Текст книги "Дурная примета (СИ)"

Автор книги: Николай Пахомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

– Так, когда вы обнаружили пропажу автомобиля? – спросил Паромов, когда она окончила рассказ.

– Примерно полчаса назад. Собралась после больницы на работу съездить, чтобы там официально отпроситься, зашла в гараж – а автомобиля-то и нет!..

– Гараж был замкнут? Не обратили внимания?

– Как же, не обратила? Обратила! Своими ключами открывала.

– И что, в гараже порядок?

– Порядок, а машины моей нет!

– А, может быть, муж не успел поставить вчера?

– Не знаю. Может, и не успел… Не знаю я! Ничего не знаю…

Отвечая на вопросы, Мальвина Васильевна немного отошла от своих мрачных дум. Расслабилась. Поспокойнела.

– Вы в гараже очень наследили? – задал он вопрос, уже переносясь мысленно на новый объект осмотра места происшествия.

По опыту знал, что в такие минуты люди теряются и долго топчутся на месте происшествия, затаптывая возможные следы, хватаясь за все, что подвернется под руки.

– Не помню. Возможно, не очень… А что, это важно?..

– Да как вам сказать… – пожал следак плечами.

– Я только с краешку… Вы уж извините. Столько раз видела в фильмах, что нельзя топтаться на месте происшествия, и, вот, забыла.

– Давайте поступим таким образом, – словно советовался следователь, – заявление отдадим в дежурную часть на регистрацию, и пока дежурный будет его докладывать начальнику, регистрировать в книге учета преступлений, давать ориентировку по городу и области на обнаружение и задержание автомобиля, я ваши показания запишу в протокол. Кстати, на кого оформлен автомобиль: на вас или на супруга?

– На меня.

– Вот и признаем вас потерпевшей, по крайней мере, по факту хищения автомобиля.

Следователь этим хотел сказать, что по факту причинения тяжкого вреда здоровью пусть будет потерпевшим сам Смирнов, что означало его выздоровление до суда. Только при смерти пострадавшего от преступных деяний, потерпевшим признается его родственник. Но Смирнова расценила слова следователя по-своему.

– А вы что, в деле с мужем считаете меня подозреваемой? Меня, у которой столько несчастья?!!

Лицо Мальвины покрылось краской гнева.

– Я такого не говорил. И, вообще, имел в виду другое…

Старший следователь хотел объяснить, но она перебила, не желая слушать объяснений.

– Не говорили, но думаете, – стала заводить себя Мальвина. – Все вы тут только и видите во всех людях подозреваемых да обвиняемых! А я не подозреваемая! Я – потерпевшая! Вы не думайте, я законы знаю!!!

– Это не важно, кто что думает… Важно, что делает. Возможно, я сейчас думаю, какая вы красивая, – сыграл Паромов на женском самолюбии, – но этого не скажу (все уже было сказано), а стану допрашивать вас в качестве свидетеля или же потерпевшей, и буду записывать ваши показания.

Как не было горько и муторно на душе Мальвины Васильевны, но, услышав, что она красивая, она непроизвольно стала поправлять волосы и выпрямила стан. Такова уж женская психология.

Женщины! Ах, женщины! Они и на смертном одре не забудут прихорашиваться, стоит лишь им напомнить, что они красивые…

Паромов поднял трубку телефона внутренней связи.

– Дежурный?

– Он самый. Что надо?

– У меня заявление гражданки о краже ее автомобиля. Подошли кого-нибудь забрать его для регистрации в КУП… Чуть позже мне понадобится дежурный автомобиль и следственная группа для выезда на осмотр места происшествия.

Оперативному дежурному не хотелось брать на себя обязанности ставить начальника отдела в курс о новом неочевидном преступлении, и он сказал, что Паромов мог бы и сам доложить о заявлении.

– Начальнику доложить? – возмутился беспардонностью дежурного старший следователь. – Вот ты и доложи! И зарегистрируй, как положено!

В сердцах резко положил трубку.

