Текст книги "Ринго и Солнечная полиция (ЛП)"

Автор книги: Ник Вилгус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Джереми кивнул.

– Ну, мы тоже хотим, чтобы ты вернулся. Мы любим тебя, кроха. Мы любим тебя очень–очень сильно. Просто помни это, ладно? Если тебе когда-нибудь станет грустно, просто помни, что твой папочка тебя любит, и твой дядя Рэнди тебя любит, и Дуэйн тебя любит. Мы всегда думаем о тебе и говорим о тебе. Не переживай – мы никогда не забудем тебя.

– Судья меня накажет?

– Нет, милый. Судья должен найти для тебя подходящее место. Это его работа. Он должен решить, что для тебя лучше. Если он спросит у тебя, где ты хочешь остаться, скажи ему правду, ладно? Не бойся. И если ты хочешь поехать домой с нами, просто скажи ему это. Он не хочет тебя наказать. Он хочет, чтобы ты был счастлив.

Джереми опустил глаза, обдумывая услышанное.

Судебный пристав внезапно появился в дверях зала заседаний и назвал их имена.

Томас, обвив рукой плечи Джереми, прошёл в зал, а следом зашли Рэнди и Дуэйн.

Судья, пожилая белая женщина в больших пластиковых очках, придававших ей несколько театральный вид, с улыбкой посмотрела на них.

– Что ж, понятно, – сказала судья, когда пристав закрыл дверь. Она оглядела зал, кивнула, затем продолжила просматривать их документы.

Кроме Томаса, Рэнди и Дуэйна на слушание пришла только Селеста.

– Я вижу, к чему всё идёт, – сказала она, поднимая взгляд от папки. – Томас Манфред?

– Да, Ваша честь?

– Вы хотите усыновить этого мальчика?

– Да, мэм. Очень хочу.

– И я вижу, что его биологического отца здесь нет. Об отце ничего не слышно?

Это было адресовано Селесте.

– Нет, мэм, – сказала Селеста.

– Тогда я скажу вам, что я сделаю. Поскольку отец нарушил соглашение и не счел нужным показаться сегодня, я собираюсь немедленно предоставить Томасу, его предыдущему приемному отцу, опеку над мальчиком. Это повлечёт за собой перевод его дела обратно в ДСО Миссисипи, и я доверю вам разобраться с деталями... Селеста, верно?

– Да, мэм.

– Я оставлю вам с вашим начальством работу над деталям. Мне ясно, где место этому мальчику. Сам процесс усыновления должен будет пройти в Миссисипи, в соответствии с их правилами и законами, но я расчищаю путь. Я подписываю ограничение в родительских правах, ограничивая в правах биологического отца и передавая опеку. Мистер Манфред?

– Да, мэм?

– Вы понимаете, что я делаю?

– Определённо, мэм.

– По тому, как он смотрит на вас, я вижу, что принимаю правильное решение. Позвольте мне подписать пару вещей, и вы все сможете идти.

– Спасибо, – сказал Томас.

Рэнди потянулся и сжал его руку.

Дуэйн сиял, глядя на него.

– Кроха? – произнёс Томас.

Джереми повернулся посмотреть на него.

– Ты едешь домой с папочкой, милый. Судья разрешит тебе вернуться домой.

Джереми казался удивлённым. Он повернулся посмотреть на судью, которая улыбнулась ему. Он взглянул на Рэнди и Дуэйна.

– Правда, папочка? – спросил он, поворачиваясь обратно к Томасу.

– Ты возвращаешься домой, сынок.

Томас не хотел плакать перед судьёй, но заплакал. Он не мог сдержаться. Это были слёзы счастья. Джереми плакал с ним, будто вид плачущего отца был невыносимым.

– Мы едем домой, сынок, – счастливо сказал Томас, плача и смеясь.

Джереми положил голову на грудь Томаса и зарыдал.

– Спасибо вам, – сказал Томас судье, когда они собирались уходить. Он держал Джереми на бедре. Джереми не переставал плакать.

