Текст книги "На главном направлении"

Автор книги: Николай Антипенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

Как уцелело это великолепное здание при отступлении немцев? Служащий рассказал, что весь дом и прилегающие к нему строения были сплошь заминированы. До последнего момента здесь оставался немецкий офицер, которому поручили привести в исполнение план взрыва. Однако офицер, архитектор по образованию, не мог допустить такого варварства и ушел, перерезав провода. Благодаря ему сохранился архитектурный памятник. Уцелел ли сам офицер?

Возвращаясь в штаб фронта, я по дороге спросил К. К. Рокоссовского, когда же «начнется война»?

– Да вот, проклятые, не начинают… – ответил он. – А нам нельзя торопить события. Пусть начнут и испытают силу нашей обороны, а затем мы им дадим духу.

М. С. Малинин на такой же вопрос ответил мне то же.

Между тем с каждым днем обстановка становилась все более напряженной. Ставка предупреждала, что противник, возможно, начнет наступление между 3 и 6 июля. Захваченные в ночь на 5 июля пленные показали, что наступление назначено на утро 5 июля.

В плане нашей обороны предусматривалось проведение артиллерийской контрартподготовки по районам сосредоточения ударных группировок противника. Эти районы были хорошо известны. Весь вопрос заключался во времени. Любой просчет мог иметь опасные последствия.

В те критические часы на нашем фронте с целью координирования действий с другими фронтами находился заместитель Верховного Главнокомандующего Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. В момент, когда надо было решать вопрос, начинать ли контрартподготовку, оба полководца пришли к единому мнению: немедленно открыть огонь.

Мощный артиллерийский удар обрушился на боевые порядки противника, на его командные и наблюдательные пункты, на огневые позиции артиллерии. То было начало исторической битвы под Курском – одной из грандиозных битв Великой Отечественной войны.

Враг понес большие потери, еще не начав наступления. Немецкая атака все же началась в 5 часов 30 минут 5 июля 1943 года. К исходу первого дня противнику удалось вклиниться в нашу оборону на 2–3 километра в сторону станции Поныри, причем на очень узком участке. Генерал М. С. Малинин сказал в ту же ночь, что это начало конца фашистского наступления на Курск.

На второй или третий день некоторым лицам из руководства фронта стало казаться, что противнику все же удастся прорвать нашу оборону и врезаться острием своего клина прямо в Курск. Были рекомендации: немедленно эвакуировать подальше в тыл все имущество, сосредоточенное на фронтовых складах, особенно продовольствие. Сомневаясь в правильности этих рекомендаций, я обратился лично к командующему.

Генерал К. К. Рокоссовский сказал:

– Немцам не удалось достичь решительного успеха в первые дни. Тем менее это возможно теперь. А если уж произойдет такое несчастье, то мы будем драться в окружении, и я как командующий останусь с окруженными войсками.

Услышав эти слова, я подумал: «Зачем же тыл фронта должен спешить уйти подальше от войск на восток, увозя туда боеприпасы, горючее, продовольствие? Ведь на другой же день встанет задача – подавать по воздуху окруженным частям материальные средства, вывезенные вчера из-под Курска!» И тут же доложил командующему свое решение: всеми возможными видами транспорта немедленно начать переброску материальных средств не на восток, а на запад, еще ближе к тем войскам, которые могут оказаться отрезанными от баз снабжения, примерно в район Фатежа и западнее его. Командующему понравилось такое решение. Оно было осуществлено ценой «тотальной мобилизации» всего транспорта и человеческой энергии.

Из этого факта можно сделать такой вывод: при реальной угрозе для войск быть отрезанными от баз снабжения лучше всего сосредоточивать запасы материальных средств в непосредственной близости к войскам.

Переброска материальных запасов в сторону Фатежа производилась без соблюдения таких формальностей, как выписка накладных, получение расписок за сданное имущество, взвешивание и перевешивание. Не до того было! Все работники тыла понимали, что дорога каждая секунда, и никто не возражал против «нарушения правил». Через несколько дней, когда наши войска наносили контрудар, а затем перешли в контрнаступление, имущество, находившееся в районе Фатежа, оказалось нам очень кстати.

За семь суток ожесточенного сражения противнику удалось вклиниться в оборону Центрального фронта на глубину 10–12 километров. По ширине участок прорыва не превышал 10 километров. Дорого обошлось это немцам: 42 тысячи убитых солдат и офицеров и 500 уничтоженных танков! Попытка гитлеровского командования перейти 12 июля к обороне в районе Понырей успеха не имела. Войска нашего фронта 15 июля 1943 года перешли в контрнаступление.

