Текст книги "Дурная примета (СИ)"

Автор книги: Николай Пахомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

ЭПИЛОГ

По-весеннему солнечным утром 19 марта, в очередную годовщину Парижской коммуны, к отделу милиции номер три, располагавшемуся в полуподвальном помещении жилого дома по улице Красного Октября, с трамвайной остановки направлялись два сотрудника в форменной одежде следственного аппарата УВД города Курска. Одним из них был майор юстиции Паромов, назначенный на должность начальника следственного отделения, другим – старший лейтенант юстиции Филимонов Вячеслав – его заместитель. У крыльца их ждал замполит.

– Нас можно поздравить с подкреплением? – встретил он прибывших вопросом и белозубой улыбкой, говорившей как о том, что в новом отделе милиции рады прибывшему пополнению, так и том, что местный замполит всегда в курсе всех отделовских событий, особенно если эти события касаются кадровой политики.

– По-видимому… – протягивая руку для рукопожатия, без большого энтузиазма ответил Паромов, который не испытывал радости от случившегося повышения по службе, так как любое повышение еще предполагало и очередную ответственность.

– Конечно, – был более категоричен Филимонов. – Будем знакомиться.

И представился по всей форме. Молодцевато и энергично, как и положено уверенному в себе менту, с веселой и чуть ироничной улыбкой насмешливых глаз. В отличие от Паромова он искренне радовался новому назначению. Но не потому, что рассчитывал на легкий хлеб зама, а в силу своей природной склонности к перемене мест трудовой деятельности и обстановки.

Потом было общее собрание личного состава в классе служебной подготовки, маленьком и неуютном, как и весь отдел милиции номер три, официальное представление Озеровым Юрием Владимировичем нового начальника СО личному составу, более широкое (по сравнению с краткостью официального представления) знакомство со следователями.

– Прошу любить и жаловать, – еще раз сказал Озеров, уже обращаясь только к следователям, сел в черную, блестящую свежим лаком «Волгу» и укатил в следственный отдел.

Против седьмого отдела, в котором почти все время проработал Паромов, третий отдел городской милиции была дыра. Настоящая черная дыра. Такая дыра, которую и поискать – не найдешь!

Из подвала несло вонью канализации, по коридору время от времени пробегали здоровенные крысы, топоча по деревянному полу, как табун лошадей. По стенам и столам целыми полчищами бегали прусаки. Жирные и обнаглевшие. Бр-р-р!

«Боже, куда меня нечистая сила занесла! – затужил Паромов. – Видно сбылась дурная примета: искать место для задницы. Вот и нашел!»

К вечеру позвонила Мальвина – каким-то образом разыскала номер служебного телефона, хотя сам Паромов его еще не знал.

– Можно поздравить с повышением?

– Не стоит.

– Что так?

– Приедешь – увидишь!

– Мой (имела в виду мужа) на поправку пошел. Из реанимации в хирургическое отделение перевели. Врачи заверяют, что и память восстановится и говорить сможет.

В голосе неподдельная радость. Даже мембрана телефона не в силах исказить радостный тембр голоса.

– Вот тебя и есть с чем поздравить. Поздравляю!

– Спасибо. Во сколько работу заканчиваешь?

– Да часиков в двадцать. Не раньше…

– Я заскочу? На машине…

– Заскакивай.

Прошло три месяца.

Следственное отделение третьего отдела милиции из отстающего (несмотря на неблагоприятные условия труда: полуподземное помещение отдела милиции со всеми вытекающими от этого «радостями», нехватку кабинетов для следователей, неукомплектованность) стало выбиваться в середнячки.

– А говорил, что не справишься, что образования не хватает, – не скрывая иронической усмешки, занимался воспитанием молодого начальника следственного отделения Озеров Юрий Владимирович, восседая в своем кожаном кресле и покуривая американские сигареты. – Мы тебе еще шею не мылили, жалеючи, а кое-какие результаты уже появились; вот взмылим, так и в передовики со своим отделением вырвешься. Еще старым начальникам отделений нос утрешь. Как следователи? Не конфликтуют?

