Текст книги "Наше дело правое"
Автор книги: Ник Перумов
Соавторы: Элеонора Раткевич,Вера Камша,Сергей Раткевич,Дмитрий Дзыговбродский,Владимир Березин,Кира Непочатова,Алексей Гридин,Вук Задунайский,Дмитрий Жуков,Николай Коломиец
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 40 страниц)
Александра Павлова
«ПОКА МЫ ПОД СЕРДЦЕМ ЛЮБОВЬ ЭТУ НОСИМ ВСЕ СТАВЯ НА КАРТУ…»
Посвящается тем, кого автор имел дерзость процитировать без разрешения, и трем Водолеям, которые не звонят и не пишут, но, кажется, помнят.
Лэйри прекрасно понимала, что с таким бугаем ей ни в жизнь не справиться. Еще на шпагах и при всех условностях дуэли – можно хоть попытаться, а так… Но восемнадцать лет пробыв наследной принцессой и семь – королевой-чародейкой, как не привыкнуть заступаться за обиженных? Она даже не задумалась – рука сама оттолкнула огромный кулак, нацеленный в лицо какой-то женщины, прижавшейся спиной к стене. Хозяин кулака был достаточно пьян и достаточно силен, чтобы удар со всего размаху пришелся в упомянутую стену. Больно, однако, – бугай взвыл, схватился за правую лапищу левой.
Намного лучше, чем можно было надеяться, теперь выдернуть жертву из щели между ее мучителем и стеной и уносить ноги. Но Лэйри тоже была не в себе, хотя и не от вина, поэтому лишь шагнула в сторону, оказавшись у вояки за спиной. Тот тем временем, видимо, сообразил: не сама по себе стенка очутилась на месте рожи, в которую он метил, – и попытался обернуться. Потерял равновесие, привалился к многострадальной стене боком, «перекатился» так, чтобы увидеть обидчика. Увидел, яростно взревел, бросился… в смысле, бросил себя. Носом вниз, разумеется.
Лэйри обернулась на раздавшийся хохот.
– Ловко ты его!
– Ох, ну и картинка!
– Помру со смеху! – восхищалась компания матросов.
– А ты отчаянная, – одобрительно заметил один.
– Пожалуй, да, – задумчиво произнесла Лэйри, кривовато усмехнувшись. По-другому усмехаться она теперь не умела. – Отчаянный – это ведь про тех, кто отчаялся и потому ничего не боится, что самое худшее уже случилось… Чего бояться, когда жить незачем?
– Что ты такое несешь, красавица? – Матрос аж подскочил. – Влюбиться тебе надо, сразу умирать расхочется. А?
– Да. С такой рожей только влюбляться, – равнодушно проговорила она и откинула волнистые темные пряди, закрывавшие всю правую половину лица. От угла рта к уху тянулся странный и страшный шрам.
Ближе к утру ее опять стало лихорадить. Ничего удивительного, всю ночь просидеть на берегу! Ну, и хорошо. Умереть от лихорадки на улице чужого города – лучше, чем порадовать наемного палача в подземелье собственного замка. Скорей бы уж…
Вот только не надо обвинять в трусости человека, потерявшего все!
Магия растворялась постепенно, как постепенно становился все более равнодушен муж. Он хорошо притворялся, ничего не скажешь, и потому она до последнего не понимала, что происходит. Должна была почувствовать… значит, сама недостаточно любила. Ну, и ладно – если бы она его любила, было бы еще больнее, что он такое ничтожество. Он предал ее, и она потеряла корону, родину, красоту… почти всю. Дали ночь на размышления – или отречение, или такое же клеймо на второй щеке. Развязали руки, оставили зеркало и свечу – чтобы лучше думалось.
Надо было умереть, когда клеймили – ведь боль страшная, будто огненная трехпалая лапа впилась в щеку и одновременно рвала на части все тело, – клеймили не честным железом, а каким-то гадким колдовством! Или, в крайнем случае, когда увидела в зеркале этот ужас – черный, с каким-то гнусным отливом отпечаток птичьей лапы, средний коготь пришелся как раз в угол рта. Прикоснуться к собственной щеке Лэйри так и не решилась.
