Текст книги "Ринго и Солнечная полиция (ЛП)"

Автор книги: Ник Вилгус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

– Томми... не делай этого.

– Это неправильно.

– Мы преодолеем этот мост, когда дойдём до него. Если дойдём.

– Он мой мальчик!

Эмбер замолчала.

– Я не могу этого сделать, – сказал Томас, зная, что её тишина означает, что сказать нечего. Закон есть закон. Он знал, ввязываясь в это, что может произойти. Не было никаких гарантий. По закону ничего нельзя было сделать.

– Я не могу его потерять. Ты должна помочь мне.

– Я знаю, это больно.

– У меня здесь сердце из груди вырывают.

– Думаю, ты драматизируешь.

– Он мой малыш! Конечно, я драматизирую!

– Томми, послушай меня. Не делай этого с собой. Всё должен решать суд. У этого человека даже нет работы, и он не может обеспечить его. И он бывший заключённый, ради Бога. Думаю, ты переживаешь из-за ничего. И, да, он настоящий отец, и, если они поладят и понравятся друг другу... ну, да, тебе может придётся отойти в сторону. Так всё работает, и ты знал это, когда ввязывался во всё. Постарайся принимать это легче.

– Я так не могу.

– Можешь и сделаешь. Ты настоящий отец этому мальчику, и ты помог ему жить хорошей жизнью. Отличной жизнью. Ты был рядом, когда он в ком-то нуждался. И теперь ты можешь помочь ему перейти к следующему этапу в его жизни, а именно к его настоящей семье.

– Но я его настоящая семья.

– Но это не так, Томми. Не по закону.

– Я не хочу прямо сейчас слышать ни о каком грёбаном законе.

– Мне кажется ты позвонил не тому человеку.

– Я хочу, чтобы ты сказала мне, что я прав, и что мне следует сбежать с ним в Канаду.

– Что такое похищение, более или менее, в великой схеме всего? Такое постоянно случается. Тебя, вероятно, даже не поймают. Можешь потерять свою лицензию на опеку и усыновление, но какого чёрта?

– Чёрт побери!

– Аминь.

– Дерьмо!

– Чёрт, – парировала она.

– Это нечестно.

– Нет, нечестно, и это сосёт яйца.

– Большие, волосатые яйца, – сказал Томас.

– Яйца, которые никакой гей в здравом уме не захотел бы сосать.

– Болезненные, зловредные яйца.

– Тебе лучше?

– Нет, но всё равно спасибо.

– Ты пройдёшь через это, Томми.

– Откуда ты это знаешь?

– Потому что ты буддист, а так делают буддисты, что всегда злит нас остальных. Ты сделал потрясающий поступок, Томас Манфред. И когда ты будешь стоять перед судьёй, не думай, что это останется незамеченным. Этот парень может быть биологическим отцом Джереми, но любой ублюдок-бродяга может заделать ребёнка и бросить его. И судья знает это. Но не любой может дать ребёнку жизнь. Настоящую жизнь. С настоящими шансами и настоящими возможностями на будущее. Но ты дал. Так что прояви немного веры. И это говорит твоя подруга пресвитерианка, которая не бывала в церкви с тех пор, как потеряла девственность под трибунами в выпускном классе, так что лучше цени это.

Поговорив с Эмбер, он позвонил Рэнди. Он хотел рассказать ему, что произошло. Вместо этого он расплакался.

– Так плохо, да? – спросил Рэнди, когда плач стих.

– Я не этого хотел.

– Ещё рано, приятель. Ты не знаешь, что будет.

– Я люблю этого ребёнка, – сказал Томас. – В этом дело. Я люблю его так сильно, а они собираются забрать его.

– Ты этого не знаешь.

– Это нечестно.

– Это точно, брат.

– Что мне делать?

– Поживём-увидим.

Позже Томас сидел рядом с Джереми и убирал длинные, непослушные волосы с лица мальчика. Долгое время он смотрел на Джереми, каждую черту которого давно запомнил.

Кто-то однажды сказал – он видел это в "Фейсбуке" или где-то ещё – что мозг – идеальный орган, который продолжает расти и расширяться, двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, на протяжении всего детства, и только продолжает расти и расширяться, учиться и увеличиваться... пока ты не влюбляешься.

