Текст книги "Консервативный вызов русской культуры - Русский лик"

Автор книги: Николай Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 34 страниц)

Он и в лирике своей, в самой интимной и смелой поэзии мыслит символами, он видит в женщине, в возлюбленной, в жене ее древний смысл, ее сокровенное знание, вложенное Богом. "О древние смыслы! О древние знаки! Зачем это яблоко светит во мраке?" И на самом деле, не виден ли в любой из женщин тот древний жест Евы, срывающей запретное яблоко? Даже если ее толковать лишь как искусительницу, это никак не принижающее, не унижающее, хотя и сомнительное толкование, ибо всегда рядом с женщиной-искусительницей стоит знак и женщины-матери, и как один знак отделить от другого? И как стать матерью, не став на путь любовного греха? Скорее женщина в поэзии Кузнецова чище и вернее мужчины. И в преданности человеку видна не рабская зависимость, а идея служения. Если честно, я восхищаюсь самими образами кузнецовской любовной лирики.

Ты выдержал верно упорный характер,

Всю стер – только платья висят.

И хочешь лицо дорогое погладить

По воздуху руки скользят.

Восхищаешься женской преданностью и возмущаешься этим "упорным характером", способным лишь примитивно покорять и завоевывать. И так в каждом стихотворении – не мелочи сюсюкающих подробностей, а целая вселенная любви. А если и бой, то бой на равных: "Я вырву губы, чтоб всю жизнь смеяться / Над тем, что говорил тебе: люблю". И вот два мира встречаются вновь, равных, но разных:

Ты женщина – а это ветер вольности...

Рассеянный в печали и любви,

Одной рукой он гладил твои волосы,

Другой – топил на море корабли.

Как творец символов, Кузнецов – философ и мыслитель, но как поэт дописьменной поры, поэт первичных смыслов, он не приемлет философскую лирику. Это тот самый случай, когда мухи отдельно, а котлеты отдельно. В любви ли, в политике, в которую он не боится заглядывать, в гражданском бытии своем он противопоставляет банальному миру бессмысленных аллюзий и интриг мир высокого, но неизменно трагического бытия. Бытие манит в бездну. Он стремится к бездне, но никогда не поглощаем ею, ибо в бездне мирового простора он просматривает и лучи русской Победы. Там, где другие цепенеют от страха и растворяются в небытии, русский мир Юрия Кузнецова лишь стоически крепнет, как символ мирового духа.

Я скатаю родину в яйцо.

И оставлю чуждые пределы,

И пройду за вечное кольцо,

Где никто в лицо не мечет стрелы.

Раскатаю родину свою,

Разбужу ее приветным словом

И легко и звонко запою,

Ибо все на свете станет новым.

Многим такое видение родины покажется космополитическим. Но ведь никто не просит понимать кузнецовские образы в примитивно пространственном выражении. А вот перенести Родину, как не раз и бывало, через столетия татарщины, через лихолетья смутного времени, через комиссарство и интернационализм, через ельцинское проклятое десятилетие, чтобы потом раскатать в новом времени, достигнуть нового могущества,– это уже символика Юрия Кузнецова. Равнодушие его и его героев к событиям – всегда показное, с народной хитринкой. Он не отворачивается от гримас времени, не чужд политике и всегда последовательно утверждает державность поэтического мышления. Любая великая поэзия по Кузнецову – державная поэзия. "Голос государства слышали и Державин, и Пушкин. И Лермонтов, и Тютчев, и такие поэты в прозе, как Гоголь и Достоевский... Нам ли об этом забывать?.. В шуме водопада Державин слышал эпическую мощь государства. Лермонтов создал не только Печорина, но и Максима Максимовича. Но еще раньше Лермонтов писал: "Полковник наш рожден был хватом, / Слуга царю, отец солдатам..." "Слуга народа" – уточнил Исаковский, автор великого стихотворения "Враги сожгли родную хату"... И поэт должен слышать голос державы. Ибо, по слову того же Блока, тот, кто прячется от этого голоса, разрушает и музыку бытия".

