Текст книги "Не уймусь, не свихнусь, не оглохну"

Автор книги: Николай Чиндяйкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

5 июля 1989 г.

Кончили 2-й акт, принимают, кажется, неплохо.

Далее произошли события совсем скандально-дурацкие, не хочется даже и писать. Нервы, крики, срывы, обиды и проч. и проч. Самый такой «театр» без прикрас. Глупо, а главное – бессмысленно.

Прошел и 2-й и 3-й акты. Мне кажется, несмотря ни на что, все было достойно, хорошие аплодисменты в финале и проч.

Обещали прием. Действительно, поднялись в какой-то бар здесь же, в театре. Тесный, набитый местным народом, который, не дожидаясь гостей, пил вино и закусывал (хваленое британское гостеприимство... или я ошибаюсь, вежливость, кажется, хваленая). Так ли, нет ли... чудом досталась мне толика красного вина... бутерброда уже не досталось. Наговорили комплиментов, восхищений и т. д. Глуповато стоять с пустым бокалом. Подались наши ребята к автобусу и в 12 уже отчалили в гостиницу. Дирекция фестиваля через Машу передала свои извинения за «прием», это, мол, не они устраивали... Прощаем... В отеле перекусил кусочком колбасы, помидорами... Перед сном смотрел Фила Донахью. Очень красивые, вернее прибранные, женщины и мужчины говорили о сексе. Красиво говорили. Вообще нравится, как они говорят, общаются. Что-то снилось... не помню. В 8.30 разбудил будильник. Пошел на завтрак. Ночью начался дождь сильный. Завтрак хилый. Знакомый нам, «континентальный» называется. Кофе, булочка, кусочек масла, конфитюр.

В 10.00 —тренинг. Один, второй, теперь репетиция 2-го акта с Эмилем. Немного он вчера растерялся во 2-м акте.

Дождь подуспокоился. Может быть, удастся погулять. Зонтик я, конечно, в Лондон не взял.

Нет, не было дождя. Доехали с Витасом до Трафальгарской площади. Вот он, Нельсон, вот они, львы. Дети кормят наглых голубей, садятся на руки, даже на головы (!) кормящим. Национальная галерея. Толпы туристов, молодежи, испанцы, итальянцы, немцы, японцы и проч. и проч.

Вход бесплатный. В Англии почти все музеи бесплатные. Т. е. лучшие классические музеи (Мадам Тюссо, например, платный). Вот тебе и капитализм проклятый. Боже, какое убожество знаний и понятий о мире в нашей бедной России. Все смешалось в доме Облонских. Все смешалось. Итак, музеи в Англии бесплатные. Но великие. Постарался не бегать... не скакать рысью по всем залам. Лучше потом еще приду. Зато спокойно и толково посмотрел итальянцев, потом импрессионистов (начал с конца).

Все, все...

Да что же это? Такие перепады... тяжело...

Чувствую, как остановилось время.

7 июля 1989 г.

Прошел месяц как Ее не стало. Месяц. Мне очень тяжело жить. Сейчас совсем не пью. Работа. Но и не потому только... Хотя иногда хочется забыться. Стоишь в маркете среди виноводочных завалов, берешь банку пива и уходишь. Детонька, думаю о тебе постоянно. Хожу, смотрю, езжу и все как всегда, надо тебе потом рассказать, запомнить, записать... для тебя. Молюсь. Никита дал мне молитву, читаю по утрам. И писать это тяжело. И не писать трудно.

Был в Национальной галерее, был в Тэт (Та!) галерее. Тернер! Не расскажу тебе про это никогда! Господи, никогда. Был у Букингемского дворца, смотрел развод караула. Красиво. Трогательно. Грустно. Туристов море. Вчера ездили в Оксфорд, был прием в одном из колледжей (там американские студенты в летние месяцы изучают театр). Ходили по городу, показали трапезную и т. д. Рассказывали, показывали портреты знаменитых выпускников. 18 век – начало Оксфорда как университетского города. 18 век!

Сегодня играем 5-й спектакль. Публики много. Принимают хорошо. Рецензий было штук 8. В 2-х – хвалят очень. Есть такие... соу-соу. С вопросами. Ругательных нет. Но этого достаточно, чтобы А.А. нервничал. Год ездим – ни одной рецензии без восклицательных знаков не было, и вот в Англии есть без восклицательных. Хмур. Хотя с нами стал мягче. Даже что-то такое сегодня говорил о своей вине и проч.