Он так любил этого ребёнка, что не мог мыслить трезво. Не мог думать логически. Не мог думать в холодном, отстранённом смысле насчёт того, что лучше для Джереми, что значительно в его лучших интересах – особенно, если эти интересы не включают в него самого.

Джереми Триппер был его малышом, а он был папой мальчика, вот и всё. Конец истории. Как мама-медведь, он загрызёт любого, кто встанет на пути, и любого, кто угрожает причинить вред его отпрыску. Даже угроза провести остаток жизни в тюрьме не сдержит его – и упаси Бог любого, кто хотел проверить его решительность. Он был гиперопекающим? Может быть. Но Джереми испытал слишком много боли за свою пока малую жизнь, и он не собирался сидеть и позволять кому-то делать ещё хуже.

Прошло много времени, прежде чем он уснул.

Глава 38

– Так как прошёл визит? – спросила Тэмми, сидя в удобном кресле перед столом Томаса.

Это был понедельник перед Рождеством, и Томас вернулся к работе. В его списке дел в тот день была подготовка к программе рождественских корпоративов и новогодних вечеринок, которые пройдут в отеле, которых уже было четырнадцать.

– Отстойно, – признался Томас.

– Оу?

– Всё прошло нормально. Я имел в виду, что для меня было отстойно.

– Они понравились друг другу?

– К несчастью.

– Значит, ты не абсолютно против идеи воссоединения?

– Ты так это называешь?

– Да, – просто сказала она. – Я работаю над планом воссоединения. Я бы оценила любой вклад.

– Они живут в трейлере. На свалке, в целом. У них во дворе мусор, и на заднем дворе, и сбоку, и я не могу и на минуту представить, чтобы какой-то ребёнок жил в таком месте. И если бы ты чувствовала запах внутри той дыры, то знала бы, что я имею в виду – и мать парня кажется более заинтересованной в чеке, который будет получать, чем в своём внуке, но, полагаю, ничего из этого не преступление.

– Эти факторы важно учесть.

– Можно и так сказать.

– Твоя враждебность не оценится.

– Полагаю, другие люди воспринимают это лучше, но я не могу. Всё это просто надувательство.

– Я это знаю, Томас. Правда, знаю.

– Но...

– Я должна следовать закону. Мои чувства в это не вмешиваются.

– Как хорошо тебе, но я люблю этого мальчика. Он мой мальчик. Он мой сын. Понимаешь? Я сразу сказал тебе, что хочу усыновить. Я хотел семью. Я не хочу, чтобы дети приходили и уходили. Я сказал тебе очень ясно, что не создан для этого.

– Когда мы поместили Джереми к тебе, у нас не было причин верить, что отец когда-либо найдётся.

– Но он нашёлся.

– Да. Нашёлся.

– И теперь ты ничего не можешь с этим сделать.

– Ты не облегчаешь мне жизнь, мистер Томас.

– Полагаю, я могу сказать то же самое.

– Я знаю, ты расстроен.

– И я пытаюсь не винить тебя, но ничего не могу с собой поделать.

– Я знаю, ты привязался, но мне нужно, чтобы ты кое о чём подумал. Ты мог спасти этому мальчику жизнь. Ты не думал об этом? Теперь, когда он в системе, мы можем следить за ним. Мы можем составить план воссоединения. Если ничего не выйдет, права отца будут ограничены, и ты сможешь усыновить его. Если выйдет, мы будем знать, что Джереми со своей семьёй. Со своим отцом. И, может быть, его отец будет не таким уж плохим. И у его отца будут средства, помощь и визиты социальных работников. Смысл в том, что ты поставил этого мальчика на правильный путь. Его консультант впечатлена его прогрессом. Его учителя очень довольны его работой. Ты развернул его. Ты дал ему будущее. Поэтому мы всё делаем, Томас. Мы здесь для этого – чтобы исправлять семьи. Чтобы помочь им всё наладить. Чтобы дать им средства. Чтобы помочь этим детям обрести будущее. Поэтому ты называешься "ресурсным родителем". И мне жаль, если твои чувства задели, или если ты думаешь, что тебя оскорбили, обманули или плохо с тобой обращались. Мне действительно жаль, потому что ты хороший человек и не заслуживаешь этого, но ты не первый оказался в такой ситуации и не будешь последним. Ты хотел шанса быть отцом – и я дала тебе этот шанс. Ну, каково это?

