Текст книги "Желтый дьявол (Том 2)"

Автор книги: Никэд Мат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

3. Начало жатвы

Замолкли.

У каждого в голове тревожные мысли путаной вереницей ползут.

Впереди плеяда тяжелых, зловещих дней. Нужны решения продуманные, твердые, но… Отсутствует самое важное: ясность.

Молчат.

Грач кончил париться. Сердито скребет ногтями мыльную шевелюру. В каждом мускуле узловатого тела протест против… против чего-то… Грач сам не знает, против чего.

Снегуровский сидит на полке, полусогнувшись. Широкие ладони скользят по изгибам ног, по животу, груди и обратно… Массирует.

Шамов наполняет шайку холодной водой и поднимает вверх. По телу мелкая дрожь в предвкушении холодного потока. Немного колеблется… Потом разом опрокидывает шайку на голову – Ввввв, бррррр, хааааа… Окатился… Наливает вторую.

Штерн в предбаннике одевается.

Молчат.

– Товарищ Штерн! – дверь предбанника настежь. На пороге высокий партизан. Винтовка через плечо, в руках нагайка… Конный.

Снегуровский сверху кубарем…

– Борисовец! В чем дело?

– Товарищ Снегуровский! На Одарку напали японцы. На автомобилях приехали. Завод сожгли. В Спасске, говорят, два эталона японцев высадилось… В Никольске тоже. Никита Паншин приехал. Говорит, японцы на Ивановку двинулись.

Молча, быстро одевается Штерн.

Остальные застыли.

У Шамова вода из шайки на пол.

Грач широко открыл глаза. Мыльная пена, воспользовавшись случаем – пеленой по глазному яблоку.

– Ааа, чорт! – говорил я вам…

Грач злобно плещет водой в лицо и трет глаза кулаками.

Встрепенулись.

– Говорил я вам… обманет япошка… Через две недели… Как же?.. Вот и дождались. Ууууу!..

– Одевайтесь быстрее! Жду на совет. Товарищ ординарец! идите за мной.

Штерн быстро уходит. За ним – ординарец Снегуровского.

– Ну… что ж?.. – Снегуровский делает три приседания и начинает одеваться.

Грач сжимает кулаки…

– Хорошо… увидим.

– Да! Я не меняю своего плана. Выясните положение на местах… Если началось общее планомерное наступление, то больших боев не давайте. Размыкайте фронт и пропускайте японцев вглубь. В крайнем случае отходите сюда. До свидания, товарищ! Товарищ Зарецкий! вас я немного задержу.

– Ладно.

– Ээээх! – Грач машет рукой.

4. Фантастическая ночь

Ущербленная луна багровым пятном вылезает из-за опушки леса. Вот забралась на седловину двух сопок и, скосившись, смотрит на дорогу.

По дороге гуськом едут три всадника.

Добрые кони идут размеренно крупной рысью. Ритмичный стук копыт да изредка звякание подковы нарушают ночную тишь.

Снегуровский впереди. Он возвращается в свой район.

Задумался.

Мысли тугие, тягучие, как эта ночь, что прощальным приветом августа зажала, затянула сопки черным холодом.

– «Ну… что ж… – думает Снегуровский – посмотрим. Даааа… Пропустим. Хотя конечно… попытаться задержать надо… Хммм… Изомэ… Скотииина!»

Что-то дергает руку Снегуровского.

Это лошадь споткнулась и мотнула головой, потянув повод.

– Ты что?.. А?.. Устала?

Снегуровский слегка натягивает повод и пускает лошадь шагом. Наклонившись, ласково гладит ладонью под гривой…

Теплая, влажная кожа перебегает мелкой дрожью.

– Эх!., тыыы!..

– Товарищ Снегуровский!

Борисовец и Солодкий нагоняют и пускают лошадей рядом.

– Красиво?

– А?.. Что?

Снегуровский подымает голову. Смотрит.

Тихо колышутся складки ночи.

Из них в безветренном воздухе, как в старой сказке, вылезают сопки.

И тишина… Особая звенящая тишина.

