Текст книги "Консервативный вызов русской культуры - Русский лик"

Автор книги: Николай Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)

Наш гениальный Михаил Афанасьевич Булгаков идет у нас в трех ипостасях: "Белая гвардия", "Зойкина квартира" и "Полоумный Журден", который вообще очень редко ставится. А "Зойкина квартира" у нас идет вообще в первой редакции. Это музейный экземпляр театра Вахтангова. По этому первому экземпляру, который принес в театр Булгаков, мы и играем спектакль. Современное звучание Булгакова необыкновенно мощное. Он собирает полные залы, и интерес не ослабевает. Все три спектакля поставлены мной уже шесть-семь лет назад.

В последнее время к нам идут известные кинематографические режиссеры. Валерий Усков поставил у нас первую пьесу нашего любимого Виктора Сергеевича Розова "Ее друзья". Виктор Сергеевич сам к ней серьезно не относился. Дело было так. Я очень люблю его и считаю первейшим автором на все дни, и все годы просила написать для нас пьесу. Он говорил, что уже устал, да и время – нетворческое, глухое, недоброе, не для написания хороших пьес. В этом, может, он и прав. Нет же сейчас хорошей драматургии. Те пьесы, которые присылаются в театр, или написаны молодыми, искренними авторами, но не умеющими сказать свое слово, или написаны профессионалами, но в пустоту, ни о чем... И вот Виктор Сергеевич мне сказал: "Надюша (это его прекрасная жена, сказочное существо по доброте, по бесхитростности, будто она целиком – сердце и душа, и больше ничего нет), вот моя Надюша прочла мою первую пьесу "Ее друзья", и она плакала. Вы не хотите ее прочитать? Только у меня один экземпляр остался". Я срочно послала курьера, и курьер привез маленькую книжечку. Во времена, когда еще интересовались отечественными драматургами, отдельные пьесы издавались как брошюрки. Очень мудро делали.

Тоненькая книжечка, изданная, по-моему, в 1947 году. Вся зачитанная. Я взяла эту книжечку, прочитала – и тоже стала плакать. Простейшая история, как одни мальчики и девочки помогают другой девочке, которая ослепла, закончить десятый класс. И вся история, ничего больше. Но так сильно действует... Я стала искать такого режиссера, который был бы способен постигнуть красоту и прелесть этой необыкновенно простой истории. Таковым режиссером оказался опытнейший кинорежиссер Валерий Усков. Самое интересное, Володя, что на этот спектакль приходят три поколения. Бабушка и дедушка, папа либо мама и дети либо внуки. Первой начинает плакать бабушка. Ностальгия такова, что как только она слышит "Школьный вальс", начинает рыдать. Дальше подключается среднее поколение, папы и мамы начинают плакать от умиления, от радости, от воспоминаний своего школьного детства. И в самом конце не выдерживают сами дети. Они кричат "браво!", глаза мокрые, лица счастливые. В наше очень жестокое время они поверили в доброту. Борьба идет в их душах. И очень важно, кто победит!

В. Б. Татьяна Васильевна, вы сказали о победе доброты. Я тогда уж скажу свое первое впечатление от вашей книги "Дневник актрисы", ставшей ныне интеллектуальным бестселлером. В то время, когда в театральном мире властвует нетерпимость, стервозность, осознанное зло, травля всех и вся, вдруг появляется очень добрая книга Татьяны Дорониной. Уж кто-кто, а вы-то имели право на злость, на месть, на обиду. От вас и ждали все такой реакции на весь театральный мир. Ждали скандальных откровений, скандальных разоблачений. И потому самое неожиданное впечатление – это какая-то абсолютная доброта. Ваша книга добрая по отношению к людям, добрая по отношению ко всем талантам. Многие из героев вашей книги нынче находятся по разную сторону идеологических баррикад. Многие из них наносили удары и по Дорониной: по вашему театру, по вашему таланту. Вы имели право на ответ. Вы могли озлобиться по отношению к врагам. А в книге "Дневник актрисы" я читаю добрые слова о Петрушевской, об Игоре Дедкове, Олеге Басилашвили, Эдварде Радзинском. Те же, кто мучил вас, оскорблял, преследовал – вы их не называете, как и в нашей нынешней беседе. Пожалуй, единственный Анатолий Смелянский удостоился гневного ответа за попреки в адрес Дорониной за якобы "примитивное и "упрощенное", глупое происхождение". Но и здесь вы не себя защищаете, а своих родителей деревенских. Вы правы, когда утверждаете, "что гонение на меня, которое с таким азартом охоты вы ведете столько лет, является гонением на моих родителей тоже. Вы полагали, предполагали унизить их, обозначить их никчемность и ничтожество. Кроме меня, их защитить некому..."

