Текст книги "Ринго и Солнечная полиция (ЛП)"

Автор книги: Ник Вилгус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Томас смотрел на него долгое время.

– Мне действительно не хватает практики, – признался он. – Мисс Тэмми застала меня врасплох – я понятия не имел, что ты приедешь. Я бы подготовился лучше, нашёл бы, что тебе поесть.

– Всё нормально.

– Что ж... будь со мной терпеливым. Я скоро разберусь во всем. И я буду с тобой терпеливым, потому что знаю, что для тебя это тоже ново, и это тяжело. Так что, может быть, мы оба просто постараемся изо всех сил и позже доведём всё до ума.

Дуэйн сделал глубокий вдох, казалось, взяв себя в руки. Он посмотрел на Томаса скептическим взглядом.

– Ты ведь не думаешь, что я слишком маленький, чтобы быть геем? Ты не скажешь мне, что я должен подождать, должен помолиться об этом, что не этого Бог для меня хочет?

– Я был примерно твоего возраста, когда понял, что другой.

– Правда?

– Правда. Мой папа был не особо счастлив.

– Что он сказал?

– Дело не столько в том, что он сказал, сколько в том, что он сделал. Он собрал свою церковь и провел обряд экзорцизма.

– Серьёзно?

– Он немного чокнутый.

– Вау.

– Я не совсем понял, что должен сказать о том, что ты... гей. Но, полагаю, я скажу тебе то, что сказал бы любому ребёнку. Будь осторожен. Береги себя. Не позволяйте никому заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь. Относись к другим людям с уважением. Бла-бла-бла. Я постараюсь поделиться с тобой своим большим запасом мудрости, но, конечно, когда мне на пятки наступает старческое слабоумие, ты можешь захотеть поторопиться.

Дуэйн улыбнулся.

– Почему бы тебе не переодеться? Мы скоро пойдём в магазин. Тебе что-нибудь нужно?

Дуэйн покачал головой.

– Тогда ладно, – сказал Томас, поворачиваясь, чтобы уйти.

– Мистер Томас?

– Да?

– Спасибо, что взяли меня. Надеюсь, я не стану обузой.

– Ты не обуза, малыш.

Глава 59

Джереми лежал на своей маленькой кровати и слушал злые голоса в гостиной.

– Почему? – снова спрашивала бабушка Триппер.

Наверное, в сотый раз.

– Мама, отстань!

– Лучше не дай своему инспектору узнать об этом. Господи Боже! Думаешь, никто не заметит? Так? Думаешь, люди не говорят? Весь в отца! Такой же идиот. Тупой идиот, и никого нет тупее.

– Откуда мне было знать, что они будут проводить анализ?

– Почему ты вообще принимал это дерьмо? Ты чёртов идиот? Ты забыл, как тяжело было найти работу?

– Ох, мама, честное слово!

– Лучше тебе надеяться, что никто не узнает. Лучше надеяться и молиться Богу!

– Я ухожу.

– Лучше тебе не держать это дерьмо в моём доме! Ты меня слышишь, Койл?

Хлопнула дверь, и наступила тишина.

Джереми перекатился на другой бок, чтобы посмотреть на маленькое окошко, в которое заглядывал лунный свет.

Папы не было уже пять дней. Исчез где-то в субботу. Был вечер среды, и он неожиданно появился после обеда. Бабушка Триппер сразу же на него накинулась, и они ругались весь вечер.

Что-то насчёт провала анализов, увольнения, потери работы. Это была не его вина. Они просто веселились. Он говорил несерьезно. Все не так, как раньше. И он ни за что не сядет в тюрьму снова.

Джереми встал, подошёл к окну, посмотрел на улицу.

В этой стране было так темно. Так тихо. Пока ветер не проносился через деревья, и миллион листьев не шуршали и стонали.

Он сейчас был далеко от мамы.

Так далеко.

Как бы ни старался, он не мог вспомнить её лицо. Не точно. Не так, как раньше. Её волосы были каштановыми? Или чёрными? Казалось, каштановыми, но он не был уверен.

Он так давно не слышал её голоса.

Так давно.

Так далеко.

Это исчезло.

Всё это исчезло.

Мама.

Мистер Томас.

Дядя Рэнди.

Тётя Эмбер.

Всё исчезло.

Будто этого никогда не было. Будто они никогда не существовали. Никогда не были добры к нему. Никогда не были его семьёй. Никогда не любили его.