«Опять скулеж: начальнику неохота докладывать, транспорта нет… А мне какое дело! Я же не прошу следствие вместо меня проводить! – с неприязнью подумал о дежурной части Паромов. – Вечная песнь дежурного и помощника…»

Потом достал бланки допроса свидетеля и стал подробно записывать показания Мальвины Васильевны, задавая время от времени уточняющие вопросы.

С помощью уточняющих вопросов удалось выяснить, что между ней и ее соседом Нехороших Олегом давно существовали неприязненные отношения. Из-за отклоненных ею сексуальных домогательств последнего.

– Даже так?

– Даже так! – в тон следователю ответила Смирнова.

– А как вы сами оцениваете показания Олега о том, что он слышал ваш скандал?

– Формально, вроде бы, и верно… – постаралась быть объективной к соседу Мальвина. – Да, шумела, да, кричала… Но по существу – оговор! Преподнесено так, гражданин следователь, что это я в ходе ссоры убила мужа. Но это, видит Бог, не так!

– Какой я вам гражданин, – перебил ее Паромов, – мы с вами по одну сторону баррикады. Наверное, товарищ… По старинке. До господ не доросли… по крайней мере – я. Так что, Мальвина Васильевна, товарищ!

– А по имени-отечеству можно?

– Не возражаю. Продолжим?

– Продолжим.

– На ваш взгляд, что заставляет Нехороших исподволь оговаривать вас? Не прямо, а именно, исподволь…

– Не знаю. Возможно, так хочет сделать мне больно из-за того, что отказала ему в его сексуальных притязаниях? Возможно, искренне считает, что это дело моих рук?

– А сам он не мог? – на всякий случай задал прямой вопрос Паромов.

– Вряд ли. – Не задумываясь, ответила Мальвина, поправив сползавшую полу шубки на коленях.

– Это почему же?

– А когда я закричала в коридоре, то он из своей квартиры чуть ли не в трусах выскочил. И очень перепугался, когда увидел кровь. Правда, потом успокоился и помогал вносить Артема, мужа моего, в коридор квартиры. Кажется, «скорую» вызывал, или говорил, чтобы вызвали… Впрочем, товарищ следователь, мне не до того было, чтобы за реакцией его лица и мимики следить…

– Да уж верю…

– Так что, не думаю. Скорее всего, мужа порезал Крючков, наш сосед по гаражу, как и ваши, что приезжали ночью, – пояснила на всякий случай она, – его подозревают…

– Это почему же? – высказал заинтересованность следователь.

– Давно грозился.

– Да у нас на каждом шагу грозятся… Я тоже собственной жене грожусь руки повыдергивать, когда стряпает как зря… на мой взгляд… Но это не значит, что убивают, режут… Не все то золото, что блестит…

– Это вы к тому, что не все то дерьмо, что не тонет! – подыграла Мальвина. И грустно улыбнулась.

Паромов пропустил ее реплику о дерьме без ответа.

– Вы еще про Цыбина говорили. По-вашему, он тоже мог?

– Может, и мог бы, но не знает, где мы живем…

– Ну, это не такое уж трудное дело. Спросил одного, другого – и, пожалуйста, адресок готов…

– Не знаю… Не знаю я ничего!

– А еще какие-либо враги у вас имелись? – допытывался следователь, стараясь «очертить» круг возможных подозреваемых.

– Да, нет, не было. Муж у меня тихий. Пьет в меру, с кем зря не водится…

– А что это за ребята, с которыми супруг ваш немного спиртного выпил вечером, из-за чего ссора возникла между вами?

– Вы уж скажете, ссора! Так, пустяшный конфликт…

– А все же?

– Да я не расспрашивала его…

– Лучше бы вы расспросили, – посетовал старший следователь. – А мы бы их вычислили и, в свою очередь, расспросили… или допросили.

– Возможно, я их и сама видела… – слегка задумалась Мальвина и пояснила: – Когда вчера шла домой после работы, то возле подъезда группу молодых парней и двух девушек видела…

– Знакомых среди них не было?

– Да один был… вроде бы, дружок моей соседки Ирины. Сестры Олега, – уточнила она. – Раньше несколько раз их вместе видела… Но, вот, в последнее время… Ирины на улице не вижу, ни с ним, ни одной.

