Текст книги "Сохрани эти чувства (СИ)"

Автор книги: Никита Шашлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Глава 39

– Эй-эй-эй, мы и вправду в тот раз помогли самому Императору?

– Видать, да…

– Тогда не удивительно, почему там такая толпа уже валялась. Глянь, у него руки все перевязаны, впрямь он.

– Это получается, что братан нашего Короля сам Император?

– Внатуре, они же хорошо ладили!

– Блинский, вот крутяк, мы помогли Императору в драке! Были в одной команде!

– Слух, а разве не благодаря ему мы стали Юнгар?

– Точно ведь, перед тем, как Король сделал нам то предложение, он говорил с Императором…

– Да-да, Император еще перед этим с офицером поговорил, по любому его заслуга.

– Я и не думал, что такой человек, как он, станет поступать подобным образом…

– Это же получается, что и мы с ним можем спокойно поговорить? Он нам ничего не сделает? А то я помню, что о нем рассказывали, когда он еще на «улицах» тусовался, каждому встречному морду бил.

– У тебя к нему вопросы что ли есть?

– Да не, ну… круто же!

– И все-таки я ему благодарен.

– За Юнгар?

– И за это тоже, но вы же заметили, как Король изменился за последние пару недель? Он решил с нами стать не просто одной бандой, а друзьями… Я ушам своим не поверил, когда услышал от него такое, да «уличные» бы и вовсе не поняли прикола.

– Думаешь и это заслуга Императора?

– А кто еще мог оказать на Короля такое влияние, сам подумай? Он ведь своевольный и все делает по-своему, а тут…

– Да, согласен…

Немало людей были потрясены появлением Зоренфелла на темных закаулках «улиц», но больше всего настоящие участники Юнгар. Так как все из них пришли на «улицы» после ухода Императора, то и в лицо его никогда не видели, из-за чего даже не подозревали о том, кому совсем недавно помогали в драке.

Впервые за последние пару лет «улицы» тряслись от обсуждения одной темы, одной личности. Титул Императора уже стал невероятным феноменом, однако сам Зоренфелл сильно изменился как личность с тех пор. Тот страшный и кровожадный монстр, наносящий поражение каждому встречному остался в прошлом, как легенда, как миф. Скажи любому хулигану сейчас, что Император стал помогать людям, не беря ничего взамен, все бы дружно рассмеялись. Однако правды не изменить, времена меняются.

Сам же юноша не давится тщеславием на счет своего титула или силы. Он скорее воспринимает его как вынужденное бремя за ошибки прошлого. Тем не менее, ошибки и делают нас теми, кем мы являемся сейчас. Те знакомства, тот опыт, те решения, что он принимал – всё благодаря той единственной ошибке, одной негативной эмоции. Не странно ли, что твою жизнь определяет всего одно легкое мгновение?

– Зоренфелл.

– Чего?

– Куда мы едем?

– Ко мне домой. Там, наверное, все за меня волнуются, я ведь уехал, словом не обмолвившись.

– Какая другим людям разница до того, где ты находишься? Разве ты не свободен?

– Дурёха, беспокойство друзей и близких не означает то, что я кем-то скован. Да, я свободен, со своей способностью даже больше, чем кто-либо другой, однако это совсем не значит, что другие меня связывают, всё иначе – здесь проявляются наши взаимоотношения, забота, только теплые чувства, понимаешь?

– Не совсем, но, думаю, мне под силу с таким разобраться…

«Блин, поверить не могу, что я машинально назвал саму Судьбу дурёхой… – осознал вдруг Зоренфелл. – У меня там древо резко не пошатнулось от таких слов? Хотя, она, скорее всего, и не знает о таком оскорблении, может о глупости знает, но не о таком, это ведь разговорное, так ведь?»

– Но все-таки люди странные.

– Это безусловно, но что именно тебе сейчас не понятно?

– Вы слишком противоречивы. Ваши понятия о доброте и зле очень сложны и имеют немало путей осознания этого смысла…

– Разве самой Судьбе не безразличны эти понятия? Мне казалось, что в твоих глазах все равны, у каждого свое собственное древо с предопределенной заранее судьбой, то бишь человек изначально даже не решает, каким человеком ему быть.

– Ошибаешься. Брат, ты сам видел, как динамично развивалось твое древо от одних мыслей, думаешь, что ты такой один? Да, ты особенный, просто у других людей масштаб разветвления куда ниже, чем у тебя.