Славно действовали советские воины, выполняя свой долг перед Родиной. Непоколебимая стойкость нашей обороны обеспечивалась в эти дни исключительным мужеством артиллеристов, расстреливавших в упор ползущие на них «тигры» и «фердинанды», а также героизмом летчиков.

Успешные действия артиллерии опирались на четкую работу тыла: не было перебоев в доставке снарядов к орудиям.

К незабываемым страницам истории тыла Центрального фронта на Курской дуге следует отнести действия автомобилистов и дорожников в период перехода войск фронта от обороны к контрнаступлению.

Когда выяснилось, что противник оттянул из района Льгова свои силы с целью сдержать натиск наших войск на Орел, создалась благоприятная обстановка для нанесения удара на льговском направлении. Командующий фронтом решил перебросить туда свой резерв – 17-й гвардейский стрелковый корпус генерала А. Л. Бондарева, насчитывавший 25 тысяч бойцов, с артиллерией и другой техникой. Он вызвал меня и поставил задачу: транспортом тыла фронта перебросить за 36 часов этот корпус на 100–120 километров к западу от района Малоархангельск, Никольское, Исаево (район расположения корпуса). При этом Рокоссовский добавил, что выигрыш каждого часа времени облегчит прорыв слабозащищенной обороны немцев и увеличит шансы на то, что корпусу удастся с минимальными потерями вырваться на оперативный простор.

Упомянутому корпусу командование фронта уделяло особое внимание как своему важному резерву. Член Военного совета фронта генерал К. Ф. Телегин незадолго до начала Курской битвы посетил почти все части этого соединения, провел беседы с бойцами, выявил нужды корпуса. Мы приняли дополнительные меры к его доукомплектованию всем недостающим.

Транспорт под погрузку мы подали за час-два. Трудность заключалась в том, что кроме людей требовалось перевезти несколько сот артиллерийских лошадей, для чего пришлось дополнительно оборудовать автомашины; орудия же конной артиллерии прицепили к автомашинам, что ограничивало скорость движения. Благодаря четкости в работе штаба тыла и хорошему взаимодействию автомобильной и дорожной служб фронта задание командующего выполнили не за 36, а за 24 часа. Военный совет фронта наградил исполнителей столь сложной и ответственной транспортной операции.

Освободив в начале сентября 1943 года города Шостку и Бахмач и наступая дальше на запад, 17-й гвардейский стрелковый корпус вырвался на оперативный простор, совершил героический 400-километровый поход до Днепра.

Великая битва под Курском явилась для всех ее участников суровым испытанием сил и организаторских способностей. После Москвы и Сталинграда это было третье стратегическое контрнаступление; мы, работники тыла, опирались, таким образом, на уже накопленный опыт. Этот опыт служит серьезной базой для обоснования и современных взглядов в советской теории военного искусства по организации тыла во фронтовой наступательной операции.

Оценивая действия своего фронта на Курской дуге, Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский писал: «Нужно отдать должное тылу фронта… сумевшему в короткий срок организовать подвоз грузов, использовав для этого все средства: автомобильный, гужевой и даже водный транспорт»[12]12
  На огненной дуге. М., 1963, с. 26.


[Закрыть].

В развернувшейся затем битве за Днепр от нас, работников тыла, потребовались новые усилия в связи с неожиданным перебазированием.

В сентябре 1943 года войска Центрального фронта успешно развивали наступление на юго-запад в направлении Конотоп, Бахмач, Нежин. Открывалась перспектива освобождения Киева. Сосед слева – Воронежский фронт – несколько отставал, и передовые части нашего фронта, пренебрегая разграничительной линией, громили противника и овладевали населенными пунктами, входившими в полосу соседа.

К концу сентября войска фронта добились крупного успеха. Преследуя противника и освободив ряд крупных городов, в том числе Нежин (15 сентября) и Чернигов (21 сентября), они вышли к Днепру и захватили несколько плацдармов, сыгравших в последующем большую роль в разгроме врага на Правобережной Украине.

Мы снова на Днепре! Был конец сентября, серый пасмурный день, моросил дождь, от выстрелов нашей артиллерии стоял грохот, усиливаемый разрывами немецких бомб. Но как радостно и тревожно было вновь после долгой разлуки увидеть родную реку!