– Я желаю вам всем большой удачи, – сказала она. Она закрыла их папку с документами и положила в стопку дел, которые уже выслушала за день. Она повернулась к другой стопке и взяла следующую папку, пока пристав провожал их к выходу.

Глава 87

– Завтра мы купим двухъярусную кровать, – сказал Томас в тот вечер, пока они готовились ко сну. Он перевёл взгляд от фигуры спящего Джереми на Рэнди, который смотрел новости на своём ноутбуке.

– У них у каждого может быть своя комната, – отметил Рэнди.

– Я знаю, но им нужно быть вместе. Дуэйн может присматривать за ним. И Дуэйну тоже кто–то нужен. Это отвлечет его от мыслей, теперь у него есть маленький брат, о котором нужно беспокоиться. Когда они станут чуть старше, они смогут жить в разных комнатах, если захотят.

– Отцу виднее, – ответил Рэнди.

Томас опустил взгляд на Джереми, который заснул между ними. Он был так невероятно счастлив, благодарен и преклонён, и впервые с тех пор, как началось путешествие с Джереми, он чувствовал себя мирно – он знал, что их больше никогда не разделят. Начнётся процесс усыновления. Однажды и, возможно, очень скоро, Джереми Триппер станет Джереми Манфредом. Или Джереми Манфред–Стилсоном. Его сыном. Его законным сыном. Никогда в своих мечтах он не представлял, что доживёт до такого дня, что его штат, штат, который он любил, но из-за которого часто впадал в уныние, обеспечит таким людям, как он, законную защиту, которой другие наслаждались и принимали как должное.

– Это то, чего я хочу, – сказал Томас Рэнди.

– Ты вернул своего сына.

– Нет, – сказал Томас. – Это то, чего я хочу. Ты. Я. Наши дети. Наша семья. Разговоры о том, как лучше их воспитывать. Каким будет их будущее. Каким будет наше будущее.

– Когда я проверял последний раз, ты собирался стать мистером Рэнди Стилсоном.

– Продолжай мечтать. Я могу согласиться на двойную фамилию, но только если тебе повезёт.

– Стилсон-Мэнфред?

– Может быть, – сказал Томас. – Ты понимаешь, что если женишься на мне, твоя жизнь закончится? Цепь с ядром, всё такое.

– Звучит неплохо.

– Правда, да?

– Посмотри на нас, – со смехом произнёс Рэнди. – Два больших плохих гея говорят о подгузниках и двойных фамилиях и о том, стоит ли подавать суши на нашей свадебной церемонии.

– Суши? Ты не говорил ничего про суши! – Томас был возмущён. – Я не буду есть что-то настолько сырое, что оно может встать и уйти прежде, чем люди успеют его съесть.

– Тебе понравятся ассорти из суши, которые я придумал.

– Ассорти? У тебя есть ассорти? Ты шутишь, верно?

– И украшения в центре столов, и салфетки с вышивкой, и мой друг Донни сделает букеты, и мы даже не будем об этом спорить, потому что он мой лучший во всём мире друг, и просто потому, что его букеты всегда выглядят как что-то, что можно найти на похоронах, ты не скажешь об этом ни слова. Кроме того, я ему обещал. Ему нужна работа, позволь тебе сказать. Он пытается расширить дело.

Они замолчали, глядя на Джереми.

– Хотел бы я, чтобы мой отец видел, что мы делаем. Потому что то, что мы делаем, не плохо. Верно?

– Ты шутишь?

– Я бы хотел, чтобы он видел, что мир меняется. Он меняется время от времени.

– Люди тоже меняются, – ответил Рэнди.

– Я никогда не думал, что увижу этот день, – признался Томас. – Я никогда не думал, что буду замужним мужчиной, или отцом, или что у меня будет муж и дети. И даже когда равенство браков стало распространяться в других штатах, я никогда не думал, что оно дойдёт сюда, что наступит день, когда я смогу пройти к алтарю своей церкви и выйти замуж за мужчину, которого люблю. Ещё был запрет на усыновление однополыми парами, и я думал, что это наверняка не изменят, но сейчас это тоже история, и мы можем законно усыновить детей. Иногда это немного переполняет. Понимаешь? Когда ты думаешь об этом? Люди считают, что это конец света, но это только начало нового мира.

