Текст книги "Дурная примета (СИ)"

Автор книги: Николай Пахомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

11 МАРТА. СТАРШИЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ ПАРОМОВ

Майор юстиции Паромов оканчивал находившееся у него в производстве уголовное дело по обвинению некоего гражданина Грузии Шаватава Зифрида Карловича, 1969 года рождения, уроженца Абхазской Автономной республики Грузинской ССР, женатого, не судимого, вынужденного мигранта, проживающего на территории Российской Федерации без регистрации и прописки. Шаватава обвинялся по статье 147 ч. 3 УК РСФСР или по статье 159 ч. 3 УК РФ, то есть, в совершении мошенничества.

Данное дело было возбуждено еще в 1995 году по факту мошеннического завладения имуществом ТОО «Снабженец» в крупных размерах неизвестными лицами.

Паромов в то время еще работал старшим следователем в ОМ– 6, зоной обслуживания которого был производственно-жилой массив микрорайона Магистральный. И расследование мошенничества было поручено ему. За предусмотренные УПК два месяца расследования удалось установить, что данное преступление и аналогичное ему было совершено выходцами из Абхазии, в том числе и уже названным выше Шаватава Зифридом.

«Можно подумать, что местных жуликов не хватает, – с сарказмом размышлял тогда Паромов, – грузин и абхазцев нам еще не достает для полного счастья. Ну, и мошенничали бы себе на здоровье у себя в стране, в своих горах. Нет же, к нам лезут! Все дерьмо к нашему берегу прибивает…».

Мошенничать у себя в Грузии в тот период было не с руки. Шла война. Грузины стреляли в абхазцев, абхазцы – в грузин. И те, и другие убегали от войны в Россию. Но жить и трудиться спокойно не хотели, искали легкой наживы. Даже о вражде между собой забыли, когда за мошенничество взялись. Вот одна из таких кодл и «умыла» ТОО «Снабженец» на десятки миллионов рублей.

Однако тогда задержать Зифрида не представилось возможным, вместе с другими собратьями скрылся на просторах России. Следствие по делу было приостановлено на основании пункта первого статьи 195 УПК РСФСР, в связи с розыском обвиняемого. Но вот, с полмесяца, как Зифрид был задержан в Пензе и этапирован в Курск; соответственно следствие по делу возобновлено и вновь досталось старшему следователю Паромову, уже перебравшемуся в следственное отделение седьмого отдела милиции в связи с новой реорганизацией УВД города и сокращением ОМ-6.

Паромов планировал с утра поехать в СИЗО, о чем договорился с адвокатом Промышленной юридической консультации Рашкевичем Дмитрием Станиславовичем, поэтому утром 11 марта в отделе не появился, а прибыл туда только после обеда. И не успел он войти в свой служебный кабинет, как был вызван по селекторной связи к начальнику отдела милиции.

– Где был? – прямо с порога встретил его вопрос Алелина. – С утра ищем…

– В СИЗО, – удивился такому обороту следователь. – Знакомил с материалами дела обвиняемого Шаватаву. Я еще вчера Александра Петровича Глебова предупреждал, что меня утром в отделе не будет.

– Ладно, не оправдывайся, – примирительно сказал Алелин. – Присаживайся. Разговор имеется…

В кабинете начальника отдела за большим «совещательным» столом у глухой, противоположной окнам, стены, с массивной, полированной столешницей темно-вишневого цвета, сидели его заместители: подполковник Василенко Геннадий Георгиевич – по оперативной работе и майор Калмыков Владимир Александрович – по службе милиции общественной безопасности, или сокращенно МОБ. Тут же присутствовали начальник уголовного розыска майор Коршунов, его заместитель капитан Захватов и начальник следственного отделения подполковник Глебов Александр Петрович.

Почти все были в гражданской одежде, и только Калмыков – в милицейской.

В связи с экономическими трудностями в стране, с недофинансированием органов МВД, форменную одежду выдавали редко. Не то, что в восьмидесятые годы, когда выдавалось каждому сотруднику по два-три комплекта формы в год.

