Текст книги "Молодость века"

Автор книги: Николай Равич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

МАСОНЫ, ПЕТЛЮРОВЦЫ, ДЕНИКИНЦЫ, ГРАФ ПИРРО

Отдел внутренней информации несколько раз сообщал о наличии в Киеве большого количества масонов. Мне, считавшему, что масонство в России после екатерининских времен и периода московских просветителей отошло в историю, это показалось глупой выдумкой. Однако я всегда ставил за правило ни одно сведение не отбрасывать без проверки. Кроме того, я уже и тогда знал, что жизнь способна преподносить неожиданности, которые не в состоянии придумать никакая человеческая фантазия. Впоследствии я имел случай многократно убедиться в правильности этого взгляда.

Так как в Киеве мы получили пополнение высококвалифицированными людьми – учеными, писателями и журналистами, безоговорочно связавшими свою судьбу с борьбой за Советскую власть, то я поручил специалистам выяснить вопрос, имелись ли в Киеве активно действовавшие масонские организации до войны 1914—1918 годов или во время войны. Таких не существовало. И тем не менее они были теперь налицо.

Постепенно выяснилась следующая картина. После прихода к власти гетмана Скоропадского французская разведка решила установить с ним связь. Французский генеральный штаб прекрасно понимал, что Скоропадский, командовавший корпусом во время войны против немцев и являвшийся генерал-майором свиты последнего царя Николая Романова, вступил с немцами «в брак поневоле» и что, будучи монархистом, он играет в «самостийную Украину» по необходимости.

В числе многочисленных организаций, созданных вторым отделом французского генерального штаба или существовавших на его деньги, была «Великая франкмасонская ложа» в Париже. Одним из «великих мастеров» этой ложи был капитан второго бюро Бенар.

Война не прервала связей между масонами враждующих стран. Это открывало широкие возможности для французской разведки. После того как было получено согласие Скоропадского вступить в масонскую ложу, из Вены прибыл некий австрийский подданный по фамилии Галип с большим количеством денег и полномочиями организовать «Генеральную украинскую франкмасонскую ложу». Действовал он совершенно свободно, ибо помимо того, что был австрийцем, имел и необходимые рекомендации к австро-германскому командованию. Как во всякой подобной организации, кроме прямых агентов, завербованных за деньги для целей разведки, туда попадали также и дураки и жулики.

После бегства Скоропадского Галип связался с Петлюрой, и Петлюра вступил в парижскую «Великую франкмасонскую ложу».

Во всех капиталистических государствах могут меняться правительства и в зависимости от парламентских комбинаций происходить колебания в их внешней политике. Но разведка, как правило, действует самостоятельно на основе преемственности. Французская разведка, отбрасывая многочисленных лидеров украинских националистов, часть которых была крепко связана с Австрией, сразу остановилась на Петлюре, считая его основным козырем в игре.

Поэтому Петлюра назначил Галипа товарищем министра иностранных дел и поручил ему вместе с военным министром генералом Грековым и начальником генерального штаба генералом Матвеевым вести первые переговоры о военном соглашении с французами в Одессе. В конце ноября 1918 года «Генеральная украинская франкмасонская ложа» была фактическим отделением французской разведки. От нее ездили регулярно курьеры в Париж и другие страны. В свою очередь ложа получала приказы, инструкции и инспектировалась уполномоченными «Великой ложи».

В одном из своих писем Петлюра писал Бенару в Париж:

«Я очень доволен, что брат Галип имел возможность изложить вам и братьям «Великого Востока» Франции дела «Великой украинской ложи», дела нашего народа. Я обращаюсь к вам, мой истинный брат, от имени всех братьев «Великой украинской ложи» и прошу у вас моральной поддержки. Полный надежд, шлю вам братский привет. С. В. Петлюра».

Следует заметить, что из 400 лож, 50 капитулов и 20 советов «Великого Востока», входившего в «Великую мировую франкмасонскую ложу» (другая часть ее называлась «Высокий совет»), значительное число находилось в разных странах.