Он отвел взгляд от окна и оглядел маленькую комнату. Спустя мгновение он подошёл к маленькому шкафу и ногой открыл дверь. Войдя, он присел на корточки и закрыл дверь.

Здесь был мишка. И Рождественский Супермен. Так он его называл: Рождественский Супермен. Его рождественский подарок от Санты.

Он сидел, скрестив ноги, чувствуя голой ногой мягкий мех мишки.

В шкафу было безопасно.

Безопасно, когда папа приходил домой, пьяный, в плохом настроении.

Если он сидел в шкафу и держал дверь закрытой, папа не думал о нём, не тревожил его, не говорил ему проваливать, оставить его в покое, перестать его доставать. Не бил его, когда он случайно сбивал вещи, например, его выпивку или электрический фен, или Бог знает что ещё – он всегда что-нибудь сбивал. Трейлер был таким маленьким, и повсюду было так много вещей, кучи и кучи вещей – старые газеты, вырезки, купоны, находки с гаражных распродаж, скворечники, пустые бутылки и пепельницы, разбитые стулья и лампы, которые бабушка Триппер собиралась починить и продать и никогда не делала этого. Так много вещей повсюду. Было тяжело ходить и не натыкаться на что-нибудь, не сбивать что-нибудь или не биться пальцами.

Сонный, он положил голову на мишку, чувствуя щекой мех, и закрыл глаза.

Глава 60

Вздрогнув, он проснулся.

– Что ты опять делаешь в этом чёртовом шкафу? – спросила бабушка Триппер. – Тебе пора вставать.

Джереми сел, чувствуя боль в шее.

– Господи, я живу с кучкой дураков. Вставай. Ты же не хочешь опоздать в школу. Слышишь меня? Не сиди здесь и не смотри на меня. Честное слово. Автобус приедет раньше, чем ты поймёшь.

Джереми поднялся на ноги, пока она копалась в ящике комода, ища чистое нижнее бельё, носки, футболку и брюки, которые положила на кровать.

– Иди сюда, – велела она.

Джереми подошёл к ней, послушно стоял, пока она снимала с него нижнее бельё. Как можно быстрее он поспешил в ванную, сделал свои дела и вернулся в комнату. Она одела его, её руки были грубыми. Она не была милой, как мистер Томас. Не была нежной. Подтянула его трусы так высоко, что ему пришлось подёргаться, чтобы немного их опустить. Она накинула на него футболку, не разглаживая, как делал мистер Томас. Не остановилась, чтобы заправить её, чтобы он выглядел хорошо, чтобы сказать ему, что он симпатичный чёрт.

Конечно, она была лучше Койла. Койлу не нравилось одевать его и определённо не нравилось помогать с делами в ванной. В тех редких случаях, когда бабушки Триппер не было рядом, как, например, в среду вечером, когда она была в церкви, Джереми не ходил в туалет – даже если у него болел живот, даже если он не мог терпеть. Он ждал, пока бабушка Триппер придёт домой. Иногда она злилась из-за этого, но не была такой злой, как Койл, не издевалась над ним, не говорила ему пойти на улицу и посрать за деревом, как говорил папа.

Сегодня утром у нее было озабоченное, рассеянное выражение лица.

– Бабушка?

– Что? – требовательно спросила она, её голос был громким, агрессивным.

– Сегодня экскурсия.

Она ничего не сказала, пока он просовывал ноги в штанины и ждал, пока она подтянет их.

– Пожалуйста, бабушка?

– Я тебе сказала, у нас нет денег на такие вещи, – ответила она. – Не все идут, и ты можешь просто остаться, как и они.

– Но это же зоопарк, – возразил он.

Он был там однажды, с Койлом, в первые дни, когда только приехал. Из всех животных больше всего ему понравились львы, он провёл рядом с их клеткой больше часа, пока Койл сидел на скамейке и играл в телефон. Ему нравилось смотреть на львов с их лохматыми гривами, на гладких львиц, на львят, которые играли и играли.

– Пожалуйста, бабушка? – снова спросил он.

– Мне надоело говорить тебе!

– Я хочу пойти!

– Ты всего хочешь!

– Все идут!

– Если все прыгнут со скалы, ты тоже прыгнешь? Честное слово! Сейчас я не хочу слышать больше ни слова об этом.

– Но, бабушка...

– Я сказала больше ни слова!

– Но...

Она вытянула руку и ударила его по щеке.