– Я начинаю путаться в этой системе… – признался юноша, вороша свои волосы. – Ладно, возможно мне не стоит знать всех тонкостей судьбы.

– Верное рассуждение, – одобрительно кивнула Селлина.

– Мне вот интересно… Как долго ты собираешься быть со мной? Просто… – глянул он на странный фальшивый взгляд с её стороны и призадумался ненадолго. – Не, я-то не против, оставайся сколько твоей душе угодно, но боюсь, что я не смогу тебя сопровождать повсеместно.

– Наше понимание времени сильно различается. Я могу находиться подле тебя хоть всю твою жизнь, и я ничего не упущу, это всего лишь одно поколение, но я не могу пропустить мимо своего внимания такого ненормального человека.

– Лично мне без разницы, честно, меня и самого завораживает общаться с Судьбой напрямую, настоящей загадке, о которой знаю только я один – это завораживает и в то же время очень и очень пугает, возможно, я даже сойду с ума в какой-то момент… – тяжело произнес Зоренфелл, представляя свое туманное будущее. – Но я не о том, ты же можешь принять свой настоящий образ, скрыться от чужих глаз? Ну, или, может, общаться со мной из своего мира, ты ведь все равно все воспринимаешь через чужие органы чувств.

– Я хочу быть рядом с тобой, – дала она не многозначный ответ.

– Понимаю, – почувствовал он трудности взаимопонимания, – но я о другом говорю. Например, я должен ходить в школу, но тебе туда не попасть, потому и делаю такое предложение. В остальное время можешь пребывать в том же состоянии, что и сейчас.

– Хорошо, я исполню твое желание.

– Вот и отлично, – улыбнулся Зоренфелл.

Судьба посмотрела на эмоцию парня, проявившуюся на его лице, и попыталась повторить её. Юноша заметил эту неловкую попытку и не смог не умильнуться от такой милой картины.

– Селлина.

– Что? – сразу отреагировала она.

«Судя по всему, Судьба успела привыкнуть к её новому имени. Весьма забавно и необычно, – подумалось Зоренфеллу. – Это, конечно, здорово, что я пытаюсь Судьбе помочь узнать побольше о людских чувствах и эмоциях, но одно меня не перестанет беспокоить…»

– Эмоции не должны быть принужденными. Они появляются неожиданно, но именно тогда они буду искренними, настоящими. Им невозможно научиться, но если ты и вправду можешь что-то да чувствовать, то это рано или поздно проявится. Быть настоящим – самое главное в жизни человека, по крайней мере, по моему мнению.

– Быть настоящим? Что если я не знаю, какая я настоящая?

– Ха-ха, – иронично усмехнулся Зоренфелл, – в этом мы с тобой похожи. Я тоже не знаю, какой я настоящий, поэтому неактивно ищу ответы, ищу себя. Рано или поздно всё проявится, я в это верю.

– Значит, нужно просто ждать?

– Наблюдай за другими, думай, будь собой, поступай так, как ты хочешь, тогда всё и поймешь, – ответил он, но понимал, что с Судьбой всё так просто не выйдет. – Однако мне сложно сказать, как это будет с тобой, на самом деле. Мне неизвестно то, как ты можешь поступать и делаешь ли ты что-либо, если являешься простым наблюдателем за огромным лесом. Но, как мне кажется, ты самостоятельно сможешь в этом всём разобраться, наводки для тебя будет достаточно.

– Я поняла, – кивнула она.

– Вот и отлично.

Зоренфелла радовало то, что он чем-то может помочь другим, подтолкнуть на верный путь, пусть даже и сам полный дурак, по его собственному мнению. Его абсолютно не волновало, кто перед ним: неизвестный человек, товарищ, враг или же сама Судьба. Всё потому, что все друг на друга похожи, каждый обладает определенными чувствами. Как итог – каждый способен найти собственную истину.

Беседы с разными личностями, такими как Крейг, Жеррар, Эмбер и Селлина помогли Зоренфеллу отвлечься от нависшего недуга над его матерью. Это помогло ему усмирить собственные эмоции, дабы не повторять ошибок. А главное – укрепилась его вера в своих близких, в силу своей мамы. «Она нашла в себе силы жить с неизвестной болезнью столько лет, не зная о том, что с ней будет завтра, мастерски скрывая страх ради своих близких… Я не могу просто предать её стараний потому, что я её сын» – так решил для себя Зоренфелл и набрался решимости идти дальше, оставляя это испытание в руках матери, пусть и всем сердцем желал ей помочь.

