Текст книги "Сногсшибательная Мэри (ЛП)"

Автор книги: Никола Ренделл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Ручонки Энни сжимаются вокруг меня.

– Всё нормально, – я нежно похлопываю её по бедру.

– Я не люблю, когда кричат, – говорит она мне на ухо. – Слишком громко.

Я прижимаю её к себе, сжимаю её крошечное тело, чтобы согреть и успокоить. У неё на лице видна заживающая ссадина под глазом и какое-то пятна в уголке рта.

– Я тоже не люблю, когда кричат.

Она прижимается лицом к моему шарфу, и я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, как обстоят дела с этим бесполезным подобием человека, который выглядит так же, как Джимми.

У него не все хорошо, как и у его соперника. Лицо Майкла в крови, и его удерживают двое охранников. Он вообще ничего не говорит об Энни, но продолжает кричать о кровавом убийстве, и о том, что «Медведям никогда не выпадет грёбаный шанс».

А потом я вижу, как по вестибюлю спускаются четверо полицейских в форме. Двое из них уводят Майкла в одном направлении, а парень в майке с надписью FALCONI уносится в другом.

Ни на секунду, ни на мгновение Майкл не оборачивается, чтобы найти в толпе Энни. Ни один из копов не оглядывается. Как будто её здесь вообще не было. Энни фыркает и крепче обнимает меня.

– Ничего страшного, – говорю я ей. – Я позабочусь о тебе.

Я подхожу с Энни к очереди в туалет и представляю её Бриджит.

– Это племянница Джимми, – говорю я. – Энни.

Глаза Бриджит вспыхивают, а затем я вижу, как она в гневе закусывает губу. Я киваю, поднимая бровь. Бриджит качает головой. Ублюдок. Что за сволочь.

Энни может и напугана, но она сильная. И все же и для неё есть предел. Она переводит взгляд с меня на Бриджит – на двух совершенно не знакомых для нее людей – и начинает плакать. Сквозь рыдания она говорит: «Я хочу домой».

Я проверяю, чтобы перчатки Энни были натянуты, и снимаю шапку, чтобы надеть ей на голову. Она слишком большая для неё, но это хотя бы что-то.

– Я должна забрать её отсюда, – говорю я Бриджит, и она кивает, выглядя очень расстроенной, как и я.

Я не хочу, чтобы Джимми увидел пустое место там, где была я, но уверена, что не смогу подвергнуть эту маленькую девочку ещё большей травме. Ей нужно тихое место, может быть, выпить немного горячего какао и вздремнуть. Ей не нужно видеть, как её дядю бьют, как боксерскую грушу, или как на него кричит население среднего американского города.

На лице Бриджит беспокойство сменяется паникой, и она начинает ощупывать пиджак в поисках телефона. Она вытаскивает его из маленького переднего кармана, где обычно хранит его.

– Бл*, – стонет она, морщась, как только понимает, что только что выругалась перед Энни. Но я почти уверена, что она слышит это не в первый раз.

– Фадж, – говорит Бриджит. – У меня роженица. Мне нужно идти.

Бриджит моргает, глядя на меня. Что нам делать?

В моей голове мгновенно созревает план.

– Возьми «Убер». Они заберут тебя у входа. Они работают?

Бриджит рассеянно кивает, открывая приложение.

– Отлично.

– А мы, – тепло говорю я Энни, – едем домой. Что ты говоришь?

Она фыркает, а затем говорит: «Да, пожалуйста» возле моего уха.

Пока Энни цепляется за меня, я большим пальцем набираю короткое сообщение:

Твой брат подрался.

Энни со мной. Я отведу её к себе на квартиру.

Удачи, моя любовь. У тебя всё получится.

Далее следует смайлик. И сердце.

– Хочешь сказать что-нибудь своему дяде? Пожелать ему удачи?

Вот тогда Энни впервые немного улыбается. Она снимает перчатку и твердым крошечным пальцем с немного грязным ногтем нажимает на футбольный смайлик, а затем снова прижимает лицо к моей шее.

***

Я помню, что после того, как я переехала жить к своей тете, когда мои родители умерли, она всегда готовила печенье, когда мне было грустно. Если я впадала в истерику или плакала из-за чего-то, она говорила: «Ну, теперь ты не можешь плакать, букашечка. У нас же есть овсяное печенье с изюмом. Как насчет его?»

