Текст книги "Дурная примета (СИ)"

Автор книги: Николай Пахомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

ДУРНАЯ ПРИМЕТА. ПРОДОЛЖЕНИЕ

Когда Подваркова спустилась вниз, то там уже толпился весь дежурный наряд, за исключением помощника дежурного, который продолжал дрыхнуть в комнате отдыха. Сутулился со своим криминалистическим чемоданчиком эксперт, с тоненькими папками под мышками стояли старший оперуполномоченный Фролов и участковый уполномоченный Клыков, которых, как и саму Подаркову, угораздило дежурить в эти сутки.

Видно, оперативный дежурный не удержался и посетовал сослуживцам на опрометчивость следователя, присевшего на стол, так как Фролов увидев ее, съязвил:

– Ну, что? Умная задница глупой голове жить спокойно не дает?

Шутки опера всегда были грубоваты, но жизненны, соответствовали текущему моменту и били в «точку. Это знали и не обижались.

– Чего уж там, мужики, – виновато улыбнулась Марина, – бывает…

– Вот именно, – подхватил участковый Клыков, как и Подаркова, ранее работавший в шестом отделе милиции, а потому проявивший к ней снисхождение, – и на старуху бывает проруха.

– Это где ты старуху увидел? – осклабился Фролов, раскрыв свой беззубый рот, в котором только клыки сиротливо торчали. – Это что ль Мариночка наша старуха? Да ее хоть сейчас замуж выдавай! Верно, Марина Юрьевна?

– Мне и одного мужа сверхдостаточно, – невесело отшутилась Подаркова. – И так еле успеваю кормить и одевать. Все вы, мужики, такие. Герои за дамскими спинами. Так что более одного мне не потянуть!

– Я другое в виду имел, – запоздало стал оправдываться Клыков, – что и с опытными людьми бывают конфузы… Всякие заморочки…

– Да ладно вам, – вмешался криминалист. – Может, там и ничего серьезного нет. Ну, подрались между собой жена с мужем. Тот ее матом, а она его – ухватом. Врачи приедут, йодом царапины смажут – и на этом все разборки заканчиваются. Сколько раз такое бывало.

Но слова криминалиста никого не успокоили. Хоть и шутили, но внутреннее напряжение уже не спадало. Оттого, может, и шутили, чтобы спокойными казаться.

Со стороны это могло выглядеть, да и выглядело, чего наводить тень на белый день, проявление цинизма по отношению к чьим-то болям и страданиям, несерьезным отношением к работе. Но это со стороны. Никакого умысла на цинизм и в мыслях у сотрудников милиции не было. Просто готовились к неприятностям. Подготавливали свою психику.

– Ну что, готова? – спросил Подаркову Кулинич больше для того, чтобы пресечь пустую болтовню.

– Готова.

– Товарищ майор, – хихикнул дурашливо опер, которого медом не корми, а дай позубоскалить, – нашли у кого о готовности спрашивать, у женщины. Да все женщины всегда готовы. Это у мужчин могут быть проблемы, а у женщин никогда. Всегда полная готовность. Как в ракетных войсках стратегического назначения…

Фролов в милицию пришел из вооруженных сил, где и огрубел, и анекдотов нахватался, как собака блох, и не забывал этот факт подчеркнуть.

Хихикнули мужчины. Не удержалась от улыбки и Подаркова.

– Они даже анекдот о готовности придумали, – продолжил, как ни в чем не бывало, Фролов.

– Какой? – немедленно подхватил участковый.

– Да такой, что женщина, если ей и сто лет будет, за себя полежать всегда сможет, но готов ли за себя постоять в таком возрасте мужчина – вот вопрос.

– Хи-хи-хи, ха-ха-ха!

– Фролов, закрой-ка свой громкоговоритель. Не к добру, смотрю, раздухарился. Как бы плакать при смене дежурства не пришлось… – попытался одернуть опера дежурный, чтобы быстрее выпроводить на место происшествия.

Кулинич и сам любил анекдоты, причем, не только слушать, но и рассказывать. Но в данных обстоятельствах было не до анекдотов.