Безоблачное небо – густо в мерцающих огоньках звезд…

Они дрожат, колышатся… падают… Вот сходят на землю…

Летают, мелькают, кружатся зелеными точками…

Ах, это не звезды… Это светляки. Миниатюрные электрические фонарики.

Как их много! Тысячами мелькают в воздухе… Реют… вьются хороводом… Садятся на платье, на гривы лошадей… горят повсюду зелеными блестками.

Ночь.

Фантастическая ночь.

Глава 23-я
КАК ЭТО БЫЛО

1. Гнилым утром

Гнилой Угол потянул туманом.

В мутной слизи люди серыми, расплывчатыми пятнами бродят, натыкаясь друг на друга.

Потянулась сквозь туманище тонкая паутина дождя… Нудная, беспрестанная… сеет… сеет… сеет…

В это гнилое утро японский резидент купец и промышленник Мацура получает пакет:

«…Штаб японских экспедиционных войск в Сибири предлагает вам явиться для переговоров по делу, имеющему к вам отношение».

На бумаге подпись начальника штаба полковника Таро.

Внимательно читает бумагу Мацура сквозь широкие американские окуляры.

– Бой!

– Ию!

Слуга-китайчонок появляется в дверях.

– Одеваться.

Китайчонок приносит черный котелок и широкий черный плащ с пелериной.

Мацура одевается, берет в руки зонт, медленно выходит из дому.

До штаба полтора квартала.

– Идзвосчик!

Лихач торопливо дергает вожжами.

– Куда, барин, прикажете?

Мацура медленно садится, разваливается – нога на ногу – и тыкает зонтом вперед.

– Цо-цо! Ну, милый!

Лошадь дергает…

– Цтой!

Полтора квартала проехали.

Японец медленно вылезает… не глядя на извозчика, протягивает ему иену и спокойно направляется в штаб.

Извозчик от изумления раскрывает рот и снимает шапку.

– Покорнейше благодарю, сударь.

2. Сговорились

Ладони вниз между колен, лодочкой… и низкий поклон друг другу. Затем…

– Садитесь, – Таро любезно показывает на кресло. – Я вызвал вас по поручению командующего войсками. Для блага японской армии необходимо свершить одно дело… Но на это нужно иметь ваше согласие.

– Я слушаю.

– У вас имеется в Уссурийском крае в селении Одарка завод?

– Да! Завод сухой перегонки дерева.

– Он целиком ваш?

– Нет! Но в большей части. Мой компанион и директор, русский – владелец меньшей доли.

– Как завод поставлен?

– Превосходно. Фабрикаты – до пятисот названий – лучшего сорта.

– Тем хуже. Скажите, большую он вам дает прибыль?

Мацура смотрит удивленно…

– Раньше давал хорошую… Но ведь Одарка теперь в руках партизан, вы знаете сами… И завод мне не дает ничего.

– Да!.. Я это знаю. Именно поэтому японское командование обращается к вам с предложением.

– Я слушаю.

– Завод вам ничего не приносит… А вместе с тем он работает. Вся продукция целиком поступает в руки партизан. Это дает им немалые средства. Таким образом, ваш завод работает на усиление наших врагов. Его необходимо уничтожить. Мы не хотели этого делать без вашего разрешения по многим причинам. Но ведь, вы же любите свою страну и желаете блага для своей армии.

Мацура внимательно смотрит. Какие-то мысли скачут в его голове. Он встает.

– Господин Таро! Я безусловно согласен.

– Мы не сомневались. Еще одна просьба.

– Я слушаю.

– Вы напишите заявление к русским властям, с копиями японскому командованию и консульскому корпусу, с протестом против захвата завода и просьбой для него охраны. Мы пошлем части… И…

Таро смеется…

– …Партизаны, отступая, сожгут завод. Вы понимаете?

– Да! Конечно.

– Теперь я должен сообщить вам, что поданное вами заявление о вывозе и охране осиновых чурок, а также о рыбалках на Сахалине и Амуре будет подано на доклад завтра. Я надеюсь, что оно получит благоприятное разрешение.

Мацура сияет довольной улыбкой.

