Текст книги "Дурная примета (СИ)"

Автор книги: Николай Пахомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

– Товарищи понятые, вы можете засвидетельствовать, что место стоянки автомобиля и подозреваемыми, и потерпевшей указано одно и то же? – задал следователь вопрос понятым.

– Да, да! Конечно, – чуть ли не в один голос подтвердили понятые: Щетинин Иван Михайлович, тракторист ЖКО, и Синюгин Александр Викторович, рабочий АО «СЭММ», в видеокамеру. – Указали одно и то же место. Подтверждаем.

Это был уже не просто следственный эксперимент, это был и перекрестный допрос, и очная ставка, и проверка показаний на месте. Это было такое действо, которое уже не требовало дополнительных следственных действий.

Аналогичным способом уточнили время отъезда от дома Смирнова.

Затем место нахождение гаража Смирновых.

Место непосредственного покушения на убийство и завладения ключами потерпевшего, незначительной денежной суммой, находившейся в его карманах, наручными часами, курткой.

Место, где бросили в предсмертных, как они считали, судорогах и хрипах тело Артема.

И здесь Мальвина Васильевна не сдержалась, заплакала горько-горько, почти беззвучно, с тоненьким щенячьим повизгиванием и нервным подрагиванием плеч.

Место, где прятали номерные знаки и ключи от гаража и квартиры.

Ключи от самого автомобиля обнаружили в замке зажигания девятки при проведении обыска в гараже у Нехороших.

Место, где выбрасывали орудие убийства – складной нож.

Нож долго искали, но не нашли. Там была свалка металлома, и обнаружить среди тысяч металлических деталей небольшой складной нож было невозможно. Тем более начинало смеркаться.

Подозреваемые так вошли в раж, что порой и вопросов следователя не требовалось. Сами все рассказывали, с деталями, с конкретикой, с уточнениями, порой перебивая друг друга, порой подтверждая или уточняя то или иное событие, тот или иной факт, то или иное действие.

Оперативники безмолвствовали. Понятые поражались. Андреев еле успевал менять блоки питания и кассеты. Потерпевшая ужасалась, так как Злобин и Апыхтин рассказывали не только подробно, но и весело, с улыбочками, со смешками.

И только следователь время от времени спрашивал обоих подозреваемых, не оговаривают ли они себя, друг друга и их знакомого Нехороших Олега.

– Никак нет! – весело заверяли Апыхтин и Злобин в объектив видеокамеры. – Никак нет! Никакого оговора. Все рассказываем так, как было на самом деле. И только просим, чтобы суд принял во внимание наше раскаяние и чистосердечные показания при назначении меры наказания.

Это был не следственный эксперимент. Это был документальный фильм о преступлении и раскаянии. Фильм, завершающийся символически: быстро темнеющим небосводом, багровым, как кровь, закатом и редкими и резкими вспышками фар, словно сверкание клинков, от пробегавших невдалеке, по трассе автомобилей!

Впрочем, имело ли место раскаяние, ответить однозначно было затруднительно. Веселое настроение подозреваемых с раскаянием никак не согласовывалось, не стыковалось.

В отдел возвратились при полной темноте. С кучей обнаруженных при проведении следственного эксперимента вещей и предметов, зафиксированных на видеопленку, изъятых, тут же осмотренных и опознанных. Уставшие и морально опустошенные от услышанного и увиденного. Кроме Злобина и Апыхтина, для которых следственный эксперимент был чем-то вроде увеселительной прогулки по местам их «боевой славы», а еще своеобразным кинобоевиком, в котором они играли первые роли.

Потом в кабинете экспертов на большом телевизоре просматривали все видеозаписи, чтобы чуть позже, опять под видеокамеру подтвердить, что все записано верно.

Понятых и потерпевшую Паромов отпустил, попросив прийти дня через два, чтобы ознакомиться с письменным протоколом следственного эксперимента и подписать его. Ибо только письменный протокол являлся доказательством, а не видеозапись – всего лишь приложение к данному протоколу. Как и фототаблицы. Как и схемы.