После бегства Петлюры из Киева бежал и Галип, но «братья» остались и продолжали работу [4]4
  Впоследствии многие документы о связи масонов с петлюровцами были опубликованы в стенографическом отчете по делу ЦК украинских эсеров – Голубовича и других в 1921 году. Разумеется, с того времени и структура и названия большинства масонских организаций изменились.


[Закрыть].

Другой случай, позволивший раскрыть целую организацию, возник также в связи с незначительным сообщением отдела внутренней информации. На некоторых заборах появилось небольшое объявление, текст которого, если не ошибаюсь, мелькнул даже на последней странице одной из газет.

«Студент, едущий на каникулы в Ростов, за небольшую плату берет на себя доставку писем родным, проживающим в Донской области».

Дальше следовал адрес.

Поскольку объявление расклеивалось открыто, трудно было представить, что деникинский агент пойдет на то, чтобы оповещать всех о своем местопребывании. С другой стороны, смешно было бы думать, чтобы рядовой обыватель решился перейти два фронта с гарантией вернуться назад и жить на территории белых, прибыв туда из занятого советскими войсками Киева. Я попросил, кажется, Апетера прислать мне кого-нибудь, если можно, женщину, имеющую родственников на Дону или Кубани.

И вот однажды явилась девушка с удостоверением, что она прислана в мое распоряжение по условленному делу. Это был скорее подросток лет шестнадцати – семнадцати, с длинной косой, серыми глазами и миловидным лицом. Говорила она тихо, двигалась медленно и производила впечатление слабого, беззащитного существа. Ее тетка жила в Ростове. Я смотрел на нее и думал: могу ли я подвергать ее опасности, связанной с этим делом?

В Киеве тогда уже начались нападения на отдельных работников и волнения среди некоторых частей, которые потом вылились в открытые восстания, начиная с событий на Куреневке и кончая мятежом Григорьева. Со мной незадолго до этого произошло следующее. Один из ответственных руководителей заболел радикулитом, и его положили в больницу Красного Креста. Я решил его навестить, имея также в виду необходимость согласовать с ним некоторые вопросы. Вечером, взяв верховую лошадь, я поехал к больному и, пробыв у него часа два, отправился назад. Улицы были пустынны, шел дождь; лошадь оказалась плохо подкованной и все время оступалась. На одной из улиц я услышал, что меня нагоняют, и, обернувшись, увидел трех всадников. Один из них, державший в правой руке снятый с плеча карабин, крикнул: «Стой!» – и вслед за тем выстрелил в мою сторону. Я перевел лошадь в карьер, свернул в первый попавшийся переулок, а оттуда – во двор углового дома. При повороте во двор лошадь поскользнулась, упала и сейчас же поднялась. Я вовремя спрыгнул с седла и, закинув поводья за столб крыльца, бросился к подъезду. Несколько ударов по двери рукояткой нагана заставили хозяев открыть ее. Я вбежал в комнату, выключил свет, бросился к окну, выходившему на улицу, и, держа наган наготове, стал смотреть из-за занавески. Через несколько минут трое всадников придержали своих коней около этого дома. Один из них, в кубанке, с чубом, вылезавшим из-под нее на лоб, в синем жупане, при шашке и с карабином в руке, осмотревшись, громко сказал: «Бис его знае, куды он задевався…» Потом они помчались дальше. Выждав некоторое время, я вышел во двор. Лошадь моя по-прежнему стояла у крыльца. Решив не оставлять без внимания это дело, я заехал в находившееся неподалеку управление начальника киевской милиции Бориса Полякова. Он был у себя в кабинете. Вместе с дежурным кавалерийским взводом мы объехали все прилегающие улицы, но никого не обнаружили.

Теперь, вспоминая это происшествие и глядя на девушку-подростка, сидевшую передо мной, я думал: «Как они могли прислать такое беспомощное существо!»

– Скажите мне ваше имя.

Она посмотрела на меня своими серыми глазами и очень тихо ответила:

– Наташа…

– Вы знаете, что поручение, которое я вам дам, связано с большой опасностью?