– Да ладно, Александр Иванович, разберемся, – посерьезнел оперуполномоченный. – Чай, не пальцем деланы, и головы не только для ношения фуражек годны…

– Тогда отправляйтесь, нечего время тянуть… Да не забудьте мне отзвониться, когда разберетесь, – на всякий случай напомнил Кулинич. – Сами знаете, сейчас начнут из УВД города и области спрашивать: что, да как? Не отмолчишься и пустыми фразами не отделаешься.

В словах оперативного дежурного был резон, но все дружно промолчали, словно и не слышали слов Кулинича. То ли молча соглашались, то ли близко к сердцу не принимали.

– Фролов, это возлагается на тебя. Слышишь? – видя такую реакцию членов СОГ, уточнил Кулинич.

Знал, знал опытный, не раз ученый дежурный, что если кому конкретно не поручишь, то и спрашивать будет не с кого. В соответствии с русской пословицей: «У семи нянек ребенок без догляду».

– Так точно, товарищ майор! Слышу. – Дурашливо вскинул руку к голове и выпятил огромную грудь старший оперуполномоченный. – Как только, так сразу!

– Давай без дурости, – оставался по-прежнему серьезен Кулинич. – Хватит дурака ломать! Отзвонись, как разберетесь. Понятно?

– Понятно, – уже без какого-либо скоморошества отозвался Фролов. – Чего уж не понять-то…

Члены СОГ потянулись на выход, а оперативный дежурный, закрыв за ними дверь на задвижку, пошел будить своего помощника.

Если не спать, то уж всем не спать!

КРЮК

Крючков Дмитрий Афанасьевич, 1959 года рождения, уроженец и житель города Курска, как значилось в милицейских учетах спецконтингента, он же Крюк, за свои тридцать лет уже трижды успел поспорить с законом. И трижды, не приняв урок впрок, этот спор проиграл.

Первый раз он был осужден Промышленным нарсудом, а точнее, судьей Промышленного суда Бессоновой Еленой Александровной, за злостное хулиганство, будучи еще несовершеннолетним. На пару со своим другом избили и порезали перочинным ножом одноклассника. Отделался легким испугом и условным наказанием.

Учла Елена Александровна и молодость подсудимого, и его вроде бы чистосердечное раскаяние, и ходатайство школьного коллектива о взятии на поруки отбившейся от стада овцы. Если бы это был взрослый, то получил бы на «полную катушку». Не жаловала судья Бессонова хулиганов и грабителей. Не жаловала. Но к малолетним преступникам проявляла снисхождение. И как женщина, и как мать, и как судья. Все надеялась, что образумится молодой человек, что встанет на путь исправления. Так зачем же ему сразу ломать жизнь и судьбу.

И, действительно, многие, оставаясь на свободе, и исправлялись, и вставали на честный путь. Только не Крюк. Этот, как огромная пчела из поучительной притчи, пищал, но лез в леток криминала.

Второй раз, но теперь уже совершеннолетним, «залетел» он крепко. Опять же на хулиганстве. И условным наказанием отделаться не удалось. Опять судила Бессонова. Но уже без какого-либо снисхождения.

Отмеренные судом три с половиной года отбыл полностью – с амнистией не подфартило и с УДО не повезло. На свободу вышел не с чистой совестью, как гласил большой красный плакат над воротами колонии, а такой же безнравственный, каким и был. Зато весь разрисованный татуировками и на «понтах». А главное, с административным надзором.

В третий раз присел на нары, конечно же, за надзор. По статье 198 со значком 2 УК РСФСР. Не на много, всего лишь на годик. Но времени хватило кое-что добавить к прежним татуировкам и познакомиться с болезнью под названием туберкулез. Что, впрочем, никак не мешало ему после освобождения лечиться исключительно спиртными напитками, в основном домашнего изготовления, попросту, самогоном.

Но тут нагрянула перестройка, а затем и вообще пришла демократия с рыночной экономикой. Наступило время всеобщего воровства и растащиловки. Словно рыба в воде, почувствовал Крюк себя в этой стихии. Под шумок выхлопотал свидетельство ЧП на занятие торговлишкой – и вот уже из бывшего зэка появился бизнесмен средней руки.

