Текст книги "Не уймусь, не свихнусь, не оглохну"

Автор книги: Николай Чиндяйкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)

А в мире... местком раздает масло, мясо и проч. Все очень заняты, берут, заворачивают, нагружают сумки... Труппа, труппа... что это такое – труппа? (Слово-то какое романтическое, хотя и пахнет трупом.) Что-то цирковое, веселое, молодое, дружное – труппа!

Артур оформляет документы на инвалидность.

Боже, боже! Какая там фантастика? Какой там абсурдизм и проч.? Вот про этосыграть – как оно есть... Впрочем, мясо наверное перебьет...

20 марта 1985 г.

Только что посмотрели наше «Нашествие» по ЦТ. Удивительно, но спектакль нам понравился. Вдруг все его странности, нестройность ритмов, перепады тональности – выстроились в нечто густое и серьезное.

Многие артисты выглядят превосходно. Юрка просто здорово работает, дядя Саша – колоритен, убедителен чрезвычайно. Много хороших сцен. Сам я киксанул сильно в последней сцене, все скомкано и невнятно. Видно, обманулся на «телевизионном варианте», а надо было играть на полную катушку. Жалко! А что теперь сделаешь? Кыно. Не переиграешь.

Общее впечатление все-таки сильное от спектакля.

Вечером сегодня «Мещане». Черт, как обидно, что плохо сыграл последнюю сцену!

23 марта 1985 г.

Выходной. Прекрасный день. Солнечно, тепло. Какое прекрасное было утро. Никуда не надо спешить, весь день впереди, и принадлежишь сам себе, своим тихим радостям. Вот только в такое утро и бываешь по-настоящему счастлив... Какой-то покой на душе, и самочувствие нормальное, ничего не болит, голова не кружится, сделаешь зарядку, и совсем легко, бодро живется. Как хочется, чтобы не летело этовремя, помедлило, подлилось, ан смотришь, а на часах уже третий час!

Копался в своих бумажках. А потом устроился на диванчике и читал речи Цицерона. Ох, какое славное это занятие! Вот мысль, которая пришла мне сегодня в голову: чем больше читаешь, тем больше остается непрочитанного.

Вчера прилетел из Москвы Боря. Вдруг, на поклонах, увидел его среди зрителей. Естественно, пили чай, опять допоздна, и разговаривали обо всем.

24 марта 1985 г.

Приехал Южаков ставить «Эксперимент». Лет 12 назад он поставил у нас «Вкус черешни», так что небезызвестный в этих краях. Переменил кое-какие назначения на роли: например, меня с рабочего Зарудного перевел сразу в министры, и т. д. Впрочем, незначительные перемещения, в основном все то же. На репетициях буду не скоро, т. к. мой эпизод в самом конце 2-го акта.

Все эти дни запарен депутатскими делами. Оказалось очень много дел, намного больше, чем мог предположить. Сегодня вот буквально весь день потратил на обход ветеранов, которые живут на моем участке.

Очень много наблюдений. Интересных. Вообще походить, посмотреть, как живут люди, полезно, мне кажется. Хотя, наверное, не всем. Кому-то это, может быть, просто не нужно. А мне полезно, чувствую.

Вышел спектакль «Последняя женщина». Приезжал Жуховицкий и весь синклит. Успех! Опять! Спектакль средний, по-моему. Одна Таня поняла и делает этот материал – как надо. Вокруг много нелепицы. Но... всем нравится.

6 апреля 1985 г.

Мы (артисты, режиссеры) хотим все больше и больше убедиться в реальности, насладиться реальностью«нашего мира» – мира театра, поэтому и совершенствуем его постоянно, тут-то и лежит залог подлинности, залог постоянного роста правды, или того, что мы называем правдой театра.

9 апреля 1985 г.

