Текст книги "Наше дело правое"

Автор книги: Ник Перумов

Кэтрин сощурилась.

– Прекрасно понимаю, – столь же тихо ответила она. – Или ты улетаешь со мной, или ты – с ними. Ну, выбирай же!

– Прости… – Его губы сжались в жесткую линию, но выражение лица не изменилось. Он легким прощальным поцелуем коснулся ее губ. Она закрыла глаза и не двигалась, слыша только шаги в гулком коридоре. Она не желала видеть, как он уходит, выбрав мир…

Солнце садилось, позолотив крыши многоэтажек и кроны деревьев. Лукас шел быстрым, уверенным шагом вперед, по пустырю, направляясь к месту сбора. Вокруг него собрались люди – молодые, красивые парни, они курили, негромко разговаривали, улыбались. Для них это было очередным увлекательным приключением – игрой в прятки со смертью. Не доходя до них буквально десятка шагов, Лукас остановился. Он вдохнул свежий ветер и перекрестился, глядя на золотые купола небольшого храма. Его кресты отбрасывали веселые блики, и во всем чувствовалось какое-то неземное спокойствие, умиротворенность. И в душе Лукаса наконец воцарился покой. Пускай в сердце невидимая кровавая рана от разрыва с любимой, но он поступает по совести. И это самое главное. Сомнения – удел слабых. Лукас сделал свой, единственно правильный выбор.

– О, Люк! Хай! – Громко и вразнобой приветствовали его парни, хлопая по спине и плечам, даря белозубые улыбки. Они искренне радовались ему, и это при том, что видели буквально в первый раз. Дыхание на мгновенье перехватило.

– Привет, ребята. Ну что, готовы?

– Всегда готовы!

Воцарилась сосредоточенная тишина. Больше никто не смеялся, не курил. Да и мысль сейчас была одна на всех – только бы успеть…

С неба сыпались бриллианты, изумруды, рубины… Совсем как несколько часов назад, на рассвете. Только тогда все было по-другому. Лукас рядом, а их любовь не разрушена дурацким долгом. Поэтому, когда Кэтрин медленно шла под этим чудным жемчужным небом, она не ощущала ничего, кроме пустоты. Этот закат выпил все ее силы. Кэтрин пришла домой и рухнула на кровать, забывшись тяжелой, каменной дремой. Но, вопреки всем законам, ей начали сниться сны… Некоторые сновидения были воспоминанием о прошлом, об их любви и счастье. Но потом начались новые… Когда Кэтрин очнулась, она назвала их виденьями, настолько реальными и красочными они были. Словно на тонкой паутинке сна она перенеслась туда, за любимым, стала его бледной тенью. Ей снился Лукас. Он успокаивал и ободрял ее, так и не простив. Его нежный шепот был так отчетлив во снах. Но потом он сделался приглушенным и неясным. Она увидела, как эти ребята, практически еще дети, выхватили смертоносные амулеты, которым она даже не могла подобрать названия. О нет, они не готовились к смерти! Они шли убивать. Лукас заметил, что она испугалась, но не стал ее утешать. Сейчас у него были дела поважней. Здание, в котором укрывались Служители Зла и хранилась Книга, вздрогнуло от взрыва, спровоцированного общим действием заклинаний и амулетов. Маги приближались, готовясь нанести решающий удар, но у Служителей оказались свои козыри в рукаве. Дверь вдруг открылась, и оттуда, из непроглядной мрачной тьмы, вытолкнули женщину с младенцем на руках. Одну, вторую, третью… Освобожденные заложницы побежали прочь от цитадели под градом камней, сыпавшихся с неба, под ливнем огня, закрывая телом тех, кто им был так дорог. Магам пришлось отступить. Лукас задержался, решая, что же делать дальше.

Последними бежали совсем молодая женщина и маленькая девочка. Их ноги вязли в песке, уже обагрившемся кровью невинных жертв. Они спотыкались, падали и снова вставали, когда малышка не смогла подняться, женщина прижала ее к груди и, еле двигаясь от усталости, побрела к единственному человеку, который не сдвинулся с места, когда вокруг разверзлась земля и ад показал свое настоящее лицо. Но опоздала… Один из Служителей в несколько секунд преодолел отделившее ее от цитадели расстояние и схватил молодую мать за волосы. Она упала на колени и подняла глаза к небу, не отпуская дочку. Та тихонько хныкала, не понимая, в чем дело.

