Текст книги "Желтый дьявол (Том 2)"

Автор книги: Никэд Мат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

5. Опять

И опять кто-то читает «Владиво-Ниппо». А там крупными буквами: на левой колонке по-русски: а на правой – по-японски:

…Партизаны разгромлены… Штерн пойман…

И кто-то опять улыбается.

Про себя.

Во Владивостоке.

6. Все идет нормально

Вечером на детской площадке Мальцевского оврага тьма.

Ветер развеивает черную пелерину Шамова, и он похож на огромную летучую мышь.

Скоро является Снегуровский. Потом Штерн.

Гуляя по площадке, они обсуждают текущую работу подпольщиков.

– Надо освободить Кушкова, – говорит Шамов, – и Сибирского.

– Хорошо, – говорит Штерн. – Организацию побегов мы поручим Ильицкому. Какие новости слышны из Сибири?

– Оттуда приехал один из товарищей, говорит, что сильно чувствуются эсэровское и меньшевистское влияния. Просит послать кого-нибудь навстречу советским войскам для подготовки переворота.

– Вот ты и поезжай, – предлагает Штерн Шамову, – больше сейчас некому.

– А здесь?

– Здесь мы как-нибудь справимся… Наляжем на связь с предприятиями и на организацию дружин…

– Ладно!

– Значит, едешь?

– Еду!

На следующий день, проводив Шамова на вокзал, Снегуровский возвращается домой.

Вдруг видит – навстречу ему идет Клодель, одетый в простой рабочий костюм.

Снегуровский, не желая встретиться с ним, сворачивает в переулок.

Но Клодель, кажется, его и не замечает.

Глава 27-ая
ИНКОГНИТО

1. Пока не поздно

– …Колчак уже давно на колесах… и в руках чехов. Он не популярен. Дни его правительства сочтены. Императорская Япония хочет иметь в своих руках все козыри в будущей грандиозной игре за овладение Сибирью.

Пауза. Острый взгляд через очки Мацудайры. Чуть улыбка.

– Кто знает… Может-быть, мы заложим новый фундамент новой русской истории – будем их новыми «варягами». – Они же привыкли к этому…

– Монархия?.. – Мацудайра сомнительно качнул головой.

– Да. А что?.. На этот пост найдется у них много дураков…

– Дураки найдутся… но…

– Удержатся ли – думается…

Пауза. Торжественно:

– Почти решено – Генро согласно послать армию в глубь Сибири, если понадобится… до Москвы!..

– Тогда?..

– Может-быть… да!

– Да? Если еще не поздно…

– Да!

Другой разговор там же:

– Вы будете в Иркутске подчинены полковнику Мацудайре.

– Слушаюсь, господин полковник! – и семь бритых затылков кивком головы и приседанием выражают свою полную готовность.

– Сегодня в ночь с экспрессом вы выедете в Иркутск. Там – вот адреса. Деньги – по этому чеку. Все. Можете идти.

Семь приседаний, улыбок и вышли.

Таро садится и углубляется в изучение стратегической карты Западной Сибири.

2. Камера № 113

Волчок. В из коридора в него посмотреть, видно стол у стены, кровать, скамейка. Еще видно – широкая спина и склоненная над столом кудрявая черная голова. Больше ничего.

Хлопнула створка волчка – закрылась.

Опять шаги по длинному каменному коридору тюрьмы и звон ключей.

Смена. Разговор.

А потом вечер и поверка.

Звон замков и грохот открываемых железных засовов дверей…

– Встать, смирна-а!

Арестант обернулся, встал – крупные черты черного лица, заросшего волосами, большие круглые очки в роговой оправе.

Захлопнулась дверь, засов, звон замка – и шаги по коридору к следующей камере.

– Откуда этот еврей? – на ходу новый начальник тюрьмы.

– Лейер?.. – говорит – из Западной Сибири… Коммерсант… Арестован по подозрению в большевизме. Ждут – кто-то должен приехать из Омска, опознать его… Есть подозрения – большой комиссар, большевик. Я у волчка ухо…

Все слышал обитатель камеры № 113 Иркутского Централа.

Ночь. Тихо в тюрьме.

В камере № 113 щелкнул волчок и белый пакетик на пол.

Опять тихо.

Арестант обернулся – увидел. Неслышно подошел.