– Благодарю вас, господин Таро!

И опять ладони лодочкой между колен… низкий поклон друг другу.

Оставшись один, Таро потирает от удовольствия руки. Есть еще один предлог для посылки войск… Предлог, маскирующий общее наступление.

3. Налет на автомобилях

Утро такое тихое, светлое, прозрачное.

И в штабе тоже тихо. Воскин (он теперь начальником штаба – Шамова замещает), потягиваясь и позевывая, медленно выходит на крыльцо.

Полусонная Одарка нежится в лучах солнца.

В глубине двора возятся около штабных лошадей два партизана… Да начхоз Серков о чем-то деловито ворчит.

Почти пусто в Одарке. Отряды разосланы по линии фронтовых деревень… туда… ближе к полотну железной дороги. Снегуровский уехал к Штерну в Анучино. Шамов тоже там.

В штабе только Воскин, да адъютант Демирский, да начхоз, да еще человек тридцать партизан… И все.

Да впереди, в Татьяновке, человек пятьдесят… Заставы по тракту держат на всякий случай.

Замолкла Одарка. Нет прежнего шума. Отдыхает спокойно штаб.

– Воскин! – кричит из окна Демирский.

– А-ась!

– Чай иди пить.

– Сейчас.

А в это время по широкому Спасскому тракту шуршит и трещит гравий.

Мелкие камешки отлетают к краям дороги, на бровки канав. Низко стелется, клубится барашками дорожная пыль.

Прорвавшееся эхо разносит гулом по тайге непривычные для нее звуки тяжелого железного тарахтения и протяжного сиплого гуда.

Это едут по тракту грузовые автомобили. Шесть машин одна за другой, сохраняя дистанцию сто – полтораста шагов, летят, громыхая, полным ходом.

На коробе каждой машины, на длинных скамейках плотно теснятся желтые мундиры японских солдат.

Сидящие по краю выставили щетиной во все стороны стволы винтовок, уперев их на боковые стенки короба.

Внимательно вглядываются в каждый кустик, готовые при первой тревоге открыть огонь.

На переднем автомобиле среди японцев несколько чехов. Какой-то чешский поручик, наклонясь над ухом японского капитана, орет во всю мочь:

– Скооороо Татьяяяновка.

Капитан мотает головой и смотрит внимательно по сторонам.

А в Татьяновке – Липенко с небольшим отрядом. Партизаны спокойно по избам сидят. Липенко сам и с ним человек десять во дворе на жаровне свинец плавят в жестяной банке… Пули льют.

А застава в овражке на траве разлеглась. Лежат на животах и слушают, как Пашка Кособрюхов сказку рассказывает… Смеются…

– …Вот, значит, когда купец уехал, купчиха и зовет меня к себе в комнаты. Вы, говорит, Павел Андреянович, как я слышала, парень способный. Вот вам, говорит, сто рублей.

– Погоди, ребята. Слышь?

Замолчали… Насторожились. Чуткое ухо ловит протяжный, дрожащий гул. Гул все слышнее… слышнее.

Встревоженная застава мигом бросается к дороге. Смотрят…

Вот вдали из-за сопочки, по изгибу тракта показалась большая, черная коробка.

– Машина!

– Еще!..

– Правда!

– Еще! Гляди!..

Застава всполошилась… растерялась… не знает, что делать.

Гул все громче и громче. Быстро приближаются автомобили.

– Шесть штук, ребята… Гляди!

– Бежим!

– Стой! – орет начальник заставы – погоди!.. Пугнем.

А уж близко, близко первый автомобиль.

Наспех, торопясь, вскидывает застава ружья.

– Пли!

Неровный, трескучий, пугливый залп рывками раскатывается в воздухе.

Еще не успевает замолкнуть эхо, как первая машина останавливается. Желтые точки градом летят с автомобиля… и сразу – в цепь.

А с короба – дах-дах-дах! – хохочет пулемет Льюиса.

Застава мигом – в кусты… Кубарем вниз в овраг… И вдоль по оврагу бегом… что есть мочи… пока целы ноги.

