Текст книги "Желтый дьявол (Том 2)"

Автор книги: Никэд Мат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

2. Партизанская дипломатия

– Товарищ Шамов, этот? – Снегуровский оборачивается к нему, подает каракули хунхуза – его визитную карточку…

– Да, этот… – Шамов взял, смотрит подпись: – «Лифу», – этот самый!.. И пропуск в его владения…

– Тоже, губернатор трех провинций!.. – Снегуровский смеется, – придется ехать?..

– Конечно!..

Огромные папоротники раздвигаются, и дуло винчестера на тропу. Из-под повязки левый глаз прищурен, – точно на прицеле.

Это сторожевой хунхузский пост.

Хунхуз идет вперед, ловко перепрыгивая через коряжины. Вот он припал, послушал и дальше…

Шамов и Демирский на лошадях двигаются за ним.

Хунхуз останавливается, издает несколько гортанных звуков, похожих на птичьи.

И в ответ ему, откуда-то совсем близко, также:

– Кхарр… кхаррр…

И из папоротников с винчестером ширококостный скуластый хунхуз.

– Ваша!.. Ему лошака оставь… – Хунхуз провожатый к Шамову, – наша здесь мала-мала пешком ходи…

Лошади оставлены хунхузу-часовому.

Совсем без тропы, прямо по целине тайги ведет их посланный. А потом они долго идут вдоль по горной речке.

– Ну, и хунхузня… Осторожные, собаки… – ворчит Демирский, хлопая улами по воде.

По тому же папоротнику, осторожно раздвигая лопух, извиваясь змеей, скользит Серков. Старый охотник недаром ходил за тигром – он знает, как красться.

Впереди его идет, насторожившись, собака – его старая охотничья лайка, пришедшая с ним с Тетюхэ. – То одно ухо поднимет, то другое и носом поводит… Знает она из тысячи таежных запахов один хунхузский ул, на который ее навел Серков еще там в штабе, когда был посыльный – хунхуз…

Хрустнула ветка под ногой у лайки. И собака и Серков замерли…

Хунхуз насторожился – опять с винчестером на тропу, через папоротник, но там никого, только лошади прядут ушами и отмахиваются от овода хвостами… – Хрустнуло где-то позади?..

Хунхуз туда… – Прополз несколько шагов, залег, слушает… Только тихо шумит тайга своим неумолчным шумом, как вечный прибой океана, однообразный, певучий, порой едва уловимый, но постоянный шум…

Ничего больше.

Обратно хунхуз ползет к тропе…

Солнце уже ушло за сопку и в черной прохладной тени долина.

Уже поздно, и вечер…

А одноглазый Ли-Фу все еще покачивается и попыхивает трубкой и гостеприимно угощает пампушками, большими ломтями свинины только что зажаренного кабана и крепким корейским табаком своих партизан-гостей…

Переводчик-китаец тоже хунхуз, на ужасающем жаргоне говорит с Демирским, который тоже не лучше говорит по-китайски.

Шамову уже давно надоело – он видит насквозь политику хитрого одноглазого Ли-Фу. Но он терпит – надо дождаться сигнала Серкова…

– Хорошо… Передайте Ли-Фу, что мы согласны с ним дружить, если: первое – и он пишет на блокноте:

Хунхузы будут мирно жить в тайге и не грабить русских крестьян и не брать своих «налогов» с корейских уруг.

Второе – и опять пишет:

Ли-Фу для своего отряда будет получать опиум от штаба в обмен на патроны и оружие.

Третье:

Отряд Ли-Фу, как вооруженная сила на территории повстанческой армии, подчиняется всем распоряжениям полевого партизанского штаба в округе, где он находится, и несет охранную службу на участке, особо для этого установленном полевым штабом.

Четвертое:

Отряд получает надел земли, удобной под макосеяние и табак, а также вьючных лошадей в количестве до 10-ти штук.

Пятое:

Отряд, если будет в том необходимость, по первому распоряжению полевого штаба, вливается в повстанческую армию для борьбы, как с колчаковцами (русскими белыми), так и с японцами, действуя при этом, как самостоятельная боевая единица, получающая особую директиву и участок фронта. Держит для этого непрерывную связь со штабом.

