Текст книги "Не уймусь, не свихнусь, не оглохну"

Автор книги: Николай Чиндяйкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

Спектакль замечательный. Стиль его мне нравится по– настоящему, хотя понимаю, не всем европейцам будет понятен. Впрочем, все глупости, нравится – не нравится. Тут такой уровень разговора, что все неважно в привычных оценках.

Несколько мизансцен просто фантастических.

Сегодня весь день работали неустанно. Вернее, «устанно», но непрерывно. Сделали очень много за этот день. Ничего себе театральное расписание! В 7.30 утра начали всенощную. День получился невероятно длинный.

3 августа 1993 г., Тога

Утром солнце. Впервые. Поднимаемся в 7 утра. Ежедневно начинаем работать в 7.30.

Мы живем с Анатолием в одном доме. Я на втором, он на первом этаже.

Замечательный японский домик. У нас прекрасная кухня, ванная комната и прочие удобства. Труппа живет рядом в доме, где у каждого своя комната. Помещение, в котором играем, в двух шагах.

3-го, 4-го и 5-го – репетиции. 6-го, 7-го и 8-го – «Иосиф». 9-го, 10-го и 11-го – репетиции. 12-го, 13-го и 14-го – «Фьоренца».

5 августа 1993 г., Тога

Вчера Тадаши Сузуки устраивал прием, на который мы не могли не пойти. Весь день работали, а в 8.30 пришлось прервать репетицию и идти.

Все участники фестиваля. Сузуки представлял всех режиссеров (из Америки, Канады и еще откуда-то), человек 7-8. Церемония непродолжительная, домашняя и сердечная. Угощение великолепное. Впервые согласился с тем, что японская кухня – прекрасна. Готовилось все прямо тут, на балконе жарилось мясо, четыре мангала (или как это у них называется), и в зале что-то вроде огромных сковородок.

Саке, пиво и прочие напитки. Вот саке-то и подвело... Мы все же надеялись продолжать репетицию, «отметившись» на приеме. Но шеф увидел, что кое-кто из актеров прикладывается к саке. Стал нервничать, отменил репетицию и, немного посидев, ушел в театр ставить свет. Я ушел домой, хорошенько поужинав и тоже выпив саке, раз такое дело. Где-то в час ночи он разбудил меня... Был в жутко расстроенном состоянии. Повторил все, что обычно говорит в таких случаях. Все отменяет, уезжает, ни с кем из этих... не будет и не хочет работать и проч. И вообще спектакль завтра отменит. Хотел было вызвать всех мужчин немедленно... Как-то уговорил его этого не делать... Он опять ушел в театр, а я лег спать. С 7.30 работа. Кое-кто из мужиков выглядел не лучшим образом. Но репетиция прошла очень даже неплохо.

Как-то за день все собрали.

Начали в 6.30. Играли ровно 1 час 50 минут (литургия). 1. Фандера – Лысов. 2. Торнау – Толмачева. 3. Репецкий – Яцко. 4. Яцко – Шнайдер (три последние пары – сцены).

Зрителей более ста человек. Днем во время репетиции опять шел дождь, и так грохотала крыша, что ничего не было слышно, вдобавок ко всему – комическое событие: где-то в потолке поселилась цикада и орала дичайшим металлическим голосом. Никогда не слыхивал такого. Иван Даничев вначале подумал, что это самолет. Ну просто кошмарная история... Мы начинаем петь – она заводится и... Невозможные звуки, все заглушающие.

Вечером пришли аккуратные японцы, уселись кругом, и мы ровнехонько в 6.30, помолившись, начали.

И ни капли дождя... и цикада молчала терпеливо весь спектакль!

Все прошло замечательно. Как говорит шеф, осторожно... Это и хорошо и плохо. Плохо, потому что уже пора смелее, хорошо – потому что лучше так, чем нагло.

Мне лично для сегодняшнего дня показалось все нормальным. Ну, конечно, как этап.

Нисколько не обольщаюсь тем, что сейчас делается. До спектакля, каким его хочется видеть, дистанция огромного размера. Но... путь виден.

Насколько реально... насколько выполнимо, и сколько для этого потребуется времени? Вопрос.

