Текст книги "Пусти к себе свет (ЛП)"

Автор книги: Ник Вилгус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

– Конечно, ковбоец, – легко согласился Сэм. – Но сперва ты должен поесть. Мы не держим дома чипсы с батончиками, плюс сейчас лето. Что значит много-много овощей с огорода. Ты разве не любишь овощи?

– Нет.

– Неужели ты не хочешь вырасти таким же большим и сильным, как я?

– Ну…

– Никаких ну, дружок! Жуй давай. Больше жизни. Лови момент!

Ишмаэль наколол на вилку кусочек бамии, положил его в рот и медленно прожевал.

– Ну что? – спросил Сэм.

– Как, ты сказал, она называется? – спросил он.

– Твоя мама никогда не жарила бамию?

Он печально покачал головой.

– Ты даже не представляешь, что пропустил, – сказал Сэм.

Ишмаэль съел еще стручок и даже по-настоящему улыбнулся.

– Неплохо, а? – спросил Сэм, сияя на меня через стол.

– Твой дядя Сэм пытается объяснить, что мы всякую дрянь дома не держим, – сказал я. – Так что, если ты хочешь есть, ешь, пока еда на столе, и перед сном не ной, что ты голоден, потому что этим ты ничего не добьешься.

В ответ на мои слова Ишмаэль несчастно опустил глаза в стол.

– Это было довольно-таки обидно, – заметил Сэм.

– Я просто сказал все, как есть.

– Иши, если проголодаешься перед сном, загляни к своему дяде Сэму, и я тебя покормлю. Хорошо?

Ишмаэль серьезно кивнул.

Сэм смотрел на меня через стол. Его хмурый взгляд был полон неодобрения.

 

Глава 11

Визит домой

После ужина мы погрузились в новенький Сэмов «форд» F-150.

Когда мы доехали до Бенда, где свернули на сорок пятое шоссе и устремились на запад в сторону Абердина, уже опустились сумерки. Из приборной панели тихо лились мелодии радиостанции Wizard 106 с «Кантри-хитами дня». Ли Брайс признавался, что его «сложно любить». Как и нас всех, разве нет?

Мы миновали огромное поле, которое начиналось прямо за городом – там, где «Уолмарт» планировал построить свой суперцентр. Сэм смотрел на поле, неосознанно хмурясь и пожевывая губу. В пятницу вечером он организовывал протестное бдение при свечах в местном парке, находившемся перед мэрией. Он хотел, чтобы мэр и члены муниципалитета знали, что не всех в Бенде строительство «Уолмарта» приводит в восторг.

Было так странно ехать в машине с Сэмом – и с ребенком, сидящим между нами на переднем сиденье. Эти вечерние поездки были нашим с ним временем. Я усаживался поближе, держал его за руку, иногда немного касался его через штаны. Тут, в деревенской глуши Миссисипи, не водились гей-бары, куда мы могли бы пойти.

– Ты как, готов вернуться в школу? – спросил Сэм Ишмаэля.

– Я ненавижу школу, – признался Ишмаэль.

– А мне школа нравилась, – сказал Сэм. – Ты знал, что мы с твоим дядей вместе учились?

– Нет.

– Он был таким размазней. Ребята вечно задирали его, так что мне приходилось его защищать.

– Ой, ну конечно, – сказал я.

– Еще он был таким глупеньким, что все уроки делал за него я. Он заявлялся ко мне домой и рыдал, как младенец. «Я не понимаю, как складывать дроби. Сэмми, помоги мне! Я такой глупенький! Сколько будет два плюс два? Помоги мне, Сэмми, пожалуйста!»

– Ну и засранец же ты, – сказал я.

– Я говорил ему: «Перестань ходить в школу в памперсах, и тогда ребята перестанут тебя задирать», но он не слушал меня.

Ишмаэль хихикнул.

– Сидел в памперсе на математике у миссис Винер и сосал из бутылочки молоко. Кажется, он проходил с ней класса до пятого, если не дольше. Жалкое зрелище!

– По крайней мере, я не ковырялся в носу прямо в классе и не вытирал козявки о сидящую сзади девочку, – сказал я. – Он сидел, как заправский красавчик, с пальцем в носу и копался там, будто искал золото. А потом вытягивал одну из своих малышек наружу, поворачивался и вытирал ее о Лили Ниблик, а та начинала плакать и убегала в туалет.

– Ей это нравилось! – с жаром воскликнул Сэм.

– Да ничего подобного.

– Ты просто ревнуешь, потому что я не вытирал их об тебя.