Где воровством, где мелким рэкетом, где махинациями с самопальной водкой, Крюк скопил небольшой капиталец, хвативший на приобретение гаража и подержанной иномарки. Дотянуться до «нового русского» духу не хватило, но малиновый пиджак имел. А как же без пиджака-то – братва не поймет…

На пике своей бизнесдеятельности даже жениться успел. Совсем респектабельным стал. Не каждый мог его по старой памяти Крюком назвать. По имени-отчеству величали. Дмитрием Афанасьевичем!

Но черную натуру малиновым пиджаком не переделаешь. Как не прикрывай ее малиновым нарядом, она все равно на волю вырвется. Вот и с Крюком то же вышло. Запил великий бизнесмен. Сбежала жена к его же другу по бизнесу, но пока что не пьющему. Прогорела торговлишка. Отобрали палатки более удачливые партнеры. И пришлось Крюку устраиваться сторожем на оптовую базу, что за Мясокомбинатом, на улице Строительной располагается. Там, где конечная остановка троллейбуса маршрута номер шесть. Туда, где он раньше, в бытность бизнесменом, товар получал.

10 марта Крюк на работу не пошел. Он круто отпраздновал женский праздник, потом перебрал с похмельем девятого, и десятого ему было не до работы. Голова раскалывалась, как перезрелая тыква, хоть медными обручами ее окольцовывай.

Встав и кое-как умывшись (о том, чтобы побриться, даже на ум придти не могло), он медленно оделся и побрел на улицу, до первой продовольственной палатки. Там же, за палаткой, слегка «полечил» себя бутылкой импортного пива. Немного повеселел. Голова не проходила, но в ней уже не так стучало и било по вискам невидимыми молоточками.

Возле палатки встретил таких же «страдальцев», с которыми, сбросившись, сообразили на пару пузырей и пошли «на гаражи», то есть в ГСК, в его «кабачок» «Тринадцать стульев». Жизнь налаживалась. Да так, что к вечеру он не только успел надраться до поросячьего визга в своем «кабачке», но и подраться с кем-то из собутыльников.

Какая же выпивка да без драки. Даже и неинтересно! Это же Россия, а не какая-нибудь зачуханная Америка или прилизанная Европа. Понимать надо. У нас, где пьют, там и бьют! Там возьмут пятьдесят грамм их облегченного пойла и весь день через губу цедят, дринькают, пузыри пускают; у нас – только стаканами. Чего уж мелочиться…

С кем конкретно не поделил в этот раз стакан водки и из-за этого подрался, он, и сам, не помнил. Но подрался на совесть: и собутыльнику нос расквасил, и сам с разбитой сопаткой оказался. И одежду свою всю кровью перемазал.

Домой добрался к двадцати трем часам, и как был весь в грязи и крови, так и уснул, повалившись на диван, не раздеваясь и не снимая обуви.

ДУРНАЯ ПРИМЕТА. ПРОДОЛЖЕНИЕ

– Кажется, приехали, – сказал водитель дежурного автомобиля, когда дежурный автомобиль ОМ-7 остановился напротив подъезда. – Вываливай! Остановка «Бирюза» – безбилетным вылезать!

Водителем «дежурки» на этот раз был Ветров Игорек, сержант милиции, голубоглазый балагур и зубоскал. Как всякий милицейский водила, он насобачился отбрехиваться не только от рядовых офицеров, но и более крупного начальства, а потому уже напрочь забыл, что такое служебная субординация. Только во время строевого смотра волей-неволей приходилось о ней вспоминать. Но строевые смотры два раза в году, а между ними целая вечность…

Вывалили из милицейской «таблетки», почти не разговаривая. В салоне, пока добирались, пригрелись, и теперь было не до разговоров. Поеживались от ночной прохлады. Топтались на месте, переминаясь с ноги на ногу. Адаптировались.

Возле дома снега было мало, лишь на чахлых подобиях газонов между подъездами. Что же касается подъездных путей, то они уже давно освободились от снежного наста и тускло чернели асфальтовым полотном в колеблющемся свете фонарей и редких освещенных окон здания. Большого мороза не было. Впрочем, и всю зиму в этом году больших морозов не было, как и не было обильных снегопадов. Ученые. Если верить телепередачам. Поговаривали о глобальном потеплении.

