Текст книги "Наше дело правое"
Автор книги: Ник Перумов
Соавторы: Элеонора Раткевич,Вера Камша,Сергей Раткевич,Дмитрий Дзыговбродский,Владимир Березин,Кира Непочатова,Алексей Гридин,Вук Задунайский,Дмитрий Жуков,Николай Коломиец
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 40 страниц)
1
О том, что у ворот торчит княжий гонец, Василько Мстивоевич узнал от невыспавшегося и потому злого Никеши. Незваный гость, за спиной которого маячил десяток стражников, потребовал Юрыша. Никеша, года три как объяснявшийся поместному хоть с купцами, хоть с девками, о сем немедля забыл и рявкнул, словно в родимом Дебрянске:
– С чем пожаловал?
В ответ гонец, к счастью, не захвативший толмача, четко и медленно выговорил по-своему:
– Стра-тег Ва-си-лик. Ва-си-левс.
– Воеводу хочешь? – угрюмо уточнил Никеша. – Василька Мстивоевича? Понял. Ты погоди, сейчас приведу…
Захлопнув перед носом гонца калитку, хитрый дебрянич первым делом велел припрятать Юрышева коня и лишь потом отправился за воеводой. Василько Мстивоевич сидел за столом в одной рубахе, прикидывая, чем лечиться – травяным отваром или вином, но суть дела уловил сразу.
– Правильно сделал, – одобрил он караульщика, – Юрыш с пира братнего утек, ну да Андроник Никифорович не зверь – отмякнет к вечеру, надо только приврать с умом. Мало ли – конь захромал, пес в спину завыл или, того хуже, кто-то на дороге в падучей свалился, куда уж тут женихаться! Что княжич с нами хлеб-соль водит, каждой твари знать незачем. В этом Князь-городе не поймешь, где пузо, а где – спина. Ладно, иду!..
Опорожнив кружку с отваром, воевода без лишней спешки оделся и вышел к воротам, за которыми маялся гонец. Сзади звенели поводьями одетые будто для боя стражники. Василько Мстивоевич подавил улыбку – вспомнил, что Юрыша один раз уже пытались отволочь к князю насильно. Урок впрок не пошел никому.
– Хайре! – возгласил гонец. Если он и злился, то виду не подал.
– И ты радуйся, – колыхнул бородой Василько Мстивоевич. – Говоришь, князь прислал? Я слушаю.
– Приказ василевса, – отчеканил севастиец. – Я, протоорт Исавр Менодат, разыскиваю стратега Георгия Афтана.
Василько Мстивоевич никогда ничего не забывал, даже спьяну. Перед ним был тот самый молодец со шрамом, что ненавидел Юрыша до прилепятцев. Мысленно возблагодарив Никешину подозрительность, воевода удивленно поднял седоватые брови.
– О как! А чего ты, протоорт Менодат, стратега вашего у нас ищешь? В городе ищи або же во дворце.
– Купцы видели вчера Георгия в вашем лагере, – объяснил Менодат, – я должен вручить ему приказ василевса. Немедленно.
– Так уехал он, – не моргнув налитым кровью глазом, объявил роск, – вчера и уехал. Жениться княжич собирается. На радостях да в память о Стефане-стратеге угощение прислал, а сам утек. Недосуг ему задерживаться было, на пир к Андронику Никифоровичу торопился. Да ты войди, коли приехал!
Архонт шагнул в сторону, освобождая дорогу. Исавр привстал в стременах, разглядывая бродивших по лагерю росков. Воевода широко зевнул, прикрыл рот ладонью и полюбопытствовал:
– Ты, протоорт Менодат, раз уж заехал, скажи, сыщется нам дело до зимы? Коли сыщется, я тех, кто до дому наладился, попридержу. Народишку у меня всего-ничего осталось. Шесть сотен с небольшим… Да ты не гляди, ты заезжай! Небось на голодное брюхо заявился, а у нас каша поспевает. С убоиной.
– Благодарю, – вежливо, но нетерпеливо отказался прилепяточник, – я должен найти стратега. О том, будет ли в этом году еще одна война, знают лишь Господь и божественный василевс. Я, однако, предполагаю, что чужие мечи Севастии до весны не понадобятся.
