Текст книги "Судьба ополченца"

Автор книги: Николай Обрыньба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 38 страниц)

Я сразу же влюбился в нее. И был момент, когда я был в Острове и ушел с Аллой (мы договорились, что пойдем к лесу) – и вот в лесу, мы гуляли, разговаривали, и был момент, когда я мог ей сказать и о своих чувствах, и обо всем, и мне хотелось ее поцеловать. Но я совладал с собой, мне показалось святотатством о чем-то сказать, проявив свою нежность и внимание после Васи, после этой драмы с Василием, и потому что я понимал, какими глазами на нее смотрят жадными и эти командиры ее… А чувствовал я, что это настолько глубокая и богатая натура, душа ее, что нельзя как бы невзначай или походя дотрагиваться до ее чувств. Таким, как она, надо или отдавать себя всецело, или беречь как что-то святое. И потом, когда я познакомился с ее судьбой, я был поражен, насколько это верно.

Господи, какие хорошие люди были. И есть они.

…Вот Алла, до конца она осталась загадкой.

После приказа о переходе за линию фронта ей удалось остаться в партизанском крае. Но во время блокады сорок четвертого года она попала в плен к немцам как партизанка, потому что сопровождала обоз. За бригадой двигались обозы раненых и тифозных бойцов, ей поручено было ухаживать за тифозными, сопровождать обоз. И в этом страшном аду, когда шел прорыв, Алла родила ребенка. С ребенком она находилась в одной из телег, вместе с ранеными. Надо было перевязывать, ухаживать за ними, кормить и оберегать их; и кормить и оберегать ребенка.

Не стоит труда представить себе, каких нечеловеческих усилий стоило под бомбежкой, при непрерывном ожидании обстрела в любую минуту быть готовой соскочить и помочь раненому. Потеряв брезгливость и страх. Прижимая ребенка к груди, в которой не было молока, а было воспаление только. Съезжать с дороги и прятать лошадей и телеги в лесу. Бежать с ведром, чтобы дали на раненых еду из общего котла. Похудев до черноты, сидя на телеге, спустив ноги. Прижимая к себе ребенка, почувствовать его смерть. Алла почти потеряла рассудок. Она вырыла возле воронки у корневища ямку и закопала ребенка. И сама стала как бы мертвой. Но выполняющей свой долг. Она продолжала всю тяжелую работу медсестры и бойца, перевязывающего и охраняющего раненых. Кругом шли, неся на себе весь скарб и детей, женщины, еле переступая распухшими ногами, потерявшими уже давно обувь; им казалась ее доля еще способной вызвать зависть, потому что она опекает раненых, что она на телеге…

Какая странная вещь. Ее положение ужасно. Но вот эти, которые бредут вокруг… Она знает, куда она везет раненых, она знает, что делает, она является сознательным звеном в общем движении; а они – потерявшие и цель, куда идут, и силы. Что Алла кормит раненых – и это вызывает зависть, несмотря на страдания ее и людей, лежащих на этих узких телегах с перебитыми ногами, с кровоточащими ранами. Но для женщин, идущих рядом с ними по корневищам дороги, с детьми за спиной и на руках, – для них эти страдания, страдания Аллы, только детский стон.

Но на этом ее страдания и мучения не кончились. Немцы взяли ее в плен.

Каким-то чудом ее не расстреляли, а отправили в Германию, в концлагерь. И вот в концлагере в нее влюбился русский начальник барака, бывший полицейский, и ему удалось освободить ее из лагеря. Алла говорила, что это хороший человек, а я ей верю. Не знаю, каким образом он попал в полицаи. Он спас ее, и она стала его женой. Когда освободили Германию, он за ней уехал в Казань, она татаркой была, не побоялся ни того, что его судить будут… Как это произошло, как ему удалось избежать наказания? Но, как видно, он был подпольщиком. И она уже от него приезжала на встречи партизан.

После войны первый раз я увидел Аллу на встрече партизан в Минске. И не узнал, так она изменилась – как старуха, вся в морщинах. Мне на нее указали и сказали, кто это, тогда только я понял. Никто не мог бы узнать в этой седой, в морщинах, истерзанной женщине бывшую красавицу. Страшно было говорить с ней, о чем-то спрашивать, потому что это переворачивало бы ей сердце.