Ныне же форму берегли и старались ежедневно не носить. Одевали только по большим праздникам да на строевой смотр. Сказывалось, как общее потепление в строевом Уставе, так и демократические дуновения времени. Кроме того, сотрудники милиции, если и не стеснялись «мышиной формы», то уж точно не дорожили ею. В восьмидесятые годы такого «вольнодумства» не потерпели бы ни в отделе милиции, ни в УВД. Все ходили в униформе. Даже дежурный опер – и тот во время дежурства в оперативной группе был в форменной одежде. Пустяк, скажете вы. Возможно. Но и он играл на сторону закона и порядка, и он вносил свой вклад в борьбу с преступностью и криминалом.

Но пришли другие времена и другие порядки. Стало не до формы. Тут бы хоть содержание сохранить – ведь стоит вопрос о строительстве правового государства. А это не хрен собачий!..

«Весь Олимп в сборе… Значит, что-то случилось, – рассеянно подумал Паромов, присаживаясь на свободный стул, ближний к двери, – но я тут при чем? Вроде ничего такого не натворил. Дела в порядке. Сроки не нарушены…»

– Ты, верно, уже в курсе, что у нас ЧП?

– Нет. Когда проходил мимо дежурки, поздоровался с дежурным. Тот ни слова, ни полслова.

– Да нашим дежурным лишь бы день отбыть, да ночь проспать, – съязвил Василенко. – Как в сказке Аркадия Гайдара про Мальчиша-Кибальчиша. А там, хоть травушка не расти!

Дежурная часть: оперативные дежурные, их помощники, водители – все они находились в подчинении начальника МОБ Калмыкова. И брошенный Василенко «камешек» упал в «огород» последнего.

– А я что постоянно говорю? – подхватил Алелин. – Самое бардачное подразделение в отделе!

– Кулинич сменился, а новый мог и не придать значения: материалы дела давно уже в следствии, – стал «обелять» оперативного дежурного Калмыков.

– Владимир Александрович, вечно вы защищаете нерадивых подчиненных. С них надо спрашивать, а не защищать, – с недовольной миной на лице прервал его Алелин.

– Наверное, на полставки адвокатом работает… – опять не удержался от подначки начальник КМ.

– Ты лучше на своих оперов посмотри, – вспылил Калмыков, – твои хваленые опера чудят еще похлестче…

– А что опера? – вмешался молчавший до этого момента начальник ОУР.

– Все! – оборвал спор Алелин, грохнув ладонью по крышке стола. – К делу. Шутить хорошо, когда все хорошо. А про наш отдел этого не скажешь. По крайней мере, сегодня…

Притихли.

– Так вот, у нас ЧП, – продолжил Алелин, вводя в курс событий Паромова. – Некоему гражданину Смирнову чуть голову не отрезали на пороге собственной квартиры. И, если верить членам СОГ, даже непонятно, на чем она ныне держится… Выживет он или нет – еще вопрос! И если даже выживет, то когда сможет заговорить, если, вообще, заговорит когда-либо, или написать об обстоятельствах учиненного над ним насилия, опять неизвестно! Вот такой объективный расклад на данный момент… Есть и кое-что положительное… Задержан один подозреваемый, ранее судимый Крючков Дмитрий, 1959 года рождения, по кличке Крюк, который, со слов жены потерпевшего, находился в неприязненных отношениях с их семьей и не раз грозился расквитаться. На теле и на одежде Крюка обнаружены следы драки: на одежде – пятна крови, на теле, в том числе и на лице – следы побоев…

Не только старший следователь Паромов, но и все остальные молча слушали информацию начальника отдела, хотя уже не раз материалы по данному происшествию изучали, и не раз обсуждали. Правда, Коршунов было съязвил, что во всем виновата следователь Подаркова, усевшаяся на стол в тот вечер, но Алелин взглянул на него так, что он вмиг прикусил язык.