Отчаяние, свеча, развязанные руки и несколько ночных часов – это много. Бывшая королева-чародейка Алаириэн выбралась на волю, упала на улице и провалилась в забытье. Вот когда надо было умереть! Не случилось. Ее подобрали контрабандисты, взяли к себе на корабль, отплывавший на рассвете за Большой лабиринт – пояс рифов, путь через который знал далеко не каждый капитан. Очнулась Лэйри уже в море.
Высадили в первом же порту – женщина на корабле, может, и к счастью, но только здоровая, веселая и красивая. Платье подарили и денежек немножко – сами не процветали. Отказываться было глупо.
Красоту и корону у нее отняли, магию… Магия королевского дома обретала силу через любовь. После свадьбы был тайный ритуал, когда место родительской любви в качестве источника силы занимала любовь супружеская. Лэйри успела вовремя – родители умерли через год. А потом любовь иссякла, и королева оказалась не в силах защитить от злых чар даже себя саму, не то что подданных. Правда, был у нее на такой случай министр-чародей. Лучше бы не было…
«Если убить короля или королеву, цветы на Королевской площади сгорят в черном пламени – тайно убить не выйдет. Если король или королева умрет своей смертью или отречется от престола, цветы увянут. Наследника нет, соберутся нотабли… есть перспективы. Сама она не умрет – значит, добьемся отречения. Правда, король или королева клянутся не отрекаться, иначе как добровольно и имея достойного преемника, но нет клятвы, которой не нарушит запуганная и замученная женщина…»
Подкараулили прямо во дворце – она не почувствовала. Схватили —. а защитные заклятья не сработали. Знала бы – хоть нож бы носила с собой, чай, не напрасно училась с ним обращаться… Связали не веревками – чарами. Не пискнешь, куда там кричать!
Она бы не отреклась, даже не сумей бежать.
Но кто посмеет сказать, что теперь, когда все потеряно, нельзя умереть? Красота, корона, магия, любовь… Нет, любви просто не было. У него сначала, видимо, была, – ведь удавалась ей магия до поры до времени. А вот у нее самой – нет.
Не криви душой, Лэйри, все у тебя было, только любила ты не того. Ветреник, сорвиголова, лучший наездник и фехтовальщик, задира, очень знатного рода, сын помилованного ее отцом мятежника… Любил ли он принцессу? Не меньше, чем других хорошеньких женщин, которые всегда гроздьями висли у него на шее. Она его? И никого больше. Но как доверить такому человеку свою магическую силу и судьбу королевства? Лучше выбрать нелюбимого влюбленного, чем увидеть, как любимый предаст тебя и погубит этим все и всех! А вышло вот как: кому суждено быть преданным, тот… не умрет? Чушь, все умрут в свое время. А мое время сейчас!..
Как порозовело небо… «Глупо умирать на рассвете». Чье это? Ах, да, Ноэле.
Лэйри ужаснулась. Стоит ей умереть, мерзкой твари, бывшей ее министром, ничто не помешает сесть на трон. И Ноэле, и всем другим ее подданным, – а среди них столько людей, перед талантом, мудростью, благородством которых она преклонялась, нисколько не унижая этим свой королевский сан, – всем им придется терпеть на троне черного мага. Да, ее Наставница говорила, что нельзя, не задумываясь, делить мир на белое и черное, – так не в цвете и дело! Будь он хоть серо-буро-малиновый, шалишь!
Выходит, придется выжить и вернуться? Конечно, королевой ей уже не бывать, но можно найти достойного преемника – главное, разоблачить эту дрянь. А потом что – в отшельницы? Почему нет – в своем лесу, зная, что все в порядке, «жизнь и такая мила и желанна…». А это откуда? Аскельд!.. Как же там дальше – мелодия звучит в голове, а слов не вспомнить… если любишь их всех – будешь жить.
– …так что приказано всю вашу охрану снять. Мир у нас теперь с ними.
– Она в своем уме? Как допустила? У нас-то, может, с ними и мир, а вот у них с нами – да ни в жизнь не поверю!
– Кто это «она»? – не понял гонец.
– Да государыня, кто еще. Вот уж от кого бреда не ожидал!
