Текст книги "Не уймусь, не свихнусь, не оглохну"

Автор книги: Николай Чиндяйкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)

Искусство. Пропаганда. Одно ли это и то же? Надо крепко об этом подумать. Где граница? В чем несовместимость, если она есть?

О позиции художественной и позиции пропагандистской, газетной, т. е. сиюминутной, без оттенков.

Шолохов – «Тихий Дон» – Григорий Мелехов? Чего ждали от последней книги Аретино (1492-1556)? Современник Макиавелли, Ариосто. «Я показываю людей такими, какие они есть, а не такими, какими им следует быть» (Дж. Лоусон).

Четкий путь к театру Ибсена и драматургии наших дней.

22 мая 1984 г.

Страшновато как-то оставлять здесь слова... Перед гастролями перебирал бумаги и пр. – наткнулся на этот блокнотик. Чудо, что за игру придумал!

Прошло еще четырегода. Боли отболели, удачи прилетали и улетали, да и что теперь я считаю удачами? Ушли одни проблемы, пришли другие. Нет, мне и теперь не кажется смешным и наивным то, что было, и теперь приостанавливается сердце при таком вот воспоминании, и все-таки... Мне 37 лет. Поселился ли покой в моем сердце? И да, и нет. Болеет Таня, и все прочее отступает перед этим, и задыхаешься от бессилия и невозможности помочь родному человеку.

А какие бывают дни? Вот как сегодня – счастливые, хорошие дни...

Истины пока никакой не открыл, но понял, кажется, важное: человек рождается, не зная ничему цены, настоящей цены, подлинной... путается, переплачивает, теряет... Вот так методом «проб и ошибок» строит он свою «систему цен»... Свою!

25 мая 1984 г. Омск

Последние часы дома. Танюша все моет и чистит, чтобы оставить квартиру в блеске. Собираем вещи, как всегда, в последние дни суета и беготня, чтобы не забыть.

Вчера закрыли сезон и отметили 110-летие родного театра. После спектакля говорили хорошие слова, публика рукоплескала, все было приподнято-торжественно, нежно и грустно.

Набирается с собой куча книг, конспектов и проч. Двое суток (без 4-х часов) болтаться в вагоне.

28 мая 1984 г.

Вчера в 17.00 прибыли в Пензу. С погодой повезло, в поезде было не жарко. Ехали без опозданий, что почти чудо по нашим временам. Поселили в гостинице «Пенза» (№ 426), номер приличный (полулюкс), единственное разочарование – отсутствует письменный стол, работать можно только на тумбочке, это неудобно и раздражает.

Проснулся рано (в 6.00), сказывается разница во времени. Побегал по берегу Суры, место хорошее. Позавтракали гречневой кашей с молоком, сейчас на телевидение.

Будет жарко. Температура +24 – 26. Как бы так собраться с мыслями, сосредоточиться и работать не распыляясь, нужно многое сделать за этот месяц, как минимум две работы по режиссуре, диамат и проч. Надо составить расписание и жестко придерживаться.

31 мая 1984 г.

Документальный фильм «Государственное отношение». Текст – Мих. Ульянов. Спасенная от пожара газовая скважина, цена победы трудящихся.

Межведомственныенеувязки.

Бюрократизм многолик, но мы привыкли видеть только верхний, не самый опасный, срез его – бумажная волокита, справкомания и т. д.

6-го с «группой товарищей» ездил по историческим местам края. Побывал в Чембаре, на родине Виссариона Григорьевича (ныне Белинское), осмотрел бывшее уездное училище, где он начинал учиться (кстати, ни одного заведения так и не окончил неистовый Виссарион – училище оставил, гимназию бросил, из университета – выгнали). Мемориальный дом-музей.

Тарханы рядом. Километров 40, и вот уже родина другого великого. Фамильный склеп. Спускаешься по крутым ступенькам вниз (горят свечи), большой металлический гроб – наверное, слишком большой для Михаила Юрьевича. Рядом церковь в лесах, «реставрируют»; «да вот ломать не надо бы было». Идиоты.

Имение красивое. Несколько подлинных вещей, кресла (2 на 2), зеркало (это жутко), рисунки и проч.