Ладно... Что об этом писать.

10 июля 1989 г., Лондон

Может быть, эту книжку нужно выбросить?

Зачем пишу это? Для кого? Что-то хотел записать сейчас... сел, развернул книжку и... сразу это вот чувство... Опять с тобой, детка... один на один... Детка... как же так? Неужели все, пустота... Вот то, что я чувствую сейчас. Вот эти слова куцые, которые здесь вывожу. Пустота? Днем ходили с Витасом по Оксфорд-стрит. Тратил деньги, т. е. фунты. Витас искал что-то для своей Расы... и говорил: «На Таню бы это пошло? Значит, Расе будет как раз, она ведь такая же...» Это про тебя, Детка. Слышишь? Ну, как тут не сойти с ума! Как не сходить с ума каждый день. Я говорил: да, на Танюшу было бы как раз... Я ведь все ей на глаз брал и всегда точно угадывал.

Шмотья вокруг красивого горы. Сколько же ты недоносила красивых вещей. Нет сил. Детонька, дай-ка что-нибудь другое... что-нибудь запишу...

Сейчас идет последний спектакль, 6-й.

Публики битком.

Завтра свободный день (слышу, в зале хохочут – 2-й акт). Пожалуй, все. Нечего писать.

11 июля 1989 г., Лондон

Вчера вылетели из Лондона, вечером, где-то в 23. Прилетели в Шеннон (Ирландия). Ночевали в отеле, здесь же, рядом с аэропортом. Позавтракали и опять сидим в порту. Уже прошли контроль. «Фри шоп». Проклятый Запад. Все немного дороже, чем в Лондоне (валюта другая, но фунты берут охотно). Лететь до Нью-Йорка, кажется, часов пять. Хочется выпить. Вчера в самолете пили виски (ирландское – гадость, шотландское – понравилось).

Всю валюту перевел в фунты. «Всю». У меня были канадские доллары и еще 10 ООО песет испанских. Всего сейчас 205 фунтов. Капитал.

ЧП. Ваня Даничев (художник по свету, одна из самых колоритных фигур родных наших «технарей»)сломал ногу. Вот только что ему оказали помощь, привели на костылях! Без происшествий мы не можем.

Рейс задержали. Теперь кормят (за счет компании, разумеется), дают пиво, кофе и т. д.

Сейчас 1.13. «Боинг-747» уже подошел к трапу. Скоро посадка. После пива стало полегче. Туповато-глуховато на душе.

Вчера целый день бродили по Лондону с Витасом и Володькой Берзиным. Теперь, кажется, что-то увидел. Вагbiсап. Колоссально. Сидим на траве, пьем пиво. Пруды... рыба, огромные лапти, плавают и жрут хлеб, который мы им подаем. Утки, гуси... Хорошо. Сити. Фирма «Ллойд» (металл, конструктивизм наш, русский, 20-х годов, скоростные лифты снаружи дома). Тауэр. Хороший день был, только ног не хватает. Лондон замечательный город. На мой взгляд, лучший из тех, которые я видел. Надо учить язык. Купил книжки на 5 фунтов. Смешно, но попробую понемногу учить. В 42 года. Попробую. Хоть немного начал объясняться, и то уже легче.

14 июля 1989 г., аэропорт Шеннон

40 минут на электричке до Нью-Йорка. Университетский городок. Фестиваль (10-й) «Пепсико». Счастлив, что живем не в Нью-Йорке, а здесь. Чудесное место. Прекрасное. Деревня. Живем в студенческих общежитиях.

Ничего себе общежития! Отдельные комнаты. Кухня и проч. и проч. Лесная сказка вокруг... Толпы зверушек бегают по зеленым свежайшим лужайкам: кролики, белочки, еноты и т. д. и т. д., даже олени... Городок, наверное, типично американский... Холодная унифицированная архитектура (в духе русского конструктивизма), широкая, размашистая, бескрайняя... Впрочем, мне здесь нравится... Тишина. Только самолетики гудят (где-то рядом аэродром). В магазин за продуктами надо ездить на автобусе, минут 15-20, а других магазинов здесь нет, только кафе (тоже счастье). Я вот думаю: надо бросить все эти описания местности. Все равно не получается у меня, и глупо как-то... Если уж пишу... Так только факты, наверное, фиксировать надо, и все. Теперь вообще смысл потерялся в записях... так, по инерции царапаю, а... не знаю, кому? Куда? Зачем? Дурная привычка... что-то вроде дурной привычки теперь.