Поэтому сам Кузнецов добровольно в период нынешнего поглощения видимого на поверхности литературного процесса фальшивыми либералами и любителями метафорических пустот ушел в подземный мир национальной поэзии, игнорируя и новейшее сетевое рапповство космополитических варваров виртуальной реальности, сетевое рабство мелкоскопических поэтиков и поэтессиков. Стал первым поэтом русской диаспоры внутри России. Но и в этом добровольном заточении, не прельщаясь мнимой свободой и приманками грантов Сороса и премий Букера, Юрий Кузнецов, может быть, сделал свой высший шаг. И он уже не поэт какого-то круга, и ему уже нет дела до примитивного заговора молчания либеральствующих окололитературных лакеев. Пусть себе молчат. А он себе идет и идет. И его новый внутренний двигатель – это путь, заповеданный нам Христом. Ему по этому новому пути идти неимоверно труднее, чем другим, легко прыгающим из атеистического виршеплетства в неофитство кликушества. "Но горный лед мне сердце тяжелит. Душа мятется, а рука парит". Олимпийский ветер смирился перед Царством Небес

ным. Смиримся и мы перед его поэтическим подвигом.

Отговорила моя золотая поэма.

Все остальное

и слепо, и глухо, и немо.

Боже! Я плачу и смерть отгоняю рукой.

Дай мне смиренную старость

и мудрый покой.

Николай Рубцов

Рубцов Николай Михайлович, поэт. Родился 3 января 1936 года в поселке Емецк Архангельской области, погиб 19 января 1971 года в Вологде. Отец погиб на фронте, политработник, мать умерла, когда Рубцову было шесть лет. С 7 до 14 лет воспитывался в детском доме села Никольское Вологодской области. В 1950 году закончил Никольскую школу-семилетку, затем поступил в лесотехнический техникум в Тотьме. Успел поработать на тралфлоте, служил на Северном флоте. Уже там писал стихи и печатался во флотских газетах. После демобилизации работал в Ленинграде на Кировском заводе. Ходил в литературное объединение. В 1962 году поступил в Литературный институт. Сблизился с С.Куняевым, В.Соколовым, А.Передреевым, В.Кожиновым. Из Литературного института то исключали за проступки, то восстанавливали, но авторитет поэта рос уже в те годы. С 1964 года – автор журналов "Молодая гвардия", "Октябрь", "Юность" и др. В 1965 году выходит в Архангельске книга стихов "Лирика", а в 1967 году в Москве "Звезда полей". Был принят в Союз писателей России, получил квартиру в Вологде. В 1969 году вновь в Архангельске выходит книга "Душа хранит", и вскоре в Москве – последняя прижизненная книга "Сосен шум". Налаживалась жизнь, слава поэта уже при жизни, особенно благодаря усилиям Вадима Кожинова, крепла с каждым годом, и вдруг – такая трагическая гибель от руки женщины, поэтессы Людмилы Дербиной. Убит женщиной, которую собирался назвать женой. Поэт как предвидел: "Я умру в крещенские морозы..." Похоронен на Вологодском кладбище. Прекрасный памятник поэту в Тотьме поставлен Вячеславом Клыковым. Его лучшие стихи уже давно вошли в русскую классику, наравне с Сергеем Есениным и Федором Тютчевым.

ТИХАЯ МОЯ РОДИНА

В.Белову

Тихая моя родина!

Ивы, река, соловьи...

Мать моя здесь похоронена

В детские годы мои.

– Где тут погост? Вы не видели?

Сам я найти не могу.

Тихо ответили жители:

– Это на том берегу.

Тихо ответили жители,

Тихо проехал обоз.

Купол церковной обители

Яркой травою зарос.

Тина теперь и болотина

Там, где купаться любил...

Тихая моя родина,

Я ничего не забыл.

Новый забор перед школою,

Тот же зеленый простор.

Словно ворона веселая,

Сяду опять на забор!

Школа моя деревянная!..

Время придет уезжать

Речка за мною туманная

Будет бежать и бежать.

С каждой избою и тучею,

С громом, готовым упасть,

Чувствую самую жгучую,

Самую смертную связь.