Спустя несколько часов поездок, Зоренфелл в компании Селлины достиг дома. В городе шел дождь – редкое событие для этого города. Однако в дождях парень находил свой особенный шарм, успокоение и идеальный момент для осмысления некоторых вещей. Особенно если сесть на кресло-качалку и глядеть в сумрачные плачущие облака. Только вот по приезду домой его ожидала непредвиденная встреча…

– Мария, что ты здесь делаешь?! – подлетел к ней юноша.

– Зоренфелл? – сонливо ответила она.

– Блин, ну ты даешь… – второпях открывал двери Зоренфелл. – Селлина, подержи, пожалуйста, дверь.

Она без лишних слов сделала то, о чем её попросили.

Зоренфелл взял Марию на руки и внёс в квартиру. Всё её лицо было красным, сама она спала прямо под дверьми. В голове парня происходил настоящий хаос, поскольку он даже боится представить, чтобы с ней стало, если бы он сейчас не приехал.

«Зачем? Не понимаю… Какого хрена ты здесь делаешь? Почему ты сидела под дверями?» – парень задавал вопросы у себя в голове, поскольку не хотел беспокоить простудившуюся девчонку.

В темпе вальса Зоренфелл всё устроил для Марии: положил её на диван, укрыл теплым пледом, что достал из шкафа, предварительно поставив на кипячение чайник, и полез в аптечку за необходимыми лекарствами. Он все делал так, будто бы ему приходилось повторять все эти шаги для кого-то. Однако все не так. Зоренфелл всего лишь делал для Марии всё то, что делал для себя, когда заболевал. Некому за ним ухаживать, поэтому приходилось всё делать самостоятельно.

Но в этот момент парень не думал, просто делал то, что должен сделать. Селлина же с удивлением наблюдала за развернувшейся сценой. Она смотрела на парня и следила за древом. Древо очень даже динамично менялось, что говорило лишь об одном – настоящее беспокойство, безостановочный поток мысли. Однако самое интересное заключалось в том, что хаотичные ветви сходились в одну цельную линию, чего Селлина никогда не видела, кроме как при зарождении новой жизни.

Глава 40

– Любое твое действие приведет к одному и тому же итогу, получается… – осознала Селлина суть замеченного и случайно произнесла это вслух.

Однако не было поблизости того, кто мог бы её сейчас услышать, так как Зоренфелл копошился на кухне, параллельно разговаривая по телефону – он то и дело извинялся перед кем-то и говорил, что сделает всё возможное, – а Мария спала тяжелым сном – это отражалось на её алом лице. Веки девушки сжимались, словно ей прямо сейчас снятся кошмары, но сама она неподвижно. Можно подумать, что она с чем-то борется в мире своих грез…

– Держи чай, Селлина, надеюсь ты будешь ощущать вкус, – зашёл он в комнату и поставил чашку на журнальный столик. – Хотя, скорее всего не выйдет, ведь в настоящем образе у тебя нет рта…

– То не есть моё истинное обличие.

– О, вот как?

– Изначально у меня нет физического тела. То, что ты видишь сейчас и то, что ты видел в моем пространстве – плоть, образованная по моему желанию, чтобы взаимодействовать с тобой.

– Тогда как ты объяснишь то, что ты чувствовала тепло моего тела? Если у тебя на деле нет тела, то и почувствовать ты бы не смогла, а итог совсем иной. Значит, что и другие рецепторы могут присутствовать. Например, попробуй уловить аромат чая, попробуй его, горячий ли, вкусный ли… – говорил он, не глядя на свою собеседницу.

Казалось, что данным разговором Зоренфелл старается избежать лишнего волнения, направить поток своих мыслей в иное русло, чтобы не паниковать и принимать лучшие решения в данной ситуации. Селлина же понимала его беспокойство, поэтому не обращала особого внимания на то, что юноша не обращает на неё особого внимания, ей всё равно. Однако её удивляло то, что Зоренфелл умудрялся поддерживать с ней логичную беседу, приводя разные доводы, параллельно заботясь о больном, укладывая Марии компресс и укладывая поудобнее.

– Ну, вроде всё… – вздохнул он, переключая температуру кондиционера. – Теперь остается только ждать её пробуждения, – плюхнулся он в кресло.