– Эй, вы тут что, с луны свалились? Ведь ее два месяца как нет в живых! – Гонец так опешил, что тона на грани оскорбления величества даже не заметил, а в следующее мгновение вовсе утратил дар речи, и было от чего: давешний дерзослов схватил его за грудки, вздернул вверх и гаркнул:
– Что?
Прочие пограничные охотники тоже зашумели – верно, и вправду не знали. Вот ведь, живут в медвежьем углу! Гонец безуспешно попытался вырваться из стальной хватки.
– Говори! – не допускающим возражений тоном приказал бешеный.
– Да я уж все сказал. – Трудно все-таки сохранять собственное достоинство в столь неестественном положении – голова запрокинута, бедра спереди упираются в прежесткий край стола. – Два месяца как нет ее в живых. Его величество один правит, да господин первый министр ему помогает.
– Что с ней случилось? – А глазищи-то горят!
Но гонец попался не робкого десятка:
– Да ничего хорошего. Слушай, хватит меня держать! – Парень машинально разжал пальцы, и гонец тяжело рухнул обратно на лавку. – Увлеклась темной магией, накликала беду и погибла, хорошо, никто больше не пострадал.
– Да он свихнулся, ребята, – с невероятным облегчением воскликнул парень.
– Я? Да это уже все, кроме вас, давно знают!
– Слушай, если я тебе скажу: все знают, что у тебя за ушами рога выросли, – ты что делать будешь?
– Так это бред!
– А ты будто не бред несешь? Ладно, – он вскочил, – вот что. Этого умника я забираю к начальнику границы, у него же отпрошусь в отпуск – надо проверить, откуда такие враки приходят. И еще: если и правда есть приказ, кто бы там его ни отдал… ну, вы знаете, что делать! Бывайте! Пошли, – кивнул он гонцу.
Сколько-то лошадей у пограничной стражи всегда было оседлано, мало ли что. Взлетел в седло и пустился бешеным аллюром – догоняй. Смерч, а не человек – как еще его подначальные все не перемерли! Неблизкий путь проделали без остановки. «Смерч» соскочил наземь, бросил кому-то поводья. «Живо!» – влетел в дом, только что не волоком таща за собой беднягу гонца.
– Приветствую, Вэр. Что?
– Ты! Посмеешь повторить здесь то, что плел у нас?
– П… протестую п… против… самоуправства… и оскорблений! – задыхаясь, выговорил гонец.
– Этого человека, Вэр, послал к вам я, – произнес начальник границы. Будто окно в ветреный день закрыли – сразу тихо стало, никто не кричит, никуда не несется…
Выяснилось, что первое известие о гибели королевы привезли на стоянку пограничных охотников в момент очередной тревоги. Вестника слушать было некогда, ему велели либо ждать, либо сменить лошадь и мчаться со всеми в бой. Юноша выбрал второе и погиб, не успев выполнить печальной миссии. Писем же на тайные заставы не возили – чтоб не попали не в те руки. Охотники даже не поняли, что погибший был гонцом. Они с честью похоронили безымянного храбреца на своем кладбище и остались в неведении на целых два месяца.
– Прошу отпуска на неопределенное время.
– Могу я узнать, зачем?
– Простите, но я вам должен отчитываться только по делам службы, а отпуск мой с ними не связан, – наглая фраза была произнесена с улыбкой, но вполне всерьез. – А службе урона не будет, коль скоро у нас теперь мир.
Служба без него и вправду не пострадает – что бы там ни приказывали, ребята никогда не оставят холмы и болота северо-восточного рубежа без присмотра. Пока не помрет захолмный-заболотный король, не будет тут никакого мира. И Лэйри это знала прекрасно. Собственно, она это и сказала… Не думать, только не думать ни о чем! Доберемся до столицы – подумаем. А то так и с ума можно сойти. Быстрей, еще быстрей!
Король проснулся оттого, что жесткая ладонь зажала ему рот, а в ребра уткнулось что-то острое. Он дернулся – острое чувствительно кольнуло. Кто-то сел на постель и прошептал, склонившись к самому уху:
– Сейчас вы будете тихо отвечать на мои вопросы. Крикнете или шевельнетесь – убью. Даже если меня схватят, вам это уже не поможет.