– А как его зовут, не знаете?

– Чего не знаю, того не знаю… Знаете, товарищ следователь, не интересовалась…

– Оно и понятно: подросток. Какой тут интерес. Вот, если бы накрученный «новый» русский, то возможно бы… и задержали свой взгляд.

Он посмотрел в глаза Мальвины.

– А глаза-то у вас, глаза! Колдовские. Вы случайно не ве… ведунья? – подобрал он более мягкое слово, чем ведьма. – В ваших глазах можно утонуть, как в синем озере!

Мальвина улыбнулась.

– Возможно…

– Вот, видите, кое-что мы новенького и выяснили. – Вновь стал серьезным следователь. – А вы заверяли, что все уже давно рассказали… Память, она, брат Горацио, штука хитрая. Тонкая.

– Тогда уж точно, не брат Гораций, а сестра или мать Тереза… Как никак, я женщина… сами соизволили только что заметить. – Остра была на язычок Мальвина, ох, остра. Даже в горе, за словом в карман не лезла.

– Не спорю: симпатичная женщина. А о Горацио я к слову. Знаете, бывает, хочешь не хочешь, а слово само на язык вскочит… Прыг, и вылетело, как воробей. А вылетело – уже не поймаешь!

– Да знаю, как у вас в милиции, слова просто так вылетают! Все-то тут с подтекстом, с подковыркой!.. Скажете – и следите за реакцией: как, мол, реагирует. Заглотала или только собирается заглотать крючок… Как пауки, из слов паутину вяжете, чтобы несчастную душу опутать и запутать! Наслышана…

– Ну и скажете. Сплошное преувеличение!

Но переубедить Мальвину Васильевну в том, что не всегда в милиции слова бывают со «смыслом», было не так-то просто.

– Слышала. Знаю!

По-видимому, все эти знания были почерпнуты из кинофильмов, где «мудрый» опер или следователь задают подозреваемому каверзные вопросы, а потом «ловят» его на противоречиях в ответе.

Но времена меняются. На противоречиях уже многого не добьешься! Нужна система доказательств, чтобы кого-то в чем-то уличить. Кроме того, кто лишил права следователя задавать и простые вопросы, без подтекста? Никто.

– Хорошо, не будем спорить. Лучше возвратимся к основной теме. Вы у мужа, ночью, когда оказывали помощь и ждали врачей, ключи от гаража нашли?

– Не нашла. Хоть мне и было не до ключей, но их, точно, не было… как и ключей от квартиры! Да…

– Придется, на всякий пожарный, и замок в квартире поменять.

– Придется. Понимаю… Но кому?.. Муж убит… Может, вы?

– Ну, уж нет. Выбивать приходилось, не скрою. И то, давным-давно, когда был участковым… Но вставлять… Я – все же следователь, а не слесарь из ЖКО.

– Вот так вы помощь бедной вдове оказываете?

Что было больше в этой фразе: истинного сожаления, что следователь не может сменить замок или женского кокетства – Бог её поймет!

– Не хороните живого. Грех! А что касается помощи, то в приделах нашей компетенции, как принято говорить! В приделах компетенции…

Дежурный доложил начальнику отдела о заявлении Смирновой. И к его удивлению никакой негативной реакции не последовало: он не знал, что Смирнова уже побывала в кабинете Алелина. Зарегистрировал. Можно было выезжать на осмотр места происшествия, благо, что освободился дежурный автомобиль.

Осмотр гаража дал немного: несколько наслоенных друг на друга, затоптанных, фрагментов следов обуви, по которым можно было только предположительно установить размер. Говорить о возможной идентификации – не приходилось. Слишком все было смазано, обрывочно. Эти следы могли быть оставлены как самим хозяином, так и посторонними лицами.

С полной уверенностью можно было только констатировать факт отсутствия взлома.

Успел Смирнов поставить автомобиль прошлым вечером, не успел – оставалось по-прежнему нерешенной задачей.

После осмотра места происшествия, гаража, заехали к Смирновым домой: следователь решил вызвать на дополнительный допрос Нехороших Олега, чтобы допросить его по вновь открывшимся обстоятельствам, а, заодно, и его сестру Ирину.