Вот такой она была быстрой. Быстрой для старушки.

Он опустил глаза, его лицо горело, слезы жгли глаза. Ему так сильно хотелось пойти.

– Мне надоело говорить "нет", – сказала она. – Какую часть слова "нет" ты не понимаешь? "Н", "е" или "т"? А? Скажи мне.

– Прости, – машинально сказал он.

– Ты опоздаешь на автобус, если будешь продолжать в том же духе.

Она повесила рюкзак ему на шею.

– Лучше проваливай отсюда поскорее, – сказала она.

Глава 61

Дуэйн Льюс проснулся в чужой кровати и долгое время просто лежал, не думая ни о чём конкретном, не желая думать, не желая просыпаться, желая снова погрузиться в небытие, забвение, спать и видеть сны.

В его комнату проник запах бекона.

Он услышал шум, чужие голоса: Томас и Рэнди. Какую-то музыку по радио. Звучало как диско. Или это был Майкл Джексон?

Он расплакался, слёзы текли из глубины его души, слезам не нужна была причина, ничего не нужно было, чтобы они полились. Он думал о своей матери и об отце. Пытался не думать. Пытался притвориться, что они всё ещё живы, всё ещё за его дверью, всё ещё его мать и отец, но...

Так что он плакал.

Горе было резким, свежим, горячим.

Он вытер глаза, пытаясь остановить слёзы, перестать думать, притвориться, что ничего не происходит, что это не по-настоящему, что это какая-то ошибка, какая-то глупая ошибка, что зазвонит телефон и кто-то скажет, что его мать и отец живы, находятся в больнице, ждут его, что все в порядке, что это недоразумение, путаница, недопонимание...

У него вырвался стон.

Он проглотил его, надеясь, что мистер Томас и мистер Рэнди не слышали.

В этой комнате над ним висела тьма, тьма прямо над его головой, тьма, которая хотела просочиться в его поры, поглотить его, задушить его, тьма, которая душила его, от которой становилось тяжело дышать.

Он снова застонал. Не специально. Ничего не мог поделать. Это был животный звук, этот стон. Гортанный. Болезненный.

Послышался тихий стук в дверь.

– Приятель, ты в порядке?

Из-за двери послышался голос мистера Томаса.

Он попытался ответить, сказать, что с ним все в порядке, но вместо этого захныкал.

– Я могу войти? – спросил голос.

Он пытался сказать "нет", что он в порядке, что всё нормально, нет необходимости переживать, всё было в полном порядке, нет необходимости беспокоиться, он большой мальчик, всё было...

Его охватили рыдания.

Дверь медленно открылась.

Появился мистер Томас, сел на край кровати и похлопал Дуэйна по ноге.

– Прости, – пробормотал Дуэйн. Он чувствовал себя спокойнее в присутствии Томаса.

– Не извиняйся, – сказал мистер Томас. – Вообще не извиняйся.

– Я не могу...

– Всё нормально, Дуэйн. Я знаю, это больно. Хочешь, я просто посижу с тобой немного?

Дуэйн кивнул.

Так что Томас сел. Время от времени он похлопывал Дуэйна по ноге, сжимал его лодыжку. Ничего больше. Просто сидел, не заполняя пустоту словами. Сидел, позволяя ему плакать.

Наконец Дуэйн сел, прислонившись к Томасу, который обнял его и притянул к себе.

– Всё будет хорошо, – довольно уверенно сказал Томас. – Ты голоден?

Дуэйн не был голоден.

– Я сегодня останусь дома, – сказал Томас. – Позабочусь о тебе. Если хочешь спать, можешь спать. Все, что захочешь. Это нормально. Мы не обязаны ничего делать. Ты можешь просто расслабиться. Иногда, когда тебе плохо, это всё, что ты можешь сделать. Расслабиться. Подождать, пока всё пройдёт. Если тебе этого хочется, мы можем прокатиться, сходить в кино, сходить что-нибудь поесть. Если тебе этого не хочется, это тоже нормально. Но мы пройдём через это, и я буду рядом, если понадоблюсь тебе.

Дуэйн смущенно потер глаза. Не знал, что сказать, что сделать. Казалось, в его теле не осталось ни сил, ни мыслей.

– Почему бы тебе не посидеть с нами за завтраком? – предложил Томас. – У нас есть немного шоколадного молока. Может, тебе это понравится?

Дуэйн не ответил, но встал с кровати и пошёл за Томасом в коридор. Он был рад отвлечься, рад чем-нибудь заняться.

