Текст книги "Желтый дьявол (Том 2)"
Автор книги: Никэд Мат
Жанры:
Прочие приключения
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
2. Партизанская дипломатия
– Товарищ Шамов, этот? – Снегуровский оборачивается к нему, подает каракули хунхуза – его визитную карточку…
– Да, этот… – Шамов взял, смотрит подпись: – «Лифу», – этот самый!.. И пропуск в его владения…
– Тоже, губернатор трех провинций!.. – Снегуровский смеется, – придется ехать?..
– Конечно!..
Огромные папоротники раздвигаются, и дуло винчестера на тропу. Из-под повязки левый глаз прищурен, – точно на прицеле.
Это сторожевой хунхузский пост.
Хунхуз идет вперед, ловко перепрыгивая через коряжины. Вот он припал, послушал и дальше…
Шамов и Демирский на лошадях двигаются за ним.
Хунхуз останавливается, издает несколько гортанных звуков, похожих на птичьи.
И в ответ ему, откуда-то совсем близко, также:
– Кхарр… кхаррр…
И из папоротников с винчестером ширококостный скуластый хунхуз.
– Ваша!.. Ему лошака оставь… – Хунхуз провожатый к Шамову, – наша здесь мала-мала пешком ходи…
Лошади оставлены хунхузу-часовому.
Совсем без тропы, прямо по целине тайги ведет их посланный. А потом они долго идут вдоль по горной речке.
– Ну, и хунхузня… Осторожные, собаки… – ворчит Демирский, хлопая улами по воде.
По тому же папоротнику, осторожно раздвигая лопух, извиваясь змеей, скользит Серков. Старый охотник недаром ходил за тигром – он знает, как красться.
Впереди его идет, насторожившись, собака – его старая охотничья лайка, пришедшая с ним с Тетюхэ. – То одно ухо поднимет, то другое и носом поводит… Знает она из тысячи таежных запахов один хунхузский ул, на который ее навел Серков еще там в штабе, когда был посыльный – хунхуз…
Хрустнула ветка под ногой у лайки. И собака и Серков замерли…
Хунхуз насторожился – опять с винчестером на тропу, через папоротник, но там никого, только лошади прядут ушами и отмахиваются от овода хвостами… – Хрустнуло где-то позади?..
Хунхуз туда… – Прополз несколько шагов, залег, слушает… Только тихо шумит тайга своим неумолчным шумом, как вечный прибой океана, однообразный, певучий, порой едва уловимый, но постоянный шум…
Ничего больше.
Обратно хунхуз ползет к тропе…
Солнце уже ушло за сопку и в черной прохладной тени долина.
Уже поздно, и вечер…
А одноглазый Ли-Фу все еще покачивается и попыхивает трубкой и гостеприимно угощает пампушками, большими ломтями свинины только что зажаренного кабана и крепким корейским табаком своих партизан-гостей…
Переводчик-китаец тоже хунхуз, на ужасающем жаргоне говорит с Демирским, который тоже не лучше говорит по-китайски.
Шамову уже давно надоело – он видит насквозь политику хитрого одноглазого Ли-Фу. Но он терпит – надо дождаться сигнала Серкова…
– Хорошо… Передайте Ли-Фу, что мы согласны с ним дружить, если: первое – и он пишет на блокноте:
Хунхузы будут мирно жить в тайге и не грабить русских крестьян и не брать своих «налогов» с корейских уруг.
Второе – и опять пишет:
Ли-Фу для своего отряда будет получать опиум от штаба в обмен на патроны и оружие.
Третье:
Отряд Ли-Фу, как вооруженная сила на территории повстанческой армии, подчиняется всем распоряжениям полевого партизанского штаба в округе, где он находится, и несет охранную службу на участке, особо для этого установленном полевым штабом.
Четвертое:
Отряд получает надел земли, удобной под макосеяние и табак, а также вьючных лошадей в количестве до 10-ти штук.