– Нормальные ребята, особенно Гуторов Олег, сразу чувствуется: добрый следователь будет… Только некомплект… – Кратко отвечал Паромов, устроившись на стуле напротив начальника СО, придерживая меж пальцев дымящуюся сигарету – шеф угостил – и поглядывая временами на экран телевизора.

Сколько раз запрещалось сотрудникам внутренних дел курить в кабинетах. Но курили и будут курить! Тут, как говорится, одними запретительными мерами проблему не решишь. Уж очень нервная и ответственная работа. И хотя курево яд, но успокаивающий яд…

– Знаю. Потерпи. Скоро выпуск курсантов.

– Что делать, придется потерпеть, – философски отнесся к отказу в кадрах Паромов. Потом добавил с долей разочарования в голосе: – Хоть и не ахти какие кадры, но все же…

– Это еще почему: не ахти? – внимательно посмотрел Озеров.

– Говорят, не та кузница… – неопределенно ответил Паромов. – Не кадры кует, а только брак выдает.

Первые выпуски школы милиции показали, что выпускники блистали физическими данными, отменным здоровьем, хорошей спортивной подготовкой, но не юридическими знаниями. Поэтому в следственных подразделениях в ним относились настороженно, и начальники следственных отделений большого энтузиазма от выпускников Орловского филиала средней школы милиции не испытывали.

– Это ты брось. Можно подумать, что сам все знал, когда в милицию пришел…

Реплика Озерова была резонна. Паромов смутился.

– Да я и сейчас не все знаю, – постарался сгладить он свою неловкость. – Не зря же пословица существует: век живи – век учись…

– …все равно дураком помрешь, – усмехнувшись, окончил пословицу Юрий Владимирович. Но тут же посерьезнел. – Все мы когда-то с нуля начинали. Никто готовым специалистом не рождается. Разница лишь в том, что одни стараются, а другие относятся к делу спустя рукава. И опять же в нашей работе многое зависит от наставников. Как научишь, то и получишь! Или ты по иному мыслишь?

– Нет. Все верно… – поспешил согласиться Паромов, желая как можно быстрее покинуть кабинет начальника: в отделении дел было свыше крыши. Но тот отпускать подчиненного не спешил.

– Слышал: вызывали в инспекцию по личному составу, – устремил прищуренный взгляд на Паромова Озеров, одновременно наугад гася окурок о дно пепельницы.

– Вызывали.

– Почему не доложил? – Большие серые глаза Озерова, не мигая, уперлись в переносицу Паромова, словно гипнотизируя.

– А что докладывать, если вызов был связан с седьмым отделом милиции, – привстал со своего стула Паромов, чтобы было сподручней загасить окурок, – …с делом о подрезе Смирнова.

– Помню. И что?

– Вещественные доказательства, запчасти какие-то со второго автомобиля пропали. Теперь, как водится, козлов отпущения ищут. Как всегда. Оперативников таскали и меня вызывали.

– Сколько раз вам нужно говорить, чтобы все документировали, – от искреннего возмущения бестолковостью подчиненных повысил Юрий Владимирович голос, – каждый шаг. Тогда вот таким ляпсусов не было бы!

– Я и задокументировал, когда дело в прокуратуру передавал, – немедленно отреагировал Паромов на несправедливое и огульное обвинение начальника следственного отдела. – Специально через прокурора их следователя приглашал, чтобы по данному делу все вещественные доказательства по описи передать. И передал. А он вещдоки в прокуратуру забирать не стал, оставил в отделе на хранении… И что-то пропало… А адвокат одного обвиняемого…

– Не Лунев ли? – перебил Паромова Озеров уже более спокойным голосом.

– Он самый.

– Ну, и адвокат Терразини! Никак ему неймется! – усмехнулся Озеров, сглаживая этим прежнюю резкость. – В мою бытность следователем все, бывало, палки в колеса вставлял. И сейчас, вижу, таким же остался. Извини, что перебил. Продолжай.

