Текст книги "Крестной феей назначаю себя! (СИ)"
Автор книги: Ника Светова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)
Глава 3
Черное элегантное платье выглядело слишком простым обрамлением для великолепной фигуры и прекрасного лица, но бриллиантовые украшения исправляли эту оплошность. Дорогой тяжелый шелк слегка шуршал, пока новая просительница легко и непринужденно шла к центру кабинета и занимала кресло, любезно отодвинутое герцогом.
Эрнест Берштейн, склонившись, поцеловал изящную руку леди Эмеринг, графиня Роддерик приветствовала даму кивком головы и почувствовала легкое негодование, заметив обращенный на себя снисходительный взгляд больших карих глаз,
– Что привело к нам прекрасную Олли Терн? Прости, так и не смог привыкнуть к твоему новому имени, – герцог начал разговор легко и непринужденно, пользуясь правом давнего друга прекрасной певицы, и Эвелине с трудом удалось справиться с нараставшим раздражением, – Насколько я помню, лорд Эмеринг недавно скончался, стало быть, ты сейчас в трауре?
– О, да, мой муж Эндрю Эмеринг скончался несколько месяцев назад, – в голосе вдовы не было печали, она всего лишь подтвердила сказанное герцогом, – и это обстоятельство лишило меня возможности посещать званые балы и вечера.
– Вероятно, он искупил свою вину тем, что оставил Вам хорошее наследство? – графиня Роддерик сама не ожидала, что ее вопрос прозвучит так язвительно. Она предполагала получить в ответ не менее язвительную отповедь опытной светской львицы. но, к своему удивлению, услышала веселый смех гостьи.
– Вы просто очаровательны в своей непосредственности, графиня! – сказала Оливия, отсмеявшись. – Да, лорд Эмеринг оставил мне наследство и весьма немалое. Иначе зачем бы я потеряла годы, проведенные рядом с ним? Но, к сожалению, условия наследования таковы, что не позволяют мне нарушить традиции, которых придерживаются Эмеринги.
– Какие именно традиции, леди? – Эрнест был весь внимание, только уголки губ подрагивали, когда он смотрел на смущенную Эвелину.
– Ах, герцог! Эмеринги оказались скучнейшими из всех, кого я знала! Одно из самых богатых семейств страны – они могли бы сами диктовать окружающим и моду, и традиции! Но эти напыщенные снобы предпочитают жить ровно по тем же правилам, по каким жили их деды и прадеды! И одним из условий получения мной наследства выставлено именно соблюдение старых традиций! – Оливия пренебрежительно фыркнула, выражая свое недовольство, и продолжила.
– Я обязана в течение года носить траур, не посещать увеселительных мероприятий, не давать повода для сплетен! И только по прошествии года, когда будет подтверждено выполнение этих условий, я вступлю в права наследования!
Пока леди Эмеринг высказывала свое возмущение жесткими требованиями получения наследства, Эвелина пыталась вспомнить: когда же она, впервые после гибели Северина, захотела повеселиться на балу? И, положа руку на сердце, девушка могла сказать, что все годы вдовства присутствовала на балах только по велению долга, как фрейлина королевы. Будь ее воля – Эвелина предпочла бы отсиживаться в своих комнатах, предаваясь воспоминаниям о немногих светлых днях, дарованных ей судьбой.
Между тем диалог Эрнеста и Оливии продолжался, и графиня Роддерик, отвлекшись от своих мыслей, с удивлением услышала, что вдовствуюшая леди пришла с просьбой о получении приглашения на Лунный Бал.
– Но как же условия завещания? – в изумлении воскликнула Эвелина. – Леди Эмеринг, разве Ваше появление на Лунном Балу на будет расцениваться как нарушение завещания и повод для лишения Вас наследства?
– Сыновья моего покойного мужа непременно лишат меня наследства, появись я на Балу в качестве гостьи, – спокойно пояснила Оливия, – но я и не прошу о таком приглашении. Я прошу, чтобы меня пригласили выступить на Лунном Бале как оперную певицу. Если семья Эмерингов получит письмо за подписью короля с просьбой о моем участии в выступлениях, они не посмеют отказать!