– Жаль, – вздохнул воевода и еще раз зевнул. Расстались мирно. Севастийцы поскакали в город, Василько Мстивоевич пожал плечами, словно продолжая разговор, и неторопливо направился в построенные еще при Константине казармы. Георгия он решил не будить – семь бед, один ответ.
Утренние хлопоты покатились своим чередом, но бесюки твердо вознамерились вывести воеводу из колеи. Не успел покончивший с первыми за день делами Василько поднести ко рту ложку, как от ворот прибежали с докладом о новом госте. Тоже сомнительном.
Помянув про себя всех родичей еще неведомого севастийца, воевода вышел к воротам, где и обнаружил пухлого голощекого старика с бабьим голосом. Восседавший на грустном осле незнакомец был в потертом плаще с капюшоном, но под грубой шерстью блестела парча, а белые пальцы сжимали серебряный перстень. О том, что его предъявитель действует по княжьей воле, Василько Мстивоевич знал. Не доверяя севастийцам, Андроник Никифорович дважды поручал роскам выпроводить из города вышедших из доверия динатов. Тогда-то воевода и ощутил на руке тяжесть «Воли василевса».
– Доброго утра тебе, стратег росков, – пропищал старик.
– И ты здрав будь, боярин, – поклонился Василько Мстивоевич.
– Я войду. – Не дожидаясь ответа, гость проворно слез со своего осла. Воевода посторонился с его самого удивившей брезгливостью.
– Милости просим.
– Я не привык говорить сразу и коротко, – гость скорбно вздохнул. – Мое имя Феофан. Я ищу своего бывшего питомца Георгия Афтана. Я видел, как отсюда выехал Исавр Менодат и, благодарение Длани, без добычи. Мне нужно найти Георгия раньше других. Я… я в некотором роде историк и знаю, что вашему народу чужда ложь и вы серьезно относитесь к боевому содружеству. Вы сражались рядом с Георгием в Намтрии, отыщите же его!
– Будь по-твоему, – воевода кивком подозвал Никешу и приказал по-роскски: – Веди ко мне да не оставляй без пригляда.
Никеша кивнул. Василько проводил ушедших взглядом и прошел к княжичу. Тот, заслышав шорох, поднял голову. Глаза Юрия были мутными и сонными, а лицо опухло, как и положено после доброй попойки.
– Здрав будь. – Василько зачерпнул из загодя поставленной бадейки пойла, которым лечился сам. – Хлебни! Тут за тобой прилепяточник приезжал. Мы его спровадили, дескать, нету тебя. Привез ввечеру гостинцы да в город отъехал. Женихаться.
– Спасибо…
– Погоди. Теперь второй по твою душу объявился. Голос бабий, сам старый, безбородый. Говорит, сыскать тебя раньше других должен.
– Это Феофан… Он меня учил.
– Веришь ему?
– Только ему и верю в этом гадючнике! – Георгий осушил кружку и поморщился. – Ох, и достанется мне… Я же обещался на пиру быть!
2
Феофан безропотно ждал, скрестив руки на груди и, по своему обыкновению, вздыхая. Глаза евнуха были красными, как и щеки, и заплывшая жиром шея. Рядом возвышался Никеша в явном расположении кого-нибудь прибить. При виде ученика Феофан вздрогнул и зашевелил губами.
– Не злись, – торопливо произнес Георгий, – так вышло… Как роски говорят, бес попутал…
– Не бес, – по щеке Феофана скользнула слеза, – ангел! Ангел-хранитель! Приди ты на пир, мы бы сейчас не говорили.
– Вот так-так! – Георгий присвистнул и взъерошил свалявшиеся волосы. – За что же они меня? Вроде я никому дохлой рыбы не посылал… София? Господи, ей-то я что сделал?!
– Василисса София покончила с собой, – негромко произнес Феофан, чуть ли не впервые величая так за глаза свою врагиню, – и смерть ее была достойна истинной владычицы севастийской. Она отомстила за своего супруга и повелителя, да упокоятся их души.
– Что? – не поверил своим ушам Георгий. – Что ты сказал?!
– Андроник зря в последний раз сменил ортиев. – Теперь слезы катились по щекам евнуха градом, и он не пытался их вытирать. – Во время пира василевс был убит.