Энни цепляется за меня всю дорогу до парковки и не отпускает, пока я не усаживаю её на переднее сиденье. Стоп. Что, черт возьми, я делаю? Это неправильно. У меня в голове вспыхивает длинный поток новостей об опасности передних сидений для детей. Поэтому я снова беру её и опускаю на сиденье сзади. Она берет панду Фрэнки и сжимает её, но она не пищит. Просто щелкает.

– Это принадлежит моей собаке, – говорю я. – Он тебе обязательно понравится.

Энни с подозрением смотрит на меня. Кажется, она из тех детей, которые теряются в своих мыслях. Может быть, это очень похоже на меня.

– С твоим папой всё будет в порядке. Ему просто нужно разобраться с несколькими вещами.

Я почти уверена в этом так же, как и в тонкостях тюремной системы округа Кук. И, надеюсь, ему обеспечена ночь в вытрезвителе.

Я закрываю пассажирскую дверь и обхожу машину. Энни прижимает панду к груди и смотрит на меня как ястреб. Я запрыгиваю, пристегиваюсь и поворачиваюсь к ней.

– Знаешь, хорошо, что ты была сегодня там, потому что я собиралась пойти домой и испечь печенье.

– Печенье? – говорит Энни, её глаза широко распахиваются, и впервые она выглядит почти счастливой. Я тянусь назад и кладу руку на ее крошечное колено в крошечных грязных колготках.

– Да. С шоколадной крошкой. Что ты скажешь?

Затем я вижу эту очаровательную улыбку. Улыбку, которая действительно так похожа на улыбку Джимми, что захватывает дух. Энни снова сжимает панду, которая на этот раз каким-то чудом немного пищит. Она прижимает игрушку к груди.

– Хорошо? – спрашиваю я, заводя двигатель. – Печенье. Звучит неплохо?

Она сияет.

– Да.

Я включаю двигатель и регулирую зеркало заднего вида, чтобы видеть Энни. Я вспоминаю свое самое первое свидание с Джимми.

– И еще одна маленькая птичка сказала мне, что тебе нравится передача «Как это сделано». Это правда?

Ее глаза загораются и сверкают, и я чувствую что-то, чего никогда раньше не чувствовала – прямо под моим сердцем.

***

Фрэнки Наклз следует за Энни как её личный сторожевой пес и даже не пытается отобрать у неё панду.

– Ты ему нравишься, – говорю я, наклоняясь, чтобы поставить форму с печеньем в духовку. Она помогла мне сделать их – я всё смешивала, а Энни раскатывала тесто, так что наше печенье представляет собой очаровательно крошечные шарики. Размером с лилипута.

Но Энни не отвечает. Просто улыбается и стоит перед дверцей духовки, наблюдая, как шарики из теста блестят на жаре.

Я устанавливаю таймер, беру Энни за руку и веду в гостиную, где помогаю ей лечь на диван. Под своими ладонями я чувствую её тощее тело. Даже её ребра. У нее нет ни грамма лишнего жира. В этом возрасте я была такой пухлой, что когда села на дверцу посудомоечной машины, то сломала её. Но Энни просто перышко. Я не стала снимать с нее сапоги, потому что здесь холодно, а теперь беру одеяло со спинки дивана и закутываю её в него. Я снимаю с неё сапоги, и Энни автоматически поджимает ноги и дрожит.

Я вспоминаю, что моя тетя делала в очень холодные дни, когда я долго играла на улице. Я провожу руками вверх и вниз по её рукам, чтобы немного разогреть их. Сначала Энни напряжённая, как доска, но постепенно начинает расслабляться и немного улыбаться. В этот момент Фрэнки подскакивает к ней и подносит нос к её лицу для поцелуя. Из-за внезапного разряда статического электричества происходит щелчок, который вырывается в воздух. Фрэнки смотрит на нее, она смотрит на Фрэнки, и он чихает ей прямо в лицо.

Смех Энни прекрасен, заразителен и чист. И это заставляет Фрэнки лизать её ещё сильнее. Дюйм за дюймом, всё лицо, нос, веки. Когда он доходит до её ушей, Энни взвизгивает во все горло и плюхается на меня, хихикая так сильно, что едва может дышать.