Графиня Роддерик озадаченно посмотрела на герцога – только он мог знать, подпишет король такое письмо или нет. Эрнест задумался, прикидывая возможность выполнить просьбу бывшей оперной примы, несколько лет не выступавшей на сцене.
Леди Эмеринг верно расценила замешательство собеседников и безмятежное спокойствие ее лица сменилось гневным выражением. Оливия поднялась с кресла, величественно, словно правящая королева, взглянула на герцога и графиню и запела.
Бархатный грудной голос зазвучал так сильно, что казалось вытеснил воздух из кабинета, заполняя собой все окружающее пространство. Ослепительная Олли Терн пела первые строки знаменитого Лунного Вальса. Пела так легко и свободно, словно не было ни замужества, ни нескольких лет, проведенных вне сцены:
– Сегодня переполнен зал,
Собрались все на Лунный Бал,
И звучит для нас
Старый Лунный Вальс,
Светлой сказкой он манит нас…
Чарующие звуки прервались, оставляя место тишине. Олли Терн уверенно и спокойно смотрела на замерших слушателей. Герцог Берштейн первым пришел в себя и нарушил возникшую паузу возгласом: "Браво!". Он от души аплодировал певице, и графиня Роддерик, опомнившись, немедленно присоединилась к его аплодисментам. Она была восхищена не меньше герцога, но какая-то нотка горечи мешала ей всецело отдаться восхищению талантом Оливии. Встревоженное сердце не переставало напоминать Эвелине, что комплименты Эрнеста, его восторг звучат сейчас очень искренне и предназначены отнюдь не для нее.
Герцог Берштейн не заметил состояния графини, его внимание всецело было посвящено блистательной певице. Эрнест заверил леди Эмеринг, что приглашение за подписью короля, с просьбой выступить на открытии Лунного Бала, будет доставлено ей не позднее завтрашнего утра.
– Благодарю Вас, герцог, – Оливия благосклонно кивнула, принимая пылкие заверения, – я счастлива, что не обманулась в своих надеждах, и Вы согласны мне помочь. Вступив в права наследования, я собираюсь создать свой оперный театр, а выступление на Лунном Балу будет самой лучшей возможностью сообщить зрителям, что Олли Терн возвращается на сцену.
– Но Ваше желание выступить может обернуться против Вас, леди Эмеринг, – графиня Роддерик решилась напомнить Оливии ее же опасения, – неужели Вы так хотите вернуться на сцену, что готовы рискнуть возможностью получить богатое наследство?
– Графиня, – Оливия легко рассмеялась, – я уже пробовала жить без сцены и поняла, что такая жизнь не приносит мне радости. Я имела все, что только могла пожелать – наряды, драгоценности, возможность блистать на балах не приглашенной гостьей, а хозяйкой. Все мои желания исполнялись, кроме одного, самого главного – чувствовать себя свободной.
– Думаю, я из тех птиц, что не умеют петь в клетке, даже если клетка золотая, – леди Эмеринг чуть задумалась и продолжила, – но эти годы без сцены не прошли даром. У меня было время отделить золото от мишуры, понять, что по-настоящему ценно в этой жизни.
– И что же? – Эвелина улыбнулась, почти не скрывая иронии, – Возможность петь?
– Возможность быть собой, дорогая графиня! Все остальное не стоит и ломаного гроша!
Оливия ответила так серьезно, что графиня Роддерик растерялась, утратив на время свой воинственный настрой. А певица, внимательно взглянув на Эвелину, добавила, обращаясь только к ней:
– Невозможно прожить всю жизнь одним только прошлым, даже если это прошлое – самое дорогое, что у нас есть. Цепляясь всеми силами за безвозвратно ушедшее, теряешь то, что имеешь сейчас. И чаще всего, ценность утерянного понимаешь слишком поздно. Время безжалостно, моя дорогая, особенно к тем, кто не ценит его даров.