Однако члены следственно оперативной группы, вывалившиеся из относительно теплого нутра дежурного автомобиля, враз продрогли. Потепление – потеплением, а холод – холодом…

Во всех квартирах первого этажа подъезда, где остановился автомобиль милиции, горел свет. Верный признак того, что люди здесь не спят. «Скорой» возле злополучного дома не было: или еще не приехала, или уже отъехала.

Пошли гуськом. Впереди, как броненосец, опер; за ним в кильватере следователь, эксперт-криминалист и участковый. Водитель остался в автомобиле. Каждому – свое, как говорится.

Прямо на бетонных ступенях площадки перед подъездом при тусклом свете лампочки, прикрепленной к железобетонному козырьку подъезда, увидели капли крови.

– Кровь! – обратил внимание следователя и эксперта Фролов.

– Видим, – за обоих ответила Подаркова. – Не слепые. Идем дальше.

На полу коридора, от наружной подъездной двери до квартирных дверей на лестничной площадке, виднелись пятна крови, или на процессуальном языке – пятна вещества темно-бурого цвета, похожего на кровь.

Кровью был испачкан не только пол, но и стены. Точнее их нижняя, окрашенная темно зеленой краской, часть. Кровь на стенах не капельками, не струйками, а широкими бесформенными мазками. По-видимому, от ладоней рук, ног и всего тела.

– Ни хрена себе! – поразился участковый Клыков. – Тут что, поросенка резали?

– Похоже на то, – отозвался тихо эксперт криминалист. – Придется повозиться. Еще как придется…

– Разберемся, – не терял оптимизма опер. – Не такое видали…

Сказать – сказал, а в глубине своей души порадовался, что все случилось не на его зоне. Не его будут «иметь» при «разборе полетов».

«Да, работы будет по самое «не балуй»! – вздохнула про себя следователь Подаркова. – Вот и примостила свой зад на стол…»

Дверь квартиры оказалась незакрытой – узкая полоска света из коридора явно указывала на данное обстоятельство. Но на всякий случай позвонили. К двери подошла молодая женщина, зареванная блондинка в светлом халатике и домашних тапочках. На халатике и тапочках были видны следы свежей крови, что враз насторожило сотрудников милиции. Женщина без вопросов впустила членов следственно-оперативной группы в квартиру.

– Что случилось? – пробасил вполголоса опер.

– Муж зарезан… – сквозь всхлипывания последовал невразумительный ответ.

– Где он?

– «Скорая» забрала.

И опять поток слез и всхлипываний. Того и гляди, с женщиной начнется истерика.

Необходима первая, пусть самая поверхностная, далекая от детализации информация, чтобы сориентироваться, решить, с чего начинать. Уточнения, детализация – это все потом!

Инициативу, опережая следователя, взял на себя опер. И это было пусть не по инструкции, но правильно. Его солидность: рост под два метра, косая сажень в плечах поневоле заставляли собеседника проникнуться к нему уважением и доверием. Немаловажен был и психологический момент: на фоне огромного опера даже средний человек чувствовал себя малой мышкой перед здоровенным охотником-котищем. Что уж тут говорить о всякой мелюзге, которой приходилось взирать на опера снизу вверх, как на гору. Они чувствовали себя еще мельче и ничтожней, чем были на самом деле. Комплексовали и без вины были виноваты перед собой.

Члены следственной группы Фролову не мешали. Ждали продолжения беглого разведопроса. Да и что толку встревать со своими вопросами, перебивать друг друга – только потеря времени и делу задержка.

– Постарайтесь успокоиться, ведь жив! – продолжил все также вполголоса опер.

– Жив-то – жив, да все горло перерезано, – вымолвила женщина и вновь затряслась от рыданий. – Врачи, увидев рану, удивились, что еще жив. И-и-и, – завыла в голос она. – С такими ранами не живут…

– И кто его порезал так?

– Не знаю!

– Как не знаете? – повысил слегка голос оперативник. – Как не знаете, если вся квартира и весь коридор в крови?