Вообще я себе не могу простить, что я мало с ней после войны говорил, мало ее расспрашивал. Мне жалко было ее ранить, а надо было набраться выдержки и скрепить свое сердце, но все узнать. Если бы я знал, что буду писать… Сейчас я бы говорил с ней, но тогда я не знал об этом праве.

Вот когда я писал в Дубровке жеребцов (это в тридцать девятом году, там на конезаводе я практику проходил от Киевского художественного института), и вот я тогда старался как можно интенсивнее, быстрее работать: мне было совестно и перед конюхами, которые держали, и перед жеребцами, которых я заставлял стоять. А потом, я очень совестился расспрашивать людей о сокровенных их чувствах, и это мне теперь повредило и не дало о многом написать.

Редко на ком так ясно видна жесточайшая судьба женщины в эту войну. Потому что, помимо боев, помимо тяжести участия во всех походах, атаках наравне с мужчинами, – еще и в периоды затишья она должна была противостоять всем домогательствам окружавших ее мужчин. И не знаю, где, в какие минуты ей было легче.

И вот, вспоминаю, у нее было во взгляде что-то отсутствующее…Ни на ком другом я не чувствовал такой как бы нелепости присутствия в войне, присутствия ее среди крови, грязи, жестокости. Наверно, это и сыграло роль в плену, у немцев, и, наверно, так же это поразило и охранника, который влюбился в нее и добился освобождения, сделав своей женой. За всем этим стоит и гибель Василия, и родившийся, а потом мертвый ребенок, и этот обоз с ранеными и тифозными, где она тоже переболела тифом, и в этом состоянии вместе с обозом ее забрали в плен, потом концлагерь… И конечно, любовь того человека, ее будущего мужа, – это было светлое пятно человеческого отношения. Так что хлебнула она сильно, потому он, этот человек, и захотел сделать ее женой и матерью своих детей.

1985–1992

4. О войне

Для сохранения жизни надо было свою карту жизни класть на стол и ждать, возьмет ли ее моя судьба или оставит мне. Но и для того, чтобы сохранить свое человеческое достоинство, надо было тоже класть карту своей жизни, класть на стол и ждать воли судьбы.

17 июля 1991. Угра

Приложение I Боевая характеристика на художника партизанской бригады «Дубова» Обрыньбу Николая Ипполитовича

Тов. Обрыньба Николай Ипполитович в партизанский отряд вступил добровольно в августе 1942 года.

Тов. Обрыньба, будучи в партизанской бригаде «Дубова», несмотря на исключительный недостаток красок, сделал много картин из бытовой и боевой деятельности партизанской бригады «Дубова», как, например: «Выезд бригады на операцию», «Бой за Пышно», «После ухода немцев», «Разгром эшелона бригадой Дубова», «Уничтожение немецких машин Лобанком», «На операции»; много портретов бойцов и командиров, зарисовок и фото из быта и боевой жизни партизан, а также сотни плакатов для распространения среди немецких гарнизонов.

Тов. Обрыньба участвовал во всех боевых операциях, особенно отличился в следующих: 10 сентября 1942 г. – в бригадной разведке под командованием тов. Маркевича в крупном немецком гарнизоне мест. Ушачи, где тов. Обрыньба первый ворвался в немецкий гарнизон, в результате чего было у немцев забрано коров 55 и овец 156 шт.

26 сентября 1942 г. бригадой «Дубова» был разгромлен немецкий гарнизон мест. Ушачи, где тов. Обрыньба убил 3-х фрицев и забрал три винтовки.

18 сентября 1942 г. бригадой «Дубова» на шоссейной дороге Лепель – Ушачи возле дер. Жары было разгромлено 8 автомашин и убито 64 немца. Причем тов. Обрыньба убил 4-х немцев.

Участие в операции по разгрому воинского эшелона на ж.-д. магистрали Подцвилье – Крулевщизна, где тов. Обрыньба сжег 4 вагона с продовольствием и обмундированием.

Как художник тов. Обрыньба посылался фиксировать зверства немцев в сожженных деревнях, где дважды приходилось уходить из окружения с боем, например: 26 января – дер. Слободка, и 26 июня – местечко Пышно.

Тов. Обрыньба не только занимался художественной деятельностью, он смелый и решительный боец во имя освобождения священной Белорусской земли от ненавистных немецких оккупантов.