Она бросает панду и обнимает Фрэнки за бочкообразную грудь. Он смотрит на меня с выражением: «Ну, вот и все, мама Мэри! Теперь я могу умереть счастливым!» А потом немного разворачивается, подставляя Энни живот.

У меня в кармане гудит телефон, и пока Энни занята с Фрэнки, я пользуюсь случаем, чтобы взглянуть на него. Это Джимми отвечает мне.

Она в порядке?

Он ублюдок.

Я делаю быстрый снимок, на котором она обнимает Фрэнки, и подписываю: «Все в порядке!» Я вижу, как он печатает, а потом приходит сообщение:

Большое спасибо, Мэри.

Чёрт.

Ты выиграл?

Я не знала, стоит ли ей смотреть тебя по телевизору.

Поэтому вместо этого мы сделали печенье.

Звенит таймер, и я торопливо возвращаюсь на кухню, вытаскивая печенье до того, как оно начнёт подгорать. Идеальное время, слава Богу. Бедняжка провела достаточно тяжелый день, не хватало еще срабатывания пожарной сигнализации. Я ставлю лист на решетку и снимаю прихватки. Мой телефон снова гудит.

Я должен внести за этого ублюдка залог.

И да. Мы выиграли!

Моё сердце настолько переполнено, настолько радуется за него, что я чуть не плачу.

Мы будем здесь.

Я знала, что ты выиграешь. Я просто знала это.

Xoxo

Заглянув в гостиную, я вижу, что в Энни есть немного от миссис Фридлендер, потому что она без всякой помощи нашла нужный канал с передачей «Как это сделано». На экране бесконечная линия леденцов заполняет конвейер, и я вижу, как Энни улыбается, притягивая Фрэнки немного ближе.

Я беру бутылку молока из холодильника и два стакана из шкафа. Откинувшись на спинку кресла рядом с диваном, я наливаю каждой из нас по стакану. Когда одна машина раскручивает леденцы, а другая накатывает обертки, её рот открывается. Девочка полностью, всецело поглощена этим зрелищем. Она больше не расстроена. Её окровавленный отец, лежащий на полу, больше не в её голове. Беспокойство и ужас, которые стали частью её жизни, на время забыты. На данный момент существуют только она, Фрэнки и леденцы. Я протягиваю ей стакан молока, и Энни берет его двумя руками и глотает, как будто это самое лучшее, что у нее когда-либо было.

– Спасибо, – говорит она, и ее великолепные молочные усы доходят до середины губ.

– Пожалуйста, – Я беру еще один плед с другого конца дивана и накидываю его на нее и Фрэнки.

Снова я чувствую эту боль в сердце. Это не какая-то маленькая девочка, ребенок незнакомца, клиента или даже друга. Эта маленькая девочка другая. Она тихая и задумчивая, и у нее глаза Джимми Фалькони.

И она мне очень, очень нравится.

Я снова устраиваюсь на кушетке вместе с ней под одеялом. Пока печенье остывает, солнце садится и ветер свистит в окнах, мы узнаем всё, что нужно знать о леденцах. И седлах. И садовых шлангах. И полностью натуральных буррито из веганской фасоли.

____________________

Примечания:

1 – В американском футболе это схематичное расположение игроков на поле, где О – обозначаются игроки защиты, а Х – нападения.

2 – стандартная отработанная подача.

Глава 31

Джимми

К тому времени, как я добираюсь до дома Мэри, уже стемнело, и я пребываю в омерзительно гадком настроении. Помещения исправительной системы округа Кук – совсем неподходящее место для празднования победы, но выбора у меня не было. Полицейские продержат Майкла всю ночь, чтобы он отоспался от одному только Богу известной комбинации «Джека» и «Файерболла»¹, которую он пил с самого завтрака.

И спасибо Богу за это.

Припарковавшись, я посылаю Мэри сообщение, что приехал. Пока я подхожу к дому, её голова высовывается из окна третьего этажа.

– Привет! – кричит она сверху. – Лови, чемпион! – и бросает свои ключи. Я так восхищен ею и рассеян, что не сразу понимаю, что нужно поймать ключи. Они приземляются в ближайшем сугробе, откуда я их и вытаскиваю.