– Лучшего мира, – сказал Рэнди.

– Да, – сказал Томас, кивая. – И я сожалею обо всем этом. Этих детей. Всего этого... Я пренебрегал тобой. Я знаю это.

– Это не так.

– Да, так. Ты это знаешь. Но больше этого нет, Рэнди Стилсон. Теперь мне нужно заботиться о своих малышах и о своём муже, а я очень серьёзно отношусь к своим супружеским обязанностям.

– Это легче, когда дети не лежат в твоей кровати.

Томас улыбнулся.

Они услышали тихие шаги.

В дверях появился Дуэйн.

– Я могу поспать с вами, ребята? – спросил он. – Я чувствую себя как-то...

– Иди сюда, приятель, – сказал Томас. – Чем больше, тем веселее. Мы как раз говорили о вас.

– Правда? – спросил Дуэйн, забираясь в кровать и устраиваясь рядом с Джереми.

– Мы поставим вам в комнату двухъярусную кровать. Я хочу, чтобы ты присматривал за своим младшим братом. Ему нужен кто-то такой, как ты. Что ты думаешь об этом?

Дуэйн улыбнулся. Он повернулся к Рэнди, посмотрел на экран его ноутбука.

– Ты на «Фейсбуке»? Серьёзно?

– Некоторые из нас, стариков, там сидят, да, – чопорно ответил Рэнди.

– Это вчерашний день, – сказал Дуэйн, закатывая глаза. – У тебя, наверное, и на "Майспейс" есть аккаунт, да?

– Хочешь сказать, я старый?

– "Кассета для восьмидорожечного магнитофона" тебе о чём-нибудь говорит?

– Посмотри на этого маленького сопляка, – воскликнул Рэнди. – Мне придётся поговорить о тебе с Сантой.

– Как будто я верю в Санта-Клауса.

– Санта-Клаус ближе, чем ты думаешь, – сказал Рэнди. – Но, конечно, он такой старый, что может забыть сделать тебе подарок.

– Лучше бы ему не забывать!

– Сейчас май, а ты уже говоришь о Рождестве и Санта–Клаусе? – спросил Томас.

– Конечно, – ответил Рэнди. – На Рождество я немного схожу с ума.

– Немного? – произнёс Томас.

– Я тоже люблю Рождество, – сказал Дуэйн. – Мне придётся копить карманные деньги, чтобы купить папе ходунки. Если он будет очень хорошим, я куплю ему ходунки с колёсиками. Я слышал, старикам это очень нравится.

Это было произнесено с добродушной наглостью, которая заставила Томаса улыбнуться.

– Ты это слышишь? – спросил Рэнди, изображая возмущение. – Звучит так, будто кого-то нужно пощекотать.

– Не щекочи меня, – предупредил Дуэйн. – Терпеть не могу щекотку.

– Продолжай гнать свою ерунду и посмотрим, что тебя настигнет.

– Ты всё равно, наверное, слишком медленный, чтобы меня защекотать, – добавил Дуэйн, озорно усмехаясь.

Рэнди демонстративно закрыл ноутбук и отложил его в сторону.

– Ребята, пожалуйста, – сказал Томас. – Не разбудите Джереми. У него был тяжёлый день. Почему бы нам не лечь спать? Завтра будет тяжелый день, а потом у нас похороны в субботы, а в воскресенье мы займёмся чем-нибудь хорошим. Я думал насчёт ланча в Парк Хейтс. Может, после этого сходим в Парк Буффало. Что вы все думаете?

– Мы можем пойти в торговый центр? – спросил Дуэйн.

– Если хочешь. Мы можем даже заставить Рэнди пойти с нами в церковь в воскресенье утром.