Пятое:
Отряд, если будет в том необходимость, по первому распоряжению полевого штаба, вливается в повстанческую армию для борьбы, как с колчаковцами (русскими белыми), так и с японцами, действуя при этом, как самостоятельная боевая единица, получающая особую директиву и участок фронта. Держит для этого непрерывную связь со штабом.
Шестое:
Штаб партизанских войск предупреждает начальника отряда Ли Фу – в случае неподчинения его распоряжениям – хунхузский отряд будет разоружен и отведен к границе Китая.
Седьмое:
В случае неисполнения, хотя бы одного пункта данного договора, та и другая сторона может считать себя свободной в своих дальнейших действиях и взаимоотношениях.
Долго бормочет что-то переводчик.
Ли-Фу – то расплывается в улыбку и произносит, прищелкивая языком:
– Хо!.. Хо!.. – когда ему читают пункт второй.
То яростно плюется и ругается:
– Во-цхо!.. Пуё… – когда ему читают пункт шестой.
Сын-Фун-Ли, полуголый, как и все в фанзе, кроме часовых у дверей и на тропах в засаде, – наклонился и длинной кистью, тушью, на пергаменте пишет свои столбики крючков и клеточек, переписывает таинственными китайскими письменами договор, предложенный хунхузу Ли-Фу Шамозвым.
Договор переписан.
Хунхуз плюется долго, но потом искорки огоньков в одном глазу, и хунхуз, что-то пробормотав, берет кисточку и подписывает:
(Начальник хунхузских отрядов Сан-Синской провинции, капитан Ли-Фу).
Переводчик добавляет, что капитан согласен, но что он хочет только один пункт добавить об американцах, с которыми он не хочет воевать.
К пункту пятому примечанием добавляют:
Примечание: С Америкой хунхузы друзья – они не вступают с ней в войну.
– Гавв!.. – Неожиданно в хунхузском лагере.
Несколько хунхузов бросаются в кусты.
Tax… – Кто-то стреляет из них.
Визг по лесу… А потом хунхуз притаскивает собаку к фанзе.
Она ранена… Увидала Шамова, завиляла хвостом, визжит…
Переводчик спрашивает Шамова:
– Твоя, капитана?
Шамов отрицательно качает головой.
Китайцы что-то между собой быстро-быстро говорят… Ли-Фу крикнул, – все замолкли… И рукой хунхузу, принесшему собаку – что-то сказал злобно.
Хунхуз взял собаку и потащил в кусты… Только визг… Тише… Глуше…
«Неужели задавят, проклятые?..» – мелькает в голове у Демирского.
«Где-то Серков сейчас?» – думает Шамов.
Бултых… Круги по воде… Пузыри и больше ничего.
Но вмиг сзади, как клещи – пальцы в горло хунхуза– без звука валится тот в кусты, на мягкую траву. Еще нажим на сонную артерию, и хунхуз лишается сознания.
А в это время – опять вода брызгами… Круги и пузыри… и голова Серкова выныривает из воды, и быстро одной рукой гребет он к берегу…
Вышел… А с ним лайка… Перегрыз зубами петлю, оторвал камень от шеи и давай ее растирать…
Оттер… В мешок… Карабин за плечи и нырнул в тайгу… Очнулся хунхуз – никого нет…
Ли-Фу хитро мигает одним глазом своему помощнику Сын-Фун-Лину, передавая ему грамоту-договор, подписанный Шамовым.
А Демирский в это время прячет себе в сумку копию, подписанную Ли-Фу и написанную китайскими иероглифами.
Те и другие довольны.
Опять процедура завязывания глаз у Шамова и Демирского и их уводят из лагеря.
Кружат…
А потом они подходят к своим лошадям. Из папоротника выскакивает тот же хунхуз и гортанно:
– Каррр… – несется по лесу.
Они садятся на лошадей и быстро едут…
Их уже обратно никто не провожает.
Уже ночь. И звезды.
Легко бегут отдохнувшие лошади.
Из-за сопки показывается серебряным рогом месяц.
3. Хунхузский комиссар
Входит цепочкой на обширный двор Одарковского завода хунхузский отряд. На каждой винтовке, как мак пылает – красный бантик, завязанный вверху на стволе, у шомпола.