Защищать родителей – это по-христиански. А других, тех, кто лично вас обидел,– вы готовы простить. Вы готовы оценить любой талант. Может быть, вы и правы? Может быть, доброта к таланту, даже заблудшему,– это то, что требуется всем нам?

Т. Д. Первопричиной написания моего дневника стала смерть отца. Это было для меня первым страшным ударом в жизни. Эта боль никак от меня не отойдет. Тогда я стала писать не ежедневник, а дневник с ностальгическими воспоминаниями своего детства. Меня необыкновенно удивило, что мои дневниковые ностальгические записи так взволновали многих. И я согласна с вами, Володя: надо соотносить дар человека, талант человека не с его публицистическими высказываниями. Ни в коем случае нельзя судить об актере и писателе только на уровне его политических высказываний. Он может ошибаться, заблуждаться, но в его творчестве, если он по-настоящему талантлив, его ведет дар Божий. Алексей Максимович Горький велик именно своими произведениями. И никто у него этого не отнимет.

В. Б. Удивителен этот контраст. Нетерпимость наших либеральных оппонентов, которые готовы "давить гадину" ежесуточно, не прощая даже гениям строптивые высказывания: Горькому, Есенину, Маяковскому, Шолохову, Свиридову, Бондарчуку. И наша христианская всечеловечность. Мы не боимся признавать чужой талант, не боимся прощать своим демократическим противникам. Вы настроены в своей книге на позитивный лад...

Т. Д. А иначе выхолащивается душа. Я не могу сказать про режиссеров, работающих в иной, нереалистической, авангардной манере, что они бездарны. У меня просто язык не повернется. Я должна признавать в человеке то, что дано ему Богом. Любая искорка таланта – от Господа Бога. Если я не признаю этот дар – значит, я против Бога?

В. Б. Вот поэтому у вас и получилась очень христианская книга. Ваше творчество – это христианское творчество.

Т. Д. Спасибо, Володя. Для меня очень важны такие слова.

В. Б. Возвращаясь к вашему творчеству, вы можете назвать свои любимые роли на сцене МХАТ?

Т. Д. Я очень люблю "Старую актрису на роль жены Достоевского". Очень люблю эту старую актрису. Честно говоря, на таком актерском уровне я не работала никогда. Также очень люблю Раневскую в "Вишневом саде". Обожаю ее играть. Сегодня всем очень нравится мадам Александра из пьесы Ануя. Вначале я сделала фрагмент из спектакля для своего юбилея. Так как это имело большой успех, я сделала уже полный монтаж, такую композицию спектакля. Там мне играется легко, не требуется таких душевных затрат, как, допустим, в "Старой актрисе...". Это немножко на поверхности, потому и можно разложить по фрагментам. А то, что в "Вишневом саде" или в "Старой актрисе...", по фрагментам не разложишь. Признаюсь откровенно: перешла на роли старушек. В "Лесе" играю Гурмыжскую. Но не скажу, что во мне отрицательные роли вызывали бы мощное желание играть. Хотя она принимается великолепно зрителями. Там, где отдается душа,– это один выход на сцену. Там, где требуется просто мое мастерство,– другое отношение.

В. Б. Значит, не любите играть злодеек, Татьяна Васильевна?

Т. Д. Я могу, Володя. Но нет большого желания. А так, как я играю старую актрису, – знаю, что никто не сыграет. Только я...

В. Б. А кто в вашей театральной жизни был идеальным партнером? С кем так органично игралось? Кого вы цените не только как актера, но и как хорошего партнера?