– Их жизнь за твою, – обратился Служитель к Лукасу. – Согласен?

Женщина молчала и не шевелилась, затаив дыханье и ожидая смерти. А вот девочка нет… Она что-то залепетала на своем, детском языке и потянула ручки к высокому неулыбчивому мужчине, стоящему прямо напротив нее. Лукас сглотнул и медленно опустился на колени, погладив девочку по головке, подарил ободряющий взгляд матери малышки.

– Я согласен, – коротко сказал он и двинулся в сторону цитадели. Дверь захлопнулась, отсекая все надежды. А молодая мать упала на песок лицом вниз. Бездыханная. Она потеряла слишком много сил…

Маги быстро забрали малышку, отнесли подальше от опасного места и теперь только горько, недоуменно переглядывались. Они не знали, что делать дальше. Лукас в плену, а Служители слишком хорошо вооружены. Оставалось только ждать… И надеяться на чудо.

– Кэтрин, милая, проснись. – Она очнулась оттого, что отец тряс ее за плечо. Открыла глаза, обведенные черными кругами. Тушь размазалась и потекла от слез, которые во сне проливала Кэтрин. – Ты кричала. Тебе что-то приснилось?

– Папа, папа, его взяли в плен. – Рыдания сотрясали девушку, она прижалась к груди отца.

– Откуда ты знаешь? – Директор не был удивлен.

– Неважно. – Она подняла на него измученные глаза.

– Да, это правда, – неохотно признался директор. – И спасти его мы уже не успеваем…

Лукас видел во сне Кэтрин, и сон этот был настолько сладостным и нежным, что он почувствовал опасность, только когда стало поздно… Ворвавшиеся к нему люди были настроены решительно. Их было пятеро, а их сердца и души были отравлены ненавистью. Они поклонялись убийству, эти люди. И пыткам. А еще получали наслаждение, причиняя боль. Но сначала они предпочли просто поговорить. Они предлагали ему власть, часть мира – за заклинание, открывающее Портал. Они были готовы на все, лишь бы он отдал им его. Но Лукас отказался. Иначе поступить он просто не мог. Кэтрин постоянно была с ним… Она никогда не покидала его, находилась внутри – во снах и мыслях, наполняя его жемчужным светом и теплом. И когда пролилась первая кровь этой войны – она была рядом. Жаль, что даже таким людям, как она, не под силу одолеть вековую ненависть, скопившуюся в мире…

Кэтрин мельком взглянула на часы и заторопилась. Впереди замаячили огни НИИ, в котором днем и ночью они работали вместе с Лукасом. Там и сейчас не прекращалась деятельность, маги сновали туда-сюда. Кэтрин, показав свое удостоверение, проигнорировала вечно забитый лифт и взбежала по лестнице. Вот кабинет Лукаса. Внезапно задрожавшими руками она открыла-дверь. Все осталось так, как при Лукасе, тут еще не успели убраться и сделать из комнаты очередную безликую клетушку. Пальто небрежно брошено на спинку стула, приоткрыта дверца шкафчика с документами, а на столе разбросаны белые листы бумаги, исписанные нервным, торопливым почерком Лукаса. Кэтрин с безотчетной нежностью провела кончиками пальцев по их общей фотографии в темной блестящей рамке. Тут они такие счастливые – смеющаяся Кэтрин, а Лукас, приобняв ее за талию, нежно улыбается не в объектив – смотрит в ее глаза. Слеза капнула на глянцевую поверхность. Кэтрин вздохнула и поставила фотографию на место. Она твердыми шагами направилась к небольшому серебристому сейфу в углу комнаты. Нужная комбинация цифр, и замок щелкнул, открываясь. Там находился секретный документ с записанным заклинанием, открывающим Портал. Где Лукас хранил его, знала только Кэтрин. Девушка горько улыбнулась, взяла бумагу и ключи, оставляя открытым сейф. Она села за стол и начала быстро писать записку, в которой указала, что если Портал откроется правильно, то вся магия Зла исчезнет без следа и в этом случае можно начинать операцию по спасению Лукаса. Она нарисовала вокруг себя круг, зажгла ритуальные свечи, встала посредине и принялась громко, отчетливо читать заклинание. Произнося последние слова заклятья, Кэтрин заметила вокруг себя нежное серебристое свечение и почувствовала, как по запястью стекает липкая алая струйка.