Дождь опять зашумел за окном. Стеночки тоненькие, все слышно. Япония. Странно. Вчера на приеме очень ощутил странность... фантастичность. Девочка на подносе подает пиалы... движется мелким шагом вполуприсядку... улыбка приклеенная на лице... ну... невероятно. Сузуки семенит, просто падает вперед, ножки совсем от пола не отрывает.

Общаемся каким-то образом на английском, но многие и английского не знают, тогда просто улыбаемся.

Долго говорили с А. по поводу труппы. У него обостренный нюх и чутье на всякие скрытые процессы. Многое из того, что я знаю в силу более близкого контакта с актерами, он чувствует каким-то особенным способом. Точно знает расстановку сил в труппе и, принимая это на сегодняшний день, предчувствует катастрофу в будущем, если ее не упредить. Точно назвал, от кого может исходить такая опасность.

«Надо ударить по ядру... ядро больное... Сегодня нормально, меня даже устраивает сегодня... все устраивает в этих людях, как они работают, как берут инициативу, но в будущем они заразят половину труппы...»

Потом предложил пару совершенно неожиданных для меня вариантов «превентивного удара».

Разговор абсолютно доверительный и, естественно, между нами.

6 августа 1993 г., Тога

Сегодня третий, и последний, «Иосиф».

Вчера сыграли второй спектакль (начало в 18.30). Шел 1 час 50 минут (хотя рассчитывали на 1 час 35 минут). Несколько подрастянулись диалоги.

Состав группы в Японии:

1. Л. Белогурова.

2. Д. Богданскайте.

3. Л. Толмачева.

4.  Р. Торнау.

5. О. Фандера.

6. А. Альгулина.

7.  М. Зайкова.

8.  Э. Хайнбюхер.

9.  Г. Ширяева.

10. И. Лысов.

11.  С. Репецкий.

12.  В. Тереля.

13. С. Красноперец.

14.  Е. Фалин.

15.  Р. Сабитов.

16. А. Огарев.

17.  Б. Шнайдер.

18.  И. Яцко.

19.  С. Назаров (монтировщик).

20.  И. Даничев (свет).

21.  С. Забавникова (костюмы).

22.  Г. Юрова.

23.  В. Цырков.

24.  А. Котов (трое последних – хормейстеры).

25.  А. Васильев.

26.  Н. Чиндяйкин.

Спонсор – Юрий Крестинский.

Все эти дни начинаем работу в 7.30 утра. Обычно утром литургия или всенощная после 10-минутной распевки. В 9 идем завтракать.

В 10.00 – продолжаем работать.

В 14.00 – идем на обед. Вчера был особенно трудный день. В 16.00 – репетиция, продолжалась до начала спектакля.

Закончили свой спектакль и сразу перебежали в амфитеатр на спектакль Сузуки. После спектакля был прием, но шеф, увидев на столах выпивку, сразу напомнил, что после ужина мы должны собраться на несколько минут в театре. Естественно, поев наскоро, все оторвались от фантастически заполненных вкуснятиной столов. Говорил до часа ночи, закончил словами: «Мы сегодня поздно закончили, но завтра все равно начинаем в 7.30».

Только Галя Юрова что-то такое сказала об усталости. Разошлись и сегодня встретились в 7.30, начали литургию. Спектакль Сузуки в амфитеатре. Вернее, фрагменты из его известных спектаклей. Красивое событие в целом, тысячи воркующих японцев собираются со всей Японии, аккуратным ручейком стоят у входа. Пропускают вперед гостей. Актеры очень ловко и громко всех обслуживают, усаживают, руководят всем. Атмосфера праздничная, фестивальная. Раздают целлофановые мешочки постелить, если сыро, бумажные стаканчики, которые потом пригодятся, когда в перерыве между первым и вторым актами Сузуки, опять о чем-то потолковав с публикой, пригласит на сцену какого-нибудь важного гостя, ему дадут в руки огромный деревянный молоток, и актеры выкатят на сцену огромную бочку саке. Очень веселый аттракцион. Под возбужденный гул толпы выбивают из бочки днище, при этом обязательно обрызгав кого-нибудь в первых рядах. Потом можно подходить со своим стаканчиком и пить саке. «Не толпитесь, – предупреждает Сузуки, – еще надо посмотреть второй акт, и тогда все уже остальные тоже выпьют саке». Японцы и так, правда, не толпятся. Только самые желающие успевают наполнить свои стаканы.