– Ты сам-то этому веришь?

– Что плохого в хорошей козявке?

Ишмаэль усмехнулся.

– Иши, ты в каком классе? – спросил Сэм.

– Во втором.

– О, у меня второй класс был самым лучшим из всех. Кажется, именно в том году выяснилось, что мой IQ выше, чем у Эйнштейна. Меня хотели отправить в Нью-Йорк в специальную школу, чтобы я стал ученым и переехал жить в Диснейленд.

– Во втором классе ты даже шнурки завязывать не умел, – заметил я.

– Все я умел! Иши, а ты любишь футбол? – спросил Сэм.

– Не знаю.

– Не знаешь? Как это так? О, боже мой. – На его лице промелькнуло выражение притворного ужаса. – Футбольный сезон уже не за горами. Скоро мы с тобой сядем и будем смотреть «Оле Мисс Ребелс», и ты узнаешь, почему они самая лучшая футбольная команда в целой вселенной.

– Не слушай его, – сказал я. – Мы сядем и будем смотреть «Миссисипи Стэйт Бульдогс», где играют настоящие футболисты, а не кучка старушек, как в «Оле Мисс Ребелс». Удивительно, что они выходят на поле без помады и сумочек.

– А ну забери свои слова назад! – воскликнул Сэм с притворным негодованием.

– А если мы соберемся смотреть мультики, то и тогда лучше включим Cartoon Network, а не дурацких «Оле Мисс Ребелс».

– Иши станет фанатом «Оле Мисс Ребелс», – убежденно сказал Сэм. – Правда, Иши? Ты же не станешь слушать кого-то, кто до второго класса носил памперсы, а?

– Ты правда ходился в памперсах? – спросил Ишмаэль, глядя во все глаза на меня.

– О, бога ради… И надо говорить «ходил». А не «ходился».

– О, – проронил он.

У Абердина Ишмаэль внезапно затих – видимо, поняв, что мы скоро прибудем на место. Я выдал Сэму инструкции, и, когда мы припарковались у «Магнолия-плейс», Ишмаэль сместился на край сиденья, вытянул шею и начал высматривать автомобиль своей матери. Не найдя его, он насупился, закусил губу. Потом, спеша выбраться из пикапа, запрыгнул ко мне на колени, и один его кроссовок больно вдавился мне в пах.

– Иисусе, – пробормотал я, когда он ринулся к двери в квартиру.

– Что? – спросил Сэм.

– Он наступил мне на член.

Сэм выдал слабую усмешку. Мы вышли. Я открыл дверь Сариной квартиры запасным ключом, который она мне дала, и Ишмаэль забежал внутрь.

– Мама? – крикнул он – громко, нетерпеливо, настойчиво. – Мама?

Он носился из комнаты в комнату, то появляясь в коридоре, то исчезая в спальнях и ванной.

Я хмуро оглянулся на Сэма.

– Мама! – вскрикивал с неверием тоненький голос. – Мама?

Мы дождались, когда он вернется в гостиную.

– Ее нет, – объявил он несчастно. – Почему мамы тут нет?

– Может, она ушла куда-то с кем-нибудь из друзей, – предположил Сэм.

– Но так нечестно! – заскулил он. – Почему она не взяла меня? Почему, дядя Хен?

Ответа на этот вопрос у нас не было.

– Почему? – требовательно повторил он.

– А мы-то откуда знаем? – спросил я.

– Я хочу к маме!

– Ну, ты же видишь, ее здесь нет!

– Я хочу к маме!

– Перестань.

– Я хочу к маме!

– Ковбоец, ну что ты, – легко сказал Сэм и, присев, обнял его. – Все хорошо, малыш. Ну все, ш-ш.

 

Глава 12

Тебе надо помыться

– Тебе надо помыться, – твердо сказал я.

Поездка в одном пикапе с ним до Абердина и обратно стала тяжким испытанием для моего носа.

– Но, дядя Хен, я уже мылся утром.

– Ты воняешь.

– Нет, не воняю, дядя Хен.

– Воняешь. От тебя плохо пахнет.

– Нет, не плохо, дядя Хен.

– Ты пользовался шампунем, когда мыл голову?

Мы стояли у двери в ванную и выясняли, чья воля сильнее.

Он опустил глаза.

– Твоя мама что, не учила тебя, как принимать чертову ванну? Господи!

– Дядя Хен, я не воняю!

– Воняешь!

– Нет, не воняю!

– Нет, воняешь, и ты прямо сейчас усадишь свою лилипутскую задницу в ванну и вымоешься. И на сей раз сделаешь это правильно.