Николай Рубцов, 1964

НЕОЖИДАННОЕ ЧУДО

РУБЦОВА

Николай Рубцов естественен в русской классической поэзии.

Рубцов неожидан и с трудом вписывается в поэзию своего поколения. Среди поэтов-шестидесятников он кажется неким классическим анахронизмом. Евтушенко и Ахмадулина, Вознесенский и Окуджава спешили вперегонку за своим временем, подстраивались под ту или иную эпоху. Николай Рубцов подпитывался от животворных корней народной культуры и потому был более сокровенен и невосприимчив к суете времени. Вот потому его срезали под корень как ненужного прогрессу – так же, как срезали раньше Сергея Есенина и Павла Васильева.

Николай Рубцов – мой земляк, с того русского Севера, который в эпоху крушения русской духовности сумел стать удерживающим центром. Не случайно именно русский Север породил еще одно уникальное явление культуры XX века деревенскую прозу, от Федора Абрамова до Владимира Личутина. Север сохранил миру русский эпос. Может быть, потому его нынче держат в таком запустении, что боятся – вдруг какой-нибудь Илья Муромец вырвется из недорубленных северных лесов?!

Судьба Николая Рубцова – это и судьба русского Севера. Сиротство, детдомовщина, отрыв от корней – на это в какой-то мере были обречены все русские люди. Таким, как Николай Рубцов, досталось поболе всех. Сиротство никого не украшает. Не вина это, а большая беда, грусть неизлечимая. Окунувшись с детства в мир зла, насилия, грубости, одиночества, трудно обрести стабильность и уравновешенность. Потому именно детдомовец Рубцов так обостренно описал в своих стихах тихие радости деревенского лада, что сам был их лишен, наблюдал за ладом из угрюмых окон деревенского приюта. Из той же детдомовщины – метания и неуравновешенность Виктора Астафьева, Владимира Максимова. Оттуда же неизбывная тоска по дому, по оседлости и в то же время неумение жить в доме, в оседлости, кочевое сознание. Валентин Распутин или Василий Белов, при всей видимой близости к Николаю Рубцову, воспринимают мир совсем по-иному.

Как же ненавидел свою неустроенность, свою кочевую поэт! Своими светлыми лирическими стихами он отрицал свое пьянство, свой неуют, свое сиротство. Он, может, даже неосознанно бросил свой мощный вызов тем силам, которые обрекли его Россию на бездуховность и бездумность.

Россия, Русь! Храни себя, храни!

Смотри, опять в леса твои и долы

Со всех сторон нагрянули они,

Иных времен татары и монголы...

Вся сегодняшняя Россия похожа на Колю Рубцова, в шарфике, в драном пальтишке мечущегося в поисках своего угла. Вроде бы обрел, нашел пристанище, кончилось великое кочевье... Жена, дом... Оказалось, подмена. Вместо жены – женщина, вместо дома – квартира. Здесь и ждала его смерть, жуткая, жестокая. Неужели такая судьба ждет и Россию? Неужели эти "иновременные татары" сумеют расправиться со все еще святой Русью? Пусть в рубищах, пусть в корчах от насланных болезней, но непоколебимо святой, как был святым, высокодуховным, чистым и сам Николай Рубцов при всех своих сиротско-кочевных выходках. Благополучный синклит поэтов

сверстников уступал Родину, отказывался от своей жертвенности. Бог выбрал Николая Рубцова и не ошибся. Кто из нынешних благополучных бросит в него камень?

Глубинная русская духовность, подземная Русь даже не отзывалась на все быстротекущие российские перевороты и была права. В этом ее победность, ее русский менталитет. Сквозь сражения и поражения, сквозь космодромы и полигоны, участвуя во всем этом, она одновременно и царит над этим:

Мир такой справедливый,

Даже нечего крыть...

– Филя, что молчаливый?

– А о чем говорить?..

Совершенная и простая форма его стихов созвучна русской душе. Поэтому после Есенина он стал вторым в столетии таким же народным поэтом. Увы, и судьбы их в чем-то повторились. Николай Рубцов писал о своем старшем собрате:

Да, недолго глядел он на Русь

Голубыми глазами поэта.