Мы сидели наверху с Васильевым и Расой... Какой-то японец сбегал вниз и с нежнейшей улыбкой предложил нам один бумажный стаканчик с саке, он принес два, и еще угостил вкусной закусочкой... что-то соленое, морское, вяленое, может быть, кусочек осьминога. Закусочку, оказывается, тоже неплохо с собой прихватить.

Во втором отделении англичанка (с которой я накануне познакомился в столовой, Элен) играла с японскими актерами «Ромео и Джульетту» и Беккета вперемежку.

И так же летели фейерверки, лопались петарды и т. д. Очень красиво освещаются горы, мощными, зенитными, как раньше говорили, прожекторами.

Замечательное шоу.

Последний «Иосиф» 8 августа. Играли:

1. «Мандрагоровы яблоки» – Эльке – Белогурова.

2.  «Человек в поле» – Лысов – Зайкова.

3.  «Рувим приходит...» – Яцко – Фандера.

4.  «Это – я» – Яцко – Шнайдер.

На этот раз было много актеров с фестиваля. Мы начали в 8.30, и многие уже отыграли свои спектакли.

Первая половина несколько замазана. Нечетко. Качание и т. д. Потом лучше.

Очень много невнимательных ошибок, чисто технических. Песнопения ровно, тягуче, однообразно. Если всерьез, то пока это совсем плохо. Когда Владимир дирижирует (во время репетиции), то это как раз тот терпимый уровень, с которым можно мириться. Во время же представления без дирижера – плохо.

Очень веселились, когда все закончилось. Японская публика, надо сказать, не балует аплодисментами. Хотя, по словам судя, многим кажется серьезной наша работа, и попросту хвалят.

(Один англичанин просто не мог после спектакля встать с кресла... Чем уже мы его так проняли, не знаю... но ревел слезами горючими, и Галя Юрова его утешала.)

Приехала Аня, которая была у нас переводчицей в Авиньоне 5 лет назад. Она уже 4 года, оказывается, живет с мужем в Японии. Неожиданная встреча. Трогательная, сердечная встреча.

8 августа 1993 г., Тоgа village

Вчера долго не ложились спать.

Я попивал красное вино, Анатолий тоже пригубил. Вино подарила японка, переводчица Чехова, в очень красивой обертке с ленточками. Васильев с удовольствием все это распутывал в предвкушении, оказалось наше вино, «Рубин Крыма»!

Недалеко от Тоги возле маленького буддийского храма прикоснулся к уважаемому здесь дереву... как утверждают, ему 1000 лет. Когда отводишь ладонь на 4-5 сантиметров, ясно чувствуется исходящее от него тепло. Мы взялись за руки и обхватили все дерево вдесятером.

Центр современной постройки. Чисто и пустынно. Оформлял некий непальский художник, имя не запомнил...

9 августа 1993 г, Тога

Во второй половине дня начался шквальный ветер. Домик наш весь дрожит. Пришлось плотно закрыть все окна. Вышел из дома в седьмом часу. Дождя нет. Тучи летят над горами с невероятной скоростью. Японцы предупредительно убрали всякие зонтики и палатки, положили на землю дорожные знаки и щиты с надписями... Но все же какие-то куски летят иногда по воздуху... Иногда просто останавливаешься, не в силах сделать шаг вперед – сносит.

В студии наши репетируют «Фьоренцу». Сбились в кучку, крыша гремит и трещит. Сейчас резко потемнело.

У меня счастливый день. Немного занимался бумагами, лежал, читал и даже выспался после обеда. Даже не помню, когда последний раз спал днем. Сейчас 20.00. Через полчаса ужин.

1 час 37 минут ночи.

Долго ругались сейчас внизу, в его комнате, с А. Он пришел с репетиции «Фьоренцы» расстроенный, ничего не идет, ничего не может играть и т. д.

Потом сказал о растренированности, что-то, что нет ничего объединяющего и что плохо, что я не веду здесь тренинг...