Сейчас репетирую в народном театре Вершинина. Слезно просили сыграть с ними спектакль, согласился. Смотрю на этих мальчиков и девочек и все думаю, думаю... И очень много вспоминаю свою, свою любительскую юность. Что меня тогда вело, давало силы работать – вот так же ежедневно, на износ прямо-таки, возвращаться ночами пешком через весь город домой, чтоб утром вскочить и бежать на работу? Теперь мне все это представляется каким-то сном, но ведь все это было, и было именно так. Мы репетировали даже ночами, и самые тяжелые минуты, помню, были – это минуты расходиться! На улице мы долго еще стояли на перекрестке и целовались. Да, да – все перецеловывались. И только тогда каждый шел в свою сторону. Мы так любили друг друга и, наверное, боялись, что когда-нибудь расстанемся навсегда. Нет, наверное, мы не думали об этом... Но вот так определить словами, что же это такое было, что нас так до боли связывало, что радовало и не разлучало, – просто невозможно. Хороший писатель, конечно, придумал бы такие слова, и они походили бы на правду, и почтибыли бы правдой, но, убежден, только почти... только почти... Правда тут какая-то невыразимая, не оформляемая в слове.

Танюша была три дня в Москве на пленуме творческих союзов. Вернулась очень веселой и хорошей. Наговорили ей там кучи комплиментов, а девушки так любят комплименты.

И вообще настроение у нее хорошее. А вчера играла «Вирджинию», и пришлось прервать спектакль: с балкона выводили человек восемь хулиганов, которые просто орали и... На удивление она спокойно перенесла этот ужас. Хотя, когда уходила со сцены, говорит, на миг все помутилось и способна была упасть.

Я помню, такой случай со мною был в Ростове, – это жутко.

12 апреля 1985 г.

Интересные всякие отношения у нас складываются с А.И. Тут как-то ночь целую просидели мы у нас (после банкета «Последней женщины»), выпили почти литр спирта (!) и проговорили обо... обо... всем. На следующий день только в 11 разошлись.

А вчера вот уже он утащил меня к себе и опять ночь просидели... Он – нормальный парень, и, конечно, положение начальника (а он мой ровесник) проводит какую-то черту между ним и людьми, которую ему, очевидно, хочется (по крайней мере с кем-то) переступить. Уверен, что тут, в дружбе с нами, ни с его, ни с нашей стороны никакой «стратегии» нет. Наоборот даже, определенную ответственность накладывает.

Поразил нас его многодетный дом.

Что еще? Ну, вот, кстати, это он еще в гостинице «Маяк» сказал при московских гостях, что вопрос с моим званием решен, и предложил за это выпить. Может быть, уже в этом сезоне начнется оформление – меня, Ицика и Вал. Алекс. Со Светой Ставцевой тоже, как он сказал, вопрос решен.

Ну, что ж! Дай-то Бог, а то такое ощущение, что только посмертно можно надеяться.

Таня верно говорит, что это хитрый татарин почувствовал, что пахнет жареным, и решил немного «задобрить» ситуацию. Вполне могу с этим согласиться.

Домой приехали под утро. Долго спали. Потом копался по дому с удовольствием, готовил и вместе обедали и т. д. Хороший день. А завтра Пасха. Красил яйца в котле луковой шелухой и забыл про них, они даже стали лопаться, зато оставшиеся были красивые, бурые прямо.

Вот вспомнил случай в Москве... Нос к носу столкнулся с Жоркой, прямо на пороге театра Маяковского, он теперь артист этого театра. Импозантен и красив до невозможности, подъехал на своей новенькой тачке и т. д. Ахи, охи... Сколько не виделись!!! Это же надо, как жизнь, и т. д. Ну, нет, надо встретиться, выпить и поговорить от души. Тут же назначаем точное время встречи, и Жора (как всю предыдущую жизнь) клянется, что вот, мол, точно, обязательно.

Прождал его минут 20, даже больше. Конечно, Жора не пришел. Нельзя сказать, чтобы я сильно огорчился. Слава богу, сколько уж лет я его знаю, 20, что ли.

А вот теперь вдруг думаю: для чего притворяться, только время зря тратится на все эти «неотложки».

13 апреля 1985 г.