Тов. Обрыньба пользуется большим авторитетом среди бойцов и командиров.

Командир партизанской бригады

«Дубова»: Герой Советского Союза

генерал-майор Дубровский

Комиссар бригады: Старинский

Начальник штаба бригады: Шарко

9 октября 1943 г.

Приложение II Письма жене из партизан. Октябрь 1942 – август 1943

1

Кон. октября – нач. ноября 1942

Милая, дорогая Галочка!

Пишу в надежде, что хоть одно письмо ты получишь.

Я сейчас нахожусь в Белоруссии, в одном из партизанских отрядов. Бежал из плена, отсидел несколько месяцев. В октябре 1941 г. под Вязьмой нашу армию окружили, и я потерял всех ребят. Галочка, вот я и остался жив, хотя ты давно уже перестала ждать и надеяться меня увидеть. Сейчас я имею возможность не только воевать, но и рисовать все то, что вижу.

Немцы в тылу у себя чувствуют себя, как на фронте, наши отряды занимают все деревни во многих районах, а они укрепились в местечках и на жел. дорогах, по шоссейным им не везде можно проехать, так как они под нашим контролем; но они нападают на деревни; бывает, и угоняют скот.

Галочка, золото, как я за тобой скучаю, как хочется тебя видеть, неужели мы не увидимся больше, как жаль. Скоро пошлю рисунки в Музей революции. Напиши Тасе и Лильке, где я, также напиши, если знаешь, где папа и мама.

Где все твои родные, что делает Женя? Пиши, какой Гарька, ты ему скажи, что я в партизанах и «даю ремня немцам». Они боятся нас, как огня. Целую тебя крепко, крепко, твой навсегда Коля. Целую вас, мои милые.

Сейчас оформляю к Октябрю нашу бригаду.

Приходится рисовать листовки и плакаты и во время боя в местечках развешивать по стенам; в общем – кистью и винтовкой.

Целую, твой.

2

2/Х 42 г.

Здравствуй, дорогая Галочка.

Опять пытаюсь написать письмо. Не знаю, получила ли предыдущие, так как их переносят через фронт, а это не всегда гладко.

Возможно, ты уже давно решила, что меня нет в живых, но, видишь, это не так, я остался, да еще и в прекрасном состоянии и нахожусь в прекрасном месте, в партизанском отряде.

Меня очень волнует, как устроилась ты, как живешь и что с Жоржем и Ваней, живы ли они, где Лиля и Тася. О стариках ты, наверно, не знаешь ничего, да и вряд ли они остались живы. Напиши обо всем, что тебе известно об участи наших. Где сейчас Женя и мама с Димкой?

Знаешь, так жаль, что тебя нет сейчас здесь, но, надеюсь, в будущем году встречу тебя.

Сейчас скоро год, как я попал в плен и живу в (1 слово замарано), что стало с остальными ребятами с нашего института, не знаю, два только человека было со мной, это Августович А. и Лапшин, но они остались в плену, а я с одним, Николаем, ростовчанином, бежал 28/VIII в леса и пошли в партизанские отряды. Сейчас в лесах Белоруссии полно партизан, и власть полунемецкая, полусоветская. Если с фронта чуть нажмут, то немцам придется ужасно трудно. Они несут ежедневно потери на дорогах и в своих районах, куда мы ходим в гости.

Вот богатейший материал для живописи, я собираю материалы – рисунки, наброски, может, пригодятся. Приеду, напишу панораму, а первое – это пишу тебя на берегу реки, помнишь, в Каменке, но большущую картину. Знаешь, я оказался портретистом; если бы я написал такой портрет в Москве, как мне пришлось в плену, то это было бы замечательно. Ты, если будешь писать, присылай мне фото; те, что с собой взял, остались целы. Есть, по фото нарисовал, твоих 3 портрета – на вишне и, помнишь, в Сорочинцах с букетом; и со мной. Как жаль, что я не написал тебя во весь рост, в натуральную величину.