Эвелина вспыхнула, собираясь ответить, но леди Эмеринг уже прощалась. Легко и грациозно она выпорхнула из кабинета, оставив после себя тонкий аромат парфюма и непонятное чувство утерянного волшебства.
Эрнест задумчиво смотрел на графиню, а она, все еще негодующая, обратила свой нерастраченный пыл на него:
– Оказывается, Вы умеете быть любезным, герцог Берштейн? Со всеми дамами или только с избранными? Что-то я не припомню, когда Вы были так любезны, например, со мной?
– Может от того, что и я не могу припомнить, когда Вы были любезны со мной, графиня? – в тон собеседнице откликнулся Эрнест.
– Ах, так! – Эвелина возмутилась еще больше. – Ну что же, теперь у Вас есть возможность показать свои чувства наиболее приятной Вам даме! Пригласите Оливию на Лунный Вальс, вдруг вам повезет. и Лунный Цветок засияет вокруг вашей пары!
– Я бы с удовольствием, графиня, но боюсь ошибки, – герцог Берштейн вернулся к прежнему насмешливому тону, – на Балу будут две дамы в черном, вдруг я приглашу Вас, перепутав с леди Эмеринг?
– О, не беспокойтесь! – Эвелина была уверена, что внешне она холодна и бесстрастна, не подозревая, как выдают ее истинные чувства сверкающие негодованием глаза и пылающие щеки. – Я изменю черному цвету ради Лунного Бала! Так что путаницы не возникнет!
Графиня Роддерик отвернулась, не успев заметить, как счастливо улыбнулся Эрнест после ее последних слов. Она смотрела на распахнувшуюся дверь и вслушивалась в привычный голос, объявлявший последнего на сегодня просителя:
– Отто Шенброк, капитан гвардии Его Величества!
Глава 4
Печатая шаг, в кабинет вошел высокий, хорошо сложенный молодой мужчина в военной форме. Суровое выражение и резкие черты лица выдавали в нем северянина, а светлые волосы и голубые глаза подтверждали чистоту северной крови.
Капитан Шенброк склонил голову перед герцогом и получил в ответ сдержанный кивок. Графиня же, как бы случайно, не смотрела на вошедшего и, конечно, не могла заметить его порыва поцеловать даме руку. Оба они – и герцог, и графиня – с подозрением относились к отпрыску рода Шенброков. Старшие этого рода были одними из зачинщиков заговора, в котором погиб не один только Северин, но и другие достойные дворяне.
Когда зачинщики были схвачены и казнены по приговору суда, король лишил их семьи всех привилегий и званий, позволив сохранить от былого величия рода небольшое поместье. Оставленное имущество давало вдовам и детям бывших заговорщиков минимальный доход, которого едва хватало, чтобы выжить. При желании дети заговорщиков могли поступить на службу и начать свою карьеру с самых низов, рассчитывая только на собственные силы и таланты.
У Отто Шенброка такое желание было. Ровесник герцога Берштейна, он поступил в королевскую гвардию на младшую офицерскую должность шесть лет назад. За эти годы, только благодаря собственному упорству и четкому выполнению приказов, Шенброк дослужился до звания капитана. Берштейну не в чем было упрекнуть его, но и для полного доверия не было оснований. Поэтому к визиту капитана Эрнест отнесся настороженно. Что же касается графини Роддерик – ей достаточно было услышать фамилию, чтобы с подозрением выслушивать визитера.
Капитан Шенброк равнодушно воспринял холодный ответ на свое приветствие и попросил разрешения изложить просьбу, с которой он явился. Герцог Берштейн ответил коротким:
– Приступайте, капитан! – и Отто сухим четким тоном, словно отдавал команды на плацу, отрапортовал:
– Господин герцог, прошу Вашего ходатайства об освобождении меня от дежурства в ночь Лунного Бала!
Герцог вскинул брови, выражая свое недоумение, и капитан продолжил:
– Я обращался к непосредственному командиру, мне пояснили, что приказ ставить на дежурство в эту ночь только холостых и не имеющих невесты исходит от Вас, и нарушить Ваш приказ мой командир не посмеет.