Олега дома не было.

– Еще на работе, – пояснила его жена. – Придет, передам, что вызывали. Только повестку оставьте.

Пришлось выписывать повестку на утро следующего дня, так как было неизвестно, когда он появится дома.

Сама Лилия, жена Олега, пояснить по факту нападения на ее соседа ничего не могла. Она даже из квартиры не выходила прошлой ночью, и о беде соседей слышала со слов мужа и его сестры.

На вопрос, кто мог так поступить с Артемом, ответила тихо:

– Не знаю! Артем тихий… хороший сосед. Не то, что его боевитая жена…

Больше повезло с Нехороших Ириной. Та и шум соседский слышала, и ночью на площадку выскакивала, и соседа Артема с перерезанным горлом видела, и ребят, толпившихся вечером возле подъезда назвать смогла, хотя заранее всех их охарактеризовала с положительной стороны, особенно своего бывшего кавалера Злобина Ивана и его друга Апыхтина Толика.

– Иван, он хороший, не как некоторые другие, которые стараются девчонку обмануть!

– Если такой хороший, то почему дружить перестали? – задал следователь беспардонный вопрос. – Наверно, разлюбил? Или вы его?

– Это все брат… Он нас разлучил. Ему чем-то Иван не нравится. Хотя раньше и нравился…

– Да Бог с ним, с Иваном. Вы мне их адреса дайте. Нужно побеседовать.

– А зачем адреса? Вы их подозреваете? – насторожилась Ирина. – Они не могли. Хорошие ребята.

– Почему вы решили, что я их в чем-то подозреваю? Не подозреваю. Но они могли что-то видеть, что-то слышать…

– Но вы такие вопросы задаете.

– Работа у меня такая, что без вопросов никак нельзя.

Ирина назвала адрес Ивана, а также адреса других ребят и девчат, в том числе и Апыхтинский.

В девятнадцать часов в кабинете старшего участкового собрались опера с зоны Магистрального поселка и участковый, чтобы обменяться информацией и набросить план следующих действий. Шеф ждал с докладом в двадцать часов.

– Так, что мы имеем? – спросил Паромов Аверина, как старшего группы оперативного сопровождения, когда поделился своими наработками.

– Не густо, – без большого оптимизма стал докладывать опер. – Крюк колоться не собирается. По-прежнему стоит на том, что подрался с собутыльниками. А Смирнова вчера и в глаза не видел. Будем и дальше разрабатывать. Может, что появится.

– Разрабатывать – это хорошее дело. Только время нас поджимает, – перебил оперативника Паромов. – Кто-нибудь пытался проверить его версию?

– Я и мои ребята, а точнее, Студеникин Данила, так как нас осталось на зоне всего двое, были с самого утра в ИВС. Никого больше не проверяли. Я завтра опять в ИВС, а уж Данила, если его еще куда-нибудь не пошлют, займется проверкой версии Крюка.

– Разрешите, – вмешался участковый инспектор Силин Евгений. – Я частично проверил… Опросил двух человек, распивавших спиртное в гараже Крюка, некоего Салова Михаила по прозвищу Сало и Табакова Григория по прозвищу…

– Махра или Махорка! – перебил участкового Аверин. – Ну и погонялы – сплошная закусь!

– Да, Махра, – продолжил доклад Силин. – Они подтверждают показания Крючкова.

– Оба – судимые. Вот и дают алиби друг другу, так сказать, на почве зэковской солидарности. – Вновь вмешался Аверин. – Вот возьмем их в оборот, неизвестно, что они тогда запоют…

– Пока вы возьмете – время уйдет, – с неудовольствием высказался следователь. – Время! Время! А его-то и нет! И пока у Крюка алиби… А мы ни на шаг не продвинулись…

– А где они: Сало и Махра? – спросил старший опер участкового. – В отделе?

– Нет. Дома.

– Почему дома, а не в отделе? – повысил он голос на Силина.

– А никто и не говорил, чтобы доставлять в отдел. Сказали, проверь, я и проверил.