Писать мне пришлось генерала, и в тот же день мы бежали из-под проволоки, а через неделю почти весь немецкий штаб уничтожили, а остальные бежали из штаба. Много приходится видеть и сволочей наших, которые изменили, но до чего отрадно видеть настоящих патриотов. Крестьяне совершенно изменили свое лицо, если раньше они относились к нам недружелюбно и помогали немцам, то теперь относятся к нам как к избавителям и помогают кто чем может. Теперь и воевать хочется, так как видишь, как ждут от тебя защиты. Немец показал полностью свое грабительское лицо. Галочка, если бы я получил от тебя письмо, я был бы счастлив так, как трудно представить, и фото вложи. Целую вас с Гарькой, скажи ему, что я жив и «даю ремня немчам». Пиши нашим, что я жив и здоров. Целую тебя.

Адрес. Действ. Крас. Арм. П.П.С. № 414. B.C. Бригада Дубо-ва, 1-й отряд. Н.И.Обрыньба

Переслала ли ты письмо моего товарища, которое я вложил в свое?

3

Белоруссия, 11/XII 42 г.

Дорогая, милая Галочка!

Вот опять скоро буду встречать Новый год и опять без тебя, но как замечательно, что буду встречать не в плену, а на свободе да еще в партизанах.

Получила ли хоть одно письмо, я не знаю, так как многие переходящие фронт не вернулись.

У меня есть друг Николай, мы с ним прошли весь плен и теперь в партизанах; живем в лесу в землянке, у нас целый город землянок.

Работаем художниками, зарисовываем все боевые эпизоды, фотографируем, у немцев отобрали замечательные фотоаппараты. Нападаем на гарнизоны, на эшелоны, теперь мы уже не подрываем железнодорожные эшелоны, а просто захватываем их с боем и сжигаем, это лучше. Сейчас за фронт передал целый ряд рисунков наших операций.

Пишу масляными красками, которые тоже достал на операции. Эта бумага также добыта из ранца немца в эшелоне на прошлой неделе. Вообще, ты себе представить не можешь, как широко развернулось партизанское движение, сейчас с нетерпением ждем соединения с действующей Кр. Армией. Сейчас пишу письмо, сидит Николай, оформляет стенгазету, я только что кончил топографическую карту. Играет начштаба на патефоне Утесова «Муму» (у нас, тоже с операции, есть свой патефон). Сейчас поеду в мастерскую забирать сапоги и заказывать по военной форме полушубок, а то у меня шуба неудобная для боя. У нас свои оружейные мастерские, портняжные, сапожные, валяем валенки – всё в лесу или в ближних деревнях, мы освободили почти свой район от немцев. Немцы сидят только в крупных гарнизонах и за продуктами делают налеты на деревни, заезжают на машинах, угоняют скот и часто сжигают деревни, если мы не успеем подойти.

В плену, когда сидел, я написал акварелью по фото несколько твоих портретов, они хранятся в надежных руках, будет память.

Сейчас работаю над серией рисунков из жизни в плену и партизанах.

Как жаль, что нет тебя со мной, пиши мне, вдруг дойдут письма. Сейчас идет наступление наших частей, и скоро они будут тут.

Скоро, значит, я увижу вас. Скорей бы. Как интересно жить.

Чем кончится вся война наша с немцами, я не говорю, это уже ясно, их поражение.

Пиши Тасе и Яйле, что жив и здоров, что воюю. Жаль, что я ничего не могу знать о вас, как вы живете. Где мама и папа, остались ли в Харькове?

Целую тебя крепко, крепко, твой Николай. Целую Гарьку. Может, на 1-е мая будем вместе. Жди и не выходи замуж. Но как вы живете? Наверно, хуже нас. Так, как мы, вы не живете, но и так, как жили прежде, – мы не жили. Твой, твой Коля.

4

10/III 43

Здравствуй, дорогая Галочка!

Меня поражает твое молчание. Неужели это случайность, что с начала войны я получил от тебя одну открытку?

Если в наших семейных отношениях произошли какие-нибудь изменения, то не бойся внести ясность в эту туманную пока что для меня сферу.

Может, напрасен такой тон моего письма, но длительное твое молчание настраивает меня на этот тон.

Боюсь утомить тебя длинным письмом и потому кончаю.

С приветом, Николай.

«Лучше горькая ясность, чем самообольстительный туман».

P.S. Я уже неоднократно писал, что если хочешь, чтобы я получал от тебя письма, то пиши их как можно чаще, так как не каждое из них дойдет из-за трудности перехода фронта.

Целую, Коля.

Получил письма от Лили, от Бориса и Левы{50}50
  Борис Керстенс и Лев Народицкий, сокурсники и однополчане Н.И.