– Крюк допрошен, – говорил между тем Алелин. – Он признает, что испытывает к Смирнову неприязненные чувства из-за какого-то гаража, который должен был достаться Крюку, но оказался в распоряжении потерпевшего. Крюк не отрицает, что вечером 10 марта дрался, даже участников драки вспоминает: случайных собутыльников, с которыми пил в своем гараже… кстати, расположенном рядом с гаражом потерпевшего… В одном ГСК. Но отрицает свое участие в причинении Смирнову телесных повреждений. Даже не отрицает, а говорит, что не помнит. Это первое… Кстати, Геннадий Георгиевич, – обратился он к начальнику криминальной милиции, – еще не установили тех лиц, на которых ссылается Крюк?

– Каких? – словно не поняв вопроса, переспросил хитрющий Василенко.

– Да тех самых, – в голосе начальника отдела, если не раздражение, то неудовольствие – это уж точно, – с которыми Крюк будто бы пил вместе?

– Пока нет. Но установим… тот час.

– Ускорьте! – коротко и гневно сказал, как отрезал, Алелин, внутренне сердясь на нерасторопность оперативников.

– Товарищ Коршунов, сразу после совещания… – перебросил Василенко исполнение на начальника уголовного розыска.

– Есть! – отозвался Коршунов без особого энтузиазма.

Он был последний в цепочке на данном совещании. И ему дальше перепоручать исполнение указания начальника было некому. Ничего не оставалось, как не сказать «Есть!». Это потом он поручит своим оперативникам исполнение данного указания и, возможно, сам вместе с ними будет его исполнять, а пока только предстояло соглашаться, да «Есть!» в соответствии с Уставом тарабанить.

– Второе, – возвратился к основной теме Алелин, – это то, что из числа подозреваемых нельзя исключить жену потерпевшего. Свидетели, в частности сосед Смирновых, – Алелин быстро скользнул глазами по записям лежащего перед ним на столе в раскрытом виде ежедневника, – некто Нехороших Олег показывают, что в тот вечер слышали скандал в их квартире. В том числе незадолго до того, как увидели Артема с перерезанным горлом. В своих показаниях Нехороших прямо намекает, что Смирнова Артема могла порезать собственная супруга. Что, впрочем, не исключали и члены СОГ: Подаркова, Фролов, Клыков.

Алелин прервался и посмотрел сначала на начальника ОУР, потом на его заместителя, но остановился на Василенко.

– Геннадий Георгиевич, – обратился он опять к Василенко, – параллельно с расследованием провести оперустановку на нее: работа… родственники… связи…

– Обязательно, – ответил начальник КМ и тут же переадресовал указание Алелина начальнику ОУР:

– Товарищ Коршунов…

– Есть! – привычно отчеканил последний, даже не дожидаясь окончания всей фразы своего непосредственного шефа.

– Кроме того, – продолжил Алелин, неодобрительно поморщившись от происходящего на его глазах «пинг-понга» между начальниками КМ и ОУР, – из тех материалов, которыми располагаем на данный момент, следует, что у Смирнова был враг и по месту работы, на пивзаводе. Некто Цыбин… Это три.

Он опять посмотрел на Василенко, причем так, что без слов было понятно, что сейчас спросит своего заместителя о Цыбине. Тот это понял и не стал дожидаться вопроса.

– Еще не успели…

– Когда же будем успевать? – послышалось откровенное раздражение в голосе начальника отдела.

– Да, то одно, то другое… И народу не хватает…

– Людей всегда не хватает. Шевелиться надо!

– Виктор Петрович, – в нарушение субординации вмешался начальник ОУР, – сейчас придет машина, и пошлем… сам, в конце концов, съезжу.

Начальник ОУР помогал своему непосредственному начальнику выбраться из-под удара, подставляясь сам.

– А без машины не можете?

– Можно и без машины… но с машиной надежней! Вдруг задерживать кого придется…

– Что ж, соизвольте, – с явным сарказмом ответил Алелин на реплику начальника ОУР.