– А если бы тебе сказали прыгнуть с моста в Сейм, ты бы прыгнул? Думать, хоть иногда, но надо! – Взъярился Аверин.

И как тут не взъяриться, если придется, считай, по-новому, гоняться за Салом и Махрой, чтобы их отработать, как положено, в условиях отдела милиции или, еще лучше, через ИВС.

– Можно подумать, что сам всегда думаешь! – обиделся участковый. – Чего сам за них не взялся, если такой умник? А то умничать, да давать ЦУ – все мастера, а побегать по участку, поискать по притонам – ни одного умника и нет. Только участковый…

Деловое обсуждение могло перерасти в пустой треп и взаимную перебранку. Надо было это дело пресекать, пока не наговорили друг другу гадостей с три короба.

– Прекращайте балаган! – остановил их Паромов. – Это делу не поможет.

Но они еще какое-то время что-то пытались доказать друг другу. Но уже в более сдержанных тонах, без оскорблений и обид.

Молодой оперативник Студеникин в перебранку своего непосредственного начальника и участкового тактично не вмешивался, словно все происходящее его не касалось. Еще не успел заматереть и особачиться. Но это дело наживное. Со временем успеет…

– Я ездил за Цыбиным на работу, – сказал он, воспользовавшись небольшой паузой в споре своих коллег, – там его нет. Сказали, что утром звонил откуда-то и сообщил, что заболел. Съезжу попозже к нему домой. Адрес в отделе кадров узнал.

– Вот, видите, – обрадовался участковый, – и у вас, господа опера, не все получается. Только на участкового и умеете лаяться…

– Чему ты радуешься? – вскипел Аверин. – И не путай божий дар с яичницей! Одно дело не найти человека и совсем другое: найти, но не привести в отдел! Чувствуешь разницу? Или совсем нюх потерял?

Ссора опять могла набрать обороты.

– Прекращайте, прекращайте! Лучше, давайте, подведем итоги, – выслушав Студеникина, стал опять успокаивать спорщиков следователь.

Притихли.

– С Крюком у нас ноль? – как бы спросил следователь себя и остальных и тут же ответил. – Ноль!

– Это еще посмотрим… – буркнул себе под нос Аверин.

– И смотреть нечего. Ноль. С Цыбиным – тоже ноль!

– Завтра… – заикнулся Студеникин.

– Завтра – это будет завтра, а пока что – ноль! – продолжил подбивать дебет с кредитом следователь, не обращая внимания на реплики оперов. – Думаю, что и подозрения в отношении жены Смирнова – лишены смысла, а, значит, еще один ноль не в нашу пользу.

Ребята молчали. И им было понятно, что хвалиться нечем.

– Кругом одни нули. День на одних нулях… – подвел он горький итог работы по раскрытию преступления. – Шеф нас не похвалит и по головке не погладит…

– Порвет, как Тузик грелку, – согласился Аверин, уже испытавший крутой нрав нового начальника отдела.

– Вот, пока не порваны, спланируем работу на завтра, – продолжил Паромов. – Кто-то один едет в ИВС… продолжать работать с Крюком.

– Я, – вызвался Аверин.

– Хорошо. Тогда Студеникин хоть с раннего утра, хоть сегодня на ночь доставляет в отдел всю молодежную бригаду, что вчера толпилась возле Смирновского подъезда. Адреса у меня есть. Вот отдельное поручение, в нем все и указано. – Он протянул Студеникину исписанный полностью лист бумаги. – Держи! И не говори, что не получал.

– А Цыбина, – второй лист бумаги направился в сторону Силина, – поручается допросить вам, уважаемый товарищ участковый. – Да поподробнее…

– Пусть еще Сало с Табаком в отдел доставит, – подсказал с ехидцей в голосе Аверин, – чтобы в следующий раз знал, что головой надо хоть изредка думать, а не только фуражку на ней носить.

– Верно, и Сало с Махрой доставить в отдел, – согласился с ним следователь. – Потому что их надо было не опрашивать, а допрашивать! Усек?

– Усек. Но можно подумать, что у меня одна проблема, как ваше преступление раскрыть… – начал было Силин.