[Закрыть], а о тебе только слышу какие-то отрывочные сведения.

Почему, не понимаю, нет от тебя писем!

5

Белоруссия, 6/VII 43.

Здравствуй, дорогая Галочка!

Мне, безусловно, стыдно, что я принес столько тревог и беспокойства своим письмом, но теперь наконец-то я начал получать твои письма.

Получил от Л. или письмо и открытку, и от тебя 5 писем и две фотогр., одна харьковская, мы сняты вдвоем, и Гарькина.

Особенно предъявлять претензии почти нельзя, так как переход и перелет фронта – вещь сложная и не всегда удается.

Лилечке большое спасибо за толковое письмо.

Меня удивляет поведение Жоржа, пусть Лиля не беспокоится, так как во время войны такие заскоки бывают, но зато после они утрясаются и все будет по-прежнему.

Очень рад, что Гарик молодцом себя чувствует. Я на нем тоже хочу жениться.

Сейчас только несколько дней, как кончились бои с карательной экспедицией. Бои были сильные. Немцы применили всю передовую технику. Самолеты, танки, 6-ствольные минометы, тяжелую артиллерию, их было превосходство в 8–10 раз, и, несмотря на это, позиции свои мы отстояли. Хотя лагерь сожгли, но район удержали. Вот это были героические дни, за каждого партизана немцы платили по 10–15 человек, и их пленные говорят, что, на фронте будучи, не видали такого страха, как здесь, в тылу, да и мы, будучи на фронте, со стороны врага не видали такой густоты огня. Много очень интересного пришлось увидеть здесь.

Сейчас затишье, и я начинаю писать картину.

На своем пути немцы сжигали все деревни и угоняли все трудоспособное население, в одной деревне изнасиловали всех женщин, начиная от 10 лети кончая старухами, а потом всех сожгли. В общем, вы не представляете, насколько ужасно нашествие гитлеровцев.

Галочка, милая девочка, я очень рад, что теперь хотя бы знаю, как ты живешь. Справку я тебе высылаю с кинооператором Машей, она тебе напишет письмо, и ты к ней зайдешь. Узнай, кому она сдала картины, и напиши мне.

Посылаю маленькую фотографию, это я в землянке за работой. Лиле я послал две фотогр., пусть она одну тебе пошлет.

Целую вас крепко, крепко. Ваш Коля.

Привет всем знакомым. Леве и Борису я писал, не знаю, получили ли они письмо.

Потерял Левин адрес. Перешли им письмо и вышли адрес.

6

Июль 1943

Дорогая Галочка!

Получил твои письма, где ты во всех горюешь о том, что я их не получаю. Теперь стал получать все твои письма.

Мне очень жаль, что огорчил тебя своим письмом с упреком о молчании, но теперь не будем об этом вспоминать. Галочка, милая девочка, как ты живешь, я не представляю – с семьей? и где ты работаешь? Ты должна была получить справку, письмо и фото от одной кинооператорши, которая была у нас и улетела в Москву, с ней бригада переслала картины в Москву, но меня волнует, куда она их денет; когда она тебе напишет и ты ее увидишь, расспроси и узнай, где картины, и тогда напиши мне.

Галочка, если, случайно, ты сможешь узнать, где находится Грабарь, то напиши его адрес мне. Сейчас немного стало тише на нашем фронте, и я имею возможность писать новую картину «Оборона Пышно». Конечно, в этих условиях, я уверен, 90 % художников ничего не сделали бы, это не в Москве в мастерской, и сроки не такие – сегодня я пишу, а завтра не знаю, где буду находиться.

Краски также ужасны, да и тех крохи, здесь к картине этюдов и эскизов не много можно написать, обдумываешь больше на ходу, а затем пишешь; может, они (картины мои) низки по живописи, слабы со стороны искусства, но зато они необходимы здесь – когда бойцы знают, что их напишешь в картину, а она будет в Москве, то им легче драться.

Недавно чуть не попался живым в руки немцев, в бригаде уже похоронили, а я опять жив остался.

Напоролся на засаду. Когда ездил хоронить бойцов и осматривать линию обороны, столкнулся с немцами врасплох, они опешили, я бросился с автоматом на них, а он отказал – раз, другой, третий, я тут же залег, начал разбирать автомат, но, вижу, опять подведет, лежу, приготовился, а они кругом ищут меня; так и не нашли – в 20 шагах ходили, а не заметили. Жаль, лошадь убили мою. У меня автомат хороший, отечественный, а я на время поменял на немецкий, а он оказался испорченный.