– Ты в порядке, Дуэйн? – спросил мистер Рэнди, когда он сел за стол.

– Да, сэр, – сказал Дуэйн.

– Ты сегодня остаёшься дома? Если спросишь меня, я скажу, что это похоже на прогульщика. Тебе хорошо спалось?

Дуэйн пожал плечами.

– Не донимай его, – пожурил Томас, ставя перед мальчиком стакан шоколадного молока.

– Я просто веду себя дружелюбно, – ответил Рэнди. – Ты сказал ему, что за шоколадное молоко по утрам взимается дополнительная плата?

– Я позабочусь о его счетах, не переживай.

– Следующее, что ты поймёшь, он будет пить кофе и жаловаться на Ол Мисс Ребелс. Ты фанат Ребелс?

Дуэйн кивнул.

– Ты оказался в правильном месте! – легко произнёс Рэнди. – Конечно, никто в здравом уме не будет болеть за Догов. Я прав или как?

Дуэйн попытался улыбнуться этим ранним утренним шуткам. Рэнди пытался развеселить его, пытался сделать так, чтобы он чувствовал себя лучше. Он не был уверен, что думать о нём, о них обоих – он никогда в жизни не видел однополую пару. Если уж на то пошло, он никогда не видел геев, не был уверен, какие они.

Хотя Томас и Рэнди казались достаточно милыми.

– Вы сегодня будете хорошо себя вести, пока я буду вкалывать? – спросил Рэнди.

– Оу, – произнёс Томас. – Ты зарабатываешь на жизнь?

– Слушай его больше, – отмахнулся Рэнди. – Ты хоть представляешь, как трудно управлять художественной галереей? Иногда у меня бывает больше дюжины покупателей! Это выматывает, бегать туда-сюда, расхваливать картины, читать журналы про искусство – ты знаешь, как много нужно времени, чтобы такой пролистать? И это только если смотреть на фотографии!

Дуэйн попытался улыбнуться, но не смог. Вместо этого он закрыл лицо руками. На него снова нахлынули слёзы. Бесконечные. Бездонные. Поднялись из какого-то глубокого, первобытного места.

– Эй, малыш, я не хотел доводить тебя до слёз, – сказал Рэнди, пытаясь сгладить момент, со строгим выражением лица.

– Он в порядке, – тихо сказал Томас. – У нас будет несколько тяжёлых дней, но мы будем в порядке.

Дуэйн плакал в свои руки, замерев за столом, мир вокруг исчез.

Он почти не заметил, как мистер Томас помогает ему встать, провожает до комнаты, помогает лечь в кровать, сидя с ним и похлопывая его по спине, пока он плакал, уткнувшись в одеяло.

Глава 62

Пока Томас обедал в одиночестве, у него завибрировал телефон.

"Как малыш?"

Томас взял телефон, прочитал сообщение Рэнди и улыбнулся.

"Малыш спит", – ответил он.

"Он кажется хорошим ребёнком. Как держится новоиспечённый папа?"

"Я мог бы спросить тебя о том же..."

"Я потрясающий отчим. Помнишь?"

"Помню".

"Так... ты в порядке?"

"Да. Почему ты спрашиваешь?"

"Я просто беспокоюсь".

"Почему?"

"Я не хочу видеть, как ты снова испытываешь боль".

Томас смотрел на телефон, сбитый с толку резкостью Рэнди.

"Мне не будет больно", – написал он в ответ.

"То же самое ты говорил в прошлый раз. Просто будь осторожен, ладно?"

"Почему ты это говоришь?"

"Просто будь осторожен".

Томас отложил телефон в сторону, нахмурился.

Рэнди был прав, конечно. Он ненавидел это, то, что Рэнди всегда был прав. Совершенно слеп к своим собственным провалам и слабостям, но мог заметить их в других с безошибочной способностью.

Рэнди чувствовал проблему?

Томас взглянул на дверь в комнату Дуэйна.

Факт был в том, что теплеть к мальчику было тяжело. Дуэйн был совершенно милым, вполне нормальным ребёнком, и не было причин, чтобы он чувствовал то, что чувствовал. Но это было. Как он мог в таком признаться? Он едва мог признаться в этом самому себе, едва ли мог принять эту мысль, и все же...

Дуэйн Льюс не был Джереми Триппером. Никогда не будет. Никогда на заменит Джереми. Не заменит его потерю. Может, в этом была проблема. Несправедливо сравнивать Дуэйна с Джереми или ожидать, что он будет таким же, как Джереми.