«Всегда так, – скептически подумал Паромов. – Всегда так. Полдня «живут» только на том, что «раздобыла» во время дежурства следственно-оперативная группа. Как всегда, что-то планировали, что-то поручали друг другу, вроде бы что-то делали, спорили, суетились, но «воз» и на йоту не сдвинулся с места».

А начальник отдела продолжал:

– Не исключено, что в процессе расследования появятся и другие фигуранты, и другие версии…

– К примеру: месть со стороны чеченцев, если участвовал в боевых действиях, – съязвил Коршунов. Но его скепсис не нашел поддержки. Чечня и связанные с ней события были постоянной занозой у всех сотрудников милиции. У тех, кто уже побывал там, и у тех, кому, возможно, это предстояло в недалеком будущем. Это была и боль, и позор России, каждого честного россиянина. Алелин не был исключением. Он, как истинный русак, остро переживал за бездарную, продажную политику больших руководителей в чеченском вопросе. И политических, и ведомственных. Сначала кричавших: «Хватайте свободы, сколько проглотите!», а потом втянувшихся в чеченскую бойню и смешивших весь мир «тридцатью восемью снайперами».

– Не исключено, – отреагировал Алелин на реплику начальника уголовного розыска. – Проверьте, не участвовал ли Смирнов в боевых действиях на Кавказе, – приказал он, а Коршунов уже пожалел про себя, что, брякнув не по делу, нашел себе дополнительную работу. Кроме того, Василенко Геннадий Георгиевич так посмотрел в сторону своего начальника уголовного розыска, что и без слов было понятно: «Кто тебя за язык тянул?!!»

Впрочем, Алелин заострять внимания на этом эпизоде больше не стал, а возвратился к основной теме.

– Все это я говорю к тому, – посмотрел он в сторону притихшего старшего следователя, – чтобы ввести в курс дела тебя, Паромов, так как мы пришли к мнению, чтобы это дело поручить тебе… как самому опытному следователю. И, заодно, скоординировать наши действия. Что скажешь?

Вопрос относился к Паромову. И все присутствующие вслед за начальником обратили свои взоры на следователя, словно, можно было подумать, что от его ответа что-то зависит.

– Да у меня и так на руках около десятка дел с лицами, – попытался отбиться тот от нового дела, – из которых пять планирую окончить в этом месяце. Мне не управиться…

– Александр Петрович, как вы считаете, можно разгрузить Паромова, передав от него несколько дел другим следователям? – спросил Алелин у начальника следственного отделения, видно, уже заранее готовый к такому ответу следователя.

– Не вопрос! – мгновенно отреагировал Глебов, до этого молча наблюдавший за ходом оперативного совещания.

– Можно подумать, что кроме Паромова, – отозвался о себе в третьем лице Паромов, – в отделе других следователей нет!

У него действительно было в производстве не менее пятнадцати дел. И все «горячие», и все «тугие», и все «крученые», взять хотя бы дело по обвинению Шаватава – мошенничество в крупном размере.

Принимать новое дело, а, значит, как минимум на пять дней откладывать в сторону старые, чтобы наработать необходимый массив доказательств и «закрепиться» в новом деле, которое и не имеет перспективы окончания, так как уже в данный момент явственно просматривался факт передачи дела в прокуратуру по подследственности, не очень хотелось. Кроме того, из личного опыта, приобретенного не только на следствии, но и, вообще, на работе в милиции, не очень-то верилось в «разгрузку» и иную помощь. Скажут – и забудут. Сколько раз уж такое бывало!

И, словно прочтя мысли старшего следователя, начальник КМ Василенко, поддерживая Глебова, добавил:

– Следователей у нас достаточно, но ты, более опытный, один! А мы со своей стороны окажем любую помощь. Не сомневайся!

– Спасибо, что высокого мнения о моих небольших профессиональных способностях. И за обещанную помощь спасибо. Но нельзя ли данное дело с явными признаками на убийство направить в прокуратуру? Это их подследственность, и чего «кусок хлеба» у них отбирать?