Сзади отряда какая-то огромная железная труба, которую несут два хунхуза: она тоже перевязана красной лентой, – это – самодельная хунхузская пушка.
Впереди хунхузов старик.
Вдруг отскакивает от отряда, машет карабином и кричит что-то… Прыгает.
На полушаге остановлен отряд.
Потом все по команде – повертываются лицом к штабу и винтовки, блеснув затворами, прижимают к правому плечу.
Старик хунхуз бежит в штаб:
– Ваша!.. Начальника! встречай!.. – и подает Снегуровскому пакет от Штерна.
Снегуровский берет пакет и выходит на крыльцо штаба. Смотрит…
Хунхузский отряд развернулся шеренгой-цепью и держит на караул…
Старик хунхуз, церемонно широко шагая, снова подходит к крыльцу, так же берет свой карабин к плечу и рапортует:
– Капитана, моя шибко борщевика!.. – Тоже партизана… Игаян кампания… Моя к тебе воевать… Моя был у того, шибко большого капитана – Анучина…
– У Штерна?
– Штерна!.. Хунхуз улыбается. – Моя далеко ходи, Гирин ходи… Японыска… Макака моя воюй… Ир-рыбо… Много ирбо мой отряд ходи, Сеул ходи, макака стреляй…
Снегуровский улыбается – берет под козырек.
Хунхузы все сверкнули зубами – довольны…
Рапорт принят.
А потом они «дефилируют» мимо штаба, неся на руке свои новенькие винтовки.
Это – хунхузский парад.
Куо-Шан доволен – хорошо его принял штаб. Накормили его и его отряд. Теперь партизаны с хунхузами расположились кучками по зимовьям тайги у завода и дуют чай и гложут кукурузу…
И как-то разговаривают…
Приехали Шамов и Демирский, а с ними и Серков. Серков озабочен и с мешком сразу проходит на санитарный пункт.
Там он что-то долго шепчется с отрядным фельдшером Марченко. По временам раздается собачий визг, то жалобный скулящий вой.
– Ну-ну, потерпи!.. – уговаривает, точно человека, Серков свою подстреленную лайку, – погоди, сволочи, я им дам перцу…
– Ничего, кость цела… – Марченко успокаивает Серкова, делая лайке перевязку.
– Ууууууууу – жалобно скулит собака.
– Вот тебе Куо-Шан и товарищ от штаба! – говорит Снегуровский.
Бухта, командир левого фланга – широкоплечий, коренастый, белобрысый, с детской улыбкой синих не мигающих глаз – сидит тут же за штабным столом. Он учитель из Чернышовки и хороший партизан.
Совещание кончено. Выработаны меры связи и снабжения отряда Куо-Шана и назначен… комиссар.
– Вот тебе и комиссар в отряд! – Шамов потягивает табак, подаренный хунхузом, из тоненькой трубки, также преподнесенной им лично Шамову.
– Хо!.. Капитана – моя шибко знакома, есь! – говорит он, и морщится его старческое, черное от непроходящего загара, лицо. – Шибко хо, капитана!.. – И он хлопает по широкой спине Бухту.
– Он будет твоя помочника… – Снегуровский старается ему объяснить, – он хорошо знает воевать!.. Может командовать твоим отрядом, если ты захочешь…
– Ых!.. Шыбыка машинка, твоя!.. – И хунхуз Куо-Шан смеется желтым беззубым прокуренным ртом… Грозит пальцем Снегуровскому: – Хо!.. Шыбыка машинка, капитана, есь… Шыбыка хо, капитана!.. – И Куо-Шан шевелит выразительно большим пальцем руки, сжатой в кулак:
– Хо!!.
Бухта на утро уходит с хунхузским отрядом на левый фланг, а там дальше в прорыв между Днучинским и Спасским фронтами, к магистрали дороги, под деревню Черниговку. Прощаясь, Куо-Шан опять улыбается и грозит пальцем: – Шыбыка машинка, капитана, есь!..
Потом опять подымает большой палец и гортанно выкрикивает!