«Когда же мне этот фильм успеть перенести на бумагу, – думал следователь, помогая Студеникину отводить подозреваемых в дежурную часть. – По-видимому, придется и ночами поработать. Днем некогда. А там еще и обвинительное заключение по делу Шаватава печатать надо. Жаль, что второй пары рук нет…»

Режиссер сначала пишет сценарий, а затем по нем фильм снимают. В данном случае все было наоборот: Без какого-либо сценария, сплошным экспромтом, на одних импровизациях-показаниях подозреваемых сначала был снят видеофильм, а уж по этому фильму предстояло писать сценарий, придерживаясь каждого вопроса, каждого ответа, поясняя, как о месте действия, так и о действующих лиц.

13 МАРТА. ДУРНАЯ ПРИМЕТА. ПРОДОЛЖЕНИЕ

– Ну, как? – спросил оперативный дежурный Кулинич, на прошлом дежурстве которого и загорелся весь сыр-бор, и который вновь нес службу на посту оперативного дежурного.

По-видимому, он имел в виду, как идет расследование. Так, по крайней мере, понял его Паромов.

– Нормально.

– Можно считать раскрытым? На моем дежурстве случилось. Еще Подаркова…

Но он не успел договорить, что Подаркова наделала.

– Уверен! – категорично заявил Паромов и… присел на край стола, того самого, на котором до него имела несчастье присесть следователь Подаркова.

Устал и потерял бдительность старший следователь от всех этих бесконечных вопросов-допросов, очных ставок и экспериментов.

– Что ты делаешь? – чуть ли не взвизгнул Кулинич с округлившимися от изумления в святотатстве глазами.

– Извини! – вскочил, как ужаленный, старший следователь со стола, до которого дошло, что нарушил табу, опростоволосился. – Забегался, замотался и забыл, что присаживаться на стол – дурная примета.

Кулинич лишь руками развел.

– Ну, вот, – посетовал его помощник, – опять жди неприятностей. День продержались, а к вечеру – на тебе! И надо же тебе было…

– Ладно, – попытался успокоить его Паромов, – возможно, пронесет. Я же не в следственно-оперативной группе. Так сказать, лицо, постороннее для дежурной части.

Помощник лишь рукой махнул: куда, мол, пронесет…

– Может и пронесет, – засомневался Кулинич, – может и пронесет, но все равно какие-нибудь неприятности будут. Возможно, не у нас, возможно, у тебя самого. Поверь – дурная примета…

– Да у меня, если здраво рассудить, – улыбнулся грустно Паромов, – одни лишь неприятности.

И поспешил в родной кабинет, где не было дурных примет, а только дурные привычки в виде беспрерывного курева.

Возле кабинета стояла Смирнова, кутаясь в шубку.

– Вы еще не ушли? – удивился Паромов.

– Нет, не ушла, – одновременно виновато и печально улыбнулась Мальвина. – Решила вас подождать. Можно, у вас в кабинете посидеть, поговорить?

– Вообще-то можно. Но уже поздно… Темно… – открывая кабинет, ответил Паромов, имея в виду то, что Мальвине Васильевне еще предстоит домой добираться, одной среди ночи от остановки шагать.

– А вы что, темноты боитесь или женщины? – поддела она следователя. – Так быстро дело раскрутили, я даже и не ожидала, а тут на тебе, боится…

В глазах веселый бесенок показался и тут же исчез. Женщина, что возьмешь? То плачет, то кокетничать готова.

– Вы, Смирнова, то ругаться собирались, обвиняя милицию в бездействии, – улыбнулся следователь, – то, вроде, похвалили… Но так тонко похвалили, что сразу и не поймешь.

– Я забыла спросить, когда за автомобилем приходить? – нашлась Мальвина, уходя от прямого ответа на вопрос Паромова, но ее щечки при этом заалели. Да так заалели, что затронули какую-то струнку души старшего следователя. И та нежно дзинькнула помимо его воли.

– А разве я вам не сказал? – вновь улыбнулся Паромов, оценив, как ему показалось, в нужном направлении пикантное смущение молодой женщины.