– Я не воняю!

– А ну шевелись, – рявкнул я, выставив палец в сторону ванной.

– Не говорит с ним так. – В коридор вышел Сэм. – Что на тебя нашло?

– Он воняет.

– Может, он не умеет мыться, как надо. Его мать не совсем Марта Стюарт.

Я испустил раздраженный вздох.

– Давай я со всем разберусь, – сказал Сэм, встав между нами.

– Дядя Сэм, я не воняю, – произнес Ишмаэль затравленным, раненым голосом.

– Увы, ковбоец. Немножко воняешь. Самую чуточку. Ты пользовался шампунем? А мылом с мочалкой?

Он пожал плечами.

– Дядя Хен не собирался тебя обижать. Просто он, как и я, не хочет, чтобы люди высмеивали тебя. Показать тебе, как правильно мыться? Как мыть за ушами, подмышками, сзади и спереди, между пальцами? Пошли. Это весело. Станешь у нас чистеньким, и дядя Хен перестанет ныть – что всегда очень здорово, потому что он может все гнуть, и гнуть, и гнуть свое без конца, ты согласен? Иногда мне кажется, что неплохо бы залепить ему рот клейкой лентой. Как тебе эта идея?

Ишмаэль взглянул на меня. В его глазах стояла обида.

– Пошли, – сказал Сэм, уводя его в ванную.

 

Глава 13

Я не водопроводный кран

– Что за черт на тебя нашло? – спросил Сэм, пока я, стоя у раковины, мыл посуду. Ишмаэля он оставил смотреть в гостиной «Маленький домик в прериях».

– Ничего.

– Давай без вот этого, Генри Гуд.

Я остановился, положил тарелку на бортик между раковинами и посмотрел на него.

– Что? – спросил он.

– Что, черт побери, мне полагается делать с этим ребенком? – спросил я.

– Он твой племянник!

– И что?

– И то, что ты должен заботиться о нем, пока его мать не вернется домой.

– А если она не вернется, Сэм? Что тогда?

– Когда это случится, тогда и будешь думать, что делать, ну а пока совершенно незачем его обижать.

– Не обижал я его.

– Обижал!

– Я не люблю детей.

– Не будь мудаком.

– Уж извини, но это правда. У меня и так куча проблем. Не хватало еще, чтобы рядом кто-то без остановки ныл.

– Он не ноет. А если и ноет, то у него есть на то уважительная причина. Ему страшно. Он просто маленький мальчик, а его мама пропала… Иисусе, кто бы знал, что ты окажешься такой сучкой.

– Я и не думал его обижать.

– Просто дай ему подзатыльник, и дело с концом.

– О, прекрати.

– Хен, ты его дядя. Его единственный родственник. Может, попробуешь и вести себя соответственно?

– Я не знаю, о чем мне с ним разговаривать.

– Бога ради, ему всего семь. С ним можно не говорить о политике с философией.

Я вздохнул.

– Слушай, просто попытайся относиться к нему по-нормальному, вот и все. Речь всего о нескольких днях.

– Когда его чертова мамаша вернется, уж она у меня пожалеет, что удрала, – сказал я.

– Только не вымещай свою злость на нем, потому что сердишься на нее.

– Ничего я на нем не вымещаю.

– А я думаю, вымещаешь.

– Не вымещаю! И вообще, с чего ты возомнил себя таким великим экспертом?

– У меня пять сестер с братьями, если ты вдруг забыл.

– Вот сам и заботься о нем, если по-твоему это так охерительно просто.

– Может, я так и сделаю, Хен. По крайней мере, к нему будут относиться с некоторым уважением.

– Это несправедливо.

– Ты ему практически голову откусил.

– Неправда.

– Правда. Стоял в коридоре и спорил с ним, как чертов дурак.

– Он, скажем так, не самая яркая лампочка в люстре.

– Да, он не слишком сообразительный, Хен, но у него тоже есть чувства. И я не считаю, что он настолько тупой, как думаешь ты.

– Я не говорил, что он тупой.

– Ты просто стоял и поправлял его грамматику.

– Какого черта ты от меня хочешь?

– Хен, я всегда думал, что из тебя получится хороший отец, и мы с тобой обсуждали усыновление, но я не предполагал, что ты можешь быть таким злым.

Я поставил тарелку в раковину и вытер руки.

– Надо бы двинуть твоей бабуле за то, как ты со мной разговариваешь, – сказал я негромко.