18-го было сорок дней.40 дней. Мама мне сказала, что поминки надо делать дня за два до сорока. Поэтому 16-го после вечерней репетиции пригласил всех ребят... Благо апартаменты здешние позволяют. Днем подкупил водки (у меня еще была привезенная из Москвы, 2 бутылки). Сделали с Юрой Ивановым и Валерой Симоненко стол. Танины фотографии... на стене. Цветы. Все пришли. Вспоминали Танюшу... много-много хороших слов говорили о ней. Миленькая, тебе и при жизни говорили столько хороших и прекрасных слов. Золотце, трудно мне писать... мне так трудно... Я абсолютно уверен, что ты меня слышишь. Абсолютно уверен. Теперь абсолютно. Вот... вот... наверное, поэтому еще и пишу... Вася Скорик принес Библию и читал на поминках. Спасибо ему. Ты мне не снишься. Но закрываю глаза и чувствую совсем рядом тебя... Запах твой, личико родное, каждую прожилочку, каждое пятнышко на твоей руке чувствую. Как я тебя помню. Всю-всю... Ты совсем живая. Детонька. Текут слезы, не могу писать. Я слышу, просто в ушах лежит твой шепот: «Как я тебя люблю, родной мой... как я тебя люблю, если бы ты только знал...» Знаю... знаю, сердечко, знаю, потому что я так тебя люблю...Господи, нет сил. Танюша, приснись мне, приснись, поговори со мной. Жду, жду...

Так... Пустота... Идет 2-й акт. Слышу по радио смех публики, голоса актеров. Вот сейчас как раз Наташка с Леной «кадрят» мужчин... смех... видно, нравится американцам. Да, они смеяться любят. Судя по первому акту (сегодня первый спектакль), публика... такая... как бы сказать... веселая. Красиво, нарядно одетые, много русских. Настроены на радость, на шутку, на сюжет... В драматических местах явно затихает, не от напряжения, не из сострадания, участия, а так... вроде... обманули, позвали на вечеринку, а вместо этого заседание подсунули на скучную тему, постороннюю. Проще сказать – водевильчик сыграть было бы уместнее в этом зале. Может быть, сегодня такое совпадение... Может быть... Вот хохочут опять... Это Олег Белкин вышел на сцену со шляпой. Действительно, смешно. Он хорошо играет, тонко, иронично. Дальше идет сцена... смеются... Ладно. Дай Бог... Веселитесь, ребята, веселитесь.

В день приезда посмотрел спектакль Анджея Вайды краковского старого театра, «Гамлет, 4». Потом «Гадибука». Мне не понравилось совсем... Не знаю. Стыдно, наверное, так о Вайде, вернее, о спектакле, поставленном знаменитым Вайдой. Недавно мы с Танюшей в Польском центре в Москве смотрели «Железного человека» и «Дантона».

Но спектакли мне не понравились. Это искренне. Мог бы сказать, старомодно... Но... что же... это ничего не сказать. Опять «Истории», сюжеты... мораль... Впрочем, не буду писать про это. Надоело... целыми днями мы только и говорим о театре, о театре, о театре...

Детонька, все были... Игорек Попов, помнишь, как нежно ты к нему относилась, как хотела, чтобы он оформил мой спектакль... И так радовалась, когда он дал согласие и мы работали над первым спектаклем с ним... над «Архангелами»...

Толя... наш А.А., он был. Он сидел рядом со мной... Танюша... миленькая... Затихает сцена... пауза... Страсти конца 2-го акта стихли... пауза... вот какая долгая... может быть, победили? Может быть, «взяли» зрительный зал... Последняя реплика... аплодисменты... долгие довольно... да, долгие... нет, не совсем долгие. Смех на последнюю реплику. Конец 2-го акта. Еще аплодисменты. Нет, жидкие. Не так, как всегда. Вот теперь зашумел зал... Антракт. Пошли колу пить. Детонька... любимая. Буду одеваться на 3-й акт. Как будто письмо тебе пишу, как раньше, любимая... любимая... Все. Заканчиваю. Надо идти играть. Надо.