– Хо!!.
Глава 16-ая
ГОРОД СЛУХОВ
1. Газетное сообщение
На сером каменном здании вывеска:
АТЕЛЬЕ МОД
М-м Танго
Во дворе здания открытая веранда. За ней маленький садик. По соседству другое здание. В нем – американский штаб.
Летом девушки работают на веранде. Слышен веселый говор, смех, песни…
Длинноногие янки – писаря штаба – находят, что рассуждения о шоколаде и цветах гораздо интереснее их штабных занятий.
Воздушные переговоры и метание взглядов идут полным ходом, когда на веранду врывается маленькая Ольга.
У нее в руках газета. Сама бледная, испуганная.
– Что с тобой, Олечка? – обступают ее подруги.
– Штерн и Снегуровский убиты. Вот напечатано. Читайте.
Все бросаются к газете. Там:
…Наконец то мы можем свободно вздохнуть…
…Краса и гордость большевистской армии Забайкалья – Штерн с своим отрядом разбит.
Сам Штерн убит…
И дальше:
…Конец бандитскому засилью.
…Командир бандитского отряда Снегуровский пойман и застрелен под Никольском…
И еще дальше:
…Граждане могут быть спокойны, зная, что власть энергично охраняет их жизнь и мирный труд…
– Ну, будет тебе читать газетные бредни, – успокаивает Ольгу одна из девушек. – Мало ли, что напишут в газете.
Но маленькая Ольга не может успокоиться.
Она уже представляет Снегуровского где-то лежащим на сопке с пулями в груди…
Слезы катятся по ее круглым щекам, и конечно – где тут до работы.
Через полчаса в ателье заходит Ольга большая. Она храбрится, но видно, что и у нее заплаканы глаза. Она ласково гладит маленькую Ольгу по головке.
– Ну, не плачь, успокойся. Может быть, это и в самом деле все выдумки.
– А как же нам узнать? Кто скажет?
– Ильицкий – вот кто! Пойдем к нему в штаб.
Маленькая Ольга бросает работу. Обе уходят.
Среди реакционных кругов города общее ликование. На улице все с газетами в руках оживленно обсуждают напечатанное. Делятся впечатлениями:
– Здорово это их! Сразу обоих.
Рабочие читают – не верят глазам. Больно сжимается сердце…
Штерн – их последняя надежда.
2. Блатная попадья
– Ну, тетя, готова?
– Готова, сынок. Уже пятьдесят лет, как готова.
– Запомнила все, что надо?
– Помню, как же. Память не мешок дырявый, не потеряет.
– Ну, вот. Поезжай счастливо.
– А поезд-то как?
– Будь спокойна, не тронут. Приказано.
Это – разговор в Одарковском штабе. Пакет с важными бумагами передается Варваре Власьевне – попадье, жене Татьянинского попа, – уж что может быть безопаснее!..
А чтоб случайно поезд с попадьей не очутился под откосом – приказ по фронту:
«Пропустить четвертый, одиннадцатого».
Медленными шажками тетя Варвара пробирается к вагонам. Встречного будочника:
– Тута в Владивосток? – спрашивает.
– Тута, тута. Только гляди, вместо Владивостока в царствии божием очутишься.
Варвара поднимает глаза к небу и широким жестом крестится.
– Что ж, батюшка, все там когда-нибудь будем…
В вагонах пусто. Кое-где едущие по делам офицеры. Знают: ехать – рисковать жизнью. Но где ж теперь без риска? Фронт. Приходится. Служба.
Разговор как-то не клеится. Больше сидят спокойно, углубившись в свои думы.
– Вот сейчас, после Свиягина, – говорит один из офицеров, – начинается самый опасный район.
– Ммда… – сквозь зубы отвечает другой. Не особенно приятно знать, что в любую минуту человек может уподобиться кукле, которую в каком-то ящике на колесах бросают вниз головой.
Тетя Варвара разместилась недалеко от офицеров, развязывает узелок и начинает уплетать за обе щеки пирог с медом.