Дуб у пруда, посаженный якобы Мишей. Лягушка. Пруды. Жарко. Пахнет травой.

Губернатор Пензы Селиверстов оставил городу 500 тысяч рублей: на постройку рисовальной школы, библиотеку, более 250 картин, которые стали основой галереи. Этот жуткий классовый враг, и зачем ему нужно-то было?

Картинная галерея им. Савицкого.

11 июня 1984 г.

Музей театра в доме Вс. Э. Мейерхольда. Хорошо, заботливо все сделано, даже волнует...

Вчера, т. е. 15-го, играли «Качели» в Кузнецке, был «проданный» спектакль медикам. Играли без антракта (!).

Продуло в машине на обратном пути, болит шея. Настроение гнусноватое, раздражаюсь и т. д. Работать не хочется, сходил в баню, но и это не помогло.

Сначала закончу о Пензе. Последние дни были богаты на интересные знакомства. В творческом отношении театр прошел превосходно, потянулись к нам люди, местная интеллигенция. Люди хорошие. Семья Слицан, Роман Григорьевич и Наталья Александровна, собиратели «Пушкинианы»; удивительная коллекция произвела на нас потрясающее впечатление; обладают они и удивительной коллекцией глиняной игрушки (подарили нам две глинки Зоткиначудные). Несколько раз собирались в мастерской у Люды Маневич (прекрасный график – запомнился пушкинский цикл и др.). Познакомились там же и долго общались с чудным человеком и художником Иодынисом Эдуардом Станиславовичем (и его женой Лидой Сухоруковой), автором картины «Город дураков». Долго сидели у него в мастерской. Ничего не получается: сидели, смотрели, познакомились! А рассказать толком, что это за люди, что за прекрасные часы провели мы вместе, сколько говорили об искусстве, театре, о жизни нашей... не могу, не умею. А ведь это были счастливые дни, живое, естественное общение, которого так не хватает и им, и нам, так не хватает. И мы искренне были счастливы (правда, в жизни редко бывают такие цельные дни). Саша Винницкий играл свою программу, я читал из испанцев, смотрели картины, спорили о наших спектаклях, о театре вообще, расходились ночью и не хотелось расставаться, а на следующий день все с начала.

Рита Сидоренко устраивала специально для нас выставки детских работ (она директор детской художественной школы), Таня читала вслух пьесу Виктора Сидоренко, прекрасную одноактовку о фронтовой подруге. Потом все они пришли на вокзал, и расставаться было очень грустно.

Мы, наверное, долго будем вспоминать Пензу – и как момент хорошего тонуса нашего театра, и как время прекрасного общения,насыщенной духовной жизни.

В Москве провели целый день с 9 утра до 1 часа ночи. Таню оставили у Инны Михайловой отдохнуть, а мы с Ициком побежали в «Современник», чтобы день не пропал, посмотрели старый спектакль «А поутру они проснулись». Спектакль действительно старый и уже мертвый. Нам так играть, конечно же, нельзя, у нас просто зрители уйдут, если такбудем играть, спокойно, без затрат особых, не надрывая сердце.

Гуляли по Москве, зашли в мой институт. Потом забрали Танюшу, поужинали в ВТО, встретили здесь Игоря Попова.

А теперь Ленинград.

Живем в гостинице «Октябрьская» (№ 201). Работаем в ДК им. Горького. Здание ужасное. По-моему, оно загубит нам гастроли. Играть здесь просто противопоказано, во всяком случае, нашему театру. Мигдат сошел сума, или ему уже все равно. Последствия могут быть самые нехорошие. Настроение, естественно, подавленное. Со страхом ждем «Качелей». Просто ужас! А сегодня Таня играет Вирджинию, что будет?

Посмотрели у Гоги (Г.А.Товстоногова) «Смерть Тарелкина» – впечатлений писать не буду. Это – да! Это называется – человеку 70 лет! Мыслит как юноша. Это высший класс!

6 июля 1984 г.

Заканчиваются белые ночи. Мы с Ициком (Ицков Юрий Леонидович – один из лучших артистов нашего театра и всех других театров, один из лучших друзей. Короче – один из лучших!)  успели погулять по светлому ночному Ленинграду дважды. Сердце ноет от близости Пушкина. Дом-музей на капитальном ремонте, но можно стоять рядом на набережной и смотреть на этиокна.

