Текст книги "Похождение в Святую Землю князя Радивила Сиротки. Приключения чешского дворянина Вратислава"
Автор книги: Николай Радзивилл
Соавторы: Вацлав Вратислав
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)
Когда мы вернулись в гостиницу, прислал к нам беглербек спросить пана посла, не привез ли он ему по прежнему обычаю две тысячи двойных талеров и неужели-де он, беглербек, хуже, чем были его предместники? Но пан посол велел извиниться, что на сей раз нет для него готовых денег, есть только для султана, но что после будет он за то вознагражден. Беглербек по той причине был так лаком до денег, что недавно еще получил свою должность и должен был немалые деньги уплатить за нее; ибо у турок за деньги все достать можно. В этом городе была у нас превосходная гостиница: высокое здание, внутри галерея и чистые уютные покои; по всей дороге ни в одной гостинице не имели мы такого удобства, как здесь.
8-го числа выехали из Софии и проехали местечко Босну, по правую руку от нас, на горе. К вечеру видели другое местечко Фалуп, тоже вправо от дороги; у одного колодца встретили мы старика турка, из Вены родом: в венскую осаду он захвачен был и уведен, но не мог вытерпеть турецкого тиранства и дал себя потурчить, совсем почти забыл говорить по-немецки. Нигде по дороге не видали мы таких, как тут, опрятных селений и местечек, коих было до семи. В этот день езда наша была веселая, видели прекрасные плодородные поля и долины булгарские. В этих местах ели мы несколько дней сряду хлебы, в золе печеные, которые у турок называются фугация. Жены и девицы дома пекут и продают те хлебы, потому что в том краю особливых пекарей нет. Как только узнают женщины, что гости приехали, у которых есть чем заплатить, спешат замесить готовую муку на воде без дрожжей, кладут тесто в горячую золу, и как только поспеет хлеб, горячий, прямо из печи несут продавать его. Теперь, в мирное время, когда не было войны в том краю, можно было достать и всякой другой провизии, как-то: каплунов, цыплят, кур, яиц. Ночлег имели мы в деревне Есимани.
Стоит здесь помянуть о наряде деревенских женщин в этом краю. Они ходят в белых сорочках, или кофтах, из тканого полотна, не очень тонкого, вышитого наскрозь разноцветными нитками по кайме около подола и на рукавах, и очень любят этот наряд, а наше простое и тонкое полотно презирают. На голове у них точно башня, пресмешного вида; они надевают высокую шапку, плетеную из соломы и подбитую холстом, вроде тех шляп, что у нас в деревнях дети делают из зеленого тростника, только что у нас носят ее широким концом на голове, а они надевают широким концом кверху, что им служит больше для защиты от солнца и от дождя, чем для чего иного; и так носят у себя на голове вышину локтя в два с половиной пражской меры. Тоже на горло надевают разноцветные стеклянные бусы и в ушах носят гривенки (серьги) стеклянные, такие длинные, что висят до плеч, и в таком уборе так сами собой любуются, точно они королевны болгарские, и так расхаживают по деревне между простым народом.
О том болгарском народе рассказывают, что он пришел на здешние места от скифской реки Волги, где прежде жил вместе с другими народами, которые оставили прежние свои поселения отчасти добровольно, отчасти теснимые другими племенами; и от той реки зовутся они булгарами, что значит волгары. Они поселились в горах, называемых Гамус, между городом Софией и Филиппополем, в местах от природы красивых и возделанных, и, живучи здесь, довольно долго оставались неподвластны греческому цесарю. В одном сражении разбили они Балдуина, старшего графа Фландрского, который завоевал Константинопольское царство, а однако не могли одолеть турецкой силы, побеждены и должны были бедственно покориться турецкому игу, которое тяжело несут и доныне. Языка они славянского, так что мы, чехи, с ними разговаривать можем.