Шестое:

Штаб партизанских войск предупреждает начальника отряда Ли Фу – в случае неподчинения его распоряжениям – хунхузский отряд будет разоружен и отведен к границе Китая.

Седьмое:

В случае неисполнения, хотя бы одного пункта данного договора, та и другая сторона может считать себя свободной в своих дальнейших действиях и взаимоотношениях.

Долго бормочет что-то переводчик.

Ли-Фу – то расплывается в улыбку и произносит, прищелкивая языком:

– Хо!.. Хо!.. – когда ему читают пункт второй.

То яростно плюется и ругается:

– Во-цхо!.. Пуё… – когда ему читают пункт шестой.

Сын-Фун-Ли, полуголый, как и все в фанзе, кроме часовых у дверей и на тропах в засаде, – наклонился и длинной кистью, тушью, на пергаменте пишет свои столбики крючков и клеточек, переписывает таинственными китайскими письменами договор, предложенный хунхузу Ли-Фу Шамозвым.

Договор переписан.

Хунхуз плюется долго, но потом искорки огоньков в одном глазу, и хунхуз, что-то пробормотав, берет кисточку и подписывает:

(Начальник хунхузских отрядов Сан-Синской провинции, капитан Ли-Фу).

Переводчик добавляет, что капитан согласен, но что он хочет только один пункт добавить об американцах, с которыми он не хочет воевать.

К пункту пятому примечанием добавляют:

Примечание: С Америкой хунхузы друзья – они не вступают с ней в войну.

– Гавв!.. – Неожиданно в хунхузском лагере.

Несколько хунхузов бросаются в кусты.

Tax… – Кто-то стреляет из них.

Визг по лесу… А потом хунхуз притаскивает собаку к фанзе.

Она ранена… Увидала Шамова, завиляла хвостом, визжит…

Переводчик спрашивает Шамова:

– Твоя, капитана?

Шамов отрицательно качает головой.

Китайцы что-то между собой быстро-быстро говорят… Ли-Фу крикнул, – все замолкли… И рукой хунхузу, принесшему собаку – что-то сказал злобно.

Хунхуз взял собаку и потащил в кусты… Только визг… Тише… Глуше…

«Неужели задавят, проклятые?..» – мелькает в голове у Демирского.

«Где-то Серков сейчас?» – думает Шамов.

Бултых… Круги по воде… Пузыри и больше ничего.

Но вмиг сзади, как клещи – пальцы в горло хунхуза– без звука валится тот в кусты, на мягкую траву. Еще нажим на сонную артерию, и хунхуз лишается сознания.

А в это время – опять вода брызгами… Круги и пузыри… и голова Серкова выныривает из воды, и быстро одной рукой гребет он к берегу…

Вышел… А с ним лайка… Перегрыз зубами петлю, оторвал камень от шеи и давай ее растирать…

Оттер… В мешок… Карабин за плечи и нырнул в тайгу… Очнулся хунхуз – никого нет…

Ли-Фу хитро мигает одним глазом своему помощнику Сын-Фун-Лину, передавая ему грамоту-договор, подписанный Шамовым.

А Демирский в это время прячет себе в сумку копию, подписанную Ли-Фу и написанную китайскими иероглифами.

Те и другие довольны.

Опять процедура завязывания глаз у Шамова и Демирского и их уводят из лагеря.

Кружат…

А потом они подходят к своим лошадям. Из папоротника выскакивает тот же хунхуз и гортанно:

– Каррр… – несется по лесу.

Они садятся на лошадей и быстро едут…

Их уже обратно никто не провожает.

Уже ночь. И звезды.

Легко бегут отдохнувшие лошади.

Из-за сопки показывается серебряным рогом месяц.

3. Хунхузский комиссар

Входит цепочкой на обширный двор Одарковского завода хунхузский отряд. На каждой винтовке, как мак пылает – красный бантик, завязанный вверху на стволе, у шомпола.