Дуэйн не был виноват в этом. Никто не был виноват. Никто не виноват. И он никогда не сделает и не скажет ничего такого, что заставит Дуэйна почувствовать себя нежеланным и нелюбимым, и все же...

Он не был Джереми.

Джереми был его сыном. Его "первенцем". Его малышом, его сердцем, светом его жизни, его маленьким вторым пилотом, его ребёнком, его мальчиком. И он любил своего мальчика неистовой, ужасающей любовью.

Он отодвинул тарелку салата в сторону, вытер глаза, чувствуя себя ужасно. Чувствуя вину. Стыд. Но это была правда, не так ли? Мальчик, спящий в постели Джереми, мальчик, только что потерявший мать и отца, красивый мальчик, умный мальчик, красивый ребенок, совершенный во всех отношениях, – Томас ощущал странную отчужденность. Он взял телефон, поискал номер Тэмми. Ему нужно было позвонить ей, сказать ей, что он совершил ошибку. Появилось её имя и контактная информация. Его палец завис над иконкой зелёного телефона. Ему нужно было нажать на эту иконку, позвонить, признать свою ошибку, исправить ситуацию. Сказать ей, что он оставит Дуэйна до тех пор, пока она не найдёт подходящий дом, приёмную семью.

Он положил телефон.

Снова взглянул на дверь в комнату мальчиков.

Что мне теперь делать?

Глава 63

Томас тихонько постучал в дверь комнаты мальчиков, но ответа не получил. Он просунул голову в комнату, желая убедиться, что с Дуэйном все в порядке.

Дуэйн спал.

Удовлетворённый, он пошёл в музыкальную комнату, закрыл за собой дверь и взял свою электрогитару. На музыкальном центре он включил расширенную версию "Вьючного животного" "Роллинг Стоунс". Он убавил громкость, играя на гитаре и подпевая Мику Джаггеру.

Он был не особо ярым поклонником "Стоунс", но у них было несколько коронных песен, без которых он не мог жить. "Заведи меня" всегда помогала ему чувствовать себя лучше, когда ему было плохо. "Эмоциональное спасение" было странной маленькой песенкой, от которой он чувствовал себя невероятно сексуальным. Она называлась музыкой для секса. Для неё он поработал над своими навыками игры на пианино. "Скучаю по тебе" попадало в ту же категорию.

"Вьючное животное", с другой стороны, было мятежной коронной песней, когда жизнь добивала его. Музыка, чтобы посылать всех к чёрту. Чтобы все отвалили. Отвяли. Это был саундтрек для тех случаев, когда отношения с Рэнди становились сложными, или когда его отец цеплялся к нему. В ней содержалось обещание свободы, освобождения, безразличия. Пока пел о симпатичных девушках, он думал о симпатичных парнях и их раздражающем, эгоистичном поведении. Симпатичных парней вроде Рэнди, которые зарабатывали на внешности и трастовых фондах.

Ему нравилось рассказывать людям историю о том, как он однажды помочился рядом с Миком Джаггером в грязном туалете в гримёрке в Сан-Франциско. "Ужасные Мэри" были на разогреве в шоу "Роллинг Стоунс" – они поддерживали их недавний выпуск "Заведи меня". "Ужасные Мэри" катались на высокой волне силы их первого и единственного сингла, "Потерянный в грусти".

– Я был просто мальчишкой, которому нечем было заняться, – говорил Мик, пока они стояли перед писсуарами, с членами в руках, цитируя "Потерянного в грусти".

– Который искал любви в таких, как ты, – ответил Томас, произнося следующую строчку.

Они оба рассмеялись.

В ту ночь Томас был под таким кайфом, что даже не был уверен, что разговор был, но его товарищи по группе сказали, что был.

Потираясь локтями с Миком Джаггером и испытывая кайф – слишком большой кайф для простодушного ребёнка из деревенского Миссисипи.

Единственная причина, по которой "Ужасные Мэри" первоначально получили контракт на запись, это то, что Томас, которому в то время было семнадцать, позволил директору звукозаписывающей компании трахнуть его. Ему сказали, что так всё работает. Нюхни кокса, глотни метаквалона, спусти штаны, и всё будет сделано. Он продал бы душу Сатане за контракт на запись, поэтому чувствовал, что отделался довольно легко, хотя пару дней после этого ходил довольно странно.