Король не сопротивлялся – не из трусости, а потому что выхода не оставалось.
– Как умерла королева Алаириэн? – спросил незваный ночной гость и отнял руку.
– Она увлеклась темной магией, накликала беду и погибла.
Тоже мне, тайна – два месяца назад на площадях объявляли. Но значит, это сумасшедший? Что же делать?
– По-вашему, я рискую головой, чтобы услышать вранье, которое повторяют на каждом перекрестке? – холодно осведомился незнакомец.
– Но это все, что я знаю, – в голосе короля звучало возмущение и недоумение.
– Хорошо, откуда вы это знаете? – после секундного колебания спросил нахал.
– От моего министра.
– Что, он пришел и сказал вам такое?
– Да, однажды утром он доложил мне об этом.
– И вы поверили?
– Почему я не должен был ему верить?
– Вопросы задаю я. Вы видели тело вашей жены?
– Мне сказали, что оно обезображено.
– Сейчас я уйду, а вы не шевелитесь, пока не сосчитаете до ста. Попытаетесь встать – найдете не дверь и не меня, а мой нож.
Ничтожество. О Мудрые, какое ничтожество! Разумеется, он ее не любил. А значит… Проклятье! Так вот в чем дело!
Когда-то давно Лэйри рассказывала про свою магию, черпающую силы из любви. Может быть даже, она втайне ждала в ответ его признания. Это он, правда, понял только сейчас. Тогда, в свои семнадцать, Вэр сделал совсем другой вывод: лучше им остаться добрыми друзьями, не с его легкомыслием быть источником магической силы, от которой зависит судьба всего королевства! Лэйри – замечательная девушка, но способен ли он любить так крепко и верно, как надо и, кстати, как она того достойна? Словом, признаваться ей в любви он не стал, гулял у нее на свадьбе, своеобразным способом обеспечив там благопристойность: самая шумная публика во главе с ним, потанцевав с дамами, отправилась продолжать праздник в столичных кабаках. Потом то болтался по морям, то путешествовал посуху, изредка появляясь в столице и еще реже – при дворе. Года три назад подался в гвардию. Как выяснилось, зря: столичная жизнь и непыльная служба для его деятельной натуры оказались тесны. Пошли дуэли, пьянки, гауптвахта, опять пьянки, гауптвахта, опять дуэли, гауптвахта, любовные истории, дуэли, гауптвахта, долги, дерзости вышестоящим… строгое предупреждение, которого он, видимо, не расслышал… городская тюрьма, побег и роскошный кутеж в ознаменование успеха… королевская темница. Основание: сил нет, надоел.
В темнице было не так уж плохо – даже светло, окно выходит на море, только в нем не просто решетка, а каменный переплет. Кормили хорошо, кандалов не надевали. Оставшуюся часть ночи и половину следующего дня узник проспал после упомянутого кутежа, потом осматривался, ночью опять поспал. Утром открылась дверь, и звонкий голос произнес:
– Доброе утро!
– Утро добрым не бывает, – проворчал он, предвкушая долгое поддразнивание хорошенькой дочки тюремщика.
– Кому как, – очень знакомо усмехнулась ранняя гостья. Вэр рывком сел на своем соломенном ложе. На пороге стояла Лэйри.
– Может, все-таки поздороваешься? – Она насмешливо рассматривала встрепанные русые волосы с запутавшимися в них соломинками, ссадину на скуле, небритую и неумытую рожу, расстегнутую на груди рубаху, в которой он, похоже, еще в предыдущей тюрьме сидел или в канаве побывал.
– А что, раздолбаям вроде меня можно здороваться с королевой?
– Да уж. Хорош! – Смех все такой же, будто не было пяти лет на троне. – А здороваться следует всегда и со всеми. – Прошла через камеру, подпрыгнув, уселась на широкий подоконник, как и все в этой темнице, за исключением отдельно взятого узника, безупречно чистый, прислонилась темной головкой к каменному переплету. – Полезай, что ли, сюда и признавайся без утайки, как дошел до жизни такой, что комендант у меня в неурочный час аудиенции просит и чуть не в ноги валится: «Смилуйтесь, государыня, заберите смутьяна Вэрелена Айльри в королевскую темницу, а то на гауптвахте от него никакого порядка не стало, я его в городскую тюрьму посадил, так он, подлец, оттуда удрал, и ладно бы из города тягу дал, так нет же – сидит пренахально в кабаке и побег празднует!»