– Думаешь, ты один тут умник? – иронично, почти одними уголками губ, усмехнулся Алелин. – Пытались. И получили ответ: нет! Не любит наша прокуратура брать в свое производство дела с «душком»… им чистые подавай. Да еще на блюдечке с голубой каемочкой.

– Надо установить лицо или лиц, совершивших порез, выяснить мотив, умысел, конечную цель данного деяния, – вмешался явно на стороне начальника отдела Глебов, но уже больше с практической и процессуальной стороной дела, чем с теоретической, – провести экспертизы, то есть, сделать дело, вот тогда они и будут «посмотреть».

Начальник следственного отделения ОМ-7, подполковник юстиции Глебов Александр Петрович был человек «тертый», не один год «варившийся» в следственном котле, повидавший на своем веку не одного прокурора и не один десяток следователей, как способных, так и не очень. Для Паромова он был авторитетом, последней точкой в любых сомнениях. Это именно по его настоянию в июле 1993 года, когда область лихорадило от нехватки следователей, Паромова из старших участковых инспекторов милиции перевели в следователи. Поэтому старший следователь Паромов, поняв, что «отвертеться» от «пореза» не удастся, перестал упираться. Пустая трата времени… Только себе нервы портишь, да людей раздражаешь.

– Хорошо. Принимаю дело к производству, – прекратил сопротивляться он. – Кто в оперативном сопровождении?

Вопрос относился непосредственно к начальнику ОУР Коршунову.

От того, кто из оперативников и как будет осуществлять оперативное сопровождение, от того, как сложится практическое взаимодействие между следователем и опером, не бумажное для проверяющих, а настоящее – зависело расследование преступления.

Паромов любил, когда все работают дружно, с огоньком, а не по необходимости, так сказать, из-под палки.

– Да все опера с данной зоны. И мы с моим заместителем на подхвате, если что…

– Нет, это не ответ. Все – это никто! – ощетинился Паромов, понимая, что может остаться без оперативного сопровождения, а, значит, и без помощников. – Кто конкретно будет работать?

– Вот так хватка, – улыбнулся лукаво Алелин. – Сразу видно, старший следователь! Враз – быка за рога! Впрочем, не расстраивайся, будут конкретные люди. Коршунов, кто?

– Капитан Аверин и лейтенант Студеникин, – вынужден был уточнить Коршунов.

Аверина Паромов знал еще по совместной работе в почившем в бозе ОМ-6. Студеникина знал плохо. Новенький… Слышал, что старательный и въедливый оперок.

– Думаю, что поработаем дружно.

– Иначе и быть не может, – вмешался Василенко. – Это когда мы работали не дружно? Что-то такого не помнится!

– Подозреваемый… Крючков еще здесь или уже отправили в ИВС? – поинтересовался Паромов.

– В ИВС. А что? – спросил начальник ОУР.

– Хотел сам с ним побеседовать. Посмотреть собственными глазами, прощупать на «вшивость»: кто такой…

– С ним уже в ИВС работают опера. Часам к семнадцати они подъедут. Возможно, с первыми результатами.

– Дай-то бог!..

– Я просил Подаркову задержаться, чтобы назначить экспертизы, – вновь вмешался начальник СО. – Впрочем, – уточнил он, – биологическую и судебно-медицинскую по подозреваемому она уже назначила.

Глебов пролистывал материалы уголовного дела – еще тоненькую стопочку листков, не прошитых, а только скрепленных в уголке канцелярской скрепкой.

– Копии постановлений о назначении экспертиз имеются. Но отвезли ли сами постановления в бюро экспертиз, не видно… Просил поручить это операм… – доложил он начальнику отдела о проделанной работе, так необходимой для установления виновности подозреваемого.

Производство СМЭ, то есть, судебно-медицинских экспертиз можно было ускорить, переговорив с судебными медиками, попросив их отложить иные дела в сторону и заняться только этими экспертизами. Если упирались, следовало прибегнуть к радикальному средству: «подмазать» их бутылочкой водочки. «Смазка» действовала безотказно. А вот ускорить до двух дней выполнение судебно-биологической экспертизы было невозможно. Никакие подмазки, личные контакты, просьбы высоких руководителей не помогали. Виной тому – технология. А ее, требующее длительного временного процесса, не ускоришь!