Сзади отряда какая-то огромная железная труба, которую несут два хунхуза: она тоже перевязана красной лентой, – это – самодельная хунхузская пушка.

Впереди хунхузов старик.

Вдруг отскакивает от отряда, машет карабином и кричит что-то… Прыгает.

На полушаге остановлен отряд.

Потом все по команде – повертываются лицом к штабу и винтовки, блеснув затворами, прижимают к правому плечу.

Старик хунхуз бежит в штаб:

– Ваша!.. Начальника! встречай!.. – и подает Снегуровскому пакет от Штерна.

Снегуровский берет пакет и выходит на крыльцо штаба. Смотрит…

Хунхузский отряд развернулся шеренгой-цепью и держит на караул…

Старик хунхуз, церемонно широко шагая, снова подходит к крыльцу, так же берет свой карабин к плечу и рапортует:

– Капитана, моя шибко борщевика!.. – Тоже партизана… Игаян кампания… Моя к тебе воевать… Моя был у того, шибко большого капитана – Анучина…

– У Штерна?

– Штерна!.. Хунхуз улыбается. – Моя далеко ходи, Гирин ходи… Японыска… Макака моя воюй… Ир-рыбо… Много ирбо мой отряд ходи, Сеул ходи, макака стреляй…

Снегуровский улыбается – берет под козырек.

Хунхузы все сверкнули зубами – довольны…

Рапорт принят.

А потом они «дефилируют» мимо штаба, неся на руке свои новенькие винтовки.

Это – хунхузский парад.

Куо-Шан доволен – хорошо его принял штаб. Накормили его и его отряд. Теперь партизаны с хунхузами расположились кучками по зимовьям тайги у завода и дуют чай и гложут кукурузу…

И как-то разговаривают…

Приехали Шамов и Демирский, а с ними и Серков. Серков озабочен и с мешком сразу проходит на санитарный пункт.

Там он что-то долго шепчется с отрядным фельдшером Марченко. По временам раздается собачий визг, то жалобный скулящий вой.

– Ну-ну, потерпи!.. – уговаривает, точно человека, Серков свою подстреленную лайку, – погоди, сволочи, я им дам перцу…

– Ничего, кость цела… – Марченко успокаивает Серкова, делая лайке перевязку.

– Ууууууууу – жалобно скулит собака.

– Вот тебе Куо-Шан и товарищ от штаба! – говорит Снегуровский.

Бухта, командир левого фланга – широкоплечий, коренастый, белобрысый, с детской улыбкой синих не мигающих глаз – сидит тут же за штабным столом. Он учитель из Чернышовки и хороший партизан.

Совещание кончено. Выработаны меры связи и снабжения отряда Куо-Шана и назначен… комиссар.

– Вот тебе и комиссар в отряд! – Шамов потягивает табак, подаренный хунхузом, из тоненькой трубки, также преподнесенной им лично Шамову.

– Хо!.. Капитана – моя шибко знакома, есь! – говорит он, и морщится его старческое, черное от непроходящего загара, лицо. – Шибко хо, капитана!.. – И он хлопает по широкой спине Бухту.

– Он будет твоя помочника… – Снегуровский старается ему объяснить, – он хорошо знает воевать!.. Может командовать твоим отрядом, если ты захочешь…

– Ых!.. Шыбыка машинка, твоя!.. – И хунхуз Куо-Шан смеется желтым беззубым прокуренным ртом… Грозит пальцем Снегуровскому: – Хо!.. Шыбыка машинка, капитана, есь… Шыбыка хо, капитана!.. – И Куо-Шан шевелит выразительно большим пальцем руки, сжатой в кулак:

– Хо!!.

Бухта на утро уходит с хунхузским отрядом на левый фланг, а там дальше в прорыв между Днучинским и Спасским фронтами, к магистрали дороги, под деревню Черниговку. Прощаясь, Куо-Шан опять улыбается и грозит пальцем: – Шыбыка машинка, капитана, есь!..

Потом опять подымает большой палец и гортанно выкрикивает!

– Хо!!.