9-го числа ехали мы все горами, а в полдень настиг нас чаус от беглербека и привез с собой те часы, что ему подарены были: турки, не умея с ними обращаться, перетянули завод и испортили пружину, так что наш часовой мастер должен был чинить ее на ночлеге. Прежде чем выбрались на равнину около Филиппополя, должны были ехать по узкой дорожке на прекрутом верху, и тут посреди дороги стоит стена с воротами, Дервент Капи, что значит «ворота тесного пути». В этих местах жил последний деспот, или князь, болгарский Марек Карлович (Марко Кралевич); только все это место совсем запустело и в развалинах, так что нигде нет приюта. Ночевали мы в селе Яники, без гостиницы.
10-го числа увидели реку Гебрус, недалеко отсюда вытекающую из горы Родопской, и прекрасный каменный мост через ту реку, которую турки называют Марицей. К вечеру приехали в город Филиппополь. Город стоит на одном из трех холмов, которые отделяются, точно отрезанные, от прочих гор, и поставлен точно корона, наверху, так что вид на него чудесный. На предместье есть другой деревянный мост через реку Гебрус, которая течет у самого города; тут близко нашли мы и гостиницу и пробыли в том месте другой день.
12-го числа, выехавши из Филиппополя, видели мы пшеницу на мокрых местах около реки. На равнине видно множество курганов, или холмов, похожих на могилы, и турки сказывали, что это могилы, насыпанные на память о битвах, которые происходили на этих полях, и под ними лежат люди, убитые в сражениях. В тот день ехали мы через прекрасный мост, сложенный из четверогранных камней, через реку Гемус, а потом ехали по приятному прекрасному лесу и, оставив реку влево от себя, ночевали в деревне Папасли, где нет хорошей гостиницы. В этой деревне встретил нас чаус из Константинополя и привез пану послу письмо от господина Печа, который уже несколько лет сряду жил там резидентом (поверенным в делах) от цесаря и ждал с нетерпением, когда приедет пан посол заместить его, а он может вернуться домой.
13-го числа приехали в деревню Усум Савас: тут выстроена изрядная гостиница с хорошими комнатами, и мы здесь ночевали. На другой день приехали в прекрасную деревню Гармондил, где длинный мост на 160 шагов, и ночевали в хорошей, оловом крытой гостинице.
15-го числа путь наш лежал вдоль по реке Гебрусу: она была у нас по правую руку, а по левую горы Гамп, которые тянутся до самого моря (Понта); ехали через славный каменный мост, называемый мостом Мустафы-паши; построен на 22 сводах, кладеных, а длиной будет шагов 404. Ночевали в деревне Симире: тут гостиница хорошая и храм турецкий.
16-го числа приехали в город Адрианополь, по-турецки Эндрене. Город основан императором Адрианом и по его имени называется, а до него назывался Ореса. Лежит он в том месте, где Гебрус сливается с притоками своими Тунией и Гардой, и течет оттуда в Эгейское море, которым Азия отделяется от Европы. Город сам по себе, в стенах, не очень велик, и предместье у него не пространное, а вырос он из запустелости в нынешний знатный вид теми домами, которые турки настроили. Через реку построен предлинный каменный мост. Гостиница у нас была не очень хорошая, но других зданий хороших много, потому что после Константинополя это первый город в том краю.
17-го ноября отдыхали мы в Адрианополе и осматривали город, но нечего там смотреть, только гостиницы да два прекрасных каменных храма: внутри круглые, и в них три ряда галерей, с превеликими столпами из белого и красного мрамора. Вокруг галереи идет железный обруч, и на нем повешено 336 прекрасных стеклянных лампад; а выше над ними другой обруч, и на нем повешены прекрасные хрустальные шары. Еще выше опять вторая галерея, и вокруг нее такой же обруч с лампадами, а над ними опять на обруче хрустальные шары. На третьей, самой верхней галерее, тоже на железном обруче лампады, а посредине на самом верху висит большой позолоченный шар. И все те галереи украшены пречудесными мраморными столпами; а в нижней галерее место устроено точно выступом, где садится цесарь турецкий. Сказывали нам турки, что те лампады горят денно и нощно, всего их будет с 2000, и выходит на них масла деревянного 60 фунтов в сутки. Посреди церкви устроены два малых бассейна из белого мрамора, и вода проведена туда трубами, а возле сделана из белого мрамора кафедра, вход на нее по 25 ступеням, только на нее никто не входит, кроме самого у них верховного священника, когда он читает и объясняет алкоран. Этот новый храм велел султан Селим построить с таким великолепием в ту пору, когда завоевал он королевство Кипрское и определил на ту церковь большую сумму из доходов с того королевства: каждый год деньги эти и присылаются в Адрианополь. Около храма 4 превысокие и тонкие башни, и в них, так же как в храме, галереи в три ряда, одна выше другой; отсюда священники сзывают народ на молитву, и когда приходит великий их праздник, называемый Байрам, все эти башни освещаются ночью лампадами. С этих башен смотрели мы вид на весь город. В городе, на том берегу реки, есть дворец цесаря турецкого, где имел пребывание султан Селим, только туда не хотели пустить нас.