– Знаю. У меня отца белые убили…

«Студент» оказался милым молодым человеком. За небольшое вознаграждение он согласился отвезти письмо от Наташи тетке в Ростов и предложил зайти к нему через две недели. Когда Наташа зашла к нему, он передал ей ответ. Тетка писала, что живет она не очень хорошо и была бы рада видеть Наташу. От себя студент прибавил, что Наташина тетя очень больна и нуждается. Наташа сказала, что немного денег она могла бы собрать.

– Каких? – спросил он.

– Обыкновенных, советских, рублей триста – четыреста…

– Эти деньги там не берут, нужны донские деньги. И потом, если бы даже я обменял эти триста рублей, это все-таки совершенно ничтожная сумма.

«Студент» предложил Наташе собрать кое-какие сведения, взамен чего он мог бы передать достаточную сумму ее тетке и привезти от нее расписку.

Через некоторое время удалось раскрыть крупную организацию Добровольческой армии, члены которой были навербованы преимущественно из лиц, имевших близких родственников на занятой Деникиным территории.

Союзники, высадившиеся в Одессе, естественно, стремились создать в Киеве прочный агентурный аппарат, а если возможно, то и взорвать Советскую власть изнутри.

Вскоре после переезда Советского правительства из Харькова в Киев туда из Одессы прибыл бразильский консул граф Пирро. У него были бумаги, аккредитующие его при Советском украинском правительстве.

Человек неясной национальности, очень элегантный, с бородкой и подстриженными усиками, он прекрасно говорил на нескольких языках и даже по-русски. У графа Пирро было много денег, и он был весьма общителен. Ему не хватало только одного – бразильских соотечественников. Поскольку Пирро был агентом военной разведки и, по-видимому, раньше жил и работал в южноамериканских странах, он считал, что легче всего свергнуть Советскую власть путем военного переворота. В многочисленных украинских и русских партиях он разбирался плохо и находил, что действовать с их помощью бесполезно. Через заведующего оружием инженерных командных курсов Алфердова он скупал и добывал вооружение, создавая организацию офицерского типа и стремясь к тому, чтобы члены ее были завербованы из штабов и воинских частей, входивших в Киевский гарнизон.

В середине августа, когда организация Пирро и все ее члены были выявлены окончательно, он и наиболее активные его соучастники были расстреляны.

В ОККУПИРОВАННОЙ ОДЕССЕ

Разумеется, с первых дней прибытия в Киев перед нами возникла задача выяснить точно, что же происходит в оккупированных районах, особенно в Одессе.

В области экономики там царил полный хаос. Большинство предприятий города закрылось. Никогда безработица не принимала таких ужасных размеров. Не было хлеба и топлива. Город был наводнен спекулянтами и бежавшими туда от наступающих советских войск капиталистами, лидерами контрреволюционных партий и помещиками. Союзные войска занимались безудержной спекуляцией, торгуя продовольствием и товарами, которые они контрабандным путем привозили с собой. Из Турции, Румынии, Греции, Франции слетелись любители легкой наживы. Сбывая залежавшиеся колониальные товары, они скупали золото, драгоценности, редчайшие картины – все ценное, что попадало под руки. Пьянство, проституция и бандитизм дополняли эту картину. Чтобы благополучно вернуться домой, посетители многочисленных ночных кабаков нанимали офицеров для охраны. Над городом царствовал сидевший на Пересыпи и Молдаванке бандит Мишка-япончик, обкладывавший торговцев контрибуцией и угрожавший в случае неповиновения убийством.

Одесса являлась центром большевистского подполья для юга Украины и Крыма. Всей работой руководил И. Г. Смирнов, прибывший туда еще в ноябре 1918 года. В Крыму работал брат В. И. Ленина – Д. И. Ульянов. В начале февраля 1919 года в Одессе была созвана подпольная областная конференция, на которую съехались делегаты от еще не освобожденных городов юга Украины, Молдавии и Крыма. Эта конференция особое внимание уделила развитию партизанского движения в тылу врага. Партизанские отряды уже тогда проявляли большую активность, сковывая силы интервентов. Особенно беспокоил союзное командование неуловимый Г. И. Котовский.