Рыдания не помешали Феофану рассказать то, чему он стал свидетелем. Георгий слушал высокий прерывающийся голос и словно бы видел, как пришедшие без оружия динаты разбирают спрятанные в корзинах с цветами мечи, как один за другим падают сторонники и друзья брата, как втаскивают в зал тела племянников, а Фока Итмон набрасывает на плечи пурпурный плащ, осушает чашу вина и поднимается к Софии. Объявить о свадьбе своего сына и ее дочери и получить то, о чем мечтал всю жизнь. Он забыл, что василисса носит в косах кинжал.
– Что с Ириной? – глухо спросил Георгий. Василевс, которого оплакивал евнух, приходился внуком захватившему престол стратегу. Феофан был племянником свергнутого Исидора, он так и не познал женщины…
– Василисса Ирина здорова. Ее брак с… василевсом Василием освящен Патриархом. Святейший счел себя неготовым предстать перед Господом. Геннадий Афтан… отрекся за себя, своих братьев, сыновей и племянников в пользу мужа племянницы. Он жив, ведь он теперь слеп. Кирилл и его сыновья убиты на пиру.
Вряд ли Геннадий рассчитывал на подобный исход. Брат сошелся с динатами и убил Стефана в надежде надеть пурпур, а полетел во тьму. Навечно. Что ж, это справедливо, вернее, только это и справедливо…
Хрипло выругался Никеша, насупил брови Василько, по мокрому лицу Феофана пробежал солнечный зайчик, перепрыгнул на плечо, оттуда – на миску с застывшей кашей. Над кашей кружила муха. Георгий привычно провел рукой по колючей щеке. Он все понимал и ничего не мог, словно в дурном сне.
Первым пришел в себя воевода. Сжав и разжав несколько раз огромные кулаки, Василько Мстивоевич с шумом уселся, оттолкнул миску и решил:
– Все, Юрыш! Сидеть тебе здесь и отпускать бороду. Как отпустишь – выведем. Никеша для такого дела задержится, а мир, он велик. Хочешь – с нашими пойдешь, хочешь – свернешь куда…
– Стратег Василик советует очень разумные вещи, – Феофан больше не плакал, – тебе следует затаиться, а когда поиски прекратятся, уехать. Лагерь росков – лучшее из укрытий, которое я могу тебе пожелать. Я надеюсь, те, кто знает о твоем присутствии, не проговорятся даже случайно.
– Пусть попробуют, – набычился Василько. – На одном стоять будем: был да уехал. А ты бы, боярин, шел во дворец. Хватятся – по головке не погладят. Спасибо, что упредил!
– Я рассчитывал отсутствовать дольше, – после рыка Василько полушепот Феофана казался птичьим щебетом. – Меня не должны искать.
– Как ты выбрался? – сквозь заполонившую душу холодную тяжесть проступило что-то темное и острое. Словно скалы во время отлива.
– Я знаю, как выходить из Дворца Леонида, – пухлая рука впервые отерла слезы, – и как возвращаться. Знаю с детства. Сперва тебя искали внутри. София думала, что ты запаздываешь. Она солгала василевсу, что видела тебя в саду, он поверил. Те тоже поверили… Они искали по всему дворцу. Только утром узнали, что ты ездил к роскам.
– Что ты думаешь о василевсе, Феофан? – вдруг спросил Георгий. – О василевсе Василии?
– Он будет править меньше Андроника Афтана и меньше моего злосчастного дяди, – начал евнух и вдруг молитвенно сжал руки. – Георгий! Порфировые Врата закрыты. Василевс… Андроник Афтан опасался, что стратиоты не обрадуются договору с динатами и дознаются о причинах смерти Стефана. В Анассеополе нет войск, на которые ты можешь опереться, а Фока успел вызвать в столицу свою дружину. Другие динаты тоже стягивают войска. Твои друзья-роски… Я могу быть откровенным?
– Это излишне, – оказывается, высокомерие тоже на что-то годится. Оно помогает скрыть ком в горле. – Я не поведу своих друзей в чужой огонь, даже если они пойдут. Я уйду с росками, Феофан, но при одном условии. Ты проведешь меня во дворец, и я заберу то, что Итмонам не принадлежит. Они не воины и никогда ими не станут, а все эти Исавры… Яроокий не для подлецов!
– Это безумие.
– Не большее, чем твой приход. Иначе… Ты меня знаешь. Я найду способ пробраться в Святую Анастасию. Я обвиню динатов в убийстве не только Андроника, но и Стефана и потребую Божьего Суда. В присутствии Патриарха…
– Это междоусобица! Севастия не может себе позволить… Хорошо, пойдем, но не думай убить Василия. Ты до него даже не доберешься.