Тут опер слегка преувеличил. К осмотру квартиры они еще не приступали, беседовали в коридорчике и не могли знать, имеются следы крови в других помещениях или нет. Хотя в коридорчике крови было немало. Ею был пропитан и небольшой коврик, лежавший на полу, и кучи каких-то тряпок, которыми, по-видимому, пытались зажать рану и остановить кровотечение. Но забросить крючок никогда не мешает. Вот он и забросил… На всякий случай.

– Не знаю, – сквозь слезы проговорила женщина.

– Странно, – отреагировал Фролов. – Может, вы не знаете, как вас зовут?

Вопрос был провокационный. Заставлял резче отреагировать на него женщину, а заодно убедиться в ее нормальности. Немало было случаев, когда обрушившееся горе «взламывало» психику человека, и «ехала крыша». Женщина действительно на мгновение притихла, словно анализируя услышанное.

– Говорю, что не знаю, значит, не знаю. Он домой с улицы пришел с перерезанным горлом. А зовут меня Мальвиной. Мальвиной Васильевной, – уточнила она на всякий случай, чтобы сотрудники милиции не подумали, что действительно умом тронулась.

И опять затряслась, мелко-мелко, по-собачьи, с жалобным безысходным воем.

Её ответ и удивил, и ошеломил членов СОГ. Поначалу, когда услышали, что потерпевшего забрала бригада «Скорой помощи», подумали, что рана несерьезная, и, как высказывался отделовский эксперт-криминалист, одним йодом вылечат. Обрадовались. Потом, видя безутешный плач Мальвины и услышав приговор врачей, что с такими ранами не живут, сникли. А тут еще, по-прежнему, одна неизвестность в вопросе: кто порезал?..

– Мальвина Васильевна, мы сочувствуем вашему горю, – вмешалась Подаркова. – Но вы, пожалуйста, соберитесь и ответьте на наши вопросы. Мы постараемся быстро. Но без некоторых уточнений нам этого не сделать. Поймите нас. Пожалуйста.

Повисла минута молчания. Мальвина Васильевна собирала силы и нервы в кулак, чтобы более толково ответить на вопросы.

– Спрашивайте, – тихо произнесла она.

– Значит, муж порезан не в квартире?

– Да.

– Что да? – вновь взял инициативу опер.

– Не в квартире.

– А ссора у вас была? – не отставал Фролов, несмотря на осуждающий взгляд Подарковой.

– Да не то, чтобы ссора, а… – женщина замялась подыскивая определение супружеской размолвки.

– Не обязательно ссора, может какой-нибудь конфликт, которому вы не придали значение, – смягчила Марина Юрьевна вопрос оперативника, заданный слишком резко и прямолинейно.

– Была, но еще вечером.

– И чем закончилась?

– Помирились.

– Вот и хорошо, – порадовалась за Смирнову Подаркова, одновременно вызывая у последней доверие к себе и подталкивая на продолжение беседы. – С соседями он не ссорился?

– Нет.

– Был трезв или пьян?

– Трезвый был, – после секундной заминки прозвучал неуверенный ответ.

– Так трезвый или нет? – нажала Марина Юрьевна, уловив заминку.

– Говорил, что немного выпил с какими-то ребятами возле подъезда, грамм пятьдесят. Те его угостили. Но это было еще в девятнадцать часов.

– Так, так… – подбадривала Подаркова.

– Я его за это отругала. Он извинился, попросил прощения, и я его простила. Так что, не думайте, никакого скандала не было.

Следователь поощрительно кивала головой, предлагая собеседнице продолжать разговор. Опер и участковый внимательно слушали, но когда дело дошло до просьб о прощении, Фролов, хоть на секунду, но не удержался от неудовлетворительной, если, вообще, не презрительной гримасы. Не любил опер, когда мужчины просили прощения у женщин.

– Потом мы поужинали… Затем я пошла принимать ванну, а Артем, то есть, муж мой стал смотреть телевизор.

– И что дальше?

