были скорее домашние газеты, чем публичные. С 1875 года в Иркутске местная печать явилась более постоянной. Частный орган «Сибирь», привлекши лучшие местные силы и став во главе разработки местных вопросов, служит уже несколько лет сибирскому обществу. В 1880 году основалась частная газета в Томске.

Едва ли, однако, кто решится сказать, что печать получила прочную почву в Сибири. Потребность в ней чувствуется очевидно многими ввиду множества возникающих общественных вопросов, но для нее существует много неблагоприятных условий. Роль местной печати и важность ее далеко не вполне и не всеми еще осознаны. Эта печать переживает самый тяжелый кризис на почве самой элементарной гласности. То, что доступно обличениям в европейской России, то почти не допускается в Сибири. При существовании известной свободы печати в столицах положение печати окраинной представляет горький контраст. К тому же само общество или часть местных сословий часто недружелюбным и враждебным образом относится к местной печати за разоблачение многих злоупотреблений. Сибирские кулаки и монополисты являются ее первыми врагами. Сибирское общество еще не сознает, что эта печать может оказать серьезные услуги, что она – залог будущей умственной жизни, залог разумного и сознательного движения, что пока она единственное выражение общественной мысли.

Роль местной печати в Сибири уже понемногу, однако, намечается. Многие местные вопросы исключительно обязаны разработкой этой нарождающейся печати на Востоке. Несомненно, что в будущем она окажет еще более гражданских услуг местному обществу и, главное, воспитает в нем его гражданские обязанности.

Но еще чувствительнее на Востоке и в Сибири вследствие недостатка образования является отсутствие местного образованного сословия или интеллигенции. Сибирь много терпит от недостатка в ней людей образованных: все лучшее, что воспитывается в местных учебных заведениях и стремится получить высшее образование, никогда уже не возвращается в Сибирь. В Сибирь же приезжают из прочих губерний России по большей части люди с изъяном или с сомнительным прошлым. Недостаток честных и образованных людей здесь давно чувствовался, на это жаловались Сперанский, Капцевич[147]

[Закрыть], это чувствуется до последнего времени[148]

[Закрыть]. В Сибирь вызывали искусственно людей, увеличивая оклады, давая поощрения, но и эта мера почти не приводила к цели. Являлась масса людей, соблазнявшихся содержанием и окладами, но самый мотив, побуждающий их ехать в отдаленный край, показывал, что сам край не играл никакой роли в их соображениях. Конечно, приезжали в Сибирь и люди даровитые, честные, которые посвящали свои силы и способности на служение стране, но их было немного, и деятельность их была временная; зато было слишком много авантюристов, которые наделали немало зла приютившему их краю. Представители интеллигенции и знания, забравшись в Сибирь, спешили как можно скорее выбраться из нее, вывозя очень много и взамен оставляя очень мало. Ученые вывезли из Сибири редкости и опустошили архивы; инженеры и техники – лучшие образчики коллекций; предприимчивость, закинутая в Сибирь, богатство. Обмен, таким образом, не уравновешивался, и край мало выигрывал. Из него вышло много даровитых людей, художников, писателей, государственных деятелей, ученых туземцев, которые много поработали для отечества, но вообще мало сделали в частности для Сибири. Сами учебные заведения при таком фатальном законе играли странную роль: отчасти они сами понижались в своих достоинствах под влиянием невежественной среды, а основываемые самим обществом под впечатлением каких-нибудь случайных импульсов не поддерживались им; с другой стороны, они способствовали выезду из края всего наиболее даровитого, оставляли его без последних ресурсов и ничем не могли вознаградить его за потери. Поэтому Сибирь представляла доселе странное и исключительное явление, это было общество без образованного молодого поколения, дерево без цветов и плодов. Положение образованного человека в сибирском обществе было невыносимо тяжело: среди невежественной среды, полной грубых недостатков, он являлся одиноким, не имел почвы, не было даже небольшого кружка людей, к которым он мог бы примкнуть и признать в них свое отечество. Он не находил себе поддержки и сочувствия; ученые в Иркутском географическом отделе называют себя «закинутыми» в этот печальный край. Люди со слабыми силами сплошь и рядом погибали здесь и падали нравственно (так погибла здесь, например, масса медиков и учителей).