– Удачи с этим, – сказал Рэнди.

Глава 88

Койл Триппер добрался до кладбища в какой-то момент в ранние утренние часы. Ноги вели его по лабиринту старых надгробий в манере какого-то зигзага. Не помогало и то, что он был не в себе уже несколько дней. Как сказала бы его мать, он был в дерьме. Ехал на сумасшедшем поезде.

В конце концов, больше по привычке, чем по какой-либо другой причине, он обнаружил, что стоит у небольшой надгробной плиты могилы своего отца, которая была на дальней стороне кладбища, рядом с линией деревьев, где было тихо и пустынно, и где было много старых могил, включая те, которые были похожи на маленькие склепы с их тяжелыми каменными вершинами. Если он пройдет еще сотню ярдов, то окажется на старом кладбище Конфедерации, где были захоронены погибшие на войне.

Запыхавшийся, дезориентированный, сначала он сел на землю, затем лёг, чтобы смотреть вверх на сеть звёзд над головой и восстановить дыхание.

Звёзды казались невероятно яркими и подвижными, и, казалось, находились так близко, что он протянул руку, желая коснуться одной из них. Он не мог дотянуться. Он смотрел на свою руку в воздухе, продолжал наблюдать, как она двигается из стороны в сторону.

Наконец он опустил руки, закрыл глаза, чувствуя, как под ним вращается мир.

С земли поднималась грусть, заставая его врасплох.

– Почему, папа? – шёпотом спросил он, его голос был полон печали. – Почему?

Его отец, лёжа в земле в нескольких шагах, не мог ответить на этот старый вопрос.

– Он сбежал, – сказал Койл своему отцу. – Вот так, злой ты и старый чёрт. Он сбежал. Я не смог сбежать, но мой мальчик... он сбежал, папа. Сбежал хорошо и правильно, нашёл себе настоящего отца и всё такое. И знаешь что? Я рад. Это правильно. Он был хорошим ребёнком, и он заслуживает лучшего. Лучшего, чем я.

Его отец продолжал молчать.

Койл почувствовал, как из его глаз потекли слёзы.

Он не был хорошим. Он знал это. Никому не нужно было ему об этом говорить, ни маме, ни брату Гарольду в церкви Первого Баптиста, ни социальному работнику, ни судье, ни гомосексуальному приёмному отцу его сына, ни кому-либо другому. Он не был хорошим. Никогда не был. Что-то было поймано внутри него. Что-то было сломано, испорчено, не работало.

Он пытался, конечно же. Он хотел поступить правильно, но не смог. Он хотел верить, что может быть лучше, чем его отец, но это было не так. Просто не так. Не важно, что он делал. Не важно, как он старался. Всё, к чему он прикасался руками, превращалось в дерьмо. Так всегда было. Так всегда будет.

Но это было нормально. Когда у него съезжала крыша, это было нормально. Это было совершенно в норме.

Он не был плохим парнем. Разве был? Плохим, как его отец? Нет, решил он. Он не был таким плохим. Он не ходил по округе, затевая драки, неся чушь. Он плыл по течению. Казалось, он просто не мог собраться, вот и всё. Казалось, не мог найти работу. А когда находил, не мог выносить её скуку и монотонность. И когда ему приходил чек на зарплату, все получали по кусочку – коллекторы, его мама, дурацкое государство. Ему оставался только хрен. Недостаточно большой, чтобы подтереть зад.

Казалось, в жизни должно быть больше, чем один бесконечный день после другого на каком-то дерьмовом заводе, как в шиномонтажке, но этого не было. Не для такого, как он. Если бы у него было образование, может, было бы по-другому, но умные книги были для него за гранью. Слова плыли перед глазами. Математика была невозможной.

– Он сбежал, – снова сказал Койл своему отцу. – Ты больше не можешь причинить ему вред.

Легкий ветерок гулял по кладбищу, шелестя листьями на деревьях.