– Возможно, но я подзабыла…

Намечался интересный диалог. Паромов и про усталость забыл, и про дурную примету… Может, не всегда дурные приметы бывают дурными? А?.. Наверное бывают и добрыми…

13 МАРТА. УТРО. АЛЕЛИН. ПРОДОЛЖЕНИЕ

Рассмотрев материалы, проверив документацию, находившуюся в дежурной части, прихватив с собой принесенные Паромовым ксерокопии документов – выделенное уголовное дело в отношении Крючкова, Алелин поднялся в свой кабинет, встретивший его свежевымытым полам, протертой влажной тряпицей мебелью и свежим, после проветривания, воздухом. Постаралась уборщица, в обязательном порядке производившая влажную уборку в кабинете перед началом рабочего дня.

Листья розы блистали зеленой свежестью и чистотой. Почва в дубовой кадке была влажной.

«Молодец, Акимовна, – улыбнулся Алелин, вспомнив добрым словом уборщицу, – не поленилась, листья протерла. Роза, словно новая, зазеленела. О! Бутон завязался, – обрадовался он, увидев завязь цветка, – раньше не замечал. Интересно, каков цвет будет…»

Прошедшие сутки прошли без замечаний. Все происшествия, случившиеся за данный период, были незначительные и в основном разрешены. По личному составу обошлось без происшествий. Дисциплина налаживалась. Новый день только начинался, даже телефоны молчали, поэтому неприятности еще не сыпались.

Алелин уселся на свое кресло. Механически щелкнул пультом управления, включая телевизор – надо было хоть бегло, но просмотреть новости. По статусу полагалось быть в курсе жизни страны и мира.

Новости не радовали, но куда уж денешься. Страну и время не выбирают, когда рождаются. Они даются с рождением. Можно было попытаться их делать. И делали. Не он. Другие. И делали плохо…

Экран засветился. Красивая ведущая щебетала что-то о «красном поясе» и «коммунистическом реванше».

«Бред собачий»! – подумал он и переключил канал.

На экране выплыл Председатель Совета Министров – Кириченко Сергей Ефимович, такой прилизанный, благообразный, улыбчивый. Не Премьер, а дьячок из сельской церкви. И говорил также слащаво и благостно, как поп с амвона: «Рубль, уважаемые сограждане (считай: братия и сестры) укрепляется. Международное положение России, благодаря неустанным стараниям нашего Президента, уважаемого Бориса Николаевича Ельцина, усиливается. Вот опять Международный валютный банк нам дает очередной заем четыре с половиной миллиарда долларов, так что благосостояние россиян неуклонно растет и повышается…»

«Бред сивой кобылы, – и переключил телевизор на следующий канал. – Где же это благосостояние, если народ от нищеты весь в криминал ударился. Мать родную готовы за копейку убить… Головы людям, словно курам, режут без зазрения совести. Советская власть, хоть и считается по нынешним временам плохой и недемократичной, но такого бардака и криминала не допускала. Куда ей!»

Но и на следующем канале было то же самое. Импозантный телеведущий Доренко Сергей, как соловей кукушку в басне Крылова, без всякого стеснения расхваливал русского олигарха и гениального предпринимателя Березовского Бориса Абрамовича, которому, ах, какая беда, в последнее время российские спецслужбы стали ставить палки в колеса! Даже секретный заговор в отношении его умыслили с целью физического устранения и ликвидации.

«Не верите? – вопрошал с экрана таинственно ведущий, – да ко мне этой ночью честные и неподкупные чекисты прибегали – и крупным планом физиономии «чекистов» на домашней кухне при свете свечи – они отказываются лишать жизни Бориса Абрамовича! Вот, так-то!»

«Отлично! Можно считать, что новости я посмотрел, – отключил телевизор Алелин. – Прощай, глобальные проблемы! Займемся-ка мы мелкими текущими делами. Без всех этих Доренко, Кириченко с их Ефимовичами, Абрамовичами и другими еврохохловичами».

Взглянул на настольные часы – подарок областного руководства по случаю очередной годовщины милиции. Пора было отзваниваться в городское УВД, докладывать об оперативной обстановке за прошедшие сутки, а также о продвижении дела по раскрытию и расследованию покушения на убийство Смирнова – дело было взято на контроль начальником УВД Окелем Вадимом Фридриховичем, полковником милиции, сменившем на этом посту Колаева Николая Михайловича.