Вчера Таня сыграла первый спектакль «Вирджинии». Очень трудно настраивалась, и у меня душа болела. Кроме всего прочего, на сцене нет каких-то ближних штанкетов, и декорацию пришлось ставить на четыре метра глубже. Я на спектакль не пошел – побоялся. Однако кончилось все хорошо. Пришла почти довольная. Обходится это, правда, не дешево, где только она берет силы.

Институтские дела забросил совсем – как приехали в Ленинград, ничего не делаю и совсем не хочется что– нибудь делать. Читаю историю философии.

7 июля 1984 г.

Вилькин (Вилькин Александр Михайлович – актер Таганки, известный режиссер и педагог)давал «ужин» в своем номере. Впрочем, ужин можно писать и без кавычек; было много всего, вплоть до черной и красной икры. Познакомились с Татьяной Михайловной Родиной, автором нескольких интереснейших книжек, в том числе о Достоевском. Присутствовал еще живой американец, хорошо говорящий по-русски, Harlov Robinson. Говорили в основном о потрясшем их спектакле «Вирджиния Вульф». Т.М. прекрасно «прочитала» намерение театра, тонко и изящно разобралась в концепции, что, к сожалению, редко случается с сегодняшними критиками, и вообще, кажется, сердцем прочувствовала те неимоверные человеческие затраты,которыми живет спектакль.

Американец (человек, занимающийся театром, пишущий о театре) просто сказал, что в Америке нет такой актрисы и сегодня нет такого спектакля на Бродвее. Говоря нашим языком, он просто обалдел,не мог предположить, что в Сибири может быть что-то подобное.

Сегодня в ВТО было обсуждение прошедших спектаклей. Выступали доктора искусствоведения: Гительман, Смирнов-Несвицкий (Ленинград), Родина (Москва) и кандидат Калмаковский (Ленинград).

В целом все говорилось по самому высокому уровню. О театре говорят как о коллективе, участвующем в общем театральном процессе Москвы и Ленинграда, были и дежурные глупости критического цеха, и желание блеснуть собственным остроумием (Калмаковский), однако в допустимых размерах. Те справедливые претензии, что были произнесены, мы и сами, конечно, знаем. Знаем даже лучше и больнее. И проблемы, стоящие перед нами, остаются только нашимипроблемами.

Сейчас идем играть «Качели». Идем на бой. В этом зале играть невозможно.

10 июля 1984 г.

Дни летят. Как всегда, к последним дням гастролей время уплотняется невероятно. Столько встреч, впечатлений, что не успеваешь все переваривать.

Прежде всего о спектакле. Опять победа, как ни смешно об этом писать. Начали очень напряженно и совсем необычно для себя. Может быть, это лихое «будь что будет» и придало сил. И потом какая-то необыкновенная свобода. Радисты поставили по краю сцены три микрофона, но это, конечно, для самоуспокоения. Все равно на этой сцене и перед этим залом (2400 мест по последним данным) ощущение такое, будто играешь на берегу моря. Однако уже во второй картине почувствовали ту самую тишину,ради которой все и делается. Мы воспряли, естественно, своими переболевшими душами и, что называется, «погнали». Прошел спектакль прекрасно. И на второй (18 июля) мы уже шли спокойно, уверенно. Ленинград раскачали, шум вокруг театра приятный, сборы хорошие. Теперь совершенно ясно: не сотвори Мигдат этой глупости со зданием, работай мы в любом театре —и был бы полный триумф.Отлично проходят «Вирджиния», «Качели», «Лекарь поневоле», «Лестница». «Нашествие» записали на телевидении.

У Танюши силы на исходе. Так «пахать» ей, конечно, нельзя. Такие нагрузки и для здорового человека непосильны, а тут еще сложности с диетическим питанием, режимом и т. д. Иногда трудно представить, как она соберется на спектакль, а зайдешь в гримерку перед началом той же «Вирджинии», смотришь, уже готова, глаза горят... Администратор, даже самый хороший, все равно насильник, артиста «берегут» только на словах, и в корыстных целях. В Ленинграде интересно не только работать, конечно. Описывать все наши путешествия и поездки по «памятным местам» « не стану. Лучший из лучших, прекраснейший город – город-музыка, город-музей, город-произведение искусства.