После хорошей разминки со "Стоунс", он выключил музыкальный центр, сел за свой синтезатор и начал играть "Потерянного в грусти", которая сначала была песней для гитары. Он знал каждый аккорд, каждую ноту, каждый нюанс и развил чёткий аккомпанемент на пианино.

Тихо, про себя, он запел:

Я был просто мальчиком, которому нечем было заняться,

Который искал любви в таких, как ты.

Но я был дураком,

Очарованным твоими красивыми зелёными глазами.

Я никогда не мог отличить правду от лжи.

Но как я пытался...

Томас кивнул. Действительно, он пытался. Но ему никогда так не везло в любви, или в жизни, или в чём-либо другом. У него всегда было чувство, что его ожидает больше, приготовлено больше, но он не мог найти это, не мог добраться до этого, никогда не было подходящего времени и места, звёзды никогда не сходились должным образом.

Так он был проклят. Обречён жить жизнью тихого недовольства. Всегда тянулся, но никогда не приближался достаточно близко, чтобы получить желаемое.

Единственное, что когда-либо казалось правильным – совершенно и по-настоящему правильным – это Джереми. Будто они были созданы друг для друга. Будто они дополняли друг друга. Откуда ему было знать, что мальчик без рук и с жестокой матерью был единственным во вселенной, кто заставит его почувствовать себя целым? Настоящим человеком?

Кружки кофе и тёмные кафе,

Потерянный в своей личной дымке.

Я помню тебя таким...

Иногда ему казалось, что вся его жизнь была заключена в словах этой песни, которую он написал, когда ему было пятнадцать, что он на самом деле "потерянный в грусти". Или просто потерянный. Как так часто говорил его отец. Потерянный во всех смыслах, которые имели значение. Неправильный. Не в ладах с Богом. Сорвался и парит и... потерян.

Я мог бы быть поэтом, я мог бы быть священником.

Я мог бы быть тем, кого, наконец, освободили.

Из этой греховной жизни

Но все то, что я мог бы сделать ...

И все же я остался, потому что тебе нужен был кто–то.

А теперь....

Годы позади потеряны в грусти.

И еще слишком много всего осталось сделать.

И мы не исключение из правил...

В конце песни он долгое время сидел на стуле перед синтезатором, глядя на клавиши.

У него был талант... но недостаточно. У него был драйв... но недостаточно. Он мог бы построить карьеру на музыке, но не хотел этого достаточно сильно. На самом деле никогда, за всю свою жизнь, ничего не хотел достаточно сильно. Слишком много лет просто выживал. Когда появился Джереми, он впервые почувствовал, что на самом деле живёт. Он включал в себя всё. Абсолютно преданный. Поэтому он совершил прыжок веры, спрыгнул с обрыва.

Он сыграл начальные аккорды песни, которую написал об одном из своих друзей, который умер от наркотиков.

В конце концов, он один,

Человек без друзей.

Песня без слов.

Утонувший в боли,

С иголкой такой острой,

Что она колет до сердца

И забирает его прочь,

В более яркий день.

И холодный ветер больше не дует.

И он легко идёт на старых пальцах.

И свобода больше, чем просто слово,

Пока не наступает тьма,

И не взывает демон...

Была ли это песня о Поле, о друге, который умер от передозировки героина, когда им обоим было по двадцать, или эта песня была о нём самом? Он был удивлён этим, тем, что слова, которые он предположительно писал о других, на самом деле были о нём. Он садился и читал что-то, что написал годы назад, и понимал, что говорил сам с собой о себе, отмечал свои собственные промахи, собственные провалы и недостатки.

Когда он приближался к проигрышу – длинной импровизации, полной джазовой стилистики в ля-миноре – дверь в музыкальную комнату открылась.

Томас остановился.

– Я услышал, как ты играешь, – сказал, Дуэйн, стоя в дверном проёме.

– Прости. Я старался быть тихим, но иногда меня уносит.

– Всё нормально. Звучит неплохо.

Томас посмотрел на Дуэйна, который сейчас казался отдохнувшим, менее обеспокоенным.

– Ты голоден? – спросил он.

– Я не хотел прерывать тебя. Просто хотел послушать.

– Ты играешь?

– Нет, – сказал Дуэйн. – Но всегда хотел. Ты играл ту песню "Ужасных Мэри". Моему папе она нравится.

– Ты знаешь "Ужасных Мэри"? – недоверчиво спросил Томас.