Т. Д. Прежде всего это мощнейший список актеров БДТ, потому что вы отлично знаете: такой великий режиссер, как Георгий Товстоногов, не мог не объединить коллектив, работающий по его законам. Великий режиссер всех ставил точно на свои места. Поэтому у меня там были совершенно сказочные партнеры. Приближается к Товстоногову в этом умении лишь Андрей Гончаров. И все же из всех актеров БДТ выделю Павла Луспекаева. Это мой лучший партнер в "Варварах" Горького. Когда я играла Настасью Филипповну в "Идиоте", таким идеальным партнером стал Иннокентий Михайлович Смоктуновский. Изумительный по качествам партнер Олег Борисов. Мы играли вместе в "Еще раз про любовь". Это три таких великана. Три богатыря русской сцены. Поставить кого-либо рядом с ними сегодня нельзя. Их просто нет. Самые великие мои партнеры. Три самостоятельных актерских планеты. Я не говорю, конечно, еще про Николая Константиновича Симонова, он для меня был не планета, а солнце. Сыграть вместе с ним было для меня великим счастьем.

Из партнеров в период работы в театре Маяковского, конечно, выделю крупнейшего их актера Армена Джигарханяна. Его можно присоединить к тем планетам из БДТ. Он такого же уровня. Великолепно игралось с Сашей Лазаревым. И еще, не скрою, очень хороший партнер Олег Ефремов. Я с удовольствием с ним играла. И в "Трех тополях", и в "Ольге Сергеевне", и в "Еще раз про любовь". Он очень убедителен и органичен. Он умеет очень точно пребывать на съемочной площадке, уважает профессию, не опускается до пошлости. Я очень уважаю его как актера...

В. Б. Вы любите страстные характеры, сильные натуры. Мужественных героев и героинь. В жизни есть такие лидеры, такие политики, руководители, которые вас притягивают своими действиями?

Т. Д. Володенька, здесь особая вещь. Я сейчас доросла до такого состояния, что мне жалко всех. Я раньше не понимала, когда мне мама говорила: "жалко всех", я отвечала ей: "Вон какая гадина, какой злодей. Сколько людей погубил, тебе и его жалко?" – "Все-е-ех... – она говорила протяжно, – все-е-ех жалко..." Не сочти это за какую-то всеядность, но у меня сегодня какое-то странное отношение ко всем. Мне всех сегодня безумно жалко. Если бы что-то было в моих силах, как-то помочь, сказать всем и каждому: "ты хороший, поверь, что ты хороший...", – я бы так и сделала. Сейчас мы живем как в плохо организованном театре, где нет такого режиссера, как Георгий Александрович Товстоногов. Существует брожение умов и темпераментов. Это распространяется на всю верхушку, на всех руководителей. Все живут под знаком растерянности и раздробленности. В театре, как вы знаете, есть такое сценическое понятие – "сквозное действие". Так вот, "сквозное действие" всех нынешних политиков – доказать, что только его точка зрения правомочна. Уверенность, что только он прав. Но сегодня та или иная правота не нужна тем, кто живет внизу. Нужна не правота, а помощь обездоленным. Это наша общая вина, вина всех, и меня тоже. Я отвечаю за всех, я виновна, я каюсь...

В. Б. Но почему-то каются у нас те, кто и без того делает добрые дела, а те, кто столь много нагрешил, не торопятся каяться. Наоборот, стремятся усугубить наши болезни. Всеобщий любимец наших интеллигентов, демократичнейший Вацлав Гавел так откровенно и заявил: "Лучше больная Россия...". Это же сатанизм! Что, нам и таких жалеть?

Т. Д. Это очень циничная точка зрения человека греховного. Тем более странно, что сам Гавел тяжело болен. И так не боится Господа Бога, радуется болезням других. Ведь Господь за такое и покарать может! Нельзя так мыслить. Нельзя желать зла. Тем более – нашему народу, который никогда не жил за счет других народов, который всегда был послушен. И это послушание сейчас используется во вред нашему народу. И еще, возвращаясь к вашему вопросу о лидерах. Мне их тоже прежде всего жалко, близких мне политиков. Начинают они что-то хорошее, а обязательно кто-то найдется и скажет, что это не имеет смысла. Состояние нынешней болезненной растерянности может перерасти в состояние болезненной агрессивности. Это то, чего мне бы не хотелось для своего народа.