…будь настороже. Но офицер, опознавший тебя, устранен: он не приедет в Иркутск. Берегись провокации. Жди – скоро Иркутск будет наш. 5-я Советская армия уже за Красноярском. Колчак под охраной чехов, читай – под арестом, – удирает в Иркутск.

Шамов.

– Он знает. Откуда… Но все равно – хорошо… – и сейчас же спичку и, горит, тихо, медленно закручиваясь, записка. Сгорела. Только серой паутиной на пол. Никаких следов.

– Значит, – он здесь…

3. Эсэр и революционер

– Ну, господин губернатор, – и Шамов в упор на Яковлева.

– Ну-те… – волосатой длинной рукою по рыжей бороде, а глаза через золотую оправу очков: – ну-те…

– Ваша карта бита…

Тонкой Иисусовой улыбкой Яковлев смотрит через очки, ждет.

– …и нам нужно от вас только одного – вы должны немедленно сменить банду Красильникова от тюрьмы надежной охраной, которая могла бы гарантировать неприкосновенность политических заключенных Иркутского Централа в момент переворота… – Шамов остановился.

– И… – Яковлев вопросом.

– И… мы вам гарантируем свободный выезд из Иркутска…

– А сдача дел губернии…

– Э… какая там сдача… Теперь революция… Да и что вам сдавать? Грехи ваши… Для этого существует Ревтрибунал…

Яковлев ухмыльнулся… – зрачки глаз чуть-чуть сузились – насторожился.

– Ну, зачем же… так страшно… Ведь пока – я еще губернатор…

– Бросьте шутить… – мы не дипломаты… Вы могли Колчаку строить глазки… но мы люди простые… Я вижу – вы затягиваете время… Говорите прямо: да или нет.

– А гарантия моей неприкосновенности.

– Сразу бы и говорили, а то… – махнул рукою, подумал: «неисправимый эсэр»… Вслух: – Гарантия… В революционное время трудно давать гарантии… но все-таки… пока я здесь – вы можете спокойно выехать… Но предупреждаю – поторопитесь…

– Это – вся гарантия!

– Да – все…

– Хорошо, будет сделано… – Яковлев – встал. Сухой, длинный, сутулый.

Шамов – также.

Они смотрели друг на друга.

Враги, заключившие перемирие…

Яковлев это отлично понимал, недаром же он славился по всей Сибири своей тонкой любезностью и иезуитством. Всем богам служил – даже Колчака облапошил.

Шамов смотрел прямо и просто.

4. Опоздали

Тук… тук-тук-тук… тук-тук… – в стену утром чуть свет кто-то выстукивает.

В камере 113 прислушивается… Начинает разбирать: то-ва-рищ Кра-сно-ло-бов…

«Провокация, – думает. – Надо молчать».

Не отзывается.

Опять стучат: —…в г-о р-о-д-е п-е-р-е-в-о-р-о-т…

Не верит.

– …У н-а-с с-ме-н-и-л-и о-х-ра-н-у… С-к-о-р-о б-у-д-у-т в-ы-п-у-с-к-а-т-ь…

Слушает – молчит. А в голове молнией: «неужели воля»… И хочется обеими руками стучать по стенам.

– Так… Скорее…

Но тверд арестант камеры 113.

Молчит.

И вдруг в коридоре шум: одна за другою хлопают двери, гремят засовы и доходят до камеры 113.

С шумом открывается…

– Товарищ Краснолобов!?. – и Чудновский, маленький, юркий, схватил его за руку и тащит к дверям… – На волю… Меня за вами послал Шамов…

А в тюремной конторе, в графе, где стояло: «Камера № 113 Арестант Лейер», он, уходя, четко расписался: «Краснолобов».

Новый начальник тюрьмы с любопытством во все глаза на него.

Проводил взглядом до самых дверей…

– И никто не знал!!. – только и вырвалось у него: – замечательно?..

К Иркутскому вокзалу подлетел со стороны Маньчжурии экспресс.

Волны пассажиров на перрон.

Кучка японцев с саквояжами из спального вагона. Вышли – и прямо уперлись в огромное объявление:

ИМЕНЕМ РЕВОЛЮЦИИ

И подпись: Политический центр.

Один из японцев ткнул тростью в объявление:

– Опять у них революция…

Все переглянулись.

И тот же добавил по-японски:

– Опоздали…

– Боршуика!.. – другой скрипнул золотыми зубами. Все присели.