Я старался быть спокойным и не заводиться. Но, честно говоря, ужасно надоели его шарахания и безграмотные дергания по поводу тренинга. Я все же начал говорить... и все, конечно, дошло до скандала, в котором заочно уже досталось всем.

Интересно было бы хоть раз записать такой его монолог дословно. В конце концов мысль одна: я ничего не могу, я давно это понял, я вырастил ублюдков, эти русские свиньи никогда не будут играть, никогда. Мне нужно все бросить, Васильев – это миф, легенда, я уже давно ничего не могу делать, ничего! и т. д. и т. д. и т. д.

Рядом с ним можно свихнуться. Предчувствия у меня нехорошие, в том смысле, что его еще ждут проблемы с труппой, которых он все-таки не предвидит. Думаю, осенью начнутся катастрофические движения. Но для него, может быть, это и будет облегчением и решением. Само собой развалится, и ничего не нужно будет делать. Да, что это он еще кричал. «Кто скажет о том, что меняпослали на хер все они, не я их, а они меня! Они от меня ушли! Кто вот об этом расскажет!»

Да, расскажу. Расскажу я об этом, Анатолий Александрович... расскажу, раз уж вы действительно убеждены в этом.

Спектакли «Фьоренца» – 12-го, 13-го и 14 августа. Прошли очень хорошо. В результате долгих и мучительных репетиций сложилась довольно ясная и красивая композиция из четырех работ плюс японский актер с текстами на своем языке. Тонко по стилистике, красивая картинка (женские костюмы), плотная, грамотная игра.

10 августа 1993 г.

Вторник. Выходной. Весь день дома, копаюсь в бумагах, пишу письма. Отпуск пролетел. Литва, Паланга, Тильшай.

Начало сезона сумбурное, непонятное. Обиды, разборки. История с Толмачевой и т. д. и т. д. Кажется, этому не будет конца, 5-й курс переименовали в студию... В общем, непонятно ничего.

Сам работал с французами, привезенными из Парижа зачем-то, сейчас улетел с ними в Париж на несколько дней, потом заедет в Будапешт, где собирается ставить с февраля. Что будет у нас? Не знаю. У народа состояние тяжелое.

Пережили гражданскую войну... но об этом напишет история, я не буду. Грустно все, безотрадно.

Только вот снег радует. Чистый снег.

26 октября 1993 г.

Вчера в СТД было нечто под названием «День Гротовского». Милейшая Елена Ивановна Ходунова за несколько месяцев звонила мне по этому поводу, с просьбой принять участие и что-то рассказать.

Накануне позвонила корреспондент радиостанции «Свобода» с аналогичной просьбой, поговорить о Гротовском... беда... Киксанул и почему-то согласился... говорили более 1,5 часов.

Ну, и Елене Михайловне не нашел сил отказать.

Очень толково выступал Андрей Дрознин. Толково и интересно. Потом что-то такое Фокин. Потом я грешил «воспоминаниями». Ужасно глупая ситуация... Говорить о Гротовском, само имя которого презирает болтовню и теоретизирование о том, чего не знаешь исступленно...

Жизнь состоит из суеты, право, сплошная суета. Простите, пан Ежи.

28 октября 1993 г., Москва

Завтра улетаю в Омск на три дня, в Доме актера приготовили большую выставку, посвященную Танюше, и просили приехать на открытие...

Странное, сложное чувство. Конечно, хочется увидеть всех, повстречать родных и близких друзей... И тревога в душе, печаль. Мне тяжело ехать в Омск, это так... Надо признаться. Тяжело.

Холодно в Москве... Сегодня снег пушистый на деревьях за окном, синички суетятся... вороны прохаживаются, разгребая пушистый снег.

Мы завтракаем на кухне у окна, завтракаем на холодильнике, потому что на кухне нет стола до сих пор, да, наверное, уже и не будет. Я уже привык... От окна несет немного холодом.

Завтрак короткий, к сожалению. Такое хорошее время и поэтому совсем короткое, пролетающее. Чашка кофе, сигарета, и все, пора.

Мне трудно уходить из дома по утрам, зная, что уходишь на весь день и вернешься только поздно вечером, к ужину, к позднему, позднему ужину.

Моя теперешняя жизнь, как она устроена, чему посвящена, мне не нравится, резко не нравится. Мне бы хотелось поменять все,прежде всего то, чем ежедневно и бесцельно занимаюсь... Инерция. Самая мощная сила на свете.