– Не бойся, – кивнул Георгий, – василевса Василия я не трону. Спасибо, стратег. За все. Если я не вернусь до следующего утра…
– Попробуй только! – рявкнул воевода, которого теребил за локоть Никеша. – Ну, что такое?
– А то, – объявил мечник, – что я с ними пойду! Мало ли…
3
Все оказалось так просто, что стало не по себе. Заброшенный задолго до Афтанов ход вывел из поросшей акацией береговой расщелины в одну из ниш той самой Леонидовой галереи, где тысячу лет назад Георгий говорил сперва с василиссой, а затем и с Феофаном. Было пусто и тихо, курильницы погасли, но пряный аромат не исчез, просто стал тоньше и горше. После пыльных узких лестниц Морской Чертог казался особенно роскошным и, как ни дико, пустынным. Такова участь любимых покоев свергнутых повелителей. Убийца садится на захваченный трон, но в постели убитого ему неуютно.
– Ты возьмешь сам? – осведомился Феофан, пряча за потайной панелью нищенский плащ. – Я предпочел бы подождать здесь.
– Как хочешь…
– Я с тобой, – отрезал Никеша и тут же покосился на евнуха, – или остаться?
Вооруженный, хоть сейчас в бой, роск все еще не доверял Феофану, а Феофан в ответ лишь вздыхал. Георгий потер щетину, радуясь, что спутники заняты друг другом. Брат убитого василевса не думал, что расчувствуется, пробравшись в захваченный динатами дворец, а разобрало до рези в глазах. До того, что погладил скрывавшую нишу драпировку, словно собаку, которую предстояло бросить. Рука соскользнула с прохладного атласа, провалилась в пустоту…
– Нет, – заявил сзади Никеша, – я все-таки пойду. Мало ли…
– Ну так идем.
Полумрак в кабинете Андроника пах синим виноградом и морем. Сквозь опущенные занавеси пробивались одинокие лучики, в них танцевали пылинки. Разбросанные повсюду свитки исчезли, любимое кресло василевса вплотную притиснули к непривычно пустому столу, но цветы и ветви в огромных вазах все еще жили, а на столике у выхода на террасу стояла серебряная корзинка с кормом для птиц.
Стало зябко, словно поддетая под рубашку легкая кольчуга враз промерзла. За спиной шумно дышал Никеша, и Георгий вдруг обрадовался, что роск рядом. Оставаться наедине с памятью было невмоготу.
– Нам дальше.
Ход в личный арсенал Константина Афтана скрывала расписанная резвящимися дельфинами ширма. Узкая арка, четыре ведущие вниз ступени, окованная бронзой дверца. Здесь еще не рылись. Не успели.
Ком в горле застрял намертво, но тут уж ничего не поделать. Раз пришел – смотри и запоминай, как падающий сквозь чешуйчатые окна свет ласкает доспехи и оружие. Лучшее оружие, которое смог найти ставший василевсом воин. Основоположник династии, правившей шестьдесят лет. Великий дед заурядных внуков…
Оставив Никешу любоваться адамантовой сталью, Георгий занялся тем, за чем полез в змеиную пасть. Стяг с Ярооким стоял там, где и прежде. Небольшой и неяркий, пришедший из глубин веков. В последние годы враги Севастии видели его нечасто, а подданные – и того реже. С парадных знамен глядел знакомый всем кроткий лик, обрамленный крылатыми ангельскими головками, цветами и травами. Патриархи не жаловали Яроокого, слишком уж он отличался от прочих изображений Господня Сына. Нет, черты, проступавшие сквозь серебристую мглу, были теми же, но Яроокий не прощал, не молил и не благословлял. Он готовился к бою и не собирался отступать, за что и был отвергнут Святейшими. Изгнанный стяг проделал долгий путь от Города, Где Умер Бог, до еще не ставшей Анассеополем Леонидии Фермийской. Где и достался сперва стерегущим восточные рубежи Авзонийской империи военачальникам, а затем и василевсам севастийским.