21 июля 1989 г., Нью-Йорк, Suny at purchase

Публика все-таки замороженная вчера была... Хотя они сами, по разговорам судя, очень довольны приемом, множество всяких хороших отзывов и проч. После спектакля нас пригласили на фейерверк, который устраивали студенты... Хилый фейерверк, но ничего, красиво. Ночь, петарды, вертушки, светящиеся костюмы, потом был роскошный прием... Такого (по количеству гостей) не видел еще... Кажется, они кормили и поили всех, кто пожелал остаться после спектакля. Выпил много водки и пива... Наелся вкуснятины разной... Тишкина домой несли. А мы еще пошли в гости к студентам... Там еще пили и «разговаривали» на всех языках мира или на каком-то среднем языке...

Домой приехал утром на полицейской машине (!). Очень веселые полисмены... Живо меня докатили прямо к подъезду.

Много вчера болтали с эмигрантами, нашими бывшими гражданами... Хорошие ребята. Они согласны, что публика здесь «особая». «Это не Европа», так они говорят. Да, действительно, не Европа. Странно... столько в нас похожего... русских и в американцах, и такие мы разные в сущности. Комфорт превыше всего... и душевный в том числе. Все, что тревожит, лучше пропускать мимо.

Кажется, решился вопрос с Мексикой. Я думал, не поедем все-таки. Сколько было проблем с мистером Нойманом. Столько неувязок и проч. Нет, А.А. сегодня сказал – едем. Ладно, Мексика, так Мексика.

22  июля 1989 г., Нью-Йорк

Воскресенье. Играем дневной спектакль. Здесь так принято: в воскресенье – дневной, начало в 2.30.

И играем так же, «по-дневному», и публика такая же воскресная, веселая, легкая. Все им нравится с первой реплики. Шумно реагируют на любую мелочь. Много русских. Интересно получается: смех на какую-то реплику волной накатывает, сначала смеются русские, пару секунд спустя, услышав в наушниках перевод, смеются американцы. И так все время – смех, пауза, смех.

После спектакля едем в город. Я договорился о встрече с Сашей Барским. Это Толика Кригмонта товарищ и Танюшу он тоже хорошо знал по юным ростовским годам. Теперь здесь живет, лет десять уже...

Не записал, кажется, посещение штаб-квартиры «Пепсико», а это было очень интересно. Пригласили нас на обед, днем. Невероятной красоты парк. На территории парка – скульптуры великих мастеров, от Родена до Мура... Как нам сказали, ни один музей Нью-Йорка не имеет такого количества и такого уровня скульптур... современных. Очень, очень сильное впечатление... босиком по зеленым бескрайним лужайкам, видишь там, вдали... стоит нечто красное или белое... или бронзовое... 20-й век.

Все! К черту! Не буду больше писать. Ни хрена... То, что в сердце, в мозгах, вокруг... все так и остается нетронутым. Ничего не объяснимо. Ничего не расскажешь. Тем более в этих закорючках.

А перечитывать совсем невозможно. Боже, как хохочут в зале. Что-то невероятное сегодня...

23  июля 1989 г., Нью-Йорк

Вчера... Вечер в квартале художников... Мастерская Нахамкина (женщина с сигаретой!). Работы Шемякина, С. Дали. Эрнст Неизвестный. Блинкер-стрит. Праздник. Гитарист у церкви. Праздник итальянский.

Вашингтон-сквер. Ресторанчик испанский. Ужин (Саша, Элла, Марик). Кафе...

(Графитные доски столиков, мелки, можно рисовать на столе.) Фильмы Чаплина. Уолл-стрит. Биржа. 2 Тауэр. Ночь. Бруклинский мост. Огни. Красиво.

Статуя Свободы... ну, что же еще, конечно, она... с факелом, все как полагается. Усталость. Разговоры, разговоры... Кажется, им все это искренно нравится.

Бруклин. Квартира моих друзей.

Утром сегодня Брайтон-Бич. Русская колония. Впечатлений много. Разные. Разные впечатления.

Китайский район. Еще ездим по городу на машине.

Саша показывает, показывает. Билдинги. Небоскребы. Смотреть уже невозможно.

Рокфеллеровский центр. Завещание Рокфеллера. Где-то поели. Еще мороженое... какое-то, за 2 доллара. Центральный вокзал. Домой. В поезде встретил наших ребят.

24 июля 1989 г., Нью-Йорк

Жара. Дикая жара. Заходишь в стеклянные коробки небоскребов, чтобы глотнуть прохладного воздуха кондиционеров... там отрада, прохлада, озон, и опять толпы, раскаленный асфальт, горячие двигатели машин...