Эти строчки оказались пророческими и для него самого. Но жива и будет жить его неожиданная для нашего скомканного времени классическая поэзия. Неожиданное чудо Рубцова спасительно для всей русской культуры.

Валентин Сорокин

Сорокин Валентин Владимирович родился 25 июля 1936 года на хуторе Ивашлак Зилаирского района Башкирии. Поэт, публицист. После окончания профтехучилища около десяти лет работал крановщиком мартеновского цеха на Челябинском металлургическом заводе. Учился в горно-механическом техникуме и на Высших литературных курсах при Литературном институте. Работал в журналах "Волга", "Молодая гвардия", в издательстве "Современник". Первая книга стихов вышла в Челябинске в 1960 году. Своим литературным учителем считает Василия Федорова. Автор многих книг стихотворений и поэм. Лауреат премии Ленинского комсомола. Член Союза писателей СССР с 1962 года. Проректор Литературного института. Сопредседатель Союза писателей России. Живет в Москве.

РАССТРЕЛ В ЕКАТЕРИНБУРГЕ

Подписал решение о расстреле царской семьи

Председатель исполкома

Уральского совета

Белобородов А.Г. (Янкель Вайсбарг)

Бил в лицо императора жуткий еврей,

Из тяжелого бил, по глазам, револьвера.

Мать кричала, всходила багровая эра,

Пули прыгали, раня детей, не зверей.

И наследник-сынишка кровавил полы,

Вместе с сестрами плыл

в преисподню мирскую.

Троцкий реял в Москве?..

Раствориться рискуя,

Бриллианты на мертвых сверкали

из мглы...

За вагонами золота и серебра

Торопились Юровские и Микояны,

Кровью дедов до одури сыты и пьяны,

Не сулящие правнукам нашим добра.

И недаром среди запредельных крамол

Есть крамола-молва,

слышать это не внове:

"Иудейскому богу-жрецу Иегове

Кровь царевича подана прямо на стол!"..

О, Россия, тебя замордует садист,

С бороденкой,

грязнее исшарканной швабры,

Нас он держит сегодня,

схвативши за жабры,

В звездах чудится плач,

в поле кружится лист.

Царь с просверленной красною дыркой

во лбу

Через время бредет... Каменеет царица...

Вон собаки конвойных...

Меж ними струится

Трасса крови

палач захлебнулся в гробу.

Пропадает народ, как под зноем трава.

Как солома течет, пепелится, как вата,

Если здесь Революция не виновата,

Значит, каждая пуля повсюду права.

Потому и от Смольного до Колымы,

Изымая, дробя кимберлитовы руды,

В мерзлых ямах, седей,

чем алмазные груды,

Мы лежим укокошены бандою, мы!..

Валентин Сорокин

ВЕК РУССКИХ ТРАГЕДИЙ

Беседует Владимир Бондаренко

Владимир Бондаренко. Валентин, ты – человек XX века. Как ты оцениваешь свой век?