– Я бы посмотрел, как у тебя это получится, – ответил он. – Так в чем дело, Хен?

– Я расстроен.

– О, ну еще бы!

– После того, как Иши родился, они с Сарой пару лет жили здесь. Пока однажды она не встала и не ушла – вот так просто, ни с того, ни с сего. И теперь хорошо, если мне дают повидаться с Иши на Рождество.

– И?

– Я так гордился тем маленьким мальчиком. Мы с ним все-все делали вместе. А потом она в один прекрасный день берет и выдергивает его из моей жизни – и все. И положить ей было на мои чувства. Теперь я практически не вижу его, и мне даже пикнуть нельзя на тему того, как она с ним обращается, иначе меня вообще к нему не подпустят. Ты прости, но все это в некотором смысле выводит меня из себя. Я не водопроводный кран – я не умею то включать, то выключать свои чувства. Я не хотел срываться на нем, просто я дико рассержен.

– А он тут при чем?

– Я любил того мальчика, – признался я.

– И…?

– Она просто опять выдернет Иши отсюда. И мне от этого тошно.

– Значит, ты срываешься на нем…

– Давай ты прекратишь это повторять?

– Давай ты прекратишь вести себя, как бесчувственная скотина? Он ни в чем не виноват, и прямо сейчас ему нужен его дядя.

– Сэм, ты пытаешься помочь, я понимаю, но я правда взбешен.

– Да? Ну ладно. Пойду скажу несчастному мальчику, чтобы он чуток потерпел, пока ты разбираешься со своими драгоценными чувствами.

– А я-то думал, что мудак у нас я.

– Просто попытайся вести себя по-нормальному, Хен. Пожалуйста. Еще всего день или два. Это не так уж и сложно.

Я вздохнул.

Сэм был прав. Я ненавидел, когда он бывал прав. А он, этот напыщенный засранец, оказывался прав абсолютно всегда.

– Извини, – сказал я.

– Ты это не мне скажи, а ему.

– Я и так стараюсь изо всех сил.

– Старайся получше. У тебя, знаешь ли, есть люди, которым ты нужен.

– Никому я не нужен.

– Нужен – маленькому мальчику в соседней комнате. И мне тоже, Хен. Иногда мне кажется, что ты забываешь об этом.

 

Глава 14

Я сказал ей, что она красивая

Ишмаэль, одетый в одну из Сэмовых маек – такую длинную, что она доходила ему до середины бедер, – сидел на краю кровати в гостевой спальне, руки на коленках, глаза опущены в пол. Мы собрали столько его одежды, сколько смогли унести; сейчас она вся, включая его пижаму, лежала в стиральной машине. Мы взяли и какие-то его игрушки, а также его фотографию с матерью, которую я поставил на тумбочку возле кровати.

– Извини, что мы не нашли тебе ничего лучше для сна, – сказал я. – Твои вещи в стирке. Завтра сможешь надеть что-то свое.

Он ничего не сказал.

– Иши, извини, что обидел тебя. Я расстроен из-за твоей матери.

Он не поднял лицо и не посмотрел на меня.

– Иши, я же сказал, извини.

Когда он поднял руку, чтобы вытереть глаза, я увидел, как его плечи вздрогнули.

– Все хорошо, – сказал я, сев рядом с ним.

По его носу соскользнула слезинка.

– Эй, – сказал я. Положил руку ему на спину и начал кругами ее потирать.

Он открыл рот и издал какой-то странный, сдавленный стон.

– Почитать тебе? – спросил я, почувствовав, что должен что-то сказать.

Он не ответил.

То была тупая идея. Ему было семь, и он вырос из сказок на ночь. Или не вырос? Я попытался вспомнить, до какого возраста мама читала мне перед сном. Но вспомнил только, что был готов слушать ее бесконечно, вечер за вечером, даже если это была одна и та же история. Но сколько мне было лет? И какая книжка могла бы заинтересовать семилетнего мальчика?

– Ты в порядке? – спросил я.

Он вытер глаза. Из носа у него текло, и я принес из ванной салфетки. Потом встал возле кровати, глядя, как он вытирает нос. Он так и не лег. Он просто сидел, уставившись в пол, и по-прежнему всхлипывал – так тихо, что со стороны было не догадаться, что он еще плачет.

– Посидеть с тобой, пока ты не заснешь? – спросил я.

Он не ответил.

– Может, заберешься под одеяло?

Если он и услышал меня, то не подал виду. На лице у него застыло потерянное – до отчаянного – выражение. Хлюпая носом, он обхватил свою щуплую грудь.