Увы, на этом злоключения древнего стяга не кончились. Очередной Патриарх добился от Исидора Певкита обещания «вернуть несущее раздор знамя» церкви, но василевса свергли прежде, чем он успел это сделать. Пришедший к власти Константин был слишком воином, чтобы отдать Яроокого, к тому же василевс подозревал, что неугодный стяг будет тайно уничтожен. Константин укрыл знамя вместе со своими старыми доспехами, еще не украшенными императорской Алгионой. [4]4
Герб Севастийской империи – золотая птица с лицом женщины.
[Закрыть]Никифор и Андроник Яроокого не трогали. Казалось, реликвия так и останется в императорском арсенале грезить о закате Авзона и утре Севастии…
Тяжелая жесткая материя не желала сворачиваться, но Георгий справился и перевязал знамя прихваченной в лагере тетивой. Заметят ли Итмоны пропажу, и если да, то когда? От мысли прихватить что-то из оружия внук Константина отказался. Он не погорелец, волокущий на себе уцелевший скарб, меч при нем, а броня… У росков она не хуже, особенно та, что куют в Невограде. Георгий Афтан не может остаться севастийцем и не хочет становиться авзонянином, значит, быть ему бородатым роском, а вот Никеша… Пусть выберет что-нибудь. На память об Андронике.
– Никеша, – окликнул спутника Георгий, – я могу это дарить. Выбирай.
– Я не тать какой, – мотнул головой Никеша, не отрывавший взгляда от серого булата. Севастиец подошел, немного подумал, взял один из мармесских мечей, полюбовался покрывавшим клинок смутным узором из словно бы сплетенных роз и сунул спутнику.
– Прими. Это память… Просто память.
По закону после смерти двух братьев и отречения третьего Севастия принадлежала Георгию Афтану, но в империи давно действовало простое правило – победитель получает все. Победителем был Фока… Был бы, если б не София!
– Себе не возьму, – заупрямился Никеша, – Мстивоевичу отдам.
– Как хочешь.
Феофан приветствовал вернувшихся шумным вздохом. Его мужеству тоже имелся предел. Мужество евнуха… Что бы об этом сказал величайший из философов, воспитавший величайшего из воинов и царей?
– Я больше не войду в эту реку, Феофан, – губы Георгия раздвинула волчья улыбка, – поэтому нужно закончить с делами. Я должен найти одного человека, и ты мне поможешь.
– Ты же обещал…
Евнух со своей всегдашней печалью смотрел на бывшего ученика, в одночасье превратившегося в изгоя. В настоящего изгоя, не то что в Намтрии.
– Я ищу не василевса Василия, – успокоил ученик. – Мне нужен Исавр Менодат. Постарайся, чтоб его отсутствие не заметили и чтобы вас не видели вместе.
– Хорошо, – когда Феофан понимал, что спорить бессмысленно, он не спорил, – Исавр Менодат придет, но затем ты покинешь дворец.
– Покину.
Феофан исчез в своем тайнике, и они с Никешей остались любоваться мозаиками. Роск медленно шел от картины к картине, словно возвращаясь от устья к истоку. Вот воины Леонида сбрасывают убившие Бога камни в речные воды, и в темных глубинах проступают звезды, вот камни собирают, вот выносят завернутое в простой плащ тело убитого, а над Городом, Где Умер Бог, садится солнце цвета старого вина. А вот и толпа – разгоряченные мужчины и женщины сжимают камни, которые уже незачем бросать. Мертвое не повредит мертвому…
– Ты увидишь это в любой церкви. Идем дальше. Там Леонид… Жаль, мозаики с собой не унести.
– Леонид? – переспросил Никеша. – Князь ваш, что ли? Нет, не пойду я, мало ли…
– Пойдем вместе. Феофана мы услышим, и ты сразу же на тот конец. Дальше мое дело.
– Оно так… Андроник Никифорович тебе братом был, и прилепятец твой. Тебе и бить.
– Тогда слушай, – велел Георгий, притупляя словами ставшую почти нестерпимой боль, – Леонид был сыном царя Киносурии Ипполита и с юности помогал отцу…
Они прошли галерею дважды. Никеша успел немало узнать об умершем в один день с Сыном Господа царе. О его походах, ранах, славе, смерти. Роск кивал, спрашивал, замолкал надолго. Думал.
– Кабы были у нас горы, – наконец решил он, – можно было б в них саптарву придержать, а как бы сыскался у нас свой Леонид, глядишь, и князья бы опомнились, как эти твои… цари.