– А по какой причине я должен нарушить собственный приказ? – холодно поинтересовался герцог. – Разве у Вас есть невеста, капитан Шенброк? Насколько мне известно, с выбором девушки на эту роль Вы еще не определились..
Эрнест чуть насмешливо взглянул на капитана, и тот не замедлил с ответом:
– Я сделал свой выбор, герцог Берштейн! Мы еще не объявляли о помолвке, но я уверен – девушка мне не откажет!
– И кто же эта… – Эрнест не договорил, но в его тоне явственно слышалось недосказанное слово "несчастная".
– Это Кэтрин Брайтон, воспитанница Ее Величества королевы Амелии! – капитан Шенброк гордо вскинул голову, и в его взгляде читался вызов всем, кто посмеет сомневаться в сказанном.
Но графиню Роддерик подобные взгляды никогда не пугали. Она ахнула, услышав имя девушки, и возмущенно воскликнула:
– Этого не может быть, Вы лжете, капитан! Я уверена, что Кэтрин не давала Вам слова, она никогда не согласится выйти за вас замуж!
Герцог Берштейн был удивлен и заявлением Шенброка о невесте, и категоричностью графини Роддерик. Он перебирал в памяти то немногое, что знал о юной фрейлине Брайтон.
Кэтрин Брайтон, одна из "сироток королевы", была дочерью дворянина, погибшего от руки заговорщиков. Несколько небогатых дворянских семей лишились тогда кормильцев, и король с королевой лично взяли опеку над осиротевшими детьми. Мальчики получили отличное образование, девочки воспитывались в лучшем пансионе Армании, под патронатом самой королевы. При получении диплома юношам вручали от имени короля денежную сумму, вполне достаточную для начала самостоятельной жизни. А девушкам, которых все называли не иначе, как "сиротки королевы", было обещано приданое из земель и поместий, конфискованных у мятежников в пользу короны.
Благодаря щедрому королевскому решению, осиротевшие девушки считались самыми богатыми невестами Армании. А Кэтрин, в дополнение к заманчивому приданому, была еще и прехорошенькой. Герцог вспомнил эту златокудрую синеглазку с изящной фигуркой и мысленно согласился с Эвелиной: не могла такая хрупкая нежная девушка полюбить ревностного служаку Шенброка, холодного и равнодушного ко всему, что не касается его карьеры. Единственный довод не позволял Эрнесту полностью отвергнуть утверждение Шенброка: капитан не посмел бы откровенно обманывать первого министра, тем более, понимая, что его слова легко проверить.
Решив выяснить все до конца, герцог Берштейн жестом остановил графиню, порывающуюся дополнить свои слова, и сурово потребовал у Шенброка:
– Поясните, капитан, почему Вы так уверены, что Кэтрин Брайтон согласится стать Вашей невестой?
– Она улыбалась мне, когда я стоял в карауле у женской половины, заговаривала со мной, приняла от меня руку, когда фрейлины шли в парадную залу для участия в торжественном приеме! Кэтрин несомненно благосклонна ко мне и будет счастлива принять мое предложение руки и сердца!
– Боже мой, капитан! – Эвелина была поражена тем, как истолковал этот напыщенный от собственной важности северянин поступки веселой юной девушки. – Кэтрин улыбалась Вам просто потому, что не умеет быть строгой и сердитой! Эта девушка искренне делится своей жизнерадостностью со всеми, кто ее окружает, она ласково заговаривает и со старым слугой, и с юным пажом, и с ворчливой камеристкой! И что же, ей теперь за каждого из них выходить замуж?
Герцог Берштейн фыркнул, представив какой разношерстной могла быть толпа желающих получить руку юной фрейлины, но быстро подавил смешок под негодующим взглядом графини Роддерик.
– А Вашу руку, капитан, леди Брайтон приняла потому, что на большом торжественном приеме не хватило кавалеров для юных фрейлин, а по этикету дамы не могли выйти в зал без сопровождения. Вот и задействовали офицеров, стоящих в тот день в карауле. Вы с таким же успехом могли вести к столу другую фрейлину, а не Кэтрин!