Я опять сел на кровать.

– Ты как, готов лечь? Ты хочешь спать? Тебе что-нибудь принести?

Ноль реакции. Он не отрывал глаз от пола.

– Давай, – сказал я. – Ложись спать.

Он молча забрался под одеяло и повернулся ко мне спиной. По тому, как подрагивали его плечи, я понял, что он снова заплакал.

– Посидеть с тобой, пока ты не заснешь? – повторил я.

Он не ответил.

– Я останусь с тобой, – пообещал я. – И все будет хорошо.

Это, конечно, была не совсем правда. Даже не на одном футбольном поле с правдой. Но я поглаживал его спину и давал обещания, которые было невозможно сдержать. Когда я было подумал, что он заснул, он внезапно повернулся и посмотрел на меня.

– Куда она ушла, дядя Хен?

– Я не знаю, – признался я.

– Она не бросит меня!

В последний раз я видел Сару на Рождество. И был шокирован тем, как она изменилась. Так уж действует мет. Твое лицо словно начинает разваливаться. Она до ужаса исхудала и просто источала болезненность. Все время, что мы там пробыли, она курила одну за другой и смотрела на мир остекленевшим взглядом. Было ясно, что она давно перестала нормально питаться. Во время нашего визита она была в достаточно приподнятом настроении, но я не понял, от радости видеть меня или просто из-за того, что находилась под кайфом.

– Я сказал ей, я буду хорошим мальчиком. Я сказал, что буду лучшее́. Я попросил у нее прощения!

– За что?

– Я не хотелся разбивать окно в ванной! Я попросил у нее прощения!

– Уверен, ты не нарочно.

– Я сказал, что буду лучшее́, но она сказала, что я плохой ниггер. Я сказал, честное слово, мамочка, вот увидишь. Я его починю.

– Все хорошо. Бывает. Ты не специально.

– Я так и сказал.

– Тише.

– Я обещался, что буду хорошим, что буду лучшее́, что никогда больше не разозлю ее. Я сказал ей, что все починю, дядя Хен. Я сказал ей! Я попросил у нее прощения за окно.

– Все хорошо.

– Почему она ушла?

– Я не знаю.

– Я сказал ей, что она красивая.

– Ш-ш.

– Я сказал ей… я сказал, я не глупый ниггер, мама. Я буду лучшее́, мама.

– Ш-ш.

– Я сказал ей! Я буду лучшее́.

Его раздирали мучительные рыдания.

Я смотрел на него, чувствуя себя выбитым из колеи и беспомощным.

 

Глава 15

Нижнее белье

В спальне, которую мы делили с Сэмом, я разделся, выключил свет и забрался в кровать.

– Спишь в трусишках? – спросил Сэм, устраиваясь у меня под боком. – И как мне теперь играться с твоей свистулькой?

– Подумать только… и ведь тебе тридцать лет.

– Что плохого в играх с твоей свистулькой?

– У него могут быть проблемы со сном, – сказал я.

– Проблемы?

– Он может испугаться или еще что.

– И тебе пришлось лечь в нижнем белье, потому что…

– Он может зайти сюда. Ему может стать одиноко или же…

– Ты серьезно?

– Сэм, он ребенок.

– То есть мне нельзя спать со своим мужчиной голым, потому что в доме ребенок? Он же не смотрит. Да и нет у нас ничего такого, чего он не видел. В человеческом теле нет ничего постыдного, Хен.

– Ну и что.

– Весь Бенд давно знает, что мы с тобой трахаемся. Это не новость дня.

– Тебе обязательно называть это словом «трахаться»?

– Занимаемся любовью. Так лучше?

– Может, для тебя это и есть просто трах.

– Что ж ты за угрюмая сучка такая.

– Ну заплачь еще.

– И заплáчу, а после оттрахаю тебя до потери сознания. Хен, у меня был тяжелый день. Мне нужно хоть что-нибудь.

Он отвернул край одеяла и, наклонившись, начал целовать мою грудь.

– Оставь меня в покое, – сказал я.

– Ну ладно тебе, – сказал он. – Ты же знаешь, это помогает мне расслабиться.

– Я не в настроении.

– Не в настроении?

– Он может зайти…

– То есть, вот значит как? Появляется ребенок, и внезапно интерес ко мне испаряется? Он уже спит. Хен, ну давай. После такого дня мне очень, очень нужно оказать скорую сексуальную помощь. Мне нужно заняться любовью со своим парнем.

– Сэм, отвали.

– Обожаю, когда ты грубишь мне в постели.