Позвонил. Доложил.

– Это хорошо, что подрез Смирнова раскрыт, – выслушав доклад, сухо отреагировал Окель, – но когда же раскроете двойное убийство? Когда?

– Работаем, товарищ полковник.

– Плохо работаете, товарищ подполковник! – по-прежнему сухо констатировал начальник УВД и положил трубку, так как сразу послышались характерные сигналы – короткие гудки.

Поговорили.

Даже очень продуктивно и душевно. Начальство – оно везде начальство. Даже в Африке, даже на Чукотке… И не любит сантименты с подчиненными разводить. Тем более в милиции. Какие тут могут быть сантименты?.. Но настроение ухудшилось. Очень ухудшилось.

Достал из сейфа агентурное сообщение Сапы. Прочел. Снова положил в сейф. Стал читать материалы выделенного дела.

«Ну, что ж, зацепка для беседы с Крюком есть, – подумал он, проанализировав полученную информацию, – и не только для беседы, но и вербовки. Посмотрим…»

Алелин Виктор Петрович хоть последние годы и находился на руководящей работе, но оперский дух в нем не угас. Враз оценил обстановку для возможной вербовки очередного информатора.

Нажал тумблер связи с дежурной частью.

– Слушаю, – раздался из динамика голос оперативного дежурного Кулинича.

– Заступаете, Александр Иванович? – поинтересовался Алелин, имея в виду не только оперативного дежурного, но и всю следственно-оперативную группу, весь наряд.

– Да, Виктор Петрович, – был лаконичен Кулинич.

– Там ребята из розыска еще в ИВС за подозреваемыми не уехали?

– Еще нет. Только оружие получают. А что?

– Напомните им: как привезут подозреваемых, то пусть Крючкова ко мне в кабинет доставят. Хочу лично с ним побеседовать.

– Хорошо.

– Дежурство принял? – переключился на другую тему Алелин, ближе к текущему моменту.

– Принимаю, – отозвался Кулинич.

– Как примешь, старый и новый наряд ко мне в кабинет… на разбор прошлого дежурства и инструктаж нового наряда.

– Есть.

То обстоятельство, что дежурным по отделу заступал Кулинич, вновь приподняло настроение и затушевало горьковатый осадок от общения с Окелем.

Майор Кулинич был самый опытный дежурный в отделе. Опытным и серьезным. На него можно было положиться. Сам ляпа не допустит, и других от необдуманных поступков удержит. Да и оперативной обстановкой на территории обслуживания владел, дай Бог каждому!

Совсем недавно ушли на пенсию Цупров Петр Петрович и Смехов Юрий Николаевич – старые кадры, перешедшие еще из Промышленного РОВД, знавшие в лицо не только руководителей города, но и чуть ли не всех судимых, семейных дебоширов, алкоголиков и хулиганов. Причем в нескольких поколений, от дедов до внуков. Сказывалась старая школа, когда сотрудники десятилетиями работали на одном месте, а не прыгали как блохи из одного отдела в другой, с одной службы в другую.

Но вот подошло время – и проводили их с честью на заслуженный отдых. А на их место пришли другие сотрудники, помоложе и пообразованней, хотя с опытом уступающим ветеранскому, но опыт – дело наживное. В основном, из участковых. Тот же Кулинич, тот же Сидоров Владимир Иванович. Попробовал Сидоров свои силы на следствии и не захотел оставаться следователем – не любил возиться с бумагами. Перевелся в дежурную часть.

Рабочий день, меж тем, входил в обычный ритм. Почти беспрерывно звонили телефоны, заскакивали сотрудники: кто какой-то вопрос согласовать, кто бумаги подписать.

Зашел Кулинич. Доложил, что наряды, старый и новый, для смены прибыли.

Произвел разбор «полетов», проинструктировал заступающую смену. Сменил наряды.