Эвелина немного успокоилась во время своей пылкой речи и сейчас сердито смотрела на Отто Шенброка, ожидая его ответа. Невозмутимый капитан холодно выслушал все, высказанное графиней, и с непоколебимым спокойствием вернулся к своей просьбе:
– Я считаю, что не противен девушке, если она первая заговаривала со мной и не отвергла мою руку. У меня пока не было возможности поговорить с леди Брайтон о своих чувствах наедине. Наша встреча на Лунном Балу может оказаться решающей для того, чтобы Кэтрин определилась в своих чувствах. Но я не смогу пригласить девушку на Лунный Вальс, если буду стоять в карауле. Поэтому осмелюсь повторить свое ходатайство об освобождении меня от дежурства в эту ночь.
– Почему же Вы не хотите прежде приглашения на Вальс переговорить с Кэтрин Брайтон? – задумчиво спросил герцог – Почему решили показать свои чувства именно на Балу?
– Девушки чаще всего сами не знают, кто им нужен, – безапеляционно заявил Отто Шенброк, – я уверен, что выбирать должен мужчина, удел девушки – принять его выбор.
Капитан продолжил бы свою речь и дальше, но его уже не слушали. Герцог Берштейн вспомнил и взвесил все обстоятельства и озвучил свои выводы.
– Капитан Шенброк, – Эрнест был сейчас так холоден и спокоен, что графиня Роддерик замерла, почувствовав грозное настроение напарника. – Вы сказали много слов, забыв сказать самое важное. Волей короля и королевы именно Кэтрин Брайтон получит в приданое земли Шенброков, после заговора отторгнутые в пользу короля. И Ваше желание видеть Кэтрин своей невестой продиктовано не чувствами к девушке. а стремлением вернуть имущество рода.
– Да! – невозмутимость наконец-то слетела с Отто. как ненужная маска, в его глазах полыхала ярость поверженного, но не сдавшегося противника. – Да, я хотел вернуть свои земли, зачем скрывать? Разве это справедливо, что замком и его угодьями, веками принадлежавшими нашему роду, будут управлять самозванцы?
– Ваш отец и его братья когда-то выбрали свою судьбу и проиграли, – голос герцога стал совсем ледяным и суровым, – они знали на что шли и на что обрекали своих детей. У вас есть выбор: либо верной службой королю вернуть честное имя своему роду, либо пойти по стопам отца и его единомышленников. Что вы предпочтете?
Берштейн в упор смотрел на молодого Шенброка, ожидая ответа. и капитан не выдержал жесткого взгляда серых глаз.
Коротко кивнув, Отто Шенброк резко развернулся и почти выбежал из кабинета. Графиня выдохнула, почувствовав. как спадает напряжение, возникшее с приходом последнего посетителя. Она подошла к герцогу, дотронулась до его руки и, на его вопросительный взгляд, произнесла:
– Благодарю, Эрнест! Я и не думала. что Вы заступитесь за девушку и найдете, чем охладить пыл этого мужлана.
– Вот как, не думали? – герцог улыбнулся Эвелине, но чуть заметная горечь была в его улыбке. – Вы считаете. что заступаться за бедных, обиженных красавиц только Ваше право? А я, вероятно, кажусь Вам чудовищем, так. Велли?
Графиня Роддерик вздрогнула, услышав, как герцог назвал ее давно забытым коротким именем. Этим ласковым именем девушку называл когда-то Северин, а вслед за ним, и его лучший друг Эрни. Она хотела ответить, сказать, что никогда не считала герцога чудовищем, но двери кабинета, в который раз за этот день распахнулись, и дворецкий сообщил:
– Главный церемониймейстер ищет вас, господа, чтобы обсудить проведение Бала!
Глава 5
О. нет! – почти простонала Эвелина. – Только не главный церемониймейстер! Если нам придется сейчас обсуждать с ним расстановку столов и сервизов на них в соответствии с рангом гостей, последний день приема просителей затянется еще на два, как минимум!