В шести километрах от Одессы, в каменоломнях, была оборудована большая подпольная типография, печатавшая газеты и листовки на шести языках. Пропагандой среди иностранных солдат руководила иностранная коллегия во главе с И. Г. Смирновым и Жанной Лябурб – француженкой, приехавшей из Москвы. Оба они геройски погибли от рук интервентов.

Иностранные солдаты и матросы стремились домой. Мировая война закончилась, и они вовсе не склонны были умирать, сражаясь против русских рабочих и крестьян, которым сочувствовали. Первые волнения возникли еще 18 декабря 1918 года на болгарском крейсере «Надежда», в Севастополе. Матросы убили командира, арестовали часть офицеров и увели судно в Варну. В Одессе первыми взбунтовались солдаты 58-го пехотного французского полка, отказавшиеся идти в наступление на Тирасполь, который захватили повстанцы.

Интервенты и деникинцы наводнили Одессу десятками контрразведок. Кроме того, каждое командование – французское, греческое, английское, польское, сербское, румынское, итальянское – действовало еще и по собственному разумению. Греческий штаб привез с собой около пятидесяти православных священников разных рангов и среди них трех епископов и четырех архимандритов – «для вразумления русского народа».

Разумеется, недостатка в информации не было. Но она была не вполне точной. Далеко не совершенной была и пропаганда среди иностранных солдат. Например, листовки выпускались с надписью:

«Товарищи, так как неизвестно, как расположены по национальности войска союзников, то распространяйте между ними этот листок, составленный на шести языках».

Таким образом, точное расположение частей, по крайней мере в первые месяцы интервенции, не было установлено, а главное, не были еще разработаны формы пропаганды применительно к национальным особенностям каждой группы иностранных войск.

Но основное заключалось не в этом. Изучая многочисленные сведения, поступавшие в Отдел особого осведомления из Одессы, мы пришли к выводу, что во всей этой информации не хватает «верхнего этажа». Предположим, что вы ожидаете нападения какой-нибудь страны. У вас имеются данные о численности и расположении ее войск, настроении населения, экономике. Однако этого мало. Без оперативного и мобилизационного планов нападающего практически вы ничего не будете знать.

Возвращаясь к Одессе, мы имели сведения, что Директория, терпя поражение на фронтах, стремится любой ценой достигнуть военного соглашения с союзниками и Деникиным, идя за это даже на отказ от своей призрачной «самостийности». 13 февраля в Виннице был создан новый «кабинет министров». Винниченко, как глава Директории, передал свой пост Петлюре и уехал за границу. Петлюра составил «правительство» во главе с Остапенко по списку, согласованному с союзниками. Теперь задачей Петлюры было подписание военного соглашения, по которому командование союзников взяло бы на себя руководство петлюровской армией и ответственность за ее совместные с интервентами действия. С этой целью в Одессу была направлена миссия в составе генерала Грекова, заместителя министра иностранных дел Марголина, Мацкевича, Бачинского и других.

Нам нужен был текст этого соглашения, если оно будет заключено.

Система, по которой Отдел особого осведомления посылал своих агентов за кордон, существенно отличалась от той, которая была тогда принята в других организациях.

Обычно подбирался человек, имевший солидные семейные или личные связи в том или другом городе. Ему обеспечивался переход через фронтовую линию или границу туда и назад, выдавались необходимые по объему задачи средства. Он не имел никаких явок, адресов и не знал никого из подпольных работников в том месте, куда ехал. Иногда в одном городе, например в той же Одессе, было несколько таких лиц, но они не имели никакого представления друг о друге. Что могло произойти с таким человеком? Он мог сбежать и не вернуться (чего, кстати, ни разу не случилось), его могли арестовать (что иногда бывало), но против него не было никаких улик, и он ничего не мог сообщить ни о ком, кроме как о себе, что равнялось самоубийству.