«Портал жаждет крови…» – подумала она, прежде чем потерять сознание…

Занимался рассвет. Огромный огненный шар медленно выполз из-за холмов. Внезапно тишина была прервана страшным грохотом – произошло уничтожение Поля Страха Порталом, открытым девушкой. На мгновенье мир замер, время остановилось – это растворялась в небытии вся магия Зла, нейтрализованная Порталом. Уже ничто не могло повредить группе молодых магов, которые снова пошли в атаку на цитадель Служителей. Если Лукас еще жив, они освободят его…

* * *

Где-то вдалеке загудел летательный аппарат, и девушка нетерпеливо вскинула голову. Черные волосы упали на лицо и глаза цвета черного агата. Тем временем аппарат приближался. Он с жужжанием садился на взлетную полосу, а девушка с букетом едва сдерживалась, чтобы не побежать ему навстречу. Дверца отворилась, и оттуда, пошатываясь, вышел Лукас. Утренний свет обволакивал его и маленькую смеющуюся девочку в ярко-синей курточке, уютно устроившуюся у него на руках. Это была та самая малышка, ради которой Лукас едва не пожертвовал жизнью. Он долго и внимательно вглядывался в лицо Кэтрин, потом осторожно смахнул слезинку, которая катилась по ее щеке.

– Кэтрин, милая, не плачь. Мы победили! И помогла в этом наша любовь. Ведь иначе и быть не могло – после того, что мы пережили, мы знаем, что за правду надо бороться до конца. Я так люблю тебя.

Словно по волшебству, хмурое свинцовое небо очистилось и засияло нежным жемчужно-розовым светом. Они, как зачарованные, смотрели на это небо. А по нему от горизонта к зениту плыло облако, так похожее на обнявшихся влюбленных, поднимающихся ввысь на белоснежных крыльях.

ВОЛЧЬЕ ПОЛЕ

 
Крестовый поход за веру,
Колонны в ряд!
Опять за Правое Дело,
Как им твердят.
Быть может, и не лукавит
Седой монах,
Но пришлый не будет править
В родных стенах!
 
 
Вы все, болея за веру,
Пришли с Крестом.
А мы воюем за вербу,
Что за мостом.
 
 
Прелат заведёт беседу
Острей ножа.
А нам бы пахать, да сеять,
Растить, да жать.
Быть может, наш граф и сволочь,
Но здесь рождён!
Ступайте к себе, на полночь,
 
 
Мы вас не ждём.
Вы все, болея за веру.
Пришли с Крестом.
А мы воюем за вербу,
Что за мостом.
 
 
Благой пример повсеместно
Неудержим.
Опять кому-то известно,
Как лучше жить!
И снова пойдут колонны
В иной войне,
И будет ваш посох сломан
В иной стране!
 
 
Вы все, болея за веру,
Пришли с Крестом.
А мы воюем за вербу,
Что за мостом.
Опять болея за веру,
Опять с Крестом!
А мы воюем за вербу,
Что за мостом.
 

Светлана Никифорова (Алькор)

Ник Перумов. Вера Камша
ВОЛЧЬЕ ПОЛЕ

Авторы благодарят за оказанную помощь доцента кафедры западноевропейской и русской культуры истфака СПбГУ, старшего научного сотрудника Института истории материальной культуры РАН И.Ю. Шауба, а также Михаила Черниховского и Наталью Щапову.

Солнце стояло высоко, но это не пугало большую серебристо-серую волчицу, неторопливо вышедшую на опушку. Немного постояв среди зреющих рябин, она уверенно пересекла дорогу на глазах двух десятков всадников в островерхих войлочных шапках и двинулась дальше, к широкой ленивой реке. Путники разом осадили захрапевших и прижавших уши коней. Привычные руки метнулись к колчанам, жаждущие хоть какой крови стрелы легли на тетивы. Волчица не оглянулась. Не взволновал ее и разорвавший летний день злой свист. Лучники били наверняка. Неспешно рысящий зверь для любого из них, сбивавших на лету стрелы, казался легкой добычей, но в этот раз охотникам не повезло – добыча затерялась в высоких травах.