– Прости?

– В какой-то день твои дети вырастают и больше не нуждаются в тебе. Каково это, мистер Томас? Ты приносишь жертвы и делаешь ради них всё, и однажды они перестают в тебе нуждаться. Однажды, вот так просто. Они женятся. Уезжают на учёбу. Они знают всё, и им не нужно, чтобы ты говорил, что делать. Они взрослеют. Они больше не твои малыши. И это больно, так ведь? Но это часть сделки. Позволить им вырасти. Позволить им двигаться к тому, что придержала для них жизнь. Позволить им делать выбор и принимать решения, с которыми ты можешь быть не согласен.

– Мы говорим обо мне или уже о тебе?

– Ты знаешь, о чём я говорю. Если хочешь быть его отцом, то будь его отцом – и поступи правильно. А иногда поступать правильно больно. Чертовски больно. И каждый родитель, которого я знаю, скажет тебе то же самое. Но ты поступаешь правильно, потому что дело не в тебе. Дело в ребёнке и в его нуждах, в том, что лучше для него и для его будущего. И я знаю, ты не хочешь это слышать, но для этого ребёнка лучше быть с настоящим отцом. И если есть способ, которым мы можем это сделать, то нам нужно это сделать. Его отец совершил ошибку, но, может, мы можем её исправить. И кто знает? Ты мог бы не только спасти жизнь этому ребёнку, но и его отцу тоже. Ты мог бы дать ему причину выровняться и лететь правильно.

Томас откинулся на спинку стула и вздохнул слишком уж тяжело. В этом было дело в опеке, в том, чтобы быть "ресурсным родителем". Ты не просто родитель для ребёнка, но и родитель для его родите лей. Пытаешься помочь им выровняться и лететь прямо, чтобы они могли воссоединиться со своим ребёнком. Большой упор делался на важности того, чтобы ребёнок был со своей настоящей семьёй – даже если это была не лучшая семья. Ребёнку нужно было знать, откуда он взялся, кто его родственники, где его корни, где его место.

– Я вернусь, когда ты успокоишься, – сказала Тэмми.

– В этом нет необходимости, – сказал Томас. – Скажи мне одну вещь. У Джереми есть право голоса в этом?

– Конечно.

– Тогда я сделаю то, что захочет он.

– Он следующий в моём списке, – сказала она, вставая и глядя на Томаса болезненным взглядом. – Я заеду к нему в школу и навещу его.

– Я сделаю то, что будет лучше, – сказал Томас. – Обещаю. Прямо сейчас я просто немного зол, но ты в этом не виновата.

– В этом никто не виноват. И я думаю, ты переживаешь из-за ничего. У его отца нет работы, и я не могу поместить ребёнка в дом с родителем, у которого нет дохода. И ты не сказал ничего, чтобы я подумала, что он может справиться с особыми потребностями Джереми. И мы говорим о межштатном соглашении, что означает, что мне придётся связаться с судьями и социальными работниками в Алабаме и скоординировать действия с ними, что значит, что это может растянуться на долгие месяцы, или даже год или больше, прежде чем мы докопаемся до сути, а к тому времени, кто знает? Многое может измениться, и любой судья подумает дважды, прежде чем поместить ребёнка с отцом, который его бросил, не важно, по каким причинам, особенно, если у этого отца нет работы и нет дохода, и он живёт в трейлере со своей матерью и совсем случайно бывший заключённый. Так что не кидайся на пистолет, Томас. Может, в конце концов, всё получится правильно.

– Теперь ты просто бессовестно меня дуришь, но я ценю попытку.

– Я думала, ты буддист.

– Так и есть.

– Ну... забудь об этом дерьме.

Против своей воли, Томас рассмеялся.

– Слушай, я знаю, ты занята, но Джереми будет играть на ударных на церковном празднике – и я знаю, он был бы очень горд, если бы ты пришла. Детский хор попросил его сыграть "Маленького барабанщика". Это будет на Рождество, и я сказал ему, что люди будут заняты, но, если у тебя будет время, это в полдень.

– Я постараюсь, – пообещала она.

Глава 39

В тот вечер Джереми Триппер сидел перед рождественской ёлкой, его глаза были размером с блюдца. Он часто так делал – у них с мамой никогда не было такой красивой ёлки, и определённо такой большой и красиво украшенной. Он провёл непомерно много времени, сидя перед ней, глядя на мерцание разноцветных гирлянд, думая, какие подарки будут под ёлкой в рождественское утро.