«Увидеть, как сделана вещь в ее основе, – это первое».

«Мы познаем, потому что в нас прорастает другаявещь. Значит, мы должны знать эти законы, и это должно быть общим знанием и для актеров и для режиссеров».

«Основное событие отражается не только своим светом, но и своим «устройством» (не везде, не во всех местах, но где-то ведь обязательно отражается.Такова драма)».

«Открытость, наивность и детская душа – вот что нужно для Платона. В конце концов смысл откроется, придет».

19 ноября 1993 г.

Вылетел 20-го утром из Внукова 229-м рейсом в 12.00. Столько раз им летал в прежние годы. Рейс хорош тем, что почти никогда не откладывается и прибывает в Омск около 18.00 местного времени.

Уже не помню, когда был последний раз здесь. Два... или три года назад? Кажется, очень, очень давно. Во всяком случае, сердце сжималось и разжималось так, что я его слышал. Кажется, несмотря на возраст, на раны и потери, остается во мне что-то сентиментальное, юношеское, чувственное... Сам перед собой я не стыжусь этого, не стыжусь вдруг навернувшихся слез, перехваченного дыхания, излишней аффектации чувств... Внутри меня это не беспокоит, но иногда, оценивая со стороны свое поведение, состояние, раздражаюсь. Мне бы не хотелось, чтобы все это «читалось», было видно другим. А, наверное, так бывает.

В аэропорту встречал Ицик. Сами эти буквы на сером, темном (почти никаких светящихся фонарей) здании аэропорта – «Омск» – сами эти буквы грязного, непонятного цвета... (когда-то раньше тоже светящиеся неоновым светом) вызывают во мне магнитную, жуткую бурю... Снег, мороз... И снег необычный, и мороз необычный, и... серость необычная, не такая, как везде, где-то в других местах. Юрка приехал за мной на «Мерседесе», подаренном театру какой-то богатой (или не очень богатой) немкой.

20 ноября – шесть часов вечера – въезжаем в Омск через Ленинградский мост, еще не совсем темно, но уже почти. Я вспоминаю, что ровно 20 лет назад так же въезжал в Омск впервые, ровно (5 ноября?) 20 лет назад, шофер Федя вез меня на «Волге». Ну, казалось бы, что за факт? Что здесь для эмоций, для Знака, для чувства Знамения?.. А во мне отзывается чуть ли не легким головокружением..

Приезжаем в театр: лица, люди, объятия, улыбки. Поднимаемся в гримерку Елены Ивановны, слезы, объятия. Смотрю спектакль «Гарольд и Мод». Больше наблюдаю за залом... опять трогательно все и сентиментально. Полный зал... доброжелательный, теплый. Как они смотрят! Может быть, тактолько здесь, в Сибири смотрят? После спектакля вышли все вместе.

Камерная сцена имени Татьяны Ожиговой,такая надпись, аккуратное мраморное крыльцо, массивные двери, мы идем мимо... Сон. Идем к Юре. Выпивать и говорить.

Трудно писать. Васильев говорит сейчас о «Протагоре» Платона. Часа три уже говорит. Он был в истерике несколько часов назад, не знаю, по какому поводу, орал, почти визжал в кабинете, так, что здесь, в студии (...) было звонко... Потом вбегал, тяжело дыша, просил у нас прощения, что не может начать работать... вздыхал, жаловался на жизнь, до такой степени жаловался, что даже переводчица молоденькая, которая переводит нашим французам, расплакалась, в прямом смысле расплакалась.. Потом еле-еле что-то начал говорить, разбирать и через пару часов ожил, засветился. Так ему хорошо, не остановить. Сейчас уже половина десятого, и ему главное, чтобы не заканчивалась репетиция. Вот беда.

Открытие выставки о Танюше состоялось 22 ноября в 18.00 в Доме актера. Масса народа, множество знакомых и даже родных лиц, музыка, ансамбль скрипачей, вся верхушка города присутствовала, говорили, губернатор Полежаев, мэр города и т. д.