– Он перепугается, когда поймет, что мы с тобой спим. Если он зайдет, а мы будем трахаться…

– Но я хочу секса и хочу тебя. Что в этом плохого? И ты меня тоже хочешь. Я же знаю, что твоя маленькая свистулька любит меня.

– Любит, – согласился я, – и она не маленькая. Но прямо сейчас мы слегка озабочены.

Он откинул одеяло еще дальше, потом подцепил большим пальцем резинку моих трусов и попытался стащить их вниз.

– Перестань! – приказал я.

– Мне просто нужно хоть что-нибудь…

– У тебя есть рука.

– Предлагаешь мне подрочить?

– Если иначе никак.

– Я мужчина, и у меня есть потребности.

– Я принесу тебе «клинекс».

– Как романтично.

– Переживешь.

Я повернулся к нему спиной.

– Серьезно? – сказал он. – Никакой мне сегодня любви? Ты разве не уважаешь святость брачного ложа? Ты понимаешь, что, поскольку ты мой супруг, то удовлетворять мои нужды – твой предписанный Господом долг? Что ты за муж такой?

Он свернулся калачиком у меня за спиной и, втираясь в меня своим стояком, положил руку на перед моих трусов.

– Господи, какой же ты похотливый ублюдок, – сказал я.

 

Глава 16

Ты утратил свой свет

– Можно сказать тебе одну вещь? – позже спросил меня Сэм.

– Какую?

– После смерти родителей ты перестал быть собой.

– Спасибо.

– Хен, это была не претензия. Ты закрылся. Отгородился от всех. Ты больше не поешь. И не пишешь песен. Не играешь на гитаре, кроме как в церкви. Мы с тобой миллион лет не устраивали джем.

– И в чем суть твоей мысли, если она вообще есть?

– Ты всех отталкиваешь. Ты, по-моему, уже лет сто не заводил новых друзей, а со старыми мы теперь совсем не общаемся. Мы только и делаем, что работаем. Я не жалуюсь, но ты не тот парень, которого я полюбил. Ты утратил свой свет. Хен, прошло три года с тех пор, как они умерли.

– Ну извини, что я не умею скорбеть с нужной тебе быстротой.

– Я не это имел в виду. Просто мне хочется, чтобы мой парень вернулся. Тот парень, с которым было так весело. Который что угодно был готов сделать на спор. Который любого мог перепить. Который запросто догола раздевался. Когда мы в последний раз ходили в голый поход? Или садились посмотреть вместе порно? Или напивались в дрова, чтобы все вокруг заблевать? Или трахались при луне на заднем крыльце, как похотливые кролики?

Я вздохнул.

– Хен, я просто хочу, чтобы мой парень вернулся. Я знаю, он где-то здесь.

– Мне кажется, в тот день мама с папой забрали с собой и меня…

– Нельзя, чтобы это влияло на тебя до конца твоей жизни.

– Доктор Рейкстро, честное слово, я больше не могу выносить ваш психоаналитический бред.

– Не хочу тебя доставать, но у меня такое ощущение, словно наши жизни поставили на паузу.

– Не сомневаюсь, что ты уже давно бы оправился.

– Я не представляю, чтобы я бы сделал на твоем месте.

– Вот именно. Не представляешь.

– Я просто хочу, чтобы все стало, как раньше. Сколько мне еще ждать?

– Можешь не ждать. Можешь взять свою чертову похотливую задницу и отправиться вместе с нею за дверь хоть прямо сейчас – мне все равно.

– О чем и речь. Раньше ты никогда бы такого мне не сказал.

– Извини, Сэм. Столько всего навалилось.

– На тебя одного?

 

Глава 17

Где тебя черти носят?

У меня не получалось заснуть.

Выбравшись из постели, я взял телефон и ушел в гостиную. По ночам, когда в доме становилось темно и тихо, мне все напоминало о маме. И о папе порой, но чаще о маме. Это был ее дом, ее мебель. Земля, почва, грязь, кровь, кухонный стол, комоды, стулья, ковры – все пришло с ее стороны семьи. На окнах до сих пор висели сшитые ею шторы. Безделушки, которые она собирала, купленные на гаражных распродажах броские картинки, большое распятие над кухонной дверью, связанное ею покрывало на спинке дивана – все это были мамины вещи. Ее предки жили в округе Монро на протяжении двенадцати поколений.

Она до сих пор была здесь, в этом доме, среди дорогих ее сердцу вещей. Сами половицы, казалось, вздыхали, оплакивая ее.