Это первый раз, когда я дома у Мэри, и это кажется немного волшебным. Лестница, правда, немного мрачновата, но в остальном всё весьма волшебно. Потому что это её территория, и мне это очень нравится. Я поднимаюсь по ступенькам, представляя, как она смеется, пока я обнимаю её и целую на тесных лестничных площадках. Поднимаясь по ступенькам, я изучаю брелоки, прикреплённые к её ключам. Я вижу китайскую монетку с квадратным отверстием посередине, а ещё маленькую дюймовую фотографию её подруги Бриджит, прижимающей к себе Фрэнки Наклза в квадратной пластиковой рамке. Еще в связке есть ключ, кажется, от офисной двери, и ключ от шкафчика, наверное, для боксерского зала. А еще есть маленький серебряный кружок, на котором выгравированы слова: «Раскрой свой собственный миф» – Руми.

Я всё ещё многого не знаю о Мэри, но столько хочу узнать. Мне нужно столько всего узнать. Когда я посмотрел в её глаза сегодня, перед тем как побежал к тому тачдауну, у меня было ощущение, что мир остановился. Всё было точно так же, как в тот день, когда я впервые увидел Мэри в спортзале.

Дойдя до двери с надписью «3А», я тихонько стучу. За дверью слышны звуки телевизора и сопение Фрэнки. Мэри открывает, и я оказываюсь в раю. Она рядом, а вместе с ней приходит запах свежеиспеченного печенья. И повсюду розы. Вазы стоят на каждом столе и плоской поверхности, даже на разделочных досках и радиаторах.

– Должно быть, ты кому-то нравишься, – говорю я, обнимая ее.

– Очаровательные, правда? Он настоящий джентльмен. И он умеет бросать!

Мэри крепко сжимает меня в объятиях. Это не любовные обнимашки, а бесцеремонные медвежьих объятия, которые говорят сами за себя. «Поздравляю и сожалею, что твой брат – говнюк, и я так счастлива, что ты здесь».

Притянув Мэри к себе, я закрываю глаза и зарываюсь лицом в её волосы. Мое дерьмовое настроение мгновенно исчезает.

– Привет, – шепчет она мне на ухо.

Я будто бы немного растворяюсь в её объятиях, притягивая её ближе, чувствуя, как изгибается ее тело, прижимаясь к моему.

– Ну и денек! Как Энни?

– Хорошо! – тихо говорит Мэри, сморщив носик. – Мы нашли «Как это устроено», и всё стало лучше.

Я поворачиваю голову к телевизору и вижу, что Энни в отключке. Фрэнки рядом с ней устраивает себе гнездышко в одеялах, скребется, царапается и ходит кругами. Её рука соскальзывает с живота на его спину. Он замирает на полушаге и плюхается на диван, положив голову ей на ногу.

– Я так рада за сегодняшнюю игру, – говорит Мэри, притягивая меня ближе и сжимая мою рубашку. – Я знала, что ты сможешь это сделать.

Я веду Мэри назад, прижимаю к холодильнику и приближаю её губы к своим. Теперь настала её очередь немного раствориться, и она наклоняется вперед, позволяя своему весу опуститься на меня. Её руки скользят вверх по моим предплечьям, и Мэри хватается за меня, пока мы целуемся всё глубже и глубже. После долгого, долгого, долгого поцелуя она отстраняется и улыбается, и в свете телевизора ее глаза сияют.

Понизив голос, я говорю ей:

– Я так чертовски рад, что ты была там сегодня. – Я представляю, что могло бы быть. Служба по защите детей и семьи, а также долбанные катастрофы, которые влечет за собой эта система. – Было очень здорово видеть тебя на трибуне. – Я нежно целую Мэри в лоб, позволяя своим губам задержаться там, прежде чем положить подбородок ей на макушку. – Этот первый тачдаун исключительно для тебя. Я только взглянул на тебя – и бум! Магия. Я чувствовал себя таким…

Мэри улыбается мне, ожидая конца этой фразы.

Каким же я был? Счастливым. Возбужденным. Заботливым. Все те эмоции, которые я так давно не испытывал.

– ...я даже не знаю. Телепортированным к чёрту куда-то, где было тихо и тепло. Где я был счастлив. Где я мог бы сделать всё что угодно.

Встав на цыпочки, Мэри снова целует меня. Этот поцелуй сладкий и мягкий, губы к губам. Затем она опускается обратно и забирает у меня пальто. Она вешает его на крючок у двери, поверх куртки.