22-24 ноября 1993 г., Омск-Москва

А.А.—«Что сделал Адам? Он назвал сущность каждого. Бог ему поручил сделать это, Бог сотворил, Адам назвал: льва – львом, зайца – зайцем. Мы называем тайную сущность, когда говорим: врач, архитектор. Когда мы говорим «софист», имеет ли тайную сущность «софист»? Да! Отсутствие сущности. Когда вы видите льва и говорите «заяц», вы уже совершили композиционную игру. Вы совершили ловушку».

«Если мы ориентируем свою игру на одну точку, на вторую, третью, четвертую, за нас сыграет природа... сыграет правильно».

I декабря 1993 г.

А это мое.

Раньше в советской нашей жизни было много театрального. Пространство нашей жизни было театральным: парады, демонстрации, спортивные и прочие праздники, похороны великих «деятелей», генсеков и проч. и проч. Тысячи людей принимали в них ясное лицедейское участие. Столько мне приходилось наблюдать и быть участником. Десятками лет вырабатывалось в обществе это состояние «театрального мира», мира, представляющего себя для себя! И это было уже почти естественным, натуральным состоянием массового сознания (ну, только, может, единицы «отщепенцев» или людей более или менее художественного склада могли наблюдать со стороны, оставаясь свидетелями, не соскальзывая в молох карнавала).

Самые большие изменения российские не те, что кажутся большинству. Изменился театр. Социальный театр теперь другой, и это самое главное изменение. Приходится для краткости пользоваться дурным западным термином: сегодня у нас разыгрываются хеппенинги. Август 91-го, октябрь 93-го – самые крупные хеппенинги (или пока самые крупные?) конца века. Массовый театр вырос из детских штанишек. Большевистский любительский изжил себя и лопнул... Массам стало скучно играть. Устали от репетиций и заранее известного финала.

Депутаты, дерущиеся у трибуны, внезапно врывающиеся в Москву танки, горящий Белый дом... – театр спонтанности, непредсказуемости... театр, творящий себя в процессе действия.

Толпа зрителей на мосту во время танкового обстрела Белого дома и миллионы, прикованные к экранам ТV  CNN, – вот мой аргумент.

1 декабря 1993 г.

Воровского, 20, студия 3. – Репетиция Платона, группа «М».

А.А. – «В самом высшем смысле мы должны следовать автору. Исполнитель заново пишет текст и тогда становится автором. Литература пишет словами... мы же пишем действием. Наше дело – другой предмет, чем литература. Здесь феномен: свобода возникает в отсутствие самого «я».

«Единственная цель и назначение занятия искусством – уйти с площадки с ощущением того, что познал нечто большее, чем до этого».

«Мир меняется, вот в чем дело... 20-го века со всем его материализмом и гипертрофированным человеческим «я» больше не будет! Не будет... И новое время будет решать вопросы Духа! Это я утверждаю! Вопросы Духа во всей их простоте и сложности».

2 декабря 1993 г.

Вчера долго беседовал по телефону с Ниной Кашич... Подробно рассказывала, как там в Омске «живет» Танина выставка... Много трогательных зарисовок, наблюдений.

Кажется, к 25-му января будет готова мемориальная доска, и на Татьянин день намечено открытие. На нашем доме. Советовались, какое место лучше выбрать. Я предложил со стороны скверика на улице Маяковского. Наш дом угловой, Ленина, 53 – Маяковского, 9.

8 декабря 1993 г.

Студия 3. —Утром был тренаж в «Уране» (с 11.30) с той группой. Пытаюсь довести до какой-то черты. Может быть, 20-го устрою открытый урок. Из всех упражнений, композиций хочу сложить нечто, что назвал «Поток». Попытка сложной вещи, структурной, саморазвивающейся. Можно назвать так: «Игровая среда. Пространство и ритм». Должна быть экспозиция, развитие, узлы, прохождение узлов, движение к основному событию и т. д.

Не могу писать, опять же по той же причине. Дикая истерика, до красного искаженного лица. Творческая мука, гибельная. Текст: «Не могу, черт возьми. Ну, у меня внутри одно дерьмо! А у вас-то – что у вас? Я подожгу театр, мне нельзя выздоравливать... такое чувство; я подожгу все это!!! Ничего не могу сделать».