Как ни странно, но лучше нам еще всем потерпеть и обрести ясную цель, чем кинуться во вражду и междоусобицу. Но это, Володя, лично моя точка зрения.

Но я не забываю о том, что изгонял-то Иисус из храма торговцев силой. А что касается моей веры в нашу победу, то я в победе уверена. То замечательное, что лежит в основе русской души, никуда не денешь. Вот и наша доброта и жалость – тоже незыблемы. Я помню, после войны немцы расчищали у нас в Ленинграде развалины, так женщины приходили и делились с ними хлебом. И мать моя тоже. Она же инвалидом стала из-за них, а все равно жалела и посылала меня с хлебом. Мне в первый раз очень не хотелось идти. Я помнила войну очень хорошо, помнила, как мы прятались от бомбежек, боялись за отца. Я подошла к одному немцу – и у того на глазах навернулись слезы. Он взял этот кусок хлеба. Потом я уже охотно носила им этот хлеб. Тогда я и поняла это мамино "жалко всех". Она же претерпела от немцев больше, чем я. Была изуродована войной. Попробуйте на простой ножной машине всю войну шить солдатские шинели. Все женщины, их шившие, были изуродованы. И терпели. И всех жалели...

В. Б. Я понимаю вашу нынешнюю христианскую жалость. Ваше покаяние за всех. Это по-русски. И ваша боль за все происходящее в стране и в театре. И прощение врагов. Но вы же сами писали в книге "Дневник актрисы" о наших правителях: "Азарт, с которым рвут на части нашу кроткую и безответную Родину, не имеет аналогов в истории человечества. Сыновья раздирают тело своей матери. Чудовища в пророческом "сне Татьяны" у Пушкина – явили свои, скрывавшиеся доныне, уродства – и хохочут, глядя на лик Богородицы... Сатана завел шарманку – и пляшет, и беснуется "будущее" России... Нужен глас Божий, с призывом: "Восстань, пророк, и виждь, и внемли!" Сегодня нужен восставший поэт, а не конформистский. Последних сегодня достаточно. Они вылизывают на презентациях тарелки тех, кто им платит..." Так вы же и есть "восставший поэт". Это разве не ваш призыв к восстанию?

Т. Д. То, что происходит сейчас – это наказание. Наказание за грехи, которые мы совершили, вольно или невольно. Каждый из нас совершил этот грех. Но вот сейчас кучка людей грабит страну. Мы не можем смотреть безучастно. Пускай грабят, а мы не будем сопротивляться? Это было бы нашим новым преступлением, новым грехом. Сейчас в России идет самая прямая борьба зла и добра. И если каждый из нас не будет противостоять этому злу лично, то зло победит. Дай Бог, не будет военных действий. Но противостоять дьяволу необходимо, необходимо осознать эту борьбу и свое непосредственное активное участие в ней.

В. Б. Какова роль русского театра в этой борьбе добра и зла? Какова роль конкретно вашего театра?

Т. Д. Актер может корректировать справедливость этой борьбы. Театр может приближаться в направлении Церкви. Если уж выходить на сцену, то в таких спектаклях, в таких ролях, которые противостоят злу и утверждают добро. Добро и зло существуют в каждом актере. И я чувствую, что во мне существуют два начала: доброе и злое. Какому дать волю? Не всегда легко победить зло в себе.

Можно пойти за тем, что доступно, что легко, что тебе приятно. В какой мере тебе приятна распущенность? И пойти по этому пути... И в конце концов в тебе не останется ничего человеческого. Ты станешь пустым ничтожеством. Ты потеряешь душу. А без души выходить на сцену – преступно.

В. Б. Зачем великий режиссер и актер Станиславский сто лет назад создавал Художественный театр? Почему мечтал о его "общедоступности", то есть народности? И что сегодня из МХАТа хотят создать нынешние эстеты? Дело даже не в том, каковы успехи и одного и другого МХАТа. Сегодня могут быть одни, завтра совсем другие. Как вы сами сказали, успехи актеров всегда временны, каждый день нужно завоевывать зрителя. Дело в том, что и в момент удач, и в момент кризиса театр по Станиславскому должен быть "общедоступен", должен быть со своим зрителем, со своим народом. И сто лет назад были сильны силы зла, и тогда Художественный театр боролся за человека. Вы чувствуете, что задача МХАТ нисколько не изменилась за сто лет, если только вы сами не уйдете на узкую тропку элитарного избранного театра для толстосумов?