International literature centre, 475, Рагк аvеnuе. 21-й этаж. Залежи литературы на русском языке... приветливые люди, «пожалуйста, берите», «сейчас нет, оставьте адрес, мы вам вышлем». Спасибо. Жарко... Уже ничего не хочется от этой жары.

Америка похожа на пионерский лагерь... Дети без взрослых сами решили все сделать, по-своему, по своим законам... максималистски-детским. И что-то получилось. Республика Шкид такая. И глупостей в ней достаточно, но главное – никаких компромиссов... чтобы все «честно», «справедливо». И... гордость от собственной самостоятельности, умения, прыти, молодости, неотягощенности дедовскими заветами... Пионерский лагерь...

В «Нью-Йорк тайме» отличная рецензия о нашем спектакле ведущего здешнего критика Фрэнка Рича. Очень хвалебная. И прочие отзывы тоже...

Последний спектакль здесь. Все.

25 июля 1989 г.

27-го вылетели из аэропорта Кеннеди. 4,5 часа лету до Мехико.

Отель «Каза Бланка». Хороший отель. В центре. Живем здесь уже неделю. Страна... Третий мир... Теперь понятно, напоминает нашу Среднюю Азию. Довольно здорово напоминает. Вот если перестройка получится, у нас будет что-то вроде Мексики. Всего много: магазины полны... но не для всех. Бедно живут. У нас проблемы с водой... пить воду из-под крана нельзя, много кишечных заболеваний. Есть на улице, в уличных лотках, тоже не рекомендуют. Платят нам долларами, это хорошо (хотя в день получаем 20 всего долларов). 1 доллар равен 2500 песетам. Булка хлеба – 1000 песет. Бутылка «смирновки» – 10 тысяч, и т. д. В первый день возили нас в «старый» Мехико. Целый почти день провели на пирамидах ацтеков.

Чудо произошло... Встретил Алехандру Гуттиерес. 20 лет назад, в 1969 году, в ростовском ТЮЗе она ставила свой диплом: «Мещанин во дворянстве». Это был мой первый сезон в театре, и одна из первых ролей у нее в спектакле!!! Я не сразу узнал ее. Красивая женщина, наша переводчица. Потом слышу – ее зовут Алехандра. Спрашиваю: «Ваша фамилия не Гуттиерес?» – «Да, – говорит, – Гуттиерес». – «А вы в Ростове ставили спектакль?» – «Да, ставила диплом». – «Здравствуйте, – говорю, – я у вас играл в том спектакле».

А завтра встретимся с Гариком Петренко и Олей, нашими омскими друзьями!! Вот тебе Мексика! Гарик здесь уже года полтора играет в симфоническом оркестре...

Танюша очень любила Гарика и Олю...

Мне трудно слушать симфоническую музыку... Омск. Зима. Танюша одевается... Мы идем в филармонию... Любимые наши вечера...

На сцену выходит Оля... Как хорошо она говорит о музыке! Вот выходят наши омские музыканты, впереди Гарик... Красивый, седой, черный фрак, скрипка.

Начало августа 1989 г.

Жаркий, солнечный день. Музей Диего Риверы и Фриды.

Странное впечатление... Вперемешку с чтивом последних дней – совсем странное. «Иконостас» поразил. Мрачное, тяжелое ощущение. Через несколько кварталов на улице Вены еще один музей. Льва Троцкого. Дом, где он жил, где был убит альпинистским топориком... Железные двери, ставни из двойного металлического листа (это после нападения Сикейроса с ребятами), следы пуль на стенах. Могила тут же во дворе... Красный флаг, серп и молот (!). Экскурсовод (гид), молодая девушка, дотошно рассказывает, показывает. Множество фото, библиотека... Все странно, мрачно, абсурдно... Кажется, все вышли подавленными. Великая бессмыслица!

Во второй половине дня встретились с Гариком. Обедали в их квартире, с Олей и Киркой. Говорили о Тане. Вспоминали.

Сегодня спектакль идет хуже вчерашнего. Вчера принимали шумно. В течение спектакля и после особенно. Чудесный народ испанцы. Все-то им нравится.

Сегодня в зале сплошная молодежь, лет по 20-25. Первый акт перекричали, по-моему...

Может быть, в смысле стратегии можно (нужно) иногда «спустить дурную кровь»... Но это дурно. 3-й акт. Последнее время мне вообще не нравится... «Заросло» что-то главное, то, что не в логике...