На обратном пути от Днепра до штаба фронта мы видели поля с перестоявшим хлебом, неубранный картофель. Часть зерновых была скошена и лежала в валках, остальное так и осталось на корню. Убирать некому, населения осталось мало. Уборке мешало еще и то, что поля и дороги были заминированы немцами.

«Неужто так и погибнет под снегом все это добро?» – подумал я с печалью.

В начале октября 1943 года Центральный фронт, передав Воронежскому фронту наступавшие на левом крыле 60-ю и 13-ю армии, был перенацелен Ставкой Верховного Главнокомандования вправо, на гомельское направление (с 20 октября 1943 года наш фронт переименовали в Белорусский). Для тыла фронта этот маневр оказался чрезвычайно сложным.

В течение предшествовавших двух месяцев наступления в общем направлении на Киев мы успели сосредоточить свои базы, склады, ремонтные органы на железнодорожной магистрали Курск – Льгов – Конотоп – Бахмач; теперь предстояло в кратчайший срок все перевезти на другое железнодорожное направление: Брянск – Унеча – Гомель. До той поры мне ни разу не приходилось встречаться с такой задачей. А теперь она встала со всей остротой и неотложностью.

В октябре – ноябре еще удерживалась большая распутица. Рассчитывать на переброску фронтовых складов, госпиталей, ремонтных баз и прочего автомобильным транспортом было почти безнадежно: и дороги отсутствовали, и горючего не хватало. Главная тяжесть перебазирования ложилась на железнодорожный транспорт.

Начальник военных сообщений фронта полковник А. Г. Черняков, собрав заявки от всех родов войск и служб на потребное число вагонов, возбужденно доложил мне: нужно 7500 вагонов! Это почти 200 поездов! Где их взять? Притом пропускная способность рокадных железных дорог не превышала тогда 12 пар поездов в сутки. А ведь нам, кроме собственных перевозок, надо было еще принимать непрерывно идущие из центра поезда с вооружением, боеприпасами, горючим.

Я хорошо понимал и вполне разделял волнение Чернякова. Ведь тылу фронта предстояло больше месяца пребывать «на колесах». Как же обеспечивать боевую деятельность войск? И все же с этой задачей, казавшейся неразрешимой, хорошо справились наши славные железнодорожники. Преодолевая многие технические трудности, они значительно ускорили перебазирование тыла фронта.

Надо сказать, что состояние Белорусской железной дороги в тот момент было крайне тяжелым. Противник, отступая, уничтожал все на своем пути, стремясь сдержать продвижение наших войск. Дорога лежала в руинах. Хорошо развитый и оснащенный до войны Гомельский узел был полностью уничтожен. Рельсы, стрелки, шпалы, оборудование – почти все немцы вывезли, а пристанционные здания, электростанции превратили в груду камня. Для разрушения верхнего строения пути фашисты использовали специальные механические путеразрушители, которые перепахивали балластную призму и земляное полотно, ломали шпалы посредине; почти каждый оставленный рельс рвали взрывчаткой на куски.

В общем немцы подорвали и разрушили около 1400 километров главных путей и 600 километров станционных путей, разобрали почти 400 километров дороги, а рельсы вывезли в Германию, подорвали 1700 комплектов стрелок. Враг взорвал 795 больших и малых мостов и 60 трубопроводов. Связь была всюду разрушена. Железнодорожники потеряли около 900 жилых домов.

Работники Белорусской железной дороги во главе с начальником генералом Н. И. Краснобаевым неотступно следовали за наступающими советскими войсками и немедленно брались за ремонт освобожденных участков. Уже к 15 ноября 1943 года было закончено формирование управления дороги, которое в марте 1944 года разместилось в Гомеле.

Нелегкая задача стояла перед начальником Белорусской железной дороги. Командование фронта помогало ему. Восстановительные работы велись совместными усилиями военных и гражданских железнодорожников, нередко под огнем противника.

Материалов было до крайности мало. Укладывались не только целые рельсы, но и куски длиною в 2–3 метра. Все мосты восстанавливались на деревянных опорах, семафоры тоже делали деревянные, порой без освещения. Столбы для линий постоянной связи составлялись из двух-трех кусков, связь вообще была очень неустойчивой, но и такая очень помогала управлять движением поездов.