Для данного поручения был выбран один из бывших репортеров «Киевской мысли» некий Р-н, в прошлом большой приятель петлюровского заместителя министра иностранных дел Марголина. Это был очень красивый, представительный мужчина, с ассирийской черной бородой и блестящими белыми зубами, из тех, которых называют «душой общества». Веселый, остроумный, кутила и поклонник женщин, он, так сказать, идеально приспособлялся к любому обществу и уже через несколько часов оказывался на короткой ноге даже с самыми угрюмыми по характеру людьми. Только сумасшедший мог считать его связанным с большевиками. К тому же он был редкий нахал. Приехав в Одессу, Р-н взял у вокзала лихача и подкатил к той самой гостинице, в которой жил Марголин. Чемодан желтой кожи с заграничными наклейками, представительный вид, громкий голос и взятка ошеломили портье. Р-н мгновенно получил номер, хотя весьма именитые беженцы ютились в коридорах. Переодевшись, надушившись, закусив и выпив, он бросился в номер Марголина. Заместитель министра был у себя. Постучав и даже не ожидая ответа, Р-н ворвался в комнату, заключил Марголина в объятия и с криком «Ух! Наконец-то вырвался!» упал в глубокое кресло.

Изумленный и заинтересованный Марголин целый час слушал басни Р-на о том, что происходит в занятом большевиками Киеве…

27 февраля 1919 года военное соглашение между Директорией и представителями Антанты и Деникина было подписано в Бирзуле.

В первых числах марта Р-н вернулся в Киев, а через несколько дней текст этого соглашения был опубликован в советских газетах.

Но были случаи и иного рода. Однажды Раковский направил к нам одного человека, прибывшего из Одессы. Это был бритый, рыжий, спокойный человек, с трубкой во рту, по фамилии Рейтер. Первая же беседа с ним заставила нас насторожиться. Он прекрасно знал расположение войск союзников и добровольческих отрядов в Одессе и мог дать исчерпывающий ответ почти на любой заданный ему вопрос. Это было неестественно. Опыт показывал, что даже крупные военные специалисты, взятые в плен, например в боях с петлюровцами, знали не так уж много. Без материалов, которыми эти специалисты обычно пользовались, они сообщали приблизительные данные, плохо знали, что делалось в соседних частях и в вышестоящих штабах. Но Рейтер отвечал на вопросы так, как это мог бы сделать только человек, заранее выучивший данные наизусть. Проверить все, что он сообщал, было трудно, потому что в течение двух – трех недель части, как правило, меняли свое расположение, состав, не говоря уже о настроениях в союзных войсках и об обстановке в Одессе и в других городах, занятых союзниками.

К тому же Рейтер держался слишком спокойно. Обычно люди, приезжавшие из Одессы и возвращавшиеся туда, старались быть в Киеве незамеченными. Это было естественно, ибо в Киеве находилось множество петлюровских, польских и деникинских агентов, хотя контрразведка, Особый отдел и Всеукраинская чрезвычайная комиссия вылавливали их пачками и по одному. Рейтер же разгуливал по улицам Киева, как у себя дома. И мы отказались иметь дело с ним. Несмотря на это, Раковский считал его «ценным человеком». В конце концов «ценный человек» оказался провокатором, и одесские подпольщики застрелили его на улице.

МИХАИЛ КОЛЬЦОВ

В Киеве, переполненном агентами союзников, поляков, деникинцев и петлюровцев, нужно было организовать мощный советский информационный и пропагандистский аппарат. Среди людей, первыми откликнувшихся на призыв Советской власти, был Михаил Ефимович Кольцов.