Пулемет смолкает. Японцы лезут в короб. Шофер дает полный ход.

В Татьяновке Липенко, как только услышал выстрелы, бросается собирать партизан. Встревоженные, бегут они со всех сторон, но не успевают еще сообразить, в чем дело, как на околице показывается автомобиль.

Партизаны разом кидаются по дворам… бегут через дворы, через огороды… прыгают через прясла… и – врассыпную… кто куда.

Трясутся стены избушек. Звенят стекла в рамах.

Шесть автомобилей, не останавливаясь в Татьяновке, стрелой проносятся через деревню и прямо туда… к Одарке.

Вот уже справа встала крутая лесистая сопка. И слева тоже. Вот низкая седловина… ущелье… поворот… И впереди справа, за мостом, краснеют крыши завода Одарки.

4. За минуту до смерти

На столе кипит пузатый самовар.

Воскин и Демирский, отдуваясь, пьют чай из больших эмалированных кружек. Воскин отрезал большущий ломоть хлеба и старательно, ровненько размазывает по хлебу густой белый душистый мед.

Демирский сердится.

– Ну, ты!.. Скоро?.. Давай нож.

– Подождешь.

– Товарищ Воскин! – врывается в комнату начхоз Серков, – выйди-ка, послушай… Мне кажется в Татьяновке пулемет строчил.

– Пулемет?!

Ломоть падает из рук и лепится в штаны медом.

– Приготовить лошадей! Партизан к штабу! – приказывает Воскин ординарцу.

Демирский торопливо собирает штабные бумаги в большой самодельный портфель желтой кожи.

Начхоз хлопочет около лошадей небольшого вьючного обоза.

Воскин и Демирский, выскочив на крыльцо, слушают.

Стрельбы не слышно.

– Серков! Тебе не померещилось?

– Смотри!

Демирский хватает Воскина за руку.

Далеко впереди за мостом, из-за крутой сопки выезжают один за другим автомобили.

– На коней! – орет Воскин.

Через задние ворота… на проселочную дорогу… Дальше налево тропой… по кустам… в лес.

И через несколько минут в Одарке ни одного партизана.

Четыре автомобиля остаются за мостом. Из них японцы – налево и направо в цепи. Залегли.

Две машины перекатываются через мост и быстро влетают в завод.

Японцы и чехи с горготаньем и криками разлетаются во все стороны… бегают по заводу… шарят, ищут.

Два японца и чех ведут Алену Сизых, жену партизана (кто-то выдал).

Цепляясь за юбку матери, рядом с Аленой бегут мальчик и девочка. Это дети Алены. Напуганные глазенки в слезах… Губы дрожат…

Сама Алена бледна, как мел.

– Где твой муж?.. Куда бежаль тэн… штаб з отрядем? – кричит Алене чешский поручик.

Алена молчит.

– К стене!.. Растршелять! – беснуется поручик.

Японцы ставят Алену к стене. С ней рядом дети.

– Братрше поручику! Смотри!.. Тэн… быть дольжно… большевиков начхоз…

Маленький корявый чех показывает в сторону крыльца.

На крыльце бледный, встревоженный, в одном белье, с портфелем в руках – старик, директор и компаньон завода.

Чешский поручик говорит что-то японскому капитану. Капитан отдает короткое, хриплое приказание. Три солдата бросаются к старику и тащат его к стене… Рядом с Аленой.

У директора пляшет челюсть… Треплются седые волосы. Он что-то хочет сказать, но язык не слушается… Захватило дыхание…

Японские солдаты скидывают винтовки и…

В этот момент с крутой сопки, что осталась позади – тах-да-дах, тах! – раздается залп.

Чешский поручик и два японца падают навзничь.

Тах-да-дах-тах! – гремит второй залп.

Паника.

Это Липенко успел собрать своих партизан и занял крутую сопку.

А к этому же времени очухался и Воскин. Раскинувшись цепочкой по скату широкого холма, что на задах завода, Воскин тоже открывает огонь.

Паника.

Японский офицер бросается в лабораторию завода. За ним шофер с банкой бензина.

Через минуту из окон завода хлещет пламя.