Одно было понятно точно: в этом году Санта про него не забудет!

И всё же, глядя на дерево, он чувствовал, помимо счастья, радости, восторга, он чувствовал... что именно?

Ощущение беспокойства.

Может, это была шутка. Ёлка, с её лампочками, гирляндами и украшениями. Санта. Северный полюс. Эльфы. Малыш Иисус. Мир на земле и благосклонность к человеку. Может, Санта не придёт. Может, он проснётся рождественским утром и ничего не найдёт под деревом.

Это было странное чувство, которому он не мог дать названия, не мог привести в сознание. Глядя на ёлку, он был счастлив. Но ещё это вызывало у него грусть.

Может, Рождество было для других детей. Для хороших детей. Не для таких, как он. Не для тех детей, которых забрали от родителей. Не для сирот. Не для безруких детей. Не для уродливых детей. Не для плохих детей, которые не доставляли ничего, кроме проблем. Не с "особыми нуждами". Не для умственно отсталых, которые ездили на специальном автобусе в школу.

Санта всегда забывал о таких детях.

– Чем ты занимаешься, кроха? – спросил Томас, заходя в гостиную и глядя на дерево.

Джереми пожал плечами.

– Должно быть, тебе нравится эта ёлка – ты так долго смотришь на неё.

– Она красивая, – сказал Джереми. – Папа?

– Да?

– Санта придёт?

– Конечно.

– Он не забудет?

– Ни шанса.

– Ты уверен?

– Уверен.

– Что, если я не был хорошим мальчиком? Он всё равно придёт?

– Ты был очень хорошим мальчиком. Почему ты так говоришь?

Джереми пожал плечами. Он не мог объяснить ощущение апатии, которое накрыло его. Взволнованность, переживание, замешательство. Для него в этом не было смысла. От этого ему было страшно.

– Ты в порядке, милый? – спросил Томас.

– Мой папа приедет на Рождество?

В его голосе была надежда, но и страх тоже.

– Он говорил, что приедет, – осторожно ответил Томас.

– Он не забудет?

– Надеюсь, нет. Но из Алабамы ехать далеко, и он сказал, что попробует одолжить машину. Так что...

– Он придет?

– Я надеюсь на это, милый. Я знаю, что ты хочешь его увидеть.

– Мы можем поехать туда?

– Мне нужно работать. У меня куча вечеринок, потому что это праздники. Я не могу прямо сейчас взять выходные, чтобы поехать туда.

– Ты уверен, что он приедет?

– Он так сказал.

– Он не забудет про меня?

– По какой причине ему забывать о тебе?

– Он увидит, как я играю на празднике?

– Если он доберется сюда достаточно рано...

– Если я буду жить с ним, я буду видеться с тобой?

– Я буду приезжать, когда смогу.

Джереми повернулся обратно к ёлке, сжал губы.

– Что всё это значит, кроха? – спросил Томас, садясь рядом с ним, обвивая рукой плечи Джереми.

– Я не знаю, – тихо сказал Джереми, прислоняясь к нему. – У меня будет такое дерево, если я буду жить с моим папой?

– Я не знаю, какое у них есть дерево.

– Почему мой папа не может жить с нами?

– В мире все устроено иначе, милый.

– Он тебе не нравится?

– Он взрослый. У него есть собственное жильё.

– Но почему он не может жить здесь?

– Взрослые не живут с другими взрослыми. Если только они не семья.

– Он не семья?

– Он не моя семья, сынок. Он твой папа, а не мой.

– Но он не мой папа. Ты папа.

– Он твой биологический отец.

– Но ты мой папа.

– Я твой приёмный папа, но теперь ты нашёл своего настоящего папу, так что, может быть, ты будешь жить с ним.

– Что, если я не хочу?

– Мы поговорим с судьёй, и судья спросит у тебя, чего ты хочешь. Где ты хочешь жить. Так что тебе нужно будет сказать ему. Но судья должен принять решение. А Койл... он твой настоящий папа. Он был парнем твоей мамы. Он твоя кровь.

– Значит, мне придется жить с ним?

– Нам придётся делать то, что скажет нам делать судья.