Очень помогло, что приехали из Ростова на своих «Жигулях» Вета и Толик. Мы садились в машину и на самой маленькой скорости скользили вдоль каналов, по переулкам и улицам.

Долго писать не получается, что-то или кто-то перебивает... Ну вот, на реплику вошла Таня с распухшим правым глазом – перед самым началом «Вирджинии» (а сегодня уже 2б-е) вдруг открылся острый конъюнктивит или что-то такое, глаз распух, сильно гноится, болит... Так играла все три акта, смачивая в промежутках чаем, потом принесли из аптеки альбуцид.

Читаю о крещении Руси у Н.С. Гордиенко («Крещение Руси: факты против легенд и мифов», Лениздат, 1984 г.). Много тенденции и хилой аргументации. Любопытна мысль об «обрядоверии» в Русской церкви – обряд из средства превращается в самоцель, подменяя сущность веры, в этом есть, читается по крайней мере, некая изначальная «театральность» русских. Театр, по сути, тоже некая подмена реальности, в которую часто веришь больше, чем в реальность, и которая у таких «раскольников», как мы (артисты), часто становится второй реальностью или даже первой.

С утра ходили с Танюшей на Литейный в глазной травмпункт, так и есть – инфекционный конъюнктивит. Выписали кучу капель и проч. Доктор, оказалось, смотрела «Качели», и была очень внимательна. Получили расчет, т. е. отпускные и зарплату, что составило на двоих 579 рублей.

Наибольшие впечатления по спектаклям: «Дом» Абрамова и «Муму» по Тургеневу в Малом драматическом (смотрел 19-го). «Дом» – постановка Додина, спектакль новой формации, в русле лучших открытий – «проза на сцене». Надо думать, сегодня это – особый род театра. Требует создания мощной сценической атмосферы,созвучной роману в целом, что режиссер прекрасно демонстрирует. Актерский материалтеатра, без всяких сомнений, значительный, ниже, скажем, значительно нашей труппы, встречаются откровенно слабые артисты, но вот парадокс: они почти бессильны разрушить изнутри, прорвать структуру спектакля.

Это не актерский, но и не режиссерский театр, это какая-то другая ступень, какая-то другая плоскость, что ли, театравообще. Здесь тот симбиозколлективного творчества с прицелом на лидера (режиссера), который сегодня мне, например, чрезвычайно интересен. И художник Э. Кочергин тоже вплавлен в этот единый (употребим технократический термин для пущей важности) конгломерат.

Что завораживает? Что заставляет сидеть четыре часа (а это даже просто физически трудно) и душевно работать? При полном использовании всей режиссерской палитры (цвет, звук, свет, мизансцена), при постоянно дышащей, меняющейся атмосфере, при бесконечной смене видимого образа (пусть аскетичного, но чрезвычайно точного и конкретного), будящего ассоциации – обостренно– пронзительное существование артистов (и в «громких» и «тихих» местах) на «краю», так сказать, психологических возможностей. Ну, это все мудрено пишу, проще, к сожалению, не получается, а искусство должно быть простым. И там все-таки все просто.И здорово.

«Муму» – постановка Фильштинского. (Калашников рассказывал, что большую руку приложил Додин на выпуске спектакля, в конце концов это неважно – одна задумка золотого стоит.) Писать об этом спектакле – все равно что рассказывать музыку.

Опять частенько прокалывались актеры, труппа все-таки в большинстве слабая. Но с другими артистами, со «звездами», так сказать, такого спектакля не поставишь.

Несколько дней ходил под впечатлением. Прекрасный спектакль.

«Качели» принимаются на «ура!». Хуже всего шел третий спектакль, по «закону бутерброда» его-то и смотрел Додин. Таня было расстроилась, а стоит ли? Все путем. Нужно дорожить своейсудьбой, такой, какая она есть. А она у нас, ей-богу, не самая плохая.

23 июля 1984 г.

Все катится к концу. Сегодня «Царская», завтра последний спектакль («Поверю и пойду»), и все. Билеты нам взяли на 30-е до Ворошиловграда.