Глава 16-ая
ГОРОД СЛУХОВ

1. Газетное сообщение

На сером каменном здании вывеска:

АТЕЛЬЕ МОД

М-м Танго

Во дворе здания открытая веранда. За ней маленький садик. По соседству другое здание. В нем – американский штаб.

Летом девушки работают на веранде. Слышен веселый говор, смех, песни…

Длинноногие янки – писаря штаба – находят, что рассуждения о шоколаде и цветах гораздо интереснее их штабных занятий.

Воздушные переговоры и метание взглядов идут полным ходом, когда на веранду врывается маленькая Ольга.

У нее в руках газета. Сама бледная, испуганная.

– Что с тобой, Олечка? – обступают ее подруги.

– Штерн и Снегуровский убиты. Вот напечатано. Читайте.

Все бросаются к газете. Там:

…Наконец то мы можем свободно вздохнуть…

…Краса и гордость большевистской армии Забайкалья – Штерн с своим отрядом разбит.

Сам Штерн убит…

И дальше:

…Конец бандитскому засилью.

…Командир бандитского отряда Снегуровский пойман и застрелен под Никольском…

И еще дальше:

…Граждане могут быть спокойны, зная, что власть энергично охраняет их жизнь и мирный труд…

– Ну, будет тебе читать газетные бредни, – успокаивает Ольгу одна из девушек. – Мало ли, что напишут в газете.

Но маленькая Ольга не может успокоиться.

Она уже представляет Снегуровского где-то лежащим на сопке с пулями в груди…

Слезы катятся по ее круглым щекам, и конечно – где тут до работы.

Через полчаса в ателье заходит Ольга большая. Она храбрится, но видно, что и у нее заплаканы глаза. Она ласково гладит маленькую Ольгу по головке.

– Ну, не плачь, успокойся. Может быть, это и в самом деле все выдумки.

– А как же нам узнать? Кто скажет?

– Ильицкий – вот кто! Пойдем к нему в штаб.

Маленькая Ольга бросает работу. Обе уходят.

Среди реакционных кругов города общее ликование. На улице все с газетами в руках оживленно обсуждают напечатанное. Делятся впечатлениями:

– Здорово это их! Сразу обоих.

Рабочие читают – не верят глазам. Больно сжимается сердце…

Штерн – их последняя надежда.

2. Блатная попадья

– Ну, тетя, готова?

– Готова, сынок. Уже пятьдесят лет, как готова.

– Запомнила все, что надо?

– Помню, как же. Память не мешок дырявый, не потеряет.

– Ну, вот. Поезжай счастливо.

– А поезд-то как?

– Будь спокойна, не тронут. Приказано.

Это – разговор в Одарковском штабе. Пакет с важными бумагами передается Варваре Власьевне – попадье, жене Татьянинского попа, – уж что может быть безопаснее!..

А чтоб случайно поезд с попадьей не очутился под откосом – приказ по фронту:

«Пропустить четвертый, одиннадцатого».

Медленными шажками тетя Варвара пробирается к вагонам. Встречного будочника:

– Тута в Владивосток? – спрашивает.

– Тута, тута. Только гляди, вместо Владивостока в царствии божием очутишься.

Варвара поднимает глаза к небу и широким жестом крестится.

– Что ж, батюшка, все там когда-нибудь будем…

В вагонах пусто. Кое-где едущие по делам офицеры. Знают: ехать – рисковать жизнью. Но где ж теперь без риска? Фронт. Приходится. Служба.

Разговор как-то не клеится. Больше сидят спокойно, углубившись в свои думы.

– Вот сейчас, после Свиягина, – говорит один из офицеров, – начинается самый опасный район.

– Ммда… – сквозь зубы отвечает другой. Не особенно приятно знать, что в любую минуту человек может уподобиться кукле, которую в каком-то ящике на колесах бросают вниз головой.

Тетя Варвара разместилась недалеко от офицеров, развязывает узелок и начинает уплетать за обе щеки пирог с медом.

– Что, подкрепляешься на всякий случай? – пытается шутить один из офицеров. – Дорожка туда (он поднимает палец вверх) дальняя.