3 августа 1989 г., Мехико

Наверное, от кондиционера простудился... сел голос. Трудно было играть 1-й акт (сегодня смотрят ребята).

Приближается отъезд. Когда-то ждал этого дня... Теперь не жду. Честно говоря, не хочется домой ехать. И здесь печально, тошно... Там еще труднее будет. Надо лететь в Одессу. Никак не решу: смогу ли сначала в Ростов заехать?

Сегодня бродил с утра по городу... Так, бесцельно. Потом обедал у ребят. По-домашнему. Ехал к ним на такси, меня обманули, заплатил 15 тысяч песо.

Какой огромный город! 20 миллионов здесь живет... Как у нас любят говорить – «страна контрастов».

Лететь будем, кажется, через Гавану.

Что я буду делать дальше? Иногда приходит такой вопрос, правда, не часто, и не знаю, что себе ответить. Не знаю.

В труппе сейчас... Не то чтобы покой... но тихо как-то. А.А. не шумит. Говорит тихо. Даже вчерашний, не очень удачный спектакль не вызвал «шума». Просто поговорили, и все.

4 августа 1989 г. Мехiсо Сity, Тhеаtег del РuеЫо

Сегодня играли предпоследний спектакль. Всего здесь шесть штук (2-го, 3-го, 4-го, 5-го, б-го, 7-го).

Идут с нарастанием. Первый – шумный, веселый. Второй на радостях мы перекричали сами, и он был наименее интересным из этой серии. Третий – успокоились, отстранились от зрителей, и спектакль «пришел» к ним.

Некогда писать. Совещание по поводу груза.

6 августа 1989 г.

12.30 утра. Самолет «Аэрофлота» «ИЛ-62» (рейс 42). Сейчас 2 часа до Гаваны, потом на Шеннон и оттуда в Москву.

Вчера сыграли последний спектакль. Триумф, победа.

Народу было раза в 2 больше, чем вмещал зал. Сидели, стояли, буквально на каждом свободном пятачке. Явный «перегруз». И еще на улице осталось стоять человек 100.

8 августа 1989 г. Мехико-Гавана-Шеннон

Ну, вот, летели, летели... долго летели... даже не помню, сколько. Сначала до Гаваны часа 2, там сидели в аэропорту. Дикая жара; социализм. Потом часов 8 до Шеннона, и там опять в уже знакомом «Фри шопе» тратили последние доллары и прощались со свободным, разумным, красивым, человечным, удобным, уютным, чистым, толковым миром угнетения трудящихся.

Еще рывок в 4 часа, и мы в милом сердцу Шереметьеве.

Грязь, толпа, неразбериха, ожидание вещей... тупая таможня... Дома в Москве было 7 часов вечера. Спал...

10 августа 1989 г. Москва

Несколько сонных дней дома... Голова кружится... Всю ночь не сплю, копаюсь в бумагах, перебираю одну за другой, рву, выбрасываю, перекладываю с места на место. Видимость полезной деятельности.

Решил больше не пить. Не пью... совсем. Оказывается, тяжесть в голове не от этого... Ничего не проходит. Под утро забываюсь... и потом сплю весь день. Вчера и сегодня спал с 7 утра до 5 вечера... Бессмыслица. В Одессе опять какие-то глупости... Съемок нет, и что делать, не знаю... Поживу еще день-два здесь. Может быть, приду в себя. Тогда решу, что делать.

Сейчас 22.30. Опять предчувствую бессонницу. Сел к столу писать письма... Наверное, не потяну. Письма. Вот лежит передо мной пачка твоих последних писем. Детонька... детонька... Невозможно читать, невозможно перечитывать... Зачем? Зачем все это?

13 августа 1989 г., Москва

16 августа вечером приехал в Ростов «Тихим Доном». «Дон» оказался очень тихим, опоздал почти на 6 часов. Несколько дней был здесь. День почти каждый ездил к Танюше. Горько и тяжело... Жара... цветы вянут сразу. Вкопали в могилку вазочку. Астры в воде стоят подольше. Розы вянут. Был у Мигдата. Приезжали Лариса с Сашей. Тоже были на могиле. Вечером посидели у них. Выпили водки. 21-го подсел на проходящий поезд в Сочи. Там ребята меня хорошо устроили, рядом со своей турбазой. И питание... За одним столом с ними сидел. Толик, Вета, Нинка. Купался, загорал. Вместе с ними было хорошо. Один бы я не выдержал и дня. Вечерами смотрели кино (если выдерживали до конца). Гуляли. Жил я один в клетушке, рядом с морем.