– Мой мальчик ушёл, – сказал он, обращаясь уже не к отцу, а просто разговаривая. – Мой маленький мальчик ушёл. Мой маленький мальчик свободен.

Печаль внутри него была острой.

Койл и Дойл, подумал он.

Дойл и Койл.

Отец и сын.

Разве мы не два сапога пара?

Глава 89

Около сорока душ пришли на службу празднования жизни преподобного Харлона Манфреда, которая начиналась с песни Боба Сигера «Укати меня прочь», доносящейся из музыкального центра.

Томас получал множество взглядов и приподнятых бровей, когда на всю мощь зазвучала роковая песня, и Сигер нарисовал визуальную картину того, как байкер катит по широкому шоссе в неизвестные дали – весь смысл был в "неизвестных далях". Дорога в будущее. Вдали от повседневной, нормальной, ограниченной человеческой жизни. Дорога к потенциалу. Устремляясь вперед, к мечтам, надеждам и амбициям. Прочь от костей, разложения и гниющих трупов прошлого.

Томаса не волновало, если старики обидятся. Он собирался проводить отца в последний путь в своей манере. Так как это был не столько "празднование жизни", сколько празднование упущенных возможностей, он выбрал музыку, подходящую к этому случаю.

Он сидел на передней скамье с Рэнди, дети между ними. Они были одеты в лучшие воскресные костюмы. Он видел много знакомых лиц на скамейках позади. Старые школьные друзья. Друзья семьи, его отца. Соседи. Знакомства.

День был прекрасный, очень приятные двадцать градусов тепла – идеальный день в плане погоды. Томас перевел взгляд с гроба отца на окно и пожалел, что не может быть снаружи.

Печаль внутри него была не из-за отца. Он был удивлен тем, насколько ему было все равно. Отец никогда не был человеком, которого легко полюбить, и все эти годы – десятилетия – старался при каждом удобном случае напоминать Томасу, что он неудачник. Не было ни любви, ни привязанности. Только постоянное напоминание о том, что его моральные проступки непростительны.

Он взглянул на Дуэйна, заметил мрачный взгляд мальчика.

– Ты в порядке? – прошептал он.

Дуэйн кивнул.

– Ты уверен?

– Я же сказал, что со мной все будет в порядке. Не переживай. Ты в норме?

Он задал этот вопрос с приподнятой бровью и искренним беспокойством.

Томас был тронут.

– В порядке.

Дуэйн взял его за руку, держась за неё.

Проповедник встал перед кафедрой и произнес проповеднические слова, которые, как он полагал, были утешением и восхищением для уважаемого человека, посвятившим свою жизнь служению и общине. Затем он предложил всем, кто хотел бы сказать несколько слов, выйти вперед и сделать это.

Желающих не было, пока Томас не встал и не подошёл к подиуму. Он повернулся лицом к небольшой толпе, собравшейся на жестких деревянных скамьях, посмотрел на своего будущего мужа, сидящего в первом ряду с двумя детьми, которых они надеялись усыновить. Прямо за ними была Эмбер, её муж, их сын и другие друзья, наряду со знакомыми с работы и профессиональной жизни.

– Я не был уверен, что хочу что-то говорить, – сказал Томас, глядя на лица, которые смотрели на него в ответ. – Все знают, что мы с отцом не сходились во взглядах. Факт в том, что он стыдился меня, и долгое время он заставлял меня стыдиться самого себя. Я не горжусь этим, но так было.

В часовне стало очень тихо.

Томас боролся со своими эмоциями. На него смотрели некоторые пожилые присутствующие. Смотрели взглядами, которые были слишком знакомы.