Чтобы восстановить водокачки, электроподстанции и жилые дома, требовался кирпич. О новом кирпиче и не мечтали. Его можно было извлекать только из развалин, и за это взялись женщины и дети. Жены машинистов Гомельского депо Раевская и Потапова организовали бригады домохозяек по 25 человек в каждой; в течение апреля 1944 года они вытащили из развалин сотни тысяч штук драгоценного в то время кирпича.

Позднее, когда в связи с подготовкой операции по освобождению Белоруссии начались интенсивные воинские перевозки, дорога была уже доведена до более или менее удовлетворительного технического состояния.

Главное, конечно, заключалось в том, что кадры не были растеряны за годы войны. Немедленно, как только освобождалась дорога, становились на свои посты диспетчеры, машинисты, мастера по ремонту пути, связи и подвижного состава. Разумеется, вливались в дело и новые люди, особенно много женщин и молодежи; под руководством опытных товарищей они на ходу осваивали профессии, одновременно занимались заготовкой подручных материалов для восстановительных работ. На всей дороге стали известны имена многих рационализаторов и умельцев: электросварщика Погоничева, каменщика Максимова, слесаря Кузькова, мастера Буяновского, токаря Коваленко, машинистов Гудимова, Евмененко, Стулькевича, Железнякова, Буйновского, мастеров Кулаковича, Секунова, Плюща, путевого обходчика Борисенко, старшего инженера вагонной службы Артюшевского. Эти и многие другие гражданские железнодорожники внесли свой вклад в подготовку Белорусской дороги к эксплуатации.

Все было важно. Но, пожалуй, важнейшим из всех мероприятий по подготовке железной дороги к летней операции 1944 года являлось сооружение гомельского обхода. Гитлеровцы полностью разрушили Гомельский узел, уничтожили мост через Сож. На перегоне Ново-Белица – Гомель пришлось построить большой обходной путь протяженностью в 26 километров, соединивший направления, подходившие к Ново-Белице со стороны Бахмача, Жлобина и Калинковичей. Пропускная способность этого важного участка в мае и июне 1944 года превысила 24 пары поездов в сутки.

Противник продолжал наносить массированные авиационные удары по узлам Гомель, Новозыбков, Калинковичи, Щорс, чтобы сорвать оперативные перевозки. Железнодорожники с помощью населения ликвидировали последствия этих налетов. Так, более двух тысяч человек с кирками и лопатами явились на восстановление Гомельского узла.

Большой урон могли причинять работающим бомбы замедленного действия – их уничтожали подрывники-железнодорожники под руководством старшего лейтенанта Пономарева; сам он собственноручно уничтожил 19 бомб и погиб, обезвреживая двадцатую. Подрывник Гомельского участка МПВО Лукьянец обезвредил 54 бомбы замедленного действия. 9 бомб уничтожил Крылов, механик восстановительного поезда.

Начальник дороги Н. И. Краснобаев появлялся буквально повсюду, рационально организуя работы и следя за питанием, отдыхом, медицинским обеспечением работающих.

Депутат Верховного Совета СССР многих созывов Нил Иванович Краснобаев более 30 лет продолжал свою кипучую деятельность после войны. В числе многих наград, которых он удостоен, есть ордена, полученные им по представлению Военного совета 1-го Белорусского фронта.

В истории минувшей войны 1943 год характеризуется как год перелома в восстановлении экономики Советской страны и в самом ходе войны. Увеличились по сравнению с 1942 годом добыча угля, производство стали и проката. Развивалась нефтяная промышленность в Урало-Волжском районе, Казахстане и Узбекистане. Военная индустрия наращивала темпы производства самолетов, танков, орудий, минометов, боеприпасов. Но в сельском хозяйстве положение оставалось до крайности напряженным. Зерна было собрало менее трети довоенного. Животноводство пострадало от войны еще больше.

Существенную роль в обеспечении армии продовольствием сыграли освобожденные от оккупации районы Украины и Северного Кавказа. Немалую помощь войскам оказали области и районы, где заготовки проводились силами и средствами самих фронтовых тылов, иногда на значительном удалении от места боевых действий. Так, наш фронт, находясь у Днепра, заготовлял мясо в Поволжье.

В мае 1943 года Наркомат мясной и молочной промышленности РСФСР известил, что для нас запланирован отпуск живого скота в количестве 10 тысяч тонн в убойном весе из Саратовской и Пензенской областей. При этом было сказано, что по железной дороге отправить этот скот на фронт нет возможности, так как НКПС не предоставляет вагонов. Единственный выход – организовать перегон скота главным образом силами самого фронта.