Валентин Сорокин. Вопрос для меня неожиданный, и знаешь почему? Я каждый день об этом думаю, но ни разу меня никто не спросил. И если я резко отвечу, не обижайся и ты на меня. Я считаю, что XX век – век-убийца моего родного русского народа. Почему? Ты посмотри, как началось с революции 1905 года, так до конца века одни войны, революции и репрессии, без передыху, ни конца, ни края нет. Наши с тобой, Володя, родители и старшие братья прошли по две-три войны. Как тут можно было уцелеть народу и его культуре, его быту и традициям? Сначала одна революция, потом Первая мировая война, другая революция, гражданская война, война с финнами, коллективизация, белокитайцы, потом японцы, Вторая мировая война, небольшая передышка и потом Афганистан, перестройка, Чечня и все горячие точки... Мною и тобою уважаемый писатель Иван Шевцов прошел три войны. Эта чисто истребительная стезя нашего народа длилась, как бесконечная эпопея, весь век. Меня раздражает, когда говорят, что, мол, не надо обманывать, на Соловках не пять тысяч расстреляли, а пятьсот человек, на Колыме не один миллион умер, а семьсот тысяч. А я думаю: "Ну, как не стыдно, ведь это же не мухи сидели. Твои отцы и деды, ни в чем не повинные. Исчезли же целые слои русского населения, да еще какие – купечество, дворянство, священники и все крепкие крестьяне. Если мы коснемся того, почему мы так поредели, то и увидим, что XX век воистину – век-убийца русского народа... Ни один народ так не истреблялся, как наш. Оттого и рухнула великая держава СССР. Нельзя говорить постоянно о Сталине. Это вызывает у людей невольную ревизию своего пути. А наш путь – только кровь и кровь. Вот поэтому, интуитивно боясь новой крови, наша женщина перестала рожать. Почему таким многомиллионным-то стал народ русский? Потому что он умел рожать и беречь детей. До десяти-пятнадцати детей рождалось даже в наших северных российских семьях. Теперь же рождаемость катастрофически падает, и мы становимся страной стариков. Пополняемся лишь за счет других народов. Я люблю свой народ, поэтому я не могу не уважать, не любить и все другие народы. Но как же так – из-под ног наших уходит наша родная земля, исчезает с земли с каждым годом на миллион народ русский, и все молчат. И о русской проблеме даже у нас в России, в нашей же Думе нельзя сказать ни слова – обзовут фашистом.

В. Б. Валентин, во многом соглашаясь с тобой, вот о чем хочу спросить. На самом деле жертвы среди нашего с тобой, русского, народа были колоссальные. Но ведь одновременно в этом ХХ веке было столько великих побед. И мощь России именно в ХХ веке была тоже колоссальной. Как соединить эту истребительность и величие? Нет ли в этом какого-то противоречия? На крови была построена великая цивилизация, великая наука, великая культура... Ты обвиняешь советскую цивилизацию в этой гибели русского народа?

В. С. Я не только не являюсь человеком, не уважающим советскую цивилизацию, а считаю себя ответственным за советскую власть человеком. Я считаю, вот в чем была наша огромная ошибка. Мы отказались от нашей православной веры. В конце жизни Иосиф Сталин начинал понимать эту трагедию. Мало кто знает о его последней беседе с патриархом. Патриарх приехал к нему вечером, а уехал утром. О чем они проговорили столько времени? Он же очень уважал патриарха Алексия, награждал его. Удивительные отношения были между ними. И все было нацелено на то, чтобы возродить, пополнить наш народ. Казалось, что кончился истребительный период и впереди нас ждет только возрождение. А получилось после него вот что: опять при Хрущеве стали бить по Православию, народ русский стали посылать то в Казахстан на целину, то на все стройки и в Средней Азии, и в Закавказье, и даже в Прибалтике. Все – за счет русского народа, его разбросали по всем республикам, шла сплошная вербовка. Потом вот эти общежития. У нас до сорока лет люди жили в общежитии. Какая же семья будет? Я сам в общежитии жил металлургического завода, знаю, что это такое. Мы все говорили о будущем, говорили о грядущем: помогать Корее, помогать Китаю. Кому только мы не помогали, где только нет наших могил, а свой народ тем временем вымирал, и главное, дух у него падал. Национальное самосознание выветривалось. Вы посмотрите наши деревни. Ведь мы не Германия, мы не Польша – мы имеем огромную территорию. У нас должны быть многолюдными наши хутора и деревни... Ну, хорошо, я согласен, уже после перестройки этот самодур Ельцин окончательно доконал, разорил и деревню и город, а двадцать лет, тридцать лет назад мы, поехав по нашей русской деревне, не увидели бы разорения? Не увидели бы старух, похожих на кособокие избы, и избы, похожие на этих старух? Только по нашему Уралу ты поедешь – у нас только вдовы да вдовы. У нас стариков на завалинках не увидишь. Значит, надо было думать в советское время и о русском народе, и о русской деревне. Только вперед и вперед гнали. И – давай коммунизм! А за счет кого? Только за счет нашего народа. Многие народы похоронили лучших своих сынов: татары, узбеки, буряты – все это правильно! Но если верно, что русские люди – скрепы, которые держат всю великую державу, то нужно было думать, в первую очередь, и о них. Не делая этого, мы многое потеряли. Более того, в русском народе мы настолько вытравили национальное чувство, национальное самосознание, принадлежность к русскому, что на наших глазах он перерождается отнюдь не в лучшую сторону. Это становится катастрофой. Узбеки, татары, якуты: у них каждый – человек. Я столько изъездил по стране, всю жизнь свою вел отделы национальной литературы: в "Молодой гвардии", в "Современнике", в Правлении Союза писателей России. Понимаете, встречаюсь с якутом, он говорит о своем народе, как о частице самого себя. Он его ухом слышит, сердце вместе стучит, совесть у них едина, заботы у них едины. Встречаюсь с русскими боятся даже говорить, что они русские. Должна работать печать, театр, телевидение, чтобы возродить наш национальный дух, возродить семью, возродить самоуважение народа. У нас же все наоборот. Одни издевательства и насмешки. В каком бы народе потерпели это?! Более того, если бы мы не были страной с разрушенными храмами (когда я детей возил, я глаза им закрывал, чтобы они не смотрели на разрушенные храмы, на эти сбитые кособокие кресты), а были бы храмовой державой, храмовым неразрушенным народом, – мы бы это телевидение и все эти издевательские передачи в миг бы изменили. Ты посмотри, Володя, посмотри, друг мой, на мальчишек. Я хожу по деревенским школам и вижу – ведь у нас есть девяти-одиннадцатилетние алкоголики. Мы пиво внедряем так, как мать молоко не внедряла. Мы заткнули совесть, заткнули национальное самосознание, заткнули здоровье – пивом, водкой и неуважением ко всему русскому народу.