Офицер отдает приказание… Японцы, забыв о директоре и Алене, бросаются к автомобилям, еле успев захватить трупы.

Цепь арьергарда открывает пулеметный и ружейный огонь по сопкам, поджидая своих.

Быстро приближаются две машины.

Вот уже одна переехала мост. За ней въезжает другая.

Вдруг – трах! – трещит настил моста.

Три прогнивших доски уходят под колесами. Машина носом тюкается в щель.

Японцы соскакивают, кричат, гогочут и бесплодно пытаются вытащить автомобиль.

Обрадованные партизаны сосредоточивают огонь по мосту.

Капитан что-то кричит солдатам. Те бросают вторую машину и громоздятся на первую.

Капитан открывает крышку мотора второй машины и бросает туда ручную гранату. Через четыре секунды с грохотом рвется из мотора вверх столб дыма и пламени. Мотор взорван.

А завод… пылает.

5. Новый партизан

Японцы уехали.

Партизаны стягиваются к заводу. Приходит штаб. В стороне в одном белье стоит печальный старик, хозяин завода, и уныло смотрит на пожарище.

– Серков! – говорит Воскин, – выдай старику обмундирование.

– Да, да, товарищ Воскин, – тихо говорит старик – оденьте меня и… дайте мне винтовку. Мне теперь делать нечего… Останусь у вас.

– Дело! – смеется Воскин, – из буржуев да прямо в партизаны… Ловко.

Глава 24-ая
В ТУМАННОЕ УТРО

1. Японцы едут

По ровным волнам Японского моря бесшумно скользит крейсер.

Дым над трубами точно повис. Чуть слышный ветерок вяло колышет повисшие на фок-мачте флаги…

А на крейсере шесть двенадцати-дюймовых пушек. Две стальные башни с четырнадцатидюймовыми жерлами дальнобойных. Два зенитных орудия тупыми клювами вверх. Сам крейсер окован сталью и на нем 1.515 штыков японской армии.

Это – «Микасо».

…Мирно дремлют прибрежные сопки. Утренний туман окутал их нежной паутиной сна.

А там, где сопки тонут в тумане, – небо серое, мутное, нависшее над миром, как тяжелый свинцовый колпак.

Ильицкий влетает в ателье Танго.

– Ольга тут?

– Сейчас только ушла, сказала – домой. Ильицкий за ней. Догнал.

– Что случилось? – Ольга с явной тревогой.

– Надо сейчас же известить Штерна. На Ольгу и Тетюхэ идет «Микасо». Нужно предупредить находящихся там товарищей, организовать связь…

– Я поеду!

– Тебе нельзя. Тебя могут узнать. Пусть кто-нибудь другой поедет, но не откладывая, сегодня же.

– Хорошо!

2. Заговор мести

Баронесса опускается в кресло. Две резкие складки сдвинутых бровей. Затем встает и направляется в кабинет, к телефону.

– Квартиру полковника Эвецкого.

– Слушаю!

– Мне только-что сообщили, что в штабе имеются сведения о местонахождении Либкнехта.

– Баронесса!.. При всем уважении к вам, я должен отказать в любой вашей просьбе, касающейся Либкнехта. История с его назначением мне стоила слишком много, и только чувство к вам…

– Полноте, полковник! Я совсем не собираюсь просить что-нибудь для него. Скажите только, что вы собираетесь с ним делать.

– То, что заслуживает провокатор. Виселицу или, в лучшем случае, пулю.

– Вы правы, полковник. Но, если для вас важна только смерть его, то и я могла бы участвовать в этом акте возмездия.

– Я вас не понимаю, баронесса. Что вы хотите предложить?

– Я пришлю вам труп Либкнехта так же скоро, как вы сделаете это сами. Скажите только, где я могу его встретить.

– Баронесса! Вы толкаете меня на новое преступление. За поимку Либкнехта я отвечаю своей головой.

– И моей, полковник! Но я была бы больше рада видеть их вместе живыми…

– Баронесса!.. Я ваш слуга.

3. В расставленные сети

«Микасо» подошел.