Стрелки переглянулись, раздалась гортанная, чужая в лесных краях речь. Один, в засаленном бирюзовом халате, очертил рукой круг и смачно сплюнул. Еще двое схватились за вплетенные в гривы резные фигурки. Словно в насмешку, из леса раздался протяжный зимний вой. Взвизгнула и захрапела одна из заводных лошадей, и началось. Едва ли не с рождения севшие в седло наездники еле сдерживали мигом взмокших от ужаса коней. О том, чтобы искать волков, не могло быть и речи.

Вой повторился. Теперь он шел с той стороны, где упали стрелы. Лошади вконец обезумели, ругань и уговоры наездников мешались с диким ржаньем и нарастающим воем. Казалось, воет сама земля, а зрелые травы становятся серыми, как волчья шерсть. С похожим на удар бича звуком лопнул повод у всадника в бирюзовом халате. Ничем более не сдерживаемый конь сделал гигантский скачок и сломя голову понесся прочь.

С полдюжины неоседланных сменных, заводясь друг от друга, бросились за подавшим пример жеребцом. Остальным наездникам было не до беглецов. Люди боролись с лошадьми, пока из серых трав не выступили серебристые звери, слишком большие, чтобы называться волками. Всадники разом отдали поводья и пригнулись к взмыленным шеям, предоставив лошадям полную свободу. Не нуждавшиеся в понукании скакуны рванули с места разноцветными молниями. Хищники двинулись следом, время от времени задирая морды к высокому летнему солнцу. Загонщики не торопились, но летящие во весь опор кони не могли увеличить разрыв ни на шаг. Развернувшись облавой, стая следовала за теми, кто до сего дня не знал ни страха, ни сомнений.

Слева от дороги тянулся лес, справа лежали пологие холмы, понемногу снижавшиеся к реке. Мелькнуло одинокое дерево, шитым малиновым платком раскинулось поросшее кипреем пожарище, исчезло за поворотом, и вновь – водная полоса, серая жесткая трава, ощетинившаяся недобрая чаща. Иссохшая без дождей дорога тонет в пыли, словно в дыму, колотят чужую землю не знающие подков копыта, хрипят изнемогающие кони, озираются теряющие надежду всадники. Кто-то умудрился выпустить стрелу в оскаленную пасть. Короткий безнадежный свист утонул в набирающем силу вое.

Не обремененные наездниками кони ушли вперед. Сильный рыжий жеребец уже исчез за увенчанной каменным столбом горкой, там же скрылся почти догнавший рыжего буланый. Летящая следом белогривая кобыла зацепилась копытом за вылезший на дорогу корень, перевернулась через голову и с жалобным криком рухнула. Первому из всадников пришлось прыгать, второй, обходя упавшую, прижался к лесу. Белогривая в последний раз дернулась и ткнулась носом в землю. Погоня пронеслась мимо. Ни один из волков не прельстился загнанной дичью – звери пришли за иной кровью.

Споткнулся и едва не упал вороной. Старший из превратившихся в добычу охотников что-то прокричал и свернул к реке, утопая в рослых, по стремя, травах. Остальные бросились за ним. Взмыленные скакуны из последних сил помчались седеющим на глазах склоном. Лебяжьим пухом разлетелись сбитые семена, раздался отчаянный вопль, и возглавлявший скачку наездник пропал, словно его и не было. Согнулись и распрямились травы, коротко взлаял, будто просмеялся, возглавлявший погоню зверь, и четверо беглецов, нахлестывая коней, один за другим сгинули под исполненное ужаса ржанье. Отставшие попытались развернуть лошадей вдоль реки. Бесполезно.