Т. Д. Конечно, сегодня другая ситуация. В 1898 году сознательно создавался очень требовательным человеком Константином Сергеевичем Станиславским новый театр. В Москве тогда существовал великий Малый театр с великими русскими актерами, с великим драматургом Александром Островским. В Петербурге царила Александринка. Для того, чтобы новый театр стал знаменем времени, понадобилось точное определение Немировичем загадки драматургии Чехова. Он и сам был неплохой драматург, поэтому ему удалось разгадать драматургию Чехова – и это стало основой нового театра. На этой основе уже разрабатывалась система Станиславского. Чеховская "Чайка" и стала душой Художественного театра. Душа как определяющая действие спектакля. Все великие театры имеют крепкий фундамент драматургии. Художественный театр родился как театр сначала Чехова, потом Горького, потом Булгакова. У Малого театра был свой Островский. Сегодня для нового взлета театра нет своей драматургии. Театр может оказаться первой ласточкой возрождения России. Но возрождение театра начнется с рождения новой драматургии. Сначала появится великий драматург, а затем появится режиссер, способный разгадать в театре на сцене этого драматурга. В результате и произойдет то чудо театра, которое может стать новым этапом в русской культуре. Поможет человеку обрести самого себя в нынешних условиях. Чехов очень любил это слово: чудо, чудесный... Чем жив сегодня наш театр? Актерами. Прекрасными талантливыми мхатовскими актерами. Мхатовская школа воспитала свое понимание актера. Этим пониманием было пронизано и все советское кино. Большинство лучших работ связано с мхатовской школой. Да и в Голливуде лучшие фильмы создавались в традициях мхатовского понимания актера. Традиции МХАТа становились национальными традициями через кино и радио. Вся классика читалась по радио мхатовскими актерами. С этим ничего не могли поделать противники реалистического театра. И не могут поделать сегодня. Традиции МХАТа никогда не умирали даже в самой далекой русской глубинке. Но сегодня театру нужно новое слово. Художественное слово. Не случайно тот же Георгий Александрович Товстоногов сделал ставку на инсценировки Михаила Шолохова, Тендрякова. Это же за неимением равнозначных пьес. Новая эпоха в театре всегда начинается с новых драматургов, равнозначных своей эпохе. Мхатовская школа определила стиль русской игры. Правда человеческого существования. Сегодняшняя правда человеческого существования – страшная правда, ее и должны написать русские драматурги.

В. Б. Значит, МХАТ в канун своего столетия ждет от русской литературы нового драматургического слова.

Т. Д. Других чудес не бывает. И мы, актеры, должны быть готовы к качественному скачку в освоении нашего времени. Я стараюсь делать все, чтобы труппа была готова к этому. Без новых поэтов, безгласными, немыми мы не проживем. Без слова мы не можем раскрыть свою душу. Без души нет Художественного театра.

Юрий Соломин

Соломин Юрий Мефодиевич, актер, режиссер, с 1988 года – художественный руководитель Малого театра, народный артист СССР, бывший министр культуры РСФСР (с 1990 по 1992 год). Родился 18 июня 1935 года в Чите. Позже пишет: "Город наш – старинный, красивый, но почти весь деревянный. Больших домов не было – самые высокие в три этажа..." Первые школьные годы совпали с войной. Первый спектакль "Снежная королева" – запомнился на всю жизнь. Родители – коренные забайкальцы. Зинаида Ананьевна и Мефодий Викторович были музыкантами, учились в Чите, а затем в Ленинградской консерватории. В Чите работали в Доме пионеров. Юрий Соломин участвовал в художественной самодеятельности и в школе, и в Доме пионеров, переиграл еще в детстве множество ролей. По совету Бориса Андреева, увидевшего его в школьном спектакле, поехал поступать в Москву, в Щепкинское училище. Его взяла к себе на курс Вера Николаевна Пашенная. Окончил Театральное училище имени Щепкина в 1957 году. Работает в Малом театре с 1957 года, преподает в училище имени Щепкина с 1960 года, ныне профессор. Дебютировал на сцене Малого театра в 1958 году, сыграв комсомольца-дальневосточника Виктора Безайса в спектакле "Пока горит сердце" по повести В.Кина. Снимается в кинематографе с 1960 года, известны роли в фильмах "Бессонная ночь", "Сильные духом", "Весна на Одере", "Красная палатка", "Дерсу Узала", "Адъютант его превосходительства", "Хождение по мукам", "ТАСС уполномочен заявить" и др. Лауреат Государственной премии имени братьев Васильевых и др. Жена, имеет двух дочерей. Живет в Москве.