– Ну что ж, теперь телепортируйся на диван. – Она барабанит пальцами по моей груди. – А я приготовлю тебе жареный сыр.

Я направляюсь в гостиную. В квартире Мэри небольшой беспорядок в самом лучшем смысле этого слова. Немного хаоса, который почему-то позволяет чувствовать себя как дома. Квартира выглядит обжитой и одомашненной. На икеевских стенках висят фотографии маков в черных икеевских рамках. Тут и там лежат игрушки для собак, и повсюду ощущается очень успокаивающее присутствие Мэри. Я замечаю несколько вязальных спиц и пряжу в корзинке возле одного из стульев перед телевизором, а также экземпляр «Вязания для чайников», выглядывающий наружу. Я подхватываю Энни на руки и крепко прижимаю к себе.

Из кухни доносится шипение масла на сковороде и звук открывающегося и закрывающегося холодильника. На экране этикетки оливкового масла прилипают к вращающимся бутылкам.

Внезапно, я вспоминаю, что оставил Майкла в вытрезвителе. В моей голове всплывают образы, как он бил кулаками по прутьям, как хмурился, свирепел и ревел. По правде говоря, я, вероятно, мог бы вытащить его оттуда. Но я этого не сделал, потому что он заслуживает того, чтобы быть там, посреди рвоты и шума. Ни разу, ни разу он не спросил об Энни. В моих руках девочка переворачивается и засовывает большой палец в рот. Я убираю её волосы со лба пальцами и смотрю на шрам на её щеке. Внутри у меня всё переворачивается. Этот шрам у нее по моей вине – Энни получила его, когда маленький мяч для детского бейсбола, в который мы играли, отскочил от земли и ударил её в глаз. И когда это произошло, я помню, как подумал, что, возможно, соцслужбы решат, что это сделал Майкл. Может быть, детский сад, за который я плачу, наконец, поймет, на что похожа её жизнь, и что крики и вопли ранят её гораздо больше, чем любая царапина на коже.

Я слышу шаги Мэри и вижу, как она входит в гостиную, держа в руках тарелку с двумя бутербродами и маленькой миской кетчупа.

Кетчуп. Эта женщина точно знает меня, как облупленного.

Я макаю сэндвич в кетчуп и откусываю огромный кусок. С набитым ртом я говорю:

– Я устал, а когда я устаю, у меня нет фильтра. Поэтому, возможно, я слишком тороплюсь. – Я запихиваю в рот ещё один большой кусок. – Но раз уж ты приготовила для меня жареный сыр с кетчупом, я думаю, что мы должны быть вместе.

Мэри хихикает и сворачивается рядом калачиком, наблюдая за мной в мерцающем свете телевизора.

Часть меня понимает, что она, вероятно, собирается сказать что-то вроде «Полегче» или «О, Джимми, это так глупо».

Но Мэри берет себе половину сэндвича, обмакивает уголок в кетчуп и говорит:

– Может быть и так.

Чёрт. Я внимательно слежу, как на экране телевизора изготавливают резиновые уплотнители. Кажется, Мэри действительно только что это сказала. Просто взяла и сказала, что мы должны быть вместе. Я смотрю на неё, а потом на Энни, на «Как это устроено», и на печенье, которое она также принесла с собой из кухни.

– С ней всё было в порядке? – шепчу я. Я не вижу лица Мэри, потому что она прижимается ко мне, но чувствую, как она кивает у меня на плече.

Этот кивок. Этот сладкий, полный энтузиазма кивок.

– У меня нет большого опыта общения с детьми. Но она особенная. Я действительно хочу, чтобы ей было лучше, чем сейчас.

Господи. Я тоже. Я хочу быть её отцом во всех отношениях вместо Майкла. Но это не так, и поэтому я должен брать то, что могу получить.

– По крайней мере, сегодня она счастлива и в безопасности.

Мэри протягивает руку и крепко сжимает мою ладонь.

Боже мой. Счастлива не только Энни. Я тоже. Иметь возможность вернуться домой, к ней, – вот счастье. Это и есть безопасность. Это то, что мне было нужно. Этого мне не хватало.

Ничего особенного. Ничего безумного. Только она. Это. И мы.