– Что ж, сынок, вместе туда поедем, не скучно будет.

– Однако, ты веселая. Далече едешь?

– До Владивостока. К сыночку погостить.

– Я сын твой кто?

– Да кто ж его знает. Кажись, аптекарь, али в штабе служит. Всяк промысел для бога хорош.

За Свиягиной у какого-то разъезда поезд замедляет ход. Один из офицеров, взглянув через окошко:

– Партизане! – и сам под скамейку.

Другой с быстротою кошки вскарабкивается на верхнюю полку, втягивает ноги и лежит, не шевелясь.

Тетя Варвара подходит к окошку и улыбается во всю ширь своего добродушного лица.

– Родненькие, куды ж это вы? Никак нас на тот свет отправить хотите?

Партизаны улыбаются.

– Не твое дело, тетя. Знаем, что делаем.

3. Они живы

В американском штабе Ильицкому работы по горло. Главное дело – переводы всяких телеграмм. А от знакомых сотрудников штаба – сколько новостей, конечно, по секрету.

Вот сейчас он держит в руках пачку копий телеграмм, расшифрованных сегодня. Читает:

…Слухи об убийстве Штерна и Снегуровского ложные. Оба живы, но к убийству их безусловно приняты меры.

Ильицкий не может сдержать улыбки, читая последнюю фразу.

– Ха-ха! Безусловно уже второй год. Придется вам еще подождать.

Он перебирает дальше телеграммы.

Стучат.

– А ну, кто там?

Открывается дверь, и в комнату входят обе Ольги.

– А! ласточки! Что это у вас вид такой обиженный?

Обе сразу: – Ты знаешь, Штерн и Снегуровский убиты.

– Ха-ха! Это слух.

– Как слух? Это напечатано в газете.

– Все равно. Не верьте. Вот вам, читайте.

Он показывает им расшифрованную телеграмму.

Лица обеих девушек проясняются. Только маленькая Ольга недоверчиво:

– А ты нас не надуваешь? Это настоящая телеграмма?

– Ну да, настоящая. Это же от их шпионов. Те-то знают получше газетчиков.

Ольга опять:

– А вдруг не знают?

– Ах, ты неверующая! Я сегодня же видел Татьянин-скую попадью. Она привезла пакет для Ревкома. Все в сопках живы и здоровы. Схватили Пьянкова заложником…

Маленькая Ольга уже не слушает. Большую за руку.

– Бежим!

– Куда?

– Ребятам рассказать, а то все носы повесили, не умеют храбриться, когда надо.

– Ну, идем, идем.

Она сама бы не прочь кричать, чтобы слышал весь Владивосток:

– Штерн жив!

Глава 17-ая
ИЗ-ЗА АМУРА

1. Смоляные запахи тайги

 
Гей не дивуйте, добрые люди
Що на Вкраине повстало —
Там пид Дашёвым, пид Сорокою
Множество ляхив пропало!..
 

Подбоченился, заломил шапку, оперся крепко на берданку и затянул Грицко…

…Затянул, заходил заунывную про вольную волюшку Каспия, про золото степей, – да про Дон, да про ратную Сечь…

…И поет, катится бархатом тенор Грицко – все про вольную Сечь, да про вольную вольницу.

…Весело, удало, хорошо партизану Грицко, опершись на берданку, козырем выводить, запевать перед дивчатами, перед хороводом.

…И плачут, и разливаются по вишневым кустам, вишневыми пахучими голосами дивчата в деревне Вишневке…

Уже давно ночь. Но крепок смоляной запах тайги, и вечеряют партизаны с дивчатами деревни Вишневки.

Кругом, хороводом ходят… А то вон сидят на поляне кружками и поют, поют…

Дивчата вплели в волоса веночки и скалят белые зубы-смехом вкрадчивым, задорным дышат их пунцовые раскрытые, жадные губы, – блеском серых глаз заволакивает партизанское сорвиголовье, сердце ухарское, парняцкое…

И ребята не остаются в долгу – крепко мнут медвяную, таежную, упругую девичью грудь… Партизанской хваткой берут они дивчат и весело до утра, до белесых туманов на сопках они целуются по кустам… И смехом медвяницей шумят вишневые кусты в деревне Вишневке, завороженной круторогим серебряным месяцем.