ЮРИЙ СОЛОМИН О СВОИХ

ЛУЧШИХ РОЛЯХ

"Можно понять отношение Фамусова: почему Чацкий должен всех учить? Приехал какой-то сопляк и начал поучать. Я, как отец, прекрасно понимаю волнения Фамусова... Другое дело, что он хочет иметь своим зятем Скалозуба, – но и это я могу понять. Все родители хотят, чтобы у сына или дочери был достойный, на их взгляд, избранник. Родителям этот жених нравится, а дочери нет... Это бывает нередко... Я никогда в жизни не думал, что буду репетировать – уж не говорю играть – Фамусова. Никогда – все, что угодно, но не Фамусова. И когда режиссер предложил, для меня это было действительно неожиданно...

...Хлестаков похож на суматошного, визгливого щенка, беспрерывно ищущего, чем бы позабавиться...

...Роль Кольцова (в "Адъютанте его превосходительства". – В.Б.) – не самая главная в моей жизни, но она как бы вывела меня на новую творческую орбиту...

...В основе ненависти Ярового (поручик Яровой в пьесе К.Тренева "Любовь Яровая") лежит сложное сплетение чувств и обстоятельств. Ведь когда-то этот человек скитался по тюрьмам и, что называется, горел идеей свободы. Но одна трагическая минута в Первую мировую войну разом изменила его и привела в иной лагерь. Солдаты, не хотевшие воевать, выстрелили ему в спину, искалечили. Он не способен ни разобраться в сложной картине революционной эпохи, ни подняться над своей болью..."

О РАБОТЕ НАД ОБРАЗАМИ

ЦАРЯ ФЕДОРА ИОАННОВИЧА

И ЦАРЯ НИКОЛАЯ ВТОРОГО

" Для меня и царь Федор, и Николай – прежде всего люди, у которых есть сердце. Они никому не хотели зла, ни на кого не повысили голос... Я никогда не думаю о том, что играю царя, я играю человека, с его силой и слабостью. Сомнениями и душевной болью..."

ОБ АКТЕРСКОМ МАСТЕРСТВЕ

И РЕЖИССУРЕ

"У артиста не может не быть новой работы. Если вам пока ничего не предлагают в театре, ищите себя в кино. Если и там ничего не найдете, ищите себя на эстраде, радио или самостоятельно работайте над новой концертной программой...

...В искусстве важно, как мне кажется, не только быть на виду, играть главные роли, но еще и очень уметь ждать...

...Актерство и режиссура – это две профессии, а дело одно... Режиссура, на мой взгляд, должна в первую очередь помочь выявлять актерские дарования. Она в корне своем должна быть актерской. Разве есть "режиссерская режиссура"? Когда говорят, что актеры, пробующие свои силы в режиссуре, занимаются не своим делом, – это неверно... Кто лучше их знает всю тяжесть и специфику актерского труда, кто лучше их поймет актера?.."

О РАБОТЕ В ДОЛЖНОСТИ

МИНИСТРА КУЛЬТУРЫ

"Я взялся за новое дело не ради звания и должности, не ради денег. Хочется помочь России... Самое неприятное, когда не выполняются твои поручения, когда предают люди, с которыми работаешь... Кто-то из сотрудников пытался что-то делать. Но основная масса инертна. Изменений, на которые я рассчитывал в министерстве... не произошло... И все же и опыта поднабрался, и с очень интересными людьми познакомился. Рано или поздно министерские впечатления аукнутся в моих ролях..."

О ЖИЗНЕННОЙ ПОЗИЦИИ

" Я не имею права на поступки, которые бы дискредитировали моих героев..."