Утром паковал ящик с книгами, который отправим с театром. Потом побродил по городу, может быть, сегодня еще погуляем ночью по набережной Невы.

Сказывается наше нестоличное происхождение – утомляет многолюдие, суета и т. д.

Каждый день звонит Боря К. (приехавший сюда из Москвы на эти дни), зовет на всякие туристические подвиги, но нам тяжеловато. Никто не может понять «расходы энергии» на гастролях, нетеатральные люди воспринимают это как отпуск. Объяснять трудно, да и надо ли?

Сережа улетел в Ростов 26-го.

В театре полные аншлаги. Опять же побеждаем во второйполовине гастролей.

28 июля 1984 г.

Прилетели в Перевальск 30-го, вернее в Ворошиловград, а в Перевальск ехали на такси, к обеду уже были дома.

Милые мои «старички» так старались в эти дни для нас. Первого августа приехали еще и родственники: Танина мама, сестра и племянник Алеша, гостили неделю. С трудом, но разместились в нашей маленькой квартирке, и было хорошо. Перевальск в этот раз понравился даже Тане, тихий, зеленый, безлюдный и сытый. Папа выглядит хорошо, никак не тянет на свои 63 года, просто молодец, строен и бодр. Мама болеет, но в эти дни виду не подавала, вертелась, все готовила и, может быть, была немного счастлива.

А я как-то не могу, не умею дать ей больше тепла, ласки, а вот сейчас расстался с нею на автовокзале – и корю себя, и больно.

Без даты

Приехали в Ростов, а завтра летим в Вильнюс. В санаторий Бирштонас. Впереди целый месяц покоя, надеюсь, работы. Попробую провести с пользой это отпускное время. Размагнитился немного, успокоился – это плохо. Надо не забываться, и потом, внутри у меня зуд какой-то, хочется работать, заниматься делом.

Моросит дождичек. Ростов – хорош. Пролетел ровно год, как день! Невероятная скорость.

Гастроли уже как-то «отлегли» в душе. Не хочется ни анализировать, ни вспоминать.

Танюша складывает вещи. Брать или нет с собой эту тетрадку? Нет, наверное, не возьму... Оставлю пока. Здесь, в Ростове. Сейчас звонил Кригмонт (Кригмонт Анатолий Яковлевич – «наш Толик», как говорила Таня. Друг ростовской юности... и на все времена.),вечером заедет к нам.

8 августа 1984 г.

Прилетели из Вильнюса 1 сентября. Месяц пролетел незаметно. Бирштонас запомнится надолго как прекрасный, чистый, милый городок, в который мы просто влюбились. Много читали, много гуляли по лесу и жили тихим счастьем. О театре старались не вспоминать, хотя, конечно, вспоминали... и говорили... говорили. Ее просто укаталина этих гастролях, и никакой успех не компенсирует тех кровавых затрат, сил, нервов...

Там писал в другую тетрадку немного.

1-го приехали в Вильнюс на автобусе, вечером встретились с Витасом Д. Сидели в ресторане (на вокзале), ужинали, потом он проводил нас в аэропорт.

Сегодня летим в Омск, родной, любимый Омск.

В Ростове, как всегда, прекрасно. Целый день провели на даче у Кригмонтов – шашлыки, благополучие, комфорт, авто и т. д. Ах, ах! Для артистов такая жизнь – профессионально опасна! Это почти всерьез. Думаю, конформизм – одна из сильнейших составляющих в структуре человека. Если не самая сильная.Смотря как рассматривать этот термин.

Но это, наверное, самые близкие наши друзья. Даже как бы и не друзья, как бы это сказать, не знаю, просто – близкие,пожалуй.

Собираем вещи. Едим груши – ярко-желтые, сочные груши из сада.

Вечером придут Толик с Ветой и Нинкой. Последний ужин в Ростове.

4 сентября 1984 г.

Итак! Итак, все с начала.

Прилетели сегодня в 9 утра домой в Омск. Дорога (полет) показалась очень быстрой и неутомительной.

Дома полный порядок. Вытерли пыль, вымыли пол, сбегали в магазин, приготовили обед и потом копались до самого вечера.