– Около двадцати двух часов он погнал наш автомобиль в гараж. И почему-то его долго не было. Я легла в постель. Жду его, а его все нет и нет. Опять разозлилась. Время за двенадцать ночи, а его все нет! – всхлипнула она. Всхлипнула коротко, надрывно. – Это я виновата. Я…

Опер насторожился. Как огромный черный мастифф сделал стойку, рассчитывая на признания.

– Это я виновата, – повторила Мальвина. – Я!.. Он так не хотел ехать, так не хотел отгонять автомобиль в гараж… Словно чувствовал! Все просил возле дома оставить на ночь… Говорил: «Ничего с ним, с автомобилем, не случится, если одну ночь на улице перед домом постоит!» А я его не слушала, все гнала и гнала, все поторапливала… Это я виновата! Я!

Опер расслабился, поняв, что речь идет совсем не о признаниях. Что это лишь очередной выплеск горя и эмоций.

– Потом, примерно в половину второго вдруг слышу, что будто кто-то скребется в нашу дверь. Сначала не придала этому значения, но затем подумала, что Артем водки нажрался и не может дверь сам открыть…

Члены СОГ слушали, не перебивая. Женщина, увлекшись рассказом, перестала плакать, только похлюпывала изредка носиком. Все боялись неосторожным вмешательством сбить ее с мысли и возвратить в омут горя и плача. Вопросы могут подождать.

– Встала, открыла дверь, – продолжала Мальвина. – Он лежит возле порога. Освещение у нас, сами, наверное, видели, тусклое, поэтому сразу не разобралась, что он ранен. В сердцах накричала на него, что такой, сякой, нажрался. А в ответ только какой-то хрип, да мычание…

Слезы вновь покатились из голубых, подернутых туманной пленкой, глаз на щечки с ямочками. Разгладившееся лицо женщины вновь сделалось скукоженным, плаксиво-некрасивым.

Подаркова стала успокаивать, поглаживая ладошкой Мальвину по плечу.

– Когда увидела, что ранен, закричала, разбудила соседей. Вышли Олег Нехороших с женой и сестрой… Правда, соседка Лилия сейчас же возвратилась домой и больше из квартиры не выглядывала. Еще вышел сосед Лухин Михаил… из двадцать второй квартиры. Кто-то еще… Затащили мужа в коридор, пытались остановить кровотечение. Тут и кровью все перемазались. Кто-то из соседей, кажется, Ира Нехороших в «скорую» позвонила. Быстро приехали, минут через пять. Забрали. Сказали, что не жилец… но они постараются, сделают все возможное. А там, как Бог даст…

Мальвина вновь зарыдала. Общими усилиями кое-как успокоили Смирнову.

– Александр Анатольевич, – обратилась Подаркова к участковому, – пригласите двух понятых. Приступим к осмотру места происшествия.

– А где я их возьму?

– Не знаю. Разбудите соседей. После такого шума многие, возможно, не спят.

– Попробую…

– Вы не пробуйте, а делайте, что говорят. И побыстрее! – проявила она жесткость.

Умела следователь Подаркова и улыбнуться, и шутку поддержать, и настойчивость проявить, когда это требовалось. Без крика, без шума, без матерщины, которой грешат некоторые начальствующие мужи.

Эксперт-криминалист, не дожидаясь команды, молча расчехлял фотоаппарат, раскрыл свой чемоданчик, вынимая оттуда пеналы с кисточками, баночки с дактилоскопическими порошками, марлевые тампоны для изъятия образцов бурого вещества.

– Готовься, – одобрила его действия Подаркова. – Сейчас Клыков доставит понятых, и приступим.

Тот кивнул, соглашаясь.

– А вы, Анатолий Александрович, – обратилась она к оперативнику, – потихонечку поподробней опросите Мальвину Васильевну и запишите ее показания на протокол допроса свидетеля, чтобы зря время не терять – я возбуждаю уголовное дело по статье 111 УК РФ. По факту причинения тяжкого вреда здоровью.

И, пресекая возможные вопросы оперуполномоченного о наличии оснований для возбуждения уголовного дела, добавила:

– Состав преступления налицо.