Сегодня моей сестричке исполняется 40 лет! Вчера вечером позвонили с Танюшей в Днепр. Грустно, – говорит, – не заметила, как жизнь пролетела. И мне невозможно никак поверить в это. Я-то ее помню только девочкой в малиновой шляпке с ленточкой, каком-то легком пальтишке с портфельчиком – отличницу, нашу Леночку, любимицу черновской школы. Когда я говорю «Леночка», только и представляю ее такой... Даже когда разговариваю с детьми ее, это не помеха. Они уже какие-то другие люди, из другого времени. А мы – там... мы – маленькие черновские дети.

Сегодня неожиданно – буря. Жуткий ветер, снег. Так не хочется выходить на улицу. Сидели вчера с Сашей В. у нас на кухне целый вечер. Слушали Утесова. Я почти плакал. Не могу сказать, что это такое, я люблю его болезненно и точно знаю, что он Великий Артист. Могу слушать его бесконечно, и все время болит душа, даже когда невероятно смешно, все равно слезы близко. У нас в России он, пожалуй, один такой, во всяком случае, в том жанре, что у нас называют эстрадой.

Саша собирается в Москву. Перетаскивает его Лена Камбурова, окончательно. Нашли ему вариант ФБР – так называется фиктивный брак. Очень будет не хватать милого Саши и у нас дома, и в театре. Мы очень привыкли к нему, привыкли, что он есть, такой талантливый, тонкий, понимающий, интеллигентный...

Опять и опять возвращаюсь к этой мысли о неумении ценить людей, когда они рядом. Только потери ощутимы. Художник должен ощущать возможнуюпотерю.

22 апреля 1985 г.

Ну вот опять сижу один в пустой квартире. Уже поздно. Тихо. Танюша легла вчера в больничку. Нина Михайловна очень настаивала на этом, последние анализы не радовали. Нужно, так нужно, что поделаешь, решили не оттягивать это «лежание», чтобы было хоть какое-то время на передых.

Провожаю ее до больницы, оставляю там, выхожу на улицу и сразу... пустота – пустота... И дел много всяких и суеты всякой, а такое ощущение, что ничего уже делать не надо, что все лишнее. И даже дома вот такое мое любимое сидение становится бессмысленным, заниматься чем-то... Очень трудно пережить это состояние, надо, чтоб прошло несколько дней. Но будет ли лучше? Сегодня дошло до того, что сидел весь вечер у телевизора и смотрел все, несколько раз принимался читать, хотя бы газеты, и опять бросал, не получалось. И еще кружится голова и много курю, и это ужасно.

Наши приехали из Москвы и Сталинграда. Глаза у всех горят, все счастливые до бесконечности, старухи совершенно серьезно говорят, что «такого не было за всю жизнь» (Надеждина, Псарева). Москву покорили, но особенный триумф, судя по рассказам, был в Сталинграде. Обрыдались, говорят, все. Хамаза, бедная, не могла говорить после спектакля (смотрела его уже второй раз) и т. д.

Большое счастье для театра такой успех. Большое. Вот цемент, вот арматура (и что там еще надо) для коллектива.

Большой державе застой опасней пораженья, а наш театр, можно сказать, большая держава, хотя и с местечковыми приметами. Интересно, как развернется ситуация, у Гены сейчас чрезвычайно высокий политический и творческий капитал, и это может сослужить хорошую службу и ему и театру. Как поведет себя Мигдат? Это решит многое, если не все. Он, бедный, уверен в своей всемогущности, и действительно много причин и поводов ему так думать... Но время-то идет – все меняется...

Сейчас, может быть, самая пиковая ситуация. Хотя внешне, наверное, этого и не заметишь, какое-то благополучие и проч.

Юрка тут сорвался. Восемь дней пил. Возил его «туда», влупили укол. Два дня ночевал у нас. Было очень плохо. Даже жутковато. Било, колотило так, думал (он сам), что – все! Сейчас отошел. Сегодня видел в театре: как соколик. Говорит, «все». Дай-то Бог! Как это страшно.

Ромашевский Эдик делает концерт (областной) к 40-летию в Музыкальном театре. Попросил меня подключиться (сделать один блок), этакая документальная композиция из писем фронтовиков-земляков. Сегодня прогнали на сцене, вроде ничего.