Загонщики остановились, когда впереди не осталось никого. В последний раз взвыв, волки полукругом улеглись на землю, положив морды на вытянутые лапы, и закрыли глаза. Травы за спинами зверей вновь стали золотыми, поднялся ветер. По холму, словно по воде, пошла рябь, волки и берег перед ними расплылись туманом и истаяли, только сорвался с прибрежной кручи малый камешек – и стихло. Нестерпимо блеснуло, отразившись в речном зеркале, солнце, запахло полынью и медом. Из-за каменного столба на вершине холма вышел грузный крючконосый старик. Опираясь на суковатый посох, он спустился к обрыву и заглянул вниз. Туда, где на залитом кровью песке умирали не успевшие заметить погибели люди и кони. Старик свел густые брови, словно запоминая. На жестком, древнем лице не было ни радости, ни ненависти, ни сожаления, только усталость.

Не замечая пронесшейся рядом смерти, пчелы собирали поздний мед, тихо осыпались в землю семена, суетился в камышах утиный выводок. Старик обернулся. За его спиной, чуть склонив голову к правому плечу и вывалив розовый язык, стояла волчица. Ее глаза были такими же, как у старика, – вечными и усталыми.

– Идет гроза! – сказал тот и пошевелил посохом траву. На самом краю обрыва лежала дюжина чужеземных стрел, их наконечники были обращены к реке. Волчица тронула лапой крайнюю стрелу и оскалилась. Или улыбнулась.

Весной 1656 от рождества Сына Господа нашего армия кровожадных и отвратительных язычников-птениохов вторглась в пределы Севастийской империи. Император Андроник из династии Афтанов, прислушавшись к советам добропорядочных и богобоязненных вельмож, обратился за помощью к ордену Гроба Господня.

Великий магистр Ордена испросил благословения Его Святейшества Епископа Авзонийского Иннокентия Четвертого и получил его. От имени Ордена магистр дал обет сокрушить птениохов, предупредив императора, что нашествие является свидетельством гнева Господня, обращенного против Севастии, отрицающей первенство Епископа Авзонийского надо всеми епископами. Тем не менее две тысячи рыцарей Гроба Господня со всем вооружением, лошадьми и слугами были готовы отплыть в Анассеополь, ожидая лишь попутного ветра, но его не было. Трижды корабли выходили в море и трижды возвращались, не в силах спорить со стихией. Великий магистр Ордена расценил это как знак свыше и направил гонца в Анассеополь, смиренно прося императора Андроника склониться пред волей Господа и сына Его и признать главенство Епископа Авзонийского над епископом Анассеополя и всеми прочими епископами. В ответ Андроник, подстрекаемый епископом Анассеополя, императрицей Софией и военачальником Стефаном Андроклом, отозвал из Авзона своих послов и взял назад свое слово. Да смилуется над заблудшим Господь.

Хроника монастыря Святого Иоанна Авзонийского

1

Нависающий над синим Фермийским заливом бело-золотой улей носит имя Леонида Великого, хотя величайший из ступавших по земле полководцев никогда не бывал в этих краях, а возведенный якобы потомком Леонида дворец разобрали на камень, когда Севастия еще не вышла из тени Авзона. Шли годы, династия сменяла династию, и едва ли не каждый василевс старался перещеголять предшественников, в меру своего разумения расширяя и украшая Дворец Леонида. За без малого полторы тысячи лет обиталище богоравных превратилось в небольшой город. Неизменными остались лишь морская синь, белоснежный мрамор да бдительность стражей-ортиев. Проникнуть в сердце Севастии могли только избранные, к которым принадлежал и Георгий Афтан, высланный волей брата-василевса в охваченную войной Намтрию и той же волей возвращенный.

Ортии у белых башен приветствовали гостя с должным рвением и почтительностью, словно не было четырех лет то ли изгнания, то ли свободы. Увы, закончившихся.

– Божественный василевс примет тебя, – обрадовал начальник караула, будто это Георгий мечтал припасть к пурпурным сапогам, а не Андроник возжелал за каким-то чертом вернуть ослушника.

– Василевс милостив! – пожал плечами означенный ослушник, выискивая среди ортиев знакомые лица. Таковых не нашлось – брат в очередной раз сменил стражу, и Георгий понял, что в Анассеополе провалился какой-то заговор.

– Божественный василевс, да благословит его Длань, дозволяет тебе оставить при себе меч, – не унимался холеный вызолоченный красавец. Если б не кираса и не шрам на лбу, Георгий принял бы его за чиновника. – Я, протоорт Исавр Менодат, провожу тебя.