– Это вы, уважаемый, Алелину скажите, – перебил его Паромов с неприязнью. – Вы не мне делаете одолжение. Вы, как любой сотрудник милиции, обязаны предотвращать преступления, а если уж не удалось предотвратить, то должны принять все меры к его раскрытию. И в кратчайшие сроки! Вот так-то, дорогой…

– А их, – имелись ввиду участковые инспектора, – сейчас действительно за раскрываемость не очень-то спрашивают, – внес пояснения Аверин. – У них общественный порядок во главе угла.

– Откуда такое? Всю жизнь с участковых три шкуры снимали, если на обслуживаемом участке остается нераскрытым хоть одно преступление. Сам в участковых десять лет лямку тянул. Знаю!

– Ну, уж нет! – не согласился со следователем оперативник. – Теперь другие веяния. Теперь раскрытие преступления у них не первоочередная задача, а так, побочное явление. Раскрыл – никто спасибо не скажет, и не раскрыл – особо не печалятся… С тех самых пор, когда милицию поделили на федеральную и местную, муниципальную, так называемый МОБ, или милиция общественной безопасности. Отстаем от жизни, товарищ следователь, – оскалился в ехидной улыбе опер.

– Думаю, что Алелин, милиционер старой закалки, это недоразумение устранит и заставит все службы работать на раскрытие преступления, – не сдавался следователь, – а не прохлаждаться в качестве сторонних наблюдателей!

Участковый промолчал, а Аверин голосом, полным скепсиса и недоверия, буркнул:

– Плохому и учить не надо, само приживается в сжатые сроки, как у нас любят говорить; хорошее – надо годами вбивать…

В двадцать часов, как и было приказано, собрались в кабинете начальника отдела. Тот молча, не перебивая, выслушал членов СОГ и руководителей подразделений и пришел к выводу, что полдня ничего существенного по делу не сделано. Раскрытие преступления ни на йоту не продвинулось вперед.

– Полдня еще отдано коту под хвост! – дождавшись последнего доклада подчиненных, взъярился он. – Так продолжаться не может! С меня спрашивают: и из городского УВД, и из УВД области, а у нас ни преступник не установлен, ни автомобиль не разыскан. Что прикажете докладывать мне на «верх»? Может быть, такой вот детский лепет, как вы мне?.. Позориться не буду! Руководству я буду докладывать положительные результаты. Понятно всем? А раз понятно, то продолжаем работать над раскрытием этого, нет, – поправил себя, – этих преступлений. Теперь до двадцати четырех часов. Всё, все свободны!

Молча проглотили разнос. Что можно возразить, если в раскрытие преступления особых подвижек не добыто…

Когда покинули кабинет начальника отдела, у многих, возможно, в головах крутились не очень лестные эпитеты на стиль руководства Алелина. Но Паромов воспринял это как само собой разумеющееся: в восьмидесятые годы над раскрытием особо тяжких преступлений работали сутками, и никто не хныкал, не кричал, что тяжело, что это не мои функции. Иначе зачем шли в милицию?.. Ведь понимали, что спокойной жизни не будет.

Следователь Паромов, хоть теперь и жил во времена рыночных отношений, как вся страна, но оставался с понятиями и принципами той, еще советской, эпохи. А потому продолжал наивно верить в необходимость бескорыстного труда на благо общества и его отдельного члена – человека.

Время от времени его коробило от вида того, как растаскивали страну, как грабили население, как цинично называли белое черным и, наоборот, черное – белым. Но что мог поделать он, маленький человек, букашка, если на массовые выступления шахтеров никто внимания не обращал.

Он видел, как скудеет нравственно и морально не только так называемая «элита» общества, но и простое население. С элитой было понятно: она во все времена, как блистательная куртизанка, подкладывалась под любую власть и идеологию, свою отечественную, доморощенную, или внешнюю, импортную. Она всегда готова любому богу молиться, лишь бы оставаться «приближенной» к телу или тельцу. Она первой предавала и продавала в годину тяжких лихолетий и испытаний. Клялась в верности монголо-татарским ханам, приводила поляков, присягала Лжедмитрию, стелилась под Наполеона. И только народ, почти всегда нищий и бесправный, вновь и вновь поднимался на защиту родного Отечества, грудью вставал на пути его врагов. У народа, по крайней мере, у его подавляющего большинства, был низкий порог самосохранения, по крайней мере, с самосохранением элиты не сравнить, но очень развито, на уровне подсознания, чувство долга перед Родиной.