18-го числа выехали из Адрианополя и ночевали в местечке Гапсале; тут красивая мечеть, гостиница и странноприимный дом, который выстроил Магомет-паша и приписал к нему большие доходы. В этом доме каждому, как выше сказано, дается, до третьего дня, миска рису или круп с куском баранины.
19-го числа проезжали мы местечко Эски Баба, с красивой мечетью и гостиницей, которую устроил Али-паша: в той гостинице стоял бек из земли Молдавской, который прежде был там воеводой. От другого молдавского воеводы был на него сделан донос турецкому цесарю, будто он замышляет поднять мятеж и отвести народ от подданства; султан послал за ним и хотел его казнить; а он, видя, что спасенья нет, чтобы избыть смерти, потурчился и захотел принять магометанскую веру, только бы ему удержать власть в земле Молдавской. Этот потурченный воевода с несколькими тысячами турок разбил свой стан в этом местечке и в окрестностях, где мы хотели было ночевать. А тот воевода, который на него доносил султану, услышав, что он опять возвращается на место, бежал со всем своим имуществом в христианские земли. Итак, не могли мы в том местечке остаться на ночь, а доехали до деревни Булгагиум и там ночевали: тут живут все греки.
20-го числа проехали местечко Бургас; оно лежит в низине; при въезде в него каменный мост, 130 шагов длиной. Повсюду за Адрианополем, где мы ни ехали, видели множество цветов, чему немало дивились, потому что в ту пору был уже месяц листопад (ноябрь). В Греческой земле такое множество цветущих нарциссов и гиацинтов и такой от них сильный запах, что у непривычного человека может заболеть голова от того запаху. Тюльпан турецкий хотя и не имеет сильного запаху, но многие разводят его за красоту и разнообразие красок. Турки очень любят цветы, и хоть они вообще скупы на всякую трату, не жалеют употребить несколько аспров или крейцеров на хорошие цветы. Пану послу и нам те цветы немало денег стоили: всякий раз, когда янычары или другие турки приносили нам цветы в дар, надобно было за то давать им по нескольку аспров, чтобы показать, что мы ценим их подарок.
И вправду, кто хочет у турок жить, тот не иначе может держаться, как деньгами, и кто к ним в дом входит, тому тотчас приходится развязывать кошель и не прежде завязывать его, пока совсем оттуда выйдет; кто хочет что разузнать или видеть, тому не надобно жалеть денег, а за деньги должен добывать себе прием и любезность и все, чего только желает. И что бы ни предпринимали, все у них отсюда происходит, и, кроме денег, нет ни тамошним жителям, ни чужим народам иного средства укротить или убедить турок. Деньги действуют на турок, точно какой волшебный заговор, иначе невозможно иметь с ними обхождения или чего-нибудь от них добиться. Без денег чужеплеменные люди и не могли бы жить между ними или приезжать в те края, и нет у них ни стыда, ни конца и меры принимать подарки и деньги. Паши и другие начальные люди, когда им волей не дают подарков, не боятся сами через посыльных своих требовать себе подарков, а нередко и прямо берут взятки из рук в руки. Так, однажды в Константинополе, когда пан посол хотел иметь свидание и переговор с Синан-пашой, мы ждали немалое время перед его приемной комнатой и стояли вместе с турками; в ту пору подошел к той же приемной один пастух крестьянин, из потурченных полоняников, с жирным бараном на плечах и стал перед самыми дверьми, чтобы его видно было, как станут отворять двери, и все торчал на одном месте, пока наконец паша его увидел, тотчас приказал пустить его к себе и тут же принял от него барана; так-то вышло, что пастух получил у него аудиенцию прежде, нежели посол цесарский. Коли правду сказать, и не дошел бы пан посол до такой беды, когда бы не слишком скупился и щедро давал бы деньги, видя, что у турок всякая любезность за взятки покупается; оттого-то и мы, несчастные, натерпелись таких бед, о чем будет рассказано на своем месте.