Вчера опять на проходящий поезд подсел. Дал 20 рублей – и в Ростове. Последний раз сегодня съездил к Танюше (с мамой вместе). Попрощался. Сердце здесь. Тоска и одиночество непередаваемое. Любовь – это наказание (за что только, не знаю, нaверное, за счастье), потому что остаешься один.

Сегодня еду в Москву. «Тихим» опять же «Доном».

Потом... Надо в Омск. День за днем... Бесцельность, бессмыслие... Деньги летят непонятно куда. Не замечаю, как их трачу и на что...

Сегодня 21 августа 1989 г.

Уже так, по привычке пишу... Что-то такое делал по обмену... Кажется, ухватился только за кончик ниточки. Самый кончик. Говорил сегодня с «деловым человеком». Нужны деньги. Чем больше, тем лучше. И Танюше на памятник тоже нужны деньги.

Деньги, деньги... черт их побери.

Достал билет. Завтра улетаю в Омск (в 12.00). Господи. Да, уже сегодня: 2 часа ночи. Ладно, полечу.

6 сентября 1989 г. Москва

Прилетел 19-го. Тяжко... Дом. Родной наш, любимый дом. «Домик», как любили мы говорить с Танюшей, когда было особенно хорошо, замкнуто и уютно. Книжечки, тишина... мы вдвоем... телефон отключен. На кухне пахнет пирогом, мы читаем, лежим на нашем диванчике и читаем...

Разрушил, разрушил дом. Запаковал книжки в ящики, содрал, свернул... разорил.

21 сентября 1989 г.

12.00. Свежее, желтое, солнечное утро. Все красивые... свежо... свежо, улыбки...

А.А. – «Вы думаете, я вам что-нибудь скажу? Да ничего не скажу».

23 сентября 1989 г., сбор труппы

А.А. – «Несмотря на все декларации, никто ничего толкового сейчас не сделал ни в театре, ни в кино».

«Во всей этой канители у меня нет желания участвовать и «соревноваться».

«Репертуар растет, а эффекта, эффекта от него нет».

О Достоевском. – «Русские писатели в основе своей были сочинителями, а не беллетристами, именно со-чи-ни-те-лями. Это не писатель, который пишет об униженных и оскорбленных... нет, он пишет о философии униженных и оскорбленных, а это совсем другая история, совсем другое дело».

«Почти все тексты Достоевского выглядят ровно, но это не так».

«Литературное разнообразие диалогов – это первое, и в то же время ровность диалога. Трудно найти драматические повороты узлов и т. д.».

«Если «Преступление и наказание» написано вечером, то «Игрок» написан утром. Если «Преступление» написано мужчиной, то «Игрок» – юношей и т. д. Здесь много мотивов из «Преступления», есть и из «Идиота».

«Интересно движется стиль, в котором пребывает герой, невероятное окончание, у Достоевского чаще всего невероятные окончания».

«Логика, какая угодно (параболическая, другая), но не прямая».

«Игрок». – «Кажется, что персонажи наделены одним и тем же знанием».

«Структура, скорее всего, в том, что большая часть композиции заключена в словах (эмоционально окрашенных). Наступает момент, когда люди начинают говоритьдруг с другом, где они даже не обмениваются взглядами, а выясняют позиции».

«Вначале говорят (5-я глава) мужчина и женщина. Взаимное ухаживание. Типздесь выражен взглядом нa жизнь. Итак, ситуация влюбленности, ухаживания, но вскоре диалог становится более значимым, и тогда всплывает основная тема, т. е. то, ради чего написано. И почти никогда не удается этого сделать с актерами».

«А истина? Истина не названа, она не может быть названа. Пошло было бы на репетиции Достоевского назватьистину. Ну как сказать, что такоеАнастасия Филипповна, когда целый том написан?.. Да, все вместе, то, что справа и слева, всегда содержит иронию, юмор какой-то, а середка не названа».

О профессии.– «Моя наука заключается в том, чтобы сказать вам, из чего производится игра... т. е. мне важно вычислить причину,а не выяснять следствие,если хотите, меня не касается то, что произойдет потом».

«Есть эмоция смысла. Вот что есть. Есть ли персонаж в эту секунду? Нет! Вся плоть подчинена в эту секунду смыслу».