Глава 28-ая
ВЕЛИКОЕ ИСПЫТАНИЕ

«… Маркс умел оценить и то, что бывают моменты в истории, когда отчаянная борьба масс даже за безнадежное дело необходима во имя дальнейшего воспитания этих масс и подготовки их к следующей борьбе».

Ленин

1. Едет…

На столе список:

В поезде Гайды.

Гайда.

Его штаб: Солодовников, Буцков, Мерецкий, Балашев.

И чешские офицеры.

Эсэры: Якушев, Колосов.

Меньшевики: Ахматов, Бинасик, Колко.

И телеграмма.

Ген. Розанову.

По прибытии Гайды во Владивосток – разоружить его штаб и охрану. Его самого выслать за границу. Генеральского чина и орденов, полученных им в русской армии, лишаю.

Адмирал Колчак.

Заспанное и с похмелья – в мешках и багровых пятнах лицо генерала Розанова. Тычется сизым носом, едва разбирает…

– Ага!.. Наконец-то я до тебя доберусь.

А потом еще раз просмотрел список, кто едет с Гайдой, и у фамилии Солодовникова ставит собственноручно пометку: «Наш. Вызвать тайно, немедленно по прибытии – ко мне на свидание. Р.»

Сначала рука, а потом голова просунулась в дверь и шепотом:

– Товарищ Медведев!.. А, товарищ Медведев…

Черный, с проседью, в очках, старый земец повернул к дверям голову.

– Гайда едет!.. С ним – Якушев… Мерецкий и другие… Будем переворот делать?..

Очки на лоб:

– Какой переворот?.. Что едет…

Но голова уже скрылась.

А через минуту по всей земской управе, цитадели эсэров во Владивостоке, катышком катится маленький, толстенький эсэр Мансветов и за собою тянет вереницу слухов:

– …Едет… едет… переворот…

За окном туман и слякоть. Три часа дня, а уже фонари по Алеутской горят желтыми пятнами в тумане…

У окна толстый усатый хохол – фельетонист «Дальневосточного Обозрения» – «Вездесущий», – в восемнадцатом году заядлый меньшевик, а теперь… ему доктора посоветовали поменьше сидеть, и злобный, с разлитой желчью, он ходит по редакции.

В углу над едва тлеющим камином сидит волосатая фигура. Бормочет.

– …Он… замечательный стратег…

– О, щоб тo6и… Стратиг… – уж это не вы ли Богданов?

Фигура подняла патлы и, мигая глазами, залепетала:

– Да, нет… нет… Мерецкий…

«Вот тоже нашелся спец по стратегии – старая калоша…» – думает фельетонист и барабанит пальцами по подоконнику. Неожиданно к фигуре:

– Неудачный он переворотчик, вот кто…

– Мерецкий?..

– Да…

– И Гайда?..

– Авантюрист…

Ночь этого дня.

Туман еще гуще. Небольшую хибарку, возле мельницы, под сопкой совсем не видать.

Далеко по всем направлениям Первой Речки стоят невидимые часовые. В хибарке заседает Ревком.

– …Ну, ты не кипятись, самовар… – и Баев останавливает Кушкова на полуслове. А тот маленький, крепкий, курносый, острыми глазками на него.

– Что, не кипятись?.. – Едет!.. Надо всемерно его использовать… Не упустить… Ведь, Гайда…

– Что, Гайда? Интервенская продажная собака. Авантюрист… Выбросил его Колчак, ну и будет мстить теперь… А вы пользуйтесь… Велика радость… – Баев злобно отвернулся. – Не так, Кушков…

– Вот… как раз так и надо им воспользоваться, а потом…

Штерн слушает – он не хочет пока говорить.

А в два часа ночи из тумана вынырнул поезд, весь освещенный электричеством, и застопорился под виадуком Владивостокского вокзала.

На всех площадках вагонов стояли вооруженные офицеры – русские и чешские.

Это был поезд Гайды.

2. Поезд Гайды

Серое бритое лицо, грубо очерченный нос, губы, подбородок; английский пробор, чуть прищуренные глаза смотрят на собеседника, говорят – да, и не верят ему, и думают – нет…

Это – Гайда.

– Да! Консульский корпус согласен?

– Мы ведем переговоры… – Якушев начинает доказывать необходимость ускорить выступление. Все эсэры его поддерживают.

Им уже мнится, как они будут делить портфели в будущем эсэровском «народном» правительстве. Некоторые из них заранее облизываются.