– Не поделишься, почему ты был так взволнован? – поинтересовалась Селлина.

– Когда заболевает твой близкий человек, то без лишних слов будет ясно, что появится какое-никакое волнение за его здоровье. Здесь же случай серьёзнее, так как произошла эта ситуация по моей вине…

– Но что ты такого сделал? Она проявила то беспокойство, о котором ты говорил?

– Правильно, – кивнул Зоренфелл, массируя плечо. – Мария не последний по важности человек в моей жизни, я заставил её беспокоиться обо мне, когда уехал и не сказал ни слова. Я отсутствовал неделю и она, по всей видимости, не раз приходила ко мне, в надежде встретить меня, даже несмотря на погоду…

– Кажется, я стала лучше понимать вашу логику, – произнесла Селлина после недолгих раздумий и взяла в руки чашку с чаем.

– Рад слышать, – закрыл он глаза и облокотился на спинку кресла.

Судьба глядела вглубь янтарного напитка, словно желая найти ответ на терзающую её загадку. Она напоминала всю ту же маленькую девочку, постепенно знакомящуюся с новым неизведанным для неё миром. Как и сказал Зоренфелл, она неловко попыталась услышать аромат чая, но Селлина совсем не привыкла пользоваться органами чувств, из-за чего и не понимала, как это сделать – ничего не вышло.

Если не одно, то другое – скорее всего подумала она и решила сделать глоток. Ощущение тепла было для Селлины уже не в новинку с тех самых пор, когда Зоренфелл к ней прикасался, однако сейчас она смогла уловить вкус. Она даже не знала, с чем это можно сравнить. Сладкий вкус чёрного чая остался на маленьких губах Селлины, а согревающий напиток продолжил своё шествие, одаряя девушку-загадку приятным чувством.

– Это… невозможно… – произнесла она после.

– Что именно? – распахнул свои очи Зоренфелл.

– Я почувствовала вкус.

– Правда? – искренне удивился он. – А тот десерт у Жеррара ты не смогла ощутить?

– Нет.

– Этому явлению я нахожу лишь два объяснения: либо у тебя есть исключения, благодаря чему ты можешь получать сигналы от тех или иных рецепторов, либо же твои органы чувств развиваются, когда ты в человеческом обличие. Хотя нет, может быть ещё кое-что…

– Что именно? – заинтересованно спросила она.

Здесь юноша бросил на неё свой взгляд и удивился ещё больше. Он видит блеск в глазах Селлины, желающей узнать о так называемых чувствах, о том, какие у неё границы; она хочет знать побольше о себе самой, ищет ответ на один чрезвычайно сложный вопрос: «Кто я есть?»

У неё одновременно и есть ответ, но находя с каждым разом за собой нечто новое, у неё расцветают плоды сомнения на счет своей сущности. Человек бы на месте Селлины испытывал чувство возбуждения, возможно воодушевления, беспокойства, но она смогла выучить только нескрываемый интерес.

«Не знаю, насколько верна моя теория, но она может быть вполне логична…» – на секунду промелькнула мысль в голове Зоренфелла, прежде чем он озвучил третий вариант объяснения.

– Возможно, ты знаешь все чувства, что могут испытывать люди, но ты о них просто забыла, утеряла знания о том, как пользоваться органами чувств, словно они у тебя атрофировались в том пространстве, что ты обитала всё то бесконечное время. Раз уж тебе доступна возможность заимствовать чувства других людей, как слух и зрение, когда ты мне объясняла тот твой принцип действия, то быть может и ты, Селлина, не обделена тем же самым, просто забыла, как этим пользоваться.

Здесь девочка, именуемая Судьбой, глубоко задумалась. Зоренфеллу сложно представить то, что сейчас могло твориться у неё в душе, однако он мог предположить лишь её попытки разобраться в себе, попытаться найти ключ к ответу в самой себе. Селлина на самом деле желает научиться чувствам, не только естественным, но и духовным, но ей предстоит пройти немалый путь, чтобы понять всю ту глубину, которой располагают простые люди.