– Верно, Эвелина! – герцог почему-то не выглядел расстроенным предстоящим визитом, скорее он был слишком веселым, так что графиня невольно заподозрила неладное. Она с сомнением смотрела на Эрнеста, а тот уже вовсю распоряжался: – Джереми, скажешь церемониймейстеру, что ты нас не застал, мы уже ушли. Ты понял?
Дворецкий кивнул.
– И прикажи накрыть стол для легкого ужина в малом зале библиотеки. Мы с графиней Роддерик пройдем туда через потайной ход, нам просто необходимо уединиться в тишине и еще раз вспомнить все, что мы наобещали за эти дни!
– Вы согласны, графиня? – герцог Берштейн с улыбкой взглянул на даму, и Эвелина, преодолевая внутреннее сомнение, кивнула, принимая его доводы. Обсудить еще раз в тишине библиотеки пожелания просителей и то, как их лучше выполнить, было верным решением. Да и легкий ужин будет подспорьем деловому разговору. Но возбужденное состояние герцога заставляло графиню усомниться, что он преследует только деловые цели.
Эрнест, вероятно почувствовав колебания графини Роддерик, добавил к своим словам, что в библиотеку они войдут под завесой невидимости и неслышимости. И под этой же завесой будут находиться все время, пока будут ужинать и обсуждать накопившиеся вопросы. Это заявление герцога окончательно убедило Эвелину, и она подала руку, показывая, что принимает его приглашение.
Эрнест, не сумевший скрыть свою радость, подмигнул Джереми и совсем расцвел, получив в ответ от дворецкого понимающую улыбку и многозначительный кивок головы. Эвелина опять было насторожилась, но герцог уже вел ее к двери потайного хода, замаскированной зеркалом. Сам ход они прошли очень быстро, почти бегом. Эрнест освещал дорогу магическим шаром и вел свою спутницу очень бережно и уверенно. Графине даже показалось, что была попытка взять ее на руки, но она сумела ускользнуть из слишком крепких объятий.
Когда пара добралась в библиотеку, стол на двоих был уже накрыт: горели настоящие, не магические, свечи, золотился мускат в высоких бокалах, ароматно пахли профитроли, выложенные на блюдах.
– Смотрите, Эрнест, это удивительно! – графиня Роддерик была в восторге от увиденного. – Когда они успели все подготовить? Ведь по коридору от нашего кабинета сюда гораздо дольше идти, чем по тому пути. которым прошли мы?
Эвелина оглядывала обстановку, радуясь, как ребенок. Она всегда любила находиться в окружении книг, особенно когда среди высоких полок с книгами был еще и стол с ее любимыми профитролями, да еще и с такими разнообразными начинками…
– Эрнест, да нам тут такой стол накрыли, что можно всю ночь работать и от голода точно не умрешь! – графиня, задорно смеясь, обернулась к спутнику и смутилась, встретив внимательный задумчивый взгляд.
– Почему Вы так серьезны, герцог? – голос Эвелины дрогнул, она оглянулась по сторонам и поняла, что завеса невидимости скрыла их уголок надежней любых стен и замков. Графиня отступила от спутника, оказавшись совсем рядом с накрытым столом, и только сейчас увидела вазу с букетом ее любимых лесных фиалок. Их тонкий аромат с трудом пробивался сквозь аппетитные запахи, и Эвелина взяла букет в руки. Она вдыхала щемящий нежный аромат и вспоминала…
Вспоминала, что Эрнест один во всем дворце знал, как ей нравится старый золотой мускат. Знал о ее пристрастии к профитролям, особенно к сладким, с шоколадным заварным кремом – блюдо с ними было самым большим и переполненным. А еще Эрнест знал, что из аромата всех цветов она больше всего любит аромат первых лесных фиалок, аромат их единственной весны с Северином…Он знал о ней самое сокровенное и за прошедшие годы ничего не забыл, даже самую мелочь…
Эвелина повернулась к герцогу, продолжая держать в руках букет фиалок. Она смотрела на него своими невероятными зелеными глазами, и застывшие слезы вины туманили ее взгляд, не давая четко рассмотреть мужчину.