– …Откуда-то пронюхал – по-видимому, когда решался вопрос о возмещении гражданского иска – и написал жалобу на имя генерала, – продолжил Паромов. – А генерал красным карандашом резолюцию наложил: «Проверить и привлечь»! Вот инспекция и начала рвать и метать. До прокурорского следователя у них зубы коротки, вот и давай бить своих, чтобы чужие боялись.

Новый генерал УВД Волков Алексей Николаевич, направленный в Курскую область из Амурской, укрепляя свои позиции, был щепетилен в вопросах милицейской этики и даже в мелочах спуску сотрудникам не давал. А уж к тем, кто хоть как-то «замарал» милицейский мундир, был вообще безжалостен.

– И чем закончилось?

– В отношении меня ничем. Я послал подальше штабную подполковницу, проводившую проверку, написал рапорт с изложением моего видения данной проблемы, а от дачи каких либо объяснений отказался, сославшись на статью 51 Конституции. Извините, товарищ начальник, но не люблю я штабных и тыловых чинуш, от которых проку, как от козла молока, только палки в колеса вставляют да оклады раза в полтора поболее наших получают, а сами даже обыкновенного пьяницы в отдел милиции никогда не доставили, не говоря уже о настоящих преступниках. Чистоплюи и лизоблюды хреновы…

– Кто на что учился… – не скрыл иронии в голосе Озеров. – Вижу, не любишь ты, майор, чиновников…

– А с чего бы их, бездельников, любить, – вопросом на вопрос отозвался Паромов, действительно откровенно недолюбливавший многочисленное «крапивное семя» чинуш, скопившихся в управленческом аппарате УВД, считая их бездельниками и паразитами.

– Ладно, оставь чиновников в покое, рассказывай, что было дальше, а то обижусь, – пошутил Озеров, – я ведь тоже в некотором роде теперь чиновник.

– Подполковница покричала-покричала, погрозила-погрозила, да на том и осталась… – стал закругляться с рассказом Паромов. – А вот оперативников, изымавших эти запчасти, «наградили» выговорами. У Аверина «майор» подходил – отбросили на год…

– Впредь наука, – не пожалел оперативников Озеров. – Пусть думают головой, а не задним местом. А то все с ними носятся, как дурак с писаной торбой: опера, волкодавы, скорохваты! И среди оперативников есть и хорошие, а есть и бездельники. Причем бездельников больше. И лодырей. Как какой документ написать – так чуть не плачут…

Озеров почему-то не то, чтобы недолюбливал оперов, но и не жаловал их особым отношением, не признавал за ними героического ореола. Видно, в бытность работы следователем натерпелся от их необязательности и дуроломства. Впрочем, в словах начальника следственного отдела городского УВД был определенный резон: писать какие-либо «бумаги» все оперативники не любили до смерти. Нелюбовь к писанине была какой-то патологической болезнью всех оперов.

– Извините, товарищ полковник, но я с вами не согласен. В данном случае оперативники были ни при чем. Не они отвечают за сохранность вещдоков. Это дело старшины. Просто генералу нужен был козел отпущения, вот оперативники и стали этим козлом. Штабным что: побыстрее бы бумагу списать. Вот и списали! – закусил удила Паромов.

Но Озеров оставил этот демарш молодого начальника следственного отделения без особого внимания, хотя на саму проблему отреагировал.

– А ты заруби себе на носу: кто бы не вызывал тебя, твоих подчиненных, без уведомления меня и согласования со мной – ни шагу. Хоть генерал, хоть прокурор – без моего согласия ни ногой! Понял? – повысил он голос.

– Понял.

– Хорошо, что понял. Кстати, как складываются отношения с прокуратурой? А то у тебя – мне докладывали – и с прокурором уже конфликт небольшой был… – поинтересовался, меняя тему.

И не просто поинтересовался, а с подтекстом. Даже сузил в прищуре, посерьезневшие враз глаза. Словно уличал Паромова в неблаговидном поступке.

– Нормально. Жаловаться не стоит, – попытался односложно ответить Паромов, чтобы побыстрее окончить беседу-допрос.