– Понятно, – ответил опер, который традиционно не любил никакой писанины, – однако я еще немного побеседую с Мальвиной Васильевной, а потом и решим что делать: ее допрашивать или другой работой заниматься… Хочу выяснить: имеются ли у Артема недоброжелатели – это раз; во-вторых, с кем он выпивал… да еще кое-что надо уточнить. Кстати, не садилась ли и она на стол, как некоторые, ища заднице место, а голове приключений, – не удержался опер от очередной шпильки. – Не возражаете, товарищ следователь? – И добавил только для Подарковой что-то из очередного анекдота: – Вообще-то, все нормальные баба садятся на… попку, и только Баба Яга садилась на метлу. Поэтому у нее и детей не было. Ха-ха-ха!

В голосе и убежденность в своей правоте и небольшой «шип» в адрес следователя.

– Уймись, – недовольно одернула опера Подаркова, – поимей совесть, хоть тут!

– А я что? Я ничего, – прошептал опер почти так, как у самого на допросе бывшие зэки. – Я не вслух, а между нами…

Разговор следователя и оперативника происходил в присутствии Мальвины, и та, услышав слова опера о недоброжелателях, вспомнила о Крюке и о Цыбине.

– Это его Крюк порезал, – сквозь всхлипы воскликнула она, обращая слова Фролову.

В колоритном и крупногабаритном опере чисто по-женски интуитивно чувствовала силу. Потому и обратилась к нему, слезно заглядывая в его холодные, подстать мартовскому дню, серые глаза. Для чего даже по-детски запрокинула взлохмаченную головку.

– Это он, Крюк проклятый, зарезал мужа! Да, он! Или Цыбин… – неуверенно окончила она, – больше некому… – И, опережая вопросы опера и следователя, добавила, поясняя: – Давно грозились «рассчитаться», вот и рассчитались!

– Кто такой этот Крюк? И кто Цыбин? – начал выяснять подробности опер, что-то помечая на листке бумаги.

Фролов с самого прибытия на место происшествия в свой список «подозреваемых» первым номер включил саму Мальвину. В силу привычки, а также и в связи с тем, что одежда и обувь Смирновой были в крови. Руки и лицо она могла вымыть. Сколько раз уж такое бывало! Однако он не пропустил мимо ушей и слова Мальвины, указывающие, возможно, на новых подозреваемых.

В это время возвратился участковый Клыков, который доставил понятых. Одним из понятых оказался Нехороших Олег. Вторым был, как и стоило того ожидать, Лухин Михаил. Оба не успели уснуть после поднятого Мальвиной шума и поднявшейся затем кутерьмой по оказанию помощи Артему. Оба были в спортивных костюмах, самом удобном виде одежды: и одеваться быстро, и одет прилично.

Подаркова в нескольких словах разъяснила понятым их права и обязанности, предусмотренные статьей 135 УПК РСФСР. (Страна изменилась, и давно уже не было РСФСР, но УПК оставался старый). И собралась приступить к производству осмотра места происшествия, подключив к этому действию присутствующих. Но к ней подошел опер.

– Надо пошептаться, – сказал он и стал что-то тихонько пояснять следователю.

– Хорошо, бери участкового, и поезжайте. Но сначала позвоните в дежурную часть и доложите ситуацию. Там теперь Кулинич весь, как на иголках сидит…

– Лишь бы не на игле, – сострил тихо опер.

Фролов, к слову сказать, квалифицировался на работе по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Отпустив очередную шутку, уже в полный голос спросил у Мальвины разрешение на звонок по телефону.

– Звоните, – кивнула та.

Опер подошел к телефону и стал звонить в отдел. А Марина Юрьевна, достав из папки бланк, приступила к осмотру места происшествия.

Докладывая обстановку дежурному, Фролов попросил последнего помочь с установлением адреса Крюка, личности довольно известной органам милиции, не раз подвергавшейся приводам в отдел за различные правонарушения, особенно после того, как он погорел с бизнесом.

Пока дежурный и оперативник обменивались информацией, помощник дежурного, пролистав журнал о лицах, доставленных в ОМ, нашел требуемую запись и сообщил адрес дежурному, а тот, соответственно, оперу.

С установлением места жительства другого возможного подозреваемого Цыбина, приходилось потерпеть до утра. Ночью адресное бюро не работало.