– …Ну, а с чехами я сам договорюсь… – Пауза. – Что думают меньшевики… – поворот головы в сторону Бинасика.

– Мы… – Бинасик выпрямляется. Гордо: – мы находим преждевременным выступление… против Розанова. Союзническая политика еще неизвестна. Японцы… еще более… загадочны… – Пауза. Торжественно: – Но… мы не протестуем… Мы только предупреждаем здесь… В остальном – в случае победы, мы согласны разделить и власть и ее бремя… и ответственность… – Пауза. – Но сейчас мы не берем ответственности…

Гайда ехидно закусывает нижнюю губу: «Сволочи, – думает, – чужими руками жар загребать».

Вторым от Гайды, в оперативной части штаба, сидит и Бурков. Он очень похудел, снял погоны, и белая прядь волос ложится у него на левый висок. Грустная улыбка на его тонких губах: он думает…

«Если Гайда авантюрист, то вы-то, господа меньшевики, – просто трусы…».

Балашев, русский, тоже офицер гайдовского штаба, народник, бросивший Колчака и карьеру, – морщится: ему, как военному, вся эта канитель «ряды» и неприятна, и глупа. Он отвернулся к широкому окну салон-вагона, смотрит и думает: «Как только будем здесь драться, неудобно уж очень… А потом… – какова позиция большевиков?.. Ведь от них, собственно, все будет зависеть – реальная сила…»

Солодовников в это время – первый справа от Гайды, он же и начальник гайдовского штаба, – наклонился к уху Гайды, что-то говорит.

Тот кивает головой.

– Вы!.. Товарищ Кушков?

– … Перевороту не мешаем… – Кушков остро смотрит на Гайду, чуть улыбается. – Даже больше… – средствами связи и передвижения через рабочие организации Розанову ответим всеобщей забастовкой, вам – даем право ими пользоваться… – Остановился.

Гайда насторожился.

– За это мы требуем вооружения рабочих на случай провала восстания… и для защиты рабочих районов… В правительство не входим. Рабочие организуются в дружины охраны – активного участия в восстании не принимают…

– И глупо… – Балашев буркнул про себя. Встает и уходит в соседний вагон в свое купэ. Он знает: большевики высказались – остальные, сколько бы они ни говорили, ничего не значат…

– Это все? – Гайда к Кушкову.

– Все!..

И все чувствуют, что один только Кушков, высказавшийся от Ревкома большевиков, имеет за своими плечами организованную силу пролетарских масс и авторитет…

Буцков, грустный, встает также из-за стола.

Солодовников опять что-то на ухо Гайде.

– Хорошо!.. Мы принимаем ваше предложение… – Гайда встает.

Политическое совещание о перевороте кончено.

Кончено – на глазах у целого города.

3. В мешке

Тук-тук… А потом голос:

– Разрешите?

– Пожалуйста.

Входит в купэ Буцков. Он еще мрачней, чем был вчера, когда они подъезжали к Владивостоку. Садится. Закуривает.

– Как вам это нравится?

Балашев трясет головой…

– Совсем не нравится!.. – он вскидывает фуражку на затылок, – корявое, широкое лицо, простые добрые глаза. – Это чорт знает… что… Этот Солодовников меня сбил с толку… Я отказался и передал ему всю разработку операций… Солдатом пойду…

– Да, трудно здесь развернуться…

– Мешок!.. Настоящий мешок!.. А Гайда не видит или не хочет видеть…

Папиросу за папиросой курит Бурков и молчит, углубившись в свои думы.

Он вспоминает, как он уехал на фронт. Думал там развеять свои сомнения и снова поверить… И как все вышло наоборот. Он там увидел подлинную, неприкрашенную правду всего того, во что верил и за что боролся… и… вспомнилась баронесса… И показалась она ему тогда такой ничтожной и жалкой интриганкой… Но вспомнил он и другую женщину – Ольгу… И тогда захотелось ему умереть… Он бросался впереди полка в атаку… И долго его щадила пуля, а вот на Тоболе наконец дождался… Тяжело раненым его увезли в тыл. Долго лежал в лазарете в Омске и там окончательно выздоровел и от ран и от Колчака. Вышел – все равно, куда было идти… Думал уехать за границу, да вот Гайда подвернулся: поехал с ним… Приехал. И снова захотелось настоящей новой работы… за народ… Не с этими, с Гайдой… а вот с тем, кряжистым рабочим – от большевиков… с большевиками… А как подойти – еще не знал… И думал, думал…

Думал и Балашев тоже и о том же…

– Да, вот… – Балашев заговорил, – этот большевик, тоже… – разве они правильно решили…

Тук-тук-тук…

– Войдите! – Балашев на дверь.