– Там не только цари одумались, но и свободные полисы, – рассеянно уточнил Георгий, и тут послышались шаги и голоса. – Идут… Быстро!
Думал ли тот, кто строил Леонидову галерею, о засадах? Может, думал, а вернее всего, угловые ниши предназначались для любовных свиданий или придворного любопытства… Георгий вжался в оронтский мрамор за неотличимой от других драпировкой. Голоса быстро приближались. Оживленно и громко пищал едва ли не бегущий Феофан, властно и уверенно гудел широко шагающий протоорт, затем писк и гудение распались на слова.
– Я понимаю твои чувства, почтенный Феофан, – говорил Исавр. – Не бойся, божественный Василий оценит твою помощь по заслугам. Ты сможешь вернуться к своим свиткам.
Менодат наслаждался собственным голосом, как павлин распущенным хвостом. Он не сразу заметил, как торопившийся и тем разогнавший своего спутника евнух поскользнулся на мраморной плите, сморщился и отстал. Сверкающий позолотой благодетель даже не оглянулся.
– Тебе никто не поставит в вину службу истребившим твою семью Афтанам, – вещал он. – Я ручаюсь, что божественный василевс узнает о твоих заслугах…
– Не думаю, – негромко произнес Георгий, возникая между разогнавшимся протоортом и споткнувшимся евнухом. – Ты хотел меня видеть, Менодат? Ты меня видишь. Что дальше? Отойди подальше, Феофан.
– Афтан? – Рука красавца уже лежала на рукояти меча. Вчера брат василевса не обратил внимания, насколько Менодат хорош собой. Вчера ему было не до стражи.
– Я обещал почтенному Феофану не трогать Василия и покинуть Севастию, я так и сделаю. Но мне противно таскать на себе твою зависть, ублюдок.
Впереди грохнуло. Никеша, как и договаривались, опрокинул курильницу. Исавр вздрогнул и посмотрел в конец галереи.
– Роск, – с каким-то удивлением произнес он, – я узнай его. Он тоже лгал!
– Не более, чем ты, – усмехнулся Георгий. – Говорят, зависть нельзя убить, но я попробую.
4
Глаза Исавра перебегали с Георгия на Никешу и обратно. Протоорт понимал, что добежать до одетого в боевой доспех здоровенного варвара, свалить его и вырваться из галереи не получится, даже если мститель не настигнет на полпути и не ударит в спину. Но если роск не станет вмешиваться…
О похождениях единокровного братца Андроника Исавр, разумеется, слышал, но любому везенью рано или поздно наступает конец. Протоорт не без основания полагал себя сильным бойцом, только сила не обязательно сестра глупости. Второй ошибки он не допустит, хватит и того, что на радость Афтану позволил заманить себя в эту чертову галерею. Легкую кольчугу, поддетую Георгием под одежду, Исавр распознал сразу. Странно было бы, явись брат Андроника во дворец без нее, но это не преимущество. По крайней мере, в сравнении с хоть и раззолоченной, но надежной кирасой и чешуйчатым доспехом. Удар тяжелого прямого меча такая броня держит лучше, щитов нет у обоих, а учителя у Афтанов и Менодатов были одни. Хорошие учителя. Протоорт сверкнул глазами – решился.
Не теряя времени – вдруг бородатый варвар все же влезет в драку, – Менодат выхватил меч и атаковал, но за мгновение до этого левая рука Георгия резко дернула давно облюбованную драпировку. Неуловимое движение, и тяжелая, шитая по низу золотом ткань в несколько слоев укутывает предплечье, а верхняя часть свисает почти до пола.
Первый удар Афтан встретил мечом, второй – превращенной в щит рукой. Ответ был неистов, хоть и прост. Сила у Георгия была звериная, и он не потерял головы. Напротив, выдумка с драпировкой хороша! Очень хороша, но до следующей ниши не меньше десятка шагов. Протоорт отбил еще одну атаку и начал отступать, аккуратно парируя удары. Шаг за шагом назад по мраморным плитам, мимо застывшей на стенах битвы. Мимо задранных конских голов, ощетинившегося копьями строя, красных киносурийских плащей, гривастых шлемов, боевых гедросских колесниц.