– Я не хочу говорить об этих вещах, – продолжал он. – Мой отец был проповедником, священником, и вы все хвалили его за его службу обществу. Сегодня я хотел бы сказать, что я тоже член общества. Мужчина, за которого я собираюсь замуж, сидит здесь вместе с двумя детьми, которых мы надеемся усыновить. Мы члены этого общества. Мы не вписывались в папины маленькие коробочки – а мой отец был таким человеком, который помещал всех и всё в аккуратные коробочки. И всё же, я научился тому, что жизнь содержится не в коробках. Если положить жизнь в коробку, она погибнет. Если положить черепаху в коробку, она умрёт. Если посадить щенка в коробку, он умрёт. Жизнь не предназначена для коробок. Жизнь предназначена для жизни... чтобы карабкаться и ползать, делать что-то, выяснять, принимать участие... Мы не были предназначены для того, чтобы сидеть где-то в коробке из-за того, что некоторым людям неуютно из-за того, кто мы есть, как мы выглядим или какие принимаем решения. Вы говорите, мой отец служил этому обществу, но это не правда. Он служил только определённым членам общества, тем, которые ему нравились. Как по мне, это была не служба. Это эгоизм.

Речь была встречена с неудобным ёрзаньем и покашливанием.

Томас сделал паузу, долгое время смотрел прямо на Рэнди, будто собираясь с мужеством.

Рэнди улыбнулся в ответ.

– Я хотел бы сказать, что мне не грустно видеть, как мой отец переходит в другой мир. Мне грустно, что он не видел, как прекрасен и замечателен этот мир. Мне грустно, что он не знал мою семью... мою семью... мужчину, за которого я выйду замуж, наших детей... не знал их и не хотел знать. Не видел, какие они прекрасные. Мне грустно, что он упустил так много и закрылся. Он так закрутился в своих идеях насчёт того, какой должна быть жизнь, что у него не было времени на то, какой она была на самом деле. Жизнь беспорядочна, знаете? Но только то, что она беспорядочна, не значит, что она не замечательная, не прекрасная и не стоит того, чтобы жить. Не думаю, что он понимал это.

Томас замолчал, опустил взгляд на подиум.

– Я соврал бы, если бы сказал, что не злился, и всё же я простил своего отца давным-давно. Он был продуктом своего времени. Он изо всех сил старался в том, что делал. Он потерял свою жену – мою мать – в самом начале их брака, и я не думаю, что он когда-то отошёл от этого. Думаю, скорбь что-то делает с вами. Делает вас жёстче. Замораживает. Вы должны научиться отпускать её, иначе она вас отравит. Так что я ни за что его не виню. Мне просто хотелось бы, ради него, чтобы всё было иначе, и он смог найти способ продолжать жить. Я знаю, глубоко внутри он был хорошим человеком и старался изо всех сил, и я уважаю его за это.

Он коротко рассмеялся.

– Если я чему-то и научился в жизни, так это тому, что люди накажут тебя за то, что говоришь правду. Вы когда-нибудь замечали это? И вот я делаю это снова. Папа был недоволен тем, что я говорю правду. Единственный вывод, который я смог сделать, это то, что быть собой нормально – только до тех пор, пока ты такой же, как все остальные. Если нет, да поможет вам Бог. И всё же я не жалею об этом. Это клише, но правда действительно освобождает. Вы можете потерять всех своих друзей, но это освободит вас. Но это тоже не всегда так. Сегодня я вижу здесь много друзей – некоторые из вас знали меня в дни существования "Ужасных Мэри". И вы всё ещё здесь. И я рад, что вы здесь. И я горжусь тем, что вы пришли помочь мне проводить отца. В любом случае, спасибо вам, что пришли и оказываете уважение отцу, и я надеюсь, что он сейчас покоится с миром. Я действительно надеюсь на это.

Томас сел. Он дрожал, но чувствовал облегчение. И впервые он почувствовал настоящее горе из-за смерти отца.

Рэнди обнял его.

Дуэйн взял его за руку.

Эпилог

– Папа Рэнди, у меня клюёт! – воскликнул Джереми.

Томас и Дуэйн, которые предпочитали загорание рыбалке и загорали часто за это лето, посмотрели в сторону Джереми.