– У моего папы есть все эти пластинки – некоторые из них были аж из шестидесятых. Боб Дилан. "Благодарные мертвецы". Элвис, конечно же. "Роллинг Стоунс". Принц – "Пурпурный дождь". Когда Принц умер, я думал, он родит. Он днями только об этом и говорил и продолжал включать "Пурпурный дождь". Даже моя мама говорила об этом. Полагаю, Принц нормальный.

– Подожди, – сказал Томас, сбитый с толку. Он встал со стула. – Ты знаешь "Ужасных Мэри"?

– Я их не знаю, но знаю эту песню. Ты сыграл её довольно неплохо.

– Позволь мне показать тебе кое-что, – сказал Томас, направляя Дуэйна в столовую и останавливаясь перед стеной, увешанной фотографиями в рамках.

– Знакомо выглядит? – спросил он, указывая на фото себя, с гитарой в руке, стоящего перед микрофоном. Это была фотография с обложки единственного альбома "Ужасных Мэри".

– Кто это? – спросил мальчик.

– Это я, – сказал Томас.

– Ты играл в группе?

– Это моя фотография, сделанная на одном из наших шоу. Я был фронт-меном "Ужасных Мэри".

Мальчик внимательно посмотрел на фотографию, потом повернулся к Томасу.

– Это ты? – удивлённо произнес он.

– Я написал эту песню.

– Ты?

– Да. Я.

– Не гони, – сказал Дуэйн.

– Это правда. Твой папа, наверное, знал, что я из Тупело.

– Ты был в "Ужасных Мэри"?

– Мы были группой-однодневкаой.

– Что случилось?

– Наркотики. Мы внезапно стали знаменитыми и высоко взлетели, а там было так много наркотиков. Повсюду. Люди протягивали тебе наркотики, давали их тебе. Все эти вечеринки. Наркотики, наркотики, наркотики. Это было сумасшествие, и мы сорвались. Мы все были довольно глупыми и новичками в большом городе, и мы не смогли справиться. Людям нравится Стиви Никс – ты знаешь Стиви Никс?

– Конечно. Она была в "Флитвуд Мэк".

– Да. Она нюхала столько наркотиков, что у нее начал отваливаться нос. Казалось, каждый раз, когда ты оборачивался, у кого-то была передозировка, и кто-то умирал в луже собственной рвоты.

– Я не знал, что ты был знаменитым, – сказал Дуэйн, восхищение на его лице немного сбивало с толку.

– Я не знаменитость, малыш. Жизнь дала мне шанс, а я облажался. В любом случае, ты голоден? Я могу тебе что-нибудь приготовить.

– Немного голоден, – признался Дуэйн.

– Дай мне минут десять, и я сделаю тебе гамбургер.

– Вау, – с улыбкой сказал Дуэйн. – Рок-звезда приготовит мне гамбургер. Круто!

Глава 64

– Ты хочешь отправить его обратно? – ошеломлённо произнёс Рэнди.

– Я не знаю.

– Я не знаю? Какого чёрта с тобой не так?

– Я не мог отказаться. Не тогда, когда она уже привезла его в отель. И часть меня хотела сделать это, но...

– Но что?

– Он не Джереми.

– Конечно нет, идиот. Он совершенно другой человек, и он заслуживает шанса.

– Я знаю.

– Тогда в чём дело?

– Я скучаю по Джереми.

– Так ты собираешься наказать Дуэйна за это?

– Нет.

– А мне кажется так.

– Мне нужен Джереми. Он мой сын.

– Он не твой сын. У него есть отец.

– Я знаю, но я его отец. Его настоящий отец. Он нуждается во мне.

Рэнди вздохнул слишком уж тяжело и откинулся на подушку.

Было уже далеко за полночь, а они по-прежнему спорили.

– Я чувствую себя ужасно, – прошептал Томас. – Дуэйн совершенно замечательный ребёнок – почему я так себя чувствую? Он забавный. Он умный. Он хороший ребёнок. Но каждый раз, когда я смотрю на него, я вижу только Джереми.

– Боже, это похоже на жизнь со звездой мыльной оперы.

– Я серьёзно!

– Я знаю. И поэтому ты должен пойти встретиться с кем-нибудь. Тебе нужно с кем–то поговорить об этом. Ты злишься из-за того, что произошло – и так должно быть. Но тебе нужно преодолеть это и двигаться дальше. Дуэйн хороший ребёнок. Не наказывай его потому, что злишься из–за того, что случилось с кем-то другим.