– Отвезли? – спросил Алелин начальника ОУР.

– Должны были отвезти, – неопределенно ответил тот, но тут же добавил, извиняясь: – Не проконтролировал… со своей работой закрутился…

– Так отвезли, или должны отвезти? – повысил голос начальник отдела: его начала не на шутку раздражать бестолковость оперативных работников, сплошная неопределенность, отсутствие конкретных данных. – А то следователя просите, взаимодействие обещаете, но сами – ни с места!

Чувствовалось, что Коршунов не в курсе, но он, как истинный опер, «выкрутился»:

– Товарищ полковник, проверю и доложу!

– Всегда так! Когда только научитесь делать все как надо и быть в курсе? Ведь знаете, что спрошу! – посетовал Алелин и окончил с категоричностью, не терпящей любого возражения: – Проверить и доложить! Если не отправлены – немедленно отправить!

– Есть! – отчеканил Коршунов.

– Еще какие вопросы, пожелания? – вновь обратился он к старшему следователю.

– Я, как сами понимаете, дело не изучал, но думаю, что дополнительно допросить жену потерпевшего не мешает. Здесь она или отпущена домой?

– Еще дома, – пояснил Алелин. – Фролов утром докладывал, что вызвана в следственное отделение на послеобеденное время.

– Еще не приходила, – среагировал немедленно Глебов.

– Доставим, нет проблемы, – поторопился предусмотреть последующее распоряжение начальника отдела Василенко. – Самим интересно посмотреть, что за дама?

– Вот-вот! – согласился со своим заместителем Алелин и потянулся к пульту связи, чтобы отдать распоряжение оперативному дежурному. Но дежурный опередил. На пульте загорелся красный огонек внутренней связи и мелодично запел зуммер.

Алелин поднял трубку аппарата.

– Слушаю.

О чем докладывал ему дежурный слышно не было – громкоговорящая связь была отключена. Но докладывал быстро, так как Алелин положил трубку на пульт и сказал:

– Легка на помине. – И пояснил для присутствующих более полно: – Пришла Смирнова и требует встречи со следователем. Но сначала я сам с ней побеседую. Прощупаю, чем «начинена», как только что выразился Паромов. Не возражаешь, старший следователь? – усмехнулся он опять одними уголками губ.

– Только вспомни черта – он тут как тут, – не удержался от саркастического замечания Василенко.

– Это обо мне? – иронически спросил начальник отдела своего первого заместителя.

– Нет! Что вы? – слегка смутился тот. – Я о женщине. Это они всегда являются, как чертик из табакерки. Неожиданно.

– Ну-ну!

Все промолчали, не отреагировав на шутку начальника КМ. Было не до игривого настроения.

– Закругляемся, – стал подводить итог совещанию Алелин. – В двадцать часов в этом же составе плюс опера и участковый с этой зоны с результатами и планами милости прошу.

Все встали и потянулись к выходу из кабинета.

– На, держи, – протянул Глебов материалы уголовного дела Паромову. – Быстренько изучи, составь план и приступай к расследованию.

Паромов молча взял дело. Он и сам знал, что надо изучать, составлять, расследовать. И никто это кроме него самого делать не будет. Так к чему пустые слова.

В маленьком вестибюле, возле кабинета начальника увидел миниатюрную дамочку в расстегнутой меховой шубке, с заплаканным лицом.

«Вот и жена потерпевшего, – отметил машинально. – Симпатичненькая… Интересно, кем она станет через несколько часов: свидетелем, потерпевшей или подозреваемой»?

В практике старшего следователя уже было несколько дел, когда сын причинял отцу телесные повреждения, повлекшие смерть последнего, когда жена отправляла на тот свет мужа, когда муж отправлял к праотцам супругу, когда сосед – соседа. Часть этих дел он довел до логического конца и направил в суд, если в них оставался состав преступления, предусмотренного статьей 108 частью 2 УК РСФСР.