В. Б. Валентин, все-таки получается, что, строя великую цивилизацию, мы сами надорвались? Но почему наш народ так смиренно переносил все эти тяготы и не шел на явное сопротивление, а смирялся и глотал все унижение? Ведь правильный упрек: вы говорите, что разрушены храмы, а кто же виноват? Тот же еврей и скажет: у нас вот в Израиле синагоги и даже ваши православные храмы не разрушают, а у вас разрушают. Кто же вам виноват? И ведь в этом есть какая-то правота. Есть силы зла – они явны. Но мы сами должны внутри страны, внутри самих себя отвечать за свой народ, независимо от сил зла. Можно свалить на посторонние силы зла: вот, виноват Израиль, виновата Америка. Но почему мы сами – русский народ – увы, так спокойно относились и к разрушению храмов, и к разрушению семьи? Ты задумывался как писатель об этом?

В. С. Да, конечно. Иногда думаю: почему же мы такой равнодушный народ? А на самом деле, горькое его неучастие в самозащите, в самообороне – это результат тех самых жестокостей. Вот ты посмотри, у меня такое ощущение, что вместе с народной советской властью, вместе с народной революцией рождалась и троцкистская контрреволюция. И она начала истреблять русский народ, и мы долго жили страхом. Мой дедушка, например, боялся мне казачью фуражку показать, прятал ее в сундук. Только на одном Урале истребили больше двух миллионов. Яков Михайлович Свердлов незабвенный и его сподручные любых национальностей... А когда копнули его сейфы, у него оказалось свыше семисот килограммов драгоценностей – золото, бриллианты царские. Вот какой коммунист. Теперь, допустим, я приезжаю в Тунис, и узнаю, что в годы революции туда бежало больше трехсот тысяч моряков. Чуть не весь Черноморский флот бежал туда, спасаясь от расстрелов. Или вот, допустим, я читаю – шестьдесят тысяч полегло под Царицыном. Это опять по ошибке, да? Какая-то трезвость должна была быть. Беречь надо было народ свой. От войны с немцами мы откачнулись в период революции. Но на целое десятилетие завязли в братоубийственной гражданской войне. Потом взялись за крестьянство. Пусть меня никто не упрекает в том, что я не советский человек. Я самый советский человек. Беда в том, что за десятилетия этого грабежа, уничтожения русской нации – самым страшным ругательством на государственном уровне было обвинение в русском шовинизме. Я вообще считаю, что Ленин не любил русский народ. У него есть фраза: "Он эксплуататор, угнетал другие народы". Я не знаю, ни один народ мне этого не говорил, хотя я изъездил все республики. Думаю, что наше православие, наше терпение, наше уважение к другим народам и привели к таким результатам. Не делай добра не получишь зла. Очень уж добрый русский народ. Излишне добрый. Вместо нашей доброты нас десятилетия гоняли по тюрьмам, подводили под расстрелы. И я рос, слыша без конца: "националист", "шовинист". Ну, как так, неужели я не могу говорить о своей боли? Еврей может говорить, а я, русский,– нет. Я вообще считаю, что русский человек никогда не будет антисемитом. Он никогда не будет в стороне стоять, если видит, что обижают еврейский народ. Я считаю, что если бы мы бы вели себя грамотно, наши вожди в частности, то не было бы этих катастроф: чеченской войны, арабо-израильской катастрофы. Навязывают величайшему народу ярлык человеконенавистника, антисемита. Так же нагло и