______________________

Примечание:

1 – Fireball Cinnamon – смесь виски, корицы и подсластителя, производимая компанией Sazerac

Глава 32

Мэри

После утверждения Кёртисом нового плана занятий по физиотерапии и моих заверений, что Джимми не нужно проводить никаких дополнительных тренировок в ночное время, слава тебе, Господи, мои следующие два дня были полностью посвящены Джимми и футболу. Ровно в девять утра я отправляюсь на Солджер Филд и два часа работаю с Джимми. Мы делаем перерыв на обед, а после обеда – ещё два часа. Я изучаю его тренировочный режим, который абсолютно изнурителен. Я узнала, что он может пробежать сорок ярдов за 6,4 секунды, и, согласно некоторым показателям, которые я вообще не понимаю, это довольно медленно. Я узнаю, что когда он не беспокоится об Энни, которая теперь вернулась к своему отцу, он живет, ест и дышит футболом. Это непрекращающаяся, постоянная, почти навязчивая идея, которая может сделать человека абсолютно безумным. И он безжалостен к самому себе. На каждый пойманный мяч есть пропущенный, который Джимми помнит. Для отработки каждого тачдауна он сосредотачивается на перехватах.

Однако я заметила одну закономерность. Когда Джимми не думает об игре, когда он не напряжен и не измотан, то отлично совершает почти все передачи. Мне интересно, что произойдёт, если я смогу заставить его сосредоточиться на чем-то ещё. Мне интересно, улучшится ли ситуация, если я смогу вытащить его из круговорота мыслей.

После того, как я помогаю ему размять ноги – и это самое эротичное из всего, что я когда-либо делала, потому что эти бедра, Господи Боже, – я следую за ним на тренировочное поле. Толпа массивных парней толкает большие металлические и виниловые приспособления. Я пытаюсь воспроизвести страничку из Википедии у себя в голове. Кажется, они называются санями. Может быть. Выглядит достаточно бессмысленным, чтобы быть правдой. Стоя рядом с ним, я изучаю руку Джимми во время броска. Сейчас он без рубашки, и терапевтическая лента пересекает его повреждённое плечо.

– А о чем ты думаешь, когда бросаешь? – спрашиваю я.

Джимми поднимает голову и смотрит на меня.

– Ммм. Делая пасс? – он плавно и легко бросает мяч Вальдесу, а тот бросает его обратно. Я смотрю, как его огромные пальцы сжимают швы, когда он поворачивает мяч в руке, а затем готовится бросить его еще раз.

– Стой так, – говорю я и сажусь на газон, разглядывая его тело.

Он замирает с мячом в руке.

– Боже, ты такая сексуальная.

– Как и ты, солдат.

Джимми улыбается и снова бросает мяч тем же плавным, легким, красивым движением.

– Ладно, теперь реально брось его. Дай мне посмотреть, как работают эти «большие пушки».

Джимми слегка хихикает и говорит Вальдесу:

– Отойди дальше.

Боже.

Взяв мяч двумя руками, он возвращает его обратно. Я, наконец, понимаю, почему мышцы пресса называют стиральной доской. Его ноги идеально расставлены, плечи расправлены.

Как только он собирается бросить мяч, я говорю ему:

– Чемпионский момент, Джимми. Сделай это или умри…

И он, наконец, бросает.

– Ну, это был хреновый бросок.

Джимми кашляет и берет другой мяч.

Пока я смотрю на тело Джимми, которое мне так нравится, и его лицо, которое заставляет меня таять, в моей голове возникает неожиданная мысль.

А что, если проблема вовсе не в его плече. Джимми здоров и силен, и все рентгеновские снимки в его карте показывают, что его плечо прекрасно восстановилось после операции. Когда он был всего лишь запасным защитником, как сказала мне Бриджит, он мог совершить практически любую передачу, независимо от того, насколько сложна она была. Но потом Джимми стал квотербэком, и всё пошло к чертям.

Поэтому я встаю и делаю вид, что занята своим блокнотом. Мы говорим об обычных вещах. Например, что моему Вранглеру нужны новые шины. О том, что Джимми хочет купить мне новые шины. О том, что я не позволю ему купить мне новые шины. О том, что мы ещё посмотрим. На протяжении всего разговора, лишь наполовину сосредоточенный, Джимми делает серию смертельно точных, идеальных бросков, снова и снова.