Один из погибших в Сибири поэтов, горный инженер Баульдауф, следующим образом выражает это одиночество:

 
Как хотелось славой жить,
Славой чистой, славой громкой,
Но в Даурии с котомкой
Трудно славу получить.
Что певцу родные горы,
Что уступы диких скал,
Он Даурию узнал,
И из глаз катятся слезы.
 

Отдел Иркутского географического общества заявил даже своей целью поддерживать нравственные силы ученых, заезжающих в Сибирь. Понятно, что многие образованные люди находили единственным спасением своих сил бегство из Сибири, и только немногие труженики решались отдавать свои силы краю. Но самое трагическое положение доставалось на долю тех зародышей местной интеллигенции, какие временами проявлялись здесь, начиная со Словцова, друга Сперанского. Такой туземец, желая приносить пользу, находил самый упрямый отпор в нравах и жизни. Положение развитой, интеллигентной и одаренной сердцем личности среди грубого, невежественного, живущего исключительно промышленно-кулаческими интересами и пропитанного узкоэгоистическими взглядами и корыстными побуждениями общества с горечью обрисовано историком Щаповым в статье «Об отсутствии высших нравственных чувств у сибиряков». Положение это тяжело, невыносимо, но оно несравненно важнее было по своим социальным и историческим последствиям. Между местной интеллигентной личностью и обществом образовывался тот антагонизм и та грань нетерпимости, которые не приносили пользы ни той, ни другой стороне. Они обе страдали недостатками и ошибками. Общество в силу своего непонимания не пользовалось способностями и талантами человека, который мог принести ему большую пользу: человек же интеллигентный под влиянием раздражения презирал это общество, а с ним – и местные общественные вопросы. Таким образом, нарушалась та связь, которая необходима для гармонического развития; живые части его жили отдельно, не оплодотворяя друг друга. Между тем, нигде, может быть, образование не способно принести таких благодетельных плодов, как в Сибири. Русское население окружено инородцами и азиатскими народностями. К местному населению примешивалась масса элементов, понижавших его достоинства. В это общество входила масса сосланных сюда преступников, которые растлевали нравственность общества и постоянно разрушали понятия о собственности, о праве, о личной неприкосновенности и т. д. Все это способствовало только падению и регрессу общества, а в крае не было никаких средств противодействовать этому растлению и сколько-нибудь поднять это косное общество, не поднимавшееся ни до высоты гражданского долга, ни до понятия собственных интересов в целой совокупности, ни до собственного сознания. Здесь не было примеров гражданской честности, самоотвержения, возвышенных стремлений. В то время, когда Россия переживает реформы, изменяющие ее быт, сибирское общество остается в прежнем неподвижном положении. Вот каковы были последствия отсутствия местного образования.

Стремление к просвещению, однако, все сильнее чувствовалось, а потребности образования проникли в сознание общества. Что местное общество не чуждо этого сознания, доказало сочувствие и взлелеянная на сибирской почве идея о сибирском университете.

Вопрос о сибирском университете получил особенное значение в крае ввиду отсутствия в нем какого-либо просвещенного класса и отсутствия умственной жизни, той дирижирующей, управляющей функциями жизни силы, которая составляет необходимое свойство социального живого организма.

Университетский вопрос, как вопрос гражданский, был хорошо понят местным обществом; отсюда в продолжение многих лет проявлялись весьма определенные стремления этой идеи занять свое место. Ход подготовления и состояния университета в Сибири составляет весьма видный акт в истории просвещения, чтобы не остановиться на нем.