Как бы мне хотелось всех ребят увидеть, но тем, которые в тылу, не завидую, никакого морального права на это они не имеют. Байрон не хуже их был, не менее ценный, а и то на Востоке за чужую свободу погиб, а они не хотят за свою драться. Левка молодец, из их брата в партизанах почти нет, один на тыщу, а он – добровольцем; честь и хвала ему. Если знаешь адрес Покаржевского, напиши, интересно, где он.

Золотки мои, как за вами скучаю! Гарька пусть ждет, приеду, будем с ним ездить по Кавказу, а «немчам я ремня даю», пусть не сомневается. У нас есть пленные немцы, у них же в тылу – и пленные. Тася идет в красные сестры, это хорошо. Жаль Лильку, очень Жорж дурной, если спутался, не надо было до конца войны с Лилькой рвать, там видно б было.

Пиши, как Женька, что с ее замужеством сталось; а Димка – жаль, что лодырь такой, у нас такие, как он, воюют, а в крестьянстве работают за отцов. Скажи Гарьке, что я тоже на нем жениться хочу – как приеду, так и женюсь. Очень хорошо было бы, если бы ты по справке могла получать что-нибудь, только число на ней поставь, я не ставил, не знал, когда до тебя дойдет, и квартиру переменила бы, чтобы от соседей Гарьку убрать.

Привет передай маме, а Димке скажи, что обижен на него. Надеюсь, скоро приеду, не далек тот час, когда Кр. Ар. будет здесь, может, зимой, а может, и осенью.

Пиши теперь часто письма, пока хорошо летают туда и оттуда.

Целую тебя, моя девочка, твой Коля.

Привет всем знакомым.

Адрес кинооператорши: Москва 59, 2-я Бородинская, дом 10/К (или С, неразборчиво, какая-то буква). Сухова Мария Ивановна.

Телефон Кинофабрики К-4–20–13, добавочный – 7. Адрес: Лыков пер., дом Кинохроники.

Но она должна тебе написать будет, куда подъехать.

У нее справка и письма, фото и прочее.

Галочка, она цыганка страшная, все канючит. Узнай, куда и кому она сдала картины.

7

8/VIII 43 г.

Дорогая Галочка!

Ты, наверно, получила мое письмо и от Маши (кинооператорши) – со справкой, и другое – с фотографиями.

Сейчас я хочу дать тебе поручение: если к тебе явится кто-нибудь отсюда (с Белоруссии) и попросит для меня посылку, ты ему приготовь. Мне необходимы для работы краски, кисти и прочие вещи. На складах воинских политпросветимущества этого нет, и потому проще всего передать мои краски, я надеюсь, что они, no-старому, в чемодане, то есть в ящике, их надо только упаковать как посылку. Теперь я перечислю, что вложить.

1. Белил – все, что есть, 20 тюбов

2. Охры – 20 тюбов

3. Умбры натуральной 10 тюбов

4. Сиены натуральной 5 тюбов

5. Ультрамарин 5 больших тюбов

6. Стронций желтый 5 тюбов

7. Зелень изумрудная 5 т. больших

8. Кобальт зеленый св. 5 тюбов

9. ««теми. 5 тюбов

10. Краплак фиолетовый 2 больш. т.

11. «красный 2 т.

12. Киноварь красная 1–2 т.

13. Охра красная – 10 тюбов

14. Слоновую кость 1 тюб

15. Умбра жженая 2 тюба

16. Волконскоит 5 тюбов

Из красок, кажется, все. Теперь: все, сколько есть, масло и лак, в бутылочках.

Также скипидар, а то здесь не найдешь и капли.

Клея казеинового плиток 20 пришли, он лежит в ящике или в холсте на телефоне, не знаю точно, где. Очень нужно.

Кисти:

колонковых, малых и крупных, всех размеров, штук 10,

медвежьих белых штук 15, малых, средних и больших,

и щетинных светлых, если есть, побольше.

Часть отложи, когда приеду, буду писать.

Также всю пленку, что в пачках, кажется 10 пачек, мы, помнишь, в Харькове покупали на май месяц.