Позвонил председатель промышленного суда Жеребцов Юрий Сергеевич, сообщил, что «пробуксовывает» дело по обвинению Сорокина Максима, так как свидетели не являются в суд. И судья Оловников грозится возвратить его на доследование. «Дос» или «доследка» – в первую очередь головная боль следствия – их за это «секут» нещадно, так как это их брак в работе. Однако и на отдел от очередного возвращения дела на доследование изрядный «ком грязи» ложится: на каждом оперативном совещании в нос тыкать будут. Заверил, что примет меры и обеспечит явку свидетелей.

Настроение упало.

Позвонил сам прокурору. Получил добро на арест фигурантов по делу Смирнова. Хоть это и дело следователя, решать вопросы об аресте, но помочь следователю никогда не помешает. Надо же знать возможную перспективу развития следствия. Следователи, хоть и считаются процессуально независящим органом, но контроль и за ними лишним не будет.

Настроение приподнялось.

Постучавшись, зашел водитель с дежурного автомобиля. Доложил, что «полетело» сцепление. Отчитал, как следует. Только ругай не ругай, а ремонтировать надо и надо искать спонсоров, чтобы оплатили ремонт. При УВД хоть и имеется и гараж, и специальная служба, отвечающая за ремонт техники, и даже целый отдел службы тыла во главе с заместителем начальника УВД в должности полковника, но ремонтировать отделовский автотранспорт приходилось своими силами. Не было в УВД средств и запчастей для отделов милиции. Дай Бог, УВДешный транспорт успевать ремонтировать!

Настроение устремилось в сторону «минуса».

Но вот Кулинич сообщил, что подозреваемые доставлены, а Крючкова, как и просил, уже ведут к нему – и настроение повернуло опять в положительную сторону.

Ничего не поделаешь – работа. Милицейская работа! Обыкновенная, будничная, нервная, состоящая из плюсов и минусов, из бесконечных хлопот, забот и редких радостных минут.

– Ну что, Крючок, давно не виделись, – встретил он появление Крючкова в кабинете. – Садись, – специально употребил это слово, а не принятое в милиции «присаживайся», – на стул и рассказывай, как до такой жизни докатился. А вы, товарищ лейтенант, – обратился к участковому, доставившему Крюка и, по-видимому, дежурившему а составе СОГ, – свободны. Мы тут, как старые знакомые, с глазу на глаз побеседуем, молодость свою вспомним, общих знакомых… Будешь нужен, вызову через дежурного.

Участковый развернулся и ушел, прикрыв за собой обе двери.

– Сесть я всегда успею, – насупился Крюк, – я лучше присяду…

– Скорее всего, сядешь, – не изменил своей точки зрения на дальнейшую судьбу Крючкова Алелин, однако произнес это без угрозы, скорее с сожалением взрослого, умудренного опытом человека по отношению к нашкодившему подростку. – Рассказывай!

– А что рассказывать, Виктор Петрович? – враз вспомнил бывший зэк имя и отчество начальника отдела, – если твои опера в наглую шьют мне дело… мокрое дело, – уточнил он. – Было бы не обидно, если бы я это сделал. Но не делал. Не делал, свободой клянусь! Век воли не видать! Вот хулиганка – это мое. Отпираться не стану – было дело… Но не убийство, ведь!

Замолчал. Но головы и глаз не опустил, считая себя правым.

– Значит, хулиганство признаешь? – переспросил Алелин. – А покушение на убийство нет?

– Хулиганку признаю. Подрался по пьяному делу с корешками. Чего уж тут. Но подрались – и помиримся… Свои, чай, люди, сочтемся… А на убийство не подпишусь, хоть самого тут убивайте.

– А что, было? Били? Мои? – Прищурил насмешливо один глаз Алелин.

– Нет. Я это к слову.

– Слово не воробей, вылетит – не поймаешь! – предостерег от пустых слов Алелин. – Да и сесть может на стол к прокурору… Но это так, между делом… Значит, говоришь, что не причастен к этому покушению на убийство.

– Не причастен. И даже не знаю, кто тут при делах.

– А если бы знал, то что? – быстро спросил Алелин, смотря в глаза Крюку.

– В свидетели, конечно же, не пошел бы, не принято у нас, заподло… – держал «марку» Крюк, – но «наколку» бы дал. Век воли не видать… – Опустил глаза.