Нравится мне Эдик. Он, как муравейчик, пашет, пашет потихоньку и – чего-то есть. Какой-то дар отключаться от всего. Кажется, иногда свет клином у него сошелся на какой-нибудь фитюльке. Но так, наверное, только и можно (и нужно) работать. А я вот... У меня что-то многовато «внутренней жизни». Все «мыслю» чего-то, глобальные все проблемы гнетут. А вот так, просто пахать, незатейливо, кирпичик на кирпичик, наверное, я не могу, не умею. Жалко.

26 апреля 1985 г.

Утро. Солнечно. Бегал только что по набережной. Иртыш многоводен, прошел лед, очень красиво. Даже наш Омск кажется красивым, необыкновенным городом.

Сейчас пойду к Тане, сегодня посещения с 12 до 2-х. Она умница, веселая, бодрая и мне очень помогает не падать духом и не скучать.

30 апреля 1985 г.

Я проводил ее на худсовет, тихонечко прошлись по Ленина. Пока они заседали, сбегал в горком по поводу демонстрации. Худсовет решал репертуарный вопрос на будущий год. Министерство ввело, по-новому, репертуар не по сезону, как было всегда, а по календарному году. Это так непривычно, не традиционно для театра, а главное – неразумно: сезон есть законченный театральный цикл, в этих границах обычно происходят и изменения в труппе и преодоления какого-либо психологического барьера и т. д. Планирование на календарный год – это, может быть, удобнее министерству, но никак не театру.

Сверстали. Утверждена и пьеса Алены Масляковой, которую я привез из Москвы. Это приятный момент.

В общем, репертуар кажется интересным, хотя безотносительнымк труппе. Но... это уже слишком большое желание. И потом, в нынешнем безлидерномположении все это несколько релятивно выглядит, все как-то бестелесно.

На открытом партсобрании труппа в лице нескольких «старушек» высказалась за назначение Гены главным режиссером. Такое назначение, к сожалению, маловероятно, а вот и. о. – вполне.

Невероятно сложное время для театра.

Труппа живет прежними эмоциональными накоплениями. В этой ситуации, конечно, «У войны не женское лицо» играет огромную роль – «великой державе застой опасней пораженья»! И этот спектакль, такой его успех – хороший громоотвод и проч.

На днях как-то случайно встретились с Сережей Поварцовым, сидели, болтали о предстоящих Мартыновских чтениях, которые он пытается привить на этой земле и проч. Да так заговорились, что шли и шли, потом пили чай у меня на кухне и разошлись только в 9 вечера, проговорив часов 8 кряду.

Как скучаешь по таким разговорам, как они необходимы хотя бы время от времени! Ну, ладно, буду собираться к Тане.

Да, чуть не забыл: на этом худсовете подали на утверждение на звание мне и В. Алексееву. Должен был быть в этом же списке и Юрка, но... идиот, сам себе все испортил с паскудой У. во время своего последнего запоя. Та, стерва, написала телегу в обком, и хоть все это с ее стороны гнусно (там, я думаю, тоже это понимают), однако решили не рисковать. И Юрку зарезали. Очень глупо и грустно. Беда!

Я лично никакой такой радости почему-то не ощутил. Наверное, уже все перегорело. Если бы лет 5 назад, когда действительно «тянул» весь репертуар на себе, и был помоложе, и был артистом в «чистом» виде, – наверное, тогда было бы интереснее.

На вечере памяти Утесова пел три песни: «Одесский порт», «Раскинулось море...» и «Перевал». Здорово! Так понравилось петь! Зал был переполнен, принимали на «ура».

2 мая 1985 г.

Что-то такое залегло между мною и Настей. Вот уже сколько времени нет писем. Поздравила с днем рождения (пусть с опозданием на 2 недели) как ни в чем не бывало... но что-то за этим... Печально это, очень печально. Мне уже, было, казалось, что взрослеем, что нашли язык понимания и необходимости. Очевидно, это после нервозной переписки с Василием Игнатьевичем... Ах, как бы хотелось, чтобы она была взрослой, мудрой девочкой! 16 лет, много это или мало? Заканчивает 10-й класс и упорно не пишет ни о планах, ни о мечтах, ни о желаниях и т. д. Будет чрезвычайно глупо, если останется в ростовском училище искусств. Ну, что там!! Надо смириться. Как есть. А душа болит, конечно. Все кажется, если бы была рядом, то была бы совсем другой девочкой, все кажется, что мог бы ей объяснить. Наверное, это все не так. Наверное. А вот кажется.