– Что, прямо такими словами и сказал? – рассмеялся Вэр, устраиваясь на другом краю подоконника.
– Понятно, что не такими! Он же с государыней разговаривал, а не с обормотами всякими чумазыми!
– А можно полюбопытствовать, чего государыня только сейчас пришла, раз заранее знала, что за обормота ей в узники подкинули?
– У нее, знаешь ли, дел хватает. Да и жалобы на известного бузотера сперва почитать следовало, дабы соблюсти королевскую справедливость.
– Уж не подумала ли государыня, что он совершил какие-нибудь серьезные преступления? – Улыбка Вэра стала напряженной.
– Подумала, что он мог – не подумав, – тихо, но твердо сказала Лэйри. – Так в чем же дело?
– А нечистый его знает… – пожал плечами Вэр. – Скучно было.
Лэйри совершенно не по-королевски присвистнула.
– Вот те раз! Так кто ж тебя держал в гвардии?
Вэр задумался.
– То есть никто и ничто, – уточнила Лэйри. Он кивнул. – Ну, раз так, дело поправимое. Хочешь в пограничные охотники?
– Зверье, что ли, ловить, которое через границу к нам забегает?
– Балаболка! – отмахнулась Лэйри. – Не знаешь, кто такие, – так и скажи, объясню. Но тебе там самое место, и не спорь.
Предложение его устроило. Пожив недельку в светлой темнице и дождавшись оказии (на границу лучше было ехать с рекомендацией), преобразившийся из чумазого обормота не в щеголеватого гвардейца, а в бывалого путешественника, что и было, в конечном счете, его истинным обликом, Вэр отправился к месту службы, которое не покидал в последующие два года. В ту неделю Лэйри забегала к нему каждый день, то опять с утра поболтать и посмеяться, то днем в мужском платье и с двумя шпагами – проверить, насколько ей далеко как фехтовальщику до прославленного забияки, – кстати, оказалось ближе, чем можно было предположить, – то с книгами Ноэле, которые нравились ему не меньше, чем ей, то с гитарой. Дерзнул и он поспрашивать ее, как жизнь, и наслушался в ответ развеселых, причем совершенно правдивых, историй из жизни двора и Королевского совета, рассказывать которые она была великая мастерица. Словом, все прекрасно, только что-то у нее в последнее время не ладилось с магией, как будто немного разучилась.
– Да устала ты просто, работаешь как проклятая! – успокоил он. Нет бы задуматься…
Какой это ужас – по капельке терять волшебную силу, которая ей была так же привычна, как сила рук и ног, способность говорить и мыслить! А потом этот чародейский негодяй ее убил и распространил грязный слух… Стой! А как же королевские цветы? Не может быть, чтобы они не сгорели черным пламенем! Это должны были увидеть люди, поднять бунт против убийцы… что-то не так!
Кто у нас живет на Королевской площади?..
Так и не сумевшему сомкнуть глаз после ночного визита во дворец Вэру стоило немалого усилия воли дождаться часа, когда можно стучаться в дом, хозяйку которого знаешь только по рассказам и по ее книгам. Наконец, несчетное количество раз измерив шагами Королевскую площадь, вдоль, поперек, по кругу и во всех прочих направлениях, проглядев дырки в нарядных фасадах и кружевной решетке, он с боем часов постучал в дверь. Открывший ему мальчик больше всего походил на принца из какой-нибудь доброй и веселой сказки. Вэр назвался – исключительно для порядка, не предполагая, что в этом доме слышали его имя – спору нет, весьма известное, но только среди определенной публики… В ответ на него воззрились как на выскочившего из книжки победителя Проказников и стремительно пригласили входить.
– Мама! Господин Айльри приехал!
– Откуда вы меня знаете? – воскликнул Вэр с порога гостиной, растеряв от изумления остатки вежливости.