Легко сказать! 10 тысяч тонн мяса – это значит 70–75 тысяч голов крупного рогатого скота, включая молодняк. Это более 500 гуртов. Длина перегона более тысячи километров.

Нам не пришлось долго размышлять, брать или не брать на себя столь сложную задачу: фронт испытывал острую нужду в мясе, а в ближайших районах все, что можно было, уже заготовили. Военный совет дал согласие на организацию дальнего перегона.

Много тревожных мыслей бродило в голове у меня и моих ближайших помощников – интенданта фронта генерала Н. К. Жижина и непосредственного исполнителя задуманной операции подполковника А. П. Апексимова. Чего только не может произойти? Тут и опасность инфекции, и нехватка кормов, и возможность гибели при растелах в пути, и трудность двух– трехкратного доения коров и т. д. Надо обеспечить трассы перегона транспортом, специальным инвентарем и оборудованием для приема молока и переработки его. А главное, найти людей – найти там же, на месте – тех людей, которые выполнят обязанности гуртоправов и помощников.

Важная роль падала на ветеринарную службу фронта во главе с генералом Н. М. Шпайером; она обязана была предупреждать заболевания скота в пути.

В литературе можно найти описания примеров перегона скота в Австралии и в царской России, по Сибири. Но в том и другом случае речь шла о 5–6 тысячах голов, а нам предстояло перегнать более 70 тысяч.

Пришлось сразу же приступить к решению двух задач. Одна группа представителей фронта занималась приемом скота на местах и формированием гуртов. Другая группа во главе с крупным специалистом М. Я. Марьясиным изучала и определяла трассы перегона.

Определить трассу – не значит провести на карте линию «от и до», как думали некоторые, снисходительно поглядывающие на трудную работу интендантов. Надо точно знать, насколько благоприятна зона перегона в эпизоотическом отношении, достаточно ли подножных кормов, не будет ли связан перегон с потравами хлебов, как размещены водоемы, имеются ли мосты или переправы через многочисленные реки, достаточно ли ветеринарных пунктов на трассах, а если не хватает, то куда надо доставить группы ветеринарных работников фронта.

Наши товарищи определили две трассы. Изо дня в день через каждые 5–7 километров на обе трассы выходили гурты, образуя как бы живой конвейер по 120–150 голов в каждом гурте. Около 100 дней шли заготовки. В августе 1943 года в движении находилось уже более 400 гуртов; все двигались к фронту, а фронт перемещался все дальше на запад.

Это была грандиозная хозяйственная операция, во главе которой стоял интендант фронта генерал Н. К. Жижин. Ему принадлежит большая заслуга в ее успешном завершении. Его ближайшим помощником в этой и других подобных операциях был майор И. Д. Исаенко, ныне генерал-лейтенант.

Как управляли этой сложной операцией? Во-первых, использовали постоянные линии Наркомата связи: из определенных пунктов давались телеграммы в Москву на имя наркома мясной и молочной промышленности, там сведения обобщали и передавали в Управление тыла Красной Армии, а уж оттуда информация самолетом или по проводам доставлялась к нам. Во-вторых, офицер Упродснаба фронта капитан Волошко, зоотехник по образованию, на самолете По-2 совершал облеты трасс, подсчитывал с воздуха число гуртов, засекал их местонахождение, а нередко и приземлялся вблизи них, оказывая помощь гуртоправам. Этим же самолетом доставлялись гуртовщикам газеты, сбрасываемые в свертках.

Всего в перегоне участвовало около трех тысяч человек. Среди них – офицеры и солдаты служб тыла, но большинство составляли жители, временно мобилизованные местными Советами специально для этой цели.

Наступил октябрь 1943 года. 530 гуртов благополучно дошли до назначенных пунктов. Скот проходил за сутки в среднем 15 километров. Потери в пути не превысили и половины процента, а привес за счет хорошего содержания составил 10 процентов. Как и предполагалось, во время перегона появилось много молодняка, его надо было сохранить и обеспечить перевозку вслед за гуртом. Надаивались каждый день тонны молока, которое сдавалось госпиталям и больницам; часть его перерабатывалась на масло. Мясо от вынужденного забоя скота поступало на ближайшие предприятия Наркомата мясной и молочной промышленности. Шкуры, рога, копыта сдавались местным перерабатывающим предприятиям.