– Это верно, жаловаться – последнее дело. И пустое! Иди, работай! – потеплел взглядом, утерявшим прежнюю цепкость.

По-видимому, Озерова удовлетворил не столько ответ подчиненного, как сам результат конфликта с прокурором. Хотя дело было довольно серьезное и малоприятное, если вообще не грязное до отвратительности.

По сложившейся традиции Озеров должен был не только представить нового начальника следственного отделения руководству и личному составу отдела милиции, но и прокурору округа, курировавшему этот отдел по линии прокуратуры. Должен был, но что-то помешало: то ли прокурор куда-то отъехал в назначенное время, то ли Озерова срочно к генералу вызвали. Как бы там ни было, но официального представления нового начальника СО ОМ-3 УВД города Курска прокурору Центрального округа города старшему советнику юстиции Ярину Андрею Анатольевичу не состоялось. Паромову пришлось самому докладываться. Прокурор куда-то спешил, поэтому долгого разговора не вышло.

– Надеюсь, что сработаемся, – пожал Ярин руку начальнику следственного отделения после краткого знакомства, – а пока извини: спешу, дела… Ты к заму моему, Рябинину Василию Сергеевичу зайди… Он у нас следствие по линии милиции курирует. К нему со всеми вопросами – в первую очередь…

И убежал. Худощавый и подвижный, остроглазый и остролиций, с косым прибором светло-русых волос. И как показалось Паромову, довольно нервный. Убежал по своим делам, что-то буркнув в приемной пожилой секретарше Людмиле Васильевне, оставив слегка озадаченного и сконфузившегося Паромова.

– Всегда так? – поинтересовался Паромов у секретарши, которой, прежде чем пройти в кабинет прокурора, уже представился, мысленно сравнивая прокурора Центрального округа с другими прокурорскими работниками, с которыми приходилось сталкиваться по служебным делам, в том числе и с прокурорскими работниками Сеймского округа.

– Что – так? – не поняла та.

– Говорю: всегда так прокурор спешит? – повторил он вопрос. – Всегда такой неразговорчивый и неприветливый, или только сегодня?

– А-а-а… Случается, – односложно ответила секретарша, почти не отрываясь от перебираемых ее стопок всевозможных бумаг. – Да ты не бери в голову: грозен, но отходчив… А что в Сеймском округе по-иному?

– По-всякому…

– Вот видишь…

– Зам его, Рябинин, – вспомнил фамилию заместителя прокурора Паромов, – на месте?

– Василий Сергеевич должен быть у себя, – по-прежнему, не отрываясь от бумаг, ответила Людмила Васильевна.

Рябинин Василий Сергеевич в отличие от прокурора, одетого по гражданке в серый костюм-двойку и встретившего Паромова перед выходом из служебного кабинета, был в форменном прокурорском костюме темно синего цвета с погонами советника юстиции на плечах. И в его внешности была противоположность прокурору: телесная плотность и улыбчивость на лице.

– Рад, что мужскому полку прибыло пополнение, – вышел он из-за стола, чтобы пожать руку по случаю первого знакомства заместитель прокурора после того, как Паромов объяснил причины своего визита. – А то все женщины и женщины…

Поговорили о том, о сем, о делах и о знакомых, о погоде и о спорте. Не столько в силу служебной и деловой необходимости, сколько для того, чтобы создать собственное мнение о собеседнике: как-никак, а предстояло вместе работать и взаимодействовать чуть ли не ежедневно. В отличие от прокурора его заместитель оказался не только обходительным, но и словоохотливым, разговорчивым. Впрочем, Паромов помнил старую истину, доведенную до него еще с десяток лет назад опером Черняевым, что прокурорские мягко стелют, но жестко спать…

Вот таким образом состоялось первое знакомство Паромова с Прокурором округа и его заместителем.

Потом как-то так сложилось, что необходимости в общении с прокурором в течение месяца, который новый начальник СО проработал в данной должности, не было.