Это партизанский отряд отдыхает между боями – гуляет…

Но заставы чутки по-прежнему и не гуляют…

Там идет тихий разговор, простой, крестьянский:…вот победим, а там отдых и спокойная своя жизнь, и на свободной земле, и свой легкий и радостный труд…

– Но чу?.. – насторожилась застава.

… – По переду Дорошенко…

И топот копыт вместе с голосами доплыл.

– Э-э!.. Наши из-под Черниговки… – Начальник заставы спокойно опять ложится в кучку партизан и продолжается разговор.

Это возвращается Иван Шевченко со своей кавалерией с лихого набега.

И оттуда слышно – все ближе и ближе доносится:

… – А по…

… – А по заду Сагайдачный…

 
Що променяв жинку
На тютюн да люльку… необачный…
…Эй!.. Долыною гей…
Широкою – необачный!..
 

Что им до жинок, когда здесь так много дивчинок – и всякая – крепкая, как репка… таежная, смоляная… Одно слово – партизаны, вольница!..

И тянет с сопок и дышит смоляными запахами ночь – таежная, густая, звучная… Такая же звучная, как меткий выстрел партизанского карабина.

2. Партизан Липенко и его рассказ

Далеко за полночь.

Шамов заканчивает последнюю фразу воззвания к колчаковским солдатам:

«…бросайте свои гарнизоны – идите к нам в сопки… в раздолье полей… по селам и деревням вас ждут здесь наши девушки, чтобы петь вам про свободную, крестьянскую, смоляную, таежную жизнь… А парни – наши партизаны, ждут вас в свои отряды, чтобы с вами, плечо к плечу биться за волю и землю – за свободную крестьянскую и рабочую жизнь…»

Встал, расправляет, вытягивает свои отерпшие руки – хрустят суставы.

Зевнул – спать пора.

В штаб – стуком винтовки и двумя парами ног… входят…

Партизан к нему:

– Товарищ Шамов, с заставы послали – вот проводить в штаб… говорит – партизан… Из-за Амура… кивком головы на приведенного.

Шамов к тому – смотрит, ждет…

– Да, товарищ!.. – Тот просто и прямо на Шамова – из Мошковского я отряда, для связи послан к вам в Приморье.

– Что-нибудь есть у вас?..

– Как же, товарищ… – И новый партизан низкого роста, уже пожилой, в бороде и усах, живо сел и начал разматывать онучи… размотал, покопался что-то и…

– Вот, товарищ!..

Шамов взял лоскут белой материи, на которой была печать и явка Мошковского отряда.

– Липенко – ваша фамилия?..

– Да, Липенко! – И маленькие охотничьи глазки Липенко сверкнули весело, – Липенко, товарищ!.. Амурский партизан… Вот к вам пришел посмотреть, как вы здесь живете, воюете…

– Ничего, не плохо… – Демирский вышел на разговор…

А потом и Марченко – фельдшер, и машинист штаба, и начхоз фронта, – все повылезали – захолонуло партизанское сердце: связь пришла, из-за Амура!.. Вот откуда идут!.. Значит, наши дела не плохи… – Каждый думает. И все с любопытством глазами в маленького невзрачного Липенко. Кто он? Крестьянин или рабочий? А больше подойдет – охотник, а еще лучше – настоящий амурский партизан, – хорошо и легко по-таежному одет– все как-то крепко и аккуратно прикручено на нем.

– Партизан – одно слово, таежник!..

И вот, когда его покормили, Демирский не выдержал…

– Ну, товарищ Липенко…

Тот улыбнулся спокойно, набил свою носогрейку, зажег, затянулся – причмокнул сладко и начал ровно, не торопясь, по-таежному серьезно и крепко свой рассказ, как они там воевали с колчаками и японцами, там, далеко за Амуром…