Джереми опустил глаза, глядя на основание ёлки, пытаясь разобраться в этих делах.

Было тяжело представить, как можно уйти и поехать жить в Алабаму с Койлом и бабушкой. Это было очень далеко. Им понадобилось почти четыре часа, чтобы приехать туда, и четыре часа, чтобы вернуться. Было тяжело представить, как не жить с мистером Томасом. Страшно, на самом деле.

Он не мог найти в этих вещах смысла.

– Я был плохим? – спросил он, поднимая взгляд на мистера Томаса.

– Что ты имеешь в виду?

– Я вёл себя плохо, раз теперь должен уйти?

– Не говори так, сынок. Ты не плохой. Ты никогда не был плохим. Ты хороший мальчик. Но Койл твой папа, и у него есть права. Он имеет право заботиться о тебе. Так что судья должен принять решение.

Джереми слышал эти слова, но они не имели никакого смысла.

Разве плохих людей не отправляют в суд, чтобы наказать?

Его наказывали за то, что он был плохим?

– Я не хотел быть плохим, – тихо сказал он.

– Прости?

– Я не хотел этого.

– Не хотел чего?

Джереми не ответил. Томас был хорошим. Томас не сказал бы ничего о том, что он был плохим. Но он был плохим. Он знал это. И теперь он будет наказан.

– Хочешь снова порепетировать свою песню? – спросил Томас. – Праздник через два дня. Практика приводит к совершенству, помнишь?

– Ладно.

Глава 40

После того, как Томас поцеловал его и выключил свет, Джереми лежал в темноте.

Мама хочет поиграть...

Какие мягкие у неё были груди.

Как ему нравилось целовать их.

Он подождал, когда Томас ушёл в свою комнату, прежде чем перевернуться и прижаться пахом к кровати. Его охватило покалывание, удовольствие, электричество, которое пронзило его тело.

Томас сказал, что это личное, как например, поход в ванную, что-то, что он не должен делать рядом с другими. Это было приятно, но и плохо. Это казалось неправильным. Будто он делал что-то неправильное. Будто он был плохим.

Его психолог, мисс Андреа, продолжала спрашивать его об этом. Будто это было плохо. Будто с ним было что-то не так.

Он не мог ничего с этим поделать.

Его разум был заполнен мыслями о матери, и он тёрся о кровать, пока не пришло облегчение.

Он провалился в беспокойный сон. Ему снова снился тёмный дом с запертыми дверьми и длинными коридорами. Он бежал по коридорам. Бежал и бежал. Впереди, в тенях, в темноте, он увидел спину мужчины. Это был его папа. Он продолжал бежать, пытаясь добраться до папы, потому что знал, что будет в безопасности.

Он был очень высоко. На расстоянии полутора километров, как казалось. Здесь и там появлялись окна, в которых не было видно ничего, кроме звёзд и пустоты. Он знал, что должен догнать мужчину, если хочет быть в безопасности. Если хочет выбрать из тёмного дома. Раз двери были закрыты, он не мог пройти через них. Не мог достать до ручек. Не мог открыть их. Его единственной надеждой было продолжать бежать.

Но...

Мужчина впереди него бросился за угол и исчез.

Джереми побежал за ним.

Когда он повернул за угол, запыхавшийся, уставший, напуганный, его тело казалось лёгким, но и тяжёлым, он увидел спину мужчины. Мужчина просто стоял там.

Он попробовал крикнуть: "Папа!"

Попробовал, но слова не вышли.

Кот съел его язык.

Мужчина вдруг обернулся.

Это был не папа.

Это был Койл.

И Койл усмехнулся и злобно рассмеялся.

Джереми развернулся, желая пойти обратно туда, откуда пришёл, но коридор исчез, и не было ничего, кроме пустого пространства. И звёзд. Так много звёзд. И была долгая дорога в эту черноту.

Он не хотел идти с Койлом.

Где папа?

Он огляделся, переводя взгляд с одного окна на другое, к дверям, коридорам, но идти было некуда, бежать было некуда.

Когда Койл пошёл к нему, он закричал.

Глава 41

– Ему снились кошмары, – сказал Томас двумя вечерами позже, наливая Рэнди шот «Бейлис Ирландские Сливки».

– Как ты можешь пить это дерьмо? – спросил Рэнди.

– В этом доме это традиция. Один шот за праздники тебя не убьёт.