Помнил ли прокурор о назначении в третий отдел милиции нового начальника следственного отделения или же нет – Паромова за текучкой дел мало волновало. К тому же в отделе произошли новые кардинальные изменения: вместе прежнего начальника отдела Ковалева Геннадия Олеговича был назначен новый – майор милиции Петрухин Александр Владимирович, который сразу же по прибытию развил бурную деятельность по ремонту отдела.

Если Ковалев, как заметил Паромов, был педант и щеголь, любивший отдыхать с приближенными сотрудникам из числа руководства отдела в баньке, то Петрухин казался несколько мужиковатым лысеющим служакой. Всю свою ментовскую жизнь он отбарабанил в уголовном розыске. Начинал с младшего инспектора (уполномоченного) и постепенно дослужился до начальника уголовного розыска ОТ-4. Оттуда и был переведен на должность «провального» отдела № 3. Чем его соблазнили на роль «мальчика для битья», трудно сказать. Возможно, обещали горы золотые. Это у нас умеют… Возможно, поставили перед выбором: или в начальники, или в отставку… Этот метод «убеждения» в последние годы также довольно част в эксплуатации. Впрочем, не исключено и сочетание обоих методов стимуляции…

И вот, не успел Паромов отработать и месяц на новом месте, а начальник отдела – и двух недель, как однажды утром обоих срочно вызвали к прокурору. Впрочем, не только их, но еще и следователя Истомину Антонину Григорьевну. Ту – вместе с недавно возбужденным делом по хулиганству в отношении ранее дважды судимого Хмырева Василия Петровича по прозвищу Хмырь. Последний только что был арестован прокурором Яриным, который, как и большинство прокуроров, вопрос меры пресечения – заключение под стражу, контролировал лично. И лично ставил толкушку-печатьна санкции об аресте.

– Что случилось? – спросил Паромов Петрухина, пока шли к его служебному автомобилю.

– Не знаю, но секретарь Людмила Васильевна, позвонившая мне, сказала, что прокурор взбешен.

Начальник отдела явно был расстроен. Он то и дело доставал носовой платок и вытирал пот с лица и обширной лысины – первый признак душевной разбалансировки. Да и как не расстраиваться, если служба на новом месте начинается с прокурорской разборки, к тому же неизвестно какой…

– Истомина, – обращаясь к женщине-следователю, шагавшей также размашисто, как и мужчины, спросил Паромов, – что с делом? В порядке ли?

– Дело как дело. Все имеющиеся документы прошиты и пронумерованы. – На ходу доложила Истомина.

– Санкция?

– Лично дал…

– Тогда не знаю, какая муха его укусила… – пожал плечами в недоумении Паромов.

– Я – тоже, – отозвалась Истомина, надув капризно губки.

А Петрухин продолжал раздраженно молчать весь путь до уже урчащего мотором автомобиля ВАЗ-21063 с куровскими номерами.

«Ладно, – попытался успокоить себя Паромов, – поживем – увидим. Чего бежать впереди лошади с телегой…».

До прокуратуры Центрального округа, располагавшейся на улице Урицкого в двухэтажном с облупившимися, давно уже требующими ремонта стенами, особнячке еще дореволюционной постройки, доехали быстро: отделовская «шестерка» не подвела. Без задержки прошли в кабинет Ярина, бегло поздоровавшись с секретарем Людмилой Васильевной, успевшей лишь шепнуть: «Ждет».

Прокурор округа на этот раз восседал за своим столом в черном кожаном, вращающемся, кресле с высокой спинкой. Было видно, что он явно ждал прибытия сотрудников, так как рабочий стол, в обычное время всегда заваленный бумагами, папками и уголовными делами, ныне пугал пустотой и чистотой.

«Не к добру сие… – мысленно отметил эти приготовления Паромов. – Как пить дать – не к добру…»

– Садитесь! – Проигнорировав приветственные слова сотрудников милиции, коротко бросил, словно отдал команду, как только Петрухин, Паромов и Истомина гуськом, друг за другом, вошли в прокурорский кабинет..