Позвонил Левицкий, завтра утром будут просматривать на ТВ пленку «Наедине», приглашал посмотреть, если интересно; наверное, пойду, хотя, уверен, долго не выдержу. Со стороны смотреть на свою работу просто мучительно, сколько раз уже испытывал это.

Наконец-то сел за свой любимый письменный стол! Господи, хорошо-то как, и пишется с каким-то легким настроением, и, кажется, сил и здоровья много, и многое, многое можно успеть.

Вот как успевать буду, не очень-то пока знаю. Времени остается крайне мало. Надо форсировать.

Очевидно, рискованно я поступил, так растянув работу над Платоновым. На будущее – наука! Материал не то что бы приедается и «разонравливается», а просто, еще не родившись толком, «задумка» (внутри, в себе) уже становится отыгранной. Теряется блеск и трепетность. Нет, такие штуки надо брать сразу. И вообще работать надо быстрее.

Наверное, все-таки сказывается мой возраст (37 лет все же!), для спорта, например, потерянный старик, а режиссура по затрате, сосредоточию,нагрузкам психологическим и физическим, бесспорно, спортивная профессия. А тут – то спина ноет, то голова, то... Бороться с собой все труднее. Вот в Бирштонасе упорствовал с бегом, но чем дело кончится, еще неизвестно.

Наконец-то нашел в «Искусстве кино» статью А. Васильева «Разомкнутое пространство действительности». Прелюбопытнейшее размышление на тему «театр и кино», хотя мне кажется, что это все только о театре (кино, вернее сравнение с кино, – условный повод еще острее задуматься о театре).

Буду еще читать и перечитывать, во всяком случае сегодня уже невозможно работать, всерьез не «прожевав» всего этого своими зубами.

Вот что досадно: многое из его размышлений, очень многое приходилось щупать своими руками, приходилось мучиться этим и искать выходы – но вот оформить так в слове, как это у него, очистить от сопутствующей шелухи – мало кому дано. У нас ведь шелухимного, вот беда.

Ого, посмотрел на часы: половина второго ночи, опять будет морока с разницей во времени... Спать, что ли? Танюша уже спит, выключила свет в своей комнате. Как хорошо, что отказались от затеи махнуть еще и к морю на пару дней; заманчиво, конечно, но надо себя сдерживать, ничего не поделаешь.

Завтра, завтра... Сделать то... не забыть это... и т. д. Начинается! Начну все-таки с писем, напишу большое письмо старикам, потом Леночке, Насте. Это лето неудачное в этом смысле: совсем не виделись с дочкой, даже не знаю, где она была, как провела каникулы. Не балует папу письмами. Ну, ладно. И в самом деле пора спать. Завтра...

5 сентября 1984 г.

Танюша пришла из больницы и сообщила, что завтра кладут, ну, может быть, в лучшем случае в понедельник.

Анализы плохие. Хуже, чем были летом в санатории. Очень мы расстроились, да что же это такое! Боже, что же это на нас? Никак, никак не можем вырваться из этого круга! Да и санаторий скорее всего этот пошел ей не на пользу, нужен был, конечно, Железноводск или Ессентуки, но путевки нам туда не дали.

Ну, ничего... главное – не расклеиваться и помогать ей. Ей-то во сколько раз тяжелее. Танюша, Танюша. Через два дня открытие сезона. Сезона, который неизвестно чем обернется для нашего знаменитого театра. Какое перекрестное время... Что нас ждет?

Все эти дни буквально не выходил из дома, с утра до поздней ночи сижу за столом. Написал работу по Платонову (уже в перепечатке), сейчас додумываю П. Васильева (Павел Николаевич Васильев (1910-1937) – замечательный сибирский поэт.).Завтра, наверное, уже начну писать. Придумалось, кажется, неплохо. Тане рассказал задумку – ей очень понравилось. Долго мучился с Васильевым, одно время просто отчаялся... Жаль только, что все это так поздно, времени совсем не остается, сейчас бы просто почитать книжечки по философии и проч. Что-то плохо учусь на собственных ошибках... плохо.

Боже, опять оставаться дома одному. Помолился бы, если бы мог... Если бы мог...

Вспомнил, как мы в Вильнюсе заходили в православную церковь. Красиво и запах... Этот запах откуда-то из детства, я ведь помню, как меня крестили, я был уже большенький, как говорят, помню.