бездоказательно, как сейчас по всей стране какие-то спецы расставляют заминированные лозунги "Смерть жидам!". Не русское это дело. Чересчур уж расчетливо и продуманно устанавливают эти плакатики. Какой-нибудь шалопай еще морду по пьянке набить мог бы, но на Киевском шоссе устанавливать мины, зная, что, скорее всего, подорвется милиционер? И все же понимают, что какая-то чудовищная ложь творится, и все молчат... Я считаю, что это специально делается, и делается людьми, которые ненавидят и еврейский народ, и русский народ ненавидят. До сих пор жили нормально, исключая мелкие, почти бытовые инциденты. Но это называется хулиганство, а не русский фашизм. Когда навешивают ярлык русского фашизма, когда появляются вот эти лозунги – это уже безобразие. Когда министр культуры Швыдкой проводит передачу "Русский фашизм хуже немецкого фашизма" – это чудовищная провокация. За это судить надо. Думаю, ни один порядочный русский не пройдет мимо, если бьют еврея. Мы выросли вместе. В моей семье во время войны жила семья еврея с детьми. Мы учились потом вместе в одной школе. Поэтому я к этому вопросу отношусь очень болезненно. Вражду опять раздувают искусственно те, кому она выгодна.

В. Б. А Швыдкой является министром культуры России. Почему мы терпим это? Почему терпит Путин? Это же прямой удар по нему. Как можно вообще, продолжая твою мысль, выносить такую тему на экран в стране, которая потеряла 26 миллионов жертвами немецкого фашизма. И евреи страдали не в наших Освенцимах и не в наших Бухенвальдах. Может быть, стоит провести телепередачу о еврейском фашизме? Так почему же во главе нашей культуры находятся такие, как Швыдкой, а не такие, как, скажем, Валентин Сорокин?

В. С. Я думаю так. Швыдкой делает медвежью услугу и русскому, и еврейскому народу. Этот его кровавый аппетит к добру не приведет оба народа. Самое удивительное, что я почти уверен: выйди завтра какой-то антисемитский, антиеврейский указ – такие, как Швыдкой, были бы его первыми исполнителями. А вот такие, как мы, "русские фашисты" – были бы его первыми противниками. И вот я хочу сказать Швыдкому: "Как тебе не стыдно, как тебе не стыдно порождать, внедрять смуту между русскими и евреями?" Значит, надо быть не только безбожником, но и ненавидеть и тот, и другой народ. А ведь на русской земле больше обелисков, чем деревень. Какой фашист здесь может родиться? Я вообще считаю, что Швыдкой – просто провокатор. Такие, как он, были бы исполнителями любого кровавого указа – ходили бы с пистолетами и стреляли в евреев и русских с одинаковым наслаждением. Потому что мы такое уже проходили, у нас такое уже было.

В. Б. В сталинское время во главе антикосмополитической кампании, ударившей частично по еврейской интеллигенции, стояли в большинстве своем евреи. Спасали свое высокое положение в обществе. Кстати, и сейчас во главе путинского патриотизма все те же лица. Никого из русских писателей принципиально не приближают к власти. Не случайно же и в противовес книгам твоего однофамильца Сорокина выдвинули как пример "достойного патриота" Бориса Васильева, усердно обслуживавшего ельцинскую элиту. Но продолжим нашу тему XX века. Да, это был истребительный, трагический век! Но какова была русская литература? Она тоже была истреблена? Или же, подпитываясь великими трагедиями, она дала великие творения?