– Наслышаны. – Грусть в голосе и улыбке не оставила сомнений – от кого. Струящееся серебристое платье, чуть тронутые сединой черные локоны госпожи Ноэле в сочетании с этой улыбкой показались трауром.
– Госпожа Ноэле, вы верите?
– В черную чародейку Лэйри? – Грусть сменилась горечью. – Не больше вас! Чтобы там ни рассказывали про опасные опыты ради блага государства. Скорей уж, кто-то другой заигрался или зарвался, и Лэйри не смогла спасти нас, иначе как…
Недосказанные слова повисли в комнате болотным туманом, извиваясь, складываясь в ужасные картины…
– Когда увяли королевские цветы? – Вопрос прорезал наваждение, как луч от потайного фонаря пограничных охотников.
– Их выкопали ночью, когда умерла Лэйри. Постойте… – Госпожа Ноэле изменилась в лице. – Вэр, но ведь… это против традиции: когда умерли родители Лэйри, выкапывание увядших цветов было частью похоронного ритуала! Значит… о Мудрые!
– Спасибо… – потрясенно выговорил Вэр и, не в силах владеть собой, почти выбежал из комнаты.
Как никто не подумал об этом раньше? Может, чары, а может, просто потрясение. Королеву Алаириэн обожали, и вдруг такое известие. Почему поверили? А как не поверить королю, которого, все помнят, она сама выбрала себе в мужья? Которому присягали, как и ей?
Неважно. Лэйри жива! Где она, что с ней?.. Главное – жива. Замолчи, предательский голосок, шепчущий: была жива, когда тайно выкапывали цветы. Где тебя искать, Лэйри? Только бы знать! И знать бы, как «завязать» – так, кажется, ты это называла – твою магию на мою любовь. Сказать вслух? Прокричать на площади, что я тебя, оказывается, люблю? Уж точно сильнее, чем твой предатель-муж, – как иначе объяснить, что я чуть не умер, услышав, что ты мертва, и чуть не стал бессмертен, когда появилась надежда!
Господин министр не любил пеших прогулок по столице, но ломать традиции было рановато. Потому он и шествовал в сопровождении немногочисленной свиты по воскресным улицам, раскланиваясь с немного низшими, кивая в ответ на поклоны много низших. Равных у него не осталось, высший доживал в таковом качестве последние дни, самое большее, недели. Начнется война, с командованием королю не справиться, так что – отречение, «увы», неизбежно.
Нить приятных размышлений господина министра прервал поклон, дерзкий самой своей церемонной безупречностью.
– Я, Вэрелен Айльри, вызываю вас на суд перед лицом Мудрых! Призываю всех в свидетели!
Тишина распространилась по площади, как круги по воде. Суд Мудрых… старинная штука. Оба судящихся задают друг другу любые вопросы – и обязаны отвечать без утайки. Вопрос – ответ, вопрос – ответ. Ничего, кроме правды, иначе – смерть. Самое страшное, что такие случаи бывали. Мудрые в жизнь людей вмешиваются редко, зато наверняка.
Кто он вообще такой, что ему нужно? Может, не принять вызов, представить его шпионом… нет, ведь он тоже солгать не сможет, и люди это знают. Придется рискнуть, да и вряд ли этот Айльри достаточно осведомлен, чтобы задать по-настоящему опасные вопросы!
– Принимаю вызов. Какова ваша цель?
– Положить конец лжи, порочащей честь ее величества королевы Алаириэн. Что с ней произошло?
Вот как. Два месяца спустя, когда все, казалось, думать забыли… Выхода нет – магия перед лицом Мудрых бессильна.
Господин министр, как говорится, не умел проигрывать – поэтому проиграл глупо и неумело.
– Она бежала из темницы, больше я ничего не знаю. Что вам за дело до нее?
– Я люблю ее! Занималась ли ее величество королева Алаириэн опасной, вредной для людей магией?
– Нет. Но это не важно, королевой ей больше не бывать! Если она и осталась жива, то страшно изуродована, лишилась магической силы и не сможет больше ее обрести! Если даже найдешь ее, от твоей любви не останется и следа, когда увидишь ее клеймо!