Если есть проявитель для фото, пришли. Здесь много есть для проявления материала, но нет проявителя и бумаги. Если есть фотобумага – то тоже.

Галочка, заодно, если легко найти, – полуватман, у меня он сложен в альбомные листы; если близко, то листов 10 передай, сложенных в восьмушки.

Галочка, вот и все, что ты вложишь или в чемоданчик, или куда-нибудь, чтобы было удобно везти.

Конечно, это в том случае, если к тебе кто-то придет за ними. А ты, по получении письма, все приготовь и спакуй.

Да, еще акварельную толстую кисть вышли.

Ой как приятно писать: «возьми там, положи то, вышли то» – как будто дома недавно был.

Милая девочка, как к тебе тянет, как хочется скорей к вам.

Знаешь, мне неудобно – правда! – затруднять тебя, но это мне необходимо. Ты это сделаешь, правда? Все, по получении письма, спакуешь и будешь ждать, когда зайдут за вещами.

Сейчас живу потихоньку, пишу картину большую. Эх, если бы в мирных условиях – ох же и вещь написал бы, а то тут пишешь, а за несколько километров бой идет, и не знаешь, или мотать полотно, или нет, пронесет.

Да, темпы нужны, здесь не годами, а днями надо писать, это еще убьют, да и бойцам надо показать, что их увековечили.

Галочка, милая, пусть тебя всякие мысли не тревожат обо мне и об участи писем твоих, вы так далеки в своем представлении о жизни у нас, и твои предположения о письмах такие смешные, а об «интригах» прямо удивительно в этих условиях думать – что кто-то их перехватывает. Просто письма трудно ходят сквозь леса и болота, и, пока дойдет, пронесут часто его десятки людей. Теперь, правда, стало организованней, да и то счастье, когда дойдет, а получение – целое событие.

Вот достану проявитель, отпечатаю много своих фотографий, буду присылать много-много в каждом письме.

Гарька как себя ведет и чувствует? Может, он уже взрослый и сюда, в партизаны, приедет «бить немчев»?

Пиши подробные письма о своей жизни, очень интересно, как вы живете? Как Женя, что делает, как живут соседи, или они все уехали на штурм Самарканда и Ташкента?

Передавай им привет. Из них, наверно, никто в армию не пошел, кроме Букшпана и Андрея.

Эх, скорей бы к тебе, вот тогда бы поработал и картину написал такую! Знаешь, я часто мечтаю о двух вещах: написать тебя после купания; и написать панораму очень большое желание есть – но еще долго, наверно, воевать придется, чтобы нам можно было встретиться.

Целую тебя крепко, крепко и Гарьку.

Привет всем.

Галочка, пиши чаще, пиши о мелочах жизни, обо всем интересно получать.

У нас сейчас борьба за урожай. Немцы делают налеты и на машинах увозят снопы с поля; а мы в лес увозим – тоже не отдаем. Авиация их жжет – там, где не может взять. А то налетят на мотоциклах человек 500–800, подожгут деревню и хода. Вы не представляете всей сложности обстановки здесь, в тылу, прямо «карусель» получается.

Целую вас, ваш Коля.

8

Август 1943

Дорогая моя девочка!

Получил твое письмо от 22/VII 43 г. Такое чудное, родное письмо. Я так же страстно и неудержимо желаю и разгромить врага, и вернуться домой к тебе и быть вместе долго-долго и потом навсегда. Сейчас здесь так интересно, так много впечатлений, что все не опишешь и не запечатлишь.

Скоро наш комбриг будет в Москве и зайдет к тебе в гости, расскажет о нашей жизни.

Милая девочка, если можешь помочь, передай краски и, что можно, по фото. Если приедет комбриг и через обком не сможет достать фотоматериалы, пускай попробует через Музей революции, а с ними я расплачусь фото, когда приеду. Если нужны тебе какие справки, то попроси у комбрига, у него есть бланки.

Сейчас очень тороплюсь писать, уезжает Оля за фронт, может, и у тебя будет.

Милая, милая девочка, скорей бы в Москву, чтобы быть вместе. Скоро пришлю много, много фото, если будут у меня фотоматериалы.

Целую, целую крепко, крепко.

Твой навсегда Коля.

Целуй Гарьку и скажи, что скоро уже приеду к нему и тогда будем и в магазины ходить, и уедем на Кавказ. Привет всем.