И вот стал нравственно скудеть народ, обманутый, оболваненный в очередной раз своей «элитой». Стал гибнуть от внутреннего раздрая и безысходности. Ушел в беспробудное пьянство. А кто не запил, тот, обнищав духом, бросился в поиск легкой наживы. По примету все той же «элиты».

Сменились ориентиры. Честный и добросовестный труд стал не только непочетен, но и никому не нужен. Героями все больше и больше являлись спекулянты, проститутки, мошенники, сутенеры и откровенные бандиты.

Но что позволено богу, то не позволено быку… поэтому пошел народ по криминальной дорожке. И если в годы советской власти разбой или убийство были чрезвычайным происшествием не только областного масштаба, но и союзного значения, то во времена рыночных отношений и псевдодемократии они стали вполне обычным явлением.

Видя все это, решил Паромов, что не будет менять своего отношения к избранной профессии, что самое правильное в данной ситуации – это строго следовать букве закона, и работать честно, как и прежде. Пока хватит сил… И не присягать на верность новой власти и новому строю!

Разгон, учиненный начальником отдела, подстегнул всех. Опера и участковые перестали ссылаться друг на друга, заработали если не на совесть, то из-за страха наказания. Но заработали.

К двадцати двум часам в отдел были доставлены и тут же допрошены обе девушки, что находились в прошлый вечер возле злополучного подъезда. Вместе с ними умтановлен и допрошен их друг и кавалер Никитин Витя. Они уже были в курсе пореза Смирнова – дурные вести быстро разносятся, это хорошие черепахой ползут… И не только подтвердили слова Нехороших Ирины, что были вечером возле подъезда дома, но и то, что Злобин Иван действительно «угощал» Смирнова спиртным.

– Это с каких таких побуждений такая щедрость? – спросил Паромов Никитина.

– А кто его знает, – последовал лаконичный ответ.

– И часто?

– Что – часто? – не понял подросток.

– Часто Злобин угощает первых встречных? Хотя бы и Смирнова?

– Первый раз видел. Вообще-то Иван не очень склонен к спиртному. А тут что-то нашло. Ни с того, ни с сего нас начал угощать… потом этого Смирнова…

Но самым важным из их показаний было то, что они все видели, как Злобин и Апыхтин, друг Злобина, вместе со Смирновым, на автомобиле Смирнова, отъезжали поздно вечером от дома.

– Это верно? – уточнял следователь у каждого из допрашиваемых свидетелей.

– Точно. – Отвечали допрашиваемые.

– Без дураков?

– Без дураков, так оно и было, – недоумевали они над такой скрупулезностью следователя.

– А вы почему с ними не поехали?

– Нас никто и не приглашал. Да и зачем? Чтобы пешком потом от гаража тащиться… Очень нужно! – почти слово в слово отвечали на данный вопрос девушки и их кавалер.

– И когда же они возвратились? – звучал очередной вопрос следователя.

Причем слово «они» в вопросе не просто звучало, а с определенным подтекстом. Под «они» можно было предполагать как Злобина с Апыхтиным, так и Злобина, Апыхтина и Смирнова.

– А я их уже больше не видела, – отвечала спокойно Оксана, одна из двоих девушек-свидетелей, в которой больше было развито чувство индивидуализма.

– Кого их? – требовал уточнения персоналий следователь.

– Ребят и этого… вашего Смирнова…

– И куда же они все делись?

– А я откуда знаю, – хмурилась и капризничала Оксана. – Я сразу домой ушла. Вместе с Виктором и Снежаной, если вам так важно.

– Важно. Все важно! – был терпелив следователь.

Он не кривил душой: в уголовном деле нет мелочей. Там все важно…

– Да не видели мы их больше, – подтверждала и ее подруга Снежана, в которой больше было заложено коллективных начал развития личности.