Поздно, пора спать.

3 мая 1985 г.

Слава богу, позади праздники. Было много работы. Прошло все хорошо. На стадионе 9 мая сильно замерз и, кажется, простудился, но схватило не сразу, и вот только теперь два дня пролежал в лежку. Спина болела невозможно, и вообще не мог пошевелиться. Танюша выписалась и сразу принялась ходить за мною.

Какая-то дичайшая весна в этом году! Такого еще просто не видел: май месяц – снег идет! -5 – 0 градусов – зима. Мне, терпеливому, и то надоело.

Сегодня было открытие вторых Мартыновских чтений. Я был любезно приглашен гостем на пленарное заседание и т. д. С интересом посидел сегодня на открытии, к сожалению – репетиция, и нужно было убегать. Много печального и горького вокруг всего этого. Наверное, если поэту было несладко при жизни, то и посмертное признание, слава и т. д. – носит этот тяжеловатый оттенок. Конечно, наша вина (т. е. интеллигенции сегодняшней мятой-клятой). Великий поэт! бесспорно и недвусмысленно Великий, а вот поди же ты... Не пробить, не убедить какие-то государственные головы, инертность, сухость. Можно ли говорить с литературой (с поэзией тем паче) официальным языком, а, ладно... Я-то его больше чем люблю, я знаю Великость, необъятность этого явления – Леонид Мартынов. Знает еще кто-то, еще... Пусть нас немного, не так много, как хотелось бы, пусть... Нечего досадовать! Не надо!

Чувствую – теряю охоту писать, т. е. отдавать бумаге те бесконечные, бегущие и бегущие во мне токи – мысли. Наверное, актерство разрушило меня окончательно: только эмоциональные потоки пропускаю сквозь себя... А вот уложить все это в словесную форму, выразить знаком, законченным, ясным и определенным —такая работа тяготит, мне бы диктофон и наговаривать свой дневник, да, так было бы лучше, наверное. Варварская профессия – актерство: самопоедается человек с годами.

Приехал Вилька Озолин на чтения (Вильям Озолин (1931-1997) – поэт, романтик, гитарист! Храню все сборнички, подаренные Вилей, иногда перечитываю крепкие мужские строки),а я себя так плохо чувствую, что и выпить нельзя.

Поганое самочувствие, очень.

Прочитал Тадеуша Рушевича «Картотеку» – обалдел!!!

Скорей бы уже закончить эту тетрадь и отвязаться.

От Насти получил опять открытку (с 1-м Мая), пишет – «подробности письмом», значит, есть надежда получить письмо.

15 мая 1985 г.

Посмотрел сегодня кусок прогона «Эксперимента». Резко не понравилось все. Режиссура вчерашнего дня, мягко говоря, постановочка эдакая. Лес постановочных штампов и штампиков – девочки с зонтиками, юноши с электрогитарами (бутафорскими, на которых, конечно же, не играют). Но самое главное – не в этом, главное – что нет главного,зачем, для чего... уровень серьезности разговора (пусть данного через юмор, через шутку), ну и (и это криминально уже) отпущенные артисты. Играют кто как может и кто как это понимает.

Вот странно! Ведь нет, наверное, режиссера, который сказал бы, что актер – это не главное на театре, сегодня, во всяком случае, уже не найдется такого режиссера, а на деле... это самое слабое звеносегодняшних спектаклей.

Пытаюсь себя поставить на место режиссера, что бы я сказал исполнителям, вот этим вот конкретным исполнителям в этом вот «Эксперименте». Это самое трудное, несравненно труднее, чем придумать какие-то мостики, переходы света и включения некоей музыки... Но режиссура не в этом... Суть, смысл ее – в самых тяжелых, самых нужных словах – в глазах, в сердцебиении, в частоте пульса, который должен уловить в режиссере актер. Уловить и найти в себе эмоциональную аналогию.