В. С. Страна наша оплевана теми, кто нами сегодня правит. В это расшатанное, полубредовое, полупьяное торгашеское время очень тяжело проявиться большому писателю. Но я уже говорил, что наша страна при всех ее кровавых потерях и при всех войнах жила все-таки братством, надеялась на равенство, на справедливость. И если бы эти вот сейчас не пришли к власти... Ведь у нас к 1986 году стало подниматься по-настоящему хозяйство, стали рождаться дети, на селе стала оставаться молодежь. И время все же было крылатым, устремленным в будущее. Через эти трагедии, через эти реки крови мы все равно шли к своей звезде. И рождались изумительные произведения. Сейчас долго таких созвездий не появится. Вот посмотри, Володя, на книги впереди нас с тобой прошедших: Борис Можаев, "Мужики и бабы", "Братья и сестры" Федора Абрамова – цены им нет, правда? Иван Акулов, "Ошибись, милая" и "Касьян Остудный". Эта группа вообще изумительных писателей. И дальше – Константин Воробьев, исторический писатель Валентин Пикуль. Это одно поколение. А перед ними, посмотри, у нас какие поэты талантливые появились, и почти все из них погибли. Они как бы связывали начало XX века и тридцатые годы. И передали в советскую эпоху эту своеобразную культурную эстафету. Павел Васильев, какой поэт колоссальный,расстрелян. Борис Корнилов, не менее значительный,– расстрелян. Дмитрий Кедрин, изумительный поэт – убит. Я изучал его творчество и думаю, что он убит за одно из своих произведений. Когда-нибудь я опубликую свои догадки, в твоей газете, положим, да? А Недогонов, Павел Шубин – все это единого дыхания и уже советской окрыленности поколение. Петр Комаров, Борис Ручьев – погибли. Борис Ручьев – 10 лет Колымы, 10 лет высылки потом. Почему это случилось? Когда мне говорят, что это были случайные ошибки, я все время думаю, что это за ошибка: тысячи людей истребить; что это за ошибка: 300 тысяч выселить; что это за ошибка: 30 тысяч священников выслать или уничтожить? Я вообще считаю, что борьба с храмом, с религией была нам навязана бесовскими силами. Представь себе, Володя, если бы не тронули храмы, ведь религия – это культура всего народа: как сеять, как ребенка качать, как лечить себя, какая трава растет. Совсем другая страна была бы.

В. Б. То есть ты сторонник некоего христианского социализма? Если бы оставался социализм, исключив главную ошибку – богоборчество и разрушение храмов,– это было бы идеально, так? Это в последние годы жизни Сталин стал понимать. Не все время, а вот после войны и отношение к русскому народу у него изменилось, и подъем церкви начался. И если бы эта традиция была продолжена... Но, увы! Почему пришедший русский мужик Хрущев – ведь его-то евреем не назовешь, а затем и русский мужик Брежнев это сталинское возрождение напрочь уничтожили?

В. С. А потому это произошло – и вот тут мы с тобой вышли на главное что, разрушая храмы, мы породили таких людей, как Никита Хрущев, себялюбивых, эгоистичных, часто безграмотных. Ведь это высшая философия, высшая культура – вера. Почему Сталин запретил разрушать храмы? Если мне память не изменяет, 6 октября 1939 года он подписал постановление о том, чтобы прекратить разрушать храмы, считая их памятниками высочайшей культуры. Потому что он в семинарии учился. Он понимал это, преодолел свое безверие. Но пришли такие, как Хрущев – Брежнев более сдержан был в этом вопросе – и опять началось разрушение. Они и были воспитаны на атеистической митинговости: "Долой попов!" Совсем как у Владимира Ильича. Откуда у него такая ненависть к храмам, к священнослужителям? Как у него поднялась рука разрушить храм – ведь это прежде всего красота какая! Потом, храм входил и в пейзажную красоту.