ДЕРЖАВНЫЙ ТЕАТР

Владимир Бондаренко. Юрий Мефодиевич, Малый театр, который вы уже долгое время возглавляете, несмотря на все политические перемены XX века, будь то дореволюционная царская Россия, будь то Советский Союз, будь то нынешняя не понятная никому ельцинская Россия, продолжает оставаться классическим русским театром, национальным театром. Что помогало и помогает сохраниться театру? Какова, на ваш взгляд, концепция театра сегодня?

Юрий Соломин. Помогает нам, наверное, традиция. Традиция, которая, слава Богу, еще существует в театре. Традиция, которую мы приняли из рук в руки от таких великих мастеров сцены, как Пашенная, Рыжова, Турчанинова, Ильинский, Жаров, Царев... Вот кто были нашими педагогами, нашими воспитателями... В основе русского характера всегда было уважение к старшим. Этим мы близки восточным народам. Там тоже почитают возраст, почитают мудрость. У нас сейчас это уважение к старшим везде стало уходить куда-то. Приходит что-то новое. Мне бы не хотелось уничтожать старое, не хочу забывать старое, хорошее – те традиции, которые у нас в стране, в народе, в театре были. То, что было в нас заложено нашими учителями, то, что для нас было сделано старшими доброго, хорошего, в воспитании нашем как актеров, в помощи человеческой – это и помогает удержать традиции великого Малого театра. Я лично не могу забыть того, что сделали для меня многие актеры старшего поколения: Доронин Виталий Дмитриевич, Любезнов Иван Александрович, Шатрова Елена Митрофановна.

Очень легко подойти к истокам Малого театра, потому что Вера Николаевна Пашенная – мой педагог, а она была ученицей Ленского Александра Павловича. А Ленский Александр Павлович был близок с Садовскими. А Садовские Пров Михайлович и Пров Прович были друзьями Островского. Островский Александр Николаевич – современник и соратник Щепкина. Вот мы и подошли к истокам того национального искусства, русского искусства, которое определяет традиции Малого театра.

В. Б. Знаете, Юрий Мефодиевич, ведь традиции есть у многих театров, даже у самого авангардного мы найдем традиции. Даже в разрушении всяческих традиций, увы, у нас в России, тоже есть давние традиции. Но традиционность, по-моему, лишь одна из граней великого искусства Малого театра. Замечательно, что эти традиции сохраняются. И все же еще одной основой Малого театра была и остается, не побоюсь этого слова, имперскость театра. Можно смягчить, назвать это понятие державностью, государственностью театра, но суть остается. Я, например, очень люблю спектакли моего друга Валерия Беляковича, но я не представляю, чтобы Белякович мог поставить спектакль в Малом театре. Незачем отрицать авангардный театр, эксперимент в искусстве, но в каждой стране с высокой культурой, с вековыми традициями, будь то Англия, Франция, Германия, Испания, Китай или Индия, есть театр или подобный Малому театру, или выполняющий ту же функцию. "Прогрессивные" наши критики из СТД скептически говорят и пишут о ненужной, вредной державности Малого театра. Они пробовали в начале перестройки отделить всю театральную систему в целом от государства, чуть не разрушив все театры, поставив их на грань закрытия и самороспуска. И как бельмо на глазу у них всегда – Малый театр. Как яростно топтали критики знамя государственности Малого... А я считаю, что вам надо этим гордиться. Может быть, постоянная линия имперскости – сама по себе обладающая богатейшими традициями в русской культуре – и спасала Малый театр в самые трудные периоды? Как вы представляете эту имперскую линию театра сегодня?

Ю. С. Почему-то у нас в России сегодня державность, имперскость и национальность, будем говорить откровенно: театра ли, коллектива, писателя, художника, – она вызывает сразу же какие-то раздражительные эмоции. Иные люди воспринимают эти понятия совсем по-другому. Я задаю сразу вопрос: почему? Почему существует Национальный театр "Комеди Франсез" в Париже? Или в Англии – шекспировский театр? Или национальный театр "Кабуки" в Японии? Там почему-то никаких вопросов у журналистов и критиков не возникает. А вот у нас, как только слово "имперский" или "национальный" прозвучит, то сразу у многих возникает масса не тех мыслей. Думаю, они возникают именно у тех людей, которым нужны эти мысли. Я помню своего предшественника, руководителя, великого мастера Михаила Ивановича Царева, он был и педагогом моим по художественному слову в институте. Он нам в театре всегда говорил вы тоже, наверное, помните по совместной работе, – он так медленно говорил: "Корабль наш большой, тяжелый, и пока мы его развернем по течению, уже нужно разворачивать заново. Поэтому – он продолжал – мы идем своим курсом..."