В составе прикрепленной к фронту полевой конторы № 2 Наркомата мясной и молочной промышленности был походный завод, который изготовлял колбасы, сосиски и другие мясные изделия для столовых военторга и госпиталей. Во время перегона скота этот завод перерабатывал мясо и субпродукты. Начальник полевой конторы и его заместитель показали себя инициативными и знающими работниками.

Не будет преувеличением, если скажу, что участники и организаторы столь блестяще выполненного перегона огромной массы скота совершили настоящий трудовой подвиг.

Благодарности заслуживают работники Наркомата мясной и молочной промышленности, предложившие именно такое решение проблемы. Доставка скота обычным способом по железной дороге вряд ли могла быть более легкой и, уж бесспорно, обошлась бы дороже, ибо кормление, поение животных в пути и ветеринарная помощь связаны с еще большими трудностями. Почти наверняка можно сказать, что потери в весе и в поголовье скота также оказались бы большими. Нечего и говорить, как важно было освободить железные дороги, работавшие с крайним напряжением, от перевозки живого груза, могущего передвигаться своим ходом.

Опыт, приобретенный нами в этой необычной операции, весьма пригодился в самом конце войны.

Если принять во внимание, что суточная дача мяса для фронта составляла в среднем 150 тонн, то вышеописанная заготовительная операция с учетом достигнутого привеса в пути почти на 70 суток обеспечила нас мясом, притом свежим, а не консервами.

Таким образом, проблема была решена. Гораздо хуже обстояло дело с хлебом. В октябре и ноябре 1943 года, когда войска Центрального фронта после участия в битве за Днепр вышли на рубеж Жлобин, Калинковичи, Мозырь, во многих наших армиях и дивизиях хлеба и крупы оставалось всего на один-два дня. На фронтовых складах было пусто. Как тщательно ни планируй распределение хлебопродуктов, в таких условиях какой-нибудь полк или подразделение в любой день может остаться без хлеба. Об этих трудностях командующий не раз доносил в Ставку. Но ведь недоставало хлеба во всей стране!

Мы знали о многочисленных случаях, когда хлеб оставался в поле неубранным: так было в Курской, Орловской, Сумской, Черниговской, Гомельской областях. Мешали боевые действия, а часто и некому было убирать. В конце октября – начале ноября прошли настолько обильные снегопады, что хлеба не стало видно. Там же, где после длительных дождей внезапно наступили морозы, лед сковал валки. Казалось, силами фронта заготовить хлеб нельзя, и нет иной надежды, как на получение его из глубинных районов страны.

Пока мы раздумывали, что нам делать, я получил приказание немедленно вылететь в Орел для встречи с А. И. Микояном. Он туда прибыл, чтобы обсудить с руководящими работниками недавно освобожденных областей, как наладить нормальную хозяйственную жизнь.

Я вылетел на самолете, оснащенном лыжами, так как поля уже были покрыты снегом. По пути пришлось почти кубарем спуститься на заснеженное поле и выжидать, пока скроются рыскавшие в небе немецкие истребители.

В Орловском обкоме партии я представился А. И. Микояну. Он немедленно стал расспрашивать о положении дел на фронте. Разговор был примерно такой:

– Ну, как дела на фронте?

– Плохи дела, хлеба нет, товарищ Микоян.

– А хотите иметь хлеб?

– Я за тем и прилетел к вам, чтобы попросить.

– А я за тем и вызвал вас, чтобы предложить хлеб.

– Где же этот хлеб?

– Весь хлеб у вас. Вы по хлебу ходите.

– Не понимаю вас, товарищ Микоян.

– Мы даем вашему фронту области Орловскую, Сумскую, Черниговскую, Гомельскую для заготовок хлеба. Сумейте взять этот хлеб.

– Но ведь хлеб ушел под снег… К тому же я не уверен, что с трудом заготовленный нами хлеб достанется нашему, Белорусскому фронту.

– Откуда такое сомнение?

– Вы меня хорошо проучили в прошлом году, когда забрали у Брянского фронта почти все заготовленное нами продовольствие. Уж очень обидно было…

– Значит, остановка за гарантиями. Дадим, товарищи, – сказал А. И. Микоян, обращаясь к секретарям обкомов, – слово генералу, что весь заготовленный хлеб достанется фронту?

– Дадим! – раздались голоса.

– Ну, спасибо, – отозвался я. – Будем стараться.