В новом УК РФ, вступившем в силу с 1 июля 1997 года, данные преступные деяния были отнесены к компетенции прокуратуры, как и убийство.

Разница в квалификации убийства и умышленных тяжких телесных повреждений, повлекших смерть потерпевшего, по сути такого же убийства, заключалась лишь в моменте наступления смерти.

Если смерть наступала непосредственно в ходе совершения преступного деяния – это было убийство, то есть статья 103 или статья 102 УК РСФСР, с санкциями наказания от 3 до 10 лет лишения свободы по статье 103, и от 8 до 15 лет лишения свободы либо смертная казнь – по статье 102.

Если же смерть наступала через несколько часов или минут после того, как преступные действия были окончены, то это квалифицировалось как умышленные телесные повреждения, повлекшие смерть, то есть, статья 108 часть 2 УК РСФСР. И санкции по ней были соответственно от 5 до 12 лет лишения свободы.

В УК РФ данные деяния квалифицировались немного иначе, чем в УК РСФСР, и часть четвертая статьи 111 звучала так: умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее по неосторожности смерть потерпевшего.

В первом случае речь шла о тяжких телесных повреждениях, во втором – о тяжком вреде здоровья, и в обоих неотъемлемым признаком являлось влечение за собой таких последствий, как смерть человека. Причем, новый УК еще и оговаривал причину смерти «по неосторожности», то есть, не умышленную, а по неосторожности! Видно, законодатель этим словом еще раз хотел подчеркнуть разницу в статьях. Хотя какая тут, к чертям собачьим, неосторожность! Возможно, в целях компенсации за неосторожное наступление смерти, он, законодатель, увеличивал санкцию наказания до 15 лет лишения свободы.

Кроме УК и статей в нем, квалифицирующих убийство или же умышленные тяжкие телесные повреждения, была еще статистика. Статистика не охватывалась уголовным или уголовно-процессуальным кодексами, но имела большое значение, особенно, если ею умело манипулировать. Манипулировать умели все: и в милиции, и в прокуратуре, и в судах. Но так как статут прокуратуры был выше, то последнее слово тут оставалось за прокуратурой, которой не нужен был высокий процент убийств. Не будет же прокурор сам себя наказывать, куда проще «драть» милицейских за рост тяжких телесных, повлекших смерть.

Политика!

А, как известно, политика – дело тонкое. Тоньше комариного носика. Или усика, или еще чего-то… Но все равно тоньше… К тому же, не только тонкое, но и грязное…

Не успел Паромов изучить материалы принятого дела, не успел вынести постановление о принятии дела к своему производству, как того неукоснительно требовал УПК, как в кабинет постучали.

– Войдите.

Дверь кабинета открылась, и на пороге возникла женщина, та самая, которую он видел возле кабинета начальника.

– Вы следователь Паромов?

– Я.

– Тогда я к вам…

– Если ко мне, то проходите и присаживайтесь.

Он указал кивком головы на ближайший к рабочему столу стул, специально поставленный тут для потенциальных потерпевших, свидетелей, подозреваемых и обвиняемых, то есть, тех лиц, которые подвергались допросу.

Женщина села на указанный стул, по-мужски заведя ногу за ногу, и молча уставилась покрасневшими от слез глазами на Паромова.

Оба молчали, внимательно изучая друг друга.

– Осмелюсь предположить, – первым нарушил молчание Паромов и заглянул в одну из страничек только что полученного дела, – вы – супруга потерпевшего… Смирнова Мальвина Васильевна.

– Можно просто Мальвина.

– Можно, но не во время следствия, Мальвина Васильевна. У нас организация официальная, и отношения в ней только официальные.

Смирнова на слова следователя не прореагировала. По крайней мере. Внешне. Молча открыла дамскую сумочку и стала вынимать из нее листок бумаги.