Бабахают пушки. Наугад щупают в сопках местонахождение партизан.

А партизаны в надежном месте. Снарядам не достать.

– Скорей бы нам помощь, – угрюмо Серов.

– Да, нашими силами с крейсером не справиться, – говорит Сонькин, старый вояка. – Только в сопках сидеть. Долго ли.

…А японцы на берегу уже хозяйничают. Рубят лес – строят бараки и укрепления.

Либкнехт уже вторую неделю как из Анучина. Послан Штерном для организации связи. Безуспешно пытается ободрить повстанцев. Несколько раз сам делал разведки, отправляясь к самому берегу, к японскому крейсеру «Микасо»…

Однажды…

– Либкнехт, ты?

Либкнехт смотрит: знакомый офицер. Где-то он его видел. Кажется, у Семенова в штабе.

– Что ты здесь делаешь?

– Я – по разведке, а ты?

Либкнехт понимает, какую роль он должен играть. Но неужели этот не слышал и не знает про его проделки у Розанова. На всякий случай:

– Я тоже тут по делу, от штаба.

– А! Хорошо, что встретились. Зайдешь ко мне?

Либкнехт соображает. Радушие офицера, непринужденность… здесь его вряд ли кто-нибудь знает… И как раз удобный случай выведать кое-какие нужные сведения.

– Хорошо, зайду! Только вечером.

Офицер дает ему адрес, и оба расстаются.

Офицер заходит в плохонькую гостиницу и звонит кому-то по телефону.

– Исполнено!

– Когда? – спрашивает женский голос.

– Сегодня вечером.

– Хорошо. За расходы получите.

4. Смерть Либкнехта

И вот вечером Либкнехт в маленькой каюте офицера. Рассказывают о своих похождениях. Пьют. Офицер невзначай:

– …Когда я гостил у баронессы Штарк…

– Как, ты знаком с баронессой?

– Немного! Вот тут маленький подарок от нее.

Из стенного шкафика он вынимает роскошно переплетенный альбом.

– Полюбуйся, а я немного покину тебя.

Офицер выходит. Либкнехт раскрывает альбом. Глаза его заволакиваются томной дымкой.

…На сорока листах альбома снимки баронессы. Только ее. Глаза улыбающиеся, задорные, злые, коварные… Губы страстные, надменные, гордые, кроткие… Сама она вся манящая, зовущая…

Как грустно ему стало! Томительно грустно. Или это от выпитого вина…

Нет, нет. Это просто запах его любимых чайных роз, приятный, одуряющий. Кто их тут принес?

Он наклоняется к огромному букету, стоящему на угловом столике, глубоко вдыхает аромат цветов, но вдруг… глаза его ширятся. Там карточка:

Баронесса Глинская фон Штарк

И на обороте: «Либкнехт – любимый. Ты умрешь. Жди меня».

Что это? Что это значит? Отчего так долго не возвращается офицер? Отчего так душно в каюте?

Либкнехт к дверям. Заперты.

Ловушка! Да, да.

Что-то тяжелым кольцом сжимает сердце. Здесь душно, душно!

Либкнехт к окну. Закрыто. Бьет кулаком в стекло – ставни закрыты.

Душно… душно…

Он падает на диван. Хочет встать, – не может. Томит слабость в ногах… Кровь, как раскаленная лава, клокочет в жилах.

Смотрит, и крик вырывается из его уст: в дверях – баронесса.

В ее руке сверкающий сталью кинжал. Она приближается к Либкнехту и смотрит в упор в его глаза.

Чрез стиснутые зубы одно слово, тяжелое, как гиря, падает в сознание Либкнехта:

– Изменник!

Либкнехт не может шевельнуть ни одним мускулом. Тело парализовано каким-то дьявольским снадобьем, которое он, вероятно, выпил вместе с вином. Он только чувствует, как острый клинок кинжала прикасается к его груди. Как огнем, обжигает ее боль, и клинок врезывается все глубже и глубже…

Баронесса вскакивает. Платье ее обрызгано кровью. Конвульсивно дрожащими губами она припадает ко лбу Либкнехта.