– Это напоминает мне шнапс, а хуже шнапса только вино в коробке. Та обычная бурда в картонной коробке. Так расскажи мне о тех кошмарах.

– Он говорит, что он в тёмном доме высоко в небе. Бежит и бежит. Это всё, что он помнит. Он не может открыть никакие двери, чтобы выбраться.

Рэнди нахмурился.

– Ты будешь это пить? – спросил Томас.

Рэнди поднёс шот к губам, опрокинул его и сморщился.

– Ты единственный, кого я знаю, кому не нравится "Бейлис", – сказал Томас.

– Слишком сладко. Этот кошмар снится ему каждую ночь?

– Не каждую. Но достаточно часто. Уже пару недель. С тех пор, как мы съездили в Алабаму.

– И он в тёмном доме?

– На небе. Знаю, в этом нет смысла.

– Ну, может и есть, в каком-то смысле. Дом – это символ жилища. Где ты живёшь. Где живёт твоя семья. Может, есть в его доме "двери", которые он не может открыть. Или двери, которые он не хочет открывать.

– Какие двери?

– Я не знаю. Очевидно, что-то у него на уме.

– Очевидно.

– Что-то насчёт вашей поездки в Алабаму. Его отец?

– Я не знаю, – признал Томас.

Рэнди смерил его характерным взглядом.

– Что теперь? – спросил Томас.

– У нас ещё когда-нибудь будет секс или как?

– У нас был секс всего несколько недель назад!

– Два месяца назад. Тот случай на День благодарения не считается.

– Что не так с сексом в ванной?

– Мы были у моей матери, и в её доме было полно людей!

– Мы были в ванной наверху. Никто никогда туда не поднимается. А Джереми играл в "Монополию" с другими детьми и не заметил, что мы ушли.

– И мы отсутствовали около трех минут.

– По-моему, около десяти.

– Это не считается, – твёрдо сказал Рэнди. – Ты должен быть голым, лежать на кровати и позволять мне делать всё по-своему. Это секс. Не быстрый минет в ванной.

– Я не слышал, чтобы ты жаловался.

– У меня рот был занят. Так что...?

– Хочешь сделать это прямо сейчас?

– Он спит в своей комнате. Он никогда не узнает.

Томас провёл рукой по своим редеющим волосам.

– Ты должен преодолеть это, – с определённым нажимом произнёс Рэнди. – Мы вместе. Он знает, что мы вместе. И я не останусь на ночь. Но мне нужно... что-нибудь.

– Ты просто разберёшься со мной по-своему и уйдёшь?

– Если придётся. Но я хочу целую энчиладу. Хочу заняться любовью со своим мужчиной.

Томас усмехнулся.

– Прошёл почти год, – напомнил ему Рэнди. – В какой-то момент тебе придётся преодолеть себя.

– Я не хочу, чтобы он нас застукал!

– На двери есть замок, ковбой. И родители занимаются сексом, знаешь ли.

– Я содрогаюсь при мысли об этом.

– Я тоже, но теперь ты родитель, и твоя очередь совокупляться в ночи, пока коротышка спит.

– Ну, раз ты так говоришь.

– Нам нужно двигаться дальше, Томми.

– Что это значит?

– Прошёл почти год. И мы всё ещё вместе. Я подвергся тщательной проверке ДСО, но хочу быть больше, чем просто одним из твоих "нянек". Я хочу, чтобы у нас были настоящие отношения.

– Типа жить вместе?

– Может быть.

Томас открыл рот, чтобы что-то сказать, затем быстро закрыл его. Рэнди, наконец, был готов принять на себя беззаветное обязательство, а не просто приходить и уходить?

– Я вышел из шкафа, – сказал Рэнди. – Конца света не произошло. Я был уверен, что произойдёт, но... никому особо не было дела. Не совсем. И теперь я просто хочу быть с мужчиной, которого люблю.

– А как же Джереми?

– Я буду потрясающим отчимом.

– Ты серьёзно?

– Конечно. Я не хочу походов и путешествий на лодках и десятиминутных авантюр в ванной. Я хочу настоящей жизни. С тобой. И Джереми. Я хочу, чтобы мы были семьёй.

– К чему такая спешка?