12 сентября 1984 г.

Вот такой грустный день. Был сбор труппы сегодня утром, а мне пришлось идти одному... Обычно это очень радостный день, все приходят красивые, нарядные и целуются... Я отсидел торжественную часть и побежал скорее домой, Танюше нужно было идти в больницу к часу. Она уже все приготовила и ждала меня. Посидели, погоревали немного, но вообще она умница.

Потом пошли пешком по набережной. Было очень красиво, солнечно, но уже прохладно. Говорили о том, что, очевидно, наступает с возрастом какой-то рубеж, когда меняется цвет жизни. Ведь все раньше было: и тяжелые стрессы, и болезни нелегкие, но все это как бы пролетало по касательной, а внутри, в душе где-то все-таки пела надежда. Может быть, это и была молодость? Черт возьми!

Потом целый день сидел, печатал. Закончил (наконец-то) курсовые работы. Получилось неплохо, но только все бы это месяца на два пораньше.

Над Васильевым одно время уже отчаялся думать, потом вдруг наскочил на строки, которые сто раз читал, и почувствовал, что тут можно сделать что-то... Получилось очень недурно. Читал сегодня Ицику, ему понравилось.

Дома тихо-тихо. Очень тяжело оставаться без нее, теперь все труднее и труднее. В груди ком какой-то. Тишина звенит.

В театре завал; пока еще в начальной стадии, но угрожающий развитием.

14 сентября 1984 г.

Вчера «Нашествием» открыли сезон. Театр подмазали (внутри), постелили паласы в гримерках, повесили новые шторы и проч. —такие домашние потуги на Академию. Однако пустота какая-то чувствуется. Творческому организму невозможно долго существовать без лидера. Болезнь Артура сказывается уже серьезнее, чем раньше. Гена приступает к собственной инсценировке Алексиевич «У войны не женское лицо». Артур должен был начать «Рядовых» Дударева, но вот – пауза. Может быть, прилетит Саша Вилькин (он на любые варианты согласен), начнет вместо него...

В труппе – тишина. Опасная, мне кажется, тишина. Как это Григорий Орлов говорит: «Великой державе застой опасней поражения».

Сегодня утром прибегала Танюша из больницы, побыла немного дома. Танюша, моя родная. Если жизнь в полосочку, то, верно, сменилась светлая полосочка на темную, что же делать? Надо собраться, собраться, чтобы выстоять. Другого пути у нас нет. Об этом и говорили с нею все утро, и потом, пока шли по набережной до больницы. (Никто не заметил, как она удрала из больницы, благополучно вернулись.)

Потом зашел в магазин, купил яиц десяток и котлет. Крутился на кухне целый день, готовил обед. Потом обедал. Закрутил три банки помидор на зиму и т. д. Так вот и провертелся до шести вечера. Ладно, пусть будет выходной у меня сегодня, тем более что вчера отослал курсовые в институт.

Сейчас разыграл (по газете) вторую партию Карпова-Каспарова, интересная, но... и гроссмейстеры делают ошибки.

Книжечку в зубы и на диванчик. Почитаю. Завтра много дел. Последние дни нужно использовать, перед Москвой.

Дома хорошо... но одиноко. Как же мне уезжать? Так и писал бы одно слово: Боже, Боже, Боже!Только не ныть.

16 сентября 1984 г.

Какая ночь! Льет дождь... Тихо и пусто, нет – дождь и пусто...

Читаю пьесы. Много. Всю зарубежку. Очень грустно. Надо как-то пересилить себя, как-то победить пустоту... Одному не под силу. А мне надо помогать ей. Как, как? Чем? Сначала победить себя, найти силы в себе для жизни день за днем.

Не могу писать. Очень трудно. Неужели теперь всегда будет только трудно? Мне кажется, я бы смог сделать все что угодно: поднять любую тяжесть, пройти сколько угодно километров, построить небоскреб и проч. и проч. Но ничего этого не нужно, не требуется. Нужна такая «малость» – жить и помогать ей, чтобы ей было легче.

22 сентября 1984 г.