Однажды часов в одиннадцать вечера Лев Никулин привел ко мне в кабинет молодого человека среднего роста, в очках, очень скромного на вид, работавшего в редакционно-издательском отделе политуправления Киевского военного округа. Зашел разговор о том, какие формы агитации и пропаганды являются наиболее действенными. Тогда БУП выпускал плакаты с иллюстрированными стихами. Огромный успех имел, например, плакат «О гетмане, Петлюре и прочих, до власти охочих» со стихами Льва Никулина и иллюстрациями художника И. Рабиновича. Плакат этот забрасывали в тыл к петлюровцам и наклеивали на станционные здания, где стояли эшелоны Директории. Многие перебежчики приносили обрывки этого плаката в качестве доказательства своих добрых намерений. Помимо плакатов, выпускались стенные газеты, в которых очень коротко, ясно, крупным шрифтом печатались сообщения о событиях за день. По всему городу были развешаны фотовитрины, где каждая краткая подпись под фотографией стоила больше статьи. Например, под фотоснимками еврейских погромов, учиненных сечевиками в городах, стояла подпись: «Петлюровская демократия в действии». Или такая фотография: бандиты атамана Зеленого загнали изнасилованных девушек в пруд; под нею подпись: «Идите в Красную Армию защищать ваших дочерей и жен!» Еще одна фотография: петлюровцы перед уходом из Киева грабят ювелирные магазины; подпись: «Петлюра защищает частную собственность». Организацией фотопропаганды ведал поэт Павел Герман. Помимо умения подобрать фотоматериал и найти к нему нужный текст, приходилось посылать целые группы фотографов на территорию противника, иметь там своих корреспондентов и информаторов во всех слоях населения.

Большое внимание в этом отношении уделялось оккупированной Одессе.

Однако все время приходилось искать новые формы агитации и пропаганды, а главное, стремиться к тому, чтобы содержание ее было понятно каждому и чтобы действие этой пропаганды проникало за линию фронта.

Об этом в тот поздний вечер и шел с Кольцовым разговор, прерываемый бесконечными телефонными звонками и людьми, приносившими пачки телеграмм с самыми неожиданными сообщениями.

Михаил Ефимович, выслушав все, что ему говорилось, посмотрел на нас своими карими, умными глазами как-то поверх очков и сказал:

– Пока что самый сильный жанр с точки зрения воздействия на массы отсутствует. Это – фельетон. Вспомните дореволюционную печать. Фельетоны Власа Дорошевича, знаменитый фельетон Александра Амфитеатрова «Семья Обмановых» – о царской семье, фельетоны Леонида Андреева. В сущности, каждый крупный писатель умел писать фельетоны. Да что там говорить! Сам Горький, прежде чем стать тем Горьким, которого мы знаем, прошел школу фельетониста. Но не нужно делать фельетон собственностью одной газеты, надо передавать фельетоны по телеграфу во все газеты Украины наряду с информацией.

С тех пор Кольцов частенько заходил по вечерам ко мне в «Континенталь», куда я перебрался. У него была своя манера разговаривать очень ровным, спокойным голосом и медленно. Я вообще – ни тогда, ни впоследствии – никогда не видел его возбужденным или громко разговаривающим. Он любил шутки, был очень меток в определении людей, с удовольствием гулял по вечерам по аллеям Купеческого сада, откуда открывался прекрасный вид на Днепр. Работал Кольцов много. Но имя его не было широко известно, как, впрочем, и некоторых других литераторов, ставших впоследствии весьма известными, а в те времена бывших просто рядовыми работниками нашей печати, политотделов, БУПа.

Кольцов тогда много говорил о том, что ему удалось осуществить значительно позже, – о печати, как инициаторе общественных начинаний, о зеленых городах, о создании массового автомобилизма и массовой авиации. В обстановке гражданской войны и полного разорения все это казалось возможным только в далеком будущем. Но в тихом, внешне спокойном Кольцове была скрыта огромная энергия блестящего организатора, талант которого проявил себя потом во всем блеске.

Немалая часть времени у меня уходила на работу во Всевоенобуче Украины, и по этой работе мне часто приходилось сталкиваться и с Н. И. Подвойским, и с окружвоенкомом Павловым, и с начальником штаба, бывшим царским генералом Николаем Николаевичем Петиным.

О Подвойском я уже говорил. Это был приятный, умный и талантливый человек. Петин был одним из лучших генштабистов, которых мне случалось знать. Что же касается Павлова, то даже в те героические времена он выделялся своей удивительной храбростью. Впоследствии, уже будучи награжден несколькими орденами Красного Знамени, он пал в бою на другом фронте.