Смогу ли? Пока верю в это.

16 мая 1985 г.

Вечером «Наедине», а день свободен. Утро прелестное – наконец-то... Танюша чувствует себя хорошо... и все хорошо.

Вчера показывали худсовету прогон «Эксперимента». Как и следовало ожидать... разговор (со слов Тани) был тяжелым. Ну, а что же они хотели? Я почти убеждаюсь в правильности мысли Роберта Стуруа о том, что плодотворно работать можно только зная труппу не менее 10 лет! Дело тут не в цифре и ее математической точности, дело в общей правильности этой мысли. Вот вспоминаю и не могу припомнить творческого праздника (настоящего) с режиссером-варягом. Ну а что, может быть, это вообще Стуруа (и я  тоже) Америку открывает. Это так ясно, что не стоит прибегать к литературе о театре.

Настроение в труппе соответствующее. С одной стороны, пьянящие признаки (периферийной) славы «У войны...» (пишут много и журналы и центральные газеты: «Советская Россия, «Известия», вчера даже «Правда»), а с другой – полная пустота ежедневного театрального быта, ничем (настоящим, творческим, высоким, а без этого в театре нельзя жить ни одного дня, не рискуя потерять театр), ничем не заполненная, а что еще хуже, заполненная неприятным, надоевшим «деланием» спектакля (очередного) из привычных штампов, приемов, повторов и проч.

Впрочем, оставим театр. Спустимся в свои домашние сферы. Что меня волнует больше всего на сегодняшний день? Что идет время, что почти ничего не делаю конкретного к будущей сессии. Т.е. читаю, конечно, кое-что. Но ведь надо срочно писать, вернее, придумывать, сочинять отрывок по режиссуре. Дело не терпит отлагательства. Надо срочно составить расписание на оставшиеся месяцы (как я делал перед прошлой сессией) и форсировать.

С огромным интересом прочитал книжку повестей и рассказов Маканина. Хороший писатель. Это по мне. Временами что-то казалось длинноватым, что-то лишним (вообще он неспешно пишет), и вот сейчас отлежалось и очень прочно ощущаю его лицо. Удивительно дифференцирует такое привычное наше народонаселение (что в жизни мы все ежесекундно делаем и почти не ошибаемся, расслаивая бесконечно всех вокруг, а литература наша будто слепая, «не видит», «не чувствует» этого). Маканин видит, чувствует, а через него и мы снимаем «старенькую» одежонку.

Саша принес вчера еще одну его повесть.

19 мая 1985 г.

Заканчивается сезон. Позавчера сыграли премьеру «Эксперимента». Принимали, естественно, на «ура», зал был переполнен, все были счастливы, особенно начальство («это то, что надо к съезду!»).

Гена Т. приехал из Кемерова, где было репертуарное совещание. Привез много интересных разговоров. Вчера разговаривал с труппой о будущем репертуаре и проч. Молодец, дает перспективу! Дает взгляд в будущее, а артисты – дети, они верят и радуются и уже готовы.

Спектакль «У войны...» выдвигают на Государственную премию. Это событие великое, если получится все как надо, акции Генины поднимутся достаточно, чтобы преодолеть барьеры времени. Как это необходимо сейчас. Это единственная надежда, единственный выход, да, пожалуй, и единственный правильный путь театра. Всякие прочие варианты погубят дело.

Никто еще не замечает, мне кажется, одной парадоксальной и жутковатой вещи: Мигдат является (при всех своих великих деловых качествах) на сегодняшнем этапе уже тормозом, и тормозом серьезным! Кощунство – так думать о руководителе, столько сделавшем для театра? Но... он сам задал такой тонкрайнего рационализма в деле с Артуром. Что ж, надо быть последовательным до конца! Да, его все-таки вчерашние представления о деловом человеке (обмануть всех!!!), его, что уж тут юлить: неграмотность – опять же на уровне сегодняшних требований к руководителю, его провинциализм (я имею в виду масштаб идей, политический и общественный капитал, которым он мог бы пользоваться в интересах дела в городе, министерстве, республике и т. д.), – все это уже некоторыми путами ощущается, и довольно заметно, на нашей жизни. И если к нему в пристяжку дать сейчас какого-нибудь спеца по постановкам и «работе» с коллективом, вот вам в ближайшем будущем вариант ростовского театра.