В тот же день доехали мы до Каристра: то простая деревня без гостиницы. Отсюда пан посол отправил ездового в Константинополь повестить о своем приезде Печу, тамошнего поверенного в делах от цесаря. 21-го числа приехали мы в местечко Чурли, или Корли: кстати припомнить, что в этом месте происходила у султана Селима несчастная битва с отцом своим пашой; он успел укрыться с поля сражения только с помощью коня своего каравулика, что значит «черный волк», и убежал к перекопским татарам, где правил тесть его. Через несколько лет, однако, Селим достал себе царство с помощью великих даров и подкупов, сверг отца своего и в этом же местечке велел отравить его, как пространно повествуется в турецких летописях. Ночевали мы в этом местечке и тут в первый раз увидели море, которое было все вправо от нас во время пути.
22-го числа, не доезжая местечка Селебрии, видели мы в развалинах остатки старого вала, который по повелению последних царей греческих возведен был от того места до самого Дуная, для того чтобы весь край тот огражден был и жители константинопольские были в безопасности от вторжения чужеземцев и варварских народов. В Селебрии приводил нас в восхищение приятный и великолепный вид на тихое море; и я, с другими еще из нашей компании, никак не мог удержаться, чтобы не побежать к самому морю без позволения и без ведома пана посла и гофмейстера: так хотелось поглядеть вволю на море, которого я до тех пор еще не видывал. Прибежавши на берег морской, дивились мы много на дельфинов и иных рыб, как они плавали и играли в воде, и сбирали красивые раковины и камушки, так что совсем забыли дорогу, как вернуться назад в местечко. Между тем турки из местечка увидели на море чайку, или корабль морских разбойников, как он плыл прямо к берегу с распущенными парусами; чаусы указывали на тот корабль пану послу и предупреждали с опасением, чтобы не позволял своим людям отходить далеко, так так морские разбойники по ночам пристают к берегу и высматривают, нельзя ли кого похитить и увезти с собой. Как скоро объявлено было это запрещение, открылся проступок мой и моих товарищей; тут, узнавши, что мы ушли к морю, чаусы и янычары тотчас сели на коней и с криком поскакали к морю, а мы в то время дивились на корабль, который приближался уже к берегу и был недалеко; наскакав на нас, они ухватили нас и погнали в местечко. С корабля злодеи пустили на берег три выстрела, а один из янычар выстрелил по ним из ружья. Привели нас к пану послу, и некоторые, старшие, были наказаны, а меня назначено наказать курбачом, так как в том месте не растет лоза и неоткуда взять розги. Прежде всего пан посол строго мне выговаривал, напоминая, что родные мои поручили меня ему, с тем чтобы я во всем был ему верен и послушен, так чтобы он никогда не имел повода и бранить меня, не то что наказать. И готов бы я был все исполнять по мысли его, по крайнему своему разумению, и день и ночь перед всеми другими старался бы ему служить и угождать во всем. Впрочем, был он очень добр и ласков со мной; а я, чувствуя грубую вину свою, мог только перед ним каяться и уверять, что до смерти своей не хочу и не стану ничего подобного делать без воли его и ведома. Просили за меня и турки, приписывая вину мою молодости и неразумию, так что я освобожден был от наказания, только вычитана была вся вина моя строго. Так-то мое легкомыслие и нетерпеливость моя непременно посмотреть море едва не привели меня к беде: взяли бы меня те злодеи морские и продали бы бог знает куда, если бы вовремя не сведали люди и не пришли бы на помощь.