Сказать-то сказал… Но ведь я своими глазами видел тот хлеб, который нам предстояло заготавливать! Да и сам Анастас Иванович, видимо, не очень верил в успех этого дела, давая мне гарантии. Забегая вперед, скажу, что он впоследствии сдержал свое слово и ни одного килограмма не взял у нашего фронта. Правда, от излишнего хлеба мы потом сами отказались, но это уже другое дело.

На рассвете следующего дня я отбыл в штаб фронта. Утром доложил Военному совету. Оказалось, прошедшей ночью из Москвы уже поступило распоряжение о предоставлении нам четырех областей для заготовки хлеба. К. К. Рокоссовский и присутствовавшие при этом члены Военного совета фронта К. Ф. Телегин и М. М. Стахурский поручили мне подготовить приказ командующего и другие документы.

Без преувеличения можно сказать, что по своему размаху и значимости предстоящая операция была еще более трудной, нежели эпопея борьбы за мясо.

К тому времени мы неплохо научились использовать местные ресурсы. Но обычно работы проходили в летне-осенние месяцы. Теперь же благоприятное время года осталось позади. Зона заготовок простиралась почти на тысячу километров в глубину и 400–500 километров по фронту. В своей полосе мы не имели ни одной шоссейной магистрали, железнодорожная сеть была весьма слабая. Снегопады и морозы чередовались с оттепелями, грунтовые дороги становились непроезжими даже для гужевого транспорта.

Местные органы власти, недавно восстановленные, не располагали данными, сколько хлеба осталось на поле, не знали они и того, сколько и какого инвентаря можно собрать. Мы вступили в борьбу за хлеб в совсем неизученной обстановке, потому что медлить было нельзя.

На заготовки зерна направили 27 000 солдат, 2500 офицеров, 2000 автомобилей. Правильно расставить все эти силы и средства было важным делом. В каждую область, в каждый район выделили представителя Военного совета фронта. Часть территории закрепили за армиями.

Через райисполкомы, сельсоветы, уполномоченных отдельных деревень собирали сельскохозяйственный инвентарь. В этих областях осталось мало населения, но каждый сколько-нибудь трудоспособный человек участвовал в уборке и обмолоте зерна. Хлеб, который находился в стогах, копнах или хотя бы в валках, требовалось свезти и обмолотить. Но было много совсем нескошенных полей, где полегший и слегка подмерзший хлеб ушел под снег. Значительная часть его осыпалась, но все же кое-что оставалось и для обмолота. А нам дорог был каждый килограмм! Понадобились грабли, серпы.

Да, именно грабли и серпы.

Полегший хлеб убирали так: один солдат граблями счищал снег, а другой срезал колосья серпом и складывал. Затем свозили колосья в пункты обмолота и развозили провеянное зерно для просушки или в хранилища. Немало хлеба просушивали на русских печах, на лежанках, а то и просто на полу в хорошо натопленных избах. А какие были в то время хранилища? Мы радовались уцелевшим стенам разрушенных предприятий, конюшен, складов. Сами сооружали примитивные крыши и навесы, лишь бы уберечь зерно от дождя и снега.

Тылу хорошо помогало политуправление фронта во главе с генералом С. Ф. Галаджевым. Издавались специальные листовки, посвященные уборке. Кинопередвижки и радиоустановки на машинах обслуживали заготовителей на местах. Самолеты сбрасывали над пунктами обмолота газеты.

Приятно было видеть в ежедневных сводках обеспеченности войск фронта хлебом и хлебопродуктами возрастающие с каждым днем цифры: от одной-двух суточных дач до десяти, двадцати и более. К февралю 1944 года заготовили 13 607 тысяч пудов зерна. Полуторамиллионный фронт обеспечили хлебом на 160 дней.

Это была настоящая битва за хлеб, блестящая победа тыла во имя победы фронта.

Правда, она таила в себе немало всяких неожиданностей. Например, возникла угроза самовозгорания зерна, так как влажность его достигала кое-где 25 процентов (при норме 12–14). Я видел «хранилище» – бывшие конюшни – протяженностью в 100 метров и шириной 12–15 метров; зерно в них было насыпано в метр высотой. При таком способе хранения хлеб быстро согревался. Мы организовали массовое перелопачивание зерна, но пока работа шла в одном конце, оно загоралось вновь в противоположном. Это тяжелый, однообразный, но крайне нужный труд, единственно возможный в тех условиях. Хлеб спасли.