Сэм хотел продать этот дом и купить вместо него что-то свое, что-то полностью наше, не населенное призрачными тенями моих родителей. Я не мог заставить себя сказать ему, что не смог бы продать его, даже если бы захотел.

Я сел в кресло возле окна, нашел в сотовом Сарин номер, нажал на кнопку звонка и оказался переведен на автоответчик.

– Сара, где тебя черти носят? Быстро тащи свою задницу обратно домой. Ты не можешь уйти от своего ребенка. Я тебе не позволю. Не вздумай так поступить, черт бы тебя побрал! Только не после того, что случилось с мамой и папой. Я знаю, ты где-то там, занимаешься своей обычной херней… просто позвони и скажи, где находишься, и я присмотрю за Иши, пока ты не вернешься. Но если ты не ответишь на этот чертов звонок, мне придется принять меры. И вообще, какого хера я должен делать с этим ребенком?

Я отключился и бросил телефон на диван.

Не находя себе места, я пошел в прачечную, вытащил из сушилки Ишмаэлевы вещи, отнес их на кухню и начал складывать, думая о том, сколько раз мама складывала нашу одежду на этом же самом столе – всегда терпеливо, с любовью, никогда не жалуясь ни на что и не подозревая о том, каким ужасным будет конец.

 

Глава 18

Весь жар моей любви

Наутро меня разбудил донесшийся с кухни смех. Я заснул в мамином кресле, под ее покрывалом. В воздухе витал аромат бекона, а из окон лился утренний свет.

– Я показываю ему, как делать тост-солнышко, – с гордостью сообщил Сэм, когда я зашел на кухню.

Сэм с Ишмаэлем – к счастью, оба в нижнем белье – стояли возле плиты. К счастью – потому что Сэм был нудистом, особенно дома. Я по образу мышления являлся скорее католиком. «Ты хочешь сказать, самоненавистником», – поправлял меня Сэм. И был, вероятно, прав.

Ишмаэль оглянулся на меня и неуверенно улыбнулся.

– Круто, – сказал ему я.

Потом оглядел их работу. На одной чугунной сковороде шипел, поджариваясь, бекон. На другой лежал ломтик хлеба с вырезанным в середине кружком, куда они залили яйцо. Тост-солнышко.

– Добавить кленового сиропа, и будет божественно! – с энтузиазмом провозгласил Сэм. – Согласен, ковбоец?

Ишмаэль кивнул.

– Слово «пижама» тебе о чем-нибудь говорит? – спросил я.

Сэм закатил глаза.

Я сходил в ванную, принял душ.

– Мне надо заняться делами, – сказал я, вернувшись на кухню.

– Сядь и поешь вместе с нами, – распорядился Сэм. – Завтрак – это самый важный прием пищи за день.

– Мне надо подоить Ромни.

– Ее титьки вполне потерпят еще десять минут, Генри Гуд. Сажай давай свою задницу.

Ишмаэль хихикнул.

Поскольку я уже встал, Сэм включил радио и настроил его на ритм-энд-блюзовую радиостанцию, вещавшую из Тупело. На всю кухню заиграли The Emotions со своим «Всем жаром любви», и Сэм, подхватив вместо микрофона лопаточку, начал им подпевать.

– О-оу, весь жар моей любви – для тебя, – пел Сэм высоким фальцетом. Отплясывая по кухне в трусах, он выглядел по-дурацки, но имел большой успех у публики в лице Ишмаэля.

– Давай, пой со мной, – приказал, глядя на меня, Сэм.

– Еще слишком рано, – буркнул я.

– О, ну давай же, старый пердун! – воскликнул он и подтолкнул меня бедром. – Ты теперь совсем не поешь.

– Твое солнышко сейчас пригорит, – заметил я.

– О-о-о-о, – запел он мне в лицо, – любовь моя-я.

Я подошел к плите и стал присматривать за его завтраком.

 

Глава 19

Иисус не был местным пьянчужкой

Пока я приводил в порядок двор мисс Оры Дэмпси, Ишмаэль не выходил из пикапа. Мисс Ора жила на Блэккет-роуд, в трейлере на высоком холме. Такие дворы, как у нее, заставляли меня мечтать о газонокосильной машине. У меня ноги отваливались от хождений с косилкой то вверх, то вниз по холму, и я мгновенно насквозь пропотевал. Если и существовала работа, от которой мне хотелось бы отказаться, то это была работа у мисс Оры, но мне нужны были ее сорок долларов дважды в месяц на протяжении лета. Другие запросили бы больше, но из-за отсутствия всего необходимого оборудования я был вынужден держать низкие цены и соглашаться на любые гроши.