Юноша же смотрел на неё и не мог понять кое-что другое: «Что она такое?». Вопрос похож на то, чем была ранее озадачена и сама Селлина. По его выводам, Судьба есть нечто большее, чем жизнь, что за гранью человеческого понимания. Судьба не живет, она обитает вне времени и пространства; дозорный за чужими жизнями. Одна жизнь дала сбой в упорядоченной системе, возникла аномалия, которая сбила несколько шестеренок в большом механизме, из-за чего сама Судьба и встала на путь действий. Эта аномалия подтолкнула Селлину к чему-то новому, о чем она раньше и не задумывалась. Скорее она раньше даже и не пыталась думать, ведомая однообразным процессом слежки.

«И все-таки просто так ответа не найти за пару сотен лет» – осознал для себя Зоренфелл. Таков итог появился неспроста, ведь никому не под силу объяснить происхождение Судьбы и то, кем она является на самом деле – механизмом, богом или отделенной от чего-либо душой. И Судьба ли она вовсе?

– Кажется, ей стало лучше, – обратил внимание Зоренфелл на спокойно сопящую моську Марии, – какое облегчение…

– Испытываешь ли ты счастье?

– Да, вполне себе. А ты?

– Мне кажется, что я тоже, – призналась Селлина. – Я никогда раньше не знала ни о вкусах, ни о чувствах, но с тобой мне дозволено узнать больше обо всём, что мне не понятно… Я благодарна тебе за то, что ты существуешь.

– Для меня честь услышать такие слова из уст самой Судьбы, – усмехнулся в неверии Зоренфелл. – В том своем мире ты говорила о таком чувстве, как любовь, ты можешь его объяснить?

– Нет. Существует только понимание того, что я люблю тебя и не более.

– Тогда что означают эти слова?

– Особое отношение к человеку, ни с чем не сравнимое и необъяснимое чувство, возможно есть ещё что-то, но я боюсь ошибиться.

– Ошибаться, будучи Судьбой, конечно, стремно, но тебе не стоит бояться ошибок, когда они никому не вредят. Ошибки есть практически или теоретический опыт, который ты усваиваешь в течение жизни. Все люди ошибаются, как бы они того не хотели, из-за чего идеальных людей и не существует. Кстати, ты тоже неидеальна, – приметил он.

– Тогда ты можешь мне всё объяснить? Что такое любовь и какое это чувство?

– К сожалению, никто не сможет дать истинно верного ответа на этот вопрос. У каждого будет своё мнение на этот счёт и ты, получается, его выразила только что – особое отношение. Для других это привязанность, у иных страсть и так далее. У каждого своя личная истина в значении любви.

– Какое у тебя значение любви, Зоренфелл? – необычно обратилась она к нему по имени.

– Не знаю, – признался он, – я ещё не нашёл правильного для себя ответа, у меня всё только впереди.

– Значит и у меня всё получится?

– Безусловно.

«От таких бесед возникает какое-то необычное неловкое чувство… Ладно, когда я поучал Марию, исходя из своих принципов и своего понимания морали, но здесь всё куда круче – я пытаюсь чему-то научит Судьбу! Кто мне поверит, даже если узнает? Разве же я смогу её научить чему-то правильному? А существует ли вообще это «правильное»? Удивительно всё это, но раз уж она не против, то и мне, собственно, пофиг. Как бы то безответственно ни было, но будь, что будет…» – решил для себя Зоренфелл, глядя со стороны на сложившуюся ситуацию.

– В самом начале нашей встречи ты говорил, что ненавидишь меня… Что это означало? Тогда ты не дал мне ясного ответа и в других твоих линиях ты также не хотел мне об этом рассказывать.

Здесь на душе Зоренфелла повис какой-то неизвестный давящий груз. Ответственность за свои слова. Сейчас он понимает, что Селлина не испытывает к кому-либо неприязни, определяя чью-то судьбу, она просто делает то, что должна делать; то, ради чего существует. Тогда же он был оглушён своими бурлящими эмоциями, не желал принимать действительность такой, какой она является, ища виноватого и находя виновника если не в себе, то в лице Судьбы. Ныне он испытывает лишь стыд за те бездумные слова, ведь проведя с ней неделю, он сильно изменил свои взгляды в отношении Судьбы, он осознал, что человеческая жизнь и чувства для неё загадка и она ничем не отличается от простого ребёнка.

Зоренфелл бы предпочёл ничего не отвечать из-за терзающих его чувств, но он обязался говорить ей обо всём напрямую, чтобы она лучше узнала людей.

– Ненависть – чувство, противоположное любви, – с некой горечью на устах произнес он.

– Значит, ты меня ненавидишь? – с ноткой грусти спросила Селлина.