Человек создает себе в длинной монотонной жизни подобие Начал: Рождения, Любви, Смерти. Собственно, все крутится вокруг этого треугольника (или движется вдоль этой оси?). Жить трагично – больно, жить нетрагично – скучно. Далеко не каждому дается прикоснуться к подлиннойжизни, т. е. к одному из этих Начал в их высшем (чистом) виде, но человек хитер, он иллюзионирует жизнь, он строит нечто похожее (каждый день), но не больное(не трагичное – подлинно).

Смысл человека – отдатьсебя. В сущности, Любовь – это отдать! Но легче ведь построить «макет» (бесконечно веря в него, конечно) Любви, и неотдать себя подлинно (любовь – боль обязательно, а так можно без боли); так и с рождением, и со смертью даже.

Вот об этой иллюзорности, вернее, о ежедневной игре в подлинные «начала» стоит подумать. Тут где-то суть «игры» как таковой, как составляющей: хомо сапиенс, и т. д.

1. Человек – мыслящий (думающий).

2.  Человек – созидающий (строящий).

3.  Человек – играющий (ludense).

Драмалежит в фатальном перекрестии, когда очередное вымышленное (игровое) начало оборачивается подлинным(вдруг). Человек, как правило, не готов к этому (раздвоение от потрясения, человек страдает и видит себя страдающим) – он же игрался!

Тут и природатеатра. Видеть, подставлять себя, страдать (подлинно, но коротко, на время) и опять оставлять жизнь (подлинную боль т. е.) в дураках! Очень заманчиво! И очень по-человечески! Желание сна!Да, это можно назвать «желанием сна».

24 сентября 1984 г.

Три дня назад Танюша играла «Вирджинию» (привозили из больницы). Кончилось это плохо. Во время спектакля носом пошла кровь, ей пришлось глотать, чтобы зритель ничего не заметил. Партнеры перепугались, но зритель, конечно, не заметил ничего. Сгустки крови сплевывала прямо на сцену (за креслом, прячась). Это страшно для новых партнеров, они и текст перезабыли сразу.

У нас это случалось на спектаклях не однажды (первый раз, помню, еще на «Любви под вязами»). Я подбежал сразу после закрытия занавеса, ее всю трясло и стало рвать.

Это тяжело перенести. Жутко. И ничего не можешь, только поддерживаешь руками и бормочешь: «Ничего, ничего... сейчас пройдет, потерпи, детка...» Домой привез ее в плохом состоянии, очень болела голова, и все тошнило. Она все твердила: «Хорошо, что не в больницу, а то врачи бы перепугались и больше не отпускали бы играть». Долго сидела в ванне, нашли таблетки, сильные. Часам к двум ночи все прошло, и даже повеселела. Но уже не спала до 7 утра. Утром в 8.30 уже шли с ней по набережной в больницу (она обещала не опаздывать). Вот какой грустный спектакль был. На следующий день я говорил с Мигдатом, и он, надо сказать, сразу со мною согласился, что покаей нельзя играть «Вирджинию». Нужно законсервировать спектакль.

Когда сказал ей об этом разговоре, расстроилась, и мы даже чуть не поссорились, но, кажется, сумел ее убедить. Это непомерная нагрузка для нее, это для здорового мужика и то тяжелая работа,нет, это-тогораздо тяжелее, чем работа.

А сегодня будем играть «Царскую». Я волнуюсь очень.

Хотя она говорит, что для нее это совсем не тяжело.

Целыми днями читаю. Прочитал уйму пьес и проч. Сделал конспекты и т. д. и т. д. День пролетает с сумасшедшей скоростью. Все время кажется, что делаю мало и плохо. Вибрация какая-то внутри, все забываю, уже стал записывать на листочках, что надо сделать, и все равно спохватываюсь каждый раз: ах! забыл! Пугаюсь – сколько времени уходит на всякую суету, быт, мелочи. Просто паника охватывает. Черт возьми! А эти мелочи все растут и растут и обступают со всех сторон. Пакость! Туда надо пойти, то принести... это купить, это сдать, в очереди постоять, тьфу! На одну жратву полжизни тратишь! Полжизни! Нет, не преувеличиваю нисколько! Письмо маме написать —откладываешь все, ладно, ладно, завтра! Вот эту тетрадку возьмешь и тоже, как преступник, на часы посматриваешь, вроде время воруешь.