Черный, в мохнатой шапке, надвинутой на самые глаза, и в шинели с поднятым воротником, входит человек.

Балашев и Буцков вопросительно смотрят, ждут.

– Я – Штерн!

– A-а, товарищ Штерн! – Балашов вскочил, – вот хорошо… Только что говорили: разве вы правильно решили оказывать пассивную поддержку?.. Ну, скажите, вот вы военный, вы лучше понимаете… Рабочие получат оружие… ввяжутся неорганизованно в бой без директив, без вашего непосредственного и решительного руководства… Что получится?..

– Вот за этим я и пришел сюда: мне Революционный Комитет поручил договориться о военной стороне восстания на случай развертывания операций и втягивания рабочих масс в борьбу.

– Что – сговориться!.. Я рассорился из-за диспозиции с Солодовниковым: Гайда ему больше верит… Вот он, – Буцков, тоже не хочет вмешиваться, – не любит эсэров… Ну, а вы?.. Не берете восстания в свои руки… – вот мы теперь сидим и думаем, как будем выбираться из этой ловушки…

Штерн задумался. Теперь он ясно понимал, как был он глубоко прав, думая о том же. Тут что-то было в корне и с самого начала неправильно. Ревкому надо было перерешить…

– Знаете… – вдруг Штерн к ним, – знаете… я согласен с вами… Завтра у нас при Ревкоме будет заседание военного отдела. Хотите принять в нем участие?.. Может-быть, еще не поздно… Поправим дело…

Глаза Буцкова блеснули радостью, он подался всем корпусом.

– Я согласен! – быстро ответил он.

– Я вы? – Штерн к Балашову.

– Придем вместе…

– Хорошо! Я за вами пошлю.

– … И Александр прав… Разве утерпят грузчики, когда у них будут винтовки в руках… Да и какой дурак утерпит!.. – Баев возмущенно машет руками. – А потом – эта дыра, этот проклятый вокзал… Я не военный и то вижу, что не выбраться оттуда… Разве это война?..

Кушков улыбнулся – толстый Баев, действительно, никак не походил на военного.

– Ну, что ты хочешь? Ведь не можем же мы брать на себя ответственность этой явной эсэровской авантюры…

– Да, авантюра!.. И нужно или совсем не вмешиваться… а уж если вмешаться, так брать инициативу в свои руки, а не так: «вооружаемся… пассивно поддерживаем…» – по-меньшевистски…

– Да как же ее брать в свои руки, если это авантюра?..

– Эх!.. – Баев злобно махнул рукою, – да рабочие-то… рабочие ее сами возьмут… ведь не удержать… злоба накопилась… Грузчики – так те прямо кипят…

– Ну, и что тогда? – Кушков с ехидством Баеву.

– А то, что… разгромят всех нас и больше всего грузчиков…

… – Правильно!.. Гениально придумано, господин полковник… Они там, как в мешке… Хорошо, да и рабочих расщелкаем…

– Да, ваше превосходительство.

Розанов подумал.

– Вы только особенно-то много рабочим не выдавайте оружия…

– Будьте покойны, генерал! У меня там есть надежный человек – еще из Омска со мной, – он будет следить за выдачей.

– Прекрасно!.. Значит, нужно сговориться с консульским корпусом сегодня же ночью?

– Да… генерал… сейчас же… От них требуется только внешняя «локализация» восстания.

– Да!.. Итак – начнем миноносцем в три, господин полковник?

– В три! – И Солодовников, чуть наклонив голову, повернулся на каблуках и вышел из кабинета.

– Уже час!.. – американский консул взглянул на часы.

– Да. Закончим заседание… Итак – я резюмирую, – начал Таро, – по докладу генерала Розанова – мы не вмешиваемся активно в подавление восстания, а только «локализуем район» двумя внешними цепями – японской и американской.

– Это все, что я прошу от вас! – генерал Розанов встал и поклонился.

Таро улыбнулся.

– Союзное командование согласно…

Черные, огромные, стальные змеи – с обеих сторон гайдовского поезда проползли, охватили, лежат настороженные.