Не успели сотрудники милиции сесть на расставленные вдоль оконной стены стулья, как Ярин стал бешено материться в их адрес. Да так, что слюна полетела во все стороны из прокурорского рта.

От такого приема Паромов опешил. Сколько ему не приходилось за годы милицейской службы посещать различные кабинеты, такого приема, такой матерщины слышать не доводилось.

Склонила голову ошарашенная Истомина. Покрылся краской стыда и неловкости, как ошпаренный крутым кипятком рак, начальник отдела милиции. А прокурор продолжал брызгать слюной и что-то гневно выговаривать вызванным им сотрудникам милиции. Однако о чем он хотел сказать, трудно было понять из-за крика, доходившего до поросячьего визга, нервного заикания, проглатывания целых слов, не говоря уже о слогах, и непрерывной ядреной брани.

Но вот первый прокурорский гнев прошел. Его речь стала более связной, внятной и разборчивой. Тут Паромов, наконец, понял причину столь странного прокурорского приема: Ярин обвинял следствие третьего отдела в обмане прокурора при выдаче им вчерашней санкции на арест хулигана Хмырева.

– Подставили! Подставили! – вперемежку с матами кричал прокурор. – Воспользовались моим доверием и подставили!.. Подлецы, обманщики!..

И вновь продолжал материть следователя Истомину, «подсунувшую» доверчивому прокурору под «толкушку» постановление о взятии под стражу обвиняемого по части третьей статье 213 УК РФ Хмырева. Длинноногая – на зависть труженицам подиума – и в обычной бытовой ситуации жизнерадостная блондинка Истомина, пока изрыгался водопад прокурорского обхождения, молчаливо бледнела. И все ниже и ниже опускала голову. Еще немного – и та упадет если не на колени, то на столешницу. Точняк…

Избавившись от первоначального шока, возникшего после такого прокурорского приема, Паромов удивленно подумал: «А чего ради он должен выслушивать прокурорский мат? За должностью не гнался. Наоборот, пытался по возможности от нее отбояриться… В кумовья к прокурору не набивался… Так с какого рожна он должен слушать мат и оскорбления. Да такого по отношению к нему даже в годы его милицейской молодости никто не позволял… а тут – сам блюститель закона и порядка.

Да пошел он сам к такой матери! – решил Паромов. – Не стану терпеть его хамства. За должность не держусь, хоть сейчас пусть забирает, но гордость имею. И так похабиться в мой адрес еще не один ментовской начальник себе не позволял, хотя милицейские начальники далеко не барышни кисейные и не «интеллигенты гнилые», совсем не чужды ненормативной лексики. А прокурор их не лучше и не хуже. Так пошел он…».

– Товарищ прокурор, – встав со стула, отчетливо и громко произнес Паромов, и лицо его пылало гневом и незаслуженной обидой, – за все время моей службы в органах еще никто не позволял себе так изгаляться в мой адрес, хотя именно милиционеров народная молва считает хамовитыми и вульгарными, а не прокурорских.

Услышав отповедь, подняла голову и удивленно заморгала заслезившимися глазами Истомина. Не поднимая склоненной головы, как-то по-гусиному, словно из-под крыла, снизу вверх, искоса взглянул на своего начальника следствия Петрухин. И снова – носом вниз, взглядом – в пол…

Сколь ни короток был брошенный Петрухиным взгляд, но в нем явно читалось: «Помолчи! Потерпи! Не раздражай…»

Только Паромова это подстегнуло.

– Товарищ прокурор! Еще никто не обвинял меня в подлости и в «подставе», в чем пытаетесь вы обвинить следователя, а значит, и меня. Ведь всякому дураку известно, что следователь, несмотря на всю его процессуальную независимость, согласовывает основные следственные действия со своим непосредственным начальником. Значит, со мной. Обвиняя следователя, вы обвиняете и меня. Но, повторяя, я никогда подлецом не был и никого не подставлял. Слышите, не подставлял! Не верите – спросите у своих коллег по Сеймскому округу…

Опалив прокурора гневным взглядом, едва сдерживая себя от крика, Паромов, глядя в бордовое лицо главного окружного блюстителя законности, выплескивал накипевшее:.