Джереми сидел на маленькой деревянной табуретке рядом с лодкой. Рэнди установил трапецию, которая держала удочку. Ещё он купил очень большой моток лески, такой, как использовали для рыбалки в глубоком море, которая выдерживала большой вес. С удочкой на трапеции, Джереми мог сидеть перед ней и мотать ручку ногой.

– Папа Рэнди! – снова произнёс Джереми, полным восторга голосом.

– Помни, что я тебе говорил, – предупредил Рэнди, откладывая свою удочку в сторону и подходя к нему. – Ты должен зацепить его и держать леску натянутой, иначе она выплюнет крючок и уплывёт.

Кончик его удочки вдруг наклонился, когда рыба снова потянула за наживку. Левая нога Джереми дёрнулась вперёд, чтобы надавить на низ удочки, что резко подняло кончик вверх.

– Теперь держи, – сказал Рэнди. – И вытаскивай его.

Другой ногой Джереми крутил катушку, его большой палец обкрутил один из колышков ручки.

– Медленно и осторожно, – подсказал Рэнди, в его голосе появлялось волнение. Джереми всё утро безуспешно старался использовать специальное оборудование.

Кончик удочки наклонился ниже, затем покачнулся из стороны в сторону, пока рыба боролась с леской.

– Ты его поймал, – сказал Рэнди, присаживаясь рядом с ним на корточки.

– Не помогай мне! – велел Джереми, стискивая зубы.

– Просто полегче, сынок. Вытяни его аккуратно и медленно.

Джереми отнёсся к этому заданию со смертельной серьёзностью.

Томас встал, подошёл ближе. Его переполняло волнение и гордость, и он надеялся, ради Джереми, что он сможет вытащить рыбу.

Дуэйн пришёл следом.

– Не помогай мне! – снова воскликнул Джереми. Он говорил им, что хочет поймать рыбу сам, без "папы Рэнди" или кого-то другого, кто мог схватить удочку и спасти улов.

– Он весь твой, – легко сказал Рэнди. – Я принесу сеть. Ты поднесёшь его аккуратно и близко, а я его схвачу. Хорошо? Просто вытащи его.

Когда рыба приблизилась, Рэнди подошел к краю лодки со своей ручной сетью.

– Он почти здесь, – подбадривая сказал Рэнди.

Томас наблюдал, как Джереми пытается продолжать накручивать леску, удерживая левую ногу на основании удочки, чтобы леска не ослабла и не дала рыбе шанс выплюнуть крючок. Джереми сосредоточился так сильно, что на его лбу выступил пот, а челюсть была сжата.

– Ты справишься, – прошептал Томас. – Давай, сынок!

– Почти, – сказал Рэнди. – Подтащи его ещё чуть ближе, чтобы я мог до него дотянуться.

– Давай, Ринго! – воскликнул Дуэйн. – Не дай ему уйти!

Лицо Джереми скривилось от сосредоточения, его маленькое тело искривилось в попытках удерживать удочку ровно и поворачивать ручку. Он аккуратно поворачивал ручку правой ногой.

Плавным, уверенным движением Рэнди опустил сеть в воду и захватил рыбу, большого краппи. Он поднял его из воды, перенёс в лодку.

– Я сделал это! – крикнул Джереми, подскакивая с табуретки. – Папа Рэнди, я сделал это!

– Определённо сделал, – с гордостью в голосе сказал Рэнди. – И он красавец. Посмотри на этого большого старого монстра!

– Я сделал это! – снова счастливо воскликнул Джереми. Он столкнулся с Дуэйном грудью, так как не мог дать пять. Это была мелочь, которую начали делать мальчики, и каждый раз, видя это, Томас улыбался.

– Я это сделал, папа, – сказал Джереми, поднимая взгляд на Томаса, сияя от гордости и удовольствия.

– Конечно, сделал, – сказал Томас. – Ты можешь сделать всё, что захочешь, кроха, если нацелишься на это.

– Думаешь, его можно оставить?

– Придётся спросить у папы Рэнди, но он довольно большой. Мы могли бы забрать его домой и поджарить.