Это два броневика – калмыковский и семеновский – в погоне за Гайдой пришли сюда.

Ждут.

Ночь. А ветер хлещет с дождем. Начинается тайфун.

Гайдовский поезд освещен – там идет лихорадочная работа: раздают оружие рабочим. Грузчики первые с Эгершельда вооружились. Прибывают также и воинские части, перешедшие от Розанова к Гайде.

Гайдовские часовые перекликаются:

– Женька!.. Товарищ Цевелев…

– Я! – сзади из-под вагона голос.

– Ты что там?.. – и Горченко, тоже часовой партизан, пришел из сопок, и тоже не выдержало партизанское сердце – уже здесь, – ты что там?..

– Да, вот к Калмыку добираюсь…

– Погоди, не торопись. Сказано – под утро мы их окружим.

И… у-у-у-у-х… ух… ух… жжжжжшш.

Разворачивается тайфун.

Уже три часа ночи.

В Ревком, весь залитый дождем, быстро входит Штерн. – Кушков… придется наше решение пересмотреть: там, в самом штабе Гайды, раскол. Балашов и Буцков высказывают ту же мысль, что и я говорил по поводу нашей резолюции о восстании, а также и на…

Бууммм…

Все вскакивают.

– Поздно!.. – Баев надевает шапку и выходит в ночь, в тайфун.

4. Тайфун

– Товарищ Снегуровский. К вам товарищ… с поручением…

В свете фонаря белое крупное лицо, щетинистые хохлацкие усы из-под капюшона. С усов льет вода…

– Фу ты, бисова погода!.. – и Филипп Тимофеевич, хозяин нелегального «особняка», стал отирать усы.

– А, товарищ Дубровский…

– Вот от Штерна из штаба… – и Дубровский, токарь из военного порта, подал ему записку:

«…Организацию рабочих дружин и командование. По получении оружия – стягивай полукольцом от Гнилого Угла, Рабочей и Первой Речки к центру. Организуй непрерывную связь с Ревкомом и штабом, а также – поставь разведку. Свяжись с Баевым, который сейчас находится у грузчиков на Эгершельде.

Штерн».

В Мальцевском овраге тоже не дремлют.

В квартире толстого, добродушного, хорошего конспиратора и прекрасного товарища Бухтиярова идет усиленная подготовка и вооружение дружин. Весь стол завален испанскими браунингами.

Здесь работают максы[19]19
  Максималисты.


[Закрыть].

Архипов, весь потный, с желтыми кудрями волос, в английском солдатском обмундировании – высокий, стройный – засучив рукава, отирает жирно смазанные револьверы… Сам раздает их, организует команды разведчиков.

Там же у них для связи со штабом Штерна – маленькая Ольга и Шаров дежурят.

Это внизу, в самом овраге. А немного повыше, в другом доме – работает Штерн со своим полевым штабом.

Буумм.

Вот еще… Редкие мерные выстрелы – и все в одну точку, в вокзал, туда, где стоит поезд Гайды. Это стреляет миноносец с рейда Золотого Рога.

Уже четыре часа утра.

Тайфун все усиливается и усиливается.

Ууууу… жжжжжжиии… ууииии… – воет и стонет, гремит камнями и ворочает хибарки на сопках.

Уужжжжжжжиии…

Утро. Серая муть ноябрьского утра с тайфунным дождем и снегом.

Слизкой мутью сдавила горбатые улицы морского города. А на улицах ветер полощет, как белые тряпки, воззвание «народного» правительства с ультиматумом Розанову о сдаче власти им – действительным представителям народа…

Но даже и ветер точно издевается над эсэровской литературой – рвет и смывает летучки и гонит их по грязным, залитым тайфунным и потоками, улицам.

А в туман и в свист ветра и сирен равномерно…

Бууммм… – выстрелы пушки с миноносца. И все по вокзалу.

А там, – стягиваются все отряды, делаются последние приготовления.

Семеновский и калмыковский броневики, почуяв опасность близкого соседства вооруженных грузчиков, под утро ушли со станции. Гайдовцы их не успели захватить и обезоружить.

Но Розанов не дремлет. Он тоже стягивает свои силы, группируя их по Алеутской и Светланской.