«На начало и двух подозреваемых достаточно, – решил про себя опер. – С третьим утром разберемся. Если потребуется…»

– Клыков, за мной! – позвал участкового и выскочил из квартиры.

Участковый Клыков молча последовал за ним, даже не спросив у следователя, как руководителя СОГ, разрешения. Отвертелся опер от нудной работы – допроса свидетеля. Точнее, не самого допроса, а ведения записи этого допроса в бланк протокола, писанины. Как говорится, богу – богово, кесарю – кесарево, а оперу – оперово! Соответственно, следователю – всю грязную работу и писанину!

Несмотря на тяжесть совершенного преступления, осмотр предполагаемого места происшествия много времени не занял. На кухне и в комнатах был порядок, так что осматривали только небольшой коридорчик, где с пола и со стен были изъяты мазки с веществом бурого цвета, похожим на кровь.

Эксперт-криминалист сделал несколько снимков, ослепляя всех на мгновение фотовспышкой.

– Марина Юрьевна, в квартире все заснято и все взято, а что не взято, то затоптано, – полушутя, полусерьезно докладывал он свои действия следователю. – Полный ажур.

– Спасибо, – говорила следователь, не отрываясь от своих дел. – Большое спасибо. Без тебя я, как без рук…

То же самое выполнили в коридоре подъезда и перед подъездом, исходя из предположения, что основные события разворачивались именно в подъезде, на площадке перед дверью квартиры.

Когда Марина Юрьевна оканчивала зачитывание вслух протокола перед тем, как дать расписаться в нем понятым и остальным участникам осмотра, возвратились на дежурном автомобиле Фролов и Клыков. Фролов, уже не спрашивая повторно разрешения на пользование телефонным аппаратом, позвонил в дежурную часть и что-то быстро доложил дежурному. Потом подождал, когда Подаркова освободится, и, отозвав ее в сторонку, стал что-то тихо объяснять.

– Даже так? – воскликнула Подаркова. – Будем проверять. А пока помогите мне: вдвоем с участковым Клыковым вкратце допросите понятых в качестве свидетелей, пока я буду допрашивать Мальвину Васильевну. Водитель Игорек и эксперт тем временем постерегут Крюка, чтобы не сбежал. О, кей?

Примостившись, кто где смог, стали записывать показания.

На этот раз оперу от писанины отвертеться не удалось. Чем быстрее будут опрошены люди, тем быстрее следственная группа покинет место происшествия, а, значит, тем быстрее все, в том числе и опер, окажутся в родных пенатах. Стимул, как говорится, налицо.

Как не поторапливались, но в полчаса ели уложились.

– Стоило еще кого-нибудь допросить, – посетовала Подаркова, – да уж, ладно, не будем людей ночью булгачить.

И стала выписывать повестки на утро жене и сестре Нехороших Олега и супруге Лухина Михаила.

– Передайте своим. Пусть завтра, точнее, сегодня, – поправилась она, – подойдут в отдел для допроса.

– И вам, – обратилась она к притихшей Мальвине, – придти днем в отдел тоже не мешает. Надо будет показания поподробней записать. Может, что нового вспомните. Мало ли чего…

– Я утром придти в отдел милиции не смогу: поеду в больницу к мужу.

– Тогда в течение дня. Но обязательно подойдите.

– Хорошо.

Все были готовы к возвращению в отдел милиции. Ждали только команды следователя.

– Трогаемся, – поступила команда.

Нехороших Олега допрашивал Фролов. Тот пояснил, что ничего не видел, ничего не слышал, так как спал. Проснулся от крика Мальвины, которая что-то орала на мужа.

– Вообще, она часто на мужа орет. Неуравновешенная особа, – по собственной инициативе информировал оперативника Олег. – Вздорная баба. Такая на что угодно способна…

Как уяснил опер, Нехороших не исключал, что Мальвина сама порезала мужа. Мало того, он постоянно, хоть и в мягкой форме, заострял на этом внимание. Потом, мол, испугалась содеянного – вот и вызвала «Скорую» и милицию.

– Стерва она, что хочешь отмочит! – пряча глаза, повторял тихо, чтобы другим не было слышно.