«Только сам себя сложив, он (персонаж) начинает себя проявлять».

«Разбор всегда должен напоминать мелодраму или водевиль. Тогда будет правильно. А то скучно».

23 сентября 1989 г.

Устанавливается привычный режим работы. Терпимая жизнь. Почти обычно.

В первой половине дня занимаемся Булгаковым. Читаем, разговариваем. Очень с краю. Во второй половине – Достоевский. Несколько дней говорили об «Игроке». Жалко, что не записывал разбор, просто не было сил, да, наверное, уже и не будет на это сил, а разбор шеф сделал гениальный. (Впрочем, записано на диктофоне.)

Вечером еду домой. Усталость, сонливость, начинаю ощущать часов с 8 вечера. Никуда не хочется... домой, домой. Поужинал, если есть немного коньяку, выпиваю и в койку, читаю, но недолго. Вот как все переменилось. Где же ты, моя недавняя бессонница? Засыпаю. Просыпаюсь ночью – горит свет, радио трещит, выключаю все и опять ложусь. Утром новый день. День. День. День.

29 сентября 1989 г.

Утром читали и говорили о Булгакове. Вечером – Достоевский. Разбираем «Игрока», «Братьев Карамазовых», «Идиота» и другие вещи...

Вчера классныйразбор был двух мест из «Идиота». Жаль, что не мог записать (на пленку записано у Люды, надо переписать). Сегодня – общий разговор.

А.А. – «Все взгляды хороши, включая коммунистическую идею. Театр – и на ваших глазах – пережил много смен. Было бы грешно оскорблять кого-нибудь. Положим, что Ефремов пользуется таким театром, а не другим, Товстоногов – своим театром, а не другим... Вопрос – в законченной системе взглядов».

«Материализм проклятый... Но тогда и ставить надо такую русскую литературу, материалистическую. «Современник» – хороший театр... но плохой... потому что не смогут они этого никогда понять, разные вещи!!! Стрелки часов движутся от механического усилия или от электрического тока... Разные вещи! Хотя стрелки движутся».

«Если, например, актеры, играющие сцены из «Игрока», будут соотношением сцен из «Идиота», ничего не выйдет».

3 октября 1989 г.

Летал в Ростов на сорокапятилетие Танюши. Детонька моя... Был бы праздник, а теперь... поминки. Посидели на могилке, помолчали. Мама, Людмила, Сережа, Толик, Вета, Ниночка. Красивый, солнечный южный день. Помню, мы говорили: надо скорее переезжать... не хочу в Сибири лежать... Вспомнил, но никому не сказал. Сколько всего вспоминается, разве расскажешь.

18-го прилетел в Одессу. Просидел там 4 дня, и опять глупо. Съемки так и не состоялись – шхуна не готова оказалась. Ну хоть озвучил больше половины своей роли. Вроде не напрасно прилетал. Опять «дома»... в Москве. В одиночестве, в пустоте. Перестирал все. Вымыл полы. Плохо себя чувствую. От сухомятки, наверное, и прочей муры.

Делать ничего не хочется. В Одессе встречался с Феденевым... Он развивает отношения со МХАТом.

23 октября 1989 г., Москва

Приехала Настенька. У нее отгулы в театре, три дня. Вместе повеселее стало жить.

28 октября 1989 г.

А.А. – «Ничто не дает чувства жизни – ни работа, ни дисциплина, ни семья, ни любовь, ничего. Афера дает чувство жизни! Только афера («Игрок»). Советские (русские) люди часто живут рабством. (Это не ум – ощущение)».

«Жизнь не каждый день наполнена смыслом, а нам это необходимо, потому что мы занимаемся искусством.

«В разомкнутой структуре конфликт вынесен.Он не междувами, а как бы вынесен за скобки! Актер в таком случае должен стать автором творчества».

КАРТИНКИ 2 ШТУКИ

«Всякое творчество – поэзия. Вынесенный конфликт – личностный. Действие всегда имеет направление. У Достоевского – это диалог...

Спектакли должны возникать, а не делаться».

30 октября 1989 г.

А.А. – «Актер почти всегда знает больше,чем он осуществляет. Ошибочно было бы все, что знаешь, попытаться изложить. В структуре игрового театра человек как бы скатывается с горы (психологический театр). Но... в то же время складывает игровой театр, волево складывает. Все разговоры о Евгении Онегине будут ниже, чем сам роман».