– Я люблю тебя, – сказал Рэнди. Он подвинулся ближе, положил руки на плечи Томаса. – И я не просто люблю тебя. Я люблю тебя. Поэтому и тороплюсь. Я безумно влюблён и хочу, чтобы весь мир это знал, и мне плевать на ДСО или на моих покупателей, или на этих слабоумных чопорных ублюдков-болтунов из Церкви Первого Баптиста. Я хочу жить настоящей жизнью. Ты, я и Джереми – получается трое. Нам хорошо вместе. Ты знаешь это.

– Хорошо, – сказал Томас, чувствуя искренность в голосе Рэнди, – но если ты любишь меня, не проси меня рисковать потерей моего сына.

– Я никогда бы не попросил тебя об этом, но почему бы тебе не поговорить со своим социальным работником? Скажи ей, что наши отношения стали более серьёзными. Скажи ей, что мы думаем жить вместе во грехе. Это привлечёт её внимание.

Томас посмотрел в глаза Рэнди. В эти добрые, весёлые, блестящие, выводящие из себя глаза. Он не хотел говорить то, что думал, что он переживает, что всё это будет спорным вопросом, что Джереми, наверное, пойдёт жить со своим настоящим отцом, и ДСО будет плевать, что Томас делает и с кем.

– А что мне за это будет? – спросил он.

– Я тебе покажу, – пообещал Рэнди, беря его за руку, чтобы отвести в спальню.

Глава 42

– Папа?

Глаза Томаса распахнулись.

– Пора вставать, – сказал Джереми.

Томас провёл рукой по лицу, пытаясь собраться с мыслями. Было раннее утро, канун Рождества. Они с Рэнди успокоились только за полночь. Рэнди сейчас лежал в кровати рядом с ним, и они оба были голыми.

– Я поднимусь через секунду, кроха, – наконец произнёс он, чувствуя себя глупо и смущённо. Рэнди никогда не ночевал у них, всегда уходил ночью, чтобы Джереми их не увидел.

Джереми посмотрел на Рэнди, затем обратно на Томаса и улыбнулся.

– Он... остался на ночь, – сказал Томас, чувствуя, что необходимо какое–то объяснение.

– Он твой парень?

– Да.

Томас сел, прикрываясь одеялом.

– Всё в порядке, – сказал Джереми. – Санта ведь про меня не забудет, папа?

– Конечно, нет.

– И мой папа приедет?

– Он сказал, что приедет. Посмотрим. Я на это надеюсь.

– Папочка?

– Да.

– Я люблю тебя.

– Я тебя тоже люблю, кроха. А теперь, почему бы тебе не послоняться где-нибудь и дать мне одеться? Я через минуту приготовлю завтрак.

Джереми просто стоял на месте, глядя на Томаса довольно странным образом.

– Ты в порядке? – спросил Томас.

Вместо того чтобы ответить, Джереми сделал шаг вперёд и поцеловал Томаса в щёку. Затем он отошёл назад и усмехнулся.

– Спасибо, милый, – сказал Томас.

Это был первый раз, когда Джереми сказал, что любит его. Первый раз, когда он поцеловал его. Он был ошеломлён.

– Я приду через минуту, – пообещал Томас, взволнованный, потеряв дар речи.

– Папочка?

– Да?

– Я хороший мальчик?

– Конечно.

– Санта не забудет про меня?

– Ни шанса.

– Хорошо. Можно мне включить ёлку? Я хочу посмотреть на гирлянды.

– Будь осторожен.

– Буду.

Джереми удрал, и Томас наблюдал, как он уходит, чувствуя, как в сердце что-то болезненно стукнуло.

Он повернулся, посмотрел на голую спину Рэнди, и почувствовал стук другого рода.

Проведя всю жизнь снаружи, вглядываясь, желая семью, желая быть любимым, желая каждое утро просыпаться рядом с мужчиной, желая удовольствий, которые мог подарить ему только мужчина… Проведя всю жизнь в поисках и не находя ничего стоящего, плывя от одних безжизненных отношений к следующим и задаваясь вопросом, почему геям так тяжело быть преданными одному человеку... проведя годы, желая быть папой, желая иметь сына или дочку, желая слышать их голоса утром, желая готовить для них завтрак и помогать с домашними заданиями, и наблюдать, как они растут, наблюдать, как они открывают подарки в рождественское утро...

Желая просыпаться прямо вот так, с мужчиной в своей кровати, с восторженным от предстоящего визита Санты ребёнком...