– Я не наказываю его.

– Наказываешь.

– Это не намеренно.

– Может, тебе просто нужно дать себе время.

– Это не поможет.

– Ты не знаешь этого. И кто говорит, что ты можешь быть отцом только одному ребёнку? Почему не двум? Или трём? Дуэйн совершенно другое дело. Ты не можешь его ни с кем сравнивать. Подожди неделю или две. Ладно? Не делай ничего поспешного. Дай ему шанс. Он только что потерял родителей, ради Бога! И я знаю, он не считает нас своими родителями. Не прямо сейчас. Но когда-нибудь будет. И когда-нибудь он будет знать, что мы помогали ему собрать осколки. И через что бы ты ни проходил – что бы ни чувствовал – я уверен, это не так плохо, как то, что чувствует он. И если ты выбросишь его в состоянии раздражения...

– Я не сделаю этого!

– Я бы не позволил тебе это, – сказал Рэнди. – Нас теперь двое, или ты забыл?

Томас нахмурился.

– Хочешь кое-что узнать?

– Что? – спросил Рэнди.

– Я ненавижу, когда ты прав.

– А ты знаешь, что я прав.

– Молодец.

– Сходи к кому-нибудь, Томми. Пожалуйста. Тебе нужно разобраться с этим в своей голове. И если ты так сильно скучаешь по Джереми, то съезди к нему. Давай поедем на этих выходных. Мы возьмём Дуэйна и проведём выходные в Алабаме. Это отвлечёт его от мыслей.

– Я не хочу его видеть.

– Почему нет?

– Это только напомнит мне...

– Ох, ради Бога!

– Мне снова будет больно.

– А как же он? А? Как же Джереми? Он хотел тебя видеть. Ты скажешь ему, что это может задеть твои драгоценные чувства? А как же его чувства?

– Я знаю, что ты прав.

– Тогда поехали. Давай съездим в гости.

– Мне нужно подумать об этом.

– Уже подумал. Может, тебе станет лучше после того, как ты его увидишь.

– Не толкай меня на это!

– Кто-то должен подтолкнуть тебя к чему–то. Я позвоню Койлу завтра и скажу, что мы приедем.

– Рэнди, честное слово!

– Ты говоришь об этом уже шесть месяцев! Не надо мне тут никаких честных слов! Ты застрял, а я просто пытаюсь помочь тебе вылезти. Иногда нужно просто что-нибудь сделать. Начать действовать. Бросить что-нибудь в стену и посмотреть, что прилипло.

– Ты сравниваешь мои чувства со спагетти?

– Нет, но ты в последнее время такой напряжённый, что мне хочется добавить тебе в кофе слабительное, просто чтобы разобраться с этим дерьмом.

– Ты так подбираешь слова...

– И ты знаешь, что я люблю тебя и просто пытаюсь помочь. Кроме того, когда-нибудь Койл облажается...

– Говорят, он довольно хорошо справляется.

– Даже если так. Такой человек... это просто вопрос времени. Так что тебе нужно оставаться на связи и быть частью жизни Джереми, и держать дверь открытой. Если ты будешь жалеть себя, это не поможет.

– Намёк понят. Теперь можешь прекратить.

– Так мы поедем на этих выходных?

– Да.

– Хороший парень.

– А теперь заткнись, чтобы я мог спокойно насладиться вечеринкой жалости.

Глава 65

– Принеси мне хлыст, – сказал Койл угрожающе тихим голосом.

– Папа!

– Мне надоело разговаривать с тобой о том, что ты огрызаешься со своей бабушкой.

– Но я это не специально!

– Ты не можешь вести себя отвратительно с бабушкой, особенно, когда она готовит тебе ужин. А сейчас принеси мне хлыст – и не неси маленький.

– Но я не могу носить большие!

– Придётся тебе найти способ.

– Папа!

– Сейчас же, сын. Я не шучу. Ты и твой острый язык – я покажу тебе, что тебе после этого будет. Теперь иди. И не заставляй меня делать это самому.

Со слезами на глазах Джереми выскочил из трейлера и выбежал во двор. Был поздний день и жара, но сквозь деревья дул ветер, и это было приятно после духоты внутри трейлера. Он с отчаянием посмотрел на море хлама, окружавшее его дом. Он прошел по тропинке и остановился у деревьев с левой стороны трейлера.