Такие девчата в школе во время учебы были старостами классов, потом вожатыми у малышей; в институтах они активные участники всех общественных и спортивных мероприятий, иногда лидеры.

– Они уехали, а мы вскоре разошлись по домам.

– Точно?

– Точно.

– А почему вы за всех говорите?

– А потому, – в тон следователю отвечала круглолицая и черноглазая Снежана, – что мы сначала проводили до своего дома Оксану, а затем меня до моего дома проводил Витя Никитин.

– Хорошо, убедили, – соглашался следователь. – Но вы же не могли видеть, куда от вас пошел Никитин, и чем он дальше занимался? Согласитесь, что это так…

– Смешно! – пожимала плечами девушка. – Куда же ему было идти, если не домой?

– Да мало ли куда? – поддразнивал допрашиваемую Паромов.

Девушка стушевалась, но тут же упрямо заявила:

– Домой он пошел! Можете у него спросить, если мне не верите.

Чувствовалось, что Снежане Виктор не безразличен, и она уже имеет на него свои девичьи виды.

В ходе допроса этих свидетелей было уточнено время «убытия» Смирнова на автомобиле от дома, что в свою очередь подтверждало показания Мальвины Васильевны, а, значит, в определенной мере снимало с нее ощутимую часть подозрений, которые оставались не только у оперативников, но и у следователя. И самое главное, вырисовывались фигуры лиц, которые могли пояснить о более поздних минутах жизни и деятельности потерпевшего. Появление среди фигурантов дела Злобина и Апыхтина могло быть, как лишь одним из очередных эпизодов в раскрытии преступления, так и серьезной зацепкой.

Дальнейший свет могли пролить Злобин и Апыхтин, но как назло, их оперативники не нашли, хотя по указанию Паромова и пытались «выцарапать» их из указанных адресов. Но дома их не было. А соседи об их местонахождении ничего подсказать, как всегда, не могли. По большому счету отсутствие парней ничего не значило: они могли где-то просто гулять. Но ведь могли уже и скрываться от милиции…

И когда вновь собрались у начальника отдела в двадцать четыре часа, следователь так и заявил:

– Срочно нужны Злобин и Апыхтин! Возможно, в цвет попадем…

– Опять – возможно, – остался неудовлетворенным Алелин.

Ему требовалась конкретика, а ее, конкретики, по-прежнему, не было.

– Не потянем ли мы вновь «пустышку»? – посетовал он на слова следователя.

– Не исключено, – не стал утверждать обратное Паромов. – Я всего лишь следователь, а не прорицатель или ясновидящий, которых в последнее время, сами знаете, расплодилось, как поганок после дождя. Но в любом случае считаю отработку этих хлопцев делом важным и первостепенным.

– «Пустышку» потянем, – вмешался начальник уголовного розыска Коршунов, откровенно подыгрывая Алелину, даже его словечко повторил. – Пустая трата времени и сил… Я настаиваю, что у нас уже есть подозреваемый, Крюк. Вот его и надо дожимать. И дожмем!

Начальник отдела не перебивал, давая возможность высказаться всем желающим. И анализировал все «за» и «против» в каждой версии.

Аверин и Студеникин, пообщавшись за последние часы с многими лицами, в той или иной степени, причастными к событиям прошлой ночи, находились в сомнении, и помалкивали.

– Крюк – Крюком, а Злобин – Злобиным, – вроде бы соглашался с доводами начальника ОУР и в то же время настаивал на своем Паромов. – По-прежнему считаю, что одно другому не мешает.

– Верно! – Наконец прямо поддержал его Алелин. – Тем более что доставленные в отдел участковым Силиным и оформленные «по мелкому» за вчерашние художества в ГСК друзья Крючкова клянутся мамой, что Смирнова с ними не было, и что Крюк в гараже дрался только с ними. Может, и врут, а может, и правду говорят… Так что, отрабатывать надо обе эти версии. Аверин и Студеникин сейчас идут домой и отдыхают до 6 часов, а утречком доставляют в отдел Злобина и Апыхтина. И не просто доставляют, но и работают с ними до прихода следователя. Понятно? – обратился он непосредственно к Аверину.