– Я с заявлением…

– Да я уже обратил внимание, знакомясь с делом, что заявление о розыске лиц, причинивших гражданину Смирнову телесные повреждения, и привлечении их к уголовной ответственности, отсутствует… Дело возбуждено по факту причинения телесных повреждений, без заявления.

– Какие телесные! – выслушав следователя, вспылила Мальвина Васильевна. – Мужа убили! Слышите вы, убили!!!

Даже на расстоянии чувствовалось, как напряжена она, и каким усилием воли ей удается сдерживать свою боль, обиду, слезы и раздражение.

– Извините, я не знал, что он умер, – принес извинения следователь, предположив, что Смирнов скончался, а в отдел об этом факте не сообщили. – Вы, по всей видимости, только из больницы. И в курсе… А нам еще не сообщили.

– Пока еще жив, – понизила она голос до нормального звучания. – Но все равно не жилец… – машинально вытерла свободной ладошкой выкатившуюся на щеку слезу. – С перерезанным горлом не живут… Врачи пытаются, делают все возможное и невозможное, но и сами не верят, что выкарабкается. А вы все, как сговорились: телесные да телесные… Его убили! Вот и говорите, что убили! И не мямлите…

Того и гляди, Мальвина Васильевна могла сорваться до истерики. Паромов, привстав, из стеклянного графина, стоявшего на подоконнике, налил полстакана воды.

– Выпейте и успокойтесь. Нам с вами предстоит еще о многом поговорить… И давайте, пока не будем друг друга ни в чем обвинять. Хорошо? – протянул он стакан женщине. – Поверьте, я вам очень и очень сочувствую… И сожалею… Но я – лицо официальное, кроме обыкновенной человеческой жалости, еще обязан вести расследование, задавать десятки разных вопросов, в том числе довольно жестких и малоприятных.

Как ни странно, она безропотно взяла стакан с водой и сделала несколько судорожных глотков.

– Хорошо.

– Передайте ваше заявление. Я приобщу его к материалам дела. Хотя, как я уже сказал, уголовное дело уже возбуждено и без заявления.

– Это заявление не по факту убийства, или пусть будет по-вашему, причинения телесных повреждений мужу, а по факту кражи нашей машины из гаража, – пояснила с раздражением.

– Не понял? – искренне удивился Паромов. – Вас еще и обворовали сегодня?

– Когда обворовали, не знаю, но машины в гараже нет. Понимаете, нет!

Мальвина заплакала. Долго держалась, но, видно, нервы, сжавшиеся, словно пружина, не вынесли нагрузки беды и треснули.

Новая информация значительно вносила коррективы в расклад дела. Если раньше предполагалось, хоть и нигде об этом речь не шла, что Смирнов сначала отогнал и поставил автомобиль в гараж, а потом, возле дома на него кто-то напал и порезал, то при наличии информации нельзя было исключить и разбой с целью завладения автомобилем.

«Да, дела! Час от часу не легче»! – пронеслось в голове следователя.

Смирнова плакала, и Паромов принялся успокаивать молодую женщину, нежно поглаживая рукой ее опущенные плечи, точнее мех шубки в районе плеч.

В иной обстановке жест следователя казался бы вульгарным и фривольным: вдруг ни с того ни с сего взять и начать поглаживать чужую, незнакомую женщину. Но в данный момент простое человеческое участие более сильного к слабому стало не только уместно, но и необходимо.

Как ни мелки любые слова в горе женщины, но их надо было говорить. И он говорил.

Человеческое участие следователя принесло плоды. Постепенно плечи Мальвины перестали вздрагивать. Она вновь взяла себя в руки. Еще немного отпила воды из стакана.

– Я готова… пояснять… – дрожащим голосов проговорила она. – Спрашивайте.

– Вот и ладненько… Вы рассказывайте, а я буду слушать. Если что не пойму, то переспрошу. Начнем с самого начала. Хорошо?

Смирнова кивнула головкой в знак согласия и стала рассказывать о злополучном вечере 10 марта. Почти слово в слово с тем, что уже было зафиксировано следователем Подарковой. Только сообщение о пропаже автомобиля были новым звеном в ее повествовании.