Все эти слова о том, что «мне нечего сказать... нечего подсказать... Я уже все сказал, все. Поэтому меня нельзя назвать твоим учителем, режиссером! Художником! Может быть, сказать-то надо совсем чуть-чуть, но я не знаю! Ужас!!»

«Мне-то казалось, я так много делал, и что же!! Какойотзвук, отплата какая? Пустота. Очевидно, само по себе искусство театра – искусство тщеславия, есть радость, удовольствие от переодевания, перемен и т. д.; очевидно, это дано людям не для познания действительности, а для удовольствия, поэтому театр принимает людей легкомысленных и т. д. Наверное, это не музыка, не стихи, хочется думать, что все сложней, а нет, не получается. Драматический момент в жизни, когда приходит полная ясность, кажется, что все можешь, и потом – ужасно... Ничего я не накопил, кроме болезни... Что я сделал? Ничего. Что является моим личным? Болезнь и раздражение.

...Страна напоминает человека, которого положили на операцию, разрезали и ушли».

9 декабря 1993 г.

Снимаюсь в какой-то немецкой картине «Немой свидетель». Согласился, чтобы заработать денег. Самое странное, что и А.А. отнесся к моей просьбе чуть ли не с радостью. Да, да, конечно, надо же заработать, сказал он мне, отпуская на несколько дней.

Играю на английском языке. Режиссер Энтони Уоллер.

Два последних дня снимался с Олегом Янковским.

Они снимают совершенно иначе. Прежде всего совершенно нет «комплекса пленки». Такое ощущение, что они совсем не считают метры.

Каждую сцену снимают полностью несколько раз, сначала общим, потом средним, потом крупные планы всех участвующих в сцене... и еще отдельно сценки по репликам. Это занимает много времени, зато представляю, какие возможности монтажа у режиссера.

Позавчера подали с Расой заявление в ЗАГС, наше бракосочетание назначено на 12 января.

Очень устал, раздражен... почти постоянно, хотя «все держу в себе», внешне вроде бы спокоен. Так мне кажется. Тяжело ходить на репетиции, физически тяжело. Зачем я согласился репетировать Платона как актер? Я давно уже не имею никакогоактерского чувства, желания. Надоело слушать Васильева... Одно и то же, одно и то же, скорее надо закончить бессмыслицу эту. Кончается год... Может быть, еще поэтому такое неспокойное состояние... Все в жизни как-то разъехалось, разлезлось.

Чего бы хотелось? Свободного времени. Нормального свободного времени. Иногда чувствую, что всехочется бросить, абсолютно все, просто стать бомжем хочется, только чтобы никуда не двигаться.

Слово – это текст, цвет – содержание действия. Плюс звук, движение, картинка.

12 декабря 1993 г.

Ночью по телевидению... невиданное по ужасу, распаду, общественному безумию зрелище, якобы политическое шоу в знак окончания выборов и якобы «новой» жизни, «новой» России. Бал сатаны на уровне Булгакова. Но реальнее и потому страшнее. «Новая» Россия в старых гнусных масках неувядающих знакомцев. Лица вне времени, вне пространства. Лица одинаково реально существующие как на страницах романов, так и в материальном пространстве жизни. Эллочка Людоедка, косящая под Снегурочку, на диком своем убогом наречии уговаривала всю страну выпить шампанского за Новый год. Фантастика!! Все Достоевские и Сальвадоры Дали всего мира – скучные, здоровые, правильные дети! Искусству сюра нанесен смертельный удар, оно уже не в силах встать на ноги, чтобы хоть чем-то удивить мир. Понятие «эпатажа» для искусства умерло. Эпатаж – просто-напросто химический состав самой реальности. Я ничего не преувеличиваю и не дорисовываю... Это просто невозможно, просто не дано мне. Они пили кровь из черепов с такой наивной простотой и обыденностью, как если это было бы тривиальное шампанское... Складывали в гроб зловещие символы... как если бы дети припрятывали красивые открытки в бабушкину шкатулку, извергали из пылающих пастей всеразрушающие сатанинские заклинания, как если бы это были милые народные нескладушки, считалки-развлекалки.

Они стучали копытами, копытами, копытами, копытами стучали они по оскверненному кремлевскому паркету. Никогда в жизни я не видел столь однозначно откровенного сатанизма.