Всю ночь с американского крейсера «Бруклин» производили высадку десанта. К утру она была закончена. А потом, когда две цепи – японцев и американцев, – полукольцом охватили район восстания, оставив свободный выход в ноябрьскую полуобледенелую бухту – начальник штаба Гайды, Солодовников, отдал приказ выступать.

Только гайдовцы развернулись внизу по вокзальным путям, а Балашев вверху стал выводить батальоны с вокзала, торопясь ликвидировать пробку, образовавшуюся по лестницам и коридорам…

Вдруг, – совсем близко, вот тут, со всех сторон зачакало: та-та-та-та-та-та-та… Тарррр… – и залились многочисленные пулеметы.

Снизу, – по путям двигалась навстречу гайдовцам унтер-офицерская школа с Русского Острова, – прекрасно обученная и хорошо вооруженная американскими автоматами.

Сверху – на вокзал был брошен егерский полк…

И началось…

В гайдовском поезде переполох… – Куда-то скрылись эсэры… Неизвестно где Солодовников…

Уже стемнело…

В поезд вбегает Балашев.

– Бой проигран!.. Кольцо розановцев уже совсем сомкнулось… Мы окружены… За розановцами – японские и американские цепи… – Его шинель изорвана, фуражка в нескольких местах прострелена.

– Ну? – Гайда надевает шинель.

– Есть только один путь – сделать попытку прорваться внизу у порта через добровольный флот, через сад, на Светланскую, а там – через горы… в тайгу…

Гайда поморщился.

– А на Эгершельд?..

– Поздно – мешок: там уже грузчики пытались – американские пулеметы…

И Гайда ушел в цепь…

– Урраа!.. – кинулись в атаку гайдовцы через колючую проволоку заборов, через портовый дренаж.

– Урраа!..

Ночью, – прямо на трескотню пулеметов. И вот, когда уже начали отступать унтера и гардемарины – белыми метлами шаркнули прожектора «Микасо» и «Бруклина» и белым пологом накрыли цепи гайдовцев…

Та-та-та-та-та… таррр… – застрочили в упор пулеметы розановцев.

– Уррраа!.. – прямо на пули…

А грузчики в это время дерутся на Эгершельде, прорываясь к бухте.

Но кольцо и там замкнулось у моря. Оставлен свободный путь только в бухту…

Попробовали:

– Урраа!.. – с криками ворвались на пароход. Завладели.

– Выбирай якорь!.. – кто-то кричит, – уйдем в море… Но и туда снопами полос прожектора и – бууммм…

Жжжжжии – жжах… бахх… зззии… – прямо по рубке: смело несколько человек.

Перебежками по одному с трапа к бухте на лед. А в белом тумане: та-та-та… так-так… – немногим удается перебежать живыми.

Многие скошены пулеметами, падают вниз на лед и тонут…

А навстречу…

Урраа!.. – уже несется оттуда все ближе и ближе: смыкается кольцо…

– … Эх!.. Дьяволы… провокаторы… стратеги… – кряхтя лезет под вагон Баев. За ним несколько грузчиков тоже. Отстреливаются. Последний:

– Надо тикать, пока не поздно…

Дзанн! – по рельсе и рикошетом ему в живот.

Поздно – свалился, смолк…

Чок-чок…

– А а!.. Сволочи!.. – Баев нагнулся, рвет рукав и начинает обматывать руку: пониже локтя – кровь… Ну-ка, ребята, подержи винтовку…

Несколько грузчиков помогают ему, а потом все ползком, ползком под вагонами во тьму, наугад… что будет…

В вокзале шел бой в рукопашную гранатами и в штыковую…

Теперь – кончен.

Гирляндами висят по лестницам, балюстрадам, нишам готических окон – гайдовцы. Как дичь, набитая розановцами.

Задохлись – не вышли…

Кучами трупы навалены на вокзале и по путям… Трупы…

– Разрешите вас поздравить, господин генерал, с победой!.. – Таро чокается бокалом с Розановым.

– И с легкой победой… – добавляет майор Джонсон, начальник американской контрразведки.

– Да-а!.. – Розанов уже пьян. Он сплевывает и мычит что-то себе под нос.

Тайфун стихает.

Хлопьями ложится на трупы снег.

Ночь.

Кой-где – выстрелы: это гардемарины достреливают раненых пленных.

Совсем ночь. И караульные костры по улицам: американские и японские патрули возле них.

Консульский корпус ложится спать спокойно: локализация восстания вполне удалась.

Как по нотам.