– Серьезно, или для красного словца? – сделал вид Алелин, что не верит искренности бывшего зэка и бизнесмена.

– Серьезно. Знаешь, начальник, своя рубашка ближе к телу. Кстати, я уже говорил вашим операм, что вспомнил, как в ту ночь возле гаража этого самого Артема видел двух парней. Одного поплотней, другого худощавого. Жаль, что более точных примет не запомнил. Сами понимаете, пьяным был в сиську. Но ваши, кажется, и усом не повели…

– Сиськи пьяными не бывают, – искренне засмеялся Алелин, – они бывают большими и малыми, рыхлыми и упругими, обвисшими и стоячими, но чтобы пьяными… никогда! Поверь на слово старому специалисту.

– Да я так, к слову, – слегка смутился Крюк. – Разрешите закурить? – Шаря глазами по столу в поисках пачки сигарет (не знал, что Алелин не курит), попросил он.

– Свежо преданье, да верится с трудом, – продолжал делать вид Алелин, что сомневается. – Кури, – достал из ящика стола пачку сигарет, – я сам не курю – дерьмо все это, – но на всякий случай пачку-другую под рукой держу. Для таких как ты, жаждущих…

– Спасибо, – поблагодарил Крюк, подойдя к Алелину и забирая у него пачку. – Я возьму пару? Не возражаете?

– Бери, кури. Не обедняю…

– Мне бы огоньку, – заискивающим голоском продолжил Крюк, чуть освоившись в кабинете начальника отдела. – Сами понимаете, у меня все отобрали при досмотре.

– Держи, – Алелин подал ему китайскую зажигалку. – А губы тебе не понадобятся? – пошутил весело, однако шутка показалась двусмысленной. Пришлось уточнить: – Чтобы дым пускать…

– Губы пока свои имеются, – вновь заискивающе улыбнулся Крюк, – чтобы дым пускать…

– Ладно, допустим, ты убедил меня, что к делу соседа по гаражу не имеешь, – продолжил вполне серьезным тоном Алелин, наблюдая, как Крюк по старой зэковской привычке стряхивает пепел в ладонь, видать постеснялся просить пепельницу, – но, может, позапрошлогоднее убийство двух студенток на фонтане твоих рук дело? А что? – как бы спросил сам у себя начальник отдела, – мужик ты видный, баб любишь, пьешь до чертиков. Вот увидел двух дамочек, попросил, они отказали, а ты их с пьяного куража и прибил да и сбросил в фонтан. Как версия? Ничего?

– Версия, возможно, и не плохая, – загасив о ту самую ладонь, в которую собирал пепел, «бычок», скуренный до самого фильтра, и, опуская пепел и бычок в карман брюк (опять не попросил пепельницу), произнес неожиданно бодрым голосом Крюк, – но ко мне она никакого отношения не имеет. Я вам, Виктор Петрович, из уважения скажу даже больше: ищите убийцу среди своих милиционеров. Да, да, среди милиционеров. Среди братвы упорно ходит слух, что тех «телок» мочканул мент!

– Ты это серьезно? – сделал удивленное лицо начальник отдела. – Или решил мне мозги попудрить? Если пудришь мозги, то не советую. Здесь не парикмахерская, и ты не парикмахер!

– Да, мент!

– Сам придумал, или тебя кто научил? – продолжал проявлять показное недоверие Алелин, подыгрывая Крюку, даже на блатной жаргон пустился. – Да чтобы милиционер на убийство пошел!.. Да ни в жисть!

– Вы, вот, не верите, а пацаны меж собой уже давно решили, что то дело рук мента, и что этого мента покрывают свои, тихонько уволив его из милиции.

– Даже так? – продолжал играть Алелин. – Может, ты назовешь мне того ссученного мента или ребят, на которых голословно ссылаешься?!!

– Мента не знаю, а братков, от которых я это слышал, могу назвать, но не для огласки, а между нами, – загорелся вдруг Крюк. – С условием!

– Это с каким таким условием? – подыграл Алелин. – Шутить изволите, господин бывший зэк? Забыли, где находитесь и с кем разговариваете. Так напомню, что тут условия ставлю только я. Я – и никто иной! – подчеркнул он.