Да, как любой человек, я могу чего-то недопонимать и где-то ошибаться. А кто от этого застрахован?.. Никто. В том числе и вы… Но, повторяю, подлецом не был и не буду!

Петрухин вновь постарался взглядом остановить разошедшегося не на шутку начальника следственного отделения. Но тот и на этот раз оставил беззвучное предупреждение без внимания. Семь бед – один ответ…

– К тому же, господин прокурор, – умышлено подчеркнул он слово «господин», – я уверен, что санкцию на арест вы давали в полном здравии и рассудке. И не только расспросили следователя о причине избрания столь жесткой меры пресечения и личности арестовываемого, но и трижды прочтя текст постановления. И только после этого, убедившись в законности и объективности, санкционировали, поставив подпись и печать. В противном случае – на этом месте не сидели бы… Следовательно, никто никого не подводил и не подставлял. А потому, господин прокурор, я требую, чтобы со мной в таком тоне больше не разговаривали и прекратили материться как сапожник. Иначе я буду вынужден уйти из вашего кабинета. Еще никто так со мной не разговаривал и не вел себя таким образом, господин прокурор.

Выговорившись, Паромов медленно опустился на свой стул. Лицо пылало, губы тряслись, пальцы рук непроизвольно подрагивали от нервного напряжения.

Ярин, явно не ожидавший такой прыти от нового начальника следственного отделения, все это время молчал. Только в лице менялся, как хамелеон. То краснел пуще прежнего, то бледнел. А ведь так хотел «поставить на место«. Заодно с начальником отдела. Причем в присутствии подчиненного, чтобы больней было, обиднее.

От такой «наглости» и неожиданности у него отвисла челюсть, глаза недоуменно остановились на лице Паромова, словно не веря в происходящее. Остановились и застыли, словно вода в бадейках на морозе. Родник брани и ругани иссяк. В кабинете после столь долгого и оглушительного крика воцарилась тишина, на фоне которой Паромов и высказал взбешенному прокурору все то, что он пожелал сказать.

Когда Паромов окончил свой монолог и сел на стул, то в прокурорском кабинете еще некоторое время висела напряженная тишина. Все «переваривали» и усваивали услышанное, в том числе и прокурор. Отходя от шока, он лихорадочно размышлял над создавшимся положением, чтобы принять верное решение.

– Следователь Истомина, – наконец почти спокойным голосом произнес Ярин, – выйдите. Дайте нам поговорить по-мужски.

Истомина, подхватив уголовное дело, раскрытое на постановлении об избрании меры пресечения с санкцией прокурора, и дипломат, стоявший на полу у ее ног, спешно, как испуганная цапля, покинула кабинет.

Не успел звук каблучков длинноногой Истоминой растаять за дверью кабинета, как Ярин тяжело и недобро посмотрел на Паромова. Но тот не отвел черных, как у цыгана, глаз, которые его супруга не раз называла колдовскими, ведьмячими. И чем дольше длилась пауза, тем светлей становился прокурорский взгляд, пока, наконец, в глазах Ярина не блеснули веселые искорки. Видать, совесть в нем еще была жива. И ему понравилась смелая и откровенная отповедь начальника СО: не так часто перечат и тем более выговаривают прокурору.

– Иди и ты, начальник следственного отделения, покури что ли… Куришь? – спросил вполне миролюбиво Ярин.

– Курю.

– Вот и иди, покури… А мы тут с Александром Владимировичем потолкуем, – враз вспомнил он имя и отчество начальника отдела милиции, – как полугодие будем закрывать…

До «закрытия» полугодия было еще полтора месяца, и Паромов понял, что это просто предлог, чтобы выпроводить его и остаться вдвоем с начальником отдела. Он встал и неторопливо вышел из кабинета прокурора. Держал марку.

Секретарь в приемной сделала вид, что очень занята делами. Не поднимая головы и не взглянув, перекладывала с места на место какие-то папки.