– Я, Вэрелен Айльри, благодарю Мудрых за справедливый суд, – голос был холоден как лед, особенно в сравнении с исходящими злобой выкриками колдуна. – Вы, как ни странно, дворянин, так что защищайтесь! Пусть все честные люди и верные подданные нашей королевы будут моими секундантами. Наверняка среди вас есть чародеи – окажите любезность, проследите за честностью поединка!
Лэйри проснулась с чувством, что вспомнила что-то важное. В ушах звучал голос Аскельда, негромкий, тревожный, неповторимый: «Но жизнь и такая мила и желанна, замечу я робко…» – еще строчка, и – конечно же, как она могла забыть! «Пока мы под сердцем любовь эту носим, все ставя на карту…» Как всегда при этих словах, подумалось про Вэра. Почему бы – ведь, кажется, совсем не про него. Причесываясь на ощупь и щурясь сквозь чердачное окно на утреннее солнышко, она вспоминала каждую встречу, каждую улыбку. Особенно ту неделю в темнице… И вдруг поняла: конечно, не про Вэра. Про нее.
А что, бывают ведь странствующие рыцари, которым придает сил память о той, что на самом деле едва помнит их имя. Может быть… только удастся ли самой провести ритуал? Не узнаешь, пока не попытаешься! Королевская магия, завязанная на безответную любовь? Ну, а что ей осталось, такой-то «красавице».
Через две недели исчезли шрамы на запястьях от едких веревок. Через три – на спине от плетей. Еще через одну остался только след лапы потусторонней твари на щеке. Лэйри пела в портовой таверне песни Аскельда и его друзей. Слушали, то затаив дыхание, то подпевая. Пытались зазвать как счастливый талисман на корабль, она соглашалась с условием: курс на ту сторону Большого лабиринта. Отступались. А Лэйри втихомолку, только что от себя самой не таясь, пробовала по утрам чары Зова.
– …не сможет тебе сказать, когда придем мы домой! – И последний аккорд суровой и веселой, грустной и чуть мечтательной морской песенки. Хлопанье, шум – и чьи-то негромкие слова:
– Лучше меня, причем намного. Особенно гитара.
– Спасибо… – Лэйри едва отважилась поднять глаза, до последнего не веря – но этот голос ни с чем не спутать, и она не ошиблась.
– Государыня! – За всю свою богатую приключениями жизнь бард и мореплаватель Аскельд не бывал, пожалуй, так потрясен. – Какими судьбами?…
– Длинная и невеселая история. – Как легко слетели с уст эти слова. Теперь легко было все. И будет! – А вы?
Аскельд уже почти оправился от изумления:
– Именно сюда привели ребята, послушать, как в таком дальнем краю хорошо поют мои песни. А в гавань… а, теперь-то понятно! – тебе ли спрашивать, твой Зов, конечно.
Вот вам и магия безответной любви… Лиха беда начало, Лэйри, живем!
– Куда держите курс?
– Куда прикажет наша королева, разумеется, – улыбнулся Аскельд.
– Ну, раз так – идемте на корабль. Разговор долгий.
Корабль назывался «Славный» и был лучшим в королевском флоте – во всех отношениях: лучшая команда, лучшие ходовые качества, лучший капитан, лучший бард. А теперь и лучший талисман удачи – королева-чародейка Алаириэн. Через Лабиринт прошли как по ниточке – лучшие карты и лоции, да еще и Лэйри пошепталась с ветром! Вечером встали на якорь, с рассветом на шлюпке примчался слегка ошалелый молодой помощник начальника порта.
– Что у вас тут происходит? – спросил капитан.
– Приют для умалишенных у нас тут, простите за откровенность. За полгода вашего плавания такое приключилось – не узнаете королевства!
– Давайте по порядку.
– Ее величество погибла при занятиях недозволенным чародейством.
– Это мы знаем, что дальше? – невозмутимо перебил капитан.
На простоватом лице молодого человека явственно обозначилось: «Вот ведь чурбан бесчувственный!»