Эта работа была как раз из таких.

– Кто твой маленький помощник? – спросила мисс Ора, когда я закончил. Ее взгляд был устремлен на пикап, где неподвижно, как статуя, сидел Ишмаэль.

Я вытер с лица и груди пот.

– Сарин мальчик.

– Как у нее дела, Хен? Давно ее не видала.

– Нормально.

– Ты слыхал об истории со спиртным?

– Да.

– Позорище!

– Ну, не знаю, – уклончиво проговорил я.

– Никому в Бенде спиртное не нужно, – сказала она. – Хотите купить выпивку – езжайте в Нитлтон или в Абердин. Зачем торговать ею здесь?

– Считается, что это полезно для бизнеса.

– О, я тебя умоляю! Гарольд Дэмпси говорит, что это дьявольский промысел, и он прав.

Не так давно инициативная группа, называющая себя Друзьями Бенда, разворошила осиное гнездо, публично заявив о своем желании провести голосование на тему, следует ли в Бенде продавать алкоголь или нет. Сухой закон царил у нас со времен моисеевых заповедей или как минимум с тех пор, когда Иисус изобрел белый хлеб. По словам группы, пришла пора догнать современный мир. Если бы ресторанам разрешили подавать спиртные напитки, то оно не только привлекло бы новых клиентов, но и помогло бы городу справиться с финансовым кризисом. И кроме того, почему весь доход от продажи лицензий на торговлю алкоголем получал Нитлтон с Абердином? Почему и Бенду нельзя было получить часть этих денег? Редко случалось так, чтобы целый город оказался поставлен на уши и разделен на два лагеря. Это было чуть ли не хуже истории с «Уолмартом».

Мистер и миссис Дэмпси испокон века состояли в Первой Баптистской, поэтому мне можно было не объяснять, как они относятся к идее продавать в Бенде спиртное.

– Ты же не подписал их петицию? – презрительно скривившись, спросила она.

Я подписал, но ответил, что нет.

– Я не хочу, чтобы на улицах, по которым наши дети ходят в школу, шаталась пьянь. Гарольд Дэмпси говорит, что наверняка подскочит преступность, и он прав.

– Не думаю, что дойдет до такого.

– Промысел дьявола, Хен! Будь уверен: если мы хотим, чтобы Господь благословил нашу общину, то мы должны быть верными Его Слову.

– Я знаю, – ответил я, надеясь, что она сама вспомнит о деньгах и не станет вынуждать меня просить ее заплатить.

– Ты смотри, Генри Гуд, если они устроят голосование, то не отдавай им свой голос.

– Все будет нормально.

– Ума не приложу, зачем им понадобилось заваривать кашу. А этот священник из Первой Конгрегационной… ты видал, какое письмо он написал в газету? Тоже мне, духовное лицо, называется. Скорее приспешник Сатаны, вот кто он такой.

– Иисус пил вино.

– Да, но он-то был сыном Божьим, – с жаром заявила она, – а не местным пьянчужкой. Он не был моральным выродком, который спускает всю зарплату на выпивку и лапает официанток по кабакам, пока его дети сидят дома голодные. Он не блевал на улицах, чтобы другие потом за ним подтирали.

– Мисс Ора, я знаю. Но у людей есть свои собственные соображения.

– И это их право, я знаю, но зачем мутить воду? Если им здесь не нравится, пускай перебираются в Мемфис. Может, им открыть еще и бар с голыми титьками?

– Мисс Ора, мне пора идти на другую работу…

– Что-что, дорогой?

– Я немного опаздываю. Мне надо бы…

– О. Ну ладно тогда. Всего тебе хорошего, Хен. – Она повернулась и пошла к дому.

– Мисс Ора? – Я внутренне съежился, потому что ненавидел говорить о деньгах.

– Хен?

– Хм… вы не собираетесь выписать мне…?

– О! Господи. Совсем вылетело из головы. Я попрошу Гарольда Дэмпси выписать чек. И конечно, мы будем рады снова видеть тебя на Блэккет-роуд. Ты очень хороший работник.

 

Глава 20

Вторжение похитителей тел

Вернувшись к пикапу, я выпил из холодильника в кузове холодной воды. Еще и десяти утра не было, а я уже вспотел, как свинья. Загружая обратно газонокосилку, я увидел, что через зеркало заднего вида на меня глядит Ишмаэль. Его бледно-голубые глаза были печальными и пустыми.