Вот тогда-то я и устраиваю ему небольшое представление. Я сгибаюсь в талии и делаю вид, что роюсь в своей сумке. Но я вижу, что он наблюдает за мной с вот-же-ж-охренеть выражением лица, которое определённо меня распаляет. Ещё один прекрасный пас на Вальдеса. Шестьдесят ярдов – запросто.

Но тут я вижу Радовича. Он снова в кроксах, поэтому Фрэнки сегодня со мной не пришёл. Он сосредоточен на Джимми и давит свою банку.

Джимми готовится к броску, и я говорю:

– Ред Булл идет.

Джимми успокаивает себя, сосредотачивается, и на его лице появляется то выражение, которого не бывает даже тогда, когда он пытается сдержать оргазм. Такое сосредоточенное лицо у него бывает, когда он бросает под давлением. Когда все смотрят на него, и Джимми начинает сомневаться, удастся ли ему сделать хороший бросок…

Джимми бросает мяч. И все портит.

Еще один эксперимент.

– Ты не хочешь поужинать со мной? – спрашиваю я его.

Его хмурый взгляд от вида Радовича исчезает, и Джимми дарит мне свою огромную, широкую улыбку.

– Черт возьми, да.

Идеальный бросок.

Я киваю и застегиваю свою сумку. Под давлением мыслей, проносящихся в его голове, он психологически выходит из себя. Отвлекаясь, он справляется прекрасно. Каждый раз. Я смотрю, как на его кручёный мяч, который со свистом проносится по воздуху на расстояние семидесяти ярдов.

– Я приготовлю тебе ужин. Будь у меня в 7 часов.

Джимми тихонько стонет.

– Мне нравится, когда ты командуешь мной, – бормочет он и делает ещё один идеальный бросок.

Я сажусь рядом с ним и кладу руки ему на плечо, слегка массируя. Вальдес бросает мяч обратно, и Джимми ловит его легко и плавно. Я чувствую, как его бицепс вздувается под моей рукой, и на этот раз моя очередь стонать.

Но потом он замирает. Я вижу, как его глаза расширяются, и следую за его взглядом. В дальнем конце тренировочного поля через один из входов проходит молодой парень. Я не узнаю его, но Джимми уже понял, кто это.

– Твою мать, – говорит он, сжимая мяч в ладони.

– Кто это такой? – я прищуриваюсь.

Парень, которому не может быть больше 23 или 24 лет, пожимает руку Радовичу.

– Это Сэм Бреннер, звёздный квотербек из Северо-западного университета. – Джимми закрывает глаза. – Бл*дь.

Один из парней из ремонтной бригады подходит к нему, и тот дает ему автограф.

Интересно, что здесь делает студент колледжа? И глянь только, какой самоуверенный. Посмотрите-ка, как он расхаживает и ведет себя, будто это место принадлежит ему.

– И кто он такой?

– Он... – Джимми резко останавливается.

Потому что именно в этот момент Радович поворачивается и берет что-то с соседнего столика. Он разворачивает совершенно новую майку «Медведей». С номером четыре.

Джимми пристально смотрит мне в глаза.

– Это моя гребаная замена.

Глава 33

Джимми

Я стараюсь сохранять спокойствие и провожаю Мэри, говоря ей:

– Ладно, увидимся в семь.

А потом возвращаюсь в раздевалку. Там я нахожу Радовича, который ждет меня у моего шкафчика.

– Что, черт возьми, всё это значит? – спрашиваю я, глядя в сторону тренировочного поля. – Что здесь делает Бреннер?

Как будто я сам до сих пор ни хрена не понял.

Радович шмыгает носом и встает со скамейки. Я замечаю крошечную дырочку в одном из швов его спортивных штанов, которые всё время трутся друг о друга.

– Он только сегодня подписал контракт.

Так я и знал.

Но всё становится ещё хуже, когда Радович говорит:

– Мы берём его с собой в Денвер. – Он смотрит на моё плечо, потом на пах, а потом снова на плечо. – Он бесстрашный, и его рука как пулемёт. Он не сломается под давлением и слишком молод, чтобы бояться удара.

Другими словами, прямая противоположность мне.