Ночевали мы в том же месте, а 23-го числа приехал ездовой от господина Печа. На ночлег приехали в город Понте Грандо: тут через рукав морской есть длинный каменный мост, всего будет длиной в 787 шагов, на 28-ми каменных сводах. 24-го приехали в местечко Понте Пиколо, что значит «малый мост», так как здесь проезжать надобно по небольшому мосту. Тут два залива морских чудесного вида, и, кажется, лучше этого места не сыскать бы в подсолнечной, когда бы оно возделано было трудом человеческим и природным искусством тамошнего народа. Но ныне лежит оно пусто, точно сирота оставленная плачется на свою горькую долю в рабстве у варвара господина: люди на ней злые враги, и ненавидит их она и до конца с ними не смирится. Видели мы, как тут ловят рыбу в море большими сетями. Поймали при нас великое множество преотличной рыбы и продали нам больше, чем было нужно. В это местечко прислал господин Печ своего гофмейстера встретить нас и приготовить нам как можно лучше угощение.
25-го числа в три часа мы выехали, а около 9 часов завидели константинопольского поверенного в делах, доктора Печа, с ним было много турок и людей его свиты на конях; нам навстречу послано было около 40 конных чаусов, или дворян турецкого цесаря, а по встрече ехали они впереди нас до Константинополя. Увидав друг друга, господа посланники сошли с коней и обнялись с великой радостью, как будто старинные друзья; и подлинно, господин Печ был очень весел: он предвидел, что у турок готовится что-то неладное, и радовался, что вскоре может возвратиться отсюда в христианскую сторону.
На том пути выбыло у нас двое людей из свиты, писарь кухонный да венгерский портной: они захотели вперед нас приехать в Константинополь и сошли с дороги, но захвачены были турками, которые, связав их, доставили в султанский загородный дом, а сами поехали в Константинополь спросить потихоньку у Бостанджи-паши, что делать с захваченными людьми. А между тем венгерскому портному удалось развязаться и развязать своего товарища, так, освободившись от уз, они скрылись и на третий уж день явились к нам в Константинополь; сколько ни было у них денег, не меньше как по 30 дукатов у каждого, все отобрали турки, и когда бы не удалось им развязать себя, наверное турки завезли бы их куда-нибудь за море и продали бы в неволю.
В тот день долго ехали мы через город Константинополь до назначенной гостиницы: это было четвероугольное здание из тесаного камня, крытое оловом. Когда въедешь в нее через большие ворота, прямо будет чистый, просторный двор, и по обе стороны ворот каменные ступени лестницей ведут в верхнюю каменную галерею, а внизу кухня, винный погреб и конюшня на 200 лошадей. Вверху на галерее кругом устроены и отделаны хорошо светлицы, с печами; пан посол поместился окнами на улицу, а мы разместились в маленьких комнатах, по три и по четыре вместе, кому с кем хотелось и было удобнее. Кто поедет ко двору султана, должен ехать мимо той гостиницы: она находится на главной улице и стоит на таком выгодном месте, что от нее широкий вид во все стороны.
Что касается местоположения города, мне кажется, он самой природой предназначен к тому, чтобы в нем быть царскому престолу; лежит он в Европе, но в виду у него и Азия, и Египет, по правую руку Африка, и хотя она не примыкает к Константинополю, но сообщается с ним морем, по которому удобно доплыть до нее. По левую сторону Понт Эвксинский с озером Меотийским (Азовским), которое турки иначе именуют Карантегизе, то есть Черное море. У тех вод по берегам живут многочисленные народы, и в них изливается со всех сторон множество рек, и все, что та земля ни родит людям на житейскую потребу, все может быть с удобством доставляемо на судах в Константинополь. С одной стороны город достигает Пропонтиды, или моря св. Георгия; с другой стороны пристань судам и река, которую Страбон называет по подобию Золотым Рогом; с третьей стороны к твердой земле город стоит как будто на полуострове, и целый хребет предгория уступами спускается к морю или к заливу.