– Моя жизнь в руках божественного Андроника, – припомнил дворцовую науку Георгий, и Врата Василевсов распахнулись бесшумно, как во сне, явив взору подзабытый под стрелами варваров рай.

Журчали фонтаны, благоухали бесчисленные цветы, важно волочили свои хвосты надутые как сановники павлины, а разряженные по-павлиньи придворные провожали протоорта и его спутника удивленными взглядами. Андроник был верен себе – о самых важных его приказах узнавали лишь по их выполнении. Не снисходя до уставившегося на него птичника, Георгий шествовал мимо людей, статуй и деревьев мерным шагом легионера. Он не знал, что его ждет, и отнюдь не радовался возвращению.

Четыре года назад единокровный брат Андроника послал ко всем чертям высокую политику и впал в заслуженную немилость. Василевс, надеясь натравить авзонийских почти что единоверцев на грозящих империи варваров, принимал великого магистра ордена Гроба Господня. Золото, вино и любезности лились рекой. Не желая оставаться в долгу, гости ответили роскошным турниром. В победители прочили одного из славнейших рыцарей Ордена – Годуэна де Сен-Варэя.

Окажись «гробоискатель» поплоше, брат василевса, возможно, и вспомнил бы о гостеприимстве и политике. Увы, авзонянин был настолько хорош, что из головы вылетело все, кроме неистового желания испытать судьбу. Георгий, нарушив запрет Андроника, выехал на ристалище. На копьях и секирах противники были равны, исход поединка решили мечи и улыбнувшаяся севастийцу удача. Георгий был не прочь схватиться с де Сен-Варэем и на следующий день, но брат рассудил по-своему.

Все бы кончилось очередной перепалкой, не приди василевсу в голову послать за ослушником не обычную придворную крысу, а дюжину ортиев. Георгий обиделся и идти во дворец в таком обществе отказался наотрез. Попытка привести ослушника силой закончилась для «вернейших» плачевно. Разогнав братних посланников, победитель немного успокоился и во дворец все же отправился. В гордом одиночестве.

– Анассеополь тебе мал, – ледяным голосом объявил Андроник, – что ж, в твоем распоряжении вся Намтрия. Надеюсь, твоя невежливость по отношению к союзникам не обернется вежливостью к врагам.

– Можешь быть спокоен! – огрызнулся изгнанник и, не думая о тех, кто их слушает, саданул золоченой дверью. У мраморных ступеней уже ждал эскорт, более напоминающий конвой. Георгий сорвал с ближайшего куста розу, долго втягивал приторный аромат, затем швырнул цветок наземь и вскочил в седло. Ослушник пребывал в бешенстве, которое не иссякло и по сию пору, хотя ссылка в армию Андрокла была лучшим, что могло с ним случиться. Молодой стратег это понимал, но собственный норов оставался единственным конем, объездить которого братьям-Афтанам не удавалось.

Кипарисовая аллея вывела к Морскому Чертогу. Андроник всегда любил этот старый двухэтажный дворец больше других. Запах роз сменился ароматом курений, а солнечный свет – столь любимым василевсом полумраком. Придворных стало еще больше, а их взгляды – многозначительней и подобострастней.

– Божественный василевс ждет своего брата, – торчащий в приемной молодой протоорт тоже был незнаком.

– Я счастлив! – осклабился Георгий. Ответ восприняли как изъявление обуявшей прощенного преступника радости. Захотелось добавить что-нибудь не столь благолепное, и Георгий наверняка бы добавил, но резные двери распахнулись, пропустив Фоку Итмона, самого надменного из севастийских динатов. [1]1
  Крупные землевладельцы.


[Закрыть]Не желая уступать дорогу, брат василевса шагнул вперед, и тут раздалось:

– Стратег Афтан, не задерживайся!

При звуках божественного голоса оба протоорта и десятка два сановников изобразили величайшее счастье, с каковым Георгий их и оставил, скрывшись за шитым золотом занавесом.

– Ты меня звал? Зачем? – Для встречи Андроник выбрал тот же кабинет, что и для ссоры. Что ж, простить не значит забыть.