– Что, подкрепляешься на всякий случай? – пытается шутить один из офицеров. – Дорожка туда (он поднимает палец вверх) дальняя.
– Что ж, сынок, вместе туда поедем, не скучно будет.
– Однако, ты веселая. Далече едешь?
– До Владивостока. К сыночку погостить.
– Я сын твой кто?
– Да кто ж его знает. Кажись, аптекарь, али в штабе служит. Всяк промысел для бога хорош.
За Свиягиной у какого-то разъезда поезд замедляет ход. Один из офицеров, взглянув через окошко:
– Партизане! – и сам под скамейку.
Другой с быстротою кошки вскарабкивается на верхнюю полку, втягивает ноги и лежит, не шевелясь.
Тетя Варвара подходит к окошку и улыбается во всю ширь своего добродушного лица.
– Родненькие, куды ж это вы? Никак нас на тот свет отправить хотите?
Партизаны улыбаются.
– Не твое дело, тетя. Знаем, что делаем.
3. Они живы
В американском штабе Ильицкому работы по горло. Главное дело – переводы всяких телеграмм. А от знакомых сотрудников штаба – сколько новостей, конечно, по секрету.
Вот сейчас он держит в руках пачку копий телеграмм, расшифрованных сегодня. Читает:
…Слухи об убийстве Штерна и Снегуровского ложные. Оба живы, но к убийству их безусловно приняты меры.
Ильицкий не может сдержать улыбки, читая последнюю фразу.
– Ха-ха! Безусловно уже второй год. Придется вам еще подождать.
Он перебирает дальше телеграммы.
Стучат.
– А ну, кто там?
Открывается дверь, и в комнату входят обе Ольги.
– А! ласточки! Что это у вас вид такой обиженный?
Обе сразу: – Ты знаешь, Штерн и Снегуровский убиты.
– Ха-ха! Это слух.
– Как слух? Это напечатано в газете.
– Все равно. Не верьте. Вот вам, читайте.
Он показывает им расшифрованную телеграмму.
Лица обеих девушек проясняются. Только маленькая Ольга недоверчиво:
– А ты нас не надуваешь? Это настоящая телеграмма?
– Ну да, настоящая. Это же от их шпионов. Те-то знают получше газетчиков.
Ольга опять:
– А вдруг не знают?
– Ах, ты неверующая! Я сегодня же видел Татьянин-скую попадью. Она привезла пакет для Ревкома. Все в сопках живы и здоровы. Схватили Пьянкова заложником…
Маленькая Ольга уже не слушает. Большую за руку.
– Бежим!
– Куда?
– Ребятам рассказать, а то все носы повесили, не умеют храбриться, когда надо.
– Ну, идем, идем.
Она сама бы не прочь кричать, чтобы слышал весь Владивосток:
– Штерн жив!
Глава 17-ая
ИЗ-ЗА АМУРА
1. Смоляные запахи тайги
Гей не дивуйте, добрые люди
Що на Вкраине повстало —
Там пид Дашёвым, пид Сорокою
Множество ляхив пропало!..
Подбоченился, заломил шапку, оперся крепко на берданку и затянул Грицко…
…Затянул, заходил заунывную про вольную волюшку Каспия, про золото степей, – да про Дон, да про ратную Сечь…
…И поет, катится бархатом тенор Грицко – все про вольную Сечь, да про вольную вольницу.
…Весело, удало, хорошо партизану Грицко, опершись на берданку, козырем выводить, запевать перед дивчатами, перед хороводом.
…И плачут, и разливаются по вишневым кустам, вишневыми пахучими голосами дивчата в деревне Вишневке…
Уже давно ночь. Но крепок смоляной запах тайги, и вечеряют партизаны с дивчатами деревни Вишневки.
Кругом, хороводом ходят… А то вон сидят на поляне кружками и поют, поют…
Дивчата вплели в волоса веночки и скалят белые зубы-смехом вкрадчивым, задорным дышат их пунцовые раскрытые, жадные губы, – блеском серых глаз заволакивает партизанское сорвиголовье, сердце ухарское, парняцкое…
И ребята не остаются в долгу – крепко мнут медвяную, таежную, упругую девичью грудь… Партизанской хваткой берут они дивчат и весело до утра, до белесых туманов на сопках они целуются по кустам… И смехом медвяницей шумят вишневые кусты в деревне Вишневке, завороженной круторогим серебряным месяцем.