– Вэрелен Айльри объявился в городе, посреди Королевской площади вызвал главного министра на суд Мудрых, заставил его признать, что это ложь и что где королева, неизвестно, только она утратила магическую силу и изуродована. А сам Айльри сказал, что любит ее величество, закончил суд, тут же вызвал министра на дуэль и убил вторым выпадом. Тот пытался колдовать, но в толпе случились маги, которые ему помешали, а он от шпаги-то отвлекся! И тут прискакал гонец с известием о нападении. Этот проклятый министр, оказывается, снял охрану со всех границ – так никто и не понял зачем. Только северо-восточные охотники не подчинились, это нас и спасло. Мы выдержали осаду, теперь гоним их обратно. Правда, во время осады отрекся король. Вэрелена Айльри сгоряча чуть не короновали, но он шарахнулся, как от чумы. Есть, говорит, законная государыня, и она вернется! Пока выбрать регента, как положено (господина Товинне выбрали), а его, дескать, дело маленькое – разведка да кавалерийские атаки. А то, что он любит ее величество, так это, говорит, никого не касается, на площади он об этом прокричал перед всеми только в надежде, что это ей вернет магическую силу. Правда, ученые маги говорят, пока ее величества здесь нет, это не поможет. Вот так, – закончил вестник едва ли не с гордостью за такую безумную историю.
– Что ж, спасибо за важные новости! К счастью, у нас есть чем вас отблагодарить, – улыбнулся капитан, распахивая дверь каюты. – Приветствуйте ее величество! Свидетельствую как человек, испытавший на себе, – со всеми королевскими чарами.
За этот день Лэйри измучилась так, что на закате малодушно сбежала от своих верных и мудрых советников и не горы даже, а целой горной страны накопившихся дел в свою комнату на вершине башни, с окнами на все стороны света. Заколола волосы, распахнула окно и подставила лицо ветру и алым закатным лучам. А ветер поднялся нешуточный, хотя и теплый, особенно здесь, наверху, в ушах так и свистело.
Со спины она была так похожа на себя прежнюю, как только возможно, – гладко зачесанные и собранные в узелок темные волосы, гордая головка, точеная шея, легкие руки, ладони лежат на стене по обе стороны окна, и рукава светло-голубого платья трепещут на ветру, как крылья. «Как только взглянешь на нее, вся твоя любовь…» Да много чести для этой мрази – помнить его слова! Держись, Вэр, чтобы ни один мускул на лице не дрогнул, глаза бы не раскрылись шире от неожиданности. Ты просто не увидишь шрамов, для тебя их не будет – вдруг тогда их не станет и для нее?
– Лэйри.
Она обернулась, рука запоздало дернулась к шпилькам… Какие мелочи в сравнении с тем, что мерещилось ему в кошмарах, когда он вздрагивал от жалости при виде жуткого клейма, а Лэйри в ответ то бросалась со скалы, то растворялась в воздухе, то просто поворачивалась и уходила! Перехватить руку, привлечь к себе… поцелуй в правую щеку – сейчас важнее, чем в губы! – Лэйри пытается вырваться, на худой конец отвернуться – куда там! В последний миг мелькает мысль: а вдруг ей будет больно…
– Вэр, не надо, не надо! – отчаянный шепот, но сейчас прав он и вновь в этом уверен.
«Я умру от стыда, если он дотронется до этой гадости…»
Вэр отшатнулся – губы коснулись нежной, гладкой кожи.
– Причудится же такое, – потрясенно выговорил он и резко развернул ее к висевшему в простенке зеркалу. Лэйри расширенными от изумления глазами смотрела на свое отражение, потом нерешительно потянулась рукой к тому месту, где несколько мгновений назад был шрам. Ладонь замерла на расстоянии пальца от кожи. Вэр взял ее за запястье и приложил дрожащую ручку к щеке. Лэйри вздрогнула всем телом. Рука сползла вниз, и несгибаемая королева Алаириэн зарыдала. Вэр крепко прижал ее к себе. Эти слезы были необходимы ей, чтобы смыть память о пережитом ужасе… До чего же странно держать в объятиях плачущую Лэйри! Это чтобы ты не сомневался, что она – существо из плоти и крови, твое сокровище, которое надо защищать и беречь. Справишься ли?..
– Что, так жалко этого украшения? Брось, если хочешь, я тебе еще лучше нарисую – тушь есть?
– Вэр, чучело! – Лэйри задохнулась от возмущения и смеха. До него от слез оказалось так близко… как до поцелуя.