– Да какие там условия… – заюлил Крюк, однако надежду выкрутиться из передряги не терял, – просто прошу вас и мне помощь оказать, вывести из убийственного дела. Ведь я там ни сном, ни духом… На пидора клянусь!..

– Ты еще мамой поклянись, дубина стоеросовая, как любят это делать выходцы с Кавказа, – прикрикнул на него Алелин. – Пить надо меньше, тогда и клясться не придется. Впрочем, если ты не лапшу по ушам прогнал, а действительно информацию цветную даешь, можно и твое дело посмотреть повнимательнее… Оставить, как ты и просишь, одно хулиганство, а в части покушения на убийство Смирнова, прекратить… А что, – после небольшого раздумья продолжил он, – вполне сойдет.

– Виктор Петрович! Отец родной! Во век не забуду, – приободрился Крюк, услышав последние слова начальника седьмого отдела милиции, – не дай пропасть! А со своими я как-нибудь разберусь, да и хулиганство – это не убийство! Два года – не десять!

– Ну что ж, будем считать, что ты меня уговорил, – вел свою партию Алелин. – Выкладывай! Имена, клички, и прочие индивидуальные особенности братков, базаривших о двойном убийстве, а я на листке помечу. Старею, брат, на память уже не надеюсь. Ты кури, кури, не стесняйся… И пепел не в кулак ссыпай… вон, пепельницу возьми себе… – вооружившись авторучкой и листком бумаги, балагурил начальник отдела, посылая собеседнику положительный импульс, одновременно поощряя собеседника и призывая его к продолжению откровенного разговора.

Психология в действии. И не просто психология, а милицейская. Не зря же старые оперативники говорят, что хороший милиционер должен быть и психолог, и артист, и всему свету друг и товарищ!

А то, что Крюк и так из Смирновского дела выводится без всяких просьб и договоров, ему, Крюку, знать не стоит. Пусть считает начальника отдела своим благодетелем и избавителем, пусть чувствует перед ним свою вещную обязанность должника!

Покуривая, Крюк поведал Алелину все известное ему о корешах, ведших базар о причастности мента к убийству двух студенток.

– И это все? – не скрыл недовольства в голосе Алелин: пусть чувствует контрагент, как ничтожна его информация и как высоко оказываемое ему доверие, – а расписывал, а торговался!.. Я и уши развесил, поверив… А тут – тьфу и растереть! Зря только пообещал тебе послабление. Зря. Может, назад отыграть, пока не поздно…

Крюк поник. Он подумал, что сейчас Алелин откажется от своего слова и сделки. Сколько раз сам вот таким образом поступал: сначала обещал, а потом забывал про свои обещания. Сейчас и с ним так же поступят. Но Алелин как бы пожалел его, снизошел до его положения:

– Ладно, хоть информация и ничтожна, но слово мое твердо. Будем считать нашу сделку действительной.

– Петрович, не губи! Честное слово, отработаю!

– Ловлю на слове. Я тебя, Дима, за язык не тянул! Сам прокукарекал!

– Понимаю, не маленький, – принял как должное вербовку Крюк.

Что вербовка состоялась, обоим было понятно и без слов.

Нажав клавишу на пульте связи, Алелин вызвал майора Винокурова, начальника отделения дознания.

– Вызывали? – спросил Винокуров, войдя в кабинет.

– Вызывал, – подтвердил Алелин. – Вот подозреваемый по делу о подрезе Крючков. Дело у старшего следователя Паромова. Мы со следователем договоримся, из дела того его выведем. Ни к чему ему убийство. Других поищем. Оставим ему лишь хулиганство.

Винокуров ничего не понимал, но усек, что начальник отдела ведет какую-то игру, поэтому молча выслушивал Алелина. А тот продолжал: – Думаю, что с арестом Крючкова спешить не будем. Он мне пообещал исправиться. Верно я говорю? – обратился опять к Крючкову как бы для подтверждения своих слов.

– Верно, – промямлил тот.

– Вот я и думаю, – продолжил меж тем Алелин, – что подписки о невыезде ему будет достаточно. Пока достаточно! – уточнил он. – А там поживем – увидим… Вы, Александр Васильевич, как на это смотрите?