– Эрнест, скажи, ты ведь совсем не спонтанно придумал этот ужин, ты подготовил его заранее? – тихо спросила девушка, пряча лицо в букете цветов.
– Да, Велли, – Эрнест подошел ближе, чуть прикоснувшись обнял Эвелину за плечи, – я решил, что ты заслужила небольшой отдых после напряжения двух недель. И взял на себя смелость заказать ужин по твоим вкусам и пригласить тебя…
– А церемониймейстер? Его визита не было? – Эвелина улыбнулась сквозь слезы. Она чувствовала руки Эрнеста на своих плечах, его близкое дыхание, и на душе у девушки было так легко и спокойно, как никогда за последние годы.
– Не было, – Эрнест легко рассмеялся, крепче прижал Эвелину к себе и пояснил, вдыхая аромат ее легких волос, – я подговорил Джереми сказать о том, что старый зануда нас ищет. Был уверен – ты сбежишь куда угодно, лишь бы с ним не общаться.
Герцог опять рассмеялся. и Эвелина засмеялась в ответ. Она чуть отстранилась, не желая измять хрупкий букет, взглянула в глаза собеседнику и ахнула про себя, заметив, что скучный серый цвет разбавила голубизна. Сейчас в глазах герцога бушевало грозовое небо, серо-синее, невероятно близкое и притягательное. Эрнест по-своему понял попытку графини отстраниться и отпустил ее плечи. Он с грустной нежностью взглянул на девушку и сказал:
– Велли, тебе незачем опасаться меня, я никогда не посмею тебя обидеть. И если ты не хочешь провести этот вечер вместе со мной…
Герцог не договорил, Эвелина схватила его за руку и горячо заявила:
– Хочу, Эрнест, я очень хочу поужинать с тобой сегодня! Не уходи, прошу тебя, ты тоже заслужил отдых, не я одна!
Графиня, не отпуская руку герцога, подошла к столу, вернула букет на место и повернулась к Эрнесту:
– Ну что же Вы, герцог, ухаживайте за дамой!
Герцог счастливо, по-мальчишески громко, рассмеялся и начал ухаживать. Он выполнял все, что положено выполнять кавалеру: предлагал новые блюда, подливал вино в бокал, говорил комплименты и рассыпал шутки, над которыми Эвелина смеялась так звонко, что завеса слегка вздрагивала, удерживая звук.
Они и деловые вопросы не забыли обсудить, и даже сошлись во всех пунктах, кроме одного. Эвелине очень хотелось, чтобы юная маркиза д'Анжу танцевала Лунный Вальс с любимым менестрелем, а герцог был уверен в нелепости этой затеи. Графиня Роддерик почти рассердилась, но взгляд, брошенный на букет фиалок, смягчил ее, и первая фрейлина согласилась не вмешиваться в судьбу Эльзи и Айвена. Впрочем, она тут же заявила, что не потерпит, если вмешается кто-то другой, и герцог, смеясь, дал слово не помогать, но и не мешать графу д'Жене и отцу девушки.
Когда все вопросы были решены, вино выпито, а профитроли почти полностью съедены, Эвелина собралась уходить, и герцог не препятствовал ей. Он был счастлив тем, как прошел вечер, счастлив от того, как радостно сияют глаза Эвелины. Они поднялись, собираясь выйти обычным путем, через большой зал библиотеки, и замерли, услышав голоса. В глубине зала говорили двое: юноша и девушка. Их прерывистый разговор то снижался до шепота, то срывался на громкие звуки. А иногда их разговор совсем прерывался, по той простой причине, что эти двое успевали еще и целоваться. И если девушкой в этой паре, несомненно, была фрейлина королевы Кэтрин Брайтон – ее выдавали золотистые локоны, сияющие в темноте зала, – то юношей… По росту, статной выправке, сильному уверенному голосу и герцог, и графиня уверенно определили, что с Кэтрин Брайтон в темноте библиотечного зала разговаривал и целовался Дэниэль, наследный принц Армании!