– Ты мне нужен. – Постаревший брат бросил на стол какой-то свиток и, прихрамывая, прошел на террасу. Значит, разговор не предназначен для чужих ушей. Георгий провел пальцами по тщательно выбритой щеке, ругнул себя за дурную привычку и последовал за василевсом. Тот уже стоял у кованой решетки, спиной к исполненным неги садам. По террасе порхали в ожидании подачки птицы, а небо было высоким и ясным. Дождь Анассеополю не грозил.

– Стефан тебя хвалил, – без обиняков объявил Андроник. – Как ты свалил хана?

– Мечом, – усмехнулся Георгий, – примерно так же, как «гробоискателя», но на сей раз обошлось без неприятностей. Правда, птениох не встал. В отличие от твоего друга-авзонянина.

– Оставим это, – поморщился владыка лучшей из империй. – Четыре года назад ты был глуп и тщеславен.

– Я и сейчас глуп, – засмеялся Георгий. Несмотря ни на что, он любил брата. Андроник, хоть и носил венец, был добр. До такой степени, что, взойдя на престол, оставил в живых, зрячих и неоскопленных не только родных братьев, но и единокровного. Разумеется, поползли слухи, что малыш – сын нового владыки от молоденькой мачехи. Тридцатилетний Андроник и трехлетний Георгий и впрямь напоминали отца и сына, а с годами сходство лишь усугублялось.

Самый старший и самый младший из сыновей божественного Никифора удались не в отца, а в деда Константина и своих матерей-элимок. Высокие, сухощавые, светловолосые и светлоглазые, братья унаследовали от родителя разве что густые темные брови и воистину ослиное упрямство. Возможно, это сходство и было источником удивительной для василевса снисходительности.

– Для того, что тебе предстоит, ум без надобности. – Андроник, не скрывая ухмылки, смотрел на вздернувшего подбородок Георгия. – Вечером будет пир в честь намтрийской победы. На самом деле это пир примирения. Мы сейчас сильны, как никогда, динаты это наконец уразумели и предлагают мир. Патриарх ворчит, но доволен и он. Ты же знаешь, Святейший всегда ворчит.

– Знаю.

Когда рубежи Севастии в очередной раз заполыхали, Святейший велел уповать на Господа и Сына Его. Динаты во главе с Фокой убеждали опереться на авзонян. Дипломаты собирались унять варваров лестью и золотом, а Стефан Андрокл – мечом. Василевс испробовал все способы разом. Золото ушло в песок, рыцари так и не явились, но воинский гений Андрокла не подвел. Потеряв пять лет и хана, птениохи убрались туда, откуда пришли, патриарх восславил Длань Дающую, [2]2
  Символ церкви. Сын Господень в обличии человеческом прошел мимо нищего. Тот попросил милостыню, Сын Господень поднял камень и вложил в руку просящему. Нищий с обидой отшвырнул подаяние. Один из учеников Сына Господа, следовавший за учителем, подобрал камень – тот превратился в хлеб.


[Закрыть]а полководец отведал несвежей рыбы и скончался. Анассеополь умел быть благодарным.

– На пиру будет много рыбы? – Злить василевса не следовало, но промолчать Георгий не мог. В память о человеке, которого любил даже больше, чем брата.

– Ты можешь есть мясо, – поморщился Андроник, – или фрукты.

Георгий отвернулся, провожая глазами самую бойкую из слетевшихся за угощением пичуг. Думать, что Стефана отравил брат, не хотелось, но если не он, то кто? Обожавшие полководца воины видели в нем нового Леонида. Такое в Севастийской империи уже случалось. Шестьдесят лет назад армия боготворила Константина Афтана. Дело кончилось тем, что боготворимый стал Божественным. Андроник предпочитал не повторять чужих ошибок.

– Убийца Стефана пойман, во всем признался и понес наказание, – безмятежно сообщил василевс. Он тоже смотрел на птиц. – Отравитель показал, что находился в сговоре с сыном Фоки Василием и действовал по его наущению. Я мог выдать преступника солдатам и горожанам, но Итмоны встали на колени. Противостоянию динатов и стратиотов [3]3
  Стратиоты – опора «стальных императоров», представители военного сословия.