Я где-то читал, что идеальный возраст для парня, отправляющегося на войну, – между восемнадцатью и двадцатью двумя годами, пока он еще полон тестостерона, не имеет ни малейшего понятия о последствиях своих действий, не несёт никакой ответственности и имеет лишь самое смутное представление о том, что я люблю называть будущим. Так что Бреннер, в отличие от меня, энергичен, самоуверен и ни о чём особо не думает. Его задача – вытрясти дерьмо из мяча и посмотреть, что получится. Идеальный игрок, по мнению Радовича.

Тренер совершенно неловко похлопывает меня по плечу, а потом устремляется прочь.

Я закрываю глаза и цепляюсь за дверцу своего шкафчика. Держусь так крепко, что слышу, как скрипят петли. С точки зрения стратегии это имеет смысл. Парнишку перехватили перед турниром. Его отец был «Медведем», тоже четвертым номером. Что для меня означает, что теперь бывший квотербек следит за моей работой, в ожидании своего часа. «Фантастика».

Вот в чем прикол этой лиги. Ты можешь выиграть игру, но ты должен продолжать выигрывать до тех пор, пока игр больше не останется. Недостаточно перевернуть всё с помощью ещё одной игры. Либо ты на коне, либо под конём.

Бреннер с важным видом входит в раздевалку и дергает подбородком в мою сторону.

– Привет, дедуля.

Мудак.

– Рад, что ты с нами. – Я даже не могу заставить себя улыбнуться. Я стягиваю через голову свою пропотевшую майку и бросаю её в шкафчик. В зеркале заднего вида я вижу, как Бреннер разглядывает ленту на моем плече.

– Это выглядит не очень хорошо, – говорит он. И, конечно же, поправляет свои яйца.

– Все нормально. – Я надеваю свежую рубашку, а потом толстовку.

– Да? Ты так думаешь? Судя по тому, что я слышал, не очень.

Вот ведь мелкий гадёныш. Я не собираюсь стоять здесь и оправдываться перед ним. Я слишком долго был в этой лиге, черт возьми, чтобы противостоять маленьким прыщавым засранцам в джинсах, которые спущены ниже их задницы. Я хватаю свою сумку, перекидываю её через плечо и направляюсь к двери. У меня есть возможность свалить, и сейчас самое время так и сделать. Это намного лучше, чем разнести лицо этого маленького мудака кулаком.

На пути к выходу я сталкиваюсь с Радовичем, который проходит мимо, как будто меня вообще не существует, и начинает обсуждать с Бреннером покупку для него нового шкафчика, проверку его обмундирования и включение в список на игру в воскресенье.

Ублюдки. Я им еще покажу. Но пока мне нужно успокоиться, черт возьми. Мне нужно найти свой Дзен.

Мне нужно съездить в «Костко».

***

Иногда я задаюсь вопросом, что произойдет, если подключить меня к кардиомонитору, когда я вхожу в парадные двери «Костко». Ускориться ли мое сердце или наоборот будет выдавать один удар в каждые три секунды, как будто я впал в транс? Потому что я чертовски люблю это место. Его запах, барахло, которое вам пытаются продать, образцы. Жареные цыплята. Всё это. Я показываю свою визитку парню на входе. Я прихожу сюда так часто, что на меня уже не обращают внимания, что довольно-таки фантастично. Я направляюсь в переднюю секцию, мимо лопат и подтаявшего льда, и засовываю бумажник обратно в карман. Толкая свою тележку вперед, я пытаюсь немного успокоиться. Конечно, они наняли Бреннера. Нужно быть идиотами, чтобы не сделать этого. Разумеется, его возьмут в тур. На данный момент наш третий квотербек играет ещё хуже, чем я. В самом деле, я даже не задумывался, почему руководство уже давно не наняло какого-нибудь выскочку. А мне следовало бы. Но это не так, и я очень зол. Я хватаю банку арахиса весом в два с половиной килограмма и бросаю её в свою тележку.

Иногда я ненавижу эту игру. Я просто чертовски ненавижу её.

Поэтому я сосредотачиваюсь на хорошем. На Энни, которая прекрасно справляется в детском саду, несмотря на своего отца. И на Мэри тоже.

Как только я думаю о ней, то чувствую себя лучше. Как будто всё в порядке. Как будто футбол – это не единственное, что имеет значение. Потому что теперь у меня есть она. Более важный объект для моего внимания.