– Можно? – спросил Джереми, поднимая взгляд на Рэнди.

– Конечно, – сказал Рэнди.

Джереми, довольный собой, сразу же сел и схватил удочку ногами, готовый к следующему улову. Но закидывать крючок было всё ещё рискованно, и Рэнди, Томас и Дуэйн поспешили в разные стороны, не зная, куда крючок или грузило может полететь, прежде чем Джереми, наконец, удастся забросить леску в воду.

– Нам скоро пора возвращаться, – сказал Томас Рэнди. – Нам нужно сходить по магазинам для возвращения в школу, а затем решить кое-что со свадьбой на следующей неделе.

– Я рад, что вы женитесь, ребята, – сказал Дуэйн. – Я устал быть ублюдком.

– Дуэйн! – воскликнул Томас. – Твой брат всё повторяет, ты же знаешь.

– Но это правда, – настаивал Дуэйн, будучи в своём обычном улыбчивом настроении. – Пока вы, ребята, не поженитесь, вы просто живёте вместе в грехе и, технически, мы с Джереми ублюдки.

Томас закатил глаза.

Рэнди рассмеялся.

– С каждым днём он становится всё больше похож на тебя, – сказал Томас Рэнди.

– Это плохо? – спросил Рэнди.

– Может быть и хуже.

Они наблюдали, как Джереми управляется с удочкой, пытаясь забросить крючок и грузило в воду. Ему пришлось взмахнут леской и подождать правильного момента, чтобы нажать на кнопку.

– Ты уверен, что хочешь жениться на мне? – спросил Томас у Рэнди. – Потому что в наборе не только я – тебе придётся учитывать Момент Номер Один и Момент Номер Два, а они те ещё занозы.

Вместо того, чтобы ответить, Рэнди взял руку Томаса, поднёс её к губам и по-рыцарски поцеловал.

– Кажется, меня сейчас стошнит, – сказал Дуэйн. Он открыл рот и притворился, будто его рвёт.

Они рассмеялись.

Рэнди вернулся к своей удочке, а Дуэйн пошёл к носу лодки и снова лёг – в это время лета он был смуглым с головы до ног.

Открывая пива из холодильника, Томас смотрел на них: Джереми боролся со своей удочкой; Рэнди поправлял свою леску и взмахнул грузилом метров на десять, прежде чем опустить его в воду; и Дуэйн, в глазах которого всё ещё был намёк на грусть, который никогда не мешал ему смеяться, жить и любить, хотя иногда по ночам Томас, вставая туалет, слышал, как он рыдает в своей комнате.

Он был доволен, горд, счастлив так, что сам удивлялся. Впервые его устраивала его жизнь. Будто в мире всё действительно было правильно. Будто этот мужчина и двое этих детей всегда ждали его появления, их маленькая семья должна была существовать и была такой же замечательной и странной, как любая другая семья на хорошей зелёной Божьей земле.

С лёгкой улыбкой он поднял банку пива к небу.

К нему вернулись слова "Потерянного в грусти":

О, годы позади меня потеряны в грусти,

Но у меня осталось ещё так много дел,

И мы не исключение из правил.

Теперь слова значили нечто другое, они больше не были просто криком отчаяния, они была надеждой на то, что будет.

Джереми, раздражённый отсутствием успеха, довольно сильно ударил по концу удочки, и его грузило вдруг полетело назад – не долетая до ошеломлённого Томаса несколько сантиметров.

– Давай я помогу тебе закинуть это в воду, – сказал Томас, вставая и отставляя пиво в сторону.

– Я хочу сам это сделать! – воскликнул Джереми.

– Да, но ты убьёшь одного из нас, – спокойно ответил Томас, – и кроме того, я не хочу идти к алтарю в день свадьбы с торчащим из брови рыбацким крючком. Разреши папе помочь, хорошо?

– Хорошо, – согласился Джереми.

– Тебе весело, кроха?

– Да!

– Поймаешь мне ещё одну?

– Да!

Томас улыбнулся.

Конец