Из самой средины Константинополя приятный вид на море и на гору Олимп, которая лежит в Азии и вся белеется от снегу. В море великое множество рыб, которые плывут из Меотийского озера или Черного моря, через Босфорский пролив в Эгейское и в Средиземное море, а отсюда опять в Черное море; такой здесь род рыбе и в таком множестве идет она, что в самую мелкую сеть, куда бы ее ни закинули, можно наловить ее в изобилии. Оттого здесь ловится и продается много всякого рода рыб, как-то: мегалерии, линей, угрей, скунврии, сардин и других без числа. Рыбаки обыкновенно бывают из греков и умеют хорошо приготовлять рыбу (впрок); турки употребляют рыбу хорошо приготовленную, только ту, которую почитают чистой; впрочем, не каждый природный турок, кроме ренегатов или потурченных христиан, любит рыбу. А лягушек, черепах, раков, устриц и тому подобных природный турок не только есть, но и трогать не станет. И в алкоране туркам заповедано не касаться нечистых рыб и не пить вина, и никто из природных турок, какого бы он ни был звания, ни за что не станет пить вино, только пьют ренегаты или потурченные: такие, когда прихаживали к нам, целую ночь пили, уходя домой перед рассветом, и всячески потом упрашивали нас, чтобы мы никому про то не сказывали. Распутная молодежь и солдаты – те не слушают порядков, когда зайдут в христианские гостиницы, наедятся вволю, а платить не хотят, и хозяин не смеет ничего сказать им, если не хочет быть бит. А когда напьются, не попадайся им христианин либо жид: если нет при нем янычара, бросаются на него и бьют, режут и секут саблей. А если проведают про то, бывает им наказание палками за то, что смели вино пить.
Возвращаюсь к нашему дому. Пан посол хотел иметь прием и аудиенцию у Ферхата, паши верховного; был он родом албанец, огромного роста, лицом черен, зубатый и сердит видом. Надо было передать дары от его милости цесарской, и так оба посла, новый и прежний, и мы с ними, поехали к Ферхату тем же порядком, как было в Будине и в Софии. Мы целовали руку у него и у всех других пашей, при том бывших; затем наш посол подал ему цесарскую грамоту, которую он учтиво принял, а еще того учтивее принял дары: три тысячи двойных талеров, два умывальника серебряных позолоченных с лоханями, два больших ковша позолоченных, еще две большие чаши такие же, два больших жбана серебряных с позолотой, две большие фляги серебряные позолоченные; большие часы в виде коня позолоченного, на коне сидит турок в тюрбане; четвероугольные часы с боем, на них два мужа стоят и кланяются и рот открывают во время боя; шестигранный шар с бужиканом, или турецкой палицей, в нем тоже часы с позолотой, и проч. От того Ферхата поехали мы еще к визирю Магомету, бывшему начальнику двора у прежних султанов, и, поцеловав у него руку, поднесли ему дары от его цесарской милости: умывальник серебряный позолоченный с лоханью, два больших ковша серебряных с позолотой, большие часы в виде морского коня, украшенного разного вида раковинами. Он был венгерец родом, потурченный, и, отправивши у него все, что следовало, вернулись мы к себе в гостиницу.
На другой день ездили мы еще к трем пашам: один был чаус, родом хорват и женат на дочери турецкого султана, другой Ибрагим-паша, тоже хорват родом, третий Чикул-паша, родом валах из Мессины и в то время занимал должность капитана, или верховного гетмана над морскими силами. Поцеловав у них руку, подали мы каждому по тысяче талеров, серебряную позолоченную лохань с умывальником, серебряную позолоченную чашу в виде месяца, два больших ковша с двойной позолотой и часы в виде эфиопа, ведущего на привязи английского пса, и еще другие часы: на тех турок сидит на коне и за ним еще турок льва убивает, все те фигуры двигались, конь бил ногой и каждую минуту ворочал глазами. А другим начальникам гофмейстер и драгоман, или толмач послов, свезли дары попроще.