Вот мы и пытаемся сохранять тот курс, который был дан еще в 1824 году Щепкиным, Островским и всеми последующими великими мастерами Малого театра. И мы сегодня идем тем же курсом. Мы жили вместе со всеми, вместе со всем народом. Может быть, кто-то был умнее нас, может быть, хитрее, и теперь такие хитрецы говорят, что они всегда стояли на другой платформе. Мы не можем этим похвастаться. Во всяком случае, мы всегда сохраняли традиции, во все времена, так было и все те сорок лет, что я работаю в театре. Мне не стыдно за свой театр. Мне не стыдно за самого себя. Не стыдно за тот репертуар, который был в нашем театре.

В. Б. Я вот сейчас тоже вспоминаю свою работу в Малом театре во времена великого Михаила Царева и отчетливо понимаю ту глубинную мудрость, с которой в самые крутые времена вел корабль Малого его художественный руководитель. Мы тогда часто недопонимали, искренне ворчали на Царева. А он был мудрее нас всех. И национальнее нас всех. И державнее нас всех. Он вел корабль Малого сквозь самые застойные времена, легко справляясь с неизбежной репертуарной обязаловкой тех лет. Но пусть историки, самые суровые и дотошные, посмотрят на основной репертуар Малого театра – и они увидят его победный классический путь. То же самое было и в сталинские годы, и в хрущевские. Сколько славных побед... Тот же "Царь Федор Иоаннович", те же "Холопы" в брежневские времена... Вот еще одна опора Малого театра – классическая русская драматургия и историческая драма... Русская классика и спасла Малый театр в драматургическое безвременье... Вот и в сегодняшнее безвременье вы опять сделали ставку на классику. Что нового увидели и увидят зрители в этом театральном сезоне?

Ю. С. Вы верно заметили нашу ставку на классику. Наш театр держится династиями не только актерскими, но и династиями гримеров, администраторов, краснодеревщиков, слесарей, театральных рабочих. Их не переделать, они уже навсегда способны работать лишь в наших традициях. Это уже какая-то необыкновенная привязанность к нашему театру. Мы вместе все собрались во времена ремонта театра и стали думать, как нам жить дальше, – когда кончится ремонт, кончится реставрация и снимут забор... А это был 1989 год. Мы понимали: наш классический репертуар спасал в самое трудное время и нас, и наших предшественников, и наших зрителей тоже. Он спасал театр в самые сложные моменты. Мы подумали, что и самой России в новом облике, на новом этапе пора узнать свою национальную историю, свою классическую литературу. Наверное, новая Россия имеет право на свой национальный театр. А каждый национальный театр должен сохранять те классические традиции, которые у него есть. Мы себя так и назвали без лишней скромности – национальный театр. И решили, что наш театр будет классическим. Мы пытаемся это делать не только по репертуару, но и по стилю: по стилю постановок, по стилю оформления. И, несмотря на то, что у нас работают разные режиссеры, даже такие новаторы, как Сергей Соловьев, – они вынужденно впитывают атмосферу нашего театра и начинают творить в наших традициях. Сергей Соловьев, придя работать в Малый театр, учитывал традиции театра. И получился "Дядя Ваня" не худший спектакль в Малом театре и, извините, за его стенами. Все люди, которые приходят работать к нам, они учитывают наши традиции и на "вы" с тем репертуаром, который у нас есть, на "вы" – со стенами Малого театра. Сергей Соловьев вышел на сцену Малого первый раз, когда он ее всю увидел, коснулся своими руками и сказал: "О, Господи!.. Никогда не думал, что это произойдет". И вот это, наверное, ему придавало силы. Это же была его первая режиссерская работа в театре. И она на сегодняшний день, не будем скрывать, – одна из наиболее удачных. Вот это какое-то подспудное знание Малого театра и придавало нам силы, и мы сказали – да, классика! Но классика настоящая и качественная.