Сейчас необходим приход Гены в качестве главного. Кажется мне, в нем есть еще и «скрытые резервы», которые он может пустить в ход, и это прекрасно.

Надо чуть-чуть металла прибавить в руководстве, именно металла, жесткости, чтобы и «стариков» наших немного «пригасить», чуть-чуть приуспокоить, и молодежи дать почувствовать, что за ними наблюдают, что они, их успехи и неуспехи не безразличны лидеру и т. д. и т. д. О творческих моментах уже и не говорю. Наша труппа сильна чрезвычайно, но разрушитьее сегодня – пара пустяков. Любойпришелец это с удовольствием сделает, с удовольствием и реактивной скоростью.

Будем надеяться, что этого не произойдет. Будем надеяться, что нам удастся пережить эту полосу бед и выжить. От нас (артистов) мало что зависит... Но... все-таки зависит.

25 мая 1985 г.

Вагончик проснулся. Едем на гастроли в Вильнюс. Только что остался позади Омск. Настроение хорошее, светлое... кажется (как в актерской молодости), что впереди что-то интересное... что-то такое... На столике у окна – розы, красивые.

28 мая 1985 г.

Вильнюс, гостиница «Неринга», № 313.

Прошло ровно 10 лет. Целая жизнь. И мы снова на гастролях в Вильнюсе. Если удастся когда-нибудь без музыки – телом артиста в пустом пространстве нарисовать то, что я сейчас чувствую, тогда – режиссер!

Целая жизнь! А прошло не так уж много времени, 25 мая последняя запись. Но между этими датами – Вильнюс! Ах, Вильнюс, что может быть лучше. Надо бы описать все подробно, и новую встречу с этим необыкновенным городом, и наш люксовый номер в гостинице «Неринга», и все дни блаженства, полного созвучия вокруг: людей, среды, погоды, настроения... вдруг вернувшейся молодости, и наши триумфальные гастроли: успех, успех, ничего, кроме успеха, и печаль последних дней, расставание, поезд, Москва. Все это надо бы описать, но не буду, просто из-за упрямства и нежелания браться за непосильный труд. Если бы я мог так запросто, сидя на своей кухонке на пятом этаже, описать и запечатлеть словом... Боже, тогда ничем другим не стоило бы заниматься никогда! Нет, не буду.

Приехали домой 5-го (если не ошибаюсь) июля. У меня были всякие грандиозные планы по подготовке к сессии – рассчитывал сидеть весь июль за столом, т. к. мне крупно повезло: не попал в спектакли, выезжающие на село, а их поехало два: «Любовь и голуби» и «Легендарная личность». И тут вдруг возродилась давняя мысль: сделать в квартире ремонт. Я слышал раньше, что ремонт – это стихийное бедствие, но как-то до конца не представлял, и вот – увяз в этом деле почти на месяц. Это было просто жуткое время. Все делал сам, своими руками. Один, без всяких помощников. Лысов в первый день пришел «на почин», побелили с ним вместе кухню и большую комнату, а потом все началось.

Теперь хожу по квартире как победитель и подбираю соринки.

Таня уехала в Иссык-Кульский район с 1-го по 7-е от ВТО, на встречи. Я тоже должен был поехать по прежней договоренности, но потом мне вдруг стало так страшно... Дни уходят... Я не готовлюсь... Чертов ремонт, а кроме этого, еще связался дублировать фестивальные фильмы – это пожирает жуткое количество времени, не говоря о том, что уже ничего делать после этого... думатьпросто невозможно. В общем, месяц был загруженный до предела. Подсчитал, получилось, что по 14-15 часов в день без перерыва работал. Даже бегать перестал по утрам – «истощился». Ну, что ж! Теперь, брат, все! Теперь, брат, за работу! Немножко вот раскачаюсь... распишусь, пусть хотя бы и здесь, в своей тетрадочке. Вот интересно, как я подкрадываюсь к работе издалека. Чего-то копошусь, копошусь... и только потом могу начинать главное.