Вот оно, подумал он.

Почему это так страшно?

Глава 43

Хотя рукава его пиджака были связаны за спиной, Джереми гордился тем, как он выглядел в зеркале этим вечером, и тем, как, должно быть, выглядит сейчас перед всеми этими людьми в церкви, которые пришли на службу в канун Рождества. Пиджак от костюма был надет поверх очень белой мягкой рубашки с чёрными брюками и очень блестящими чёрными туфлями. Вместо галстука мистер Томас завязал вокруг его шеи бабочку и сказал ему, как «шикарно» он выглядит.

Он был осторожен, чтобы не испачкать одежду, ему не терпелось добраться до церкви, чтобы похвастаться ею.

Теперь он шёл, его обвивала рука его отца, пока они приветствовали друзей и шли к хору. Он сел со своим отцом в районе басов, наблюдал, как члены хора пролистывают свои сборники гимнов и листы с музыкой, слушал красивое пение и красивую органную музыку и смотрел на вертеп у алтаря – они положили Младенца Иисуса в колыбель, которая была окружена мерцающим волшебным светом.

Джереми не понимал ни проповедей, ни разговоров о Боге, ни уроков воскресной школы, ни библейских стихов, но одну вещь он понял: малыш Иисус любил его. И как и его отец, мистер Томас, младенец Иисус был милым. Он был добрым. Он был хорошим. И заставлял Джереми чувствовать себя хорошо.

Он был счастлив, что младенец Иисус снова родился. Счастлив, что младенец Иисус любил его.

Во время проповеди Джереми сидел рядом с отцом и думал, что принесёт ему Санта. Мистер Томас был уверен, что Санта не забудет про него, и ему хотелось верить мистеру Томасу, но была маленькая часть него, которая не верила. Не могла.

Во-первых, у них не было трубы, так что Санта не сможет попасть в дом. Мистер Томас обещал, что они оставят открытым окно на кухне, но Санта, наверное, слишком большой, чтобы пролезть через окно.

Так что... вот так.

А ещё: как Санта узнает, где он теперь живёт? Его мать погибла. Его отец был в Алабаме. Как Санта узнает, где его найти? Мистер Томас сказал, что Санта будет знать, но его терзали сомнения.

И ещё, наконец, был ли он хорошим мальчиком? Был ли он действительно хорошим мальчиком? Он не чувствовал себя так. В школе Энди Дребек сказал, что Джереми урод, а Санта не дарит подарки уродам. Джереми сказал, что это неправда, но в глубине души он сомневался. И он задумался потому, что на самом деле был уродом. Ни один другой ребёнок в школе не был безруким. На самом деле, он за всю свою жизнь не видел другого ребёнка, у которого не было бы рук. Из всех людей в мире, людей по телевизору, людей в фильмах, людей в церкви и в продуктовом магазине, и в отеле, где работал его отец, он был единственным, у кого не было рук.

Он был уродом.

Мистер Томас сказал, что это генетический дефект и ничего больше, что он такой же хороший, как любой другой ребёнок, что Бог любит его точно так же. Младенец Иисус любил его. Он верил в это.

И всё же. Он был уродом.

Если младенец Иисус любил его, почему Он не дал ему рук, как всем остальным? Почему он должен отличаться?

Тот факт, что у него не было рук, означал, что с ним что-то не так. Он был не таким, как другие дети. И тот факт, что он жил с мистером Томасом, а не со своим собственным отцом, тоже означал, что с ним что-то не так. Все остальные дети жили со своими родителями.

Энди Дребек сказал, что папа Джереми сбежал потому, что Джереми урод. Джереми клялся, что это неправда, но...

И ещё, наконец, была проблема с его матерью... с тем, что он сделал... с пожаром...

Это всё была его вина. Он знал это. Его психолог пыталась сказать ему, что это не так, но она врала, и он знал, что она врёт. Если бы он был хорошим мальчиком... если бы он слушался и не пытался готовить что-то без наблюдения мамы... если бы он был хорошим...

Но... он не был хорошим. И мама умерла из-за этого. И ничто из того, что говорила психолог, не могло никак изменить этот факт жизни.

Это была случайность. Конечно. Но... он был ответственным за это. Его мать была бы жива, если бы он не сделал то, что сделал. Она бы всё ещё была здесь.