И это... не где-то на хуторе близ Диканьки, не затерянная в городских развалинах забубённая компания одиноких вампирчиков... Это... на полмира!!! На полземли... Сразу над всей русской землей в одну ночь на 13 декабря.

13 декабря 1993 г.

А.А. – «Мы ведь всегда Мольера играли как дуэли характеров. А Гоголь? Гоголь и смехотворность —вещи несовместимые, это же не Салтыков-Щедрин, это же Гений... Николай Васильевич. Да, Гоголь на русской сцене – катастрофа. А думаете, Мольер на французской – не катастрофа?

Мы не владеем иронизмом как таковым... расставить героев можем, столкнуть характеры – можем... Ну, ведь тогда Хазанов и Жванецкий – лучшие исполнители для Мольера».

15 декабря 1993 г.

Независимая академия эстетики и свободных искусств.

Презентация и первое заседание. Вручение дипломов академикам. А.А. Васильев, Б.Ф. Егоров, Ю.Ф. Карякин, Б.В. Микушевич, В.Б. Мириманов, Л. Муниц (США), М.Я. Поляков, Д.В. Сарабьянов, В. Страда (Италия), Им. Туманобу (Япония), И.М. Смоктуновский, Л.Н. Столович (Эстония), М.М. Хуциев, Н.И. Балашов.

Доклад «Искусство и личность в мировых религиях», академик В.Б. Микушевич.

Потом нашими ребятами был блестяще сыгран Платон, «Государство» (часть, где-то 1 час 15 минут). Потом «Сирин» под руководством А. Когова, «Плач Иеремии» композитора Мартынова, и легкий фуршет.

Очень милый вечер. Все довольны. Все просто, по-домашнему, хотя «компания», прямо скажем, конгениальная.

17 декабря 1993 г.

Провел «открытый урок» сегодня, что давно собирался сделать. Собственно, последнее время определенно к этому шел. Мне важен этот факт никак не в смысле «показа» или, тем более, «отчета о проделанной работе». Хотелось прежде всего самому вместе с ребятами выйти на некий рубеж. Осознанно выйти... В самих себе разобраться и понять, где мы есть. Как двигаться дальше? Тут ни от кого подсказки не получишь, на это я и не надеялся. Но нужна была некая «провокация», некая «встряска», но естественного характера, не подставка...

Поэтому для нашей абсолютно замкнутой, закрытой работы «Свидетель» мог быть именно такой провокацией. Кроме Васильева, пригласил еще несколько наших актеров. Получилось то, что я хотел. Кажется, получилось... Утром поговорили, размялись (полчаса).

 Начали в 12.00. «Поток». Работали 45 минут без остановки. Заранее оговорили все основные узлы и их порядок. Остальное – процесс.

20 декабря 1993 г.

В «Уране» показы 21-го, 22-го и 23-го. Вчерашний длился 6 часов. Пять отделений с небольшими перерывами. Была публика приглашенная, как всегда, немного, но хорошая, своя, например, Фазиль Искандер сидел в первом ряду, внимательный и доброжелательный, ну и другие хорошие люди.

Вечер замечательный, сам по себе. Т. е., конечно, все не равнозначно. Что-то хуже, что-то лучше (и совсем плохое тоже было), но дело не в этом. Дело в том, что, несмотря на такие значительные потери (из-за последних событий – Лысов, Фандера, Белогурова, Репецкий, Толмачева), несмотря на все это, студия есть. Есть ансамбль... есть нечто единое...единый стиль, метод, понимание материала. Некий единый художественный мир. Очевидно. Как много размышлений, как много... Ничего ясного, сплошные противоречия. Вот странно как! С одной стороны, совершенно ясно, что они одни. Он (шеф) бросил их, оставил, давно оставил. Да ведь и прежде почти не работал с ними, что называется, «руками»... По крайней мере то, чему я был свидетель (а я просидел годы на репетициях) – все это мучительные или просто нудные лекции... беседы, как правило, в отрицательных эмоциях... Часто просто в раздражении или даже в истерике, иногда, реже, спокойное чтение текстов, разбор, анализ (причем, как правило, отдельных кусков) и вечное, ежедневное недовольство.

22 декабря 1993 г.