Без даты

Мы хотим (актеры, люди театра) все больше и больше убедиться в реальности, насладиться реальностью «нашего мира», мира театра, поэтому и совершенствуем его постоянно, здесь залог подлинности, залог постоянного роста правды, или того, что мы называем правдой театра.

Ночью, перед сном, пришла вот такая мысль.

Без даты

Конспектирую М.М. Бахтина «Творчество Ф. Рабле» и схожу потихоньку сума. Боже! Не хватит уже ни сил, ни времени понять еще хоть что-нибудь в этом мире, да нет, без «еще», просто – хоть что-нибудь понять. Однако то, что были на земле такие люди, как Бахтин, бодрит... Гордость какая-то в душе. Ведь то, что он сделал, сделать невозможно... Сделал! Жаль, что во мне нет ничего немецкого: как бы хотелось разграфить свою жизнь, рационализировать, выпрямить, чтобы каждая секунда – только в делоЧего нет, того нет! Каждому свое! (Это тоже, кажется, немецкое, нет, по-моему, это из Библии, это они уже взяли для своих нужд.)

Спрашиваю себя честно: чего бы я хотел больше всего? И отвечаю – свободы (всякой) и возможности заниматься чистойнаукой. Смешно, наверное, на рубеже 40-летия думать о «чистой науке». Смешно. А хочется больше всего. Сейчас запишу эти мысли и захлопну тетрадку, чтобы никто не узнал и сам об этом не думал бы, а то вот смотрю на артистов (это на наших-то хороших артистов) – и скучно делается. Ну что, думаю, – что и про что я буду им говорить, мизансцены выстраивать? показывать, как играть надо? мучить всякой ерундой постановочной (как мучили меня режиссеры)?.. И читаю у Бахтина о карнавале: «...в сущности, это – сама жизнь, но оформленная особым игровым образом».

18 июня 1985 г.

Думаю вот о чем: театр актерский и театр режиссерский. По-моему, это надуманная, искусственная и (извините за расхожий термин) формальная проблема. Театр всегда был, есть и будет актерским. Это положение в основе, в природе, в биологической структуре театра. Что, собственно, мы начали называть театром режиссерским? Спектакли повышенной постановочнойкультуры, мощного пластического освоения пространства, выросшего знакового уровня сцены, т. е. обогащенной семиотики представления и т. д. и т. д. Но это только одно из многих и многих лиц театра как он есть! В центре, в магнитном поле, в ядре этой структуры (театра) всегда и везде – один, единый и неделимый хозяин, живой Актер! Плохой ли, хороший, это уж как Бог даст, но только – он. «Режиссерский» – грубейшее деление Целого. Даже нет! Наивная претензия на одностороннюю самоценность одной из частей – важной, серьезной, но... не конечной и совсем не самостоятельной(это последнее очевидно).

Итак, так называемый режиссерский (или, скромнее, семиотический усложненный) театр – одно из лиц Театра, отнюдь не главное,а одно из лиц, очередноев собственном историческом процессе развития. Живой же актер – суть театра и потому категория вневременная —постоянная, почти адекватная самому понятию – театр.

Милые мои, с этим надо считаться... с этим придется считаться... от этого никуда не денешься... Впрочем... как и от самого Театра.

2! июня 1985 г. Вильнюс

Прилетел вчера утром. Летели вместе с Сашей В. Я сразу в институт. Сессия началась 4-го, значит, опоздал на 2 дня, но это не страшно.

Мих. Мих. очень высоко говорил о моей письменной курсовой работе. Говорил, что читали ее на кафедре и сказали, что диссертации пишут хуже, это меня взбодрило, а то что-то совсем зачах в последнее время. Настроение какое-то скучноватое.

4 августа 1985 г. Москва

Танюша вчера вернулась из поездки. Все в порядке. Поездкой довольна, много всяких наблюдений, и вообще видно, что настроение хорошее. Приехала она рано утром, так целый день слонялись по дому, она все рассказывала, как было, готовили что-то вкусное (она привезла мясо), и день прошел. Работать, конечно, уже не пришлось.