«Видать, привычная к подобным разборкам… – мелькнуло в остывающей голове начальника следственного отдела. – А моя деятельность в данной должности, надо полагать, закончилась. Ну, и слава богу…»

На улице присоединился к лихорадочно затягивавшейся очередной сигаретной затяжкой Истоминой.

– Выгнал?

– Нет, – кисло усмехнулся Паромов, – попросил… выйти. Разница в этом небольшая, но существенная, – пошутил он. – Не пойму, чего его черти дерут… Дело возбуждено обоснованно и законно. И санкция на арест обвиняемого вполне уместна. – Теперь уже серьезно высказал он свое недоумение по причине столь «теплого» приема.

– Дело в самом обвиняемом, – выплеснула горчинку, как личинку мушки дрозофилы, на неспокойную душу Паромова следователь Истомина. – Он проходит по уголовному делу наших оперов о превышении должностных полномочий, расследуемому прокуратурой Центрального округа, в том числе и в отношении начальника криминальной милиции Бомко Вадима, потерпевшим. А мы взяли да и лишили прокурорских следователей важного доказательного звена. Вот прокурор, как застоявшийся без кобылы жеребец, и закусил удила. Я так думаю…

– Не знал, – обескуражено протянул Паромов. – То-то опера чуть ли не руки потирали вчера, когда о санкции услышали. Я еще подумал: чего так радуются. А оно вон как обстоит… Почему не ввела в курс дел?

– Да то старая бодяга. Еще до вашего появления в отделе милиции за полгода как началась. Я как-то о ней и не подумала… Только порадовалась за оперов наших, когда получила от вас материал на возбуждение дела и расследование: подумала грешным делом: попался голубчик…

– А ты вчера, когда санкцию брала, все прокурору пояснила? – прервал ее Паромов недовольно.

До него стала доходить причина прокурорского «наезда».

– Все. Даже не скрыла, что это тот самый Хмырь, из-за которого в отношении наших оперативников дело возбуждено.

– Точно? Не врешь, попку прикрывая?

– Точно. Могу даже побожиться…

– Твоя божьба, как мертвому припарки… Ведь атеистка, надо полагать?..

– Крещеная и в церковь хожу, – насупилась Истомина. – Хотите, крестик покажу?..

И свободной от уголовного дела рукой потянулась к декольте платья.

– Хорошо, верю, – остановил ее Паромов, скользнув взглядом по плоскому бюсту.

Девственницей Истомина явно не была, однако груди оставались маловыразительными.

«С ее ростом могла иметь груди и покрупнее…» – непроизвольно мелькнуло в голове начальника следственного отделения.

– Раз верите, то… – убрала следователь руку от декольте.

– Верю, верю, – поспешил с заверениями Паромов. – Ты лучше скажи, что дальше было? Как вел себя блюститель законности? – возвратился он к интересующему вопросу.

– Да ничего. Прокурор еще раз сам уточнил, что дает санкцию на этого Хмыря.

– Тогда тем более непонятно, чего на нас так орать и себя в глупое положение ставить?

– Ярин, – пожала плечами Истомина. – Вы его еще плохо знаете, но узнаете. Впрочем, кто не орет на подчиненных… – многозначительно намекнула Истомина.

– Я его вообще никак не знаю… – начал было пояснять Паромов, умышленно проигнорировав последнюю часть реплики следователя. – Даже знакомился на бегу…

Но его прервала вышедшая на крыльцо секретарша:

– Паромов, вас просит зайти прокурор.

– Хорошо, – бросая окурок в урну, стоявшую недалеко от входа в здание прокуратуры, сказал Паромов и направился следом за Людмилой Васильевной.

– Ну, ни пуха… – пожелала Истомина.

– К черту!

Когда Паромов вошел в кабинет прокурора и остановился у порога в ожидании дальнейшего приглашения, то Ярин неожиданно для него, прервав беседу с Петрухиным, громко и отчетливо извинился за свое повышенное эмоциональное поведение. Затем предложил подсаживаться поближе, чтобы обсудить одно важное и щекотливое для обеих сторон дело.