[Закрыть]конец. Залогом примирения станет брак моего брата и любой из дочерей Фоки. Я выбрал бы Анну, но решать тебе.

– Я уже сказал, что глуп, и повторю это еще раз. Скорее я женюсь на козе, чем породнюсь с убийцами Стефана. – Рассыпаться в благодарностях Георгий не собирался. Как и дерзить. Наверное…

– Успокойся, – устало велел Андроник. – Динаты сложат оружие, если им удастся спасти гордость, а у меня лишь один холостой брат. Ты.

– А могло не быть ни одного! – Ярость, как всегда, проснулась сразу. – И не будет, если меня поволокут на случку, как кобеля.

– Да, могло не быть. – Ноздри Андроника дрогнули, предвещая бурю. – А еще у меня мог быть брат-слепец или брат-евнух, которому случки не грозят. Я могу сделать с тобой все, что пожелаю!

– Ты не можешь заставить меня сказать перед алтарем «Да». И ты зря не отобрал у меня меч. Сколько ортиев пыталось урезонить меня четыре года назад? Не помнишь?

– Ты женишься на дочери Фоки, – отрезал Андроник, – а сейчас иди и сунь башку в холодную воду. Хоть твоя дурь и велика, но что есть долг – тебя научили, а жена всегда может умереть родами.

Раньше Георгий выпалил бы что-нибудь дерзкое, сейчас сдержался. Андроник знал цену своим приказам, но василевс не видел младшего брата четыре года. Мысль опоздать на пир, а еще лучше – не явиться вовсе пока еще лишь мелькнула, но спорить Георгий прекратил. Андроник тоже перестал наседать. Среди пляшущих теней он казался старше своих пятидесяти пяти. Воевать всегда было проще, чем править.

– Иди, – повторил василевс, – уже за полдень, а тебе следует одеться, как положено жениху. Завтра можешь отдыхать, а послезавтра съездим к отцовской усыпальнице и по дороге все обсудим.

– Как скажешь.

Обремененная множеством колец рука повернула бронзовую виноградную гроздь, убирая одну из казавшихся незыблемыми плит. К владыке входили в одни двери, но уходили разными дорогами. Придворные не знали, сколько длятся аудиенции, а посетители – кто их встретит на обратном пути и куда этот путь приведет. Выход через галерею Леонида и Нижний сад по праву считался лучшим.

– Я знаю, что армия любила Стефана больше, чем меня, – внезапно произнес Андроник, – но его смерть меня не обрадовала.

Георгий промолчал. Брат никогда не радовался чужим смертям, но, если полагал нужным, убивал без колебаний. Будь василевс иным, на этой террасе стоял бы другой человек. Скорее всего, Фока Итмон. Георгий слегка промедлил, ожидая, не возжелает ли повелитель положенных по этикету почестей, но тот уже кормил птиц, беспечно повернувшись к гостю спиной. Что ж, Георгий Афтан был последним, кто желал смерти Андронику. Или нет, последней была София…

2

Узкий потайной коридор, знакомая с детства дверь, что открывается лишь изнутри, легкий щелчок, и вот она, Леонидова галерея, даже в полдень освещенная серебряными светильниками. Здесь все так же пахнет пряными курениями, а не изведавший поражения полководец горячит серого коня, увлекая за собой гетайров, надевает царский венец, смотрит на поверженного Оропса, посылает на казнь осквернителя чужой могилы…

Когда-то Георгий часами любовался богоравным героем, да и теперь походы Леонида влекли сильней столичной ерунды. О том, что небрежение политикой, Анассеополем и собственной жизнью раз за разом спасает эту самую жизнь, брат василевса не думал. Георгий вообще находил размышления утомительными, принимая положенные ему почести с наследственным равнодушием, готовым в любой миг взорваться необузданной яростью. Тоже наследственной.

Десять гладких, как зеркало, мраморных плит, мозаики с вещими элимскими птицами, снова мрамор и снова мозаики… Маленький Георгий обгонял воспитателя, разбегался на мозаичном полу и катился по мраморному. Это было весело!

Бритую щеку погладил легкий сквозняк. Шелохнулся атласный, шитый понизу золотом занавес. За серебряной курильницей показалось что-то светлое. Так и есть. Ждет.