Брат Андроника атаковал, закусив губу – ярость брала верх над разумом. Злость и отчаянье лишают рассудка и не таких… Исавр это видел не раз и потому не торопился, пока не заметил краем глаза золотое шитье. Пора! Сделав вид, что сейчас атакует, Менодат бросился назад. Вот он добежал до ниши, вот рванул драпировку, одновременно оборачиваясь к преследователю и поднимая меч. Только в галерее Леонида за Афганов был даже пол…
Выждав долю мгновенья, Георгий ринулся следом. Простучали по цветным мозаичным плитам подбитые гвоздями отнюдь не дворцовые сапоги. Три шага – разбег, потом нырок. Скользкая ткань послушно ложится под колени, и вот уже его стремительно несет по гладким мраморным плитам мимо так и не понявшего, что происходит, предателя. Свист чужого меча над головой, собственный удар… Снизу вверх, в бок, под нижний край кирасы. Чешуя не спасает, клинок входит в тело, словно рычагом разворачивая еще живого мертвеца. Скорчившийся протоорт валится на сделавший своё дело атлас. Остается подняться с колен и выдернуть меч. Исавр еще жив, он будет умирать несколько часов. Путь в ад может быть длинным.
Сорванная драпировка пригодилась еще раз. Протереть клинок. При Леониде верили, что кровь предателя разъедает булат, как кровь гидры. Изменников и сейчас казнят без пролития крови… Хотя он, пожалуй, поторопился.
– Надо же! – вездесущий Никеша нагибается над корчащимся телом. – Я-то думал, плохо тут рубиться, больно гладко, а ты эвон как… Ну, теперь пойдем, мало ли…
– Погоди, – добивать отвратительно, не добить нельзя, но милость тут ни при чем! – Нельзя оставлять… улику. Феофану здесь жить.
– Это не повод прерывать естественный ход вещей, – голос евнуха не стал ниже и громче, но он показался страшным. – Не волнуйся за меня, этот человек никого и никогда больше не предаст. Заверните его… хотя бы в эту ткань, чтобы не пачкать пол. Мы оставим Исавра Менодата на площадке потайной лестницы. Я давно хотел узнать, правду ли пишут о природе призраков. И еще я хочу увидеть, как свершается справедливость, и узнать некоторые подробности. Я внесу это в свою книгу в назидание четвертой династии, которую мне, без сомнения, доведется увидеть, ведь до падения Итмонов я доживу. В отличие от находящегося среди нас протоорта.
– Ох, боярин! А ты, никак, летописец? – В голосе Никеши оторопь мешалась с восхищением. – Ну ты и удумал…
– У меня было довольно времени для размышлений, – все тем же ровным жутким голосом пояснил Феофан. – Я мечтал увидеть, как вчерашнее насилие превращается в бессильную ненависть. Как гордившаяся своим ядом змея, издыхая, кусает раздавившее ее колесо, но хватит об этом! Идемте.
– Будь же ты проклят! – выдохнул наконец Исавр, но слова проклятия утонули в тоненьком хохоте. Георгий никогда не слышал, чтобы евнух смеялся, и не хотел бы услышать этот смех еще раз.
– Проклят? – переспросил, отсмеявшись, Феофан. – Я давно проклят, а моих друзей тебе не проклясть. Боги не слышат предателей, Исавр, как бы их ни звали.
– Боги не слышат предателей, – повторил Георгий, готовясь подхватить истекающий ненавистью полутруп.
– Не тронь, – Никеша оттер Георгия плечом, – сам дотащу. Пошли, мало ли… Зажигай светец, летописец.
Оборачиваться – дурная примета, но Георгий все же обернулся. Чтобы увидеть, как конь Леонида разбивает двери конюшни и вылетает из золотистой тьмы в никуда. Раньше брат василевса не обращал внимания на эту мозаику, но его последний взгляд упал именно на нее. Что ж, он тоже разбил ворота, и его тоже не догонят. Жаль, троны не сбрасывают негодных седоков, этим приходится заниматься людям. Георгий Афтан не сомневался, что не пройдет и трех лет, как какой-нибудь стратег или друнгарий зарежет Василия, сотрет плащом кровь с золота и наденет древний венец на свою стриженую голову. Что ж, да пребудет с ним удача!
– Никеша, – окликнул Георгий, – помнишь? Я обещал архонту Василько убить саптарского хана.
– Обещал, – крикнул откуда-то снизу роск. – Дело хорошее…
– И я его убью. Во славу… Севастии.