Это партизанский отряд отдыхает между боями – гуляет…
Но заставы чутки по-прежнему и не гуляют…
Там идет тихий разговор, простой, крестьянский:…вот победим, а там отдых и спокойная своя жизнь, и на свободной земле, и свой легкий и радостный труд…
– Но чу?.. – насторожилась застава.
… – По переду Дорошенко…
И топот копыт вместе с голосами доплыл.
– Э-э!.. Наши из-под Черниговки… – Начальник заставы спокойно опять ложится в кучку партизан и продолжается разговор.
Это возвращается Иван Шевченко со своей кавалерией с лихого набега.
И оттуда слышно – все ближе и ближе доносится:
… – А по…
… – А по заду Сагайдачный…
Що променяв жинку
На тютюн да люльку… необачный…
…Эй!.. Долыною гей…
Широкою – необачный!..
Что им до жинок, когда здесь так много дивчинок – и всякая – крепкая, как репка… таежная, смоляная… Одно слово – партизаны, вольница!..
И тянет с сопок и дышит смоляными запахами ночь – таежная, густая, звучная… Такая же звучная, как меткий выстрел партизанского карабина.
2. Партизан Липенко и его рассказ
Далеко за полночь.
Шамов заканчивает последнюю фразу воззвания к колчаковским солдатам:
«…бросайте свои гарнизоны – идите к нам в сопки… в раздолье полей… по селам и деревням вас ждут здесь наши девушки, чтобы петь вам про свободную, крестьянскую, смоляную, таежную жизнь… А парни – наши партизаны, ждут вас в свои отряды, чтобы с вами, плечо к плечу биться за волю и землю – за свободную крестьянскую и рабочую жизнь…»
Встал, расправляет, вытягивает свои отерпшие руки – хрустят суставы.
Зевнул – спать пора.
В штаб – стуком винтовки и двумя парами ног… входят…
Партизан к нему:
– Товарищ Шамов, с заставы послали – вот проводить в штаб… говорит – партизан… Из-за Амура… кивком головы на приведенного.
Шамов к тому – смотрит, ждет…
– Да, товарищ!.. – Тот просто и прямо на Шамова – из Мошковского я отряда, для связи послан к вам в Приморье.
– Что-нибудь есть у вас?..
– Как же, товарищ… – И новый партизан низкого роста, уже пожилой, в бороде и усах, живо сел и начал разматывать онучи… размотал, покопался что-то и…
– Вот, товарищ!..
Шамов взял лоскут белой материи, на которой была печать и явка Мошковского отряда.
– Липенко – ваша фамилия?..
– Да, Липенко! – И маленькие охотничьи глазки Липенко сверкнули весело, – Липенко, товарищ!.. Амурский партизан… Вот к вам пришел посмотреть, как вы здесь живете, воюете…
– Ничего, не плохо… – Демирский вышел на разговор…
А потом и Марченко – фельдшер, и машинист штаба, и начхоз фронта, – все повылезали – захолонуло партизанское сердце: связь пришла, из-за Амура!.. Вот откуда идут!.. Значит, наши дела не плохи… – Каждый думает. И все с любопытством глазами в маленького невзрачного Липенко. Кто он? Крестьянин или рабочий? А больше подойдет – охотник, а еще лучше – настоящий амурский партизан, – хорошо и легко по-таежному одет– все как-то крепко и аккуратно прикручено на нем.
– Партизан – одно слово, таежник!..
И вот, когда его покормили, Демирский не выдержал…
– Ну, товарищ Липенко…
Тот улыбнулся спокойно, набил свою носогрейку, зажег, затянулся – причмокнул сладко и начал ровно, не торопясь, по-таежному серьезно и крепко свой рассказ, как они там воевали с колчаками и японцами, там, далеко за Амуром…