– Я? Я согласен. Посмотрим. Скрываться не будешь? – обратился уже у Крючкову дознаватель. – Сразу говори, а то…

– Не буду, – заверил Крюк бодрым тоном – впереди маячила свобода.

– Не будет! – подтвердил Алелин и выпроводил Крюка из кабинета в коридор. – Там Александра Васильевича подожди, пока мы тут с ним о своих делах переговорим.

Как только за Крюком закрылась дверь, в двух словах изложил начальнику дознания настоящую суть вопроса и передал материалы.

– Занимайся!

– Да надо хоть почитать, а то я следствие знаю: все дерьмо стараются в дознание сбросить.

– А дознание – в следствие, – подковырнул Алелин. – Читай, изучай. Я просматривал, вроде все в порядке, но как говорится, свой глаз – ватерпас! Да не забудь дежурного предупредить, что Крюка отпускаем, чтобы он ему отдал изъятые при задержании вещи.

– Не забуду, – ответил Винокуров. – Разрешите идти?

– Действуй.

Выпроводив начальника отделения дознания, вызвал к себе начальника КМ Василенко.

– Что у нас, друг Гена, (без посторонних Алелин позволял называть своего первого заместителя по имени, как никак, а ровесники, почти в одно время на работу в органы пришли), по убийству студенток имеется. Или ты об этом и думать забыл?

– Как же, тут забудешь, когда твой друг Григорьев, Александр Кузьмич, по два раза на день об этом напоминает! – отбоярился Василенко.

– Ну, и что?

– Да ничего. Работаем. Проверяем. Судимых по третьему заходу уже отрабатываем, но… – развел руками Василенко, давая понять одним жестом, что ничего хорошего нет.

Алелин усмехнулся: всего полтора часа назад примерно также он отвечал Окелю.

– Что я такого смешного сказал, – обиделся начальник криминальной милиции.

– Ничего, – успокоил его Алелин. – Просто один смешной случай вспомнил. Наверное, не кстати. Но бес с ним, с эти случаем. У меня на днях малюсенькая «наколка» появилась об этом деле, – слукавил немного он. – Да все забываю с тобой обговорить ее. То одно, то другое, то, вот, подрез Смирнова…

– И что за «наколка»? – насторожился Василенко.

– Местные братки меж собой базар ведут, что к двойному убийству причастен каким-то образом мент. Ни ты, ни я в то время тут не работали и всей подноготной не знаем. Давай поразмыслим вдвоем над этой версией, оперскую молодость вспомним… – улыбнулся Алелин, но тут же добавил вполне серьезно: – Без огласки, а то, мало ли чего…

– Давай поразмыслим, – согласился Василенко.

И они принялись обсуждать, как сподручнее разрешить эту проблему, исключив утечку информации и задействовав оперативные возможности уголовного розыска, почти также как в далекие годы их милицейской молодости. Правда, только теперь у них был не только накопленный с годами опыт, но и шикарный кабинет, и техника и физическая и профессиональная поддержка всего отдела.

Независимо от того, что происходило за кирпичными стенами седьмого отдела милиции, своей собственной жизнью жил древний тысячелетний город. Город, известный еще со времен Владимира Красное Солнышко, направившего в Курск из заднепровского Василева верного воеводу и судью. Для укрепления от печенегов восточного порубежья Киевской Руси. А сын воеводы – Феодосий (позднее прозванный Печерским) – прославил этот край и этот град на всю Русь. Но то было давно. Почитай тысячу лет без малого… Ныне другие времена и другие герои. Впрочем, город живет своей жизнью. И тысячелетней, и новейшей. А еще весной. Он все больше и больше наполнялся весенним воздухом и ожиданием обновления.

Шуршали по асфальту многочисленные шины машин. Стучали по рельсам колеса трамваев. Смеясь и переговариваясь на ходу, спешили люди. Кто на работу, кто с работы. Нарядные и не очень. Молодые и убеленные сединой. Судачили о соседях и об олигархах. Ругали правительство и Думу. Доставалось и Президенту. Ему даже больше, чем правительству и Думе вместе взятым, как-никак – гарант!